Победа Великой армии

Глава XXIV. ПОМЕСТЬЕ ЛА-ТУР

Когда мать сообщила Франсуа Бейлю, что ему подарили имение Ла-Тур, ему сразу захотелось увидеть место, о котором шла речь.

В начале июня 1813 года Бейль в сопровождении Лоррена, который остался ему служить, сел в дилижанс на Монпелье и через шестнадцать дней прибыл в Авиньон. Там они купили лошадей и отправились в Экс-ан-Прованс, практически без вещей. Располагая отличными картами Генерального штаба, которые теперь перестали быть секретными, они поехали дорогой на Мерарг, а потом, через несколько километров, повернули направо. Местность была холмистой, дубовые и сосновые леса чередовались с виноградниками и оливковыми рощами. У въезда в усаженную платанами аллею они увидели деревянный щит, на котором значилось название поместья Ла-Тур. Надпись на щите потускнела, в его верхней части виднелись следы герба, сбитого, должно быть, во времена революции.

Бейль и Лоррен поскакали по аллее. Вдали залаяли собаки. За поворотом они увидели особняк или, скорее, усадьбу. Целый ансамбль зданий, сараев и конюшен, с крышами из римской черепицы окружал стоявший в некотором отдалении элегантный дом с решетчатой оградой.

Встревоженный лаем собак, во дворе появился одетый в черное человек среднего возраста. Открыв решетчатые ворота, он вышел им навстречу.

— Я — Пьер-Этьен, управляющий имением Ла-Тур, — сказал он певучим голосом, четко произнося звонкие согласные. — С кем имею честь разговаривать?

Франсуа Бейль, который был в штатском, ответил:

— С генералом Бейлем, приехавшим вступить во владение поместьем.

— Боже мой! Боже мой! — воскликнул управляющий, снимая шляпу и чуть не подметая ею землю. — Как я только мог сомневаться! Вы же племянник покойного господина маркиза!

— И наследник всего, что имеется в Ла-Туре. Я приехал осмотреть имение. Вы мне позволите его обойти?

Бейль спрыгнул на землю и передал поводья своей лошади Лоррену. Побив ногой об ногу, он выколотил пыль из сапог.

— Что вам угодно осмотреть, господин генерал, — виноградники или дом?

— И то, и другое! Однако для начала давайте пройдем на террасу.

Подъездная аллея вела не к середине дома, а к его боковому фасаду. Терраса находилась рядом, и вид с нее открывался великолепный: налево виднелись отроги горы Сен-Виктуар, а впереди — буйная зелень окрестностей Экса.

Обрамленная стенами лестница спускалась вниз, к винограднику, шпалеры тянулись вплоть до ровного ряда старых оливковых деревьев.

Не находя слов от восхищения, Франсуа вернулся обратно, чтобы осмотреть дом. Он не отличался большими размерами, но выглядел гармоничным, пропорциональным. Высокую входную дверь венчал треугольный фронтон с бережно сохраненным гербом; с каждой стороны от нее находилось по окну с деревянными ставнями. Такое же расположение сохранялось на втором — и последнем — этаже. Тесную мансарду покрывала черепичная крыша. Все ставни были выкрашены в зеленый цвет, выцветший на солнце.

Генерал прошелся по комнатам первого этажа. В них было темно, но даже проникавшего сквозь щели слабого света хватало, чтобы подтвердить слова матери: комнаты изобиловали мебелью отменного качества. Ее явно подбирал человек со вкусом.

На вопросы Бейля управляющий ответил, что на втором этаже две жилых комнаты и четыре гостевых. Порядок поддерживает чета провансальских крестьян; жена занимается кухней. Бейль решил переночевать в доме и попросил открыть ставни.

Затем, спустившись по лестнице в сад, он обошел все имение. Управляющий ему объяснил, что здесь около сорока гектаров виноградников, тридцать гектаров засеяно зерновыми, чтобы кормить скот, а все остальное заросло кустами и лесом. Вино производится красное или розовое. Для местного употребления его разливают в бутылки, а на продажу — в бочки, которые посылают в Авиньон и Марсель.

