Победитель. Лунная трилогия

Часть первая

I

Малахуда вздрогнул и резко обернулся. Шелест был таким тихим, почти неслышным, даже падающая страница пожелтевшей книги, которую он читал, производила больше шума, но ухо старика сразу же уловило его в этой бездонной тишине священного места.

Он заслонил глаза от света люстры, висевшей под сводчатым потолком, и посмотрел в сторону двери. Она была открыта, и в ней, именно в этот момент делая последний шаг, остановилась молодая девушка.

Она была почти нагой, как обычно ходили ночью дома незамужние женщины, только с плеч свисал пушистый белый мех, изнутри и снаружи покрытый одинаковым мягким ворсом. Распахнутый спереди и имевший только широкие прорези для рук, он мягкой волной спадал по ее молодому телу до самых стоп, обутых в маленькие башмачки, отороченные мехом. Золотисто-рыжие волосы девушки были свернуты над ушами в два огромных узла, из которых свободно опущенные концы спадали на плечи, рассыпая золотые искры по снежной белизне меха На шее у нее было ожерелье из бесценного пурпурного янтаря, которое, по преданию, много веков назад принадлежал священной жрице Аде и из поколения в поколение переходил как самое дорогое украшение в роду первосвященника Малахуды.

— Ихезаль!

— Да, это я, дедушка.

Она все еще стояла в дверях, белея на фоне темной зияющей пасти поднимающихся куда-то вверх ступеней, держась за ручку двери и смотря на него огромными черными глазами.

Малахуда встал. Дрожащими руками он сгребал книги, лежащие перед ним на мраморном столе, как будто хотел их укрыть, недовольный и растерянный… Он что-то бормотал про себя, быстро двигая губами, брал тяжелые фолианты и бесцельно перекладывал их на другую сторону стола, пока, наконец, не повернулся к пришедшей:

— Разве ты не знаешь, что, кроме меня, никому нельзя сюда входить? — почти с гневом спросил он.

— Да… но… — она замолчала, ища слова.

Ее большие глаза, как две быстрые и любопытные птицы, скользнули по таинственной комнате, осматривая огромные, украшенные богатой резьбой и золотом ларцы, в которых хранились священные книги, на минуту задержались на странных украшениях или таинственных знаках из кости и золота на выложенных отшлифованными кусками лавы стенах, и снова вернулись к лицу старика.

— Но ведь теперь уже можно, — настойчиво сказала она.

Малахуда молча отвернулся и пошел в глубь комнаты, к огромным часам высотой во всю стену Он пересчитал уже упавшие ядра в медной миске и посмотрел на стрелки.

— Еще тридцать девять часов до восхода солнца, — твердо сказал он, — иди и спи, если у тебя нет никаких дел..

Ихезаль не двинулась с места. Она смотрела на деда, одетого как и она, в домашнюю одежду, только что мех был черный и блестящий, а под ним кафтан и штаны из мягко выделанной черной собачьей кожи, на седых же волосах — золотой обруч, без которого даже первосвященникам нельзя было входить в это священное место.

— Дедушка…

— Иди спать! — решительно повторил он.

Но она неожиданным движением упала к его ногам и обхватила его колени.

— Он пришел! — крикнула она с радостью, которую до сих пор с трудом сдерживала, — дедушка, он пришел!

Малахуда отдернул руку и медленно уселся в кресло, опустив на грудь густую седую бороду.

Теперь девушка смотрела на него с явным удивлением.

— Дедушка, почему ты не отвечаешь? С самого детства, едва я научилась говорить, ты учил меня этому древнему приветствию, которое нас, людей, отличает от зверей и от тех, кто хуже их, от шернов, и от еще более худших, потому что они обликом похожи на людей, морцов — и я всегда приветствовала тебя, как положено, словами: «Он придет!», а ты всегда, как положено, отвечал «Придет воистину». Почему же теперь, когда этот великий, счастливый день наступил и я могу сказать тебе «Он пришел», ты не отвечаешь мне - «Пришел, воистину».

Она говорила быстро, запальчиво со странным лихорадочным блеском в глазах, порывисто дыша белоснежной грудью, на которой сиял бесценный пурпурный янтарь священной жрицы Ады…

— Дедушка! Пророк Тухейя, который был известен еще твоим предкам, когда-то написал: «Он придет в дни самого большого угнетения и спасет свой народ. И если он ушел от нас старцем, потому что никогда не был молодым, то вернется он молодым человеком, светлым и лучезарным, ибо никогда уже не будет старым!» Дедушка, он там! Он идет! Он вернулся с Земли, на которую улетел много веков назад, чтобы выполнить то, что обещал устами своей первой прорицательницы Ады — идет в ореоле славы и величия, молодой, победоносный, прекрасный! О! Когда же наконец наступит этот миг! Когда я смогу его увидеть и расстелить под его благословенные стопы свои волосы!

Говоря это, она быстрым, почти незаметным движением распустила свернутые над ушами волосы, и они покрыли малахитовый пол, где она склонилась у ног старца, душистым золотым покрывалом.

Малахуда по-прежнему молчал. Могло показаться, что он даже не видит стоящей перед ним на коленях девушки и не слышит потока ее слов. Его потускневшие задумчивые глаза смотрели куда-то в глубь комнаты — может быть, по привычке? — где во мраке блестел на стене, в отблесках свечей, золотой священный знак, изображающий выглядывающую из-за горизонта Землю со стоящим над ней Солнцем.

Ихезаль невольно проследила глазами за его взглядом и заметила выступающие из темноты два соединенных золотистых диска на черном мраморе, таким простым способом изображающие великую тайну, передающуюся из века в век, из поколения в поколение: что люди пришли на Луну с Земли, огромной звезды, светящейся над безвоздушной пустыней, и что туда ушел Он, Старый Человек (который взял себе это имя и не позволял называть себя иначе), и откуда Он вернется победоносным молодым человеком и избавителем. Ее охватил благоговейный страх, она поднялась и большим пальцем правой руки быстро начертила на лбу круг, потом большой полукруг от одного плеча, через губы, к другому, и линию горизонта на груди, одновременно шепча привычные слова заклятия: «Он нас спасет — уничтожит врага нашего — так будет воистину».

Малахуда повторил, как эхо:

— Так будет, воистину… — Какой-то спазм боли или горькой иронии сдавил последнее слово у него в горле.

Ихезаль посмотрела ему в лицо. Она немного помолчала, а потом, внезапно пораженная чем-то необычным, и только теперь замеченным в лице старика, отскочила назад, скрестив руки на проглядывающей через распахнувшийся мех обнаженной груди.

— Дедушка!..

— Тихо, малышка, тихо.

Он привстал и хотел взять ее за руку, но она убрала ее. А потом закричала:

— Дедушка! Ты… не веришь, что это… Он?!

Ихезаль стояла в нескольких шагах от него, вытянув вперед шею, с широко открытыми глазами и полуоткрытым ртом, ожидая ответа, как будто от того, что он скажет, зависела ее жизнь.

Первосвященник посмотрел на внучку и заколебался.

— Все пророчества сбываются, и если когда-нибудь должен прийти Победитель…

Он оборвал фразу и замолчал. Мог ли он сказать этой девушке то, в чем, после долгой борьбы, едва мог признаться себе и что всеми силами отгонял от себя? Мог ли он сказать ей, что он, первосвященник, хранитель Истины и Тайны, последний из древнего, угасающего вместе с ним рода жрецов, он, предводитель людей, живущих на северном берегу Великого Моря, далеко-далеко на восток от снежной вершины дышащего огнем О’Тамора, у Теплых Озер, самом старом поселении на Луне, и дальше, за Проходом на запад и на север, до Старых Ключей, где проходит дорога в Полярную Страну, и где много лет назад впервые была найдена благословенная нефть — мог ли он сказать этой верящей девушке, что он, который всю свою долгую жизнь сам верил и заставлял верить всех остальных в приход Победителя, теперь, когда ему рассказали, что тот на самом деле пришел, перестал верить в то, что он должен был прийти вообще?

Он сам не мог объяснить себе, что с ним произошло, должно быть, из глубин подсознания что-то выплыло наверх при этом неожиданном сообщении.

Перед заходом Солнца он еще совершал с людьми молитвы, читая слова последнего пророка Тухейи, как раз те, которые несколько минут назад напомнила ему девушка… Он делал это ежедневно всю свою долгую жизнь, с тех пор как стал жрецом — и также верил с детских лет, наученный своим отцом первосвященником Бормитой, что Старый Человек, который некогда жил среди них и много веков назад вернулся на Землю, возвратится снова молодым человеком, чтобы спасти свой народ. Эта вера была для него такой простой и очевидной. Он даже не задумывался над ней и никогда не обращал внимания на доводы «ученых», которые утверждали, что история о земном происхождении людей, живущих на Луне, обычная, созданная в течение веков легенда, что никакой «Старый Человек» никогда не существовал, и что никакой «Победитель» никогда не придет из межзвездного пространства… Он даже не боролся против подобных наук, отступая в этом случае от старого обычая, который соблюдал еще его отец, первосвященник Бормита, повелевающий привязывать еретиков к столбу на морском побережье и забивать камнями. Когда жрецы, подвластные ему, добивались подобной кары и призывали ее на головы богохульников, особенно жестоким было Братство Ожидающих, — он только пожимал плечами — со спокойствием и с огромным презрением в душе — как к тем, которые камнями хотели укрепить веру, так и к тем, достойным жалости безумцам, которые своим слабым человеческим разумом пытались понять недоступные им вещи вместо того, чтобы с благой радостью верить в свое звездное происхождение и в Обещание, которое когда-нибудь исполнится…

Его мягкости не мог понять монах Элем, глава ордена Братства Ожидающих, и он не раз посмел ругать его через послов за недостаток усердия в священных вещах — но разве не он, Малахуда, был господином всего населения лунных жителей в древней столице первосвященников у Теплых Озер? Ему надлежало судить, а не быть судимым. Это скорее он мог заклеймить Элема и вместе с ним все Братство Ожидающих как явных еретиков, которые каждый день сулили приход Победителя, не принимая во внимание то, что все пророки обещали его в будущем… Он был также недоволен тем влиянием, которое Братья имели на людей. Они, правда, никогда не покидали своего местопребывания в Полярной Стране, орден им запрещал это, но каждый год (так странно: «годом» на Луне называется период, попеременно в двенадцать и тринадцать дней по семьдесят два часа, соответствующий времени прохода Солнца через зодиак; говорят, что такое деление времени люди принесли с собой с Земли), так вот, каждый год, особенно в двенадцатый день, который является священным и памятным днем ухода Старого Человека, в Полярную Страну отправляются толпы пилигримов, дающие Братству Ожидающих достаточно возможностей влиять на народ.

Не во власти Малахуды было запретить это паломничество, освященное вековыми традициями, хотя он с неудовольствием наблюдал за тем, как Братство разлагает народ и отвлекает его от реальной жизни, обещая скорое появление Победителя…

Конечно, и он, Малахуда, непоколебимо верил в приход Победителя, но ему всегда казалось это чем-то весьма отдаленным, чем-то, что только обещается, и если бы его кто-то спросил: допускает ли он возможность этого Прихода в течение его собственной жизни? — он бы наверняка расценил подобный вопрос как нарушение догмата, обещающего, что Приход совершится, в будущем… Ведь пророк Рамидо четко сказал: «Не наши глаза и не глаза сыновей наших увидят Победителя — но после нас придут те, которые лицом к лицу встретятся с ним». И что же, что пророк Рамидо умер больше ста лет назад?..

Так было до вечера вчерашнего дня. Он как раз закончил молитву вместе с народом и еще стоял на широкой террасе перед храмом, спиной к заходящему Солнцу и морю, подняв руку для последнего благословения и произнося древние слова: «Он придет!» — когда среди толпы людей почувствовал какое-то движение и беспокойство. Стоящие ближе ответили ему обычными словами: «Придет воистину…», но те, которые стояли дальше, оборачивались назад, указывая руками на странную группу, которая быстро приближалась к храму.

Малахуда посмотрел туда и задумался. Среди небольшой группы людей шли, а скорее бежали, двое из Братьев Ожидающих. Он издали узнал их по открытым выбритым головам и длинным серым одеяниям. Неподалеку стояла повозка, запряженная собаками, на которой они, по-видимому, сюда прибыли. Уже само появление этих монахов, никогда в течение всей жизни не покидающих своего местопребывания, было чем-то неслыханным, но удивление старого жреца еще больше возросло, когда он увидел, как они себя ведут. Он смотрел на них и думал, что перед ним безумцы, не смея предположить, что они выпили монашеского вина, не знающего себе равных, особенно во время бракосочетаний. Они передвигались каким-то странным шагом, как бы танцуя, взмахивали руками и с разгоряченными лицами бросали вокруг какие-то возгласы, смысла которых он не мог издали уловить. А народ внизу слышал их и, видимо, понимал, потому что вся толпа вдруг двинулась к прибывшим — беспокойная, ошалевшая и кричащая, так что вскоре Малахуда один остался на ступенях перед храмом на опустевшей площади. В ту же минуту, однако, возвращающаяся толпа волной нахлынула на него. Он не мог понять, что произошло, видя вокруг себя лица, охваченные какой-то безумной радостью, поднятые руки и сотни открытых и кричащих ртов: весь народ кинулся теперь на ступени, а впереди шли оба Брата, которых почти несли на руках, и которые кричали, плача и смеясь:

— Он пришел! Он пришел!

Он не понимал и долго еще не мог ничего понять, хоть Братья объяснили ему, что исполнилось Великое Обещание, наступило время, назначенное пророками, потому что накануне в час, когда в Полярной Стране Солнце встает над темной Землей, к своему народу вернулся Он, Старый Человек — помолодевший и лучезарный, Победитель и избавитель!..

«Братья Ожидающие» уже перестали существовать, теперь они — «Братья Радостные». Их по двое разослали с хорошей новостью по всем лунным племенам, на берег Великого Моря и в глубь суши, возвещать приход Победителя, конец всякого зла и избавление от шернов и морцев!

А за ними вместе с Элемом и еще несколькими оставшимися Братьями идет Он сам. Победитель — и когда взойдет Солнце и вспыхнет новый свет, Он появится перед людьми здесь, на берегу Великого Моря…

Так говорили Братья, когда-то Ожидающие, а теперь уже Радостные, а весь народ перед первосвященником смеялся и плакал, в танцах и криках прославляя Всевышнего, который выполнил данное пророками обещание.

Малахуда поднял руку. Радостное безумие, как волна, в первую минуту охватило и его. Старческая грудь переполнилась чувством невыразимой трогательной благодарности за то, что именно сейчас, во времена жестокого притеснения и горьких невзгод, пришел Победитель — глаза у него затуманились слезами, а горло перехватил спазм… Он закрыл глаза руками и расплакался перед людьми на ступенях храма.

Народ с уважением смотрел на слезы первосвященника, и он долго стоял, закрыв лицо и опустив голову на грудь… Перед ним мысленно прошла вся его жизнь, все заботы и радости — все, что он видел своими глазами: бедствия и несчастья людей, угнетение, которое он старался смягчить, повторяя святое, теперь уже исполнившееся Обещание… Какая-то страшная тоска заняла в его сердце место первоначальной радости.

— Братья мои! Братья… — начал он, протягивая дрожащие от старости и волнения руки к возбужденной толпе… И внезапно почувствовал, что не знает, что ему говорить. Он ощутил какое-то головокружение, напоминающее испуг, глубоко вздохнул и снова закрыл глаза. В голове у него царил хаос, из которого отчетливо выделялась только одна мысль: «Теперь все будет иначе!» Он чувствовал, что теперь все будет иначе, что вся вера, основанная на Обещании и ожидании попросту с этой минуты перестает существовать и на ее место приходит что-то новое, совершенно незнакомое…

Народ танцевал вокруг с радостными веселыми криками, а он, первосвященник, в эту великую и радостную минуту чувствовал странное болезненное сожаление обо всем том, что было: об этих молитвах, которые он проводил, о вере, об ожидании, что наконец наступит день, что появится свет…

И неизвестно почему, он вдруг подумал, что Братья Ожидающие лгут. Он сразу отогнал от себя эту мысль, потому что почувствовал надежду и желание, чтобы это было так. Он стиснул грудь руками и склонил голову, в душе раскаиваясь в своем недоверии, но мысль все время возвращалась, нашептывая ему в ухо, что он, первосвященник, является хранителем веры, и ему нельзя принимать на слово сообщения, потрясающие ее основание…

Осознание своих обязанностей внезапно вернулось к нему, взяло верх над всеми иными чувствами и вернуло ему внутреннее равновесие. Он нахмурил брови и быстро взглянул на посланников. Однако они, люди простые, скромные и необразованные, сидели теперь на ступенях у его ног, утомленные путешествием и радостными криками — и с фанатичным огнем в глазах, охрипшими голосами тянули какую-то старую песню, состоящую из пророчеств, которые сегодня уже сбылись… Сердца их, чистые и ясные, наполненные радостью, не ощущали того душевного разлада, который охватил верховного властителя людей.

«Со звезд пришли люди! Так говорил Старый Человек!» — пел Абеляр, согнутый годами и трудами на пользу ордену.

«И когда-нибудь туда вернутся! Так говорил Старый Человек!» — вторил ему радостный молодой голос Ренода.

«Ибо придет Победитель и народ свой спасет!»

«Придет воистину! Будем радоваться!»

Народ тем временем уже поднялся на ступени храма и окликал первосвященника по имени, недовольный его долгим молчанием Нестройные голоса то требовали от него каких-то действий, то жаждали снова услышать подтверждение радостного события, то требовали, чтобы он отворил двери храма и собранные веками сокровища раздал людям в знак того, что Обещание сбылось и отныне на Луне должно царить веселье.

Какой-то старик подошел к нему и дернул за широкий рукав красного одеяния первосвященника, несколько женщин и подростков обошли его, переступая недоступный в обычное время порог храма — давка и беспокойство вокруг все возрастали.

Малахуда поднял голову. Слишком близкой к нему и слишком уж фамильярной была эта толпа… После минутного замешательства и слабости он снова почувствовал себя господином и повелителем. Он сделал рукой знак, что хочет говорить — и коротко, спокойно сказал: действительно пришла весть о том, что Обещание сбылось, но он, первосвященник, сначала хочет изучить все, прежде чем вместе с народом облачиться в праздничные одеяния, и поэтому хочет, чтобы его оставили одного с посланниками.

Но толпа, обычно повинующаяся его первому слову, на этот раз, казалось, не слышит его. По-прежнему продолжались крики и шум. Среди людей были такие, которые кричали, что Малахуда уже утратил власть и не имеет права приказывать, когда пришел Победитель, всеми ожидаемый единственный господин на Луне. Другие не хотели расходиться по домам, утверждая, что в этот день Солнце не зайдет, и тем самым исполнятся, неясные до сих пор, слова пророка Рохи, который сказал: «А когда придет Он, наступит вечный день»…

Солнце, однако, заходило — медленно, но решительно, как и каждый раз, заливая кровавым заревом небосклон и позолотив густой туман над водой Теплых Озер. Кровавым цветом были также залиты огромное море и крыши широко раскинувшегося на побережье поселения — а вдалеке, над ним, сверкала в лучах Солнца трехглавая каменная башня, где, к стыду людей, жил шерн Авий в окружении своих солдат и морцев, присланный сюда из-за Моря Великого, чтобы собирать со всех людей дань, как знак подчинения.

Неизвестно, кто первый обратил в тот вечер свой взгляд в сторону этого замка, но прежде чем Малахуда успел заметить, что происходит, все лица с угрозой повернулись в ту сторону, и вверх поднялись руки, вооруженные палками и камнями. А впереди толпы, на придорожном валуне, стоял в свете заходящего солнца молодой, черноволосый Ерет, дальний родственник первосвященника, и кричал:

— Разве не является нашим долгом очистить свой дом к приходу Победителя? Он презирал бы нас и, как недостойных, не пустил бы себе на глаза, если бы мы хотели побеждать только его руками!

И толпа зашумела вслед на ним:

— На крюк Авия! Смерть шернам! Смерть морцам!.. — И как лава хлынула в сторону поселения.

Малахуда побледнел. Он знал, что в замке не так уж много охраны, и разгоряченная толпа может разнести его так, что там не останется камня на камне. Но он также знал, что за Авием и его приближенными стоит вся страшная и гибельная мощь шернов, и что малейший вред, нанесенный омерзительному наместнику, снова обернется беспощадной войной для всего человеческого племени, а быть может, страшными бедствиями и невиданными погромами, какие бывали еще при жизни их предков.

Он закричал, чтобы они остановились, но его голоса теперь никто не слушал, несмотря на то, что и оба Брата Ожидающих преградили дорогу толпе, крича, что нельзя ничего делать до прихода Победителя, который один только имеет право вести и повелевать.

Ерет толкнул старшего из монахов в грудь, так что тот упал навзничь на камни, и вместе с толпой ринулся по узкому проходу между озерами.

Тогда Малахуда хлопнул в ладоши и по этому знаку из нижних боковых крыльев здания по обе стороны от ступеней, ведущих к главным вратам храма, начали выбегать вооруженные люди: лучники, копьеносцы и пращники, постоянная стража первосвященника и священного храма.

Подобно хорошо выдрессированным псам по одному знаку руки они повернули направо и плотной шеренгой с оружием на изготовку преградили путь людям.

Ерет повернулся к первосвященнику.

— Прикажи им ударить, старый пес! — в бешенстве кричал он. — Прикажи им ударить! Пусть пришедший Победитель найдет здесь наши трупы вместо трупов врагов! Пусть он знает, что, кроме шернов, нас притесняют и собственные тираны, с которыми тоже следует разобраться!

Минута была угрожающей. Толпа осыпала воинов бранью и уже начала бросать в них камни, те стояли спокойно и невозмутимо под градом оскорблений и ударов, но по их вздрагивающим лицам и крепко стиснутым губам было видно, что достаточно полслова, знака или одного движения ресниц, и они ринутся на эту всегда враждебную к ним и ненавистную толпу, совершенно безразличные к тому, для чего это делается и почему отдан такой приказ.

А из толпы все чаще неслись враждебные первосвященнику выкрики. Его оскорбляли и проклинали, кричали, что он прислужник и приятель шернов, обвиняли в позорном мире, который был заключен с ними, хотя в свое время именно его восхваляли как избавителя, который этим миром спас свой народ от истребления.

Малахуда повернулся к стражникам. Он уже поднял было руку, чтобы дать им знак, когда внезапно почувствовал, что кто-то схватил его за запястье и не пускает. Он повернулся, возмущенный: за ним стояла золотоволосая Ихезаль.

— Ты!..

— Он пришел! — твердо, почти приказным тоном, заявила она, глядя на него пылающим взглядом и не выпуская его руки.

Малахуда заколебался. А ее глаза неожиданно наполнились слезами, она опустилась на колени и прижала губы к его руке, которую удержала от кровавого приказа, и повторила тихо и умоляюще:

— Дедушка! Он пришел…

Первосвященник, всегда очень решительный и, несмотря на свою мягкость, неумолимый в своих решениях, в эту минуту в первый раз в своей жизни почувствовал, что должен уступить… При этом его охватило странное разочарование, полное душевное безразличие. Ведь завтра сюда должен прийти тот, который с этих пор будет править здесь вместо него, пусть уж он сам…

С толпой, несмотря на страстное возражение Ерета, было достигнуто соглашение. Наступающая ночь облегчила взаимопонимание. Толпа согласилась уступить при условии, что вооруженные стражники окружат поселение и прилегающий к нему сад, и всю долгую ночь, в ожидании перемен, проведут в палатках, сторожа шернов, чтобы утром, захватив языка, узнать, не сбежал ли кто-нибудь из тех, кого приход Победителя обрекал на смерть.

Только теперь Малахуда смог забрать обоих посланников, чтобы подробно расспросить об известии, которое они принесли.

Посланцы были усталыми и сонными, когда первосвященник дал им знак и повел их по извилистой внутренней галерее храма, которая соединялась с его личными покоями. Темнота уже заливала переходы и залы: тут и там в красном свете нефтяных факелов сверкал знак Прихода: два позолоченных полукруга Земли и Солнца… Разочарование все больше и больше охватывало старого первосвященника. Он смотрел на священные знаки на стенах, на едва вырисовывающиеся во мраке столбы алтаря и амвон, где он вместе с сановниками молился о приходе Победителя и откуда возвещал его неизбежный Приход — и странное, горькое чувство наполняло его сердце. Вечерняя пустота храма казалась ему чем-то страшным, но с этого момента постоянным и уже неизменным: он снова почувствовал, что желанный Приход является прежде всего уничтожением того, что было, разрушением религии ожидания, уже сросшейся с его душой…

Он чувствовал себя так, как будто кто-то толстой веревкой стянул ему грудь — так крепко, что невозможно дышать, и каждая попытка глотнуть воздух причиняет страшную боль. Его охватило чувство бессильного и неотвратимого ужаса. То, о чем он сам всегда возвещал как о грядущем избавлении, теперь, когда это так неожиданно произошло (несмотря на пророчества, несмотря на обещания, несмотря на постоянную веру — так неожиданно!), оно казалось ему страшным и удручающим.

Любой ценой ему хотелось — да, это так, — хотелось избежать того, что произошло, он не хотел верить в это. Теперь, идя вместе с послами, принесшими это известие, по пустой галерее, он уже не скрывал от себя, что просто жаждет, чтобы это сообщение оказалось ложным.

Но посланники, когда он наконец остался с ними наедине, приводили такие убедительные подробности и говорили такими уверенными голосами, что невозможно было дольше сомневаться в правоте их слов. Всякая сонливость слетела с них, когда они начали, возможно, уже в сотый раз, рассказывать о том, что видели собственными глазами. Они рассказывали, перебивая друг друга, что само по себе было странным и непостижимым. Из их слов он понял, что в один из дней, когда они все во главе с Элемом, обратившись к Земле, были заняты обычными в это время молитвами, над их головами пролетел огромный сверкающий снаряди упал на самую середину полярной равнины. Из него вышел светловолосый человек, похожий на жителей Луны, только в два раза выше их, удивительно светлый, отважный и могучий. Они рассказывали сразу оба, нестройными голосами, что Элем, увидев это, немедленно прервал молитву и, поняв, что произошло, завел благодарственную и триумфальную песнь. Отвернувшись от Земли, он пошел к прибывшему Победителю в окружении ошеломленных Братьев. Они сами слышали и видели, как их приветствовал Победитель, и что ему говорил Элем. Все это Братья рассказывали в простых и немудреных словах с большим жаром и почти детской радостью в глазах.

Малахуда слушал. Он оперся седой головой на руки и молчал. По мере того как Братья вспоминали все новые и новые подробности, касающиеся удивительного пришельца, он в мыслях перебирал старинные пророчества и обещания, изложенные в древних книгах, находил в своей обширной, годами тренированной памяти слова и выражения Письма, сравнивал все это с тем, что слышал — и видел, что совпадает все, вплоть до буквы. И вместо радости его душу охватывал необъяснимый мрак.

В конце концов, он отпустил Братьев, когда от усталости у них начали заплетаться языки, но сам еще долго не шел отдыхать. Большими шагами он долго мерил зал, несколько раз заходил в галерею, как будто хотел там найти — что… он сам не знал, как это назвать: веру? покой? уверенность? Но находил только тоску и непостижимый страх.

Ночной снег уже покрыл лунные поля и ложился большими полосами на замерзающие морские затоки, когда Малахуда, изнуренный и истерзанный внутренними противоречиями, наконец удалился в свою спальню. Сон, однако, не дал ему отдыха этой ночью. Он просыпался прежде, чем приходило время ночного принятия пищи, и после этого тоже долго не мог заснуть. После полуночи, во время второго подъема, к нему зашла Ихезаль, но он отправил ее под предлогом, что у него есть важные дела, требующие одиночества, и снова пошел в храм.

Он даже не отдавал себе отчет в том, зачем идет туда и чего хочет, когда остановился в огромном зале у дверей из позолоченной меди, находящихся за амвоном и ведущих в самое священное помещение, где хранились книги пророков, только теперь он неожиданно понял, что с вечера это было его подсознательным желанием, которое он из-за какой-то странной боязни не смел исполнить: пойти туда и просмотреть еще раз все эти старинные священные книги, которые только во время больших торжеств, обернутые в дорогие ткани, выносились за ним на амвон, чтобы он прочел из них Слово для людей.

Да! Пойти туда и спросить у этих книг, которым он всегда подчинялся, не лгут ли они — еще раз прочесть гаснущими глазами их содержание, но не так, как было до сих пор, когда он читал их только с благоговением, а с пытливой любознательностью, которая, несомненно, является греховной… Он чувствовал, что совершает святотатство, входя сюда сегодня с этой мыслью, но остановиться уже не мог… Давним привычным жестом от протянул руку за золотым обручем, висящим у двери, и, надев его на голову, нажал на тайный замок…

За раскрывшейся дверью зияла пасть спускающихся вниз ступеней. Он начал спускаться по ним со светильником взятым у подножия амвона, машинально читая золотые надписи на стенах, обещающие внезапную смерть и всевозможные несчастья тем, кто осмелится войти сюда без божественных мыслей. А потом, уже оказавшись в подземном зале со сводчатым потолком, он даже не закрыл за собой дверь, торопясь достать из резных ларцов, украшенных дорогими металлами и камнями, старые пергаменты, пожелтевшие, как его собственное лицо, и истлевшие под действием времени: немногочисленные листы с пророчествами первой жрицы Ады, написанные ее рукой в Полярной Стране, где она завершила свою жизнь, и с трудом добытые два столетия назад у Братьев Ожидающих другие книги, содержащие пророчества и историю жизни людей, затем толстые фолианты, написанные последним пророком Тухейей, которого знали еще его прадеды.

Он положил все это бремя веков на мраморный стол, зажег подсвечник и поспешно начал читать, даже не начертив обычного знака на лбу перед открытием книги.

Проходили длинные часы, каждый двенадцатый из которых возвещало ядро, падающее из часов в медную миску; старик, уставший от чтения, иногда засыпал в высоком кресле и вновь просыпался, чтобы снова читать так хорошо ему известные книги, в пугающе новом обличии предстающие сегодня перед его глазами. Он всегда видел в них правду, но сегодня нашел только тоску, которая чувствовалась — и на листах жрицы Ады и у давних пророков — неопределенная и туманная, вызванная к жизни призраком Старого Человека, которая росла и кристаллизовалась по мере течения времени и несчастий, обрушивающихся на людей. Сначала там просто шла речь о Старом Человеке, который привел людей с Земли на Луну и снова ушел на Землю, откуда когда-нибудь вернется, и только потом появилось Обещание появления избавителя, который, будучи тем же Старым Человеком, явится вновь помолодевшим Победителем, чтобы освободить свой угнетенный народ. И Малахуда заметил, что Ада в первый раз предсказала возвращение Старого Человека, когда в Полярной Стране ей сообщили о нашествии на поселение у Теплых Озер шернов, о существовании которых на Луне люди до тех пор даже не предполагали, и что позднее, в течение веков при каждом несчастье и каждом бедствии появлялся свой пророк, который обещал людям приход Победителя тем чаше, чем более тяжелые времена для людей наступали.

Горькая, ироническая усмешка застыла на его губах. В еще большем забытьи он лихорадочно перелистывал почитаемые и тщательно хранимые книги, рылся в них дрожащими руками, находил противоречия и ошибки и, не отдавая себе отчет в том, что делает (а делал он совершенно недозволенные вещи), разрушал здание веры всей своей жизни.

Его руки тяжело упали на последний листок последней книги. Он знал уже наверняка, что никакой Победитель никем на самом деле не был обещан, что все пророчества на этот счет были лишь выражением тоски людей, угнетаемых ужасными и злобными лунными жителями…

Однако — он пришел!

Это была загадка для него, какой-то парадокс — ироничный и страшный! А при этом еще и другое: какое-то неопределенное чувство, всплывающее из самых глубоких тайников его души. Минуту назад в душе он сам разрушал свою веру, а теперь чувствовал, что все в нем восстает при мысли, что этот удивительный пришелец, чей приход, в сущности, не обещал никто из пророков, одним своим появлением разрушит всю религию ожидания, опирающуюся на эти пророчества! И снова ему пришло в голову, что он, возможно, никогда в них и не верил.

Одновременно он чувствовал, что ему очень жаль своей веры.

Он старался уложить все это в какую-то формулу, пытался сам понять, что все это значит, но его мысли каждый раз разбегались, оставляя только болезненную пустоту в голове и сердце.

И именно тогда, когда он размышлял об этом, к нему вошла светлая Ихезаль — вот она стоит перед ним со страшным вопросом на устах и в горящих глазах:

— Дедушка! Ты не веришь, что это… Он?

Он сделал несколько шагов к девушке и мягко взял ее за голову обеими руками.

— Выйдем отсюда, Ихезаль…

Еще минуту назад, когда он протягивал к ней руку, сопротивляющаяся, а теперь, видимо, ошеломленная тем, что прочла в глазах старика, она молча дала ему увести себя. Полуобняв внучку, он поднимался вместе с ней по ступеням, оставляя за собой разбросанные в беспорядке священные и почитаемые книги, хранителем которых он был… Золотой знак Прихода сверкал за ними в угасающем свете свечей.

Когда они поднялись в храм, через окна уже вливался серый свет наступающего дня, который на несколько десятков часов опережал восход Солнца на Луне, предваряя его появление.

Малахуда, все еще обнимая внучку, подошел с ней к огромному окну, обращенному на восток. Сквозь пар, поднимающийся от Теплых Озер, в тусклом сером свете виднелось замерзшее море и покрытые снегом горы на побережье. Во всех человеческих поселениях была глубокая тишина, только из одной из трех башен замка Авия, не знающего сна, струился красный свет факелов и доносились какие-то крики. Вокруг, в засыпанных снегом палатках, согласно приказу бодрствовали воины первосвященника.

Они долго молчали, вглядываясь в тусклый свет наступающего дня, но потом белая Ихезаль, отступив на несколько шагов, бросила мех на пол храма и, стоя на коленях совершенно нагой, как предписывает закон дающим клятву, протянула руки на восток, а потом на север, в ту сторону, где находилась Земля, и произнесла:

— Если я когда-нибудь перестану верить в Него, если не отдам Ему всех моих сил, моей молодости, всей моей жизни и каждой капли крови, если я подумаю о ком-нибудь еще, кроме Него, пусть я сгину и пропаду или стану матерью морца! Слышишь, Тот, который есть!

Малахуда вздрогнул и невольно прикрыл глаза ладонью, слыша эту страшную клятву, но не сказал ни слова.

Свет, становящийся все более серебристым, бросал жемчужные отблески на обнаженную девушку, укрытую только волной золотистых волос.

II

Элем стоял на вершине холма, отделяющего Полярную Страну, в которой солнце никогда не всходит и не заходит, от огромной безвоздушной пустыни, озаренной светом священной звезды, Земли. Розовое, скользящее на горизонте Солнце освещало его гладко выбритый череп и дрожало в длинной курчавой бороде цвета воронова крыла. Земля стояла в первой четверти; там далеко над Великим Морем в стране, заселенной людьми, как раз было утро. Монах, стоя спиной к серебряному полумесяцу Земли, смотрел вниз в темную зеленую котловину. Большая часть Братьев уже разошлась и по его приказу отправилась разносить по лунным поселениям радостную весть о приходе Победителя — небольшое количество тех, которые остались здесь, хлопотали, готовясь к путешествию. Элем видел сверху, как в длинных темных одеяниях, с выбритыми головами — они сновали вокруг палаток («Ожидающие» жили в палатках, а не в домах), вынося снаряжение и продукты, необходимые в дороге, или готовя повозки и собак в упряжку. Победитель, видимо, еще спал в своей сверкающей машине, похожей на вытянутое ядро, в которой он преодолел межзвездное пространство, потому что там была тишина и не было заметно никакого движения.

Через несколько часов они должны будут навсегда покинуть Полярную Страну, эти жилища, сослужившие службу бессчетному количеству монахов, эти прохладные и зеленые луга, розовым Солнцем озаренные взгорья, откуда можно увидеть на горизонте Землю, светящуюся над пустыней. Элем думал об этом без сожаления; конечно, грудь его не распирало от радостной гордости за то, что кончилось время его главенства и пришел тот, кого ожидали в течение многих веков. С этого мгновения начиналась новая эра. Он уже мысленно видел ее светлую, триумфальную — видел побежденных и покорившихся ненавистных шернов, которые как первые жители Луны смеют устанавливать здесь законы, несмотря на то, что Старым Человеком Луна была отдана людям — он с наслаждением мечтал об истреблении всех до единого морцев, а кроме того, думал об великом триумфе и могуществе Братьев некогда Ожидающих, а теперь Радостных, которые первыми, согласно предсказаниям, увидели и приняли пришедшего Победителя, и теперь вместе с ним, как верная и неотступная свита, пойдут образовывать новое государство в лунной стране.

Сейчас ему нужно было отправляться на юг, в человеческие поселения, которых он не видел с того времени, как еще мальчиком вступил в орден, но в которых его признавали господином, по крайней мере равным первосвященнику в столице, у Теплых Озер, и даже выше его, потому что он издали управлял духами и был независим от зловещей мощи шернов.

Но теперь, прежде чем вывести наконец живых Братьев ордена из места их многовекового пребывания, где они вместе с ним дождались обещанного Прихода, следовало навести порядок среди умерших.

Он осмотрелся. На вершине того холма, где он стоял, и на других, обращенных к Пустыне гребнях, валунах сидели Братья Ожидающие, которые умерли прежде, чем пришел Победитель, и мертвыми ссохшимися лицами бессмысленно смотрели в сторону серебряной Земли на черном горизонте.

Именно так, лицами к Земле, много веков назад велела уложить их первая жрица и святая основательница Братства Ада, которая после ухода Старого Человека завершила свою жизнь в Полярной Стране глядя на Великую Звезду над Пустыней, и так, по ее примеру, размещали здесь всех Братьев, которые умерли.

Тот, кто вступал в орден, отрекался ото всего и уже не покидал Полярной Страны до самой смерти. Братья утрачивали семьи, не знали богатства, спиртных напитков и приготовленной пищи, они должны были быть чистоплотными, воздержанными, правдивыми, послушными своему предводителю, но самой главной их обязанностью было — ждать и быть готовыми… Время, не делящееся в этой удивительной стране на день и ночь, они проводили в труде и молитвах, совершаемых на горе, с лицами, обращенными к Земле. И те, кто умирал, освобождались от работы, но продолжали принимать участие в молитвах живых. Их не сжигали и не прятали в могилы, а выносили на вершины и сажали, оперев спиной о камни, чтобы они смотрели на Землю и ждали Прихода вместе с живыми.

Были и такие, которые, чувствуя приближение смерти, просили товарищей отнести их туда, чтобы встретить смерть перед лицом Земли.

В холодном и разреженном пространстве трупы не разлагались. И с течением лет Орден умерших уже превышал по числу Орден живых. Солнце совершало свои круги вокруг высохших трупов, а они оставались в прежнем состоянии — неизменном, спокойном, «ожидающем». Когда Земля находилась в новой фазе, стоящее над ней пылающее Солнце озаряло красным светом почерневшие лица. Это продолжалось до тех пор, пока солнечный свет не уступал место мертвенно-синему свету Земли. В то время, когда Земля была видна полностью, Братья Ожидающие приходили совершать молитву на гору, и когда усаживались на камнях среди трупов спиной к солнцу, трудно было отличить, кто из них жив, а кто умер.

Именно так они сидели, вперемешку с мертвыми, когда произошло великое событие. И когда Элем закричал: «Он пришел!» — было странно, что только живые поднялись, чтобы приветствовать Победителя, что вместе с ними не встали все трупы и не затянули радостный гимн, потому что наступило время и пришел конец несчастьям на Луне…

И теперь он почти с возмущением смотрел на мертвецов, все еще пребывающих в бессмысленном и бесцельном ожидании, обративших свои лица к Земле, хотя тот, кого они высматривали там и ожидали, находился уже среди них. Ему все еще казалось, что все эти трупы — старые, высохшие, уже рассыпающиеся в прах, и другие, еще живые на вид, должны встать и толпой направиться туда, в долину, чтобы приветствовать того, кого они ждали при жизни и после смерти.

Но среди мертвых царила тишина, вечное молчание сковало им уста. Элем медленно шел. Он миновал нескольких, только недавно уложенных на покой Братьев, и приблизился к тому месту на вершине, где находилась могила жрицы Ады. Она была видна еще издали благодаря огромному, вечно освещенному Солнцем валуну, лежащему на гладкой вершине, под ним, повернувшись в сторону Земли, на троне из черных камней сидело маленькое высохшее тело святой пророчицы, которая лицом к лицу встречалась со Старым Человеком: горстка костей, обтянутых почерневшей кожей в жестких одеждах жрицы, украшенных золотом и драгоценными камнями. Вокруг, у ее ног, были могилы глав ордена и святых людей, которые своей жизнью заслужили право найти здесь последний приют.

