ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КАТАСТРОФА


Из широкого, мешковатого скафандра темнозеленого цвета выглядывает счастливое Володино лицо. Малевская обнимает и целует его в последний раз.

— Володя! Влезай, живее!..

Голос Брускова, глухо звучащий из стальной утробы торпеды, не позволяет затягивать прощание.

Володя наспех целует Малевскую и вырывается из ее объятий. Мареев крепко пожимает его небольшую, еще по-детски пухлую руку, на которой болтается широкая перчатка от скафандра. На спину Володи, нагруженную плоским ящиком с аппаратом климатизации, свисает шлем, прикрепленный к воротнику скафандра и поблескивающий огромными круглыми стеклами очков. Володя быстро ощупывает шлем, проверяет на своем поясе электролампу, запасную батарею к ней, небольшой топорик и, взмахнув на прощанье рукой, лезет под низкий треножник электрического домкрата, на котором стоит длинная, похожая на гигантский артиллерийский снаряд торпеда. Ее чешуйчатая тупоносая вершина уставилась прямо в центр выходного люка снаряда.

Володя проскользнул в выходной люк торпеды и по нескольким стальным прутьям в горле люка, прикрепленным изнутри, взобрался наверх к Брускову и стал рядом с ним, втиснувшись в узкое пространство цилиндрической камеры.

— Ты готов, Володя?

— Готов, Миша!

— Все готово! — крикнул Брусков вниз, в отверстие люка. — Закрываю люк торпеды! Перехожу на радио! Прощайте, Нина, Никита!

— Счастливого пути! — сказала дрогнувшим голосом Малевская.

— Благополучного возвращения! — донесся голос Мареева. — Не забудь, Михаил: насколько возможно, избегай разрушать своды минерализации.

— Буду помнить! — ответил Брусков уже из громкоговорителя. — Поставь зонты на колонны давления, Никита!

Быстро, в несколько приемов, Мареев прикрепил зонты к колоннам давления, медленно выдвигавшимся из днища торпеды.

— Готово! — произнес он через минуту в микрофон.

— Спускай оболочку! — послышалась новая команда Брускова.

С мягким шумом четыре стальные шторы спустились с потолка верхней камеры снаряда и, соединившись, образовали вокруг торпеды цилиндрическую оболочку, герметически отделившую ее от остального пространства камеры.

— Готова оболочка! — сказал Мареев.

— Открывай люк снаряда!

— Открываю люк снаряда!

Крышка люка начала медленно открываться внутрь снаряда. Через несколько секунд горячий дождь из размельченной породы забарабанил по оболочке торпеды. Дождь усиливался, и наконец тяжелая масса с громом обрушилась на нее, заполнив всю внутренность цилиндрической оболочки.

Дорога перед торпедой была открыта.

— Убрать колонны давления снаряда! Подымай торпеду на домкрате.

Наружные колонны снаряда, сложив свои зонты наподобие гигантских гусиных лапок, тихо скользили вниз, освобождая путь торпеде. Одновременно треножник под ней начал расти, подниматься все выше и выше, выпирая торпеду сквозь массу осыпавшейся породы в отверстие выходного люка.

Почти достигнув потолка камеры, домкрат остановился.

В то же мгновение шум моторов наполнил тесное помещение торпеды. Ее колонны давления начали подымать торпеду вверх.

Прошел час, пока уплотнилась внизу рыхлая раздробленная порода. Тогда торпеда пробилась в нетронутую толщу габбро, выровнялась параллельно трассе снаряда и, добившись этого, со скоростью восьми метров в час двинулась в путь.

Володя стоял рядом с Брусковым на втором, внутреннем полу, под которым находились мощный мотор колонн давления, бак минерализатора с насосом, запасы воды и продовольствия, инструменты и материалы, необходимые для ремонта фидера. Над потолком, почти касавшимся головы Брускова, в маленькой носовой камере, разместилось остальное оборудование торпеды: мотор бурового аппарата, электрические аккумуляторы, аппараты климатизации и другие, самые необходимые, приборы. Там же находился и небольшой киноаппарат с максимальной дистанцией обозрения в двадцать пять метров. Его зеленое окошечко было вделано в потолок, а снимки подавались наблюдателю через щель. В центральной, цилиндрической камере, где стояли Брусков и Володя, на стене висел небольшой распределительный щит; здесь сосредоточено управление всеми рабочими механизмами торпеды. Кругом на полочках разместились небольшая радиостанция с пеленгатором, магнитный и гирокомпас, глубомер, угломер, часы-календарь и боковой киноаппарат с той же дистанцией обозрения, что и носовой, но способный передвигаться вокруг наблюдателя по специальному рельсу, укрепленному на внутренней поверхности цилиндрической камеры.