Все это напоминало рай, о котором мечтал Франсуа Бейль. Он вернулся в дом и приступил к обеду, обильно сдобренному оливковым маслом и приготовленному кухаркой Мадлен. Она и ее муж говорили по-провансальски. Закончив обедать, Бейль вышел на террасу и облокотился о балюстраду из зернистого камня. Небо усеяли сверкающие звезды, и гора Сен-Виктуар казалась огромным темным пятном. Слышался стрекот насекомых, пронзительно вскрикивали, отвечая друг другу, ночные птицы. Погода была приятной, ветерок приносил прохладу.

Франсуа долго наслаждался желанной благодатью, а потом отправился спать — в постель, застланную льняным бельем с вышитыми на нем коронами.

На следующий день он уехал в Экс, а потом отбыл из Авиньона на парижском дилижансе, твердо решив вернуться в имение следующей весной и прожить там как можно дольше.

Генерал Бейль, произведенный в армейские корпусные генералы, оставил командование армейской кавалерией, как и предусматривалось, в апреле 1814 года. Первого октября того же года он должен был, в принципе, обосноваться в Майнце, возглавляя Рейнскую армию в чине маршала.

Отъезд в Прованс пришлось отложить из-за известия о кончине императрицы Жозефины. В последний раз он навещал ее за месяц до этого. Получив сообщение от матери, он сразу же поехал в Мальмезон. Жозефина, обряженная в белое шелковое платье, лежала в своей комнате на кровати. Франсуа не осмелился подойти и посмотреть в лицо, освещенное двумя свечами, но увидел достаточно, чтобы убедиться, что креольская томность уступила место покою смерти. Его взволновала близость к безжизненному телу, напоминавшему ему о той, которая была и осталась для него прекрасной и обворожительной императрицей французов.

В комнату вошел император-регент и, сдерживая слезы, благословил тело веткой священного букса. Он увидел Франсуа Бейля, и они горячо обнялись. Выведя его из комнаты, принц Евгений сказал:

— Спасибо тебе, Франсуа, что так быстро приехал. Моя мать очень тебя любила. Она ужасно страдала из-за неприязни императора и была благодарна всем, кто, как и ты, изъявлял ей свою верность и привязанность. Она говорила мне, что ты ее навещал, и это ее трогало до глубины души. Она поручила мне передать тебе одну вещь на память о ней. Это небольшой портрет кисти художника Лефевра, на котором она изображена сияющей от счастья после своей коронации. Я тебя уверяю (хотя здесь говорить об этом неуместно), что на будущей неделе непременно объявлю о назначении пяти командующих европейскими армиями, в том числе и о твоем!

Они снова обнялись. На следующий день Франсуа Бейль отправился в Прованс — на сей раз в своем экипаже.

По приезде в Ла-Тур Бейль убедился, что в его отсутствие слуги постарались на славу: газоны подстрижены, дорожки аллей тщательно выровнены граблями. Все ставни в доме были открыты, и в окно видно было, как дворецкий Флоран выбивает пыль огромной перьевой метелкой.

Бейль привез с собой ординарца Лоррена и конюха Бонжана, чтобы тот занимался лошадьми. Они выгрузили вещи.

— Я пробуду здесь три месяца, — сказал Бейль управляющему. — Надо привести все в порядок.

Вместе они осмотрели шкафы в той комнате, которую он собирался занять, и в соседней гардеробной. Бейль приказал Флорану тщательно отделить штатскую одежду от военной и отложить в сторону его кавалерийскую форму.

Он велел занести в гостиную сундук с его книгами, что дало ему случай ознакомиться с расположением комнат нижнего этажа. Прямоугольная прихожая прорезала весь дом. Ее пол был выложен большими терракотовыми плитками бледно-оранжевого цвета, стены были покрыты лепниной — судя по всему, работы итальянских ремесленников прошлого века. Струйка воды непрерывно текла в стоящую у стены чашу фонтана в форме раковины морского гребешка — наверняка для того, чтобы освежать воздух летом. Слева от прихожей располагались столовая и кабинет, справа — гостиная и библиотека. Каждая из этих комнат занимала один из углов дома.

Бейль задержался в библиотеке. Одно из двух ее окон выходило на подъездную аллею, из другого открывался вид на лесистый холм за домом. Стены были сплошь уставлены полками с книгами, переплетенными в рыжеватую кожу

Бейль пробежал глазами по названиям на корешках и обнаружил непременных Бюффона, Лафонтена и Расина вместе с переводами Вергилия, но также, к своему изумлению, сочинения Дидро и Вольтера и великолепное полное собрание «Энциклопедии» в красном переплете. «Может, мой отец недооценивал умственные способности и любознательность своего свояка Лаффара?» — подумал Франсуа.

