Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов

Выступление Сталина 3 июля 1941 года

На двенадцатый день войны, наконец, вождь обратился по радио к своим «братьям и сестрам». После его выступления кое-что стало яснее, что-то еще более запутанно, но в целом общая картина начала войны выглядела драматически. Миллионы людей в Советском Союзе и во всем мире с нетерпением ждали этого выступления. Насколько я помню, большинство восприняли его с глубоким облегчением, приняли поначалу сталинские слова как программу действий в борьбе с фашистскими захватчиками. Но, опомнившись, задумались. Стали вновь и вновь задавать сами себе вопросы. Например, почему проиграны приграничные сражения? Сколько лет с самых высоких трибун народ уверяли, что «советская граница на замке»! Или такой естественный вопрос: «почему немцы так быстро наступают, а Красная Армия еще быстрее, чем противник, отступает»? и несет потери гораздо большие, чем немецкая армия. – Такого история до сих пор не знала. (Опять же по слухам.) Неужели враг так силен? Где наши «соколы» и танковые армады – о них столько сложено стихов, написано песен, сказано гордых слов!

Господи, кого спросить, кто ответит?

В момент нападения Германии 21 июня Красная Армия имела в западных округах 3,3 млн солдат. Располагала 25 479 танками, из них 13 718 – в западных округах. Из 4906 современных танков 2454 – Т-34 и КВ – неуязвимые в то время для немецких танков, только Киевский особый военный округ располагал 4,3 тыс. танков, это означало, что он имел больше танков, чем вся наступающая армия. Один этот округ имел 2000 самолетов, то есть половину всех воздушных сил Люфтваффе. Почти половина из них – самолеты современной конструкции. В наступление на СССР немцы бросили 4,3 млн солдат, то есть на миллион больше, чем имела советская сторона. Это было тогда их единственным преимуществом. Так по крайней мере думают некоторые историки сегодня, забывая о том, что на главных направлениях наступающих концентрация их сил превышала части Красной Армии в 4—6 раз.

Оставалось одно – верить сталинским словам и печати. Принято считать, что сталинское выступление прозвучало в самый тяжкий час войны. Но диктатор не сделал бы этого, если бы не считал, что наступил подходящий момент. К 1 июля уже было мобилизовано 5 млн 350 тыс. человек. Именно 3 июля мобилизацию временно приостановили. По численности Красная Армия примерно в 8,5 млн офицеров и солдат превзошла немецкую.

Диктатор постоянно скрывал от народа свою кремлевскую жизнь и многие события внешней и внутренней политики. Одно из них – секретные протоколы между СССР и Германией. На их основе Сталин и Гитлер поделили между собой так называемые «сферы влияния». После чего диктатор тотчас приступил к захвату новых территорий, входящих в сферу влияния СССР: Восточная Польша, прибалтийские страны, Западная Украина, Молдавия, Северная Буковина…

Сталин умело и ловко дозировал информацию. Частично прибегал к демагогии и фальсификации фактов и цифр. При этом он определял, что могут знать и чего не желательно знать его подданным. Например, зачем «братьям и сестрам» знать о том, что Сталин и Гитлер – основные виновники Второй мировой войны? Почему Сталин и его политические и военные советники допустили разгром Красной Армии в первые же дни войны?

В своем выступлении вождь оправдывал заключение договора с немцами, который якобы Советскому Союзу дал полтора года отсрочки от войны. А дальше выходило все логично и понятно: Гитлер вероломно нарушил договор и неожиданно напал на Советский Союз. Дальше же даже ленивый мог заметить, что в сталинской логике не сходятся концы с концами.

Гитлеровское нападение действительно оказалось вероломным, а вот неожиданным его никак нельзя признать. В своем выступлении Сталин признал, что 170 вражеских дивизий были придвинуты к советским границам и, отмобилизованные, находились в полной боевой готовности. О какой же тогда «неожиданности» может идти речь? Договор же с Гитлером был заключен, по мнению многих историков, только с одной целью – спровоцировать Вторую мировую войну. Приведем несколько фрагментов сталинского выступления : «Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, – сказал вождь, – несмотря на то что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражений, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы».