Прильнув к зеленому окошечку бокового киноаппарата и регулируя дистанции, Володя искал фидер в трассе снаряда.

— Нашел! — объявил он наконец. — Вот он... Дистанция — два метра десять сантиметров.

— Отлично, — отозвался Брусков. — Теперь надо неотрывно следить за ним, чтобы не уклониться в сторону и не тратить времени на повторные поиски... Возьми на себя наблюдение за киноаппаратом и поставь его на пятиминутную подачу снимков. Да опусти сидение... посиди хоть в тесноте... А я сообщу нашим, что берем настоящий курс.

Часы проходили в томительном однообразии. Фидер четко и ясно проступал на киноснимках, не обнаруживая никаких признаков разрыва или другого повреждения. Под давлением своих колонн торпеда шла прекрасно, легко буравя массивный габбро. В минерализации не было надобности, и это сберегало энергию аккумуляторов.

Каждый час Володя и Брусков разговаривали со снарядом, сообщали о пройденном пути, о положении торпеды, о своем самочувствии, шутили, смеялись...

Через некоторое время они пообедали, и Брусков велел Володе закрыть глаза и постараться уснуть. Наблюдение за киноаппаратом он взял на себя. Несмотря на возбуждение, Володя быстро заснул. Брусков нес первую вахту в течение шести часов, установив для Володи четырехчасовые вахты. Порядок этот держался, однако, недолго.

В конце своей второй вахты, через восемнадцать часов после выхода торпеды из снаряда, на расстоянии ста сорока четырех метров от него, Брусков заметил на киноснимке концы основного и резервного фидеров. Они одиноко торчали среди размельченной массы породы, возвышаясь над одним из минерализованных сводов в трассе снаряда. Изменив направление торпеды и осторожно продвинувшись выше еще на два метра, Брусков ввел ее в трассу и сейчас же заметил на снимке конец верхней части фидера, зажатый осколками в плотно сбитой куче щебня.

Максимально выдвинув колонны давления, он остановил моторы. В наступившей тишине Володя сразу проснулся.

— Что такое? — тревожно спросил он. — Почему торпеда остановилась?

— Поздравляю — приехали! — весело ответил Брусков. — Никита оказался прав. Обрыв произошел совсем близко от снаряда. Нам повезло! Приготовь инструменты и запасной фидер, а я подготовлю место для работы под торпедой.

Сообщив Марееву о находке, Брусков начал маневрировать колоннами давления. Приподнимая попеременно каждую из трех колонн и всегда имея под торпедой в качестве опоры одну из них, он терпеливо и старательно, используя всю мощность мотора, утрамбовывал измельченную породу. Непрерывная струя минерализатора, пущенная из крайнего круга выходных трубок, превращала ближайший внешний слой этой породы в окаменевшую, несокрушимую оболочку вокруг пустоты, постепенно разраставшейся под торпедой. Через три часа медлительного слонового танца на месте под торпедой образовалось цилиндрическое пустое пространство, высотой около двух метров, в непосредственной близости от нижнего конца фидера.

— Ну, Володя, — сказал Брусков, окончив эту работу и остановив мотор, — надевай шлем и перчатки... Только, смотри, наглухо!

Одевшись, он заботливо проверил скафандр Володи.

— Как будто все в порядке! — произнес он в микрофон. — Я возьму с собой инструменты, а ты понесешь провод в шланге и материалы. Пошли!

Через десять минут оба были уже под торпедой, среди трех стальных колонн. У ног их на сплошном стальном полу, образованном тремя расправленными зонтами, лежали шланги с фидером, изоляционные материалы и разнообразные электрические инструменты с тянущимися вслед за ними проводами из торпеды. Для связи со снарядом был вынесен главный радиоприемный и передаточный аппарат и установлен в стороне на особом ящике. Сильный электрический фонарь, подвешенный под самым днищем торпеды, заливал ярким светом небольшой цилиндрический грот с круглой шероховатой стеной, усыпанной блестками плагиоклаза, темными длинными кристаллами роговой обманки, серо-зелеными искорками авгита.

Брусков быстро определил местонахождение нижнего конца оборванного фидера и небольшим электроотбойным молотком начал пробивать свежеминерализованную оболочку. Электромолоток без усилий входил в нее, легко отваливая целые куски.

Брусков озабоченно покачал головой. Очевидно, процесс отвердения размельченной массы еще не совсем закончился.