Посреди комнаты стояли кресло и большой письменный стол с покрытием из темной кожи. «Вот сюда, — решил Бейль, — я перенесу мои папки с бумагами и письменные принадлежности»: он планировал употребить три предстоящих месяца на мемуары о событиях русской кампании. Он собирался писать не труд, предназначенный для публикации, но как можно более точный отчет непосредственного свидетеля, который мог бы быть полезен для будущих историков.

Затем он перешел в гостиную, сообщавшуюся с библиотекой двустворчатой дверью. В этом помещении маркиз де Лаффар собрал свои сокровища: невероятное количество стульев — должно быть, с клеймами прославленных краснодеревщиков; три комода красного дерева времен Людовика XVI; величественные каминные часы, декорированные провансальским мрамором; коллекцию выставленных в витринах тарелок и фарфоровых вещиц, изготовленных в мастерских Апта, Мутье и Марселя. «Должно быть, именно здесь, — подумал Бейль, — старый хозяин принимал аристократов Экса».

Это воспоминание заставило его подумать об отношениях с соседями. Сам он не хотел ничего, кроме покоя, однако стремился не давать поводов обвинить себя в пренебрежительном поведении. Некоторые обитатели соседних имений уже оставили у него свои визитные карточки. Он сделал то же самое, встретился с ними и с удовольствием обнаружил, что здешнее общество хоть и довольно обывательское, но открытое и радушное, уважает ум. Конечно, оно не было расположено к Наполеону, однако из осторожности эти люди не распространялись о своих надеждах на восстановление монархии.

Так и протекала жизнь Франсуа Бейля: по утрам он писал мемуары, которые его бесконечно увлекали, а после полудня, немного отдохнув, прогуливался, делая вид, что интересуется работами в имении, или катался на лошади по окрестным холмам, временами принимая у себя соседей.

В город он ездил редко, разве что по воскресеньям в Экс-ан-Прованс, чтобы побывать на богослужении в соборе.

Он, как ему казалось, был счастлив и жил в мире с самим собой.

Однажды утром, около одиннадцати, когда Бейль, склонившись над своими мемуарами, вспоминал, как странно располагались части императорской гвардии во время московской битвы, он увидел в конце аллеи облако пыли, поднятой конным экипажем.

В это время обычно его никто не навещал. Из своего кабинета он следил взглядом за приближением экипажа. Это была большая карета, запряженная четверкой белых лошадей. На двух кучерах красовались высокие и лохматые ворсистые шапки. Закрытые окошки не позволяли разглядеть, кто сидит внутри. Бейлю показалось, что там несколько пассажиров. В прихожей раздалось шарканье башмаков Флорана, который бросился открывать дверь. Послышался гул голосов.

Флоран вошел в библиотеку.

— К вам посетители, — сказал он. — Это дамы, иностранки, они просят, чтобы вы их приняли. Они говорят по-французски, но с таким забавным акцентом! — Он и сам произнес слово «акцент» с акцентом, гнусавя на последнем слоге.

— Можешь провести их в гостиную, я сейчас приду.

Франсуа немного подождал и, услышав, как по полу гостиной двигают стулья, открыл дверь из библиотеки и вошел.

Он увидел трех молодых женщин в дорожной одежде; одна из них была совсем юной. Самая старшая стояла спиной и смотрела в окно, в сад. Она повернулась, и Франсуа Бейль узнал Кристину Калиницкую.

В глубине его души давно теплилась надежда, что она его навестит, но он запрещал себе ждать, и вот она теперь перед ним, протягивает ему руку.

— Добрый день, Франсуа, — сказала она. — Надеюсь, мы вас не побеспокоили, но мне не удалось предупредить вас заранее. Я привезла с собой мою дочь Ольгу. Вы ее знаете, хотя за эти полтора года она сильно выросла. С ней ее французская гувернантка, мадемуазель Бошан.