Элем оперся ладонью о подножие могильного трона и посмотрел на Землю… Она была видна на четверть, светлая и далекая, как всегда, с четкими очертаниями на серебряном диске морей и континентов, известных лунным жителям только по древним рукописям.

Его охватил страх.

— Мать Ада, — прошептал он, поднимая руку, чтобы коснуться высохших стоп, — мать Ада, святая Основательница! Как ты и предсказывала, Старый Человек вернулся к своему народу помолодевшим и находится среди нас! Мать Ада, пойди поприветствуй его…

Он осторожно обхватил ее высохшее тело и уже хотел сдвинуть его с места векового сидения, когда вдруг услышал за собой голос:

— Не трогай ее!

Он обернулся. Среди трупов сидел неподвижно Хома, самый старший из Братьев ордена, уже слегка выживший из ума Он гневно смотрел на главу ордена и повторял тряся седой бородой.

— Не касайся ее! Не касайся! Нельзя!..

— Что ты здесь делаешь? — спросил Элем.

— Ожидаю, как повелевает орден. Сейчас время ожидания.

Говоря это, он вытянул дрожащую высохшую руку, указывая на Землю, видную на четверть.

— Время ожидания уже закончилось, — сказал Элем. — Иди в долину, Победитель там.

Хома покачал стариковской головой.

— Пророк Салема предсказал: «Встанут те, которые умерли, чтобы поприветствовать того, кого с тоской ждали!» Мертвые все еще ждут, и я жду вместе с ними. Победитель не пришел!

Элема охватил гнев:

— Ты просто глуп, и эти мертвые тоже глупцы! Как смеешь ты сомневаться, если я говорю тебе, что Победитель уже с нами?! Трупы не встают только потому, что они мертвы — и это их вина! Но мы всех их уложим к стопам Победителя!

Говоря это, он уверенно вступил на пьедестал и, обернув плащом тело Ады, взял ее на руки и начал спускаться вниз, обремененный грузом. Хома глухо застонал и закрыл глаза, чтобы не видеть святотатства, совершаемого главой ордена.

Тем временем тот спускался все ниже, решительный и спокойный, с телом первой жрицы в руках, а встретив по дороге нескольких Братьев, которые вышли на его поиски, он приказал им собрать остальные трупы и сложить из них огромный холм на равнине…

— Время их ожидания тоже кончилось, — сказал он, — пусть отдохнут…

Тот, кого называли Победителем, тем временем поднялся и вышел из своей сверкающей стальной машины.

Элем, издали заметив его, быстро положил тело Ады на мох и кинулся ему навстречу с приветствием.

— Господин, господин, — говорил он, кланяясь, — приветствуя тебя…

Все красноречие и уверенность в себе мгновенно покинули его при виде этого гигантского пришельца, двукратно превышающего ростом жителей Луны (существовало предание, что именно такого роста были те, которых привел с собой с Земли Старый Человек), особенно трудно было ему разговаривать с ним, так как пришелец говорил на странном языке, похожем на тот, которым были написаны древнейшие священные книги и которого неграмотные люди уже давно не понимали.

Пришелец усмехнулся, видя смущение монаха.

— На Земле меня называли Мареком, — сказал он.

Элем снова склонил голову.

— На Земле, господин, ты можешь носить то имя, которое захочешь, но здесь, у нас, тебя издавна называют только одним именем: Победитель!

— Что ж, на пути сюда с Земли мне действительно пришлось победить гораздо больше, чем ты можешь предположить, — сказал Марек. — У них были спутники, а я — один, — добавил он как бы про себя, глядя в сторону далекой Земли.

Потом снова обратился к Элему:

— И вы не удивляетесь моему прибытию?

— Мы знали, что ты прибудешь.

— Откуда?

Элем удивленно посмотрел на него:

— Как это? Разве ты не дал обещания Аде, когда уходил отсюда… Старым Человеком? А потом, все наши пророки..

И со страхом замолчал, потому что «Победитель» вдруг залился таким громким и безудержным смехом, какого много веков не слышали в тихой Полярной Стране. У него смеялись и глаза, и губы, и все молодое лицо, — он даже опустился на землю и начал, как расшалившийся ребенок, хлопать себя по ногам.

— Значит, вы, значит, вы… — говорил он, задыхаясь от смеха, — вы думаете, что этот ваш «Старый Человек», ушедший шестьсот или семьсот лет назад, — это я? Но это же невероятно! Я вижу, здесь уже создана целая легенда! И я могу быть теперь как китайский божок… О дорогие мои земные друзья, если бы вы могли знать, какой прием приготовили мне эти дорогие карлики! Подойди же ко мне, дорогой мой отче, я тебя обниму!

Говоря это, он подхватил онемевшего Элема и, подняв его с земли, как перышко, начал танцевать с ним по равнине.

— Дорогой, благородный потомок безумцев, подобных мне! — восклицал он. — Как же я рад, что вы здесь ждали меня! Теперь будем веселиться здесь, ты покажешь мне все, что я хочу увидеть, а потом — потом я должен буду взять тебя с собой, когда буду возвращаться на Землю!

Он поставил монаха на землю и продолжил:

— Ты знаешь, ведь я могу возвратиться сразу, как только захочу! Не так, как те безумцы семь веков назад, благодаря которым вы обрели жизнь на Луне.

Он схватил его за руку, как ребенок, и потянул к своей машине.

— Смотри, прежде всего я спустился сюда, а не в ту безвоздушную пустыню, которую им пришлось с трудом преодолевать. Выстрел был хорошо рассчитан. Каково? В самую середину полярной котловины рядом с вашими домами, где вы меня, оказывается, ждали… А потом, видишь, мой снаряд как бы окутан внешней стальной оболочкой и находится как в пушке! Да, да, уважаемый, я прилетел сюда в собственной громадной пушке, которая сама набрала в себя сгущенный воздух, опускаясь. Видишь, как она стоит, все рассчитано! Под тем же самым углом, как упала… Там внизу есть устройство, наподобие ног, которые сейчас углубились в грунт — прекрасный лафет! Достаточно мне войти туда, закрыться, нажать кнопку и — я возвращаюсь на Землю. Тем же самым путем — понимаешь, все математически рассчитано, и я тем же самым путем, каким попал сюда, возвращаюсь на Землю!

Он говорил быстро и весело, не замечая, что монах не понимает даже трети его слов. В их потоке он смог уловить только одно предложение — «возвращаюсь на Землю!» И внезапный, чудовищный страх сжал ему горло.

— Господин, господин! — только и смог он выговорить, судорожно цепляясь поднятыми руками за его одежду.

Марек посмотрел на него — и улыбка замерла на его губах. Монах выглядел страшно. У него тряслись маленькие детские ручки, а в поднятых глазах читалась какая-то мольба, отчаяние и страх…

— Что?.. Что с тобой?.. — прошептал он, невольно отступая.

Элем воскликнул:

— Господин! Не возвращайся на Землю! Мы ждали тебя, разве ты не понимаешь, что это значит: мы ждали тебя долгих семь столетий! Теперь ты пришел и говоришь удивительные вещи, которых ни я, ни кто другой на Луне не поймет! Мы знаем только одно: если бы не вера в тебя, если бы не надежда, что ты в самом деле придешь, жизнь здесь была бы невыносимой — в нужде, в угнетении, в таких мытарствах! А ты теперь говоришь, что снова уйдешь, и хочешь мне показать…

Он повернулся и неожиданным жестом протянул руку к останкам Ады, снесенным в монашеском плаще с горы, откуда видны Солнце и Земля.

— Смотри! Это Ада, жрица твоя, которая знала тебя, когда ты был Старым Человеком, и которой ты обещал вернуться! Она ждала тебя до конца своих дней, и когда умерла, все равно ждала, глядя слепыми глазами на Землю так, как и все мы, и они тоже ждали вместе с ней и с нами!

Говоря это, он указал рукой на холм, по которому сновали в розовом свете солнца Братья Ожидающие, снимая трупы с их мест, чтобы снести из вниз к стопам Победителя.

— Они тебе уже не потребуются! Ты пришел — и закончилось их утомительное посмертное бдение! Они сгорят здесь в этой котловине, где еще никогда не горел огонь, потому что мы без него ждали тебя здесь семь столетий, и тем обретут вечный покой! А мы будем тебе нужны, тебе потребуются все те, которые разосланы сейчас по лунной стране, над далеким морем, на равнинах, в горах и над потоками вод!.. А ты, пришелец, шутишь со мной. И хочешь возвращаться!

Он говорил это все страстно, почти торжественно, без тени того страха, который раньше сжимал ему горло. На последних словах его голос дрогнул в какой-то горькой, болезненной иронии.

Марек уже не смеялся. Он смотрел на монаха широко открытыми глазами, как будто только теперь понял, что его безумный полет на Луну по воле случая соединился с чем-то огромным, без его ведома, тяжелым бременем, свалившимся ему на плечи… Минуту назад он смеялся над легендой, живым участником которой невольно оказался, — теперь его охватил страх. Он потер лоб ладонью и взглянул на монахов, которые сносили с гор останки умерших и молча укладывали их на мох, повернув лицом к нему.

— Чего вы хотите от меня? — невольно спросил он.

— Спаси нас, господин! — закричал Элем.

— Спаси нас, господин, спаси нас! — хором повторили, как эхо, Братья Ожидающие.

— Но что с вами здесь происходит? Скажите же наконец…

Он оборвал фразу и тяжело вздохнул.

— Что с вами происходит?

Элем обернулся на толпящихся за ним Братьев и выступил вперед.

— Господин, — начал он, — над нами властвует зло. Шерны не дают нам покоя. Когда ты ушел отсюда Старым Человеком…

Марек прервал его нетерпеливым жестом. Он присел на землю и движением руки подозвал монаха к себе.

— Прости меня, брат, — сказал он, кладя руку на его маленькое плечо, — прости меня за то, что я так себя вел, но… Послушай теперь меня и постарайся понять то, что я тебе скажу. Я сделаю для вас все, что только в моих силах, хотя… я совсем — ты понимаешь меня? — я совсем не тот ваш Старый Человек. Тот умер семьсот лет назад, тут, на Луне, в безвоздушной пустыне, и я знаю о нем и о вас только потому, что перед смертью он прислал нам на Землю свой дневник… А я прилетел сюда совсем случайно, не зная, что вы меня здесь ждете…

Элем чуть усмехнулся. Как свидетельствовала в своих записях Ада, это всегда было свойственно Старому Человеку, он не хотел, чтобы знали, что он… Старый Человек. То же самое теперь повторяется и у Победителя. Однако он молча наклонил голову, как бы соглашаясь с тем, что слышит.

Тем временем Марек продолжал:

— Но я прилетел. И в конце концов, видя, что вы нуждаетесь во мне, я готов… Но не знаю, смогу ли я сделать то, чего вы от меня ждете. Кто такие эти шерны? Это здешние жители, не так ли?

— Да. Они омерзительные. С тех пор как ты от нас… с тех пор, как Старый Человек ушел от нас, вся наша жизнь — это неустанная борьба с их злой силой. Там, при Теплых Озерах, где было первое поселение, в подземном хранилище сложены книги… Мы здесь в книгах не нуждаемся: весть о тебе передавалась из уст в уста, — но там есть книги. Некоторые из них обещают твой приход. А другие начинаются со слов: «Чтобы Старый Человек знал о бедствиях народа своего, когда вернется Победителем…» И действительно, там есть мало страниц, на которых говорилось бы о чем-то ином, а не о несчастьях твоего народа, господин. Там описана наша история. Когда ты прибудешь на Теплые Озера, господин, и прочитаешь эти книги, ты узнаешь, что шерны не дают нам покоя уже семь столетий. Сразу после ухода… Старого Человека они переправились через Великое Море и стали уничтожать наши поселения. Было время, когда никто не мог даже дышать свободно. Они сжигали наши дома, убивали нашу молодежь, уводили наших жен. А сегодня, сегодня, когда ты вернулся, о господин, сегодня еще хуже, чем когда бы то ни было! Все человеческие поселения, расположенные к северу от Великого Моря до самой Пустыни, находятся под властью шернов! А у Теплых Озер, где находится столица первосвященника, они держат своего наместника, который владеет укрепленной башней и собирает дань. С шернами заключен мир, господин, но лучше смерть, чем такой мир. Здесь — в Полярной Стране, где мы, ожидающие тебя, жили, единственное место, куда не простирается их сила! Они боятся вида благословенной Земли, которую называют злой и проклятой звездой, как будто в звериной своей сущности предчувствуют, что оттуда придешь ты, наш спаситель, и уничтожишь их… Спаси нас, господин!

— Спаси нас, спаси! — снова закричали монахи и стали тянуться к Победителю, пытаясь обхватить его ноги. Они, которые отказались от своих семей и имущества ради ожидания его, теперь внезапно вспомнили, что в порабощенной стране у них есть знакомые и родственники, и начали, перебивая друг друга, бессвязно рассказывать о том зле, которое те терпели от шернов.

В этом гвалте стенающих, пылающих ненавистью голосов все время повторялась только одна фраза:

— Спаси нас, спаси!

Марек сидел на земле, стиснув губы и нахмурив брови. Он долго о чем-то размышлял, хотя умоляющие голоса уже замолкли и вокруг воцарилась полная ожидания тишина… Была минута, когда он невольно взглянул на свою сверкающую машину, в любой момент готовую к отлету, как будто хотел забраться внутрь и сбежать в межпланетное пространство, туда, к Земле — но он быстро отбросил эту мысль от себя. Принятое решение придало твердость его молодому лицу.

— Какие они, эти шерны? Похожи на людей? — спросил он.

— Нет, нет! Они ужасные!

— Ужасные, ужасные! — кричали монахи.

Марек вопросительно посмотрел на Элема. На лице монаха он прочел отвращение, граничащее с болью. Элем наклонил голову и через минуту произнес:

— Ужасные они, ты сам, господин, их увидишь.

— Но я знать хочу сейчас. Есть в них что-то человеческое?

— Ничего. Кроме разума. Но и он у них другой, потому что не различает добра и зла.

— Как они выглядят?

— Они меньше нас. Да, еще меньше. У них есть крылья, но они с трудом ими пользуются. Умеют разговаривать, понимают человеческую речь, между собой, однако, общаются с помощью световых вспышек на лбу… Ах, они ужасные! И отвратительные! Отвратительные и злобные!..

Марек встал. Все Братья теперь сгрудились вокруг него: неподалеку лежал огромный холм из мертвых тел, снесенных с гор. Со своих мест были также сорваны старые палатки, ткань и каркасы которых тоже были подложены туда, чтобы помочь огню разгореться. Элем, заметив, что Победитель поглядывает в сторону холма, прервал рассказ и вопросительно посмотрел ему в лицо.

— Можем мы их сжечь? — спросил он через минуту.

Марек ничего не ответил. Поэтому монах подошел к нему ближе и снова задал свой вопрос:

— Господин, можем мы их сжечь? Разве не пора им отдохнуть, а нам возвращаться к людям? К домам нашим и семьям, некогда оставленным?

Медленно и неохотно Марек наклонил голову.

— Да, — произнес он наконец, — я принимаю свой жребий…

Когда через несколько часов они отправились по старой дороге, пролегающей через ущелье, соединяющее Полярную Страну с населенной частью Луны, у них за спиной в опустевшей котловине еще горел огромный костер из ненужных уже палаток распущенного ордена и мертвых тел его членов. Марек обернулся: Солнце казалось красным от клубящегося дыма, который совершенно заслонил серебристо-серый ободок Земли, выглядывающей из-за горизонта.

Над потоком они встретили людей из ближних поселений, которые, получив известие о прибытии Победителя, спешили, чтобы поприветствовать его. Марек с любопытством приглядывался к этим карликам, среди которых было несколько женщин, маленьких и очень красивых. И они все падали ниц, старались почтительно прикоснуться к его одежде, и приветствовали его на удивительном языке, в котором он с трудом мог уловить искаженные до неузнаваемости польские, английские и португальские слова.

При первой встрече он был слишком захвачен видом этих людей, чтобы обращать внимание на то, как они его приветствуют; однако позднее, когда стали прибывать все новые и новые группы, он попытался протестовать против тех почестей, которые ему оказывали. Но вскоре убедился, что его усилия ни к чему не приводят. Люди — или не понимали о чем идет речь, или воспринимали это как наказание за какую-то провинность и пытались добиться прощения с еще большими проявлениями подобострастия. Когда же он пытался убедить их, что он такой же, как они, человек, хотя и прилетевший с Земли, они только хитро усмехались, как Элем, когда он говорил ему, что Старый Человек давно умер и у него нет с ним ничего общего.

После этого Марек прекратил свои напрасные протесты — отложив выяснение этого недоразумения на более подходящее время, и шел к Великому Морю в окружении своих непрошеных приверженцев, как молодой бог, в два раза выше окружающей его толпы.

Мужчины забегали вперед мелкими шажками и, видимо, жаловались (он не очень хорошо понимал их и часто прибегал к помощи Элема, который, будучи грамотным, знал «священный» польский язык, на котором когда-то разговаривал Старый Человек), причем каждый рассказывал о своих бедах и несчастьях, каждый просил Победителя, что он отомстил за него или вознаградил его раньше всех остальных, поскольку он больше всех этого достоин, на этой почве возникали ссоры и даже драки, которые порой невольно смешили Марека.

Женщины вели себя сдержанно. Они шли по обочине и смотрели на него большими восторженными глазами, а если он обращался к которой-нибудь из них, не говоря ни слова, убегали, как спугнутые серны. Один раз он при них в шутку упомянул о шернах.

Женщины побледнели при одном упоминании этого имени, сбились в испуганную кучку, с неописуемым ужасом взглядывая на своих мужей и спутников.

— Господин, ты можешь делать все, что захочешь, но лучше не упоминать о шернах при женщинах, — заметил Элем.

— Почему?

Монах наклонил голову.

— Это слишком страшно…

Но прежде чем он успел закончить фразу, в толпе паломников началось какое-то непонятное беспокойство.

Заканчивался первый день их путешествия, и они как раз спускались на равнину, спеша до ночи добраться до поселения у Старых Ключей, где много веков назад впервые на Луне была обнаружена нефть, когда паломники и монахи, толпящиеся вокруг Победителя, вдруг начали кричать и указывать руками в направлении близких зарослей. Марек посмотрел в ту сторону и заметил человека, более рослого, чем все остальные, который, выскочив из чащи, остановился на вершине скалы над дорогой и начал выкрикивать какие-то ругательства или проклятия. В ответ ему посыпался град оскорблений. Некоторые бросали в него камнями, которые однако до него не долетали, женщины с плачем прятались за спинами мужчин, а монахи плевались или чертили священные знаки Прихода на лбу, устах и груди.

— Морец! Морец! — раздавалось вокруг.

Человек на скале пренебрежительно рассмеялся и натянул лук, который был у него в руках. Просвистела стрела, воткнувшись в шею маленькой молодой женщины, которая искала спасения прямо у ног Марека.

В ответ испуганным возгласам прозвучал вызывающий и победный смех нападающего. С невероятной быстротой он снова и снова натягивал лук, направляя стрелы в испуганную, тесно сбившуюся толпу. Одна из стрел ударила Марека в лоб, оставив на нем широкую кровавую царапину. Он машинально выхватил из-за пазухи свое оружие и выстрелил в сторону нападавшего.

Выстрел был метким. Человек на скале выпустил из рук тетиву, взмахнул руками и молча упал вниз головой на дорогу. Несколько мужчин подскочили к нему, раздирая кожаную тунику на его груди. Марек вначале подумал, что они ищут там рану, нанесенную не известным им оружием, но они, найдя под грудью упавшего два красных знака, похожих на шестипалую ладонь, снова начали кричать: «Морец! Морец!» и бросать в него камнями, так как он был еще жив и вращал глазами, выпуская изо рта кровавую пену.

Марек бросился к ним, охваченный ужасом.

— Стойте, собаки! — закричал он. — Ведь этот человек еще жив, но уже не может себя защитить!

Элем остановил его:

— Господин, успокойся. Это не человек. Это морец…

И заметив вопросительный взгляд Марека, добавил, опустив, по обыкновению, голову:

— Я потом расскажу тебе, господин. Успокойся. Хорошо, что он погиб.

Тело незнакомца представляло уже кровавую массу, в которую все еще летели камни. Марек с отвращением отвернулся от этого зрелища. Тем временем монахи пустились в пляс вокруг него, распевая какой-то победный гимн:

— Пришел наш Победитель!

— Он поразил шерна, поразил морца огнем!

— Луна будет нашей! Смерть врагам!

— Слава Победителю везде, где ступит его благословенная нога!..

Марек молча вышел из кольца пляшущих и пошел вперед. За последним поворотом дороги перед ним открылась широкая равнина, усеянная мелкими холмами, на которую когда-то — семь столетий назад — именно с этого места смотрел в первый раз Старый Человек, будучи тогда таким же молодым, как и он.

Он уселся на придорожный камень и задумался… Было странно, что он не может сформулировать своих мыслей. Он смотрел на безбрежную равнину с солнцем, клонящимся к западу, черные круглые озера и думал о том, что после пребывания в Полярной Стране — стране вечного дня, он теперь в первый раз увидит заход Солнца на Луне, и ему было почему-то грустно от этой мысли… Еще он думал, что его веселость потерялась где-то на протяжении последних часов, и что теперь он со странно сжимающимся сердцем стремится к далекому морю, где решится его судьба, так странно переплетенная с жизнью людей на Луне… И он почувствовал тоску по Земле, которую еще так недавно, смеясь, покидал — смелый, ищущий приключений… Была минута, когда он хотел встать и сбежать, вернуться в Полярную Страну, сесть в свою сверкающую машину, которая стояла там, готовая к возвращению — но какое-то чувство бессилия охватило его, он, оперевшись локтями о колени, спрятал лицо в ладонях…

— Я обещал принять свой жребий, каким бы он ни был, — прошептал он.

От долгой задумчивости его пробудило легкое прикосновение Он поднял глаза. Перед ним стояла на коленях немолодая и бедно одетая женщина, подняв к нему лицо, полное безграничной, мертвой тоски. Руки и губы у нее тряслись, как в лихорадке, сквозь стиснутые зубы едва прорывался сдавленный от страха голос.

— Господин, господин, — стонала она, — ты все знаешь, да., ты смотрел на меня… я знаю, что ты знаешь… но я невиновна, господин! Шерны силой похитили меня…

И внезапно, в безумном страхе хватая егоза ноги, она закричала:

— Господин! Победитель! Будь милосердным ко мне! Не отдавай меня им, потому что меня закопают живой в землю! Я знаю, что так велит закон, но я невиновна!

Она упал вниз лицом, содрогаясь в отчаянных рыданиях. Говорить уже не могла, сквозь стиснутые зубы прорывались только какие-то непонятные и умоляющие слова.

Марек вскочил с места. Жуткая и неправдоподобная мысль ударила его, как обухом по голове. Он схватил плачущую женщину за плечи и поставил перед собой. От неожиданности она замолчала и только смотрела на него остановившимися глазами, видимо, ожидая смерти.

— Как твое имя? — спросил он через минуту каким-то чужим голосом.

— Нехем…

— А этот… морец? Тот, которого убили?..

— Да, господин, да, это мой сын! Но я невиновна!

Она попыталась коснуться губами его руки. Но он отдернул ее и крикнул:

— Он твой сын и… чей?

Женщина снова вся затряслась.

— Господин! Я невиновна! Шерны силой меня похитили! Никто об этом не знает, кроме тебя… Думают, что я отправилась с пожертвованиями к Братьям Ожидающим… Я скрыла… Господин, я знаю, что должна была задушить его, как только он появился на свет, но я не смогла этого сделать, прости меня, я не смогла! Ведь это был мой сын!

Марек машинально, в порыве безграничного отвращения, отшвырнул ее от себя и закрыл глаза руками. В этом было столько невероятного и чудовищного, переворачивающего законы физиологии вверх ногами, что он стиснул обеими руками голову, чувствуя, что сходит с ума…

В себя он пришел только тогда, когда услышал за собой шум приближающейся свиты. Тогда он быстро повернулся к лежащей без движения женщине:

— Нехем, встань. И будь спокойна.

Она хотела поблагодарить его, но он с отвращением одернул руку. Он не мог пересилить себя и взглянуть на нее.

Остальную часть дороги в этот день он проделал молча. Было уже под вечер, когда они оказались на равнине среди поселений на Старых Ключах. Из низких, каменных домиков, до половины вкопанных в землю для лучшей защиты от ночных морозов, навстречу Победителю выбежали люди и приветствовали его радостными криками, но он почти не слушал их. Он шел посредине веселящейся толпы с хмурым лицом, старательно избегая женщин, каждая из которых могла быть так же осквернена, как и та, что недавно лежала у его ног. Народ смотрел на его грозное лицо и надеялся на скорый и решительный разгром шернов. Некоторые с удовольствием смотрели издали на его высокий рост и крепкие мышцы, не смея прикоснуться к ним, и громко говорили, что это сильные руки несут погибель шернам.

Ему был предназначен для зимовки самый лучший в поселке дом. Такие отдельные нежилые дома существовали во всех поселениях на Луне по давнему приказу Братьев Ожидающих, назывались они «Домом Победителя» и предназначались для того, чтобы Победитель мог найти в них отдых, когда прибудет. Но поскольку из поколения в поколение приход Победителя все откладывался, оказалось, что заброшенный дом пришел в такое состояние, что жить в нем стало невозможно. Выход был найден в том, что из своего дома был выгнан староста, бывший к тому же местным жрецом.

Оставшись вечером одни, Марек велел немедленно прислать к себе Элема. Монах вошел в первый раз одетый в праздничную красную одежду и с серебряной диадемой на лбу в связи с приходом Победителя, которого он сопровождал и, вместе с тем, вел за собой… Он почтительно остановился в дверях и ждал.

Марек расположился в маленькой, слишком низкой для его роста комнатке, и лежал на охапке шкур с нефтяным светильником в головах. Когда Элем вошел, он приподнялся на локте и уставился на него блестящими глазами.

— Кто такие морцы? — неожиданно спросил он.

Элем побледнел, и что-то похожее на тень горького стыда, смешанного с ненавистью, промелькнуло по его худому лицу.

— Господин…

— Кто такие морцы? — запальчиво повторил свой вопрос Марек. — Неужели это?..

Он не закончил вопрос, но монах его понял.

— Да, господин, — прошептал он, — это так… Это дети шернов.

— Значит, ваши женщины… отдаются этим чудовищам?

— Нет, господин. Они не отдаются им.

— Но как же? Как же?

Он вскочил и уселся на постели.

— Слушай, а ведь вы — собаки! Я знаю подобную историю! И на Земле когда-то говорили о дьявольском потомстве! Послушай, всех вас следует забить камнями вместо этих несчастных!

Гнев мешал ему говорить.

— Подойди сюда! Говори немедленно, откуда взялась эта сказка о детях шернов, в которую поверили и эти обезумевшие женщины!

— Нет, господин, это не сказка.

Марек смотрел на него широко открытыми глазами.

— Господин, позволь мне сказать… Шерны обладают удивительной силой. Под крыльями, широкими перепончатыми крыльями у них есть что-то вроде гибких, похожих на змей, рук с шестипалыми ладонями. Все тело их покрыто короткими черными волосами, мягкими, густыми и лоснящимися, за исключением лба и ладоней, которые у них голые, белого цвета… И эти ладони…

Он тяжело вздохнул и вытер со лба пот. Было видно, что ему трудно говорить о таких страшных вещах.

— В этих ладонях и есть их сила, — продолжил он через минуту. — Если обеими ладонями сразу они коснутся нагого человеческого тела, человека начинает сотрясать болезненная, а часто и погибельная дрожь, как при прикосновении к некоторым морским рыбам… А если этот человек — женщина…

— Ну! — крикнул Марек.

— Если это женщина… или сука, или какая-нибудь самка, то она зачинает и родит. Она дает жизнь плоду, внешне похожему на нее, но злому и отвратительному, как шерны…

— Ты уверен, что это происходит на самом деле?

— Да, господин…

В голове Марека закружился вихрь самых невероятных мыслей. Это все совершенно невозможно… Однако ему вспомнились исследования некоторых земных биологов, которые, воздействуя на оплодотворенное яйцо механически или с помощью химических реактивов, заставляли его делиться надвое и получали из них живые плоды… По-видимому, в руках этих лунных чудовищ была какая-то способность вырабатывать электрический ток или иное излучение, которое, сотрясая весь организм, каким-то образом выполняло роль мужских половых клеток…

— Нет, нет, нет! Это невозможно! — громко сказал он, стискивая руками голову.

— Однако это так, господин. Ты сам убил сегодня морца.

— Откуда ты знаешь, что это был морец?

— В том месте, где женщины коснулись поганые руки шерна, у морца есть красно-синие пятна. Ты сам видел… Мы убиваем их, истребляем, как диких животных, потому что они хуже шернов, их злоба соединяется с человеческим обличьем.

Воцарилось молчание. После долгой паузы Марек поднял голову и спросил почти беззвучно:

— И часто… это случается?

— Нет. Теперь нет. Женщину, которая была у шернов, мы закапываем, без всякого суда по горло в землю и оставляем так, пока она не умрет от голода и жажды. Но раньше…

Ему было трудно говорить. Видимо, его человеческая гордость, унаследованная от далеких предков, пришедших с Земли, страдала от подобных признаний. Он склонил голову под пылающим взглядом Марека и тихо закончил:

— Раньше морцев было много… Но они, к счастью, бесплодны. Мы истребили их. Поубивали. Жалости не было ни с той, ни с другой стороны… Теперь это случается редко… Разве что шерны украдут женщину.

— А раньше? Неужели сами женщины?

Элем протестующе покачал головой.

— Нет. Никогда. Это страшная боль. Судороги сводят мышцы и ломают кости… Но…

— Что?

— Было время, когда — покоренные — мы должны были поставлять им дань…

Марек бросился на постель.

— Вы отдавали им своих женщин?!

— Да. Десять человек каждый год. Им нужны морцы: это нас они ненавидят, а им служат, как верные псы… А шерны сами не любят работать…

Марек снова закрыл глаза. Дрожь сотрясала его тело, несмотря на тепло, исходящее от огня.

— И эти женщины… они навсегда оставались у шернов? — спросил он, не глядя на монаха.

— Нет. Шерны убивали их или отсылали назад, когда они старели…

— И тогда вы?..

— Тогда мы сами их убивали, — и через мгновение добавил как бы в оправдание: — Ведь они были матерями морцев.

Марек долго сидел в молчании, закрыв лицо руками. Потом отнял руки и, нахмурившись, сказал себе громко и решительно:

— Придется побеждать!

Элем радостным жестом поднял руку вверх, но Марек не видел его. Он смотрел прямо перед собой, как будто пытался увидеть в мрачной дали ожидающую его судьбу.

III

Авий слишком презирал этих пришельцев с Земли, называемых себя людьми, чтобы посылать послов и выяснять: почему на заходе солнца ему не принесли положенной дани и что означает эта враждебная суета, которую он заметил вечером около своего трехбашенного замка над морем? Он решил в отместку за это спалить все поселение у Теплых Озер, а людей истребить всех до одного. Однако приказа он пока не отдавал, несмотря на то, что морцы с нетерпением ожидали его. Он понимал, что охрана замка слишком немногочисленна, и в случае сопротивления, а он заметил вооруженных стражников, дело могло дойти до тяжелой схватки, исход которой был сомнителен, поэтому следовало подождать до прибытия подкрепления. Это как раз была та ночь, когда шерны прибывали из-за моря, чтобы забрать дань и сменить в замке охрану.

Укрепленная башня, где жил Авий, стояла посередине окруженного крепкой стеной сада, который соединялся с небольшой охраняемой бухтой, над морем. Шерны, составляющие окружение Авия, а главное, немногочисленные его морцы никогда не осмеливались выйти за ворота ограды, зная, что несмотря на все мирные договоры, их ждет там смерть от руки ненавидимой ими и ненавидящей их человеческой массы, в укрепленной башне они чувствовали себя в совершенной безопасности. Они полагались на надежность стен, а еще больше надеялись на страх, внушаемый ими, который удерживал любое человеческое существо вдали от них. В случае убийства шерна или хотя бы нападения на него месть бывала страшной, морцы же заботили шернов гораздо меньше, и они не слишком переживали, если кого-то из них, посланного в глубь страны, встречала смерть. Хотя шерны и пользовались их услугами, в глубине души они презирали морцев не меньше, чем людей.

А кроме того, в случае серьезной опасности в замке всегда был готов путь к отступлению — днем на лодках, ночью — на парусных санях через замерзшее море. Тем же путем прибывали сюда каждую четвертую ночь соплеменники Авия за данью. Именно сегодня наместник ждал их прибытия.

Однако еще больше, нежели отсутствие подкрепления, от кровавого приказа удерживала его врожденная лень шернов. Нужно было принять решение, обратиться к морцам, отдать соответствующие распоряжения… Он размышлял обо всем этом и с удовольствием представлял вспыхнувший в ночи огонь и страх убиваемых людишек, но тем не менее ему не хотелось даже шевелиться.

Он лежал на широкой софе, укутав волосатое тело в мягкую, красную ткань, подвернув под себя ноги с острыми когтями, страшные шестипалые ладони скрывались в складках свисающей перепонки широких крыльев, напоминающих крылья летучих мышей… Рядом в медных треножниках курилась особая трава, острый и одуряющий аромат которой доставлял шерну особое удовольствие. Затуманенным и сонным взглядом своих четырех круглых кроваво-красных глаз он скользнул к двери, где, охраняя его, сидели шесть морцев, скорчившихся от холода, который их хозяин, казалось, совсем не чувствовал.

В голову ему пришло, что сейчас уже полночь и посланники шернов должны были уже прибыть. Он хотел что-то сказать, отдать какой-нибудь приказ, но ему не хотелось этого делать. Морцы только с трудом и неточно понимали язык цветных вспышек на его белом фосфоресцирующем лбу, а ему не хотелось трудиться и пользоваться голосом. Поэтому он только вытянул онемевшие крылья, пошевелил ими и громко зевнул, открыв бездонную пасть, окруженную роговым наростом в форме широкого и короткого клюва.

Морцы сорвались с мест, как свора хорошо выдрессированных собак, а один из них, мужчина, огромного, по сравнению с лунными жителями, роста, с кроваво-синим пятном на щеке, подскочил к хозяину и присел на пол, вопросительно глядя в его кровавые глаза.

— Посланники прибыли? — блеснул шерн ему.

Морец, его звали Нузар, с испугом посмотрел на него и простонал:

— Господин…

Авий заворчал:

— Скотина! С вами, как с собаками или людьми, приходится разговаривать голосом! Прибыли ли посланники, спрашиваю.

— Нет еще, но скоро прибудут…

— Дурак!

Он повернулся на другой бок и приказал добавить в треножник травы. Морцы, у которых как-никак были человеческие легкие, задыхались от густого, невыносимого дыма. Но ни один, однако, не смел в этом признаться: было бы бесчестьем, что они не испытывают удовольствия от того, что шерну высшему существу, так приятно.

Тем временем Авий прикрыл два своих глаза, служивших для близкого наблюдения, а верхними — дальнозоркими, в которых очертания ближних предметов сливались в туманную дымку, уставился куда-то в темноту перед собой, мечтая о намеченной резне, за которой он будет наблюдать из верхней своей башни…

— Как только посланники прибудут, — проговорил он через несколько минут, — подожгите селение…

— Может, это сделать сейчас?! — крикнул Нузар с разгоревшимися глазами.

— Молчи, собака, и слушай… Убьете всех. Можете это сделать. Они не уплатили дань… Впрочем, просто мне так хочется Малахуда… Можете бросить его собакам. Он слишком стар для меня, и мясо у него слишком жилистое. За полдня не сгрызешь… Но у него есть дочь… Я видел ее…

Он громко причмокнул, ударив языком о свой клюв.

— Ее зовут Ихезаль!.. — выскочил вперед один из морцев, молодой, едва подросший парень.

— Молчи, собака… Может, от нее родились бы более умные морцы, чем вы… Как только прибудут посланники…

Но посланники не прибывали. Прошла долгая ночь, и только на рассвете двое шернов, стоящих на часах, доложили, что в сером свете приближающегося дня со стороны моря показались парусные сани.

В наместнике внезапно пробудилась энергия. Он вскочил с места и захлопал тяжелыми крыльями, издавая скрежещущие звуки, которые должны были обозначать смех.

— Через несколько часов здесь будет море огня!

Потом на минуту задумался.

— Жаль, что ночь уже прошла, лучше было сделать это ночью…

Стоящий у окна Нузар повернулся к Авию:

— Пойти им на помощь?

Он вытянул вперед руку.

— Замок окружен. Я вижу палатки, присыпанные снегом. Они сторожили нас всю ночь… Даже на море, на льду поставлена охрана.

Авий кинулся к окну, вглядываясь в слабый свет пробуждающегося дня своими дальнозоркими глазами. Действительно, вокруг замка расположилось двойное кольцо заснеженных холмиков, под которыми скрывались палатки. Тут и там над ними поднимался дымок, свидетельствующий о том, что находящиеся там люди бодрствуют. Именно к этим холмикам приближались со стороны замерзшего моря гонимые ветром крылатые сани шернов.

Наместник с минуту понаблюдал за ними, потом его ужасное лицо прояснилось.

— Трусы! Смотрите: никакая помощь не понадобится!

Действительно, по мере приближения саней люди сами расступались, пропуская их внутрь замкнутого кольца. Однако то, что показалось Авию результатом испуга, было тщательно обдуманным планом Ерета, который со своими людьми занял самый важный пункт на льду, который упустила из виду вооруженная стража. Он не хотел упустить прибывших врагов, к тому же опасался, что в случае сопротивления и сражения шерны будут иметь возможность слишком рано оповестить своих родичей и преждевременно вызвать себе подкрепление. Пропустив сани, круг немедленно сомкнулся обратно.

Тем временем становилось все светлее, и прежде чем припозднившиеся шерны успели отдохнуть после трудного ночного путешествия, в поселении у Теплых Озер, столице лунной страны, произошли великие события. Едва восходящее солнце скользнув по снежным склонам кратера Отамора, спустилось на берег моря и люди Ерета поспешно сошли со льда, который в любой момент мог начать разрушаться, как гонцы с севера дали знать, что Победитель вышел с последнего места своего ночлега и вскоре предстанет перед ожидающими его людьми.

Радостная весть в считанные минуты разнеслась по всему поселению, тем более что тамошние жители, в течение долгой ночи с нетерпением ожидающие утра, уже на рассвете, несмотря на мороз, начали выходить из домов и скапливаться на склонах гор, откуда была видна широкая, заснеженная равнина. Солнце поднималось из-за моря лениво, озаряя золотыми лучами плоскую возвышенность, на которой был построен город, оно отбрасывало тени ожидающих далеко-далеко на белую равнину, расстилая их под ноги идущему…

А он шел навстречу восходящему Солнцу по тающим снегам, по выбивающейся из-под них буйной, живой лунной зелени, сам, как Солнце, светлый и лучезарный, радующийся, что после долгой ночи вновь видит свет, что через несколько минут услышит плеск волн на скалистом берегу. Молодой, сильный и смелый, он радовался жизни и своим удивительным приключениям, забыв уже тоску и сомнения, охватывавшие его накануне и в течение долгой ночи.

На удивление легкой казалось ему сегодня эта невольно принятая им роль, которая вчера (ах, это «вчера», отделенное от него двумя земными неделями!) страшила его своим тяжелым и непереносимым бременем. Почти с детской радостью в свои двадцать с небольшим лет он думал о том, что явился сюда как молодой всесильный бог, присланный с далекой звезды, чтобы освободить, сделать счастливым лунный народ, а потом снова улететь через звездное пространство к себе на родину, провожаемый благодарными лунными жителями, и навеки оставшись в их памяти. Он мечтал, как, вернувшись на Землю, будет рассказывать, показывая на светлую Луну, что был там и сделал много добра, и что там в небесной дали, люди благословляют его имя. Теперь ему казалось, что своим необыкновенным поступком, пересечением межзвездного пространства он заслужил право быть включенным в веками созданную легенду об избавителе, но вместе с этим правом и обязанность исполнения, по мере сил, того, что от него ждали. Впрочем, разве это не рука Провидения забросила его на Луну как раз тогда, когда здесь ожидали прибытия со звезд Победителя?