Через несколько минут в глубокой выемке показался оборванный конец шланга. Брусков попытался втянуть его в пространство под торпедой, но ухватиться за шланг в узкой выемке было неудобно, и пришлось опять пустить в ход электромолоток, чтобы расширить ее. Лишь после этого с большим трудом Брускову при помощи Володи удалось втянуть конец шланга под торпеду. Узкое отверстие его было забито мелким, как пыль, песком. Надо было прочистить шланг, так как иначе жидкий водород впоследствии не сможет поступать в подземную электростанцию и вся работа экспедиции, все жертвы и усилия окажутся бесцельными. Но прочищать обычными средствами такой тонкий шланг в этих условиях было невозможно. И поэтому Брусков решил отрезать от него кусок за куском, пока не доберется до вполне свободного от песка участка шланга.

Под лезвиями электрических ножниц отлетали забитые песком куски шланга. С каждым отрезываемым сантиметром беспокойство Брускова увеличивалось. Наконец, когда ножницы приблизились почти вплотную к пробитой минерализованной стенке, песок в отверстии шланга исчез. Тогда Брусков принялся за припай нового куска фидера к старому и за соединение стальной спирали шлангов. Володя приготовил раствор изоляции. Как только Брусков окончил свою работу, Володя немедленно наложил на место соединения раствор, который под действием высокой температуры моментально схватил соединенные концы.

— Алло, Никита!.. — отдуваясь, крикнул Брусков в свой микрофон. — Первая часть работы сделана!..

— Поздравляю, Мишук, поздравляю, дорогой! — донесся голос Мареева.

— Обрати внимание, Никита, на огромный недостаток в конструкции наших скафандров.

— В чем дело? — забеспокоился Мареев. — Трудно дышать?

— Нет! — засмеялся Брусков. — В этом отношении все прекрасно... Но пот со лба не могу стереть... Честное пионерское — это ужасно неприятно!

— Ты испугал нас, Михаил, — присоединилась к разговору Малевская. — Кстати, как наш пионер?

— Молодцом, Нина! Без него у меня ничего не вышло бы... Ну-с, будьте здоровы! Принимаемся за верхний конец. Там дело будет проще, он вряд ли забит песком, но добраться до него труднее...

Верхний конец шланга находился почти на уровне днища торпеды и немного в стороне от нижнего конца шланга. Электромолоток должен был произвести здесь еще более разрушительную работу. Втянуть верхний конец шланга под торпеду было невозможно. Приходилось делать в стенке достаточно широкую и глубокую выемку, чтобы можно было достать шланг инструментами и произвести необходимые операции.

Брусков торопился необычайно. С возрастающим беспокойством он оглядывался на израненную, исковерканную стенку, которая должна была выдерживать мощный напор окружающей рыхлой породы. Он работал быстро и напряженно, почти по грудь углубившись в выемку.

— Скорее, Володя! Готовь раствор! — сказал он, задыхаясь. — Следи за минерализованной стенкой. Она может не выдержать напора породы.

— Есть, Михаил! Раствор почти готов.

Уже закончен припай основного фидера. Едва Брусков принялся за соединение резервного фидера, он услышал испуганный возглас Володи:

— Михаил, Михаил!.. Стенка выпячивается внутрь! Я ясно вижу!

— Подожми это место отбойным молотком! — крикнул Брусков, обливаясь потом, но не бросая работы. — Я сейчас кончаю... Алло!.. Алло!.. Никита! Скорее!..

— Слушаю! Слушаю! В чем дело, Михаил? — послышался голос Мареева, полный тревоги.

— Минерализованная стенка не выдерживает напора породы... Я тороплюсь... Кончаю исправление... Требуй немедленно с поверхности пробного напряжения... Скорее!.. Я кончил!.. Я буду ждать в торпеде... Прерываю...

Он хрипел от нечеловеческого напряжения. Пот заливал ему глаза, забирался в рот и ноздри.

— Володя! Живо раствор!

— Есть раствор!

Принимая огромную ложку с раствором, Брусков успел кинуть взгляд на минерализованную стенку. Большой участок ее выпятился внутрь между двумя проломами, как огромный желвак. Рукоятка отбойного молотка, наклонно припертого к стенке, под страшным напором извне почти целиком погрузилась в породу.

— Убери радио в торпеду! — крикнул Брусков. — Живо!.. Я сейчас иду за тобой!..

Его расширившиеся глаза, искаженное лицо, хриплый, отрывистый голос испугали Володю больше, чем самая опасность, надвигавшаяся на них. В ужасе он бросился к радиоаппарату, схватил его с ящика и в один прыжок очутился возле узкой лесенки, спущенной из люка торпеды. Но едва он успел взобраться на третью перекладину, — мягкий грохот, похожий на отдаленный гром, потряс торпеду и оглушил Володю. В следующий момент могучая волна, зеленовато-коричневая, словно осыпанная бриллиантами, хлеснула его по ногам, сорвала с лестницы и швырнула вниз. Он успел заметить, что с той стороны, где работал Брусков, густой коричневый поток, вздувшись, как водопад, ворвался под торпеду. Срывая целые глыбы минерализованной стены и заливая стальные колонны торпеды, он быстро наполнил цилиндрический грот. На мгновение над потоком высоко взметнулась рука невидимого Брускова, мелькнуло стекло его разодранного шлема, затем что-то огромное обрушилось на затылок Володи, он громко вскрикнул и потерял сознание...