Ольга сделала реверанс. Она и впрямь сильно выросла и очень походила на мать. «Пожалуй, в ней больше русского, — подумал Франсуа, — маленькие веснушки около носа, пухлые щечки, из-за которых почти не видно глаз». Он заметил, что на лице у нее слева точно такая же ямочка, как у ее матери.

Франсуа поцеловал Ольгу, пожал руку молодой улыбчивой гувернантке-француженке и позвал Флорана.

— Вы со мной не пообедаете? Доставьте мне такое удовольствие, — обратился он к Кристине.

— К сожалению, это невозможно! Человек, у которого мы остановились в Эксе, ждет нас к обеду. Но мы можем еще немного здесь побыть.

— В таком случае Флоран покажет этим барышням имение и, самое главное, наших лошадей породы камаргу. А тем временем, если вы не против, вы мне расскажете, как сюда добрались.

Франсуа провел Кристину в библиотеку, где они оба сели на большой диван с подушками, на котором он привык спать после обеда. Он хотел взять ее за руку, но затем, передумав, спросил:

— Что же привело вас в наши края? Это же для вас так далеко!

— О, это целая история, — ответила Кристина, положив на диван ноги, скрытые длинной черной юбкой. — Мне пришлось провести много месяцев в Варшаве, прежде чем я хоть немного успокоилась. А потом, в начале прошлой весны, я отправилась в Петербург. Туда мы плыли на корабле по Балтийскому морю, потому что ехать по суше было невозможно из-за мародеров и дезертиров. Я намеревалась вступить во владение домом моего отца, он совсем рядом с Михайловским замком. Мне также хотелось узнать, подойдет ли для Ольги Смольный институт для девиц из благородных семей. К сожалению, Ольге в России совсем не нравится. Ей страшно там жить после тех ужасов, которые она видела в Смоленске. Чтобы она изменила мнение, я решила попутешествовать с ней по Европе. В Гамбурге мы сошли на берег, оттуда в экипаже добрались до Парижа. Ольга его обожает и жаждет поступить в тамошний пансион. На это ее настраивает и французская гувернантка.

— Вы собираетесь продолжать путешествие по Европе? — осведомился Франсуа. — А почему заехали сюда? — Немного поколебавшись, он спросил прямо: — Вы хотели меня увидеть?

Кристина, улыбнувшись, откинулась на подушки.

— Да, мы собираемся еще поездить по Европе. Наша ближайшая остановка — в Ницце, где у крестной матери Ольги есть дом на берегу моря. Потом отправимся в Венецию, а оттуда в Вену, которую я хочу показать дочери. К тому же у меня там много друзей. А затем вернемся в Варшаву. Попытаюсь ответить и на второй ваш вопрос, но это будет для меня труднее.

Она взяла Франсуа за руку и стала играть его пальцами.

— Увидев вас в Варшаве полтора года назад, я вам сказала, что чувствую себя неважно и очень устала от поездки. Моя мать сказала то же самое. Но это была неправда!

Прежде чем заговорить снова, Кристина немного подождала. Она внимательно следила за Франсуа, пытаясь понять, не догадывается ли он о чем-нибудь. По всей видимости, нет, хотя он слушал ее очень внимательно.

— Но это была неправда, — повторила она. — А правда в том, что я ждала ребенка и только я одна могла его спасти. По приезде в Варшаву я посоветовалась с врачом. Он-то и сообщил мне эту новость. Я спрашивала себя, следует ли мне вас предупредить, однако вы приехали так ненадолго, что я решила этого не делать. Мне стало тяжело еще по пути из Вильны в Варшаву. Но это было только начало. Меня тошнило, приходилось себя сдерживать…

Франсуа был поражен. Ему стало стыдно за то, что он не представлял себе возможных последствий их отношений для Кристины.

— Я ничего не сказала матери, — продолжала она. — Она бы меня прокляла. Я очень боялась того, что должно было произойти: ведь рождение Ольги далось мне так тяжело! Я посоветовалась с врачом, и он подтвердил, что я беременна. Я ждала в ужасе, и через три месяца случилось несчастье: я потеряла ребенка… — Голос Кристины дрогнул, и она судорожно сжала руку Франсуа. — Я была в страшном горе. Не знала, стоит ли вам об этом сообщать, и сказала себе, что расскажу, если мне представится случай вас увидеть. Отправиться в эту поездку я решила чуть позже. Я думала, вы в Париже, но не знала вашего адреса. Мне помог капитан Залиский. Он служил под вашим началом, а сейчас он — полковник генерального штаба короля Понятовского. Он узнал, что осенью вы приедете в Майнц, где вступите в новую командную должность, а до тех пор будете жить в Провансе, в имении, название и местоположение которого он мне указал. И вот я здесь! Думаю, теперь я вам все сказала.