«Когда же Красная Армия остановит врага?» – спрашивали люди и не могли ответить. Еще фраза из выступления: «В бой вступают главные силы Красной Армии, вооруженные тысячами танков и самолетов…» Вот и ответ на заданный вопрос. Значит, скоро наступит перелом и захватчики будут выброшены с советской земли… В те, первые, дни войны «братья и сестры» искренне верили словам вождя. Но давно известно, насколько они были далеки от правды. В первые десять дней войны немцы захватили или уничтожили почти 75 % боевой техники Красной Армии, включая танки, самолеты, артиллерию, стрелковое оружие. Мог ли кто-либо поверить тогда, что такое в принципе немыслимое событие могло произойти? Как мало мы знали о фронтовых делах, но так всем тогда хотелось верить товарищу Сталину.

Не обошел в своем выступлении Сталин и причин первых поражений. Оказывается, вся немецкая армия была полностью отмобилизована, а наша – нет. Получается что-то непонятное? Хитрит вождь. А дело заключалось вот в чем: немецкая армия была приведена в боевое состояние, а наша – нет. Почему? Одна из основных причин поражения Красной Армии в начальный период войны, как объяснил Сталин, заключается в неожиданном наступлении агрессора. В реальности: могут ли войска ждать внезапного нападения? Что же они в таком случае делают? И для чего существуют? Нападение же без объявления войны – элементарная практика в современной истории. Разве аналогичным образом в августе 1945 года советские войска не напали на Японию?

Нападение на СССР, верно, оказалось внезапным. Но как понимать эту внезапность? Знанием намерений противника обладали многие – от Сталина до пограничных округов. Известно, что эту информацию запрещали распространять. Внезапность заключалась в том, что войска своевременно не привели в боевую готовность, командование армий на главных направлениях удара было ошеломлено громадным превосходством противника. Большая часть командующих округами не знала планов обороны государственной границы, с развертывания войск до начала военных действий.

В современной литературе уделяется большое внимание «внезапности» как главной причине поражений советских войск. «Вследствие малодушия Сталина», Красная Армия «пребывала в момент германского нападения в состоянии благодушия». Некоторые историки отмечают эффективность дезинформации, к которой постоянно прибегали фашистская дипломатия и пропаганда. По мнению историка И.Дюлльфера (ФРГ), «недостаточно полная оценка возможных намерений вермахта» оказалась действенной в развязывании и ведении им Второй мировой войны». В обстановке жестокой шпиономании в СССР Гитлеру удавалось успешно обманывать Сталина. Он, например, уверял «вождя» в том, что немецкие войска, изготовившиеся напасть на СССР, якобы находятся вблизи дружеской державы, так как англичане подвергали их в Центральной Германии атакам с воздуха.

Внезапность 22 июня означала не только потерю большей части кадровой армии, но и огромных материальных запасов, пространства и времени, резкое изменение сил в пользу противника. Это позволило вермахту осуществить «блицкриг», на который Гитлер поставил, в какой раз, основную ставку для разгрома Красной Армии. Некоторые историки, ссылаясь на причину внезапности вторжения, утверждают, что якобы это не позволило развернуть армию для контрнаступления. В последующем в отечественной историографии возобладала точка зрения о «внезапности». В сталинском понимании они приняли его концепцию об «объективных» (главных) и субъективных (второстепенных) причинах поражений Красной Армии. Однако при внимательном рассмотрении все «объективные» причины, по существу, являются субъективными. СССР отнюдь не был обречен на жестокие поражения 1941—1942 годов и безмерные потери.

Сталин постоянно до войны призывал армию и народ быть готовыми ко всяким неожиданностям, в частности и в его знаменитом выступлении 5 мая 1941 года, а в реальной действительности вторжение противника проспал…

В воспоминаниях Г.К.Жукова, К.К.Рокоссовского, Н.Н.Воронова, К.С.Москаленко, генерала Л.М.Сандалова показано, правда чуть-чуть, о растерянности Сталина и его окружения накануне и в начале войны. Известно, что известие о взятии немцами Минска привело его на два дня к уходу от власти, к бегству на свою Кунцевскую дачу. В сложной ситуации под Москвой, когда передовые немецкие части в начале октября 1941 года находились в 13—15 километрах от нее, Г.К.Жуков вспоминает, что Сталин находился, как никогда раньше, в полной растерянности.

Вероятно, что приказы, как в первый период войны и в последующем – №270, №272 – были порождены личным тяжким психологическим состоянием Верховного Главнокомандующего, который в них выдал единственный выход из создавшегося, и не раз, тяжелого положения на фронте. Но вернемся к сталинскому выступлению 3 июля.