Он думал обо всем этом, идя по берегу струящегося, освободившегося ото льда потока, по травам и цветам, пробуждающихся под его ногами от ночного сна — и огромная радостная гордость переполняла его, уверенно билось сердце. Он смеялся над бегущими рядом с ним карликами и вместе с ними радовался восходящему Солнцу «нового дня». С присущим веселым добродушием он ласково разговаривал с карликами, улыбался женщинам, даже несчастной Нехем, которая с минуты памятного признания ни на шаг не отступала от него и, как собака, бежала у его ног, — сегодня он все видел другими глазами. Он жалел ее и радовался, веря в свои силы, что с его приходом закончится власть шернов и то зло, которое они причиняют людям. Думая об этом, он улыбнулся смотрящей ему в глаза несчастной женщине и погладил ее по голове.

— Какой ты добрый, господин! — воскликнула она с выражением собачьей преданности в больших выцветших глазах.

— Почему ты называешь меня добрым? Ведь я же убил твоего…

— Ах, да, да, господин, ты убил его, но ведь это был морец, он даже посмел ранить тебя, — возразила она, глядя на широкую красную царапину на его лбу. — Но ведь ты хотел защитить его, когда его забивали камнями… И ко мне, несчастной, ты проявил столько милости! Если бы они знали…

Она вздрогнула и замолчала, охваченная страхом.

Марек хотел ответить ей, но, внезапно послышались все возрастающий шум и доносящиеся издалека крики. Их уже заметили в селении у Теплых Озер, и люди, ожидающие на холмах его прихода, начали сбегать вниз и с криками радости присоединяться к свите Победителя. Вскоре отворились и ворота города, пропуская идущих приветствовать его стариков.

Теперь Элем, окруженный Братьями ордена, выступил вперед — важный, торжественный, облаченный в красные одежды жреца, и повел всю свиту к воротам среди толпы людей, сбегающихся отовсюду.

Среди вышедших приветствовать Победителя Малахуды не было. Там были старшие из людей, но он отправил их одних, сказав, что будет ждать Победителя на ступенях храма, чтобы принять его там, где когда-то жил Старый Человек… Когда, после их ухода, он остался один, то вызвал Ихезаль и с ее помощью стал одеваться, не привлекая к этому слуг. Из древних, кованных золотом и медью сундуков он велел достать самые дорогие одежды: старинные, сшитые некогда трудолюбивыми, набожными женщинами туники, плащи из самых лучших мехов с застежками из чистого золота, пояса, так густо усаженные драгоценными камнями, что под них нужно было подкладывать кожаные валики, чтобы они своей тяжестью не повредили бедер.

— В последний раз, в последний раз… — приговаривал он, глядя на суетящуюся Ихезаль.

В конце концов он выбрал красную тунику, достигающую до лодыжек, всю расшитую удивительными цветами, каких никогда не видели на Луне (некоторые говорили, что такие растут на Земле), стянул ее над бедрами широким поясом из пожелтевшей кости, золота и камней, который некогда был собственностью великого жреца и пророка Рамиды, и прикрыл все это бесценным черным плащом, сделанным из шкур, заживо содранных с шернов. Этот плащ, как память об одержанной несколько веков назад священной победе (к сожалению, они были очень редкими в жизни лунных жителей), он ценился наравне с самыми большими святынями и вместе с ними хранился в подземной сокровищнице. Оттуда теперь по приказу деда его вынесла Ихезаль вместе с колпаком со свисающими до самого пояса шнурами с янтарем и огромными жемчужинами, золотое основание которого было украшено сказочной величины изумрудами, в окружении которых сверкал светлый камень, по преданию некогда принадлежавший Старому Человеку.

Малахуда надел колпак на волосы, скрепленные ритуальным золотым обручем, сунул ноги в белые сандалии, украшенные рубинами, повесил на шею дорогую цепь и протянул тяжелую от колец руку за резным костяным посохом…

Теперь Ихезаль поддерживала плечом старика, сгибающегося под тяжестью одежд и цепей, и вела его в храм… А он, останавливаясь на ступенях и оглядываясь на каждом шагу, что-то бормотал про себя. В огромном зале он подошел к главному амвону и оперся плечом о золотой знак Прихода, сверкающий в центре его, вытирая пот, выступивший на лбу.

— В последний раз, в последний раз, — шептал он и покачивал головой, накрытой тяжелым колпаком первосвященника…

Ихезаль вышла вперед. До сих пор молчаливая и послушная, в эту минуту она почувствовала, что какая-то духота охватывает ее в этом опустевшем храме. Она остановилась у широко открытых входных дверей и, опершись об одну из двух алебастровых колонн, поддерживающих портал, смотрела перед собой, за город, на далекую равнину, по которой шел Победитель. В какой-то момент ей показалось, что она слышит за собой плач деда, на мгновение ее черты исказились гримасой боли и недовольства, но она даже не обернулась… Бессознательным, почти сонным движением она потянулась к заколотым над ушами золотым волосам и распустила их: они упали ей на лицо, на белоснежную шею и грудь, виднеющуюся под распахнувшимся аметистовым нарядом… Жаркая кровь застучала в висках, пурпурные губки задрожали — она прикрыла веками огромные черные глаза, вслушиваясь в тихое и светлое пение своей души.

— О приди!.. О приди… Я выйду навстречу тебе из мрачного храма, встану перед тобой на колени на золотом песке и буду смотреть в твои глаза, которые должны быть такими же ясными, как те звезды, откуда ты пришел!

Ты приходишь ко мне, потому что я олицетворение той человеческой тоски по далекой звезде, унаследованной от предков, я — любовь, которую вызвало к жизни твое появление, я последнее воплощение красоты обездоленных и печальных изгнанников.

О приди! О приди! лучезарный, победоносный, богоподобный!.

Горячая волна залила ее грудь, и девушке стало трудно дышать… Мрачный храм исчез из ее глаз, перед ними волновалось только море света, блеска и зелени…

Она долго стояла в этом сладком, полусонном оцепенении, пока ее не пробудил от грез неожиданный звук шагов и крики выбегающих отовсюду людей. Звали первосвященника.

Победитель уже вошел в ворота города и как раз подходил к храму.

Она рванулась назад; сердце, громко стучащее у нее в груди, вдруг сжалось от испуга, ей хотелось убежать, скрыться, но она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой… Прижав руками бешено колотившееся сердце, с глазами полными слез, которых она не могла сдержать, девушка тихо опустилась к подножию алебастровой колонны.

Как сквозь сон, она видела деда, который неожиданно спокойно, с высоко поднятой головой, в одеждах первосвященника, поддерживаемый под руки молодыми жрецами, прошел мимо нее к открытым дверям с большой, поспешно собравшейся вокруг него свитой. Она, как сквозь сон, слышала звук шагов по каменному полу и далекий шум волнующейся перед храмом толпы, а потом ее окутал мрак, в ушах послышался звон, ей показалось, что она падает в какую-то бесконечную и бездонную пропасть.

Тем временем Малахуда уже стоял на широких ступенях храма, в том самом месте, где вчера получил первое сообщение о приходе Победителя. Теперь это сообщение стало явью; удивительный и нежданный пришелец шел к нему в окружении обезумевших от радости людей, которые почти несли его на руках, видный издалека, огромный, светлый, лучезарный…

Первосвященник нахмурился… Жестокая зависть исказила его лицо. Он оперся на костяной посох и ждал, стоя в окружении сановников, к безмерному удивлению и огорчению людей, которые надеялись, что первосвященник сойдет со ступеней, чтобы покорно приветствовать Победителя.

— Малахуда! Малахуда! — доносились отовсюду крики.

Первосвященник, однако, даже не вздрогнул. Он спокойно смотрел перед собой из-под седых, кустистых бровей, и только по мере того, как крики становились более настойчивыми, соединяясь с оскорблениями, бросаемыми по его адресу, терпеливая и ироническая усмешка появлялась на его стиснутых губах.

— Малахуда, сойди вниз и поклонись Победителю, которого привели люди!

Элем в пурпурной одежде остановился перед ним — и почти приказывающим жестом указал ему на место, где толпились люди.

— Мне подобает сохранять достоинство, подобающее Его Высочеству, — ответил старик. — Я первосвященник, управляющий всеми лунными жителями!

Черные глаза монаха зажглись гневом.

— Ты — никто! — закричал он. — Сегодня один Победитель владеет всеми и тобой, который ему служит!

— Пока я не сложил своих полномочий, я тот, кем был раньше… — спокойно ответил Малахуда, — и прежде чем твой Победитель взойдет на ступени храма, я могу приказать заковать тебя в кандалы и отправить в подземелье вместе с твоими Братьями, которые нарушили закон, оставив без моего позволения Полярную Страну.

Лицо Элема покраснело, на висках выступили синие вены.

— Я не нуждаюсь ни в чьем позволении, — сказал он, задыхаясь от бешенства, — и не собираюсь слушать никого, не то что тебя, прислужник шернов!

Победитель уже поднимался по ступеням храма. Малахуда, не отвечая на страшное оскорбление монаха, отодвинул его от себя одной рукой и оказался лицом к лицу с удивительным пришельцем.

Марек, стоя несколькими ступенями ниже, смотрел на старика с доброй ясной улыбкой и протягивал ему руку для пожатия. Тот, однако, на улыбку не ответил и руки в ответ не протянул, даже не склонил головы, хотя все вокруг упали ниц, приветствуя Победителя.

Малахуда несколько минут смотрел прямо в глаза прибывшему и наконец произнес:

— Приветствую тебя, господин, кем бы ты ни был, поскольку тебя привела сюда воля людей…

— Я пришел сам, исключительно по собственной воле, — ответил Марек, становясь серьезным.

Малахуда слегка наклонил голову.

— Для меня тебя сюда привела воля людей, которые в течение семи столетий ждали Победителя и сегодня называют этим именем тебя.

— Я еще не являюсь «Победителем», но хотел бы стать им, видя, что с вами здесь происходит…

— Ты уже Победитель, господин! — вмешался Элем. — Ты являешься им с той минуты, когда твоя нога ступила на Луну!

Малахуда слегка поморщился и, не обращая внимания на слова монаха, продолжал:

— Ты должен быть Победителем, господин, если пришел сюда и переворачиваешь все, что было до тебя…

Марек хотел ответить, но старый первосвященник поднял руку, требуя молчания.

— Я не знаю, ни откуда ты прибыл, ни зачем, ни каким образом, — сказал он, — но вижу, что ты больше нас и, видимо, сильнее; попытайся сделать, если хочешь, то, что мы не смогли… А если ты действительно прибыл с Земли, и если правда, что много веков назад похожий на тебя человек поколение людей переселил сюда с той великой звезды, где людям жилось лучше, то ты должен знать, что твоей обязанностью является искупить сегодня вину того человека и избавить нас от бедствий, на которые мы, в течение многих веков, обречены… До сих пор нас поддерживала надежда, что придет Победитель; вот в этом храме, у порога которого я тебя приветствую, я постоянно поддерживал народ в этой надежде, помни, что с той минуты, когда ты сюда пришел, нет уже никакой надежды, значит должна быть реальность!

Не все в толпе могли услышать слова Малахуды, однако те, кто слышал их, начали роптать на эти непонятные и еретические слова, которые произносил первосвященник, но он не обращал на это внимания. Фразы, которые еще вчера ему самому показались бы такими ужасными, что об их произнесении и подумать было трудно, теперь он выговаривал просто и ясно, вопреки тому, что всегда говорил своему народу, что они должны благословлять Старого Человека, который привел людей на Луну, и ждать прихода Победителя.

— Я не знаю, в самом ли деле был обещан приход Победителя, — говорил он, и его голос рос, усиливался и гремел в его маленькой груди, — не знаю, было ли обещано, что придешь именно ты, хотя все Книги полны Обещаний, но вижу, что ты пришел, поэтому повторяю тебе еще раз: ты должен Выполнить то, о чем мы мечтали в тоске и лишениях в течение многих веков — наверное, было бы лучше для тебя и для нас, если бы твоя нога никогда не ступала на Луну, — иначе ты будешь проклят нами.

В толпе сразу зазвучали возгласы угрозы и возмущения, даже боязни, что могучий Победитель может отомстить людям за кощунственные слова первосвященника. Раздавались крики, что если Малахуду внезапно не поразило безумие, то Он заслуживает смерти за такие слова. Взывали к Элему, чтобы он взял у него колпак первосвященника и ввел Победителя в храм. Старик невозмутимо переждал этот всплеск возмущения и, когда он на минуту утих, продолжил, обращаясь к Победителю:

— Я сорок четвертый и, видимо, последний первосвященник, управляющий народом Луны. Я направлял его, поддерживал и карал по мере потребности, как деды и прадеды мои, пока он страдал и ждал. Сегодня этот народ требует тебя, называя странного пришельца долгожданным Победителем, поэтому моя роль и тяжелый труд завершены. Я рад этому, потому что мои силы уже на исходе, и не знаю, что я мог бы сделать еще… Поэтому вручаю тебе мое высокое звание и мою власть на пороге храма и объявляю тебя последним первосвященником согласно нашей древней религии, которая столько лет поддерживала нас. Видит Бог, иначе я поступить не могу.

С этими словами он взялся руками за тяжелый колпак первосвященника, чтобы снять его со своей седой головы…

Марек быстро сделал шаг вперед и схватил его за руки.

— Нет! — вскричал он. — Оставайся по-прежнему тем, кем был, и управляй этой страной! Из того, что ты сказал, я понял, что мы можем быть друзьями и даже братьями…

Малахуда освободил свои руки.

— Нет! Ни друзьями, ни братьями мы быть не можем. Мы с тобой с разных планет — это слишком долгий разговор. При этом положении вещей или ты мог бы быть моим подданным, или я твоим слугой. Поскольку первое невозможно, другого я не хочу, пока не узнаю на деле, кто ты такой. С сегодняшнего дня того, что было, не существует, и я больше не нужен.

Он снял колпак с головы и бросил его на каменный пол, бросил посох, пояс и тяжелую цепь, потом снял с плеч плащ из шкур шернов, сшитый в победные времена, и, в первый раз поклонившись, разостлал его под ноги пришельцу.

— Через этот плащ, — сказал он, — сшитый из шкур врагов наших и атрибуты первосвященника, хранимые много веков, лежит твоя дорога в храм. Помни, что ты должен растоптать их, чтобы войти. Ты уничтожил нашу религию, уничтожь и врагов наших, если хочешь, чтобы тебя благословляли.

Сказав это и освободившись от всех знаков достоинства и власти, с непокрытой седой головой он начал спускаться по ступеням, прямо в толпу, которая, забыв о своих злобных выкриках, теперь с невольным уважением расступилась перед ним.

Марек молчал, стоя неподвижно, хотя после ухода Малахуды гораздо больше людских голосов призывало его войти в храм, к этому же призывал его Элем, который поднял брошенный первосвященником колпак и в знак перехода власти надел его на свою бритую голову.

Он долго стоял так, тихий и задумчивый, видимо, взвешивая в уме то, что услышал, пока наконец народ не притих, обеспокоенный его странным поведением.

Тогда Марек неожиданно поднял голову и уверенно вступил на черный, кораллами и жемчугом расшитый плащ из шкуры шерна, разостланный последним первосвященником.

Толпа, видя это, взорвалась радостными возгласами, люди снова кинулись к его ногам, опять зазвучали прославляющие его и его будущие подвиги слова.

Марек поднял руку в знак того, что хочет говорить, но прошло довольно много времени, прежде чем народ, притихнув немного, дал ему такую возможность. Однако едва он открыл рот, произошло нечто неожиданное. С северной стороны, оттуда, где находился замок шернов, внезапно повалила волна густого черного дыма, мгновенно закрывшая солнце, и одновременно послышались тревожные и яростные крики. Оттуда же слышался лай собак и шум разгоравшегося сражения. Толпа заволновалась и рассыпалась: одни кинулись к Победителю, взывая о помощи, другие, крича, бросились к своим жилищам.

Шерны под предводительством Авия выскочили из замка и, прорвав внезапным нападением цепь вооруженных стражников, ворвались в поселение, сея вокруг страх, смерть и огонь. Марек, подняв голову, издали увидел их черные силуэты, которые тяжело взлетали на широких крыльях над толпой, бросая в нее сверху камни и горящие факелы.

IV

Прислонившись к подножию алебастровой колонны, Ихезаль не могла понять слов, которыми Малахуда приветствовал Победителя, но она слышала звук его голоса и поняла, что он говорит важные вещи. Из своего укрытия она смотрела на деда, на его черный плащ и высокий колпак первосвященника, который заслонял от нее стоящего ниже пришельца с далекой звезды. В душе она проклинала этот широкий плащ и затянувшееся приветствие, дрожа от нетерпения как можно быстрее увидеть лицо человека, которого так ждала, но какой-то безотчетный страх мешал ей выйти из укрытия или хотя бы двинуться с места. Она напрягала взгляд, как будто хотела пробить стоящую между ней и Победителем фигуру первосвященника, однако, если он делал движение, которое могло позволить ей увидеть прибывшего, она невольно закрывала глаза, прижимая руки к отчаянно бившемуся сердцу.

«Сейчас я его увижу!» — думала она, видя, что Малахуда сдвигается в сторону, и — снова закрывала глаза.

Внезапно ее охватила какая-то усталость: она повернула лицо внутрь храма и стала смотреть на золотой знак Прихода на амвоне, не думая ни о чем.

Ей казалось, что она вернулась назад в прошлое…

Вот первосвященник Малахуда стоит на амвоне и говорит, а она, маленькая девочка, спрятавшись в цветастой толпе, слушает эти удивительные рассказы или легенды…

«С далекой звезды, светящейся над пустыней, однажды пришли люди…

И оттуда же в назначенный час придет Победитель, светлый и лучезарный…

Тогда на Луне наступит вечный день и придут счастливые времена…»

Солнце заглядывало в храм через цветные витражи, его лучи освещали темные стены и головы притихших людей, золотые лучи, совсем как в той легенде:

«С далекой звезды, светящейся над пустыней».

А как он будет выглядеть? Будут ли у него голубые глаза? А волосы будут золотые и длинные? А какой голос? Какие слова скажет он людям?

Он пройдет через лунные горы и долины, заглянет во все уголки — от пустыни до самого синего моря, ясный, как солнце, сияющий, как заря…

Она вздрогнула. Ведь он уже здесь! В нескольких шагах от нее! Резким движением она повернулась к двери. Вот дедушка снимает золотой колпак и бросает его на каменные плиты. Она видит, как Элем поспешно наклонился за ним, не понимая, зачем так внимательно следит за движениями его белых рук, ловящих на ступенях покатившийся головной убор первосвященника… А потом…

Она услышала крик и испугалась, поняв, что вскрикнула сама. На распростертую шкуру шерна, на высшую ступень поднялся Он и ослепил ее своим видом.

— Он, он!.. — шептала она, не в силах оторвать глаз от этой огромной светлой фигуры, возвышающейся над толпой лунных жителей, как высокий кратер Отамора над окружающими холмами Испуг, который она чувствовала еще минуту назад, внезапно исчез, какое-то удивительное спокойствие охватило девушку.

— Да. Это Он, — говорило что-то в ней с глубоким убеждением. — Он пришел.

Поэтому все остальное казалось ей не имеющим никакого значения и маловажным. Она безразлично смотрела на Малахуду, спускающегося с непокрытой головой по ступеням; на Элема, в шапке первосвященника, на толпу, клубящуюся около ног Победителя.

Около Его ног…

И она снова улыбнулась, хотя неожиданно разразившееся сражение у ворот города в мгновение ока смело всю толпу со ступеней храма, улыбнулась, глядя, как Победитель, словно молодой бог, бежит в сторону распространяющегося дыма и огня, созывая мужчин и стражников, в первый момент отступивших под натиском противника. Даже когда он исчез из поля зрения, она по-прежнему смотрела ему вслед зачарованным взглядом, с той же самой спокойной улыбкой на губах.

В храм начали сбегаться многочисленные женщины, согласно обычаю ищущие здесь спасения от опасности. Они вбегали туда с криками и причитаниями, некоторые — в страшном испуге, обезумевшие от страха. Резкий запах дыма и гари врывался вслед за ними сквозь распахнутые двери.

Ихезаль, не двигаясь с места, удивленно смотрела на них, как будто не понимая, почему они кричат и чего боятся, когда Он находится здесь…

Он!..

Одна из женщин, увидев внучку старого жреца, стоящую в дверях, схватила ее за широкий рукав, торопливо говоря что-то, чего она не понимала. Другие тоже звали ее, тянули в темную глубину храма, но она освободилась от их рук и вышла из дверей. Площадь была совсем пустой; на ступенях лежал затоптанный плащ из шкуры шерна, украшенный жемчугами и кораллами…

Ихезаль подняла его, набросила себе на плечи и вошла назад в храм. Женщины укрылись в дальних помещениях и в открытой сегодня подземной сокровищнице, в огромном зале не было никого. Девушка, пройдя через него и миновав амвон, свернула налево, откуда поднимались крутые ступени лестницы, огибающей колонну и ведущей на крышу высокого здания.

Она шла медленно, все выше поднимаясь к сводчатому потолку, не думая ни о чем другом, и только тихо улыбалась, видя, как исчезает внизу мозаичный пол. Каждый раз, когда она оказывалась на уровне очередного окна, до нее долетала волна шума со стороны продолжающейся битвы, но она не обращала на это внимания, как ребенок, радуясь, что поднимается все выше и выше…

Очнулась она только ступив на крышу, когда ей в лицо ударил свежий ветер с моря. В первый момент она даже не поняла, как попала сюда, на эту возвышающуюся над городом и окрестностями площадку. Только теперь она заметила у себя на плечах затоптанный плащ и с отвращением отбросила его от себя. Какой-то неожиданный спазм перехватил ей горло: она с трудом удерживалась, чтобы не заплакать, хотя не знала, о чем хочет плакать и почему старается удержаться от этого…

Море раскинулось широко, золотое и подвижное в солнечном свете. Волны, по мере того как приближались к берегу, вскипали белой пеной и с глухим шумом выплескивались на песок, разливаясь по нему серебристыми полукружиями. Их гнал ветер, оставшийся где-то далеко, под лениво поднимающимся солнцем, там, за островом, видным издали, который называли Кладбищенским, так как, по преданию, именно там были похоронены останки первых людей, прибывших на Луну с Земли вместе со Старым Человеком. Ихезаль, опершись спиной о каменную балюстраду, смотрела на солнце и на остров, который выглядел отсюда как черно-синее пятно на серебристом пространстве.

Удивительны были этот ветер и неустанный шум моря при ярком солнце, уже достаточно высоко поднявшемся на небе. Оно обжигало ее лицо, которое хлестал морской солнечный ветер. Девушка с радостью вдыхала в себя это свежее дыхание моря, приоткрывая запекшиеся губы. Под полуприкрытыми веками, в глазах, ослепленных блеском, все стало затуманиваться и волноваться: море, беспокойное и золотое, небо и черный остров, который, казалось, летел ей навстречу на гребнях волн…

«С далекой звезды, светящейся над пустыней, однажды пришли люди…» — снова зазвучало в ее ушах.

Она обернулась. Ведь Он там и сражается! Как будто только теперь вспомнив, наконец, зачем она сюда пришла, она сорвалась с места и быстро перебежала на другой конец площадки, откуда был виден город и широкая равнина за ним. Шум битвы затихал, и дым медленно оседал над пепелищами.

Шерны, победившие при первой атаке, несмотря на невероятный натиск, были обращены в позорное бегство. Одной из причин этого явился переполох, возникший в рядах преданных им морцев, когда они увидели великана, сражавшегося на стороне людей. С паническим страхом они бросали оружие и бежали укрыться за крепостной стеной, бросая своих хозяев на произвол судьбы, забыв об ужасном наказании, которое ждало их за отступничество. Предоставленная собственным силам горстка шернов упорно сражалась, но не могла, однако, справиться с превосходящим противником. Тяжело взлетая над человеческими шеренгами, они разили их сверху огнем и стрелами, но каждую минуту кто-то из них падал, сраженный страшным орудием Победителя или хорошо нацеленным камнем, выпущенным из пращи. Однако, несмотря на потери, они не отступали до последней минуты, пока крылья у них не начали гореть, отдавая их во власть разгневанной толпы.

Ихезаль видела сверху, как те, которые были ближе к укрепленному замку, истекая кровью, тяжело летели к своим башням, падая сразу же за оградой от ран и усталости. Однако те, которые слишком углубились на территорию поселения, не могли уже дотянуть до безопасного места и падали среди сражающихся, на крыши домов, чтобы найти тут немедленную и страшную смерть от рук победителей. Им ломали крылья, превращали их тела в кровавое месиво камнями или бросали связанных в огонь догорающих пожарищ. Однако ни один из подвергающихся пыткам не просил пощады, зная, что эта просьба была бы напрасной или из-за безграничного презрения к людям.

Ихезаль безразлично смотрела на этот естественный, как ей казалось, конец сражения и искала в толпе Победителя. Он стоял поодаль, уже закончив свое сражение, но все еще со своим страшным орудием в руках — бдительный и настороженный, что чувствовалось по его движениям. Он оглядывался вокруг, голосом и жестами отдавал какие-то распоряжения. Девушка не могла услышать слов, но легко догадалась, что речь идет о том, чтобы помешать вернуться назад двум или трем шернам, в пылу борьбы задержавшимся здесь и желающим теперь вернуться в свою укрепленную башню. Один из них, уже не способный от усталости улететь, укрывался на крышах, с трудом перелетая с одной на другую, когда его настигли. Второй уселся на стене и спокойно ждал смерти от руки Победителя, который, заметив врага, прицелился в него из своего убийственного оружия. За третьим — с криком неслась целая толпа.

Тот, видя, что возвращение ему отрезано, и будучи не в состоянии взлететь достаточно высоко, чтобы обезопасить себя от человеческих стрел, ринулся в свободную от воинов сторону — к морю и храму — и исчез где-то между домами. Его исчезновение было замечено, и, опасаясь, что, обогнув поселение, он сможет над морем долететь до своего замка, люди поспешно и лихорадочно искали его.

Победитель, убив второго шерна, тоже принимал участие в поисках и бежал к храму, осматриваясь вокруг быстрым взглядом.

Именно на него смотрела Ихезаль, желая, чтобы он поднял на нее глаза, когда за ее спиной послышался шум падающего тела. Она быстро повернулась, и кровь у нее в жилах застыла от ужаса. В нескольких шагах от нее на плоской каменной площадке лежал преследуемый шерн. На вид он был совершенно обессиленный — одно крыло у него было повреждено и в нескольких местах сочилось желто-зеленой кровью; на труди и ногах тоже были глубокие раны от стрел, однако было видно, что он жив; грудь его тяжело вздымалась, а четыре красных и сверкающих глаза настойчиво вглядывались в девушку.

Ихезаль не смогла деже вскрикнуть, зачарованная этим страшным взглядом. По золотым обручам на предплечьях и у щиколоток она узнала наместника шернов Авия и с ужасом смотрела на него, в то же время она ощущала какое-то странное любопытство. Омерзительный и раненый шерн, которого она первый раз видела вблизи, показался ей, несмотря ни на что, удивительно и угрожающе прекрасным.

В нем чувствовалась какая-то злая сила, коварство и охватившая его тревога, смешанная с удивлением. Он лежал на боку, на сломанном крыле; другое, черное с синим отливом, сверкающее — широко распростерлось на полу. Голова у него была слегка приподнята, и под слабо фосфоресцирующим лбом сверкали ужасные красные глаза…

— Спрячь меня! — на языке людей сказал он, все еще смотря на девушку. В его словах не было просьбы, скорее это был настойчивый приказ. Ихезаль безвольно приблизилась на шаг к нему.

— Спрячь меня, сука, быстро! — снова зашипел шерн. А она автоматическими, безвольными шагами все приближалась к нему, не в силах оторвать глаз от его пылающих зрачков. В тот момент, когда только один шаг отделял ее от него, раненый шерн, собрав последние силы, молниеносно высунул из-под крыльев страшные белые ладони.

С коротким криком она отскочила назад, избежав гибельного прикосновения. В этот момент к ней вернулось полное самообладание: она схватила лежащий невдалеке плащ первосвященника и неожиданным жестом набросила его на голову врагу, а потом, не имея больше ничего под рукой, стянула с себя одежды и опутала ими лежащего шерна.

Тем временем воины во главе с Победителем подбежали уже ко входу в храм. Она услышала на лестнице звук их шагов и громкие крики. Не думая о том, что она совсем обнажена, девушка бросилась к балюстраде и, наклонившись вниз, закричала:

— Идите сюда! Идите…

Ей не хватило дыхания, и она не смогла даже крикнуть им, что поймала сбежавшего наместника.

Однако по ее голосу внизу поняли, что шерн должен быть там, и поспешно кинулись наверх, чтобы его захватить.

— Живьем, живьем! — кричал Ерет, который вбежал первым. — Победитель велел взять его живьем.

В одно мгновение на Авия упала куча разгоряченных тел. Ослабленный ранами, запутавшийся в одеждах, он не смог оказать сопротивления, однако поднимающие его люди не доверяли его видному бессилию, помня о страшной силе, содержащейся в белых, мягких ладонях шернов, которые, соединившись, поражают противника убийственным током. Его перевалили на грудь, держа каждую ладонь вдали от другой.

Шерн, до сих пор хранящий презрительное молчание, застонал от боли и рванулся в сторону, переворачивая держащих его людей, однако тут же упал, сраженный тяжелым ударом палки. Обе его руки были растянуты веревками в разные стороны.

Ерет толкнул лежащего лицом вниз шерна:

— Вставай, гад! — крикнул он.

Авий поднял голову и моргнул кровавыми глазами, но не двинулся с места. Тогда за каждую веревку, привязанную к его рукам, взялись по три человека и, принимая меры предосторожности против того, чтобы он не сложил рук, его потянули к той части крыши, которая выходила, на площадь, где толпились люди. Здесь Ерет велел перебросить его на веревках через балюстраду, чтобы он повис над тимпаном храма.

Внизу узнали наместника, и раздался громкий победный крик. Подростки швыряли в него камнями, которые, однако, не достигали своей цели, в его сторону плевали, посылали ему проклятья и оскорбления. Шерн не издал ни одного звука. Распятый в воздухе перед храмом с бессильно повисшими крыльями и выгнутыми назад руками, он только смотрел в толпу своими кровавыми глазами с ненавистью и презрением.

На крышу храма поднялся Победитель с неотступным Элемом.

— Он здесь, он здесь, господин! — кричал новый первосвященник, подводя его к тому месту, где висел шерн.

Марек наклонился, но, увидев шерна, отпрянул с неожиданным отвращением, настолько это была омерзительная картина.

— Снять его! — закричал он.

Люди, держащие Авия, неохотно подняли его, не смея, однако, ослушаться приказа, и на веревках привели и поставили перед Победителем.

У Элема загорелись глаза.

— Какую смерть ты предназначаешь ему, господин? — настойчиво спрашивал он, крутясь у ног Марека. — Можно было бы его испечь на вертеле или, еще лучше, скормить рыбам… Ты не знаешь, господин, как это делается? Мясо у него на ногах раздирается в клочья, чтобы приманить рыб, а потом он помещается по пояс в воду…

— Убирайся! — процедил Марек сквозь зубы, потом огляделся вокруг.

— Кто его поймал? — спросил он.

Воцарилось молчание. Люди смотрели друг на друга; те, которые пришли позднее, указывали на прибежавших раньше, до тех пор пока глаза всех не остановились на съежившейся в углу девушке.

— Кто его поймал? — повторил Марек.

— Я.

Она вышла из толпы и остановилась перед ним. Так как ей пришлось снять с себя почти всю одежду, чтобы связать шерна, она стояла перед ним обнаженной до пояса; только вниз от белых бедер спадала фиолетовая юбка… Марек посмотрел на нее, и ее щеки залились краской. Невольным движением она перебросила на грудь рассыпавшиеся волосы, как бы желая спрятаться в них…

— Ты? — удивленно прошептал он. — Ты?!

— Это внучка Малахуды! — зашелестело в толпе, узнавшей девушку. — Последний отпрыск старого первосвященника!

Она тем временем стояла, глядя прямо в глаза Победителю, со связанным шерном у самых ног — и чувствовала, что под его взглядом все силы оставляют ее. Кровь отхлынула от щек, ноги ослабли и подгибались… Она напрягала все свои силы, чтобы не упасть…

Внезапно она почувствовала, что кто-то обнимает ее.

— Это моя невеста, — поддерживая ее, сказал Ерет.

Девушка вздрогнула и вырвалась из его объятий, снова обретая дар речи.

— Неправда, — закричала она, — неправда!

Изложив на груди руки, она заговорила быстро, как бы стараясь оправдаться от тяжкого обвинения:

— Ты не слушай его, господин, потому что это неправда! Может быть… когда-то… действительно… но теперь…

Она замолчала.

— Теперь? — спросил Марек, удивленный всей этой сценой.

— Теперь, — ответила она, невольно понижая дрожащий голос, — теперь только ты один господин мой, Победитель, с далекой звезды пришедший, чье имя пусть будет благословенным во веки веков!

Говоря это, она опустилась на колени и коснулась лбом его ног, рассыпая на них сверкающее золото своих волос.

Тем временем шум вокруг них усиливался, стали раздаваться громкие крики. Марек, который собирался что-то сказать стоящей перед ним на коленях девушке, поднял голову и посмотрел вокруг вопросительным взглядом, не в состоянии из отдельных слов и выкриков понять, о чем идет речь.

— Господин! — выступил вперед Элем. — Народ требует смерти Ихезаль, внучки Малахуды…

Марек почувствовал, что девушка, охваченная внезапным испугом, прижалась к его коленям.

— Что? — спросил он. — В чем она провинилась?

Никто не отвечал. Наступила тишина, но лица всех присутствующих молча и угрожающе были обращены на золотоволосую девушку, в глазах их читалась безжалостность. Марек посмотрел на Ерета, который был родственником первосвященника и минуту назад сам назвался ее женихом. Молодой воин стоял нахмурившись, и кусал губы, но ни словом не выразил своего протеста.

— Она должна умереть, — наконец заявил Элем.

— Должна умереть! — закричали сразу со всех сторон.

— Что вы хотите от нее? В чем она провинилась? — повторил Марек, положив ладонь на ее золотые волосы.

— Ни в чем не провинилась, — сказал Элем, — но должна умереть. Она была наедине с шерном, — он показал на Авия, — поэтому должна умереть.

— Но это она его поймала! — вскричал Марек.

— Да, но делая это, она была здесь наедине с ним, и поэтому должна умереть, закопанная в песке. Таков закон.

— Таков закон! Она должна умереть! — послышалось отовсюду.

Победитель вспыхнул от гнева.

— Плевать мне на ваши законы! Я здесь устанавливаю законы, если вы признали меня вашим господином! Она будет жить, потому что я хочу этого!

Элем согнулся в поклоне.

— Ты можешь все, Победитель, но ты сам не захочешь того, чего мы не хотим, чтобы от нашей плоти рождались дети шернам!

Ихезаль сорвалась с места.

— Я чиста! — крикнула она с горящими глазами, повернувшись к толпе лицом. — Слышите, я чиста! Кто смеет…

Слезы сдавили ей горло и помешали говорить дальше. Она закрыла лицо и, падая вновь к ногам Марека, повторила тихим и молящим голосом:

— Я чиста… Убей меня, Победитель, но поверь, что я чиста…

Марек наклонился над плачущей девушкой и, как ребенка, взял ее на руки.

— Она находится под моей защитой, слышите! — заявил он. — Никто не посмеет прикоснуться к ней. Я беру на себя ответственность за нее!

Среди собравшихся послышался ропот, однако никто не посмел возразить. Обращаясь к Элему, Марек добавил:

— А передо мной за нее отвечаешь ты! Если с ее головы упадет хоть один волос, я прикажу тебя закопать живым в песок!

Он говорил это твердым, приказывающим тоном, к которому неожиданно привык за это короткое время, проведенное среди лунных жителей.

Элем молча поклонился.

— А с шерном что прикажешь делать, господин? — спросил он через минуту.

— Пусть пока живет. Поместите его в крепком и надежном месте. А теперь идите все отсюда и оставьте меня одного.

Площадка мгновенно опустела. Авия стащили по крутой лестнице и по приказу Элема приковали, заменив веревки цепями, в подземной сокровищнице храма, который с этих пор должен был быть местом жительства Победителя, как единственное соответствующее его росту помещение во всем городе.

На крыше остались с Мареком только Ихезаль и медлящий с уходом Ерет.

Победитель вопросительно посмотрел на него.

— Господин, — сказал юноша, — она должна была стать моей женой…

— А ты хотел ее смерти!

— Нет. Я не хотел этого. Только такой закон.

— Был.

— Тем лучше для нее, что был. Однако и сегодня ни один человек не возьмет женщину, оскверненную прикосновением шерна.

— Ты не веришь, что она чиста?

— Я хочу верить и верю, когда ты это говоришь, Победитель, спустившийся, к нашей радости, со звезд! Но если так, то я хочу попросить тебя о чем-то — я, который готов быть твоим псом и служить тебе, как ты захочешь. Не отнимай ее у меня, господин! Я люблю ее.

Марек засмеялся своим свободным, земным смехом.

— Даже ребенком я не играл в куклы! Что бы я с ней делал?

Ихезаль, до сих пор безразлично слушающая их разговор, подняла на него глаза.

В них таился какой-то вопрос, однако она ничего не сказала, только крепко сжала губы и стала смотреть на далекое море… Марек посмотрел на нее, и ему в первый раз пришло в голову, что она почти голая. Ему не очень понравилось, что Ерет смотрит на нее. Он снял большой красный платок, который был завязан на его шее, и набросил на маленькие плечи девушки. Она не пошевелилась и не поблагодарила его даже взглядом.

— О чем ты думаешь? — резко спросил он, поворачиваясь к смотрящему на девушку Ерету.

Тот усмехнулся.

— Думаю, господин, что если бы не ты, я бы лишился счастья всей моей жизни. Потому что я не посмел бы противостоять закону — и тело Ихезаль в эти минуты уже зарыли бы в песок…

Юноша пылающими глазами смотрел на нее, не смея, однако, приблизиться к ней, удерживаемый либо присутствием Победителя, либо задумчивостью и неподвижностью девушки.

— А ты? — спросил Марек. — О чем ты думаешь сейчас?

Она подняла на него грустные, но ясные и спокойные глаза.

— Мне вспоминается старая легенда, записанная в книгах, хранящихся в сокровищнице храма… Я думаю о благословенной пророчице Аде, которая, не зная мужчины, служила когда-то Старому Человеку, а когда он возвращался на Землю, проводила его до края Великой Пустыни и осталась жить там, всматриваясь в далекую звезду…

Победитель несколько принужденно засмеялся.

— Я — «Молодой Человек», — сказал он, — и когда буду возвращаться на Землю, возьму тебя с собой… Возьму вас обоих, — поправился он, взглянув на Ерета, — там вы будете счастливы…

Ихезаль чуть усмехнулась, не отрывая глаз от огромного синего моря.

V

Солнце еще только начинало клониться к западу, когда после разрушения замка шернов народ с триумфом сопровождал Победителя к храму, провозглашая его единственным властителем всей лунной планеты…

Сражение было тяжелым и долгим. Штурм был начат в полдень, в то время, когда над лунным огромным морем ежедневно бушуют бури, — и сопротивление противника было сломлено. Люди, которые издавна даже при мысли о шернах с суеверным испугом рисовали на лбу знак Прихода, теперь — видя обещанного им Победителя во главе шеренги — бросались в гущу сражения с неслыханной отвагой, забыв обо всем. У ворот тройной башни, однако, они встретили сопротивление, о которое едва не разбился их натиск. На этот раз их противниками оказались не шерны, а морцы, которые, уклонившись от первого сражения, теперь отчаянно бились до последнего дыхания, зная, что ждет их в случае разгрома. Каждую дверь надо было штурмовать отдельно, каждый коридор, каждый поворот лестницы, почти каждую ступеньку.

Морцы, вытесненные с одной позиции, перемещались на другую, расположенную выше, по-прежнему упорно обороняясь. В оглушающем шуме разразившейся бури люди медленно двигались к самому верху башни, подскальзываясь в крови и теряясь в темноте узких коридоров, сгустившейся еще больше из-за туч, которые затянули небо, проливаясь сильным дождем.