Бейль видел, что рассказ дался ей нелегко: лицо ее побледнело, черты заострились. Обессилев, она все еще лежала на диване. Франсуа не знал, как реагировать. Что бы он ни сказал, все это будет так мелко по сравнению с тем, что она сообщила.

Его растерянности положила конец сама Кристина.

— Не пытайтесь мне ответить, — сказала она. — Могу себе представить, что значит для вас эта новость, но к ней уже больше нечего добавить. Моя печаль понемногу рассеивается. Вы бы ничего не смогли для меня сделать, но я, рассказав вам все, чувствую, что у меня камень с души свалился!

В саду за открытым окном послышались голоса. Воздух был таким чистым, что добавлял к ним хрустальный звон, отдававшийся эхом в пространстве.

— Это Ольга возвращается с прогулки, — снова заговорила Кристина. — Разумеется, она ничего не знает.

Девочка с гувернанткой вошли в гостиную. Следом за ними плелся Флоран, вспотевший от ходьбы.

— Какое чудесное место! — с восторгом сказала Ольга матери. — Лошади великолепны и отлично вымуштрованы! Вам стоило бы прогуляться с генералом!

— К сожалению, нам надо ехать, иначе мы опоздаем в Экс, — ответила Кристина.

Франсуа надеялся что-нибудь придумать, чтобы продлить встречу. И ему показалось, что он нашел хороший повод.

— Раз уж вам срочно надо ехать, — сказал он, — то вы могли бы вернуться к нам завтра. Предлагаю после обеда покататься на лошади, как советует Ольга. Поужинаем на террасе, вы переночуете в гостевой комнате на втором этаже. Это позволит вам ехать в Ниццу прямо, а не через Экс. Мой ординарец, которого вы знаете, устроит на ночлег ваших кучеров и позаботится о лошадях.

Графиня Калиницкая, похоже, задумалась.

— Если хотите, Флоран покажет вам комнату, которая подошла бы для вас и для Ольги. Тогда и решите, что делать дальше.

Франсуа помог Кристине подняться с дивана, и она вышла из комнаты в сопровождении Флорана и гувернантки. Было слышно, как они поднимаются по лестнице. Генерал остался в кабинете наедине с Ольгой.

— Вы должны мне помочь, — попросила девочка. — Мама не знает, в какой пансион меня лучше отдать — в петербургский, или в парижский. Я бы, конечно, предпочла Париж! Мне придется проучиться в пансионе три года, и я даже представить себе не могу, как я проведу их в России! Мама объяснила, что меня вряд ли примут в школу при ордене Почетного легиона, потому что мой отец был русским офицером, убитым в сражении с французами. Может, вы могли бы это уладить? И еще об одной вещи мне хотелось бы вас попросить — чтобы вы уделяли больше внимания моей матери. Я знаю, она вами бесконечно восхищается.

Над ними послышался скрип половиц под ногами ходивших наверху людей.

— Она ждала от вас новостей. Я видела, как она спрашивала, нет ли писем из Франции. Вы наверняка доставили бы ей удовольствие, если бы написали.

Бейль вырвал листок из лежавшего на его столе блокнота.

— Представь себе, Ольга, я сам не знаю, на какой адрес в Варшаве ей писать! Не будешь ли ты добра написать его на этом листке? Садись в мое кресло.

Ольга взяла гусиное перо, обмакнула в чернильницу и начала старательно выписывать буквы. Кристина спустилась по лестнице и вошла в комнату. Ее лицо снова разрумянилось.

— Комнаты очень хороши, — сказала она. — Гораздо лучше тех, где я устроила вас в Смоленске! Я принимаю ваше приглашение. Мы вернемся завтра, сразу после полудня, и я с удовольствием с вами прогуляюсь, если у вас есть дамское седло. А теперь, — продолжала она, взяв дочь за руку, — извините нас, что мы уезжаем так скоро, но мне не хотелось бы слишком опаздывать на обед в Эксе!