В нем товарищ Сталин, обращаясь к «братьям и сестрам», объяснял, как им следует вести себя с захватчиками. «При вынужденном отходе частей Красной Армии, – сказал Сталин, – не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывоза его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которые не могут быть вывезены, должны безусловно уничтожаться!!!»

И еще сказал вождь: «В занятых врагом районах надо создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага, и всех его пособников преследовать и уничтожать на каждом шагу… Мы должны создать народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защитить свою свободу, свою честь и свою Родину». Похоже, пламенный призыв сочинен в истерическом ужасе: все сожгите, взорвите, отравите – всю страну уничтожьте.

Из выступления Сталина было не трудно сделать два вывода. Во-первых, что Красная Армия и дальше станет отступать, но до каких пределов? И, во-вторых, непонятно было, как можно было выполнить указания вождя при столь стремительном наступлении противника, и особенно той части населения, которая попадает в оккупацию. Ведь люди как-то должны жить…

Мне однажды рассказал ветеран вот такую историю. Его отец, коммунист, председатель еврейского колхоза, собрал весь скот и вместе с односельчанами – это происходило в Белоруссии – пытался угнать его от наступающей немецкой армии, то есть выполнить указание товарища Сталина. Несколько раз колхозников со стадом нагоняли немцы. И приказывали им вернуть скот обратно. «Это теперь принадлежит Германии, это наше!» – говорили им немецкие офицеры. Но отец сумел оторваться от захватчиков и привел коров, лошадей, баранов, коз в Казахстан. Но то был удачный случай. Многочисленные попытки уничтожить хлеб, зерно, горючее, угнать паровозы, вагоны, демонтировать заводы и фабрики и отправлять их в восточные районы страны не всегда удавались. А где-то люди не желали так поступать.

В качестве примера приведем предполагаемую ситуацию, сложившуюся в результате оккупации в одной из деревень, скажем, на Украине или в Белоруссии… Приезжают немцы в деревню и по совету селян назначают старосту. Попробуй – откажись. Вскоре в селе останавливается немецкая кавалерийская часть. И тут же следуют поручения: кто-то стирает белье, кто-то вывозит навоз из конюшен, кто-то работает судомойками или официантами в офицерской столовой, кто-то выкапывает картофель, делится с немцами, кто-то трудится на мельнице, кто-то плотничает или подковывает на сельской кузнице подковы немецким лошадям – попробуй откажись!

Учительница немецкого языка в сельской школе не по своей воле служит переводчиком, а троих молодых парней назначили в полицаи – попробуй откажись? Но наступит время, когда возрожденная Красная Армия придет в эту деревню. И смершевцы начнут разборку: «кто есть кто»? Учительницу расстреляют, старосту и полицаев отправят в ГУЛАГ, и не только их. И ту женщину, что стирала солдатское белье, и судомоек, и даже «похоронщика», мужика, хоронившего сельчан-колхозников.

Заглянем в дневник Йозефа Геббельса, который высоко оценил речь Сталина как великолепный пропагандистский документ и какое-то время даже изучал его. Что же записал этот «самый великий лжец в истории человечества» в дневнике за 3 и 4 июля 1941 года:

«…3 июля 1941 года. Большая шумиха в связи с подготавливаемым бегством Сталина из Москвы… Аман занимается уже созданием крупных газет в оккупированных областях. «Фелькишер беобахтер» в Москве – вот это было бы кое-что новое!

4 июля 1941 года. Вчера сильные налеты английской авиации на Северную и Западную Германию. На Восточном фронте: кольцо под Новогрудком плотно замкнулось. Надо ожидать колоссальных трофеев… На остальных участках фронта непрерывно продолжается продвижение… Но русские сражаются все же очень упорно и ожесточенно… Наши потери к масштабу операций все же еще незначительные. Великолепное положение на Центральном фронте. Здесь враг становится также менее устойчивым… Русские несут большие потери в самолетах. Они не отваживаются больше совершать ночные налеты на наши восточные города. Их союзником является пока еще славянское упрямство. Но и оно в один прекрасный день исчезнет. Сталин ранним утром держит речь: защитительная речь дурной совести, пропитанная глубоким пессимизмом. Он описывает всю серьезность положения, призывает саботировать наше продвижение и предостерегает от паникеров и распространяемых вражеских слухов… За границей, прежде всего в США, а также и в Лондоне, видят положение Москвы в мрачном свете. Думают, что начинается одна из величайших в истории битв на уничтожение. Потери русских в Белостокском «котле» чудовищны… Удар по Москве… Кажется, что сопротивление красных по всему фронту медленно сламывается… Сталин призвал сжигать урожай и запасы. Мы отвечаем на это совершенно открыто, что России нечего ожидать от нас после поражения и мы оставим ее подыхать с голоду. Вероятно, это охладит чересчур горячие головы.