Победитель не принимал участия в схватке, продолжавшейся внутри замка, так как был слишком большого роста, чтобы свободно там передвигаться, он остался снаружи и оттуда руководил сражением, следя, чтобы никто из осажденных не сбежал, воспользовавшись суматохой боя. И действительно именно таково было намерение шернов, закрытых в замке. Видя, что страх перед их именем исчез без следа, и уже не мечтая о победе, они оставили морцам оборону подступа к самому верхнему этажу, а сами собирались на узкой площадке между тремя башнями и выжидали только подходящей минуты для того, чтобы сбежать. Марек заметил их и понял, что они хотят воспользоваться своими неловкими крыльями, чтобы перелететь к морю над головами нападающих, и, справившись там с немногочисленной стражей, оставленной людьми возле кораблей, уйти в свои родные края, без страха быть настигнутыми. Он крикнул Ерету, которого имел при себе в качестве адъютанта, чтобы он следил за флотилией в бухте, сам же, собрав возле себя лучших стрелков из лука, с их помощью начал уничтожать появлявшихся на крышах шернов. Выстрелы из луков, сделанные слабыми руками, редко достигали цели и причиняли небольшой вред, зато огнестрельное оружие Победителя производило страшное опустошение в рядах шернов. Спустя несколько минут оставшиеся в живых шерны перестали появляться на крыше, видимо, уже не надеясь на возможность побега при помощи крыльев, и начали искать спасения внутри замка.

Однако это был как раз тот момент, когда потесненные ряды морцев с самого верхнего этажа поспешно бросились к крыше, торопясь занять последний рубеж обороны, у медной решетки, закрывавшей выход на крышу. Две волны столкнулись на темной лестнице — и шерны, взбешенные погромом, кинулись сверху на морцев, снова вынуждая их принять смертельный бой. Морцы, с обеих сторон подвергшиеся нападению, совершенно обезумели. Подавляемая страхом ненависть к помыкающим ими хозяевам неожиданно вспыхнула с огромной силой. Не думая о том, что с тыла им грозит нападение людей, они повернули и ринулись на своих отцов и угнетателей.

Схватка была короткой. Шерны, не выдержав напора, бросились обратно на крышу, открывая путь гонящимся за ними морцами. Здесь, однако, их снова встретил убийственный огонь Победителя. Тогда, совершенно обезумев, теряя всякую надежду на спасение, они, подобно туче огромных и страшных стервятников, кинулись на своих крыльях прямо на Марека, желая по крайней мере отомстить этому великану за свою неизбежную смерть.

И хотя их было всего несколько, Победитель, не ожидавший внезапного нападения, вряд ли остался бы невредимым если бы не сгрудившиеся у его ног лучники, которые с неслыханной скоростью прошивали стрелами кинувшихся на него врагов. Несмотря на это, он получил несколько страшных ударов от рук нападающих — один даже успел кинуться ему на грудь и, задушенный мощной рукой великана, продолжал еще висеть на нем, зацепившись клювом и острыми шпорами ног.

Марек, ослабевший и уставший от долгой схватки, тяжело опустился на землю, когда с крыши замка послышался победный крик. После победы над морцами люди овладели замком.

Защищался еще только один Нузар, некогда подручный Авия, с кровавым пятном на лице. Он забрался на одну из трех башен замка и, срывая черепицу, швырял ее в напрасно старающихся добраться до него противников. Люди, сражающиеся внутри здания, не имеющие с собой ни пращ, ни луков, стали кричать находившимся внизу, чтобы те принесли оружие, но неожиданно вспыхнувший внизу пожар вынудил их отступить.

Нузар остался один. Видя уходящих врагов, он слез с башни и сел на крыше, спокойно ожидая смерти. Его заметил Победитель и стал кричать ему, чтобы тот спасался от пожара, обещая оставить его в живых. Морец немного поколебался, видимо, не доверяя подобным обещаниям, но когда Марек повторил его, вынул из укрытия моток веревки и, привязав ее за балюстраду, спустился с пылающего здания в самую гущу человеческой толпы. Видя его висящим в воздухе, несколько лучников натянули тетиву, прицелившись в него, но Марек остановил их.

— Этот морец принадлежит мне, — крикнул он, — и кто покусится на него, тот покусится на мою собственность!

Тем временем тот уже достиг земли, но еще не верил в свое спасение, поэтому не отходил от пылающего здания, недоверчиво наблюдая за окружающими.

К нему приблизился Элем.

— Иди к Победителю, грязная собака, — сказал он.

Морец пробормотал что-то, но послушно пошел за первосвященником среди расступающейся с отвращением и ненавистью толпы.

Марек, все еще сидя на земле, дал ему знак, чтобы он приблизился.

— Господин, он не связан, держи оружие наготове, — предупредил его Элем.

Ерет, который только что вернулся от кораблей, засмеялся.

— Лучше его связать сразу, — сказал он, кидая веревку с петлей и стараясь набросить ее на шею морца.

Было, однако, уже слишком поздно. Нузар, отбив веревку левой рукой, правой выхватил из-за пазухи нож и молниеносно кинулся на Победителя, целясь в его обнаженную шею.

Победитель уклонился от удара и перехватил вооруженную руку морца, подняв его высоко над головой. Нузар пытался укусить его, но зубами доставал только до свисающего рукава Победителя.

— Смерть! Смерть! — доносились отовсюду возбужденные от ненависти голоса.

— Он будет жить, — заявил Марек. — Он нужен мне для зверинца… Дайте мне веревку.

Морец извивался в крепкой руке Марека, но уже не стонал и не защищался, когда тот крепко связал ему руки за спиной.

Конец веревки Победитель бросил Ерету.

— Отведи его в сокровищницу, туда, где мы привязали шерна. И следи за ним. Если я когда-нибудь буду возвращаться на Землю…

Он не закончил фразу. Только засмеялся при мысли о том, какие необычные приобретения он привезет с собой.

Тем временем стало совершенно ясно, что сражение закончилось. Кроме этого морца, ни один из жителей замка не остался в живых.

Буря, бушевавшая все это время, тоже утихла. В северной стороне неба вокруг высокого кратера Отамора еще клубились черные тучи, оттуда еще доносился приглушенный гром, но над городом и над морем уже светило яркое солнце на бледном лунном небосводе…

Марек, окруженный радостной толпой, возвращался к храму Он смотрел на солнце, и ему было странно, что за то время, за которое оно успело пройти свой путь от горизонта до зенита, произошло так много событий… Ведь только на рассвете он издали увидел стены этого города, утром его приветствовали на ступенях храма, а теперь народ провожает его туда, как к себе домой, и прославляет его, победившего в двух кровавых битвах, полновластного господина всей лунной страны.

Это было так непонятно и неожиданно и в то же время произошло так просто, что он невольно улыбался, как бы собственному сну, думая обо всех этих событиях. Правда, от рассвета до этой минуты по земному времени прошла уже неделя, но здесь сейчас только полдень. Все это действительно могло бы показаться сном, если бы вокруг него не было людей, издающих восторженные крики, бросающих ему под ноги зелень, если бы не этот черный дым, поднимающийся над пожарищами…

Поднявшись на ступени храма, он велел всем отправляться по домам. Но несмотря на его требование, народ еще долго не расходился и продолжал выкрикивать всевозможные здравицы в его честь. Его называли избавителем, победителем, благословением лунной планеты. В конце концов он вынужден был просто уйти от этих нескончаемых криков поклонения… Он даже не хотел, чтобы ему сопутствовал Элем или кто-либо из данных ему в услужение людей.

Марек чувствовал непреодолимую потребность побыть одному он хотел наконец разобраться в этом множестве свалившихся на него событий, взвесить все и обдумать. У него было такое впечатление, что его мыслям самим не хватает дыхания, поэтому теперь он должен глотнуть воздуха, если не хочет следовать в хвосте событий. К тому же он очень устал и хотел спать. В течение последних ста с чем-то часов, прошедших с рассвета, он спал очень мало, а по своей природе его организм отличался от организмов лунных жителей, которые могли почти без сна проводить трехсотпятидесятичасовые дни… Вдобавок на него оказали воздействие изнуряющая полуденная жара и размеренный шум волн еще не успокоившегося после бури моря.

Он вошел внутрь храма и закрыл за собой окованные бронзой двери. Его окутали неожиданная темнота, которая рассеивалась только слабым светом, проникающим через витражи окон, и холод, проникающий из подземелья.

Пустой храм показался ему чем-то огромным и таинственным, — каким-то живым существом, у которого было вырвано сердце и внутренности; это была какая-то гигантская машина, которая все время находилась в движении, а теперь, с его приходом, неожиданно остановилась. Он смотрел на золотые знаки и надписи, выложенные золотыми буквами, и думал, что они всегда имели какое-то значение, а с той минуты, когда он сюда вошел, стали немыми и глухими. Его охватил почти суеверный страх. Еще утром он думал, что является — сам не зная о том — тем обещанным не одному поколению лунных жителей избавителем, а теперь готов был поверить, что он вторгся в место, которое принадлежало кому-то другому, что он легкомысленно присвоил себе чьи-то таинственные и огромные права и что каждая золотая надпись с этих стен смотрит на него зловеще и угрожающе, как на самозванца…

Ему невольно захотелось убежать отсюда, позвать людей, закричать…

Он усмехнулся про себя.

— Я просто устал и хочу спать, — громко сказал он.

Потом ему вспомнились слова, сказанные одним мудрецом на Земле много веков назад: «Право человека простирается настолько далеко, насколько позволяет его сила…»

— Я просто устал и хочу спать, — повторил он, — и так ослаб сейчас, что не верю в свое право освободить этих людей…

Право — освободить!..

В глубине, между двумя колоннами, ему была приготовлена постель, но он почему-то никак не мог отважиться на то, чтобы лечь спать здесь — в этом священном месте.

Ему вдруг захотелось свежего воздуха и пространства. По крутой, не очень удобной для огромного тела лестнице он поднялся на крышу, на освещенную солнцем площадку и лег прямо на каменный пол.

Какое-то время он еще пытался думать обо всем том, что тут происходит, старался разобраться, какое ему до этого дело и почему он принимает такое участие в событиях, но мысли совершенно его не слушались.

Тяжелый сон медленно опускался на него. Раскаленный палящим солнцем воздух обжигал ему грудь при каждом вдохе, голову охватил жар, но он уже не чувствовал силы, чтобы отодвинуться в тень…

«Сделаю это через минутку», — думал он, засыпая.

Море уже успокоилось после бури, и когда он в последний раз открыл глаза, оно предстало перед ним огромное, полное блеска и света, сливаясь в его сонном воображении с картинами далекой Земли.

Он уже засыпал, когда ему показалось, что какая-то душистая и упоительная прохлада коснулась его лица — ему показалось, что кто-то произнес шепотом его имя, мелькнули, как в дымке, золотые волосы, рассыпавшиеся по маленькой и белой девичьей груди, дрожащие пурпурные губы…

Он хотел еще вспомнить имя, хотел вспомнить какое-то имя…

И заснул.

Когда он наконец проснулся от долгого и тяжелого сна, ему показалось, что он все еще спит. В нескольких шагах от него на разостланной белой шкуре сидела Ихезаль. На ее нагом теле был только голубой распахнутый халат; волосы, свернутые в узлы над ушами и со свободно падающими на грудь концами, создавали золотую отделку на одежде. Она смотрела на него с тихой улыбкой.

Сначала он даже не рискнул улыбнуться, чтобы не спугнуть прекрасное видение. Потом почувствовал, что лежит уже не на каменном полу, а на мягких и пушистых шкурах, над головой было укрытие в виде палатки, которое ограждало его от палящего солнца.

— Ихезаль!.. — прошептал он невольно.

Девушка снова улыбнулась.

— Ты уже достаточно выспался, господин?

Он не ответил. Ему казалось, что он снова погружается в сон, удивительно сладкий и упоительный…

Неожиданно он вскочил.

— Я спал!..

— Да, господин. Ты спал больше двадцати часов.

Он посмотрел на небо. Солнце стояло в том же самом месте, как и в ту минуту, когда его сморил сон.

«Да, правда! — подумал он. — Я ведь нахожусь на Луне…»

Он снова повернулся к девушке.

— Как ты вошла сюда? — спросил он. — Я ведь запер за собой дверь.

— Я здесь живу… Я осталась в помещении, сообщающимся с храмом, которое покинул мой дед, первосвященник Малахуда. Хотела быть поблизости, чтобы служить тебе, господин. Но если ты прикажешь, я покину эти покои.

— Останься. Где твой дед?

— Его нет. Он ушел на эти широкие равнины, которые ты видишь отсюда, Победитель, а может быть, в те горы, там, на севере, возле снежного Отамора, или на синее море… Его уже нет, как нет вчерашнего дня, как нет ничего, что еще было вчера, — есть только один ты…

Голос ее звучал певуче, с удивительным упоением, он поднимался вверх и дрожал, как будто хотел сказать больше, чем могли выразить простые слова.

Марек медленно протянул руку и положил ее на точеное плечико девушки. Он смотрел на нее с невольным удивлением, потом спросил:

— Послушай, ты в самом деле веришь, что я тот обещанный вашими пророками Победитель? Веришь на самом деле?

Ихезаль смотрела на него широко открытыми глазами.

— Я знаю это, — ответила она.

— Откуда… откуда ты можешь знать?..

Она сложила руки на груди и быстро заговорила:

— Едва ты только пришел, уже уста всех тебя благословляли! Ты силен, как бог, и в битве страшен для врагов, но мне также говорили, что ты проявлял милосердие, которое нам здесь на Луне известно только по названию… И ты прекрасен, господин, своей молодой силой, ты самый прекрасный из того, что до сих пор видели мои глаза! Наверное, Земля, единственная ясная и священная звезда, которую я видела один раз, когда была в Полярной Стране, не менее прекрасна, чем ты… Но ты именно оттуда пришел к нам, сверху спустился в эту обитель печали и слез, нужды и боли! О, какой же ты светлый, какой прекрасный, единственный мой господин!

— Останься со мной, — прошептал Марек, — останься со мной… Я совсем не такой, каким тебе кажусь, и Земля совсем не такая светлая, как выглядит отсюда, когда ты смотришь на нее через небо и звезды; но ты будь со мной и тогда… Я хотел бы, уходя отсюда, оставить добрую память о себе, чтобы меня могли вспоминать таким, как ты говоришь, и благословлять…

Ихезаль восторженно смотрела на него, прижавшись к его коленям. Он усмехнулся и спрятал ее маленькие ручки в своей ладони.

— Я хотел бы, чтобы ты тоже помнила меня и благословляла. Ты — похожая на цветок…

И, сразу изменив тон, отодвинул девушку от себя и сурово сказал:

— Почему ты нагая?

Пурпурный румянец покрыл все тело девушки. Быстрым нервным движением она собрала, распахнувшуюся тунику и спряталась в ней.

— Господин, — прошептала она, — не сердись… Здесь девушки всегда ходят так по дому… Идя сюда, я забыла, что уже нахожусь не в своем доме… Это не из-за недостатка уважения… — она все еще старательно запахивала полы одежды, хотя и так уже была тщательно укрыта, с испугом глядя в лицо Победителю…

Он пошевелил губами, как будто хотел что-то сказать, но только через несколько минут отозвался голосом, на вид безразличным, который, однако, ему самому показался фальшивым.

— И что, в таком… в таком виде тебя… вас видят все?

Ихезаль внезапно все поняла. Дрожь пробежала по всему ее телу, маленькие руки, стиснувшие собранные на груди складки, бессильно упали вдоль тела. Она смотрела ему прямо в глаза.

— С этой минуты меня больше никто не увидит!

Марек пожал плечами.

— Впрочем, меня это не касается, — довольно резко сказал он, глядя в сторону. — Если здесь такой обычай… Но, но… что я хотел сказать? Ах, да. Где твой дедушка? Я хотел бы его увидеть…

Внучка первосвященника посерьезнела.

— Он ушел, господин. Я уже говорила тебе. Теперь Элем… Но если ты прикажешь, его будут везде искать…

— Да, да. Отдай распоряжение. Я хотел бы поговорить с ним о многом.

Она остановилась, смело и спокойно глядя ему в глаза, как будто уже ощущая себя его исключительной собственностью — священной и неприкосновенной.

— Отдай распоряжение, — повторил он.

Она протянула к нему ладонь.

— Дай мне знак, господин, что я могу отдавать приказы от твоего имени, и я пошлю людей на поиски.

Марек заколебался, не зная, что сделать, когда внезапно припомнил старый, только из книг знакомый ему земной обычай. Он с улыбкой стянул с пальца перстень и подал его ожидающей девушке.

Она взяла его и молча повернулась к лестнице, ведущей с крыши внутрь храма. Пройдя через него, она через боковую дверь вошла в опустевший дворец первосвященника…

Когда через некоторое время она вышла оттуда, на ней было богатое убранье: тщательно застегнутая фиолетовая туника, легкий золотистый мех и ожерелье из пурпурного янтаря жрицы Ады. Теперь она подошла к кованым дверям храма, запертым изнутри, и, открыв запор, распахнула их настежь.

Перед храмом ждал народ. Самые старшие и самые достойные вместе с Элемом сгрудились на ступенях, терпеливо ожидая пробуждения Победителя, чтобы определить вместе с ним, какой теперь будет установлен порядок, и восстановить мир, нарушенный Малахудой, сложившим с себя полномочия. Невдалеке стоял Ерет с молодежью, обдумывая в голове военные планы: ему хотелось отправиться вместе с Победителем на другую, таинственную сторону великого Моря, чтобы в собственных гнездах истребить отвратительных шернов, прежде чем они спохватятся…

Дальше стояли простые люди. Те, которые сражались, и те, которые только издали приглядывались к сражению, те, кто пришел с жалобами и с просьбами, и другие, которых сюда привело только любопытство: увидеть огромного пришельца с Земли. В стороне стояли и женщины, робкие по отношению к своим мужьям-повелителям, но с пылающим взором и благословением на устах по отношению к тому, который прибыл, чтобы изменить то, что было, веря, что новая жизнь принесет им только хорошее для них, живущих под тяжелым ярмом власти мужей.

Это человеческое море простиралось так далеко, насколько его мог охватить взгляд, оно волновалось, шумело, подобное морю, расположенному по другую сторону храма.

Когда двери в храм распахнулись, все решили, что это выходит Победитель, и огромная волна прокатилась по толпе, разбившись о ступени храма, как о скалистый берег моря.

Элем со старшими из людей тоже поднялся. Увидев выходящую девушку, он вспыхнул от гнева.

— Как ты смеешь болтаться тут, когда мы ждем Победителя? — закричал он.

Ихезаль не ответила ему ни единым словом; медленным и уверенным шагом она шла к возвышению с правой стороны лестницы, откуда обычно оглашали свою волю первосвященники.

Элем схватил ее за одежду.

— Куда ты идешь? Будет лучше, если ты как можно скорее уберешься из покоев первосвященника, потому что уже наступило время мне там расположиться…

Она ничего не ответила и на этот раз. Освободившись решительным движением от монаха, она вступила на возвышение и подняла над головой руку с перстнем.

— Люди! — громко воскликнула она. — Победитель прислал вам со мной мир и поздравления!

— Стащите оттуда эту сумасшедшую! — закричал Элем. — Не позволяйте говорить с места первосвященника ей, обвиненной в отношениях с шерном Авием!

При звуке ненавистного имени люди зашевелились; послышались глухой ропот и угрожающие выкрики.

Ерет подскочил к девушке:

— Ихезаль, сойди, сойди отсюда, если хочешь остаться в живых! Ты на самом деле сошла с ума!

Ихезаль, казалось, не замечала его. Глаза ее, спокойные и ясные, как зачарованные скользили по волнующемуся морю людских голов.

— Прочь, прочь оттуда! — раздавались крики. — Только Победитель может говорить оттуда и Элем, его верный слуга!

Девушка снова подняла руку, в которой сверкал подсолнечными лучами перстень Победителя.

— Вот знак: перстень Победителя, и я говорю от его имени — внучка первосвященника, поймавшая шерна Авия, и как прорицательница Ада, не знающая мужчины, слуга того, чье имя пусть будет благословенно во веки веков! Он вырвал меня из рук ваших, когда вы мне, невиновной, грозили смертью — и прислал сюда, чтобы я была его благословенными устами.

— Она лжет! — крикнул Элем. — Она украла этот перстень! Эй, люди! Стащить ее оттуда!

Однако толпа этих слов уже не слышала. Мощные выкрики, славящие Победителя, полетели к стенам храма. Люди стали стягиваться к девушке и приветствовать ее радостными словами. Тогда Элем, выступивший вперед, поднял над головой колпак первосвященника и крикнул:

— Смотрите! Над моей головой сверкает камень с руки Старого Человека, и я тот, который первым приветствовал его и привел сюда!

Внизу начали образовываться два лагеря. Некоторые, видя шапку первосвященника со священным камнем на голове прежнего главы ордена Братьев Ожидающих, встали на его сторону и кричали, чтобы Ихезаль уступила, но огромное большинство собравшихся поддерживали ее.

— А кто дал Элему эту шапку? — спрашивали они. — Малахуда сложил ее к ногам Победителя, а не отдал ее никому; Элем сам ее себе присвоил!

Даже те, которые утром сами требовали от Элема, чтобы он взял колпак, брошенный Малахудой, кричали теперь, что он самозванец, что только Ихезаль, пришедшая с перстнем Победителя, имеет право обращаться к народу от его имени. Были забыты оскорбления, которые они бросали в лицо старому первосвященнику, когда он странными словами приветствовал пришельца с Земли. Теперь, когда Ихезаль заявила, что Победитель хочет найти старика и иметь его рядом с собой, люди разразились радостными возгласами и были готовы тут же обежать всю планету, чтобы его отыскать.

Элем, услышав это, побледнел. С минуту он наблюдал за толпой, смотрел на вооруженных стражников, которых он, как первосвященник, имел в своем распоряжении, но, по-видимому, опасался в присутствии Победителя пользоваться своей властью, он только кивнул старейшинам и поспешно вошел вместе с ними в храм. Не найдя там Марека, он с неотступной свитой повернулся к лестнице, ведущей наверх.

Марек, отославший Ихезаль и еще разморенный долгим сном, сидел у балюстрады со стороны моря и смотрел на далекие, разбросанные по нему острова, не имея понятия о ссоре, произошедшей по другую сторону храма. Он был слегка взволнован коротким разговором с золотоволосой девушкой и ее странным поведением и радовался, что в эту минуту никто не нарушает его одиночества. Поэтому он недовольно поморщился, увидев входящего Элема и сопутствующих ему стариков.

— Разве Ихезаль не сказала вам, что я хочу остаться один? — начал он, не дожидаясь приветствия.

Элем задрожал.

— Господин, — произнес он, — мы думали, что ты сказал это, чтобы освободиться от навязчивой девицы, надоевшей тебе просьбами, чтобы ты простил ее деда, который сегодня утром оскорбил тебя…

Марек пожал плечами.

— Это вы мне надоедаете, приходя сюда без надобности.

— Но дела народа ждут, господин…

— Мы ждем твоих приказов! — хором провозгласили старцы, низко кланяясь Победителю.

— А кто управлял здесь до сих пор?

Воцарилось молчание. Потом один из стариков отозвался:

— Малахуда, первосвященник, но он…

— Исчез. Знаю. Я приказал найти Малахуду, а когда увижу его, узнаю от него обо всем и решу… Из того, что он говорил, приветствуя меня, я понял, что это самый умный из вас человек.

— Но твой первосвященник — я, — сказал Элем.

Марек нетерпеливо отмахнулся.

— Да будь им, приятель, будь! Я прикажу тебя позвать, когда ты мне потребуешься.

— Но ты велел искать Малахуду, господин…

— Да.

Элем сделал еще шаг к нему. Голос у него дрожал от сдержанного возмущения, почти угрозы, когда он говорил:

— Господин, ведь это я первым приветствовал тебя, я тебя сюда привел, я огласил тебя обещанным Победителем, а теперь…

— А теперь убирайся отсюда, пока цел! — крикнул Марек, топнув ногой о каменный пол так, что стены храма затряслись. Я господин здесь не благодаря тебе, а потому что сам так хотел! Ты понял меня?!

Испуганный Элем согнулся в поклоне, но в его опущенных глазах таилась злоба.

— Пусть будет благословенна твоя воля, господин! — сказал он. — Мы только слуги твои… А если не вовремя осмелились напомнить тебе об этом, то только потому, что народ ждет твоих приказов, признав тебя своим вождем и господином…

Марек усмехнулся.

— Не сердись, первосвященник, — произнес он, с явным трудом употребив этот титул. — Но теперь ты на самом деле пришел не вовремя. Я предпочел бы увидеть повара, который накормил бы меня, потому что я дьявольски голоден… С вами я поговорю позднее…

Элем молча повернулся и начал медленно спускаться по лестнице, видимо, обдумывая в голове какие-то собственные планы и намерения…

Часть вторая

I

Весть о прибытии Победителя и о страшном разгроме шернов широко разнеслась по стране — и когда наступило время вечерней молитвы, обширная площадь перед храмом не смогла вместить множества пришедших отовсюду людей. Кроме жителей Теплых Озер и близлежащих поселений и кроме тех, которые пришли вместе с Победителем, прибывали толпы рыбаков с морского побережья, охотников из густых зарослей на склонах Отамора, шли искатели жемчуга и янтаря, земледельцы, полудикие люди, живущие между морями, выросшие в непрестанных сражениях с морцами, и другие — из цветущих селений, не испытывающих ни в чем недостатка.

Местные торговцы разложили свой товар на ступенях храма, предлагая прибывшим рыбацкие сети и всевозможную утварь, на которую часто с удивлением поглядывали простые люди, приходящие издалека, не зная, какое применение можно найти той или иной вещи. Около товаров было постоянное движение. По сторонам площади, спрятавшись в тень от жаркого солнца, группы любопытных собирались вокруг нескольких Братьев Ожидающих, которые прибыли сюда под вечер и уже, наверное, в тысячный раз рассказывали о чудесном появлении Победителя, который явился им первым, как это и было предсказано, а теперь он принесет мир и радость всему лунному народу. Другие теснились вокруг солдат первосвященника и воинов, возглавляемых Еретом, с восторгом слушая о ходе сражения, закончившегося страшным разгромом шернов. Вокруг вздымались вверх руки, прославлялась сила и величие Победителя, совершались покупки, в уплату за которые отдавались выточенные куски янтаря, шкуры убитых шернов. Некоторые шли к морю, где на ступенях огромного здания продавал свой товар торговец невестами, оценивая их в зависимости от возраста и красоты от двух до шести горстей янтаря. Правда, слышались нарекания на слишком высокую сегодня цену, но в конце концов ее платили, потому что наплыв желающих приобрести светловолосую невольницу был довольно велик.

Отовсюду слышались разные голоса: клятвы, оклики, смех, из открытых настежь дверей трактиров неслись песни распивающих густой сок ной, перемешиваясь с гимнами братств, с набожным чувством ожидающих появления Победителя.

Когда он наконец вышел и остановился — огромный — перед храмом, на том же месте и в то же самое время, когда много веков подряд первосвященник приветствовал собравшихся словами: «Он придет!»

Как только его заметили, все торги сразу закончились, прекратились песни и шум, слышались только приветствия и восхваления, которые произносились хором в тысячи голосов: благословлялись день и час, когда он прибыл на Луну, особенно те минуты, когда он ступил ногой на порог храма и когда мощной рукой разгромил шернов, вечных врагов людей.

А он стоял среди неумолкающего шума — на том месте, где обычно стояли первосвященники в богатом убранье, стоял в обычной одежде, с непокрытой головой, в кожаной куртке, распахнутой на груди, но такой свет и сила исходили от его облика, что не только те, кто первый раз увидел его, но и жители Теплых Озер, знающие его с утра, восторженно смотрели на него, забыв о стоящем около его ног Элеме.

Марек поднял руку в знак того, что хочет говорить. Прошла долгая минута, прежде чем стало настолько тихо, что он смог заговорить без опасения, что голос его утонет в шуме толпы. В отдаленных уголках площади, правда, еще пели, но вблизи храма собрались те, которые хотели слушать, они с благоговением и любопытством ждали первых слов Победителя к людям.

Он посмотрел вокруг светлыми глазами и отбросил назад густые волосы.

— Братья, — начал он, — я прибыл сюда с далекой звезды, Земли, но называю вас братьями, потому что и вы через своих забытых предков происходите оттуда. Я не знал, зачем я сюда лечу, но застал здесь людей, занятых тяжелым трудом… Так получилось, что сначала мне пришлось действовать, а уже потом говорить с вами. И это хорошо. Если бы я говорил с вами в начале этого долгого дня, который теперь приближается к концу, я бы высказал вам много возражений, может быть, разбил бы много ваших надежд… Но этот день прошел у нас в общем кровавом труде. Я боролся с вашими врагами и убедился, насколько они страшны. Я познакомился с вашими несчастьями и бедами, в которых вы, честно говоря, сами виноваты, но это не уменьшает ваших страданий. Об этом мне говорили ваши жалобы и те книги, которые вы называете священными… Я прочел их все, отдыхая после боя, который вам стоил много крови и жизней. Но сражение еще не закончено, вы сами это знаете. Ваши враги опасны и сильны, и нужно истребить их всех в их собственных жилищах…

Из ваших книг я узнал и о том, о чем уже слышал раньше, что вы ждете с вашей родной звезды. Земли, Победителя, который спасет всех вас. Так вот я прибыл с Земли и хочу вас спасти. Я научу вас всему, что умею сам. Мы изготовим такое оружие, какое вы видели у меня — и я сам с помощью выбранных военачальников соберу войско, с которым мы отправимся за Великое Море, чтобы навсегда сломить злую мощь шернов…

Радостные выкрики толпы прервали его речь; Марек подождал, пока они утихли, после чего продолжил:

— Но это только первая часть задания, которое я взял на себя Потом я хочу искоренить зло, которое завелось между вами. Я вижу среди вас хозяев и рабов, богатых и нищих, угнетенных и угнетателей… Вижу жестокие законы и суеверия, строгость для од них и поблажки для других, которые могут купить себе безнаказанность. Женщины ваши принижены, а их мужья думают, что исполнили свой долг, если не дали им умереть с голоду. И на Земле когда-то было так, но мы прошли через это, поэтому я верю, что и вы с моей помощью будете жить иначе.

Снова в ответ зазвучали возгласы, но на этот раз не такие многочисленные и всеобщие, как до этого. Некоторые из сановников и богатые купцы стали роптать, испуганные новаторскими планами земного пришельца. Однако громко возражать они не смели — только тихо говорили между собой, что на Луне уже давно установлен порядок, никому он не вредит и нечего его менять из-за нищих, которые не заслуживают больше того, что у них есть. Гораздо хуже судьба богатых, потому что, кроме трудов, они должны еще испытывать страх, как бы не лишиться своего имущества или власти.

Победитель этих разговоров не слышал, поэтому переждав немного, продолжил:

— А когда все будет так, как должно быть, когда вы освободитесь от врагов, которые вас угнетают, и от зла, которое существует среди вас, — тогда я оставлю вас одних управлять здесь и вернусь в отчизну мою, которая видна на небесах — на светлую родную звезду мою… Может быть, даже возьму с собой несколько человек, чтобы вы сами увидели Землю, откуда произошел ваш род.

Но прежде чем это наступит, прежде чем вы останетесь тут одни (потому что всех я забрать с собой не смогу!), я буду вашим господином и вы должны слушаться меня во всем, если хотите, чтобы я вправду оказался предсказанным Победителем, которым вы меня уже сейчас называете.

Я приказал искать человека, который приветствовал меня сегодня на этих ступенях и говорил мудрые слова; я хотел вместе с ним установить для вас новые законы, но его до сих пор не нашли. Поэтому пока управление останется в руках Элема, который будет осуществлять мою волю, пока вы не научитесь управлять собой сами, своей разумной волей, как это делают на Земле уже много веков. Воинами будет командовать Ерет, который также поможет мне в создании войска, о котором я упоминал. А чтобы все видели, что в женщинах я прежде всего ценю человека, не пренебрегаю ими, как это делаете вы, беру себе в помощницы огласительницу моей воли Ихезаль, внучку пропавшего первосвященника…

Снова раздались возгласы. Люди повторяли слова Марека, объясняя их на разные лады, говорили о пропавшем первосвященнике, о новой власти Элема, но больше всего всех заинтересовало сообщение о намеченном походе в страну шернов. Это предприятие удивляло всех, как нечто неслыханное, о чем до сих пор никто даже и мечтать бы не посмел…

— Своим оружием войско вооружит, — повторяли в толпе, — страшным оружием, которым сам разил шернов перед нашими глазами!

— И запас зарядов разделит между воинами! Мы добудем тогда богатства шернов и истребим их всех до единого!

— Да, да! Луна принадлежит людям. Старый Человек отдал ее нам!

— Слава Победителю! Слава! Слава!

Все это продолжалось без конца.

А он величественно, как монарх, помахал толпе рукой и собирался уже удалиться с ласковой улыбкой на губах, когда вдруг почувствовал, что кто-то прикасается к его локтю…

Рядом с ним стоял небольшой человечек с большой, поросшей густыми волосами головой, и проницательно, почти сердито, смотрел на него маленькими серыми глазками.

— Если у тебя какая-то жалоба или просьба, обратись к ней, к Ихезаль! — сказал Марек.

Человечек отрицательно покачал головой.

— Я хочу поговорить с тобой, — заявил он, — и спросить тебя, зачем ты баламутишь народ?

— Что? Что?!

Марек был так удивлен этим неожиданным вопросом, что сразу не сумел найти ответа. Маленький человечек, видимо, истолковал в свою пользу замешательство великана, потому что нахмурился и повторил сурово:

— Для чего ты баламутишь народ? Зачем все эти сказки о Земле? Я не буду разговаривать с тобой в толпе, но если хочешь, пойдем в храм — и там объяснимся…

Теперь все это показалось Мареку необыкновенно смешно. Его заинтересовал этот уверенный в себе человек.

— Да, конечно, конечно… Рад буду тебя послушать…

Говоря это, он подхватил серьезного малыша под мышку и вошел с ним внутрь.

— А теперь, — сказал он, когда они были уже одни, — скажи мне, друг мой, как это я баламучу людей?

Маленький человек кашлянул и попытался сделать как можно более серьезное лицо.

— Я Рода, — с гордостью произнес он.

— Рад это слышать.

— Я — Рода, — повторил тот, видя, что его имя не произвело на Марека нужного впечатления.

— Слышу! Ну и что с того?

— Первосвященник Малахуда должен был приказать забить меня камнями…

— К счастью, он этого не сделал. А то я не имел бы сейчас удовольствия…

Рода нахмурился.

— Оставим эти шутки. Не об этом я хотел говорить с тобой…

— Пожалуйста. Итак — что?

— Всю жизнь я боролся против оглупления бедных людей этими сказками, придуманными жрецами, о земном происхождении людей.

— A-а! Ну и что?

— Ты знаешь так же хорошо, как и я, что Земля — необитаемая планета, по крайней мере, там наверняка нет существ, похожих на людей.

Марек слушал его теперь с растущим любопытством.

— Как это? А я?

— Ты никогда на Земле не был, — убежденно сказал Рода.

— Это что-то новое для меня! — вскричал Марек.

Тень недовольства скользнула по широкому лицу Роды.

— Не будем играть в прятки. Со мной это ни к чему. Я все знаю.

— Значит, ты утверждаешь, что люди всегда жили на Луне? Здесь, здесь жили всегда?

— Нет. Здесь не жили. Их привел сюда, не знаю, для какой цели, мужчина, называемый в легенде Старым Человеком.

— Привел их? Откуда?

— Оттуда, откуда ты сам прибыл, — ответил Рода, быстро взглянув на Победителя.

— А откуда я прибыл, скажи, пожалуйста?

Рода не стал отвечать на этот вопрос немедленно. Сидя на столе, рядом с которым занял место Марек, он немного наклонился вперед, все еще глядя в глаза Мареку, как будто сразу хотел заметить впечатление, которое они на него произведут. Только через минуту он произнес медленно и четко:

— Ты прибыл… с той стороны.

— Не понял, — искренне сказал Марек.

Рода снова недовольно поморщился.

— Вижу, что ты не хочешь быть со мной откровенным, — сказал он, — но это неважно. В доказательство того, что я знаю правду, я расскажу тебе все, о чем, впрочем, ты сам знаешь лучше всех, может быть, мы сможем лучше понять друг друга, если ты увидишь, что все эти сказки на меня не действуют.

— Так откуда я прибыл? — повторил Марек с легким нетерпением.

Рода усмехнулся высокомерно.

— Начнем сначала, — заявил он. — Легенда, поддерживаемая жрецами, гласит, что люди прибыли на Луну с Земли. Так вот, я утверждаю, что, во-первых, Земля не может быть обитаема, во-вторых, даже если бы она была обитаема, то существа, живущие там, не были бы похожи на людей, в-третьих, даже если бы они были похожи на людей, то не смогли бы попасть на Луну И я докажу тебе..

Марек усмехнулся.

— Мой дорогой Рода, много тысяч лет назад на Земле жил мудрец, который утверждал, во-первых, что ничего не существует, во-вторых, что если бы что-то существовало, то человек не мог бы об этом знать, и, наконец, даже если бы знал, не мог бы этого кому-то другому передать. Он много знал о разных вещах…

— Какое это имеет отношение?..

— Небольшое. Во всяком случае, мне, прибывшему с Земли, забавно слышать, когда так говоришь ты, чей предок также прибыл сюда с Земли.

— Даже если бы ты действительно прибыл с Земли, то и тогда бы я был прав. Но это исключено. Только послушай меня. Земля значительно более тяжелая, чем Луна, и все предметы весят там значительно больше…

— Откуда у тебя такие сведения? — прервал его удивленный Марек.

— К сожалению, должен признать это: от вас!

— Как это?

— Это очень просто. Твой земляк, который много веков назад привел людей с «той стороны» на эту, известный в легенде под именем Старого Человека, привез с собой книги… Он очень ревниво относился к своим знаниям, как и вы все (я вижу это, говоря с тобой), и тогда, возвращаясь на «ту сторону» он сжег книги вместе с своим домом; кое-что, однако, удалось спасти… Но это не находится в собственности первосвященников, о нет! Они спрятали только книги со сказками! А это имущество много веков хранит мой род, и отсюда я кое-что знаю.

— Да, понимаю. Из книг, написанных на Земле, ты получил доказательство того, что Земля не существует Это очень умно.

— Это неважно, откуда я их получил. Главное, что я это знаю. Ты говоришь, что на Земле люди твоего роста и сложения? Мой дорогой! Такой великан, весящий в шесть раз больше, при самых сильных мышцах не смог бы там даже пошевелиться! И воздух такой концентрации, как там, ты не смог бы вдохнуть. Ха, ха, ха! Хотел бы я посмотреть, как бы ты выглядел на Земле!

Говоря это, он с удовольствием потирал руки и хитро смеялся, глядя в глаза Мареку.

— А к тому же, — продолжил он через минуту, — эти короткие дни и ночи не могут способствовать развитию жизни; растительность слишком мало видела бы солнце, чтобы развиваться, и погибала бы в ночное время… Впрочем, знаешь ли ты, что значат эти белые пятна, покрывающие в течение нескольких наших дней некоторые области Земли? Знаешь ты, что это такое?

— Я хотел бы услышать твое мнение.

— Это снег! — триумфально воскликнул Рода. — Снег, свидетельствующий о том, что зима там продолжается и днем, то есть такое количество времени, что этого не выдержит ни одно живое существо!

— Право, я почти начинаю верить, что Земля необитаема… Меня удивляет только одно, как же я оттуда прибыл?

Рода внимательно посмотрел на Марека.

— Несмотря ни на что, ты все же не хочешь признаться?.. Хорошо. Я мог бы привести еще множество доказательств того, что на Земле люди не живут и жить не могут, но это, как видно, не ведет к цели. Тогда я просто скажу тебе, откуда пришел этот «Старый Человек» и откуда пришел ты сам…

— Я жду этого.

Рода вынул из большой папки, которую имел при себе, карту и развернул ее перед Мареком.

— Смотри!

— Карта безвоздушной половины Луны, — сказал Марек. — Она перерисована с фотоснимков, какие делаются у нас на Земле…

Рода рассмеялся.

— Не знаю, какие «снимки» делаются у вас на Земле, но утверждаю, что таких карт вы сделать не можете! Тот, который это начертил, не был там, на месте. Издалека, только издалека, делаются такие карты!

Говоря это, он положил перед Мареком обрывок карты Европы, спасенный от огня в сожженном доме Старого Человека.

Теперь, в свою очередь, засмеялся Марек.

— Но дорогой мой Рода! Разве эта карта не более подробная и точная?

— Вот именно. Чтобы нарисовать такую «точную» карту, нужно иметь много фантазии и смотреть туда с неба! Смотри, сколько тут прекрасных красок, какие границы континентов, в действительности не существующие! А эти кружки! Что они означают? Каждый имеет даже свое особое название.