Три дамы сели в экипаж, кучер несколько раз стегнул длинным хлыстом по крупам передних лошадей, и колеса экипажа пришли в движение.

Франсуа Бейль вернулся в свой кабинет и смотрел в окно, как карета удаляется от него по аллее, обсаженной подстриженными платанами, оставляя за собой двойной шлейф серой пыли.

Все следующее утро Бейль готовился к приему дам, которых ждал после полудня.

Лоррен, с изумлением узнавший графиню Калиницкую, отправился в соседнее имение, чтобы позаимствовать там дамское седло, а потом они с Бонжаном старательно вычистили лошадей — темно-рыжую для генерала и серую в яблоках кобылу, на которой будет кататься графиня.

Тем временем Бейль проверил состояние двух гостевых комнат. Они представляли собой анфиладу, занимавшую одну из сторон галереи второго этажа, над гостиной и кабинетом. В одну из комнат он велел поставить две кровати — для Ольги и ее гувернантки, в другую приказал Мадлен принести самое тонкое постельное белье, какое только есть в доме. Его удивляло, что маркиз де Лаффар так изысканно обставил мебелью комнаты, где никто никогда не жил. Наверняка это объяснялось его страстью коллекционера. А потом Бейль стал ждать.

Экипаж с гостьями прибыл около четырех часов. Графиня Калиницкая была одета в костюм для верховой езды по французской моде: длинная синяя суконная юбка с черной каймой, белая блузка и черный приталенный жакет с бархатным воротничком, на ногах сапожки, на золотистых волосах треуголка с загнутыми краями. Лоррен и Бонжан под уздцы привели лошадей. Кристина села боком на свою кобылку, погладила ее по шее, и всадники тронулись в путь в направлении горы Сен-Виктуар.

Они миновали величавый замок Вовенарг и поехали по обрывистой дороге, натягивая вожжи. Наклонив морды вперед, лошади резво несли их в гору. Наконец, они подъехали к первым домам деревни Пюилубье. Вокруг раскинулся великолепный пейзаж, вдали на горизонте мерцало море. Кристина хотела подняться дальше в гору, но Франсуа решил, что им стоит повернуть назад. Обратно они ехали медленнее; лошади спотыкались, упираясь передними ногами, из-под их копыт катились камешки.

После Вовенарга они пустили лошадей рысью. Встречавшиеся по пути немногочисленные крестьяне здоровались с ними, приподнимая шапки, и долго провожали взглядом элегантную и стройную фигуру Кристины.

В пути говорили мало; Кристину заворожил вид холмов и лесов. Вернувшись в Ла-Тур, она ушла, чтобы привести себя в порядок, в свою комнату, где был уже разобран ее чемодан.

Флоран накрыл ужин на террасе: зажег фонари, поставил на стол свечи в пузатых стеклянных колбах. Веял ветерок, нежный, как ласка. Кристина села спиной к стене, лицом к саду и винограднику, Франсуа устроился рядом с ней, Ольга и ее гувернантка, прогулявшиеся пешком по лесу, заняли места напротив. Мадлен во всей красе показала свои кулинарные таланты, отдавая предпочтение провансальским продуктам: помидорам, оливкам, ягнятине. Лоррен пришел проверить, как прислуживает за столом Флоран, и стал разливать напитки. Красное вино виноградников Экса, его холмов, Кристина предпочла розовому. Наступала ночь, отчетливо слышалось журчание воды, струившейся в фонтан во дворе.

Отъезд в Ниццу был назначен на восемь утра, и, поскольку конная прогулка по горам оказалась утомительной, Кристина пожелала отправиться спать. Гостьи и хозяин поднялись по лестнице и в прихожей второго этажа разбились на пары. Франсуа поцеловал Ольгу и проводил Кристину до двери ее комнаты. Собираясь пожелать ей спокойной ночи, он заметил, что она уже не так печальна, как прежде. Она улыбалась.

Он склонился к ее руке, и его губы почувствовали шелковистость ее кожи. Немного помедлив, они поднялись выше, к запястью.

Кристина смотрела на него, ничего не говоря, потом открыла дверь и вошла в комнату.