* * *


Яркий свет заливал шаровую каюту снаряда. Во всех его помещениях горели лампы, — роскошь, от которой Мареев отказался после разрыва фидера, когда он перевел осветительную сеть на питание от аккумуляторов.

Мертвая тишина царила в снаряде.

В гамаке, за раздвинутым пологом, закрыв глаза и подложив руки под голову, неподвижно лежала Малевская. Время от времени грудь и плечи ее вздрагивали, слышался короткий, прерывистый вздох, и вновь ее тело застывало в неподвижности.

Мареев сидел у столика, подперев голову рукой. Другой рукой он, в глубокой задумчивости, машинально перебирал листы толстой ученической тетради, испещренные чертежами, формулами, столбцами вычислений. Столик был загроможден разбросанными в беспорядке книгами, картами, тетрадями — так их оставил Володя в спешных сборах к путешествию в торпеде...

Мареев вздохнул и, переменив положение, сжал голову ладонями. Помолчав, он тихо, как будто про себя, заговорил:

— Последние слова Михаила были о том, что он закончил работу... И ток с поверхности пошел... и до сих пор идет... Исправно, без перебоев... Значит, он действительно... вполне закончил работу... Значит, он должен был успеть спастись от обвала... Он ведь знал, что грозит обвал... Он сам мне крикнул об этом...


Мареев помолчал, продолжая сжимать голову и покачиваясь на стуле, как от непрерывной, сверлящей боли.

— Радиостанция, очевидно, погибла... — тихо продолжал он. — Возможно, что торпеда повреждена...

— Замолчи, Никита! Замолчи!..

Малевская выскочила из гамака. На ее бледном, осунувшемся лице горели красные, воспаленные глаза. Волосы были растрепаны, ворот голубого комбинезона — расстегнут. Она заметалась по каюте, натыкаясь на лестницу, на стулья, на столики.

— Я не могу больше, Никита! Кажется, я схожу с ума... Если с торпедой авария, они отрезаны от нас и от всего мира... Обречены... Может быть, ранены... Может быть, убиты!.. Убиты!..

Она остановилась посреди каюты и закрыла лицо руками.

— Володя... мальчик мой... бедный мой мальчик...

Потом она резко повернулась к неподвижно сидевшему Марееву.

— Мы должны подняться к ним! — резко крикнула она Марееву. — Подняться! Если нельзя вертикально, пойдем по спирали! Мы не имеем права оставаться здесь в бездействии! Никита... — она умоляюще сложила руки на груди. — Никита... Ведь каждый час промедления может быть гибелен для них...

Мареев медленно, тяжело встал. Глубокие морщины на лице — от ноздрей к уголкам рта, на лбу, на переносье — стали за последние дни еще глубже, еще резче. Долгие бессонные часы, разъедающие сомнения, муки бессилия и бездействия наложили суровый отпечаток на твердые черты его лица.

Он подошел к Малевской и положил руку на ее плечо. В его глазах засветилась жалость.

— Нина... родная... Мы не должны терять головы. Не поддавайся отчаянию... Оно плохой советчик. Пойми, мы не имеем права уходить отсюда. Мы должны их ждать здесь! Что будет, если мы разойдемся с ними? Торпеда, быть может, повреждена и не в состоянии итти с обычной быстротой. В конце концов прошло лишь двое с половиной суток. Даже при нормальных условиях они не могли вернуться раньше чем через сорок восемь часов...

— Но сколько ждать? Сколько еще томиться в бездействии?

— Подождем еще тридцать шесть часов. Обещаю тебе: если они в течение этого времени не вернутся, мы пойдем на поиски их.

— Хорошо, Никита... — надломленным, сразу ослабевшим голосом сказала Малевская. — Хорошо... Подождем...

Она подошла к столику, упала на стул, на котором только что сидел Мареев, и уронила голову на раскрытую тетрадь Володи.

— Алло! Никита!.. Включи экран!..

Голос Цейтлина прозвучал в обычный для разговоров со снарядом час. Мареев посмотрел на Малевскую, на ее рассыпавшиеся по листкам Володиной тетради волосы и медленно пошел к экрану телевизора...


Загрузка...