Марек пожал плечами.

— Я в самом деле начинаю думать, что никогда на Земле не был!

— Если до сих пор ты так не думал, значит, ты просто сумасшедший, — отпарировал Рода. — Однако я и не предполагаю, что ты очень умен… Только мы могли в это поверить!

Он соскочил со стола и, делая большие шаги, начал быстро и свободно говорить, как бы повторяя уже не раз произнесенную речь.

— На безвоздушной стороне Луны когда-то была богатая и обильная страна… Там в свете звезды Земли на зеленых лугах у высоких гор, убеленных снегами, на берегах морей жили люди… А здесь, где Земли не видно и ночью непроглядная темнота, жили только шерны, не смеющие даже показываться на другой стороне — в стране, занимаемой людьми… Люди там были сильные и счастливые. Со временем, однако, эта звезда, Земля, по непонятной причине, перестала обогревать эту страну по ночам, воздух улетел, моря высохли… И тогда люди…

Он замолчал и быстро взглянул на Марека испытующим взглядом.

— И тогда? — подхватил Марек.

— Я знаю вашу тайну, — сказал Рода через минуту, помолчав. — Посмотри только на карту, она вас выдала! Та, повернутая к Земле сторона Луны полна расселин, ям, пропастей. Это входы в вашу страну, которую вы образовали под поверхностью Луны! Там, в искусственно освещенных пещерах, вы живете до сегодняшнего дня, счастливые, в достатке и роскоши… У вас там есть подземные города, луга, подземные моря… Вы ревниво сохраняете тайну своего существования из страха перед шернами, а может, и перед нами, отделенными!

Лицо у него исказилось от ненависти, зубы сверкнули из-под искривленных губ.

— Пусть будет проклят Старый Человек! Пусть будет проклят за то, что привел нас сюда в эту нужду! Но мы вернемся туда! Рано или поздно мы доберемся до вас!.. Мы слишком слабые, это правда, но нас больше — наверняка! Ведь вас не может быть очень много в этих пещерах…

Марек положил руку ему на плечо.

— Рода, успокойся, друг мой, — сказал он. — Поверь мне, это все только плод твоей фантазии… Та половина Луны совершенно необитаема. Люди живут на Земле… А не было ли преступно основать здесь род человеческий, другое дело… Это уже произошло.

— Да, это произошло! И чтобы мы не вернулись к вам, не нашли ваше укрытие, ты приходишь сюда и рассказываешь нам старую сказку о Земле! Да! Мы должны смотреть на далекую звезду, главное, чтобы отвели наш взор от Луны, чтобы не искали здесь принадлежащего нам добра!

— А может быть, — продолжал он, — может, шерны стали напоминать вам о себе? Может быть, они открыли ваше местопребывание, нашли вас и угнетают? Что? Разве не так? И тебя прислали сюда, вспомнив о нас, потомках какого-то изгнанника или преступника, которого жрецы велят нам почитать — и мы теперь, под твоим руководством, должны идти уничтожать шернов в их стране к вашей выгоде! Ведь ты же затеял этот поход!..

Он задыхался от слов, бросая их с ненавистью и горькой усмешкой в сверкающих глазах. Напрасно Марек пытался его прервать. Распетушившийся мудрец его даже не слушал. На все возражения он только махал рукой, уверенный, что знает истинную правду, которую от него пытались скрыть.

В конце концов Марек вышел из терпения.

— Так чего ты, наконец, от меня хочешь? — закричал он.

— Хочу, чтобы ты не баламутил народ, и так уже одураченный сказками жрецов! — продолжал настаивать Рода. — Хочу, чтобы ты перестал болтать о Земле и не пробуждал туманных и напрасных надежд! Здесь у нас слишком суровая и тяжелая жизнь, чтобы нам можно было играть в игрушки, любоваться на небеса и слушать сказки о так называемой отчизне, куда никогда не ступит наша нога. Этого требую я от тебя. А если бы я мог поверить в твою добрую волю, то потребовал бы, чтобы ты указал нам дорогу в страну, где вы живете…

— А если я не выполню твоих требований?

— Тогда между нами будет борьба не на жизнь, а на смерть!

— Даже если бы я помог вам победить шернов?

— Да. Даже если бы ты помог нам победить шернов, потому что своими сказками ты причинишь больше вреда в будущем, чем это сделали бы шерны…

Марек поднялся, при своем огромном росте он оказался настолько выше своего противника, что тот машинально отпрянул назад, не желая показать невольного страха, охватившего его. Он нахмурил брови и твердо сказал:

— Я жду твоего ответа.

— Мой дорогой Рода, — отозвался Марек, — я могу обещать тебе, что не буду рассказывать людям сказок о Земле, но решительно заявляю, что не перестану напоминать им, что их предки прибыли сюда с Земли и там — на небе — находится их истинная отчизна. Это может вас только возвысить…

Рода молча повернулся к выходу.

— Подожди еще немного, — крикнул ему Марек. — Ты хотел, чтобы я показал вам дорогу в страну, откуда я прибыл, и отвезти вас туда. Всех, конечно, я не смогу взять с собой при возвращении, но в моем снаряде найдется место на шесть человек вашего веса… Захочешь ли ты совершить со мной путешествие на Землю и убедиться своими глазами, что это обитаемая планета?

Рода остановился, внимательно слушая слова Марека. Хитрая улыбка играла у него на губах.

— Ага! Правильно! Ты хочешь забрать меня с собой, чтобы здесь, после твоего отлета, никто не ослаблял веры в земную сказку, чтобы тут совершенно угасло…

Он оборвал фразу и задумался.

— Так как ты сюда прибыл? — неожиданно спросил он.

Марек сделал рукой широкий жест.

— В снаряде… Ты сам можешь его увидеть в Полярной Стране Там он стоит в собственном панцире…

— И ты можешь вернуться… таким же образом?..

— Да. Могу вернуться. Достаточно войти внутрь, тщательно закрыться, нажать кнопку, разбив стекло, которое ее закрывает..

— Кнопка под стеклом? — жадно спросил Рода.

— Да. Тогда снаряд, выпихнутый воздухом, который сам зарядился при спуске, вернется в то место, откуда был выброшен, то есть на Землю…

Обычная хитрая усмешка появилась снова на широком лице Роды.

— Допустим, что не на Землю, а к одному из входов в вашу подземную страну на той стороне… Но это неважно… Я хотел… Неважно… Прекрасно устроенное средство сообщения, прекрасное! Особенно потому, что возвращающийся не может ошибиться в расчетах относительно обратного пути…

Он снова замолчал и, уже не слушая, что говорит Марек, поспешно вышел из храма.

Победитель посмотрел ему вслед и махнул рукой. Через минуту, однако, неожиданная тень набежала на его лицо. Он сделал движение, как будто хотел пойти за выходящим: ему пришло в голову, что нужно бы поставить охрану при его машине в Полярной Стране, но вскоре сам рассмеялся над своими опасениями.

— Однако охрану все же нужно поставить, — прошептал он, — так будет безопаснее.

Ему показалось, что в темной глубине между колоннами блеснула аметистовая туника золотоволосой Ихезаль, и он громко позвал ее, но ему ответило только эхо. Он снова усмехнулся про себя, но уже не так свободно, как раньше, и пошел вглубь, к большому амвону из черного мрамора и кованым медным дверям за ним. Он отворил двери уже известным ему способом и зажег светильник, после чего начал спускаться вниз.

Старинная, укрытая ото всех сокровищница храма была пуста. Богатые ларцы, полные дорогих убранств и драгоценностей, новый первосвященник приказал перенести в свое жилище на другой стороне площади, которое ему пришлось занять, когда Победитель приказал оставить дворец первосвященника Малахуды его внучке. В опустевшей сокровищнице лежали только книги, некогда священные, сваленные теперь в беспорядке на придвинутый к стене малахитовый стол. А в глубине, там, где над плитой из полированной лавы блестел таинственно золотой знак Прихода, пониже золотой надписи, старые удивительные буквы которой сплетались в слова великого Обещания: ОН ПРИДЕТ! — с распятыми руками был прикован некогда всесильный наместник, шерн Авий, как живое свидетельство того, что наступило время и на самом деле на Дуну пришел Победитель… Крылья у него обвисли, из них, несмотря на повязку, сочилась кровь, кровоточила также широкая рана на шее, образовав небольшую лужу у ног прикованного…

Марек поднял светильник вверх и осветил им ужасное лицо шерна. Тот моргнул кровавыми глазами и уставился ненавидящим взглядом в своего противника. В какой-то момент мышцы у него напряглись, дрогнули обвисшие крылья, но, видимо, он тут же вспомнил о своем бессилии, потому что не стал больше расходовать свои силы и, закрыв глаза, тяжело повис на металлических цепях. Марек отступил на несколько шагов назад…

Он уже знал, что шерны, которые встречались с людьми, понимают человеческую речь, однако до сих пор не мог решиться на разговор с подобным существом… Если он открывал рот, голос замирал у него в горле — его охватывало отвращение, граничащее с испугом. Раз в его присутствии Элем заговорил с Авием; по просьбе Победителя он сказал ему, чтобы тот не опасался пыток или смерти, потому что будет в блестящей машине живьем отвезен Победителем на Землю. Авий в ответ произнес какое-то проклятие, и у Марека в ушах до сих пор звучал этот отвратительный и невероятный голос, тем более страшный, что он исходил не из уст человека, а от омерзительного существа, совершенно на человека не похожего.

Он уселся на низком малахитовом столе и поставил рядом пылающий светильник. Неуверенный, мигающий огонек отражался в золотых дисках священного Знака и снова прятался в огромной, движущейся тени шерна, которая при каждой вспышке пламени, как призрак, колыхалась на гладкой стене. Чудовище было мертвым на вид, с бессильно повисшими крыльями и опущенной головой, а тень высовывалась из-под него, поднимаясь, падая и снова взлетая вверх, закрывая неожиданно сверкающие буквы надписи и золотистый диск Прихода. Невольный страх начал пробуждаться в Мареке. Он пошевелился, как будто хотел встать и выйти отсюда на свет, когда заметил, что шерн снова открыл глаза и пронзительным взглядом всматривается в него…

Он преодолел себя и встал.

— Тебе не причиняют вреда здесь? — спросил он удивительно изменившимся, как будто чужим голосом.

Шерн лениво прикрыл глаза и после долгого времени бросил:

— Отойди от меня, собака. Ты мне надоел.

Марека охватил внезапный гнев.

— Молчи, чудовище! Я твой хозяин и прикажу дать тебе кнута!

— Приказывай.

— Я поймал тебя.

— Неправда. Девка меня случайно поймала, а не ты, чурбан.

— Я возьму тебя с собой на Землю…

Шерн засмеялся скрежещущим голосом.

— Ты сам не вернешься на Землю. Подохнешь здесь.

— Вернусь. Но сначала уничтожу всех шернов до одного. Уничтожу вас в вашей стране, как уничтожил здесь. Кроме тебя, ни один шерн не остался здесь в живых.

Авий открыл обе пары глаз и внимательно посмотрел на Марека.

— Раскуй меня и отпусти, — сказал он через минуту, — и я позволю тебе живым и здоровым вернуться на Землю.

Теперь рассмеялся Марек.

— Конечно, я раскую тебя, но при условии, что ты будешь служить мне проводником в вашу страну, которую я хочу завоевать.

Шерн не удостоил его ответом. Он отвернулся и стал смотреть на мигающий огонь светильника. Тогда Марек, преодолев отвращение, приблизился к нему и коснулся ладонью его косматой, мягкой груди.

— Так что? Проводишь? — повторил он.

Авий медленно перевел взгляд на лицо Победителя, спокойно и долго смотрел на него, потом буркнул:

— Ты плохо сделал, что меня не убил. Теперь я буду победителем, а не ты, потому что ты — дурак. Как все люди.

— Значит, не проводишь?

— Я провожу! — вдруг раздался неожиданный голос из угла сводчатой комнаты.

Марек быстро повернулся. Он забыл о присутствии Нузара, который, прикованный за ногу, лежал в темноте на куче тряпья.

— Ты? Ты? Разве ты знаешь страну шернов? — спросил он.

— Да, — ответил морец, привстав. — Я родился там от человеческой самки, которую потом задушили. И я говорю тебе, господин, потому что вижу, что ты сильнее шернов, и знаю, что ты победишь их.

Авий повернул голову в сторону своего прежнего слуги и с безмерным презрением произнес только одно слово:

— Дурак!

II

— Малахуды не нашли?

Севин покачал головой.

— Нет, Ваше Высочество, пока не нашли…

Он замолчал и посмотрел в глаза новому первосвященнику, как бы стараясь прочитать в них истинный смысл его вопроса. Элем тоже посмотрел в глаза своему приспешнику. Потом, опустив глаза, рукой в драгоценных перстнях начал перебирать стопы бумаг, лежащих на мраморным столе. Не поднимая глаз, он как бы нехотя спросил:

— Может быть… его недостаточно старательно ищут? Победитель хочет…

На губах Севина появилась хитрая усмешка.

— Посланные и рады бы исполнить приказ Победителя и Вашего Высочества, но есть непредвиденные трудности. Старого первосвященника видели все, но странно, как мало существует людей, которые бы хорошо знали его в лицо! Среди посланных на поиски нет ни одного, кто смог бы его узнать, особенно если он будет в другой одежде…

Элем вздохнул с облегчением.

— Надо ли искать его дальше? — спросил Севин через минуту, видя, что первосвященник молчит.

— Да, да. Пусть ищут…

— Те же самые люди, что и до сих пор?

— Если нельзя найти других, которые его знали лучше…

— Как прикажет Ваше Величество.

— Однако я хотел бы знать, где он находится, — сказал Элем через минуту.

Севин посмотрел ему в глаза и наклонил голову в знак того, что все понял.

Первосвященник встал и подошел к широкому окну, выходящему на площадь перед храмом. Здесь — на обширном пустом пространстве воины во главе с Еретом тренировались в использовании нового оружия, изготовленного доверенными мастерами, которым Победитель открыл тайну его конструкции. Элем послушал грохот выстрелов и крикливый голос командующего стрельбами, потом снова повернулся к покорно ожидающему Севину.

— Кому подчиняются эти люди? — неожиданно спросил он.

— Ваше Высочество правящий первосвященник…

Элем прервал его нетерпеливым жестом.

— Севин, кому подчиняются эти люди? Победителю или Ерету?

Севин пожал плечами.

— Не знаю.

— Значит, должен узнать!

— Как Ваше Высочество прикажет. Но…

— Что хотел сказать? Говори!

— Не знаю, как сказать это Вашему Высочеству… Может, было бы лучше, если бы они подчинялись не Ерету, а Победителю?..

Хозяин и слуга снова посмотрели в глаза друг другу.

— Ты думаешь, что Ерет?..

— Да, Ваше Высочество. Сегодня он еще беззаветно предан Победителю, но в нем усиливается обида из-за этой девушки и, может быть, когда-нибудь, со временем…

Элем не торопился с ответом. Он что-то долго обдумывал, глядя в окно, как под действием пуль разрушается толстая стена, служащая солдатам мишенью, но в конце концов медленно сказал:

— Ты ошибаешься, Севин. Ерет всей душой предан благословенному Победителю так же, как и мне, первосвященнику, следовательно, можно смело требовать от воинов, чтобы они прежде всего слепо подчинились ему. Им это будет понятно, ведь Ерета сам Победитель назначил их вождем.

Теперь первосвященник отошел от окна, он несколько раз прошелся медленным шагом по огромному залу, потом снова сел у мраморного стола и погрузился в чтение.

Севин не уходил. Элем, заметив его выжидательную позу, поднял на него вопрошающие глаза.

— Тебе что-то нужно? — спросил он.

— Я хотел спросить, не прикажет ли Ваше Величество заключить в тюрьму бывшего брата нашего, Хому?

Элем быстро пошевелился.

— Ах так! Хома… Что с ним?

— Мы давно знали, что он выжил из ума, хотя всегда было достаточно людей, веривших его словам… Но теперь, боюсь, что его безумие переходит всякие границы…

— А слушают его? — прямо спросил Элем, нетерпеливо отбрасывая всякие недомолвки, какими обычно пользовался даже в разговоре со своим доверенным лицом.

— Пока не очень, но в один прекрасный день это может случиться…

Элем задумался.

— Нескоро наступит это время! — сказал он как бы про себя.

— Не знаю. Мне донесли, что Хома появился среди рыбаков в окрестностях Перешейка — там люди темные, дикие и необразованные…

— Многие из этих рыбаков вступили в войско Ерета, — заметил первосвященник.

— Да, но не все. Те, которые остались дома, слушают теперь безумные речи впавшего в детство старика. Ваше Высочество, что он болтает…

Элем молча наклонил голову.

— Говорит, — продолжал Севин, — что Победитель не является Победителем, потому что мертвые не встали при его появлении, как было обещано в Писании, поэтому все Братья Ожидающие, ушедшие из Полярной Страны, — отступники, он даже осмеливается, Ваше Высочество…

— Ладно, — прервал Элем, — достаточно. Это не имеет значения. Оставьте Хому на свободе. Он совсем выжил из ума, и ни один разумный человек не обратит на него внимания. Только следите, чтобы он находился среди рыбаков. Никуда в другое место его не пускайте.

— Как Ваше Высочество…

— Это напомнило мне о здешнем мудреце, Роде. Что с ним?

Севин пренебрежительно махнул рукой.

— Он не опасен! Слишком много командует, всех хочет учить. Над ним постоянно смеются еще со времени Малахуды…

— Неужели у него нет сторонников?

— Горстка, о которой и вспоминать не стоит! И если Ваше Высочество захочет принять мой совет…

— Говори!

— Лучше оставить его в покое. Пока его не преследуют, поверить ему могут только люди ученые и просвещенные… А ими смело можно пренебречь. А народ… Народ жаждет заполучить те страны за морем, где живут шерны, и не верит, что на Великой Пустыне можно найти что-либо пригодное для проживания. Только если Ваше Высочество запретит Роде высказываться или, что еще хуже, осудит его на смерть, толпа начнет задумываться и предполагать, что в его словах должна была содержаться какая-то правда… Другое дело Хома. Он, как член ордена, подчиняется нам… и это никого бы не удивило…

Первосвященник махнул рукой в знак того, чтобы он замолчал.

— Да, да. Хорошо. Я подумаю, что можно сделать…

Севин поклонился и, видя, что Элем углубился в разложенные перед ним бумаги и ни о чем больше его не спрашивает, тихо удалился из комнаты. Однако едва двери за ним закрылись, бывший глава Братьев Ожидающих сорвался с места и начал быстрыми шагами ходить по комнате. На некогда бритой голове у него отросли густые волосы, длинная и черная борода резко выделялась на фоне сверкающей желтой одежды. Губы были крепко сжаты, глаза под нахмуренными бровями беспокойно бегали, все время обращаясь к окну, выходящему на площадь, где Победитель тренировал своих воинов.

Элем остановился и посмотрел туда. Он внимательно следил за каждым движением воинов, замечал быстрые движения рук, поднимающих к лицу оружие, и после каждой вспышки выстрела переводил взгляд на рассыпающуюся под градом пуль стену.

— Уже сегодня вечером, — шепнул он себе.

Он посмотрел на солнце — оно стояло еще высоко, очень высоко — и первосвященника охватило неожиданное нетерпение. Он, живший в Полярной Стране, не знающий времени, дней, восходов или заходов, теперь дрожал при мысли о том, что конец дня еще далек, что не скоро еще замерзнет вода в вечернем холоде, построив Победителю мост для крылатых саней, которые увезут его в таинственную страну шернов. Элему хотелось, чтобы тот скорее выступил в этот поход. Вслух он говорил себе, что ждет как можно более быстрого разгрома шернов, вечных врагов людей, но в глубине души чувствовал, что будет рад, когда Победитель уйдет сражаться, оставив ему, первосвященнику, безраздельную и безграничную власть над страной и людьми.

А когда Победитель вернется…

Он не думал, не хотел думать ничего плохого. Он нерушимо верил, что тот, который прибыл, согласно священным книгам и предсказаниям пророков, является Победителем, сотни лет ожидаемым Братьями, верил, что с ним пришел новый порядок жизни на Луне, но невольно воображал себе этот новый порядок, как период своей власти…

А когда Победитель вернется из-за Великого Моря…

Он еще не думал ни о чем плохом. Однако перед его глазами вставала чудесная, сверкающая машина Победителя, которая стоит готовая к возвращению на Землю, — и отлет которой он, первосвященник, будет благословлять и оплакивать, воздавая должное улетающему на ней победоносному пришельцу, который покорил шернов и уничтожил их поселение на Луне, чтобы народ мог жить безбедно под управлением Элема, первого из нового рода первосвященников…

А если… Если бы?.

Он не хотел допускать даже мысли о том, что Победитель захочет остаться на Луне и править сам, оставив ему, Элему, лишь тень его власти… Ни один пророк никогда не обещал, что Победитель останется на Луне и это не было догматом.

Дальше мысли Элема путались — разумеется, он старался придержать свое воображение, которое, наперекор ему, вызывало перед глазами первосвященника смутные образы Хомы, Роды, даже старого Малахуды, который богохульными словами приветствовал некогда на ступенях храма пришельца с Земли…

Он отбросил от себя эти видения и потер лоб, чтобы стереть последний след невольных мыслей, однако против воли в окно следил неспокойным взглядом за Еретом, который как раз разговаривал с Победителем — и довольно усмехался, видя усердного, но мрачного молодого воина…

Ерет действительно с того дня, когда на крыше просил Победителя не отнимать у него любимой девушки, совсем не обращался к Победителю, кроме тех случаев, когда это вызывалось военными делами. Марек, которому очень нравился этот дельный и горячий юноша, болезненно переживал отчуждение с его стороны, но напрасно пытался его переломить, периодически пробуя заводить с ним какой-то оживленный разговор. Ерет на вопросы отвечал коротко и почтительно, приказы выполнял немедленно, но ни разу не улыбнулся и не дал втянуть себя в разговор, не касающийся непосредственно войны с шернами.

В конце концов Марек смирился со своим поражением. В течение нескольких долгих лунных дней — около полугода по земному исчислению — они жили рядом, сталкиваясь почти каждую минуту, основывали мастерские для изготовления стрелкового оружия, подбирали и обучали работников, тренировали воинов — и Победитель все больше убеждался, что ему было бы трудно найти лучшего, более умного и более преданного делу, помощника, чем этот человек, который в душе был так далек от него…

Сегодня проходили уже последние занятия перед выступлением, и Марек, сидя на ступенях храма, с удовольствием смотрел на поразительное мастерство воинов, которые стреляли в двигающиеся мишени из глины, почти никогда не промахиваясь, когда перед ним неожиданно появился Ерет.

— Все готово, Победитель, — сказал он, — и если ты доволен, мы можем отправиться сегодня, как только лед покроет море…

— Да! — ответил Марек, невольно перенимая ту лаконичную манеру разговора, какой пользовался Ерет при их беседах.

Вождь лунной молодежи молча повернулся в сторону морского побережья, где приготовленные парусные сани ждали образования ночного льда, но сделав несколько шагов, неожиданно остановился…

— Ерет?..

— Мне показалось, господин, что ты меня позвал.

— Нет. Я не звал тебя…

Ерет повернулся, чтобы уйти, но теперь Марек действительно окликнул его.

— Ерет, подойди, я хотел бы с тобой поговорить…

Он встал и пошел навстречу юноше, который послушно остановился, ожидая приказа или вопроса. Но Победитель не приказывал и не спрашивал, только, подойдя к нему и присев на камень, как обычно делал, разговаривая с лунными жителями, которые были значительно ниже ростом, взял его за руку и долго смотрел ему в глаза ясным, но грустным взглядом. Юноша спокойно выдержал этот взгляд не опуская глаз, только брови у него сдвинулись и глубокая борозда пролегла между ними…

— Ерет, — начал Марек через минуту, — с той минуты, когда я оказался здесь, между вами, я встретил только троих людей, которых хотел бы иметь своими друзьями… Один из них, старик Малахуда, исчез в ту же минуту, когда я узнал его, а второй — ты…

Он оборвал фразу и как будто чего-то ждал…

Ерет быстро поднял глаза, едва заметно пошевелил губами, и хотя не произнес ни слова, Марек почувствовал и понял это движение губ, которое говорило ему:

«У тебя осталась Ихезаль, господин…»

— Именно об Ихезаль я хотел поговорить, — сказал он, как будто отвечая на не произнесенную вслух фразу.

Молодой воин невольно вздрогнул.

— Нет причины, господин, говорить о том, что находится в полном порядке.

— Разве это так?

— Так, Победитель. Ихезаль служит тебе, как тебе служу я и как все на Луне должны служить тебе…

— Однако ты затаил на меня обиду по этой причине. Тебе кажется, что я отнял ее у тебя.

— Чего ты хочешь от меня, господин?

Этот вопрос прозвучал так просто и неожиданно, что Марек не нашел на него ответа. Действительно: чего он требовал, чего хотел от этого юноши, у которого, хотя и невольно, отнял любимую? Он почувствовал, что выглядит смешно, пытаясь завязать дружеские отношения с человеком, которому нанес вред, и злость охватила его при мысли, что это унижает его в глазах Ерета. Он нахмурился и хотел уже отдать какой-нибудь приказ, короткий и неотложный, который бы сразу пресек это фальшивое положение, все расставив на свои места, когда Ерет вдруг сказал странно изменившимся голосом, какого он, Победитель, давно от него не слышал:

— А обида?.. У меня могла бы быть обида, но только на судьбу и на порядок вещей, при котором нельзя служить двум господам.

Он замолчал и только через минуту добавил:

— Если бы ты, господин, был, как я, человеком…

— А кто же я? — спросил Марек, видя, что Ерет не заканчивает фразу.

Юноша поднял на него светлые и спокойные глаза.

— Ты Бог, Победитель.

И прежде чем Марек сумел ответить, тот был уже далеко.

Марек встал и ленивым шагом направился к саду, спускающемуся позади храма к морскому берегу. Здесь, укрытый от врожденной ненависти лунных жителей, жил морец Нузар с того дня, когда предложил Победителю свою помощь. Сад, правда охранялся; но стража, поставленная у ворот, скорее имела задание не допускать внутрь фанатичных противников морца, нежели охранять его, имеющего полную свободу передвижений. В сущности, морец мог сбежать каждую минуту и, преодолев морское побережье, которое к северу отсюда было обрывистым и скалистым, затеряться в густых лесах у подножия Отамора, где никто не смог бы его отыскать. Однако он даже не делал попытки скрыться. Он был свидетелем разгрома шернов и мучений всевластного когда-то Авия, видел в руках Победителя страшное оружие, а кинувшись на него, имел возможность убедиться в силе его рук. Поэтому в темном сознании морца, занятом картинами битвы и смерти, произошла разительная перемена. Победитель предстал перед ним как существо наисильнейшее и поэтому больше всех достойное любви и поклонения на Луне. Если бы морец хотя бы на минуту мог поверить, что новый властелин может умереть или быть побежденным, он, несомненно, снова кинулся бы на него с ножом — только для того, чтобы в минуту смерти похвалиться перед самим собой, что он, морец Нузар, уничтожил сильного противника, какой только мог существовать.

Поэтому он с удовольствием думал о том, что служит бессмертному и самому сильному господину и заранее радовался в душе окончательному разгрому, который, он не сомневался в этом, будет страшен, пряча в глубине своего дикого сердца сладостную надежду, что после уничтожения крылатых первых жителей Луны, дойдет очередь и до людей… Он не смел строить никаких планов — это было делом господина — но был уверен, что это будет какая-то кровавая охота, где он, как верный пес, у ног Победителя будет преследовать всякое живое существо, чтобы оно погибло от руки хозяина.

Когда он так думал, неукротимая, рабская любовь поднималась в его сердце к новому хозяину, и он дрожал от нетерпения в ожидании, когда крылатые сани отправятся на юг… Огнестрельного оружия ему в руки не дали — но он и сам не хотел бы его иметь, зато выпросил себе тугой лук и сам приладил к нему тетиву и приготовил стрелы, чтобы поражать шернов рядом с Победителем.

И теперь, когда в сад зашел Победитель и сообщил ему, что под вечер они отправятся в поход, он затрясся от радости, начал выть и скакать, похожий скорее на гончую перед охотой, нежели на человеческое существо.

Марек приказал ему успокоиться.

— Слушай, — сказал он, — я позволил тебе служить проводником, хотя мог бы уйти без тебя, но если ты изменишь мне, я велю содрать с тебя шкуру!

Нузар просто не понимал, что это значит: изменить. Переход на сторону врага в случае поражения он считал вещью совершенно естественной, от которой могла удержать только ненависть, уход же от победителей был для него чем-то непонятным. Он с тупым удивлением смотрел на Марека, пытаясь понять таинственное значение его слов и слышащейся в них угрозы, потом губы его искривились в улыбке на лице обезображенном пятном.

— Изменю, если ты прикажешь! — уверенно сказал он, видимо думая, что Победитель требует от него преданной службы, даже если бы он знал, что вместо награды его ждут пытки от его руки.

Марек невольно рассмеялся…

Он прошел через сад и через задний вход вошел в храм. В сводчатом коридоре он встретил Ихезаль, кивнул ей и уже вместе с ней вошел в подземелье, где находился шерн Авий, прикованный цепями к стене. Марек многократно делал попытки предоставить ему большую свободу, но каждый раз шерн пользовался ей только для того, чтобы напасть на стражника, кормящего его, или броситься в бешеной ненависти на Победителя. Атаки эти были тем более опасными, что происходили совершенно неожиданно, так как большую часть дня шерн был совершенно неподвижен и не подавал никаких признаков жизни, даже когда стражник пинал его, собираясь сделать уборку. Тогда его снова приковали к стене, и, чтобы положить конец издевательствам над беззащитным пленником, всем было запрещено заходить к нему, кроме как в обществе Марека или Ихезаль, у которой находился второй ключ от этого помещения.

В старой сокровищнице ничего не изменилось с тех пор, как ее стали использовать в качестве темницы, только густой слой пыли покрыл стопу священных книг и затемнил золотые знаки и надписи на стенах. Отовсюду веяло пустотой и заброшенностью, все, что еще вчера было священным, сегодня было попрано и покрыто позором…

Марек заметил при свете факела, что Ихезаль неожиданно побледнела… Стоя на последней ступени, как некогда, в ту ночь, когда нашла здесь деда, склонившегося над книгами, она поколебалась, как бы не зная, имеет ли право сюда войти… Белые плечи виднелись в широких прорезях рукавов, грудь вздымалась под легкой тканью. В какой-то момент показалось, что она сейчас упадет…

Он быстро подхватил ее, и в тот же момент увидел круглые красные глаза чудовища, сверкающие в темноте и смотрящие на них. Он смущенно отдернул руку и подошел к узнику.

Кровавые глаза шерна погасли. Он втянул голову в плечи. Белые его ладони, закованные в железо, ярко выделялись на этом фоне, страшные в своей бессильной неподвижности…

Марек долго молча смотрел на него. Он не мог объяснить себе, зачем пришел сюда — зачем приходил сюда вообще — к этому узнику, чьи неизбежные мучения пробуждали в нем болезненное отвращение… Но какая-то непонятная сила тянула его сюда. Сто раз он повторял себе, покидая темницу, что больше уже сюда не вернется, но вскоре приходил снова, находя незначительные предлоги или делая вид, что хочет узнать у шерна какие-либо подробности, которыми мог бы воспользоваться в намеченном походе…

Но шерн на вопросы отвечал резко и уж ни разу не вымолвил ни одного слова, которое для Победителя могло иметь какое-то значение. А иногда он вообще ничего не говорил. И теперь, когда Марек обратился к нему, даже не пошевелился, как будто не слышал обращенного вопроса. Через какое-то время его белый фосфоресцирующий лоб стал мутно-синего цвета, на нем быстро стали появляться одна за другой вспышки, целая гамма цветов, минутами растворяющиеся в общем фиолетовом тоне…

— Говорит, — прошептала Ихезаль, глядя на шерна широко открытыми глазами.

А краски все сильнее играли на лбу чудовища, иногда непостоянные, как полярная заря, и такие яркие, что весь подвал заливался этим радужным светом, а иногда приглушенные, лениво и медленно переходящие друг в друга… Марек, глядя на это, ощущал, что перед ним предстает какой-то гимн красок и света, способный, быть может, выразить понятия, которые человеческий голос не может передать.

Теперь на лбу шерна вспыхнул кровавый свет, как будто какой-то крик, прерванный несколькими холодными синими вспышками, — и тут же погас, как неожиданно потушенный огонь.

Авий медленно открыл закрытые до сих пор глаза и посмотрел на Марека.

— Зачем ты сюда пришел? — спросил он человеческим языком. — Зачем вообще люди пришли и беспокоят более высших чем они существ? Ты собака, но послушай, что говорит тебе знающий, прежде чем погибнешь за то, что посмел поднять руку на шерна Все зло идет с Земли, она звезда мятежная и проклятая, которой наши глаза не хотят видеть! Луна была чудесным садом, и шерны жили здесь в богатых городах над шумящими морями! Давно, давно этот было… Дни тогда были короткие, и Земля всходила на небосводе, обходя Луну кругом — и служила шернам, чтобы им было светло в ночи! Но пришло время, когда она остановилась на небе, зловещая, мятежная — и проклятой стала страна, над которой она остановилась! Ненасытная Земля выкрала у нее воду, воздух — и сегодня там, где был прекрасный сад, стала нежилая пустыня! Теперь там одни горы и трупы развалившихся городов над высохшими реками. Поэтому будь проклята Земля, проклято все, что она сделала, и проклято любое существо, которое оттуда приходит.

Он говорил это обычным, скрежещущим голосом шернов, но в интонациях чувствовалось что-то такое, что придавало этим словам подобие гимна, или старой клятвы, или молитвы… Когда он замолчал, впав в свою обычную неподвижность и безразличие, Марек бросился к нему:

— Говори, говори еще! Значит, когда-то на той стороне?.. И это предание до сих пор хранится между вами?

Он дрожал от нетерпения, желая услышать хоть что-нибудь еще из этих преданий, видимо, передаваемых шернами из поколения в поколение, которые удивительным образом раскрывали ему краешек старой тайны Луны, когда в пустыне были моря, и богатые города стояли над шумящими реками… Однако он напрасно настаивал, стараясь обещаниями, просьбами или угрозами вытянуть что-то из молчащего шерна. Авий только еще раз поднял на Победителя сверкающие глаза и проскрежетал с ненавистью:

— Возвращайся на Землю! Возвращайся на Землю, пока у тебя есть время! Мы сделали только одну ошибку — когда позволили жить и размножаться здесь поколению людей! Но теперь мы уничтожим вас всех, раз вы не хотите быть нашими псами!

Потом он снова втянул голову в плечи и тяжело обвис на закованных в цепи руках.

Марек подумал, что сейчас именно он собирается уничтожить шернов, но ничего не сказал… Какое-то время он колебался, не освободить ли шерна и не попросить ли продолжить рассказ, но вскоре оставил эту мысль, по опыту зная, что это не приведет ни к чему, кроме того, что все подверглись бы опасности нападения со стороны чудовища.

От задумчивости его пробудил тихий вздох… Он быстро обернулся: Ихезаль стояла неподвижно, прислонившись спиной к притолоке, бледная, как труп, глядя на шерна, глаза которого, уставившиеся на нее, сверкали кроваво и зловеще, как четыре красных рубина, горящие на черном бархатном фоне свернувшегося в клубок ужасного тела…

— Ихезаль! Ихезаль! — окликнул ее Марек.

— Я боюсь, — прошептала она помертвевшими губами. По ее телу пробежала дрожь, но, несмотря на видимые усилия, она не могла оторвать взгляд от кровавых глаз шерна.

Марек подхватил ее на руки и быстро выбежал на дневной свет. Девушка, бессознательным движением испуганного ребенка обняла его руками за шею, так крепко прижавшись к нему всем телом, что он, неся ее, чувствовал сквозь холщовую блузу волнение ее маленькой, теплой и крепкой груди и громкий стук сердца. Была минута, когда кровь ударила ему в виски, он сильнее прижал ее к себе и коснулся губами душистой, похожей на золотой цветок головы — он чувствовал тепло ее лба и нежное прикосновение тонких волос к пересохшим губам…

Дневной свет обрушился на них золотой волной… Марек опомнился и поставил девушку на ступени. Она приоткрыла как будто еще сонные глаза: легкая дрожь пробежала по ее телу и разрумянившемуся лицу…

День уже клонился к вечеру. Марек, идя вместе с девушкой вдоль морского побережья, хранил молчание. Они прошли поселение и последние теплые озера с постоянно поднимающимся над ними паром, вступив на опустевшую возвышенность, где еще недавно поднималась грозная башня Авия. Теперь здесь были только руины и несколько обгоревших балок среди развалившихся стен — в обширном и роскошном некогда саду буйные сорняки хозяйничали вокруг сухих деревьев, поломанных во время сражения и втоптанных в грунт победителями. Теперь здесь была заброшенная пустошь, место, которое считалось проклятым, поэтому никто не отважился что-либо здесь построить.

На голом возвышении, рядом с развалинами, уселся Марек и долго смотрел на город, расстилающийся внизу у его ног и позолоченный лучами заходящего солнца. Ихезаль тихо прилегла у его колен, обратив задумчивые глаза на огненный шар солнца, медленно клонящегося к горизонту.

Вдруг Марек вздрогнул и посмотрел на девушку.

— Разве ты не хочешь выйти замуж за Ерета, прежде чем вечером он отправится в поход? — неожиданно спросил он, нарушая удивительную тишину места и времени.

Ихезаль медленно подняла на него большие, черные глаза, еще полные солнечного блеска, который заливал их горячим, золотым заревом…

— За Ерета? — повторила она, как будто не поняв вопроса.

Потом усмехнулась и покачала головой.

— Нет! Ни за него и ни за кого, ни теперь, ни после! Никогда!

Веки с длинными ресницами до половины прикрыли ее глаза, в которых угасал солнечный свет, пурпурные губы задрожали…

Марек отклонился назад и лег навзничь, положив голову на сложенные руки. Он смотрел в чистое небо, залитое вечерней зарей.

— Все-таки это удивительно, — сказал он через несколько минут, — я прилетел сюда и сегодня отправлюсь в поход на шернов истреблять их в их собственной стране, на их собственной планете. Потому что люди хотят тут жить… Потому что шерны слабее, и не отправились тысячу лет назад на Землю, и не сделали нас своим скотом… И какое, какое я имею право это делать? И какое право есть у вас?..

Он замолчал и принужденно засмеялся.

Ихезаль удивленно смотрела на него.

— Господин?..

— Да, да, знаю! Ты говорила мне! Благословение идет с Земли, и священно все, что с нее приходит. Священны убийства, священен этот вред и разбойничество… И даже эти кандалы…

Он почувствовал, что говорит вещи, которые совсем не сочетаются с его действиями, и замолчал, не закончив предложения.

— Ты светлый, господин мой! — тихо прошептала Ихезаль глядя на него влюбленными глазами.

Где-то внизу в городе залаяли собаки, потом послышалось протяжное хоральное пение… Издали его было слышно, поэтому казалось, что это поет сам воздух, волнующийся и звонкий…

Солнце было огромным и красным, оно низко висело над далекой, почерневшей равниной… От моря уже веяло предвечерним холодом.

Марек поднялся и сел.

— Пойдем, — сказал он.

Девушка лениво пошевелилась.

— Как скажешь, господин…

Она подняла руки, чтобы собрать рассыпавшиеся волосы, но их сыпучее золото выскальзывало из ее дрожащих пальцев и в солнечном свете сверкало на плечах, на шее, на лице… Она бессильно опустила руки. Голова ее отклонилась назад, почти касаясь груди Марека. Она побледнела и прикрыла глаза.

— Ты Бог, господин мой? — тихо и сонно прошептала она.

Марек почувствовал, как висок девушки нежно коснулся его губ…

Внизу — где-то на побережье, далеко, послышался резкий звук трубы. Марек одним прыжком вскочил на ноги. Девушка с тихим стоном упала к его ногам, но он уже смотрел на город, на море. Труба зазвучала снова, ее звук далеко разносился в вечерней тишине.

— Уже пора, — сказал Марек. — Вызывают моих солдат.

Он склонился и поднял лежащую девушку.

— Ихезаль, послушай, если я не вернусь…

Она смотрела ему в глаза.

— Ты светлый и как огонь облетишь лунную планету! Море тебя понесет и ветра, громы пойдут за тобой; страх будет твоим предвестником. Те, которые погибнут, будут благословенны, что погибли при тебе, те же, которые выживут, будут кричать: «Слава Победителю…» А я…

Голос ее замер в груди, она беззвучно пошевелила губами — и неожиданно разразилась судорожными рыданиями.