— Оставьте окно открытым, — посоветовал ей Франсуа. — Утром услышите, как поют цикады.

В половине восьмого подготовка к отъезду была уже в самом разгаре. Карета, запряженная четверкой лошадей, ждала перед входом. Один из кучеров, вооруженный деревянным молотком, постукивал им по осям экипажа, проверяя, в каком они состоянии. Мадлен пришла в комнату графини, чтобы уложить ее одежду.

Франсуа ушел к себе в кабинет, дожидаясь, когда выйдут дамы. Он хорошо выспался и с восторгом вспоминал красоты тех дивных пейзажей, которые они видели во время прогулки. Его мысли по-прежнему занимал рассказ Кристины. Где-то в груди, около сердца, он чувствовал тяжесть которая никак не исчезала, хотя со временем, наверное, сойдет на нет.

Услышав легкий шум, он встрепенулся. Это тихонько постукивала в дверь Кристина, прося разрешения войти. Бейль поднялся открыть ей дверь.

Она надела светло-серый дорожный костюм из легкой ткани, предназначенный для путешествия не по снегам, а по теплым странам, волосы уложила в высокий узел.

— Можно войти? — спросила она. — Мне нужно кое-что вам сказать перед отъездом.

— Разумеется, — ответил Франсуа. — Я и сам хотел вас повидать.

— Надеюсь, мой рассказ не слишком вас опечалил. У меня не было такой цели. Мне хотелось лишь сообщить вам кое-что, имеющее к вам отношение. Хотя, может, это служило для меня еще и предлогом приехать сюда, что снова увидеть вас…

— Нет, вы меня не опечалили, но показали меня в таком свете, что я сам себе противен. Во-первых, я презираю себя за неспособность понять, представить то, о чем вы пытались мне сказать в Варшаве. И, во-вторых, за мое слишком легкомысленное отсутствие в следующие месяцы. Хотелось бы мне, чтобы вы могли меня простить!

— Не говорите так, Франсуа; я совсем не то хотела вам сказать! Нас связывают… — она помедлила, подыскивая слова, — некие узы. Но это называется не прощением, а памятью.

Ее лицо прояснилось, почти засияло. Франсуа сказал себе, что в эти дни в Провансе в какой-то мере рассеялся густой туман, который до сих пор окутывал происшедшее в Смоленске.

Сидевшая перед ним Кристина взяла его руки в свои и, лукаво взглянув на него, сказала:

— Мне придется смутить вас еще раз, Франсуа. Можете думать, что это мои причуды! Помните, как я возле моего дома в Смоленске спрашивала вас, могу ли я присоединиться к вашему обозу? И вы покорно согласились?

Франсуа кивнул.

— Вот и теперь, — продолжала она, — речь пойдет о том же, только по другому поводу. Я слышала, с первого октября вы будете жить в Майнце. Скажите, а можно мне провести с вами рождественские и новогодние праздники?

Франсуа почувствовал, как на него с новой силой нахлынули те чувства и неукротимые желания, которые он старательно сдерживал, пока Кристина гостила у него.

— Конечно, Кристина, — ответил он. — Конечно же! Я буду ждать вас на Рождество и на Новый год! Однако на сей раз, — добавил Бейль, — не говорите о моей покорности!

— Обещаю, — нежно промолвила она.

Путешественницы собрались в прихожей, где их ждали Флоран и Мадлен в рабочей одежде. За происходящим наблюдал управляющий Этьен. Ольга и ее гувернантка прощались; на улице кучера, вскарабкавшись по лесенкам экипажа, рассаживались по местам, надевая шапки.

Выйдя из дома, Кристина подошла к коляске. Француженка-гувернантка села первой, следом за ней — Ольга. Пока они устраивались, Кристина держалась в стороне, давая Франсуа возможность подойти к ней.

— Мне надо вам задать последний вопрос, — прошептала она ему на ухо. — Вы еще помните, что я вам сказала, когда мы расставались в Борисове?

— Я мог бы повторить вам это слово в слово!

— Не делайте этого! — потребовала Кристина. — Вы заставите меня краснеть! Однако не забывайте сказанного: оно всегда останется в силе.

Она приподняла свою длинную юбку и впорхнула в качнувшуюся на рессорах карету, которой предстояло держать путь в Ниццу, Венецию, Вену и Варшаву.