Каждые полчаса поступают новые известия. Дикое, возбуждающее время. Вечером кинохроника готова… Еще полчаса подремал на террасе», – заканчивает запись этого дня Геббельс.

Сколько бахвальства… В то же время Геббельс начинает понимать, что война в России – не прогулка, не легкие победные сражения во Франции и Польше.

Как я заметил, в Москве царило глубокое беспокойство, непонимание причин произошедших разгромов первого эшелона Красной Армии, а порой какой-то необъяснимый страх и растерянность. В то же время в те первые часы, трагические дни войны я нигде не слышал ни одного упрека в адрес власти. Скорее, росла какая-то еще не осознанная до конца безличная злость. Война застала и старшее, и младшее поколение, вероятно, каждого человека врасплох. Кто-то не успел закончить школу или институт, кто-то не сыграл вовремя свадьбу, не съездил проститься к умирающей матери, кто-то, работая без отдыха три года, наконец собрался было в отпуск, а кто-то вовремя не управился с садом или огородом… Список неоконченных, незавершенных дел можно продолжать бесконечно – война ворвалась в жизнь людей так неожиданно…

Нередко и по сей день люди на Востоке и на Западе, особенно молодежь, которые интересуются прошедшей войной, задают вопрос: «Знал ли заранее Сталин о решении Гитлера напасть на Советский Союз?» Знал! Все знал!

По подсчетам историков, за год – полтора года (1940—1941) советское руководство из различных источников получило более двухсот предупреждений о подготовке гитлеровской Германии к войне. Это и американский Госдепартамент, и английское правительство. Это и разные дипломатические каналы, и разведка, и советские пограничные войска, и антифашистские круги в Западной Европе.

Диктатор – теперь-то точно известно – преступно пренебрег всеми полученными донесениями, не сделал необходимые политические и военные выводы. Не обезопасил «братьев и сестер», не привел вовремя Красную Армию в боевую готовность. Его же политические и военные советники, в условиях всеобщего страха и угодничества, созданных диктатором в стране и армии, не перечили ему, молчали, безропотно соглашались с ним.

«Война, – пишет Уинстон Черчилль, – это по преимуществу список ошибок, но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустил Сталин…»

В связи со сказанным Черчиллем небезынтересно выглядит поведение советского посла в Лондоне Майского. После беседы с ним в британском МИДе 13 июня 1941 года, где ему сообщили о предстоящем нападении Гитлера на СССР, Майский же сообщил в Москву: «Вся картина… кажется мне более чем гипотетической… Я по-прежнему считаю германскую атаку на СССР очень маловероятной».

Сталин больше всего опасался того, что малейшая неосторожность или провокация лишит его всяких шансов на оттяжку сроков начала войны, которая ему так была необходима.

Сравним подходы Сталина и Черчилля к разведывательным донесениям. Сталин редко читал первоисточники, чаще разведдонесения игнорировал, рассматривая их как дезинформацию. «Он верил Гитлеру больше, чем себе», – шутили разведчики. Требовал от советников по разведке (Берия, Меркулов, Голиков) составлять сводки на основе первоисточников. Голиков, составляя сводки, как правило, делил их на два листа. В первом он приводил сообщения, достойные внимания, во втором – якобы дезинформацию. Сталин часто, принимая своих помощников, грубо обрывал их, не принимал их самых серьезных аргументов о грозящей опасности.

Уинстон Черчилль стал премьер-министром в самые трудные дни Британии, когда на страну обрушилась огромная воздушная мощь Германии, а Гитлер активно готовился к операции «Морской лев» – высадке вермахта на Остров.

Черчилль посчитал, что разведывательные сведения для него – одно из самых главных средств управления в войне с нацистами. Поручил предоставлять ему все первоисточники. А уж что важно или нет – он будет решать сам. Так он смог, например, «вычислить» подготовку нападения на СССР. На основе одного из них (6 апреля 1941 года) Черчилль предостерег Сталина. Сталин не принял английского посла. Тот получил от наркома иностранных дел через 3 недели известия, что он сообщил о них Сталину.