Труба прозвучала в третий раз: теперь вызывали Победителя, чтобы он повел свое войско в путь.

III

Было время большого морского затишья, которое в предполуденное время всегда предшествовало бурям, сумасшедшим ураганам, возникающим сразу же, едва солнце достигает зенита. На востоке, за Кладбищенским Островом, уже собирались черные тучи, и оттуда шло угрожающее ворчание, предваряемое вспышками молний, как будто ужасный зверь, лежащий на небосклоне, медленно крался по небу за убегающим солнцем. Через несколько часов его мощное рычание сотрясет воздух, тяжелые лапы опадут на воду и поднимут пенные брызги, поднимающиеся до самого неба, где будут развеваться серые космы чудовища, — но сейчас зверь еще таился вдали, между склоном неба и краем морской воды, — поэтому стояла тишина.

Поверхность воды выглядела как гигантский сине-стальной диск, зеркально гладкий: взглядом почти ощущалась его твердость, как будто он из жидкости вдруг превратился в металл. Только около берегов далеких островов цвет моря изменялся: острова выглядели как драгоценные камни в сверкающей оправе. А над поверхностью моря висело неподвижное и тяжелое марево, сквозь которое пробивались солнечные лучи…

Ихезаль, бегущая по берегу, уже миновала последние дома поселения. Все двери были наглухо закрыты, окна занавешены. Молодежь предыдущим вечером отправилась с Победителем в поход — те, которые остались здесь, укрылись в мрачных домах от полуденной жары, сегодня более сильной, чем обычно.

Девушка остановилась в тени скал, утомленная бегом и жарой Глаза у нее слезились от чрезмерного блеска, и море временами казалось ей большим черным пятном. Тогда на мгновение перед ее глазами возникали мчащиеся по льду многочисленные сани с развернутыми на ночном ветре парусами, она слышала резкий свист полозьев и громкие крики, заглушаемые ветром.

Она невольно посмотрела, не увидит ли еще этих, исчезающих вдали огней, издали выглядевших как горсточка звезд, брошенная на скользкую поверхность льда, но в открывшиеся глаза снова ударил солнечный свет. Она быстро взглянула в сторону собирающихся туч: буря приближалась, но так лениво, что ее движение едва заметно было на бледной голубизне небосклона.

— Еще успею, — прошептала она и, убедившись, что никто за ней не следит, сбежала к застывшей среди скал затоке. Уверенным движением она отвязала укрытую под камнем лодку и, вскочив в нее, направилась в открытое море, в сторону видного издали Кладбищенского Острова. Весла выгибались в ее маленьких руках, и лодка летела, как острый алмаз, разрезая темную поверхность воды…

На расстоянии в несколько сотен метров от берега Ихезаль опустила весла. В этой обессиливающей жаре ей было трудно грести, она задыхалась даже в легкой одежде. Она быстро разделась донага, чтобы свободнее управлять лодкой, но едва солнце коснулось ее белой кожи, неожиданное бессилие охватило всю ее Она, закрыв глаза, опустилась на дно лодки.

Сквозь закрытые веки солнечный свет бил в ее глаза, а груди и бедрах она чувствовала прикосновения горячих солнечных лучей, как будто чьи-то губы, жадно покрывающие ее поцелуями… Ясный, лучезарный образ замаячил перед глазами, и ледяная дрожь пробежала по ее телу, разогретому солнцем…

Разбудил ее сильный гром, прозвучавший вдали. Она вскочила поверхность моря уже морщилась от первого, низко летящего ветерка. Она схватила весла и начала поспешно грести, преодолевая сопротивление ветра и волн, которые разбивались о нос лодки в белую пену.

Был уже сильный ветер, когда золотоволосая Ихезаль, изнемогая от усталости, приблизилась наконец к укрытой под деревьями маленькой пристани у низкого берега Кладбищенского Острова. У нее едва хватило времени на то, чтобы прикрепить к причалу лодку и взять из нее снятую одежду, как буря всем бременем навалилась на вспенившуюся под темным небом воду. Вихрь трепал золотые волосы девушки, вырывал одежду из ее рук, обвивался вокруг ее белого тела. Она забежала за плоский камень, торчащий из зеленой травы, и, борясь с ветром, стала поспешно одеваться. Первые теплые капли дождя упали на ее непокрытые плечи.

Она бежала под проливным дождем, вслепую пробираясь по знакомому бездорожью между деревьев, неожиданно оказавшихся перед ней в полумраке, в блеске молний перескакивая камни, спрятавшиеся в траве, соскальзывая с залитых водой пригорков. Около курганов, где, согласно преданию, лежали останки первых людей, прибывших на Луну, она снова повернула в сторону моря и вбежала на вершину невысокого холма, спрятавшегося между скал.

Под одной из них открывался вход в большую пещеру. Ихезаль вошла в нее и остановилась, судорожно дыша вздымающейся грудью. Вода стекала по волосам и легкой одежде, прилипшей к ее стройному телу.

Из боковой каморки высунулся старик и посмотрел в серый полумрак пещеры.

— Это ты! — воскликнул он. — Я уже беспокоился о тебе…

— Я немного задержалась, дедушка, — ответила она, — но раньше я не могла отплыть, чтобы меня не выследили.

Малахуда взял ее за руку и потянул вглубь за собой.

В одной из галерей пещеры он устроил себе жилище пустынника. Старый первосвященник спал на охапке шкур, подобно полудикому рыбаку из окрестностей Перешейка; стульями и столом ему служили большие камни. В углу виднелась сложенная из камней печь, которая, видимо, обогревала пещеру во время ночных холодов.

Ихезаль, забыв об усталости и промокшей одежде, всматривалась в деда при тусклом свете, пробивающемся откуда-то сквозь трещины в своде. Он показался ей постаревшим, погрустневшим — и вместе с тем величественным, несмотря на то, что стоял теперь без атрибутов священнослужения и власти, которые оставил в тот день, когда приветствовал пришедшего Победителя… Сердце у нее сжалось при виде его — и она невольно сравнила эту благородную, даже в добровольном заточении, полную величия фигуру с хитрым и алчным Элемом, к которому подсознательно чувствовала отвращение, возможно, ощущая его лицемерие в отношении Марека, скрываемое под видом покорности и уступчивости. Ей пришло в голову, что Малахуда, оставаясь первосвященником, мог бы теперь исполнять священную волю Победителя и щедрыми руками давать благословение новой эре в лунной стране. В ней поднялась обида, и вместо того, чтобы поздороваться с давно не виденным Малахудой, она воскликнула:

— Дедушка! Почему ты ушел и не хочешь вернуться?

Но старик не слушал ее слов. Как хороший хозяин, он засуетился по своей каморке и вынул откуда-то простую кожаную одежду.

— Разденься, — сказал он, — тебе нужно переодеться в сухое.

Одновременно когда-то белыми, а теперь мозолистыми от работы руками он начал поспешно развязывать завязки на ее одежде.

Девушка схватила его за руки:

— Нет, нет…

Он удивленно посмотрел на нее:

— Ты должна переодеться.

Ихезаль покрылась румянцем.

— Я переоденусь, дедушка, но там, за камнем, в укрытии.

Она видела, что старик, привыкший к невинному бесстыдству лунных женщин, совсем не понимает ее отказ, и добавила объясняющим тоном, покраснев еще больше:

— Я поклялась Победителю, которому служу, что никто не увидит меня нагой, даже женщина…

— Что это за нелепый обет! — проворчал Малахуда, далекий от мысли приписать этому какой-то эротический смысл.

Однако не стал возражать, и пока Ихезаль переодевалась в отдалении, он разжигал огонь, тлеющий в печке, чтобы приготовить пищу.

Через несколько минут внучка, переодетая в жесткую кожу, уже находилась рядом с ним, помогая ему ловкими руками.

Полуденная буря тем временем бушевала вовсю. В пещеру доносились глухие раскаты грома, казалось, будто ураган с грохотом открывает каменные двери, уже чувствовалось его холодное дыхание, казалось, еще минута и он проникнет внутрь и предстанет перед ними в обрамлении сверкающих молний… В короткие минуты затишья был слышен мощный, однообразный шум моря, которое билось о скалистый остров, терпеливо и уверенно, зная, что еще несколько веков, одно или два тысячелетия — и оно победит и эти остатки материка, прежде чем ему, в свою очередь, придется высохнуть и исчезнуть…

После короткого подкрепления старик уселся с внучкой на камне, покрытом мохнатой шкурой, и, сложив руки на коленях, заговорил:

— Я дал тебе знать, что нахожусь здесь сразу же после выступления в поход воинов, так как единственный мой доверенный человек, рыбак и сторож могил наших предков на этом острове, доложил мне, что есть приказ Победителя найти мое убежище и уведомить его о нем. А я этого не хочу…

Девушка хотела что-то возразить, но первосвященник знаком приказал ей молчать.

— Не прерывай меня теперь, — сказал он. — Я многое должен сказать тебе и хочу, чтобы ты выслушала меня внимательно.

Ты удивляешься тому, что я ушел. Я знаю, что некоторые думают: старик, привыкший к власти, не захотел делиться ею со звездным пришельцем и предпочел добровольное изгнание… Это не так. Я не буду объяснять тебе всех причин, которые вынудили меня скрываться, потому что слишком много пришлось бы рассказывать о зданиях, которые обрушились в одну ночь, и я не уверен, что ты правильно бы меня поняла.

Вы там уже встретили Победителя — я только жду его. Не так, как Хома, который, как мне доносят, этого признать не хочет и возвещает приход другого, истинного Победителя. Нет, я жду, чтобы тот, который прибыл, стал Победителем.

Когда я увижу, что он стал настоящим Благословением для Луны, я умру спокойно, а если потребуюсь ему для чего-либо — предстану перед ним. Теперь еще не время.

В последнюю ночь я вышел из пещеры и видел сани, полные молодых и самонадеянных воинов, быстро летящие на юг. Я буду ждать до тех пор, пока они не вернутся той же самой дорогой. Я признаю Победителя, если он возвратится, а не будет улепетывать от настигающего его врага.

Моя старость научила меня одной великой истине: каждое начинание является благословенным, когда его увенчает успешный и благой результат. Слишком много неудач и падений я видел в жизни, чтобы тешиться намерениями или ощущать благодарность и преклонение заранее за поступки, которые еще только должны быть совершены.

Однако я затосковал по тебе, потому что ты всегда была для меня утешением, единственный ребенок уже умерших детей моих, поэтому я и вызвал тебя, послав с известием сторожа здешних могил. Расскажи же мне теперь, как ты там живешь, и что видят твои глаза.

Ихезаль посмотрела в мрачную глубину пещеры и долго молчала, прежде чем заговорила:

— Дедушка, глаза мои видят теперь только одно… Они смотрят сквозь бурю, через бушующее море в страшную далекую страну и видят кровавую битву. Я слышу гром выстрелов и стоны умирающих, а сердце мое радуется и победную песнь поет, потому что это шерны устилают поля своими трупами, потому что это морцы стонут, пораженные в грудь выстрелами и словами Светлого.

Дедушка, я вижу его! Вижу, что он победно смеется, подобный молодому богу — и сердце мое плачет, что он не просто человек, как я!

Она упала лицом в колени деда и приглушенным голосом стала жаловаться ему:

— Дедушка! Вся кровь во мне кипит! Дедушка, я не знала, что бывает такой огонь, и вот он меня пожирает и сжигает, как полуденное солнце цветок. О! Лучше бы я умерла!

Малахуда ничего не ответил. Только сухими руками взял ее за голову и погрузился в тихое размышление. А она в это время плакала с рыданиями, разрывающими ее маленькую грудь, и только успокоившись, снова начала говорить:

— Почему ты не отвечаешь, дедушка? Я боюсь твоего молчания! Я предпочла бы, чтобы ты меня ругал или отодрал за волосы! Победитель говорил, что хочет дать новые законы людям, похожие на те, которые существуют на Земле, и что хочет сравнять женщину с мужчиной, чтобы она не была больше невольницей! Дедушка! Почему Победитель, раз он такой мудрый, не изменит лунных мужчин, чтобы были похожи на него, чтобы служить им и подчиняться было бы так сладко? Не свободы хочет мое сердце, не равенства, оно хочет быть отданным самому сильному, а он здесь только один, тот, который пришел на Луну с Земли! Почему он горячими устами не сожжет цветок моего тела? Ведь я же цветок прекрасный и душистый, самый душистый из тех, которые выросли на лунной планете, которая видится с Земли серебряной и светящейся, похожей на большую звезду… Неужели потому, что ему понравилось быть Богом, я должна умереть от пожара в крови?

Ведь я поклялась служить ему, но он во мне не нуждается! Я боюсь этого, дедушка, потому что я от безмерной любви готова его возненавидеть и добраться до его сердца, чтобы убедиться, такая ли у него красная кровь, как у меня…

Говоря это, она откинула голову назад и сверкнула белыми зубами, как золотая пантера, которая готовится к прыжку.

Старик медленно поднялся.

— Плохо, как плохо, — сказал он скорее самому себе, не глядя на внучку, — кто знает, может быть, мне следовало остаться там и проследить…

Он посмотрел на девушку, которая не отрывала взгляда от его лица, и грустно улыбнулся.

— Не за тобой, нет! Здесь слежка ничего бы не дала. Я уже знал, что ты погибнешь, еще когда ты вошла в сокровищницу и застала меня над книгами. Боюсь, что мне нужно было бы следить за ним, которого вы уже сегодня зовете Победителем, и которому сверх меры поклоняетесь. Потому что, думается мне, если он вправду победит и порядки, которые на Луне неправильно сложились, захочет, как хозяин, исправить, все обратится против него. Даже ты, даже ты! Но теперь уже поздно. Я выбрал другой путь и не поймаю уже в руки того, что выпустил из них.

Они еще долго сидели молча, тихо обмениваясь отрывистыми фразами, до тех пор, пока солнечные лучи, проникшие туда сквозь трещины, не возвестили им, что буря закончилась, и мир, освеженный струями дождя, снова радуется жизни.

Тогда Малахуда взял золотоволосую Ихезаль за руку, и они вышли на солнце. По свежеумытой траве, еще скользкой от дождя, ласкающей их босые ноги, они поднялись на вершину холма, издавна называемого Могилой Марты. Здесь был большой камень со следами букв, вырубленных, быть может, много веков назад, которых никто уже не мог прочитать…

Именно об этот камень Малахуда оперся рукой и сказал:

— Не знаю уже сегодня, правда это или нет, но в книгах написано, что в этой могиле лежит мать всего лунного народа, благословенная родительница первого мужчины и сестер его, а также прорицательницы Ады, которая в девичестве служила Старому Человеку. Но предание гласит, что Старый Человек не был отцом лунного народа, а только его опекуном… Конечно, некоторые утверждают, на основании каких-то бумаг из его сожженного дома, сохраненных в течение многих веков (не знаю, правда ли это?), что сюда его привела любовь к земной женщине, и что он страдал, пока не ушел на Землю… Почему ты не должна страдать?

Он говорил это прежним тоном жреца, привыкшего издавна слова, содержащиеся в Писании, применять для повседневной жизни, извлекать из них науку или утешение, но вскоре опомнился и понял: то, что он говорит, трудно применить в этой ситуации и переубедить… Впрочем, он сам не верил в то, что говорил…

Тогда он замолчал, особенно потому, что понял: Ихезаль его не слушает. Побледневшее лицо она повернула в сторону юга и вглядывалась в клубящиеся белые облака на горизонте, которые были похожи на войско, сражающееся в воздухе над морем в серебристо-серой дымке. Заметил, видимо, это сходство и Малахуда, потому что неожиданно сказал, думая о реальном сражении, которое в эти минуты, может быть, развертывалось в той стороне.

— А если Победитель погибнет?

В первый момент, услышав эти слова, Ихезаль побледнела еще больше, казалось, ни одной капли крови не осталось в ее теле, но сразу же после этого с улыбкой покачала головой.

— Нет! Он не может погибнуть!

Она сказала это с таким глубоким убеждением, что старик не нашелся, что сказать в ответ, только опустил свою седую бороду на грудь и задумался, глядя покрасневшими глазами на светлое и широкое море…

А в эти минуты в стране шернов Марек как раз отдыхал после захвата первого города.

Всю ночь их нес шальной порыв ветра, дующего в натянутые паруса. Руководствуясь показаниями компаса, они миновали острова, черневшие в свете звезд на сверкающем льду; некогда Нузар предостерегал его, говоря о горячих морских течениях, где вода не замерзает даже ночью… На простирающейся поверхности сани, растянувшиеся в широкую цепь, давали друг другу знать о себе блеском красных светильников, укрепленных впереди. Так они мчались без остановок и отдыха в течение одиннадцати земных дней…

Под утро, когда через сорок часов уже должно было взойти солнце, и серый свет начал распространяться со стороны востока, Нузар дал знать Победителю, что они приближаются к побережью. И Марек действительно заметил далекую, белую от снега линию на горизонте, тут и там прерываемую чем-то вроде башен.

Морец стоял около него и показывал рукой в сторону берега.

— Это их самый, большой город, в котором сегодня уже почти никто не живет. Половина его обвалилась в море вместе с грунтом, и когда на море затишье, можно увидеть утонувшие башни, над которыми плавают рыбы. Шерны ушли в глубь материка, дальше на восток. Вон там их поселок, где находится пристань…

Он показывал на едва видимую группу домов на побережье, у далеко углубившейся на территорию побережья затоки.

Сани, на которых ехал Ерет, начали приближаться к Победителю. Молодой воин был бледен, губы сжаты, но лицо спокойное.

— Победитель, — сказал он, — ветер несет нас прямо на поселок, через несколько часов мы будем там.

Марек отдал распоряжения. Сани, направляемые крепкими руками, заскрежетали, вся эскадра начала разворачиваться огромным полукругом по отношению к берегам затоки. Ближе всех к материку подошли сани, на которых размещалась большая часть воинов, которые в нужный момент обрушили огонь на спящий поселок шернов. Еще была видна пыль, поднимающаяся над падающими домами, а люди уже спешили снова зарядить свои пушки и вновь посылали туда разрушительный огонь.

Прежде чем захваченные во сне, обезумевшие от страха жители смогли отдать себе отчет в том, что происходит, утренний ветер уже подхватил нападавших и унес дальше, к тому месту, где, по словам Нузара, они могли без помех пристать к берегу.

Солнце уже вставало, когда все сани, вытащенные на берег, превратились в укрепленный лагерь.

Вдали уже показывались шерны, удивляясь неожиданному нападению, они изредка подлетали на тяжелых крыльях к лагерю и гибли от точных попаданий охраны. После этого они удалились, дав противникам некоторое время на отдых.

Марек знал, что им нужно спешить и не давать шернам время для того, чтобы опомниться, но он был вынужден ждать утренней оттепели, чтобы начать свою страшную охоту. Пока он держал свой лагерь в оборонительной позиции, а сам с интересом знакомился с окружающей его страной.

Она была обширной и плоской. Насколько он знал из рассказов Нузара, относительно небольшое количество шернов в настоящее время жило на Луне: большинство городов лежало в развалинах, вокруг простирались широкие пустые поля, потому что не было морцев для их обработки. Ленивые шерны неохотно брались за работу, считая это постыдным для себя.

Тем больше Марека удивляла их сила, благодаря которой они смогли подчинить себе более многочисленное, нежели они сами, племя людей.

Грунт был еще вязким и мокрым от растаявшего снега, когда Ерет обратил внимание Марека на приближающуюся толпу. Это шли морцы, согласно обычаю подставляемые шернами под первый огонь. Но до сражения дело не дошло. Несколько залпов огнестрельного оружия, направленных в плотную массу идущих, в мгновение ока ликвидировало их. Молодая трава, на глазах вырастающая из-под снега, почернела от множества трупов, упавших на нее. Люди пошли добивать раненых.

Это было страшное зрелище для Марека, который, видя в шернах звероподобные существа, не чувствовал угрызений совести при их убийстве, но содрогался при мысли о вырезании безоружных морцев, как бы то ни было, носящих человеческое обличье. Но он не мог позволить себе колебаний, поэтому отдал приказ, чтобы раненых лишали жизни быстро и без мучений.

Двух или трех слегка покалеченных морцев выбрал Нузар и, пообещав сохранить им жизнь, уговорил, чтобы они вместе с ним служили проводниками. Останки погибших были скормлены собакам, привезенным для упряжи.

Вскоре началась охота, которой так ждало кровожадное сердце Нузара.

Были приведены в движение сани, к ним привернули колеса, и весь лагерь медленно двинулся вперед. Иногда он останавливался, тогда из него выходили охотники. Марек шел впереди, держа при себе трех морцев и несколько собак с хорошим нюхом и привычкой к охоте, за ним шли воины, с руками на спусковых крючках, с быстрыми и зоркими глазами, внимательно наблюдавшие за каждым возвышением на земле. Если появлялся морец или шерн, его убивали и двигались дальше, к стенам обстрелянного утром поселения.

Солнце уже ярко разгорелось на небе, и море медленно колыхалось, набегая волнами на песчаный берег. От распустившихся удивительных лунных растений шел упоительный аромат, минутами была такая тишина, что Мареку хотелось лечь навзничь среди зелени и смотреть на огромное голубое небо, раскинувшееся над этим печальным и удивительным краем. Но лаяли собаки, или стрела морца втыкалась у его ног, и Марек поднимал оружие к лицу, чтобы уничтожить убегающего шерна, либо отдать приказ произвести залп по морцам, работающим в поле и еще не знающим о нападении. Жилища, которые попадались им по дороге, поспешно сжигались, а если они были из камня, старательно разрушались. Шерны до сих пор не выказывали серьезного сопротивления, казалось, что страна будет завоевана без лишних усилий и избыточных жертв, и род древних жителей Луны уничтожен под корень.

Тем временем приближался полдень долгого лунного дня. Во время самой большой жары Марек со своим отрядом остановился у стен города.

Новое поселение, заранее разрушенное снарядами, было совершенно пустым. Видимо, все его жители спрятались в старом городе, заброшенные и наполовину ушедшие в грунт стены которого ослепительно сверкали в полуденном солнце.

Победитель чувствовал, что здесь они встретятся с отчаянным сопротивлением. Он смотрел на разрушенные временем башни мощных очертаний, на арки и огромные ворота со сводами, часто разошедшимися по причине оседания грунта, за которыми город каменной волной сплывал к морю, чтобы, в конце концов, утонуть в его глубинах — и думал о сообщении, сотни лет назад переданном Старым Человеком, что и в Великой Пустыне есть похожие города — в развалинах и руинах.

Кто знает, какие сокровища, какие тайны хранит в себе этот погибший город? О чем он мог бы ему рассказать, если бы он не был вынужден через несколько минут превратить его в бесформенную гору развалин?..

На короткое мгновение ему пришла в голову мысль: отправить туда парламентария, Нузара например, и постараться спасти этот старый город от разрушения, но он сам посмеялся над этим. Какое тут могло быть понимание, какое согласие? Перед ним была дилемма: или люди будут вечно служить шернам на Луне, либо шерны будут истреблены все до одного. Опыт веков уже научил людей, что никакие договоры и соглашения с вероломными шернами ни к чему не ведут, так как в ту же минуту, когда они усматривали выгоду в нарушении этого соглашения, они без всяких колебаний его нарушали. Мог ли он предложить им выйти всем и добровольно утопиться в море, оставив свою планету пришельцам с другой звезды? Или он должен был забрать всех людей обратно на Землю? Иного выхода не было!

В то время, когда он думал об этом, его ловкие воины поспешно ставили орудия, разворачивая их сверкающие жерла к тихим и как бы замершим стенам города. От страшной солнечной жары в воздухе висело марево, превращающее камни в нечто нереальное, колеблющееся и на глазах меняющееся. Были минуты, когда Мареку казалось, что весь город — это только отражение какого-то сна в движущейся и полной блеска воде и вот-вот расплывется, как сон, на этом пустом морском побережье.

Он даже не заметил, как головой дал знак Ерету, спрашивающему, можно ли начинать? Только страшный грохот выстрелов отрезвил его. Он смотрел на выветрившиеся стены, которые падали под ударами снарядов, на мощные с виду башни, неожиданно шатающиеся у основания. Орудия ударили снова, с более близкого расстояния, и столб пыли поднялся вверх от падающих домов.

Одновременно у его ног послышался резкий крик Нузара. Он посмотрел в направлении, в котором указывала вытянутая рука морца, — и ему показалось, что тяжелая, низко плывущая черная туча движется на него с невероятной скоростью.

— Шерны! Шерны! — послышались крики воинов.

В одну минуту воины рассыпались, чтобы не представлять своей массой прекрасную цель для снарядов, пускаемых сверху шернами. Затрещало ручное оружие, зазвучали отдельные выстрелы. Из тучи шернов каждую минуту стали падать на землю тяжелые тела… Началась охота за пустившимися в бегство чудовищами.

Большая часть их спряталась в стенах города, и снова в ход были пущены орудия. Обстреливались еще стоящие дома, наполовину разрушенные башни и арки, построенные много веков назад, потом обстреливались развалины и в конце концов уже просто беспорядочная масса камней. Тем временем разразилась буря, которая, громыхая, помогала людям в деле разрушения.

Иногда из груды развалин вылетал какой-нибудь шерн, делая отчаянную попытку убежать, но сразу же падал, сраженный пулей, не успев даже долететь до кольца противников. Некоторые, охваченные безумным страхом смерти, взлетали над разбушевавшимся морем и погибали, падая в волны.

Победа была одержана убедительная — не был потерян ни один человек.

Однако когда Марек по истечении определенного времени хотел направить своих людей на дымящиеся развалины, чтобы обыскать их, Нузар схватил его за край блузы и покачал головой.

— Этих еще не следует убивать, — сказал он, показывая на ряды победителей, — они еще пригодятся тебе, господин.

Марек вопросительно посмотрел на него.

— Шерны еще там, они укрылись в ямах; подо всем городом тянутся глубокие пещеры. Кто войдет туда — погибнет.

— А входы в эти пещеры? — спросил Марек.

— Их много. Некоторые из них морцы замуровали, чтобы туда не поступала морская вода.

— Где они находятся?

— Взятые морцы безошибочно тебе укажут их. Они знают эти места слишком хорошо, потому что стены под ударами волн разрушаются и их нужно постоянно восстанавливать и ремонтировать.

Марек даже не стал ждать окончания бури. Море еще бушевало и бешено колотилось о развалины, когда, по приказу Победителя, поспешно закладывались мины, которые должны были устранить каменную преграду для волн.

В самом скором времени загремел мощный взрыв, и вверх взлетели брызги и осколки камней. Море на мгновение замерло, отброшенное назад, но в ту же секунду заклокотало и ринулось через освобожденный проход внутрь таинственных пещер.

Шерны, под угрозой затопления, начали выбираться из укрытий через боковые входы, где их безжалостно убивали, чтобы оправдать слова Писания о том, что на Луну придет Победитель.

А он сам, усевшись над развалинами, смотрел на море, успокоившееся после бури и в новом, ярком свете солнца, выглянувшего из-за туч, смотрел в глубину, на затопленный там город, единственный след того, что тут, на этих развалинах, когда-то жили живые существа.

Воины наконец-то смогли отдохнуть…

Какая-то удивительная птица с золотистыми крыльями вылетела из ближайших зарослей и, сверкая на солнце, начала кружиться над головой Победителя, все больше и больше расширяя круги.

IV

Сначала появилось сообщение, неизвестно откуда пришедшее, передаваемое людьми из уст в уста. Рассказывалось об удивительных победах Марека, и несмотря на то, что их одерживал Победитель, люди удивлялись и не очень этому верили, особенно потому, что никто не мог указать источник информации… Указывали на полудиких рыбаков из окрестностей Перешейка, которые в обществе какого-то сумасшедшего старика объявились поблизости от Теплых Озер: вроде бы один из их земляков, покинув войско, по неведомой причине вернулся домой и принес хорошие новости, но поскольку все эти новости шли из неизвестного источника, их принимали осторожно, хотя и внимательно выслушивали, поглядывая на Великое Море, за которым находилась страна шернов.

Этот поход людям, привыкшим за много веков к господству шернов, казался чем-то настолько неправдоподобным, что они до сих пор не могли освоиться с мыслью, что он произошел в самом деле, и вопреки благоприятным известиям, ожидали неудачи, бегства воинов и нападения преследующих их шернов. Уже были такие, которые отсутствие точных сообщений объясняли гибелью смелых безумцев и злословили на счет Победителя, еще недавно чрезмерно ими восхваляемого…

И когда наконец в сером свете наступающего утра на берегу замерзшего моря появилось двое саней, народ с тревогой вышел навстречу прибывшим, не смея даже спросить их, не последние ли они из тех, кто остался в живых и еще успел избежать разгрома. Но из саней вышли люди усталые, но веселые и, смеясь, направились к городу, приветственно махая руками… Раздался вздох облегчения, и все кинулись к ним навстречу, окружая их шумным и любопытствующим кольцом… Они рассказывали вещи совершенно неслыханные: как Победитель триумфально движется через земли шернов, безжалостно истребляя их население, как он покорил уже все города, расположенные на побережье и на равнинах, наполнив страну смертью и страхом, а теперь отправился на юг, в горы, поднимающиеся к полюсу, где в недоступных городах укрылись оставшиеся в живых шерны. А их он послал сюда, чтобы они привезли запас боеприпасов, которые были уже на исходе.

Толпа, охваченная безумной радостью, подняла прибывших на руки и триумфально с громкими криками понесла их к храму.

Утро было морозным, и половина снега еще не сошла, когда это все произошло. Большинство жителей поселения при Теплых Озерах еще спали или в закрытых домах ждали теплых лучей солнца. Однако нарастающий шум разбудил их, и они выходили из тихих домов с еще не пробудившимися ото сна глазами, но, услышав, что происходит, присоединялись к толпе, которая в такой ранний час заполнила уже всю площадь перед храмом.

Элем, услышав шум из своего дворца, сразу подумал, что это вернулся Победитель, и поспешно приказал облачать себя в одежды первосвященника, но Севин доложил ему, что это всего только посольство, прибывшее с радостной вестью. Поэтому, не дожидаясь, пока его оденут, он вышел в домашней одежде с наброшенным на плечи мехом — и с порога потребовал, чтобы послы сначала поклонились ему и доложили, как обстоят дела. Они, однако, видимо, по поручению Победителя, отправились искать девушку с золотыми волосами и, найдя ее в переходе из старого дворца в храм, упали перед ней ниц и вручили ей дорогие подарки. А именно: розовый жемчуг, содранный со старинных торжественных одежд шернов, предметы, вырезанные из кости, золотые украшения, похожие на удивительные цветы.

Ихезаль молча приняла подарки с одной только бледной улыбкой на губах, а когда все руки были уже заняты драгоценными предметами, послам вдруг показалось, что в ее глазах загорелся какой-то злой отблеск, подобный отблеску стали. Но она быстро опустила ресницы, милостиво и обольстительно улыбаясь, и обратилась к удивленным послам:

— Неужели вы не привезли мне того, что для меня ценнее всех самых дорогих вещей, ценнее этого розового жемчуга? Неужели никто не взял с собой для меня того, что краснее всего на свете и, как колокол, звонит в стране шернов? Почему вы не привезли мне самого дорого подарка, который я хотела бы иметь?

Так она говорила, не помня себя от волнения, а когда послы стали допытываться: что же это такое? чего бы она желала получить? Уж они постараются доложить об этом Победителю, она добавила совершенно непонятные слова:

— Я бы хотела получить его сердце, его алое сердце!

Среди послов был один молодой юноша, почти мальчик, который сам попросил у Марека о возвращении, соскучившись по семье. Он с самого начала — видимо, с восторгом — смотрел в лицо Ихезаль, а когда она кончила говорить, он неожиданно выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в себе в горло. Кровь из раны полилась потоком, и он в судорогах упал на пол.

Возникло замешательство. В неслыханном удивлении послы кинулись к нему на помощь, но он жестом отстранил всех, глядя с угасающей улыбкой в лицо золотоволосой девушки… Только когда Ихезаль, преодолев отвращение, склонилась над раненым, он с трудом прошептал хриплым голосом:

— Я должен был умереть, потому что понял слова твои и, оставшись жить, выполнил бы твое желание!

Больше ему ничего сказать не удалось. Ихезаль также его ни о чем не спрашивала. Она отвернулась от умирающего и, слегка пожав плечами, отошла вглубь с выражением жалости и неудовольствия на лице.

Ее собственные слова и смерть, которая непосредственно после них наступила, показались ей чем-то отвратительным: теперь у нее было впечатление, что это не она сама, а какой-то злой дух говорил ее устами, глаза ее налились слезами, а сердце наполнилось неукротимой любовью к тому далекому и ясному богу… Горсть холодных жемчужин она прижала к груди, шепча исступленно:

— Нет, нет, нет! Пусть твое сильное сердце бьется и живет, пусть лучше я погибну от тоски! Я первая отдала бы твоего убийцу на муки вечные, о любимый! — и хорошо, что этот юноша сразу же наказал себя, осмелившись подумать о том, что я сказала!..

Одновременно в ее глазах возник образ подвешенного Авия: четыре кровавых глаза и черные крылья на полированной стене пониже золотого Знака Прихода. Она почувствовала непреодолимое желание взглянуть в эти страшные и зачаровывающие глаза, чтобы увидеть в них огорчение при виде присланных ей даров…

Машинально, не думая о том, что делает, она спустилась по лестнице и отворила дверь темницы.

Авий поднял голову. А она медленно, не спеша зажгла все светильники и под потолком и на стенах, и начала молча играть розовым жемчугом, пересыпая его из ладони в ладонь, радуясь тому, что ее ногти похожи на него и блеском, и цветом. А потом неожиданно кинула несколько жемчужин в лицо чудовищу и громко, серебристо засмеялась. Авий втянул голову в плечи и следил за ней горящими глазами. Ихезаль подошла к нему еще ближе.

— Что, узнаешь? — сказала она, показывая ему золотые украшения, присланные ей Победителем из-за моря.

На губах ее играла невинная улыбка.

Он узнал драгоценности, которые она пересыпала перед его глазами — и на мгновение его лоб затянулся темно-серой, мутной краской и погасли кровавые глаза, прикрытые веками. Вскоре, однако, он снова открыл их и быстро взглянул на девушку.

— Узнаешь? — повторила она. — Это для развлечения прислал мне всемогущий Победитель в знак того, что он с победой прошел вашу страну и поразил шернов своим оружием! Он завоевал города и истребил их жителей! Разрушил стены, а башням приказал упасть к его ногам! Пусть будет благословен Победитель, истребитель шернов, и благословенна звезда Земля, которая его прислала!

Что-то вроде усмешки появилось у ороговевших губ чудовища.

— Да, — сказал он через минуту, — сильный человек, которого вы называете Победителем, действительно прошел через нашу страну и разрушил города наши, а жителей их поубивал. Вижу в твоих руках драгоценности, часть несметных сокровищ наших, которые мы собирали веками с тех пор, когда людей еще не было даже на Земле, и она светила нам ясно, как солнце… Прошел ваш Победитель над морем и через равнину, но дальше произошло то, о чем ты не говоришь, а я знаю: он дошел до высоких гор и остановился перед ними, бессильный! Не поможет ему ни огнестрельное оружие, ни железные столбы, бьющие огнем: остановился ваш прославленный Победитель перед высокими горами, где города шернов расположены на вершинах скал и внутри их! Он смотрит наверх, как собака, у которой из-под носа ускользнула уже настигнутая птица, взлетев на ветку высокого дерева. Вот какова мощь вашего Победителя, вот какова его сила! Широкие крылья шернов поднимают их сегодня, как и много веков назад, на вершины скал, в неприступные дома, откуда они могут смеяться над врагами и их непомерной спесью!

Шерн рассмеялся своим скрежещущим голосом, прикованный железными цепями к стене, и уставился кровавыми глазами на девушку, руки которой медленно опали вдоль бедер, рассыпая розовый жемчуг на каменный пол темницы.

— Кто вы такие, существа жалкие и несовершенные? — снова начал он через минуту. — Кто вы такие по сравнению с нами? Хвалитесь своим умом, а мало чем отличаетесь от собак, которые размножаются здесь, на Луне, подобно вам. Прибыл к вам человек с Земли и рассказывает о событиях и изобретениях, которые там существуют…

Мы давно уже прошли через все это, мы, шерны, и уже успели забыть обо всем, придя к мудрому выводу, что нужно только жить и приказывать другим работать за себя! Иди! Расскажи своему Победителю, пусть он пойдет в Великую Пустыню и обыщет развалины городов, которые превращаются там в пыль, — и узнает, о чем мы знали много веков назад, когда на Земле еще не существовало жизни! Пусть приделает себе крылья и завоюет за морем наш самый большой город, на скалах расположенный, пусть научится читать книгу, которая там укрыта, книгу, написанную красками — и убедится, что мы уже знали о Земле, когда мы ей даже не снились, и какой груз знаний уже отбросили, как ненужную вещь! Все то, чем вы стараетесь нас покорить, то, чем сейчас хвалитесь на Земле, что считаете самым ценным и только вам присущим!

Девушка слушала поток этих скрежещущих слов со странным ошеломлением, не смея оторвать глаз от фигуры шерна, который показался ей внезапно не только страшным, но в то же время каким-то высшим существом… Он, видимо, заметил это, потому что его глаза блеснули нескрываемой гордостью, неприличной для военнопленного, и насмешливо сказал:

— Какое имеет значение временное преимущество вашего Победителя? Если он не вернется на Землю, то сдохнет здесь, а вы будете нам служить по-прежнему!

Он замолчал и впился пронзительным взглядом в изменившееся лицо девушки.

— Племя человеческое будет служить нам, исключение будет сделано лишь для той, которая захочет стать госпожой и пойдет добровольно за шерном в чудесный город, построенный в горах, чтобы там с ним вместе управлять и иметь морцев, более послушных, чем собаки, и людей, выбранных для услуг, а еще несметные сокровища, сверкающие ярче, чем звезды в ночи! Царить там будет человеческая женщина, выбранная шерном — будет царить с той минуты, когда поймет и узнает, что нет ни добра, ни зла, которое придумали слабые люди, нет ни правды, ни лжи, ни наказания, ни награды, есть только одна сила, сосредоточенная в высшем творении мира — в шерне!

Испуганная Ихезаль, собрав все силы, отступила, дрожа всем телом от странного, непонятного для нее самой чувства…

— Подойди! — крикнул Авий.

Она громко закричала и бросилась к двери. На лестнице она упала, обессиленная, и разразилась рыданиями.

Придя в себя, она услышала голоса множества людей, наполнявших храм. Ей доставило облегчение, что она здесь не одна, и, поднявшись, она почти с радостью побежала, чтобы смешаться с толпой.

На амвоне, давно пустующем, снова стоял первосвященник Элем и пересказывал собравшимся слова послания от побеждающих воинов, привезенные из-за моря. Он славил силу и храбрость человеческого племени, славил его превосходство над всеми остальными творениями в мире, одновременно говоря о звериной темноте и дикости обреченных на погибель шернов… Голос его, не слишком громкий, но пронзительный, резко отдавался между колоннами храма, вызывая иногда сильно произнесенным словом звучащее где-то под куполом эхо.

Он говорил долго и в конце концов закончил гимном в честь веками ожидаемого Победителя, который прибыл с Земли, а когда исполнит свое предназначение, снова вернется на Землю. Когда он перестал говорить, наступила минутная тишина — и тогда от входа в храм неожиданно прозвучал голос:

— Неправда! Неправда! Победитель не прибыл!

Все лица повернулись в ту сторону. На широком основании колонны, прислонившись к ней спиной, стоял старик в старой одежде Братьев Ожидающих, с наголо обритой головой и пылающими глазами. Худую руку он поднимал над головами людей и, потрясая ей в воздухе, кричал, не помня себя:

— Неправда! Лжет Элем, предатель, опозоривший орден! Победитель не прибыл на Луну! Это говорю я, последний и единственный из Братьев Ожидающих! Этот победитель — фальшивый! Мертвые не встали, не встали мертвые!

Начался шум и всеобщее замешательство. Большинство со страхом слушали слова старца, как слова пророка, стоящего на пороге смерти, другие бросались к нему с ненавистью, чтобы стянуть его и выбросить за двери храма. Однако ему на помощь подоспели полудикие жители из окрестностей Перешейка. Они заслонили его мощными телами, крича:

— Правду говорит пророк Хома! Прочь Элема! Прочь фальшивого Победителя!

У дверей началась драка, и рыбаки, несмотря на отчаянное сопротивление, вынуждены были покинуть храм вместе со старым Хомой, выброшенные наружу. На площади они, однако, окружили монаха плотным кольцом, а он, поднятый на их плечи, снова начал говорить:

— Проклятие Луны лжи и лицемерию! Орден священной девицы Ады растоптан ногами, а тело ее сожжено в прах! Ограблена сокровищница и осквернена шерном, запертым в месте, где хранилось Слово! Бедствия падут на Луну из-за этих грехов! Неприятель прислал сюда фальшивого Победителя, который увел всех людей, чтобы они больше уже не ждали! Несмотря на сражения, о которых вы слышите, он не принесет избавления — придет еще худшая неволя, еще большее зло и угнетение!

Люди с ужасом слушали его, однако в ту же минуту послышался мерный звук шагов стражников, присланных первосвященником. Они, обученные Победителем, двигаясь плотным строем, в мгновение ока расчленили толпу и, отрезав Хому от его защитников, окружили его, как железным кольцом. Защитники старца собирались начать отбивать его, но он сам сделал знак, чтобы они не мешали ему принять мучения. Тогда стражники заковали его худые руки в цепи и повели к новому дворцу первосвященника.

Он сам, первосвященник Элем, уже сидел внутри, пройдя через крытую галерею, соединившую с недавних пор его дворец с храмом, и разговаривал с Севином. Его приспешник стоял перед ним с виду покорный и испуганный гневом хозяина, но его хитрые глаза часто с пониманием смотрели на разбушевавшегося первосвященника, говоря больше, чем уста.

— Почему ты не исполнил то, что я приказал? — кричал Элем. — Почему позволил Хоме прийти сюда?..

Севин низко склонил голову.

— Ваше Высочество, вы несомненно правы и всегда отдаете мудрые приказы, но в этом случае трудно было исполнить их, потому что Ваше Высочество не позволило арестовать Хому…

— Существовала тысяча способов, чтобы его задержать!

— Конечно. Это моя вина, как начальника полиции Вашего Высочества, что я не смог найти среди этой тысячи ни одного результативного… Впрочем, дальнейшее пребывание этого безумца среди рыбаков грозило серьезной опасностью. Его последователи усиливались и объединялись, на теле нашего государственного устройства мог образоваться нарыв. Поэтому мы позволили ему переходить с места на место и везде разбрасывать зерна, это лучше, нежели он ожидал бы урожая в одном месте. Теперь все зависит от воли Вашего Высочества. Мы можем вытоптать эти редкие ростки или позволить им разрастись, если Ваше Высочество признает это разумным… Хома выполнил свое предназначение, и сегодня он в наших руках. Признаюсь даже, что умышленно позволил ему сегодня дойти до храма, именно сегодня, когда в дошедших до нас сообщениях из страны шернов мы имеем опровержение словам этого безумца…

Элем задумался. С минуту он сидел неподвижно, разглаживая белыми руками длинную черную бороду, и смотрел на Севина — уже, разумеется, без гнева, даже с некоторым удивлением. Начальник полиции стоял опустив глаза, на губах у него играла едва уловимая усмешка.

— Пусть его приведут сюда, — приказал неожиданно Элем. — Я хочу поговорить с ним наедине.

Севин поклонился и вышел, и через несколько минут солдаты привели в зал старика с закованными руками. Первосвященник дал им знак, чтобы они удалились, оставив его с узником.

Хома стоял с нахмуренными бровями и высоко поднятой головой, с удовлетворением ожидая мучений, которые он предрекал себе с давних пор. Он непомерно удивился, когда увидел, что первосвященник дружески приближается к нему и совсем не угрожающим, а доверительным жестом кладет руку ему на плечо. Тень сожаления промелькнула по его морщинистому лицу — однако он сразу подумал, что, наверное, его слова тронули твердокаменное сердце первосвященника и что наступила подходящая минута, чтобы окончательно смягчить его. Он поднял окованные цепями руки и заговорил:

— Несчастья падут на Луну, каких до сих пор еще не было! Шерны опоганят всех женщин наших, потом высохнет море, а поля перестанут приносить урожай. Все будут поочередно умирать, раз не стали ждать истинного Победителя, воскресителя мертвых, а дали обаламутить себя самозванцу! Голодная пустыня выйдет из границ своих и погребет под собой страну, где жили люди, чтобы даже следа не осталось от этих грешников!

Он говорил долго, придумывая все новые и новые кары и угрозы, пока наконец замолчал, измученный, надеясь, что уже достаточно тронул сердце первосвященника. Его только удивляло, что Элем не падает на колени перед ним и не кается. Рыбаки, выслушав даже четвертую часть таких угрожающих слов, давно бы уже бились головами об землю, раскаиваясь не только в совершенных грехах, но и в тех, которые им до сих пор даже не снились.

Элем спокойно и внимательно, хотя со странной усмешкой на губах, выслушал слова пророка — казалось, что он оценивает в уме их значение и доходчивость.

— Неплохо, неплохо! — сказал он, похлопав Хому по плечу. — Я даже не думал там, в Полярной Стране, что ты такой оратор, то есть я хотел сказать: пророк!

Хоме такое поведение первосвященника показалось непристойным, однако, не желая отталкивать в самом начале тянущуюся к нему душу, он не ответил ни слова, взвешивая в уме, каким путем вести дальше дело обращения.

Тем временем Элем уселся и приказал ему приблизиться. Пророк невольно, благодаря усвоенной в течение многих лет покорности по отношению к главе ордена, подошел к нему и уже готов был отдать ему поклон, как вдруг вспомнил о своем изменившемся в настоящее время положении. Однако у него не было времени на дальнейшие размышления, так как первосвященник неожиданно спросил его:

— Скажи мне, какие у тебя основания говорить, что прибывший с Земли Победитель не является истинным Победителем? Только не пророчествуй, а отвечай ясно и по порядку.

Хома вытянул руки, насколько ему позволяли кандалы, и начал считать на пальцах:

— Прежде всего, не встали мертвые, чтобы приветствовать его, как написано. Во-вторых, не наступил вечный день, и ночь по-прежнему опускается, вопреки предсказаниям древних пророков. В-третьих, не расступилось Море, чтобы открыть ему дорогу в страну шернов. В-четвертых, он побеждает шернов не сам, а приказывает сражаться с ними людям. В-пятых… не встали мертвые…

— Это уже было! — воскликнул Элем. — Придумай что-нибудь новое!

Хома рассердился, и снова его охватило желание пророчествовать, тем более, что это было легче, чем кропотливо считать. Однако теперь первосвященник уже не слушал его так терпеливо, как раньше. Он достаточно грубо прервал поток его слов и вызвал стражников, чтобы они отвели его в тюрьму.

— И придумай что-нибудь получше на всякий случай! — громко крикнул он ему вслед.

После этого солдаты вывели пророка из дворца, он стал сопротивляться, не потому, что хотел остаться здесь дольше, а из принципа, предчувствуя, что его мученичество уже начинается. Он снова был почти горд, когда его поместили в сухую и светлую камеру и предоставили все удобства, которые требовались при его здоровье и возрасте. Оглядевшись в своем новом месте жительства, он удивленно покачал головой и робко спросил стражника через окошко в двери: когда его будут забивать камнями? Стражник громко рассмеялся и посоветовал ему, чтобы он съел кусочек хлеба, который лежит на столе, потому что, наверное, голоден. Хома по привычке стал обращать его, уговаривая отречься от фальшивого Победителя, но стражник хотел спать и не особенно прислушивался к его словам. Вскоре он зевнул и заснул в тот момент, когда старик был только на середине своей проповеди о неизбежном и страшном конце лунных жителей.

Тем временем перед дворцом на площади стоял Севин и разговаривал с людьми, по удивительной логике толпы, возмущенными как выступлением Хомы, так и его пленением…

Приспешника первосвященника приветствовали криком и градом оскорблений, однако он пресекал эти вспышки спокойно, с застывшей на худом лице улыбкой, и когда наступила тишина, он немедленно воспользовался ею и закричал:

— Его Высочество первосвященник Элем прислал меня, чтобы узнать о вашей воле относительно судьбы арестованного старика!..

Эти слова произвели удивительное впечатление. Народ привык обычно узнавать о воле первосвященника и тогда уже больше не колебался относительно того, что должен делать: если был в хорошем настроении, слушал, если в плохом — отвечал громко и крикливо. Вопрос Севина привел толпу в полное замешательство. Сегодня все хотели поступить наперекор Элему, но было неизвестно, каковы его намерения.

Крики прекратились, вместо этого начались раздоры в маленьких группах, на которые разделилась толпа. Севин и это спокойно пресекал и наконец сказал, несмотря на то, что толпа еще не объявила своей воли:

— Его высочество будет рад, что его воля в точности совпадает с вашей. А он постановил именно то, чего вы требуете: допросить Хому, который сейчас удобно размещен во Дворце, а потом отдать его вам, чтобы вы сами свершили над ним свой суд…

Толпа разошлась, восхваляя Элема.

Под конец этого долгого дня Ихезаль снова навестила Малахуду. Когда она рассказала ему обо всем, что произошло, старик мрачно задумался.

— Я не должен был допускать, — сказал он через некоторое время, — чтобы Элем взял колпак первосвященника. Произошла ошибка.

Но на замечание девушки, что все еще можно исправить, что достаточно ему показаться толпе, чтобы его снова приветствовали как господина, он протестующе покачал головой.

— Я уже говорил тебе один раз и теперь повторяю: слишком поздно! Появившись сейчас, я только еще больше осложнил бы положение. Я должен ждать здесь — в укрытии.

Ихезаль не настаивала. Вообще, в этот день она была странной: глаза ее смотрели на мир как бы из-за какой-то дымки, губы побледнели и дрожали…

Когда перед наступающим вечером она возвращалась через холодное море, повернувшись лицом к золотому, заходящему солнцу, щеки ее горели нездоровым румянцем, откуда-то изнутри просвечивающим через белую кожу, а черные глаза, обведенные темными кругами, казались еще глубже, чем обычно.

Пристав к берегу, она услышала гул толпы, все еще находящейся на площади и перед домами: клятвы, призывы, песни, ругань, все то, что наполняло сегодняшний день, — и губы ее сжались в гримасе непреодолимого отвращения. Она закрыла глаза, стараясь вызвать перед собой образ Победителя, но вопреки ее воле под опущенными веками замаячила только крытая черная тень шерна Авия, уставившегося на нее четырьмя глазами, пылающими кровавым огнем.

V

Все произошло именно так, как предсказывал шерн Авий.

Равнинную страну, расположенную между берегом Великого Моря и горами, поднимающимися поблизости от южного полюса, Победитель завоевал полностью. Он уничтожил около тридцати городов и перебил шернов, так что на этой территории их совсем не осталось. Долгих четырнадцать лунных дней прошло с той минуты, когда воины высадились на таинственном берегу, и до сих пор воинское счастье шло за ними вслед. Но на четырнадцатый день, через год с лишним (если считать по земным меркам), год трудов и постоянных сражений, они очутились вдали от моря, в стране горной и недоступной.

Солнце здесь стояло днем довольно низко, описывая на небе пологий полукруг, и ночью долго светилась вечерняя заря, свидетельствующая о том, что дневное светило спряталось неглубоко за линией горизонта. Дни были менее жаркие, а ночью мороз докучал не так сильно.

Огромные кольца гор возвышались перед ними, как крепости. Над непроходимым поясом лесов и зарослей, покрывающих подножия, блестели на солнце крутые зеленые луга, покрытые глубокими расселинами… А выше был уже один сплошной камень, изорванный острыми скалами и накрытый сверху сверкающей ледяной короной…

Рядом с этими гигантскими кольцами возвышались покрытые лесом холмы, низкие и широкие.

На узких, зеленых долинах между горами нельзя было найти ни одной живой души. Тут и там встречались только брошенные жилища, преднамеренно разрушенные. Однако развалины эти выглядели довольно неказисто, видимо, это были только пастушеские шалаши, поспешно и без сожаления уничтоженные при отступлении перед неприятелем.

Но куда спрятались шерны? Марек невольно посмотрел на эти мощные природные каменные твердыни, которыми страна шернов была покрыта к югу, насколько мог охватить глаз. Горы тянулись за горами, гигантские укрепления, грозные и неприступные. И Победитель понял, что здесь его триумфальный поход должен закончиться, что с этой минуты единственная его задача — до такой степени не давать покоя шернам в их недоступных чертогах, чтобы они сами наконец потребовали мира…

Он нахмурился и уселся на камне, глядя на удивительную страну перед собой… Мир с шернами! Мир с шернами! Он знал, что это равносильно поражению, потому что не принесет никакой выгоды, и ничего людям не гарантирует… Когда он улетит отсюда, шерны снова войдут в силу, и вновь начнут беспокоить людей, не заботясь об обещаниях, которые он сумеет с них получить. Какое-то время их будет сдерживать память о страшном поражении на равнинах и угроза имени Победителя, но потом? Потом? Не захотят ли они жестоко отомстить за неожиданное нападение?

Дав людям огнестрельное оружие, Марек оставил себе тайну производства взрывчатого вещества — при этом он собирался, возвращаясь на Землю, после полного истребления шернов забрать с собой и оружие, чтобы лишить людей возможности использовать это в братоубийственных войнах…

Но теперь он видит, что полностью истребить шернов не удастся. Что же тогда? Нужно будет дать людям на будущее достаточно средств для борьбы, нужно будет научить их изготовлять взрывчатые вещества и, улетев отсюда, постоянно думать, какие гибельные результаты могут эти знания принести людям серебряной планеты…

Он беспокойно оглянулся назад, на пройденные обширные равнины, тянущиеся отсюда к далекому морю, над которым плыло солнце, низко склонившееся над горизонтом. Оставить эту покоренную страну — значило бы дать возможность шернам снова занять ее, восстановить свои силы на этих плодородных нивах, которые, видимо, были их житницей… Тогда весь поход был предпринят напрасно, и лучше было бы его не начинать… А если привести сюда людей из-за моря? Разделить между ними эти поля? Помочь им выстроить дома и поселения?

И все-таки когда он, Победитель, уйдет отсюда, они окажутся первыми жертвами мстительных шернов! На многие века, быть может, навсегда, эти люди были бы обречены на военную жизнь, с руками, сросшимися с оружием, с бдительными глазами, постоянно вынужденными следить, не направляется ли на них вражеское войско со стороны недоступных гор. И кто знает, смогут ли они обосноваться здесь, отделенные морем от своих собратьев, предоставленные собственным силам в непосредственной близости от шернов? Кто знает, не станут ли со временем мужчины, поселившиеся здесь, невольниками шернов? Не вынуждены ли будут их женщины рожать морцев для нового угнетения рода человеческого? Люди, живущие в старых городах за морем, вместо того, чтобы помогать своим братьям, не станут ли со временем брезговать ими, как существами нечистыми, враждебно относясь к тем, которые должны будут стать преградой, отделяющей род человеческий от шернов.

И это было бы Благословением, которое ожидаемый Победитель принес лунным жителям? И это был бы подвиг, за который будущие поколения стали бы восхвалять его имя?!

Марек вскочил и посмотрел на возвышающиеся перед ним горы. Нет! Здесь остановиться нельзя! Начав игру, нужно довести ее до конца: либо победить окончательно, либо пасть в борьбе — другого выхода нет!

Он вызвал Ерета и Нузара. Когда они пришли, чтобы выслушать его распоряжения, он прежде всего обратился с вопросом к морцу:

— Где находятся шерны?

Нузар поднял на него удивленные глаза, не зная, спрашивает Победитель потому, что действительно хочет получить ответ, или потому, что хочет еще раз испытать его.

Помедлив, он показал рукой в сторону гор.

— Там…

— Чтобы туда попасть, нужно иметь крылья, как у них, шернов. Скалы неприступны.

Победитель задумался. Тогда морец, убедившись, что отвернувшийся Ерет их не слушает, встал на камень и шепнул Мареку:

— Может быть, сейчас уже время… изменить, господин? Шерны уже спрятались: мы могли бы теперь начать охоту на людей.

Марек, даже не отвечая, отослал его движением руки. А потом посмотрел на Ерета.

— Ну что?

Ерет неуверенно пожал плечами.

— Нужно иметь крылья…

Говоря это, он смотрел в лицо Мареку. А тот все молчал, только брови медленно стянулись у него перед глазами. Потом наконец он решительно заявил:

— Значит, у нас будут крылья. Наша воля станет нашими крыльями.

Лицо Ерета прояснилось. Быстрым движением он склонился к ногам Марека.

— Ты в самом деле для нашего блага прислан в этот мир, Победитель!

Вскоре только что разбитые палатки уже складывались и велась подготовка к дальнейшему походу. Марек понимал, что прежде всего он должен продемонстрировать шернам свою силу, напав на них и разгромив их там, где они чувствовали себя в полной безопасности. В этих кольцевых горах, без сомнения, находились их тайные города, но которую из этих скалистых преград необходимо было преодолевать? Или шерны жили везде? А если после неслыханного труда, преодолев с воинами эту преграду, они увидят перед собой только пустую котловину?

Расспрошенные морцы, которых некогда подобрал Нузар, не могли дать определенного ответа. Они были не из этих мест, поэтому давали противоречивые и путаные показания… Умозаключения тоже ни к чему не привели. Если бы шерны в этой стране издавна подвергались нападениям, они выстроили бы свои города в центре самых недоступных гор, но если здесь всегда царил мир и не было необходимости укрываться от врагов, что могло вынудить их выбирать труднодоступные места? Почему бы им не поселиться на этих пологих, покрытых лесом холмах? С другой стороны, однако, они могли теперь, оставив старые поселения, укрыться от нападения в горах, дающих им надежное и безопасное укрытие.

Во всяком случае Марек почувствовал, что перед ним проблема, которую одними размышлениями разрешить не удастся. Нужно будет пробовать, искать, узнавать. С этой невеселой мыслью он отправился в сторону южного полюса, предоставив пока дальнейший выбор пути случайности.

В течение дня им удалось обойти обширное, покрытое лесом подножие одного из горных колец, и перед заходом солнца они остановились в том месте, где этот вал прерывался, как бы открывая широкие ворота для удобного пути внутрь. Это была гигантская котловина, несколько заглубленная по отношению к окружающей ее почве, на ней изредка рассыпанные холмики, не соединяющиеся друг с другом, и несколько тихих и лишенных жизни прудов.

Долгая, хотя и не слишком морозная ночь была проведена у этого входа, в постоянном ожидании нападения шернов. Но они не появились. Поэтому с первым светом дня, едва серый контур гор обрисовался на звездном небе, Победитель повел свое войско внутрь котловины.

Они прошли ее вдоль и поперек, исследуя каждый бугорок. Однако были найдены только брошенные поселения, как и там, в завоеванной стране, поля, недавно обработанные, и следы поспешного бегства… Шерна они не встретили ни одного…

Не подлежало сомнению, что обитатели здешних мест затаились поблизости и готовятся к обороне. Взгляд Марека невольно обратился на гигантское, скалистое кольцо, возвышающееся напротив этих ворот по направлению к югу. Несколько десятков километров отделяли хилый отряд завоевателей от этой непоколебимой твердыни, которая сверкала перед ними в ярком свете утреннего солнца.

Победитель поднял руку и показал Ерету на возвышающуюся до самого неба вершину.

— Я поведу вас туда.

Юноша склонил голову в знак послушания.

— Мы пойдем за тобой куда угодно, — сказал он.

И началось трудное восхождение. С северной стороны стены, возвышающиеся над лесом, показались Мареку такими неприступными, что он решил, несмотря на потерю во времени, обойти кольцо в поисках такого места, по которому легче было бы попасть внутрь. Но чем дальше они продвигались, тем выше вздымались скалы, и у Марека создавалось впечатление, что он вместе со своими людьми идет вокруг неприступной крепости. При этом они опасались засады и не смели забираться в чащу лесов, чтобы вблизи поискать возможного для перехода места.

На Земле уже заканчивалась вторая неделя с тех пор, как они начали кружить вокруг гигантского «кратера», и приближался лунный полдень, когда они подошли к склону, свободному от леса и, как показалось, менее отвесному. Туда и направил Победитель своих воинов.

Они поднялись на некоторую высоту — по лугам, вначале поросшим густой зеленью, а потом более скупым на растительность, где часто встречались каменные лысины, выступающие на поверхности. Потом им пришлось пробираться через огромные площадки, усыпанные кусками горной породы, перепрыгивать с камня на камень в постоянном, изнурительном напряжении… Стекающие с вершины горы, покрытой снегом, потоки воды бесследно исчезали здесь среди камней, так что жажда постоянно мучила поднимающихся вверх людей. Некоторые уже почти падали от усталости, но ни один не посмел потребовать отдыха: все глаза смотрели только на Победителя, идущего во главе отряда — пока он шел, никто не хотел останавливаться.

Марек распорядился устраивать частые остановки, но отдых продолжался недолго, он хотел как можно быстрее подняться над осыпями, туда, где они могли найти стекающую по скалам воду. Но площадки, засыпанные горной породой, казалось, продолжались бесконечно… После нагромождений из огромных, как дома, камней, между которыми были такие большие расщелины, что только благодаря небольшой силе притяжения на Луне, воины могли их перепрыгивать, пришла очередь осыпей тяжелых и движущихся, они при каждом шаге уплывали из-под ног, таща людей за собой. Тогда люди сместились в сторону возвышающейся каменной гряды.

Она была потрескавшаяся и ненадежная благодаря множеству неустойчивых камней, втиснутых в расщелины. Ноги тут уже не помогали, нужно было спасаться при помощи рук.

В какой-то момент идущим впереди показалось, что они видят шернов, но вскоре оказалось, что это была иллюзия. Какой-то горный зверь промелькнул между камнями и исчез… У изнуренных жаждой и тяжелым путем людей начались видения. Силы были на исходе.

В одном месте, где нужно было перебраться на другую сторону гряды, чтобы миновать гладкие утесы, один из воинов закачался и рухнул в пропасть. Идущие следом за ним остановились, у некоторых задрожали ноги, а пальцы рук так судорожно вцепились в камни, что утратили всякую чувствительность. Люди начали оглядываться назад и садиться, если место позволяло это сделать. Наступила минута подавленности, кто-то застонал, с другой стороны ему ответил судорожный вдох… Послышался шум еще одного падающего тела. На этот раз какой-то воин сам прыгнул в пропасть: головой вниз, с раскинутыми руками…

Еще минута…

Затем впереди, в группе наиболее смелых и ловких воинов, которые не заметили падения двух своих товарищей, усиленно взбираясь вверх, послышался спасительный крик:

— Вода! Вода!

Обо всем было забыто — воины в безумной спешке кинулись вперед. Люди, минуту назад совершенно обессилевшие, с невероятной ловкостью поднимались по зубчатой и отвесной грани — даже у ослабевших откуда-то появились новые силы.

Гряда заканчивалась здесь плоско, примыкая к широкой и обширной площадке, большей частью поросшей травой и разрезанной глубокой расщелиной, на дне которой бежал поток воды, исчезавший ниже в осыпях.

Марек смотрел, как люди толпятся, зачерпывая воду руками, ртом, шапками и жестянками — в общем, кто как может… Нападение шернов в этот момент могло быть просто губительным, но, к счастью, ни одной живой души вокруг не было… Несмотря на это, Победитель понял, что так он не может дальше двигаться, если не хочет потерять этих людей и самого себя. Теперь, когда была утолена первая жажда, он приказал воинам отдыхать, а сам, отобрав себе несколько самых смелых воинов и прихватив Нузара, отправился в горы, чтобы найти подходящий переход на гребень — а кроме этого, поднявшись, убедиться, стоит ли вести туда воинов, то есть есть ли внутри кольца поселение шернов…

Ерет тоже хотел идти с ним, но он приказал ему остаться с войском и позаботиться о том, чтобы внезапное нападение не застало их врасплох.

Восхождение в горы было невероятно сложным. Марек не переставал думать о том, что ему нужно будет преодолеть этот путь со всей громадой вооруженных и навьюченных людей, поэтому он выбирал самые легкие переходы, что требовало значительного времени… Проходили долгие, часы; солнце, укрывавшееся за острым выступом скалы, склонилось к западу и, выглянув с левой стороны, начало обжигать лица идущих золотыми лучами… Трудность перехода увеличивалась с каждым шагом. Они были вынуждены перебираться на узкие площадки посредине утесов, нависающих над пропастями, подниматься в гору по расщелинам, усыпанным камнями, которые значительно затрудняли восхождение… Они оставляли на пройденном пути метки в виде маленьких холмиков из камней на видных местах.

Они все еще не дошли до линии вечных снегов. Характер пути вынуждал их продвигаться на восток, с небольшим подъемом в гору, поэтому они кружили под их границей, преодолевая засыпанные снегом расщелины, которые, однако, были слишком узкими и слишком круто подымались в гору, чтобы служить дорогой наверх.

Наконец им попалась расщелина не шире, чем предыдущие, но значительно менее крутая и поднимающаяся вверх прямо до широкой снежной пелерины. Кроме того, Марек заметил на снегу какие-то следы. Это было что-то вроде отпечатков пальчатых ног шернов и борозд, видимо, образованных тяжелыми, втягиваемыми наверх предметами.

Теперь Победитель не сомневался, что он на правильном пути и что внутри горного кольца встретит шернов.

Не было уже необходимости продолжать путь одним и тратить на это время. Оставив при себе только Нузара, он отослал остальных обратно, чтобы они привели сюда весь отряд уже знакомым им путем.

Наступили долгие часы ожидания, еще более мучительные, нежели подъем в гору. Нузар свернулся в клубок под каким-то камнем, подобно зверю, и спал прямо на снегу; Победителя же в одиночестве начали мучить разные мысли и опасения. Он уже жалел, что не пошел за воинами сам: посланные могли не заметить меток, расставленных достаточно редко, и не попасть в нужное место… Он также боялся, что без его помощи и поддержки люди не смогут преодолеть трудности перехода, что при каком-либо неожиданном несчастном случае снова возникнет паника, что людей охватит страшная горная болезнь при виде неприступных скал и зияющих повсюду пропастей.

Наконец он подумал и об опасности, грозящей со стороны шернов, о которых во время тяжелого восхождения он постоянно забывал. Ведь в любую минуту они могли выскочить из засады и уничтожить их маленькую группу, попросту сбросив на них с горы камни.

Он чувствовал, что при этой мысли дыхание у него перехватывает. Только теперь он понял, насколько легкомысленным и безумным был его поступок, когда с горсткой преданных ему и верящих ему людей он отправился к вершине.

Он посмотрел на спящего Нузара и поколебался, не, разбудить ли его… Но вскоре отказался от этого намерения, которое ему самому показалось смешным и ненужным. Чем мог ему быть полезен этот морец с почти животным разумом?

Однако его охватывало все большее беспокойство, не позволяя сидеть на месте. Он встал и отправился обратным путем на гряду, ограничивающую расщелину с запада. Когда он вышел из тени и остановился, солнце залило его своим горячим светом. Он сощурился от его блеска и начал внимательно оглядываться вокруг, пользуясь биноклем. Он осматривал каждый камень, каждую расщелину и впадину, каждый изгиб, но ничего кроме камней не заметил.

Видимо, шерны, не сомневаясь в неприступности скал, даже не подумали о необходимости устроить засаду… Вероятнее всего, они не верили, что Победитель отважится на этот безумный поход и тем более найдет эту, может быть, единственную доступную людям дорогу на вершину.

Он вздохнул свободней. По крайней мере, с этой стороны опасность им пока не угрожала.

Он уже собирался спускаться вниз, чтобы пойти навстречу своему отряду, но его охватила непреодолимая лень. Он растянулся на скале, залитой солнечным светом, намереваясь немного отдохнуть, но едва положил голову на сложенные руки, как его мгновенно сморил сладкий и глубокий сон…

Через какое-то время его разбудило легкое прикосновение. Он с трудом открыл сонные глаза. Нузар сидел около него и показывал рукой вниз.

— Они идут, господин.

Марек вскочил на ноги.

— Шерны?

— Нет. Твои люди идут, Победитель.

Однако напрасно Марек смотрел в указанном направлении. Острые глаза морца заметили то, чего он не мог увидеть даже через бинокль. Он уже думал, что Нузар ошибся, когда до него наконец долетел едва слышный шум голосов. Они, видимо, заметили снизу его, стоящего на высоком гребне на фоне белого снега. Послышались приветственные возгласы. Наконец он тоже заметил маленькие, двигающиеся фигурки среди камней. Это действительно были его люди.

Через несколько часов они вместе двинулись в гору. Самые сильные шли впереди, по очереди прорубая широкие ступени в снегу, на которые вступали идущие за ними; так они медленно продвигались по расщелине, местами более крутой, чем казалось снизу. Более слабых и склонных к горной болезни привязали к длинным линям, обезопасив их таким образом от падения. Кроме того, Марек строго запретил воинам смотреть по сторонам. Они шли вперед молча, боясь криком или песней раньше времени предупредить шернов о своем приближении.

Не раз идущим впереди казалось, что только несколько десятков шагов отделяют их от желанной цели, что еще немного усилий, и она будет достигнута — и они поспешно рубили еще более твердый снег, — но вскоре становилось ясно, что надежда оказалась напрасной: вершина, которую они считали самой высокой, была только ступенью, за которой возвышалась новая сверкающая плоскость, тянущаяся наверх… Усталые руки отказывались им служить, а в ослепших глазах снег временами казался черным и начинал колыхаться, как море… Тогда Марек сам встал впереди и, громко повторяя приказ: «Не смотреть вниз! Не смотреть вниз!» — повел падающих от усталости, загипнотизированных его волей людей все выше и выше.

Расщелина, собственно, уже закончилась, превратившись в обширное, поднимающееся вверх, несколько вогнутое снежное поле. Рубить ступени на отлогой поверхности было уже излишне, поэтому цепочка идущих рассыпалась, превратившись в широкий полукруг. Каждый находил себе дорогу сам, как мог и умел.

И вдруг, произошла удивительная вещь. Перед глазами воинов, идущих впереди, внезапно, когда они меньше всего ожидали этого, открылся вид внутрь гигантского горного кольца, в то время как идущие за ним даже не подозревали, что их товарищи уже достигли высшей точки… Они подходили маленькими группами и сами, в свою очередь, останавливались от удивления при этой картине, необычной даже для лунных жителей.

С огромной высоты они смотрели на огромную круглую долину, окруженную со всех сторон мощным горным валом с ледяными вершинами. Долина была покрыта густой зеленью, с которой контрастировали темные пятна многочисленных озер. Небольшие возвышенности, похожие на зеленые камни, изредка были рассыпаны на дне котловины, поднимающейся пологими террасами к лесистым склонам гор. На этих террасах и на возвышенностях, а также у берегов некоторых озер белели небольшие поселения, окруженные садами. А посередине находился тупо стесанный конус высотой примерно до середины окружающего долину горного кольца, поднявший на своей вершине большой и укрепленный город, ощетинившийся сотней башен и стрельчатых строений.

Тень от юго-западного хребта уже покрыла большую часть долины, укрывая сапфировым светом погасшие озера и подножие конуса, медленно поднимаясь к воротам города, который, золотой и пурпурный, сиял в лучах склонившегося к горизонту солнца…

Марек долго стоял и молча смотрел на этот красивый и тихий край, который он, еще до захода солнца, должен будет превратить в арену битвы, возможно, самой кровавой из тех, какие до сих пор были на Луне, пока его не пробудили от задумчивости голоса воинов, отрывистые и пронизанные каким-то священным испугом.

Он обернулся. Его люди стояли, отвернувшись от таинственной страны шернов, и с удивлением показывали друг другу что-то необычное на далеком южном горизонте. Над страной, как море волнами, покрытой идущими куда-то в бесконечность горами, в острую пилу самых дальних вершин вгрызалось какое-то неприметное, белесое облако, полукруглое сверху и удивительно не похожее на все остальное…

Марек долго не мог понять, что значит это странное явление, но потом губы у него задрожали… Да! Ведь они же находятся здесь вблизи от южного полюса и на такой высоте! Да, да! Этот небольшой кусочек, этот узкий белый серп, выщербленный внизу зубастым от гор горизонтом!..

— Земля! Земля! — уже громко повторялось среди воинов.

Некоторые падали ниц, другие поднимали руки кверху и стояли так, полные восторга, не в состоянии понять, как звезда с другого конца лунной планеты тут вдруг появилась перед их глазами!

— Земля идет за Победителем! — шепнул кто-то побелевшими губами.

— Земля пришла посмотреть на последний разгром шернов!

Ерет широко раскинул руки:

— Земля — везде! — крикнул он. — Глаза человеческие видят ее на одном месте и неподвижной, но она огибает диск Луны и стережет границы Великой Пустыни!

— Земля — везде! — хором закричали остальные.

И снова люди стали падать ниц перед Победителем, прославляя его, посланца священной Земли.

А он стоял неподвижно, забыв в эту минуту о шернах и о склонившихся к его ногам людях, и смотрел на свою отчизну — в первый раз повлажневшими глазами…

VI

В низкой и тесной комнатке стоял неописуемый гвалт. Ждали магистра Роду, который сегодня чрезмерно опаздывал, и старались сократить время ожидания горячими диспутами, переходящими каждую минуту в яростные споры. Молодые люди, возбужденные, с горящими глазами подскакивали друг к другу, крича и взмахивая руками, насколько это позволяли толчея и размер помещения.

Какой-то юноша с горящими глазами и всклокоченными волосами страстно доказывал:

— Поступки, которые так называемый Победитель совершает, не входят в расчет! Какое это может иметь значение против всей суммы вреда, причиненного нам людьми, живущими в Великой Пустыне… Мы должны туда попасть, жить там!

На краю стола сидел еще не старый, но уже почти совершенно лысый человек с лицом, лишенным всякой растительности, и с улыбкой, будто приклеившейся к его губам. Выпуклые рыбьи глаза он повернул к говорящему и сказал, слегка покачивая верхней половиной тела:

— А я повторяю: там уже нет места для нас…

— Должно быть! — запальчиво крикнул тот.

Лысый человек говорил спокойным и монотонным голосом:

— Там нет места для нас. Пещеры, в которых они ведут пусть даже райский образ жизни, несомненно слишком тесные для большого количества народа…

— Значит, пусть уступят нам место! Пусть они идут сюда, сражаться с шернами!

— Да, да! — послышались крики со всех сторон.

Лысый человек усмехнулся.

— Но как их заставить сделать это? Что? Не знаете?

Какой-то энтузиаст с худым, почерневшим лицом подскочил к нему с кулаками:

— Матарет! Замолчи! Ты подкуплен…

Шум еще больше усилился. Комната гудела, как внутренность улья, когда там находится рой; в воздухе кружились крики, доводы, восклицания. Минутами, когда шум на минуту затихал, слышались размеренные, упорно повторяемые слова Матарета.

— А я вам говорю, что места там уже нет..

Остальная часть предложения тут же исчезла во вновь поднимающемся гвалте.

В какой-то момент стоящий около двери закричал:

— Рода идет!

Все сразу повернулись, чтобы приветствовать магистра.

Когда он наконец вошел, а скорее вбежал, то сразу же бросился на ближайшее кресло. Он был без шапки, блуза на нем была разорвана; всклокоченные волосы и многочисленные синяки на лице и открытой груди свидетельствовали о происшедшей схватке.

— Что случилось, Учитель? — закричали ему со всех сторон.

Рода сделал знак, чтобы все замолчали. Он сидел, бессильно опустив голову на ручку кресла и тяжело дышал. Глаза у него были закрыты, а за приоткрытыми окровавленными губами была видна дырка, оставшаяся от двух выбитых передних зубов.

Один Матарет не тронулся с мета. Он все так же сидел на столе и со своей обычной усмешкой смотрел из-под полуприкрытых век на магистра.

— Разве я тебя не предупреждал? — сказал он через минуту. — Наверное, снова читал людям проповедь!

Рода вскочил. Глаза у него заблестели. Он поднял вверх кулак, торчащий из порванного рукава, и, грозно потрясая им, начал кричать опухшим от ударов ртом:

— Негодные! Негодные рабы! Подлая темная толпа! Быдло!

— Это правда, — спокойно засвидетельствовал Матарет, — но об этом ты должен был знать уже давно…

Рода бросил на него гневный взгляд.

— Да! Тебя ничего не касается! Ты, видимо, ничему не веришь в самом деле! Тебе бы только сидеть на столе и усмехаться, что тебе за дело до того, что жрецы баламутят народ? Что так называемый Победитель использует его для своих целей, что единственная минута, когда можно спастись, уйдет невозвратно и не будет использована! Разве тебя беспокоит, что люди живут в недопустимой и плачевной слепоте, не понимая собственной выгоды, что они постоянно обращают свои взгляды на бесплодную Землю, не желая искать принадлежащего им рая там, где он есть, тут — на Луне! Тебе это безразлично, но я, я хочу…

— Собрать все синяки! — закончил Матарет.

— Хотя бы! Во всяком случае, я уверен…

Снова начался такой крик, что в нем совершенно потерялись слова магистра. Некоторые кричали, что виноваты во всем первосвященник Элем и его приспешники, они настраивают народ против апостолов и правды — и нужно бороться против первосвященника; другие, более мудрые, говорили о невозможности выступления против власти, по крайней мере, сегодня, пока, преждевременно…

— Народ относится к нам враждебно, — говорили они, — мы не переубедим его и не перетянем массы на нашу сторону! Всякие наши попытки оказались напрасными! Нам надо действовать самостоятельно!

Через некоторое время с этим согласились все, но никто не мог ясно определить: в чем должны были заключаться эти самостоятельные действия.

Матарета, который выступил с предложением оставить всех в покое, так как народ, видимо, хочет остаться таким глупым и несчастным, немедленно обругали и чуть не побили камнями. Счастье еще, что в их пустом доме не было предметов, которые могли послужить для этого традиционного и немедленного восстановления так называемой справедливости.

Наконец слово взял магистр Рода. Все немного успокоились, и он начал пространно говорить, повторяя в сотый раз то, о чем все собравшиеся знали и во что непоколебимо верили. Итак, он говорил о необитаемой Земле и вечном пребывании людей тут, на Луне, о сказках жрецов, и о рае, который, несомненно, находится на той, якобы пустой стороне Луны.

Его слушали с надлежащим уважением, но не слишком внимательно, так как каждый из присутствующих знал эти вещи наизусть. Все оживились только тогда, когда он начал перечислять ущерб, который они, объединенные в Братство Правды, понесли от общества и властей. Их высмеивали и преследовали на каждом шагу. Собираться они могли только тайно, из страха перед палачами первосвященника.

— Однако, — продолжал Рода, — нам нельзя забросить свои обязанности! Сейчас на этой стороне Луны развлекается человек, прибывший из таинственных недр Великой Пустыни — и мы должны воспользоваться единственной возможностью открыть дорогу к отобранной у нас счастливой отчизне! Мы использовали все средства, чтобы пробудить народ и открыть ему глаза на истинные цели так называемого Победителя. Если бы нам это удалось, игра была бы закончена! Победитель после возвращения из страны шернов, где, говорят, благодаря крови наших людей одерживает необыкновенные победы, был бы схвачен и так или иначе вынужден открыть свою тайну. Вы же все знаете, что все наши попытки самим узнать обо всем кончились ничем из-за глупости людей, которые скорее готовы верить старой и наивной сказке о земном происхождении человека, чем наиочевиднейшей и плодотворнейшей истине! Теперь нам остается только один путь, которым Братство Правды должно идти самостоятельно, и без чьей-либо помощи достичь желаемой цели!

Он замолчал, а ученики и последователи столпились вокруг него и начали просить, чтобы он наконец открыл свои планы, что он уже давно намеревался сделать. Даже Матарет перестал усмехаться и слегка наклонился в сторону говорящего, чтобы лучше его слышать.

Рода раскинул руки, положил их на плечи двоих ближайших товарищей, его лицо, покалеченное и посиневшее, осветилось какой-то злой усмешкой.

— Мы должны завладеть машиной, — сказал он, — которая находится в Полярной Стране…

— Машиной Победителя! — раздались возгласы.

— Да. Победитель может убивать шернов и совращать народ, если ему это нравится, но без нашего разрешения отсюда не улетит!

Матарет недовольно скривился и махнул рукой.

— Глупости! Если он захочет отобрать у нас машину силой, мы не сможем оказать достаточного сопротивления!..

Рода засмеялся и оживленно зашептал что-то приглушенным голосом. Он рассказывал о своем плане обстоятельно и подробно. По мере того как он говорил, даже самые недоверчивые начали кивать головой, соглашаясь с его словами. Когда он закончил, собравшиеся издали восторженный крик.