«Главное командование располагало информацией относительно немецких планов нанесения удара по советским войскам севернее Припятских болот, а также о наступлении особо сильными танковыми клиньями из района Варшавы и севернее ее с задачами разбить силы русских в Белоруссии и т.д. Почему же советский Генштаб сосредоточил довольно сильные группировки войск в белостокском и львовском выступах? Не надо быть стратегом, чтобы ответить на этот вопрос. Даже беглый вгзляд на конфигурацию советско-германской границы (линии будущего фронта) показывает возможность использования белостокского и львовского выступов для нанесения здесь многообещающих концентрических ударов по немцам. Генштаб не мог не использовать такой шанс. Но, как известно, с времен сражения при Каннах (216 год до н.э.) манящий выступ при определенных условиях может превратиться в пожирающий «котел». Именно в таких «котлах» оказались войска Красной Армии. Триумф германского командования стал одновременной трагедией сотен тысяч советских воинов».

Со 2 февраля 1941 года была начата перегруппировка немецких войск с целью нанесения удара по СССР. Сталин знал о сосредоточии сил и средств с немецкой стороны. Благодаря разведывательным источникам он с большим опережением знал, что Германия готовит войну. Знал он и срок ее начала. По сей день продолжаются споры о том, почему, располагая исчерпывающей информацией, он не подготовил страну к обороне, не принял единственно логичного в этой ситуации решения – привести армию в боевую готовность? [6]

Возможно, он стремился «переиграть» Гитлера и был уверен, что это ему удастся. Он безгранично верил в колоссальную мощь Красной Армии: чаще всего, и по сей день, историки предполагают, будто Сталин был уверен в том, что, пока Гитлер не расправится с Англией, он не посмеет развязать войну на два фронта.

После окончания войны французский историк профессор Картье, обратившись к изучению архивных материалов Нюрнбергского процесса, нашел в них документы, подтверждающие заблуждения Сталина. Наконец, провал его ставки на страны «Оси» при полном разрыве со странами демократии. Об этом сохранились воспоминания его соратников.

Хотел бы обратить внимание читателя на два вопроса. Даже невозможно представить себе, как развернулись бы в дальнейшем события во Второй мировой войне, если бы Гитлер согласился на требование Сталина и Советский Союз присоединился бы к странам «Оси». Огромное счастье, этого абсурда не произошло. В данном случае трудно определить, кто оказался мудрее: Гитлер или Сталин? И второй вопрос: думаю, что Сталин, абсолютно уверенный в победе над Гитлером, делал все возможное,что было в его силах, чтобы оттянуть начало войны. Сам же изо дня в день готовился обрушиться на фашистскую Германию. Об этом свидетельствуют многие факты, о которых за последние годы рассказали российские и западные историки в своих книгах (Виктор Суворов, Борис Кузнецов, Иоахим Гофман, Марк Соломон, В.Данилов, А.Афанасьев и др.).

До самой последней минуты Сталин старался уговорить себя, что Гитлер не нападет. Даже когда 22 июня в 5 часов 30 минут утра посол Германии Шуленбург вручил Молотову ноту об объявлении Германией войны СССР, нарком иностранных дел самым нелепым, жалким образом неясно, на что он рассчитывал, стал его убеждать в отсутствии концентрации войск Красной Армии на границе, уговаривал, как ребенок, что любые сложности в межгосударственных отношениях возможно при доброй воле уладить дипломатическим путем.

Одним из самых крупных просчетов Сталина перед началом предстоящей войны, о которой он не раз говорил в своих выступлениях, было обезглавливание Красной Армии. В выступлении вождь, разумеется, ни словом не обмолвился об этом трагическом событии, о своем преступлении.

По мнению Хоффманна, в сложной внешнеполитической обстановке Вооруженные силы СССР были «до основания потрясены сталинскими чистками». Это было «болезненным проявлением, формой коллективного сумасшествия». Он отвергает ложь о советских маршалах-шпионах, допускает стремление Сталина укрепить свою власть с помощью этих убийств. Ясно одно: «Если бы не разгром военных кадров, – утверждал генерал А.В.Горбатов, – мы немца не то что до Волги, до Днепра не допустили бы». «Без тридцать седьмого года, – по мнению А.М.Василевского, – возможно, не было бы вообще войны в сорок первом году. Уничтожение большей части командиров и в значительной мере, как следствие резкое ослабление армии, обнаруженное в советско-финляндской войне, решительно ускорили нападение Германии и ее союзников на СССР». «Финская война, – вспоминал Василевский, – была для нас большим срамом и создала о нашей армии глубоко неблагоприятные впечатления за рубежом».