Молодежь повскакивала с мест, как будто хотела уже сейчас бежать в Полярную Страну, охваченная восторгом и предвкушением победы. Тут и там громко обсуждались фантастические планы захвата и раздела таинственной страны «на той стороне» — в глазах энтузиастов вся безвоздушная пустыня вдруг приобрела вид какого-то чудесного рая, стала средоточием великолепных пещер, заключающих в себе города, луга, моря цветов, искусственных солнц и всевозможных богатств! Говорилось о светлых ночах, когда можно любоваться Землей сквозь трещины и глубокие ущелья, и о роскошных днях, когда жара смягчается во влажной тени каменных сводов.

Кто-то снял со стены карту Луны, срисованную с драгоценных кусочков карт, принадлежащих Старому Человеку, и бросил ее на стол. Головы склонились над ней, пальцы следовали по обширным равнинам Луны, которые освещаются по ночам светом Земли, указывая там трещины, расщелины, горы, возникали ссоры относительно расположения самых больших городов и способов сообщения между ними…

Матарет, недовольный тем, что его согнали со стола, отошел в угол комнаты и уселся на стопке книг, лежащих в пыли. К нему подошел Рода.

— Как тебе понравился мой план? — спросил он как бы невзначай, не желая показать, что его интересует мнение этого чудака.

Матарет, вопреки обыкновению, перестал усмехаться. Он только поднял брови и слегка пожал плечами:

— Машина, наверное, охраняется, — сказал он.

— Охрана немногочисленна, думаю, что мы легко с ней справимся…

— Да…

Он положил руки на колени и замолчал, погрузившись в мысли.

Потом поднял голову:

— Рода, когда мы отправляемся в Полярную Страну?

— Ты хочешь пойти вместе со мной?

— Естественно. Это будет любопытно…

— Я предпочел бы оставить тебя во главе Братства Правды… Ведь мы не можем уйти все. Это возбудило бы подозрения.

— Я пойду! — решительно заявил Матарет и повторил свой вопрос: — Когда мы отправляемся?

Рода посмотрел на календарные часы, висевшие в противоположном углу комнаты:

— Сейчас около полудня, лучше путешествие отложить до утра — у нас впереди будет целый день…

— А если тем временем Победитель вернется?

— Не думаю. А впрочем, это даже лучше для нас. В суматохе, которая, несомненно, наступит после его возвращения, мы можем незаметно исчезнуть…

Матарет покачал головой.

— Всякое может случиться. Может, наш Победитель вернется сюда, убегая от настигающих его шернов, тогда он, наверное, кинется в Полярную Страну, чтобы как можно быстрее оказаться в своей машине…

— Ты правда думаешь, что шерны могли бы победить? — обеспокоенно спросил Рода.

— Нет, я ничего такого не думаю, но лучше нам отправиться еще сегодня.

— В конце концов, мы можем сделать и так…

Он помолчал, потом громко рассмеялся.

— О! Это было бы здорово! Он захочет сбежать от нас и убедится, что сделать этого не сможет, потому что часть его машины отвинчена и спрятана! О, это будет отлично! Тогда он вынужден будет вступить с нами в переговоры, а мы будем диктовать ему наши условия…

Матарет, погруженный в свои мысли, казалось, не слышит слов магистра. Неожиданно он прервал его:

— Но ты совершенно уверен, что он прибыл… не с Земли?

Рода возмутился.

— Неужели ты еще сомневаешься? Почему же тогда ты не идешь смешаться с толпой, которая вечно таращит глаза на Землю? Почему ты вступил в Братство Правды?

— Потому что хотел любой ценой найти правду, — коротко ответил Матарет и встал с места, заканчивая разговор.

Тем временем у стола с картой началась ссора. Речь шла о значении линии, также перенесенной сюда с оригинала карты Старого Человека, на которой она была тщательно прорисована… Эта извилистая линия, нарисованная красной краской, начинаясь крестиком в месте, обозначенном странным названием Синус Эстуум с легкими изгибами, бежала через Море Имбриум до горы Платона, круто поворачивая здесь к востоку, чтобы дальше снова извиваться среди гор к северному полюсу Луны…

Члены Братства Правды с давних пор старались объяснить себе значение этого извилистого ужа, протянувшегося через четвертую часть лунной планеты. Некоторые предполагали, что это обозначение дороги, проделанной когда-то Старым Человеком, но магистр Рода, не согласный с таким определением, считал его отступничеством по отношению к правде.

— Для чего бы, — говорил он, — Старый Человек должен был передвигаться с таким трудом и со всевозможными опасностями по мертвой поверхности Луны, когда под поверхностью должны существовать удобные средства сообщения между поселениями?

Поэтому красная линия по-прежнему была беспокоящей загадкой для членов Братства, поводом частых и нескончаемых споров между горячими приверженцами Правды.

Один из них, юноша со всклокоченными волосами, который как раз говорил в тот момент, когда на собрание пришел Рода, выступил с новой теорией. Он высказал предположение, что это «линия опасности», как он выразился… Не путь, проделанный Старым Человеком, но дорога на поверхности, подходящая для перехода, которую жители Великой Пустыни охраняют, вероятно, в постоянном опасении возвращения «отделенных»…

Он бросил эту мысль, как предположение, однако, по мере того как ему стали возражать, говорил все более и более запальчиво, и в конце концов уже сам стал считать свой вымысел за несомненную и доказательную истину и даже потребовал, чтобы Братство сделало отсюда вывод, что они и без помощи «Победителя» достигнут таинственной страны под Великой Пустыней.

Для разрешения спора призвали Роду.

Матарет стоя в дверях несколько минут наблюдал за тем, как магистр с невероятной серьезностью оглашает свое мнение, водя пальцем по разостланной карте… Он даже сделал движение, как будто хотел подойти поближе и послушать, но только вздохнул и положил руку на дверную ручку…

Длинным, узким и темным коридором он незаметно вышел на улицу. Это было самое бедное место в городе, здесь жили убогие батраки, продавшиеся в рабство купцам и фабрикантам, живущим в прекрасных домах там, в центре города, поблизости от храма и дворца первосвященника. Убогие и кривые домишки теснились по обеим сторонам улочки, сбегающей к морскому берегу. Кучи мусора Валялись у порогов, подвергаясь гниению в лучах полуденного солнца. В тени прятались собаки, разленившиеся от жары.

Матарет быстро пробежал по улочке, оглядываясь, не видит ли кто его. Он догадывался, что тайное Братство Правды в этом районе ненавидят больше всего и что Победитель имеет здесь самых горячих сторонников. Люди, живущие в тяжелом и горьком труде, видели в этом светлом земном пришельце надежду на лучшее будущее и с нетерпением ждали минуты, когда, покорив шернов, он вернется из-за моря, чтобы установить здесь новый порядок.

Но сегодня никто из окна не выглянул и не бросил сквозь зубы проклятия, видя проходящего «отшельника», как брезгливо называли здесь членов Братства. Район, который обычно даже во время самой сильной полуденной жары роился от людей, вынужденных работать и в это время, сейчас как бы вымер. Только на площади, откуда уже начинались красивые мощеные дороги, ведущие к центру, Матарет встретил группу людей, состоящую из нескольких работников. Они стояли в тени какого-то пустого дома и оживленно разговаривали, с видимым беспокойством посматривая в сторону моря.

Из нескольких донесшихся до него слов Матарет понял, что произошло что-то важное, что имело отношение к походу Победителя на юг. Он ускорил шаги, поворачивая в сторону города, где надеялся получить более точную информацию.

Площадь перед храмом была запружена людьми. Говорили о прибытии послов, которые по причине изменившегося ночью направления ветра спутали дорогу и под утро пристали к берегу далеко на восток, за вершиной О’Тамора, им потребовалось полдня, прежде чем они смогли пешком добраться до города. Матарет с интересом прислушивался к выкрикиваемым словам. Из бессвязных обрывков разговоров ему удалось понять немного, но у него сложилось впечатление, что на этот раз послы принесли не такие приятные новости.

Он уже стал сомневаться, удастся ли ему узнать что-либо определенное, когда неожиданно на ступенях храма увидел Ерета. Он очень удивился, ему не приходило в голову, что тот, правая рука Победителя, мог быть использован в качестве посла… Если это произошло, значит существуют действительно серьезные новости, с которыми приехал воин.

Он был давно и хорошо знаком с Еретом. Они даже были приятелями, прежде чем их разделила граница в верованиях и во взглядах на приход Победителя. Однако он рассчитывал на прежнюю дружбу, поэтому, протиснувшись через толпу, потянул Ерета за рукав, давая ему понять, что хочет с ним поговорить. Молодой человек сразу узнал его и поздоровался.

— А! Матарет!.. Попозже! Немного попозже! — добавил он, услышав возрастающий шум вокруг себя. — Приходи через два часа в храм!

Последние слова он говорил, уже поднимаясь на возвышение около лестницы, с которого обычно говорили первосвященники.

Народ зашумел и заволновался, увидев его на возвышении. Снова послышались громкие выкрики и жалобы. Некоторые уже бранили Победителя.

Ерет набрал в грудь воздуха и начал:

— Стыдно мне становится, когда я смотрю на вас, когда слышу ваши слова, достойные скорее женщин, а не мужчин! Победа будет за нами, но нужны еще усилия и помощь! Я прибыл сюда не для того, чтобы слушать все жалобы, а чтобы собрать новый отряд, который мог бы оказать поддержку сражающимся! Оружие у нас имеется. Пусть молодежь явится и соберется в отряд, потому что на заходе солнца мы снова отправимся на юг по замерзшему морю.

Он говорил еще какое-то время, бросая в толпу короткие и твердые, как камень, предложения. Матарет тем временем отошел немного в сторону. В дверях храма он заметил Ихезаль. Она стояла опершись о косяк, глядя перед собой странными затуманенными глазами, которые, казалось, даже не видят того, на что смотрят.

Она похудела, лицо ее было бледным, белые руки были сложены на груди.

Матарет происходил из одной из самых старых и самых богатых семей в городе и когда-то был в близких отношениях с домом первосвященника Малахуды. Увидев теперь девушку, он подошел к ней и поклонился.

— Как дела, золотоволосая? — с усмешкой спросил он.

Ихезаль рассеянно посмотрела на него и, отвернувшись, вошла в храм, не сказав ни слова в ответ. Он пожал плечами и уселся на пороге, ожидая Ерета. Его уже не было на возвышении. Он кончил говорить и смешался с людьми. Матарет, глядя сверху, заметил, как он разговаривал с несколькими старейшинами, оживленно отвечая на какие-то вопросы. Потом к нему подошел Севин. Приспешник первосвященника что-то долго говорил ему с вежливой и хитрой улыбкой на губах, показывая несколько раз рукой на группу отдельно стоящих рыбаков, которые пришли сюда вместе с сидящим теперь в тюрьме Хомой.

Матарет заметил еще, как Ерет возмутился и рукой отпихнул слугу первосвященника от себя, потом ему надоело смотреть на все это, и он поднял глаза к небу, необычайно ясному в это время дня.

Полуденная буря опаздывала. Солнце уже перевалило с зенита и заливало своими лучами фасадную часть храма. Матарет прикрыл глаза; в жаркое время дня его охватывала сонливость.

Перед глазами у него как раз маячили какие-то входы в пещеры на той стороне Луны, когда его разбудило легкое прикосновение к плечу. Перед ним стоял Ерет.

— Ты хотел поговорить со мной…

— Ты, наверное, устал, — сказал Матарет, глядя сразу проснувшимися глазами в его почерневшее и похудевшее лицо.

— Это ничего, отдохну…

Они вошли в храм и присели в одной из боковых, сумрачных галерей. Ерет положил руки на камень и опустил на них голову.

— Я действительно измучился, — прошептал он через минуту, не поднимая головы.

Матарет молча смотрел на него, нервно моргая глазами. Ему казалось, что он читает по этому загорелому и запыленному лицу, едва видному сбоку над сложенными руками, всю историю похода: историю неслыханных трудов и усилий, боев, сомнений и надежд…

— Почему сюда прибыл именно ты? — спросил он наконец, как бы невзначай.

Ерет вздрогнул и посмотрел ему прямо в глаза. Он отсутствовал в то время, когда окончательно сложилось Братство Правды, поэтому не имел понятия о его существовании, однако издавна знал, что Матарет, врожденный скептик, с большим недоверием наблюдал за Победителем… Это даже послужило причиной того, что их отношения, некогда очень сердечные, со временем охладились. И несмотря на это, он никогда не мог избавиться от чувства некоторого удивления и даже какой-то покорности по отношению к этому странному человеку, который постоянно усмехался, постоянно возражал и размышлял, никогда не загорался и всегда как будто стоял где-то над событиями, а не в самой гуще их, как другие люди. Он, Ерет, умел только действовать, взрываться, радоваться или мрачно замыкаться в себе…

Поэтому теперь, спрошенный, он сначала заколебался, но в нем взяло верх желание откровенно поговорить с кем-то, перед кем ему не надо было разыгрывать роль вождя, посла или учителя…

— Я нужен здесь, — прошептал он.

— Плохи там дела? — спросил Матарет, не спуская с него глаз.

Ерет пожал плечами.

— Нет… нельзя сказать, чтобы плохо… Но…

Он оборвал фразу и замолчал. Матарет тоже немного помолчав, потом сказал, вставая:

— Если ты не хочешь говорить, я ухожу. Зачем мне вынуждать тебя лгать мне?

Ерет быстро схватил его за руку.

— Останься. Да. Я хочу говорить, только…

Он встряхнулся.

— Видишь ли, я сам не знаю, как это назвать. До сих пор нам везет, несмотря на то, что сейчас приходится тяжело… Мы сделали до сих пор все, что в человеческих силах…

Он поднял голову и посмотрел Матарету в глаза.

— Все, что в человеческих силах, — повторил он настойчиво, — но сверх этого — ничего.

Он покраснел, как будто против его воли у него с губ слетело слово, слишком много значащее… Матарет не усмехался. Его выпуклые глаза и сейчас смотрели куда-то вдаль — правда, с грустью. Он протянул руку и положил ее на плечо воину.

— Говори, — сказал он.

Ерет начал свой рассказ. Он рассказал о долгом и кровавом походе, как бы мысленно разворачивая его историю перед собой. Говорил о сражениях в долине, о завоеванных городах и сотнях и тысячах немилосердно уничтоженных шернов, сраженных огнестрельным оружием, утопленных в реках или в море или преданных огню. Он говорил обо всем ровно и спокойно, как работник, который вечером вспоминает тяжелую работу предыдущего дня…

А потом рассказал Матарету, как они пришли в неприступные горы и стали взбираться на вершину огромного горного кольца. Говорил о трудном переходе, об удивительном городе шернов внутри котловины и о Земле, которая предстала там перед их глазами.

— Мы посчитали это хорошим предзнаменованием и знаком того, что Победитель находится с нами. Тем временем, с минуты, когда мы на этой вершине увидели Землю, для нас начался самый страшный труд, страшный, потому что бесплодный. Я думал, что мы, как вихрь, обрушимся на этот город и обратим его в пыль; мне даже было жаль его удивительной красоты, но тут Победитель заколебался. Он поступил как человек: разумно. Поступил так, как поступил бы каждый из нас в этом случае…

И рассказал, что Победитель, пересчитав воинов, не осмелился вести их всех в котловину, чтобы не иметь в случае неудачи отрезанного пути назад.

— Части войска, — рассказывал он, — он велел вернуться и охранять дорогу (если это можно назвать дорогой), которой мы поднялись наверх, видимо, чтобы шерны из других городов не оказались у нас в тылу… Там я был военачальником. Остальные воины под его предводительством опустились внутрь котловины, почти до половины высоты горного вала — и там образовали укрепленный лагерь. На равнину вниз спускаются только маленькие отряды, беспокоят шернов и снова возвращаются назад, часто с потерями. Мы перестали побеждать — просто воюем теперь.

— И так до сих пор, без изменений? — спросил Матарет после недолгого молчания.

Ерет кивнул головой.

— Без изменений. С тем количеством войска мы ничего не сделаем, это ясно. Шерны увидели наше бессилие и расхрабрились. Теперь они на нас нападают. Не было часа, чтобы мне с моим отрядом не приходилось бы вступать в схватку… Казалось, вся страна пуста, а они тем временем повырастали откуда-то целыми отрядами и прут на нас. Скалы чернеют от них и шевелятся, как живые. Мы постоянно стреляем в них и убиваем, но должны беречь заряды в опасении, что их не хватит. Тогда мы бы погибли…

— И что будет дальше? — спросил Матарет.

— Не знаю. Рано утром вчера Победитель сам прошел разделяющий наши отряды переход и долго разговаривал со мной. Он еще не говорил об отступлении, но на его озабоченном лице можно было прочитать эту мысль. Он приказал мне отправиться сюда и привезти как можно быстрее подкрепление, оружие и боеприпасы. Мы прошли очень трудный путь к морю и саням, оставленным под защитой небольшой группы людей; нам приходилось прокрадываться, как пресмыкающимся. Но я знаю, что еще тяжелее нам будет возвращаться назад с грузом, потому что шерны хотят теперь любой ценой погубить Победителя и нас вместе с ним…

Наступила тишина. Оба смотрели перед собой, блуждая мыслями далеко от того места, в котором они находились.

— Да. Надо им сообщить, — наконец отозвался Матарет.

— Кому?

Он ничего не ответил, только усмехнулся своей обычной усмешкой и протянул руку Ерету.

— Меня интересует не Победитель… Это все неважно. Я сам не знаю что. Собирай подкрепление и держитесь, пока будет возможно. А я сделаю свое.

Он повернулся к выходу и тихо вскрикнул. Под резным наугольником в тени стояла Ихезаль. Увидев, что ее заметили, она сделала шаг вперед. Прошла мимо Матарета и остановилась около Ерета.

— Ерет! — воскликнула она, сложив умоляюще руки. — Ерет! Возьми меня с собой!

— Ты все слышала?!

Она утвердительно кивнула головой.

Ерет нахмурился и беспокойно шевельнулся. Он посмотрел на Матарета, как будто его присутствие удерживало его от ответа.

— Возьми меня с собой! — повторила она. — Я хочу быть рядом с Победителем!

Глаза ее радостно горели, отблеск какой-то надежды расцветил бледное, сжигаемое каким-то внутренним жаром лицо.

Ерет отвернулся.

— Стереги шерна, которого тебе оставили! Хватит тебе одного, который в оковах!

Ихезаль побледнела и отпрянула назад.

— Ерет! — закричала она.

Но он уже выходил из храма, не оглядываясь назад.

Девушка наклонила голову и какое-то время стояла не двигаясь. Ее охватил вихрь странных, в безумном танце пляшущих мыслей. В груди пели радостные гимны, что он является… что, может быть, как она, человеком, одновременно она ощущала боль, как будто кто-то наполнил ее душу неожиданной и непонятной пустотой…

Она тревожно осмотрелась. Из-за внутренней пустоты она невольно сильнее ощутила пустоту места, где находилась, пустоту огромного брошенного храма. Машинально она припала к основанию одной из колонн, втиснувшись между двумя большими каменными кадильницами.

Они были пустые и холодные. Много дней уже никто не бросал душистой травы во внутренние медные чаши, где валялись рассыпавшиеся в пыль угли, некогда священные. На основании колонны еще были видны следы дыма, который когда-то поднимался отсюда.

Она смотрела на окружающую ее пустоту удивленными глазами, как будто сегодня в первый раз ее заметила.

— Как это было? — прошептала она безотчетно. — Как это было? как было?..

Ей вспоминались ее детские сны, а потом появление светлого земного пришельца…

— Где он теперь?..

В ушах у нее зазвучали слышанные некогда скрежещущие слова:

«Прошел Победитель над морем и через равнинную страну прошел, но вот дошел до гор высоких и остановился перед ними бессильный…»

И снова:

«Служить нам будет человеческое племя — за исключением той, которая захочет стать госпожой и пойдет за шерном…»

«Нет! нет! нет!» — отчаянно закричало в ней что-то.

Она протянула белые руки, высунувшиеся из фиолетовых рукавов.

— Ерет! — громко кричала она, хотя около нее уже давно никого не было. — Ерет! Смилуйся надо мной! Возьми меня с собой! Я хочу к Победителю! Не оставляй меня одну под колдовскими чарами шерна! На его глазах нет цепей! Я хочу к Победителю! Хочу видеть, знать, что он самый сильный, что он…

Она упала на каменный пол, дорогие украшения, свисавшие с ее шеи, зазвенели.

Солнце заглядывало в окно храма, но послышался уже гром надвигающейся бури — громкий и угрожающий. Ихезаль не тронулась с места.

«Вот лопается надо мной потолок храма, — думала она, — валятся колонны, расходятся каменные стены…»

Пусть это произойдет! Пусть так будет!

Пусть обрушится весь мир и погребет меня под обломками!

Снова зазвучавший, близкий уже раскат грома потряс стены храма, и солнце исчезло за тучами. Ихезаль тихо плакала.

Тем временем Матарет, попрощавшись на ступенях с Еретом, которого вызвали к первосвященнику, задумавшись, пошел вперед, не отдавая себе отчета, куда идет. На углу какой-то улицы он неожиданно встретил Рода. Глаза у магистра блестели, покалеченное лицо прояснилось. Увидев товарища, он остановился и громко закричал:

— Матарет, ты уже знаешь?

Тот вместо ответа подошел к нему и сильно схватил за локоть.

— Собери людей, которые должны нас сопровождать, — сказал он, — мы отправляемся немедленно.

— Ты с ума сошел, — воскликнул Рода, — смотри!

И он показал рукой на потемневшее от туч небо, под которым уже поднялся ветер, со свистом проносящийся по опустевшим улицам, трепля одежду на них, единственных людях, которые еще не спрятались от бури в свои дома.

— Мы отправляемся немедленно, — повторил Матарет спокойно.

Решительный, почти приказывающий тон, к которому он до сих пор не прибегал, удивил Роду. Он ошеломленно посмотрел на товарища, не зная, что делать… Матарет, заметив его беспокойство, усмехнулся.

— Учитель, ты самый великий, и я никогда чтить тебя не перестану, но поверь мне, что теперь нам нельзя терять времени. У меня есть идея…

Дождь еще лил потоками, как будто небо утонуло в воде, когда одиннадцать человек, одетых в плащи, прокрались через ворота города в маленькой упряжке собак, направляясь старой дорогой на север.

— А если я не позволю собирать новое подкрепление?

Ерет медленно поднял голову и посмотрел на первосвященника.

— В таком случае я соберу его без позволения Вашего Высочества, — спокойно, но решительно заявил он.

Элем засмеялся.

— Ты нравишься мне, мальчик, — сказал он, — это была только шутка… Подкрепление отбудет сегодня ночью…

— Знаю.

— Победителю обязательно нужны такие слуги, как ты. Без них он, наверное, ничего не смог бы сделать…

— Ваше Высочество позволит мне уйти?

— Подожди. Я был бы рад узнать еще кое-что.

— Я уже все сказал Вашему Высочеству…

Первосвященник подошел к нему и уставился на юношу проницательным взглядом неподвижных черных глаз.

— Сражаетесь там, побеждаете, — медленно сказал он.

— Да.

— Благодаря Победителю? Правда?

Ерет утвердительно наклонил голову.

— И если бы Победителя с вами не было, — продолжал Элем, не спуская с него глаз, — то поход не мог бы удастся?

— Без сомнения. Без Победителя мы ничего не смогли бы сделать.

— Даже если бы у вас было огнестрельное оружие?

Ерет невольно поднял голову и посмотрел на первосвященника. Он не сразу ответил ему. В голове у него мелькнула мысль, что, пожалуй… в этом случае…

— Но огнестрельное оружие нам дал Победитель, — громко и поспешно сказал он.

— Да, его вам дал Победитель… — повторил Элем медленно и как бы рассеянно.

— Ваше Высочество… — Ерет снова посмотрел на дверь.

— Ты видел внучку Малахуды? — неожиданно меняя тон, спросил первосвященник.

Лицо Ерета помрачнело. Он нахмурился и не ответил ни слова. Элем тем временем говорил дальше с дружеской улыбкой:

— Я оставил ей старый дворец. Не потому, что этого хотел Победитель, эти дела не должны его касаться, а просто в память о ее достойной семье… Она по-прежнему ничего не видит, кроме Победителя, — добавил он, поворачиваясь к Ерету, — даже теперь, когда его тут нет?

Ерет недовольно пожал плечами.

— Я не спрашивал ее об этом. Мое дело — война с шернами. Остальное меня не беспокоит.

— Да, — сказал Элем, отступив немного, — да, правильно тебя считают здесь великим героем из тех, которые когда-либо жили на Луне… Предыдущие послы докладывали, что это именно ты ведешь воинов и именно ты побеждаешь врага.

— Ваше Высочество, — порывисто крикнул Ерет, — позвольте мне уйти!

— Иди уж, — с усмешкой бросил Элем, — и передай Победителю мой низкий поклон и скажи, что, как и ты, я его верный пес и слуга.

На этот раз молодежь уже без восторга, даже неохотно вступала в ряды воинов, и Ерету с огромным трудом удалось собрать триста человек, знакомых с огнестрельным оружием, которые согласились пополнить небольшой отряд Победителя. Это были преимущественно люди бедные, батраки и ремесленники, живущие в тяжком труде, для которых благословенное имя Победителя еще не потускнело. Люди, живущие в деревнях и дальних поселениях, посланникам Ерета отвечали уклончиво, рассказывая им о посаженном в тюрьму старце Хоме, на которого, похоже, сошел пророческий дух. Самые состоятельные, как правило, преданные каждому правящему первосвященнику, правда, высмеивали Хому, но тут же повторяли слова, которые Ерет услышал от Севина, что Победитель, если это истинный Победитель, должен обойтись без помощи и собственной рукой поразить шернов…

Братство Правды также сделало свое дело. Правда, оно насчитывало относительно немного членов, но это все были люди молодые, полные энтузиазма, на которых в ином случае Победитель мог бы опереться…

Вечером достаточно многочисленная толпа провожала добровольцев до приготовленных саней, но среди людей слышалось больше плача и прощальных слов, нежели восторженных криков, которые широко разносились вокруг, когда Победитель сам повел сани на юг.

С верхней террасы храма за отъезжающими следила Ихезаль. Тщательно завернувшись в белый мех от холодного морского ветра, она задумчиво смотрела, как огоньки саней тихо исчезают вдали — и даже когда они уже погасли, девушка долго еще смотрела в ту сторону. Потом вошла внутрь храма и медленным, сонным шагом приблизилась к входу в подземный склеп, где был заперт шерн Авий.

Тем временем на севере, на широкой равнине Рода, Матарет и девять их спутников образовали на ночь лагерь.

Магистр, по мере того как они приближались к цели путешествия, строил все более фантастичные планы. Он подробно рассказывал, как собирается овладеть машиной и каким образом сделать ее непригодной к употреблению. А потом перечислял условия, на которых будет готов заключить мир с прибывшим Победителем. Итак, прежде всего, открытие дороги в таинственную страну на «той стороне»…

Когда-то он требовал от пришельца, чтобы он открыл этот путь всему народу — сейчас, однако, после размышления он пришел к выводу, что будет лучше, если эту тайну узнают только члены Братства Правды, и только потом, по мере надобности, объяснят все людям… И даже не все их товарищи должны сразу узнать обо всем. Между ними есть разные люди. Пока будет достаточно, если услышат обо всем только они, одиннадцать человек… В конце концов, если Победитель и этому воспротивится, пусть расскажет только ему и Матарету, можно даже только ему одному. Но от этого уж он не отступит. Он, Рода, должен знать все, всю правду, которую знает и сегодня, но еще не так точно, как нужно. Вообще, как только Победитель вернется…

— А если он не вернется? — прервал его Матарет.

— Как это?

— Если в стране шернов погибнет и он, и его люди?

— Это было бы фатально! — обеспокоенно сказал Рода. — Действительно фатально! У нас тогда не было бы уже средства, чтобы узнать…

— И больше ничего? — спросил Матарет.

— Не понимаю тебя?

— Но ведь это ясно. Что с нами станет тогда, когда шерны одержат верх? Ты думал об этом?

— Зачем же допускать такие вещи!

— В том-то и дело. Я просто подумал, не правильней ли было бы сначала помочь Победителю, а уж потом ставить ему условия…

— С каких пор тебе в голову приходят такие вещи?

— С недавних. Но это не имеет значения!..

Рода задумался.

— Но ведь Ерет, ты сказал, что должен собрать подкрепление, — сказал он через минуту.

— Да, подкрепление. Конечно. Не будем об этом говорить.

Рода несколько раз упорно возвращался к этой теме, но Матарет уже не отвечал. Он, по обыкновению, слегка улыбался и смотрел выпуклыми, рыбьими глазами на горы, чернеющие вдали на фоне неба, между которыми пролегла дорога, по которой они двинутся утром…

Ночь они провели спокойно в одном месте, не двигаясь вперед не только из страха перед морозами, к которым они, как и все люди на Луне, давно привыкли, а скорее по причине слишком обильно выпавшего снега, покрывавшего все вокруг. На этой пушистой, затрудняющей движение целине трудно было ориентироваться в непроглядной темноте «лунной» ночи.

Наступающий день уже не имел для них вечера, потому что, когда оно склонилось к западу, они уже находились в котловине вечного дня на северном полюсе Луны.

Перед заходом в эту страну они провели военный совет. Все они были вооружены тем оружием, тайну которого на Луну привез Победитель, и готовы к действиям. Они ни минуты не сомневались, что им придется выдержать тяжелое сражение. Было неизвестно, насколько многочисленна стража у машины, однако они предполагали, что она в любом случае более многочисленна, чем их маленькая группа. Эту стражу необходимо было разоружить или побороть.

Правда, магистр Рода какое-то время носился с мыслью выступить перед охранниками с пламенной речью, в которой он бы, несомненно, убедил их в правильности идей Братства Правды и склонил к поддержке своих планов, но Матарет решительно воспротивился этому.

— Это ни к чему не приведет, — сказал он магистру, — они только высмеют тебя и побьют, а это ты уже столько раз пробовал, что не стоит еще раз напрасно расходовать свое красноречие…

Рода вначале сопротивлялся, но в конце концов уступил, сам, видимо, не слишком убежденный в результатах своего выступления.

— Делаю это только потому, — сказал он, — что не уверен, являются ли стражники людьми достаточно разумными, чтобы понять мои слова, а если бы не это…

В конце концов было решено применить силу. По-дружески подойти поближе к стражникам и по возможности отобрать у них оружие, а если это не удастся, по данному Матаретом знаку убить их. Рода в принципе осуждал это решение и решительно заявил, что он сам никого убивать не будет, но признавал, что в данном случае другого выхода может и не быть. Впрочем, цели Братства Правды настолько высокие, заявил он, что для их исполнения можно пролить и кровь.

Прежде всего нужно было отыскать машину на обширном пространстве.

По рассказам свидетелей они знали, что она опустилась поблизости от старых поселений Братьев Ожидающих, которые находились у подножия гор, отделяющих полярную котловину от Великой Пустыни. Они прибыли с противоположной стороны и, чтобы попасть туда, должны были бы пройти через всю обширную и гладкую равнину, подвергаясь опасности раньше времени возбудить подозрения стражников. Чтобы избежать этой ошибки, было решено выбрать окольную дорогу, вдоль цепочки холмов, из-за неровности грунта представляющих достаточно хорошее укрытие для горстки людей.

Дорога была тяжелой. Они медленно пробирались между замшелыми камнями, по скользким, влажным склонам, никогда не освещавшихся солнцем. Из каждой расщелины тянуло холодом, бросая в дрожь усталых путешественников.

Через несколько десятков часов трудного пути по бездорожью, когда уже была пройдена большая часть полукруга гор вокруг котловины, перед глазами измученных людей показались яйцевидные и лысые горы, на которых когда-то были могилы Братьев Ожидающих.

На вершине, видные издали, еще чернели камни, служившие некогда опорой мертвым. По совету Матарета здесь закончился тяжелый путь по склонам, было решено подняться на гребень и двигаться там, потому что старых могильных камней вполне достаточно для того, чтобы укрыться за ними.

На вершине им ударило в глаза красное солнце, идущее уже над Великой Пустыней в сторону Земли, узким, выгнутым в сторону солнца серпом блестевшей на горизонте.

Кроме Матарета и Роды, только один из участников похода видел Землю, когда его, маленьким мальчиком, брали с собой в паломничество родители, отправляющиеся в Полярную Страну, где Братья Ожидающие ждали обещанного Победителя. Теперь вся группа остановилась в тихом удивлении, глядя на острый серебристый серп, врезавшийся в небо, почти черное с той стороны.

Какая-то неожиданная робость, похожая на страх, охватила этих людей. Протестуя против «сказок» о Земле, они постепенно и неосознанно начали считать сказкой и ее саму, и теперь стояли в невольном, для самих себя неожиданном удивлении, видя ее, огромную и светящуюся на небосклоне. Молодой человек, который когда-то ребенком видел ее, машинально поднял руку ко лбу, чтобы начертить знак Прихода…

Он быстро спохватился и смущенно оглянулся на товарищей в испуге, не заметил ли кто подозрительного движения. Но никто не обращал на него внимания, все молча смотрели на Землю. Наконец в тишине прозвучали слова Роды:

— Да, да, совершенно естественно, что возникла эта сказка, она обязательно должна была возникнуть…

Голос его прозвучал неуверенно, как оправдание, но вскоре, разбуженный звучанием собственных слов от зачарованного оцепенения, он заговорил со своим обычным красноречием и уверенностью:

— Человек, чтобы возвыситься в собственных глазах и подняться над окружающей действительностью, старался найти для себя происхождение более высокое, нежели то, какое есть на самом деле. Я не удивился бы, даже если бы узнал, что сказка о нашем земном происхождении старше, нежели наше изгнание из рая, куда мы ищем обратный путь. Может быть, уже там, в роскошных городах, спрятанных под пустыней, людям в долгие, освещенные серебряным светом Земли ночи, снилось, что они сошли на Луну с той пустой и бесплодной звезды, которая так пленяет взор своей удивительной красотой…

Он еще долго говорил подобным образом, а ученики и товарищи слушали его в благоговейном молчании, пытаясь бросать грозные взгляды на Землю-обольстительницу.

Рода вытянул руку:

— Посмотрите на эти камни вокруг нас и подумайте об удивительном безумии человека! Целые поколения проводили жизнь в этой котловине, молясь на мертвую серебряную звезду, поколения смотрели из-под этих камней погасшими глазами на ее меняющийся облик, вместе с живыми ожидая Победителя…

— Но разве он не прибыл на самом деле? — вполголоса буркнул Матарет.

Рода услышал и сразу же повернулся к говорящему:

— С Земли?

Воцарилась тишина. Только через минуту Матарет покачал головой и усмехнулся.

— Нет! Несмотря ни на что, считаю это невозможным.

Рада хотел что-то ответить, но его остановил возглас одного из спутников.

— Машина! — крикнул он, показывая рукой в сторону лежащей в тени котловины.

Открытие это воодушевило всех присутствующих. Те, которые уселись было, вскакивали с мест и бежали к говорящему, они толпились вокруг него и напрягали взгляд, чтобы увидеть желанную цель путешествия.

Вскоре ее увидели все. Машина стояла у подножия горы, похожая издали на блестящий камешек, наполовину укрытый зеленью. Охраны не было видно. Невдалеке стоял неумело сделанный домик, похожий на пастушеский шалаш, также до половины заросший зеленью.

Невозможно было предположить, что в этом маленьком строении могли размещаться стражники — они, по-видимому, спрятались в выкопанные поблизости от машины скрытые ямы и наблюдают оттуда за машиной согласно приказу Победителя. Если не удастся захватить их неожиданно, следует приготовиться к тяжелой схватке.

После короткого совещания, не теряя времени, все отправились вниз. Каждый из одиннадцати участников похода, с оружием на изготовку, используя каждое возвышение на почве, каждый камень и расщелину, чтобы укрыться от бдительного ока стражников, медленно спускался в долину. Каждый из них замирал, когда какой-нибудь случайно задетый камень скатывался вниз, что могло возбудить подозрение стражников.

Согласно плану магистра Роды все должны были как можно быстрее приблизиться к машине, не возбуждая подозрения у охраны, а потом по знаку, данному свистком, броситься в драку… Знак должен был подать Матарет, который один не скрывался — он должен был идти прямо в сторону домика, увиденного с горы, и отвлечь на себя внимание людей, охраняющих машину.

Через час Рода подполз так близко, что едва ли несколько десятков шагов отделяло его от машины. Он спрятался за пышный куст, который вырос на пепелище, где некогда были сожжены тела умерших членов Ордена, и ждал условного знака, дрожа всем телом. Его беспокоило и расстраивало то, что он не видит противников. Он периодически осторожно высовывал голову из-за буйной зелени и беспокойно осматривал пространство, отделяющее его от машины. Однако никого так и не увидел — вокруг была совершенная пустота, и ничто не указывало на то, что здесь пребывало какое-либо живое существо. Везде свободно росла трава, не примятая ничьей ногой, кроме разваливающегося строения, по другую сторону машины не было видно ни одного укрытия, где мог бы спрятаться человек.

Наконец он увидел Матарета. Тот шел, бредя по колено в сорняках, по направлению к домику и удивленно оглядывался вокруг. Рода видел, как он останавливается и рассматривает землю под ногами. Наконец он дошел до домика и постучал кулаком в запертую дверь. Отворили ему нескоро. Кто стоял на пороге, Рода из своего укрытия увидеть не мог, ему видна была только спина Матарета, с кем-то оживленно разговаривающего. Через минуту Матарет отошел и спокойно уселся на камне у стены. Из дома вышла какая-то женщина и что-то рассказывала ему, показывая на машину руками.

Рода не мог дольше выдержать. Не думая о том, что может испортить весь план преждевременным появлением, он выскочил из-за куста и быстро побежал к ним. Матарет заметил его и стал делать ему знаки, крича, чтобы он подошел.

— Все идите! — кричал он. — Никакой опасности нет.

Женщина, заметив неожиданно выскакивающих из зарослей людей, с ужасом кинулась бежать, но Матарет схватил ее за рукав…

— Не бойся, уважаемая! — засмеялся он. — Они не сделают тебе ничего плохого!

Рода уже стоял около них.

— Что это? Что это? — кричал он.

Матарет патетическим жестом показал на все еще трясущуюся от страха женщину.

— Имею удовольствие представить тебе охрану машины Победителя! — сказал он.

Но Рода не смеялся. Его неожиданно охватило бешенство: он понимал только, что его «снова обманули», не отдавая себе отчета, что должен скорее радоваться, что вместо вооруженных охранников их встретила здесь только одна испуганная женщина.

— Кто ты такая? — крикнул он, поворачиваясь к ней.

— Нехем, господин…

— Меня не интересует твое имя! Что ты здесь делаешь?

— Сторожу машину…

В ответ ей прозвучал общий взрыв смеха.

— Одна? — бросил Рода, в бешенстве кусая губы.

— Да, господин. Те ушли.

— Кто? Куда? Как?

Женщина в страхе упала перед ним на колени.

— Не сердись, господин! Я все вам расскажу. Я не виновата…

— Говори!

— Господин! Победитель оказал мне великую милость. Давно, давно, в тот день, когда в полдень прошел отсюда к морю… Я всегда хотела служить ему, но он не нуждался в моих услугах. И когда я услышала, там, у Теплых Озер, что вышла охрана сюда, в Полярную Страну для того, чтобы стеречь его машину, я упросила людей, чтобы они взяли меня с собой, чтобы готовить им еду и чинить одежду, если потребуется… Я думала, что я пригожусь Победителю, находясь здесь…

— К делу, к делу! Где теперь охрана?

— Они ушли, господин. Сначала тут их было двадцать, но здесь скучно, только Братья Ожидающие могли здесь выдержать. Стражники тосковали по дому, тут им нечего было делать. Они уходили по двое, по трое, как будто на короткое время, оставляя охрану тем, которые еще были здесь. Но ни один из ушедших не вернулся. В конце концов я осталась здесь с двумя самыми младшими. Но и им здесь наскучило. Они не выдержали. Когда солнце стояло на полудне, ушли и они. А мне приказали охранять машину, вот я и охраняю…

— Это великолепно, не правда ли? — засмеялся Матарет. — Уважаемая Нехем единственная непреклонная охранница священной машины!

Рода возмутился.

— Это безобразие! Такое пренебрежение своими обязанностями!

— Что тебя собственно возмущает? — спросил Матарет вполголоса, глядя на него искренне удивленными глазами. — Ведь из-за этой небрежности охранников у нас все получилось лучше, чем могло бы.

— А могло получиться хуже! — возмутился магистр. — Подумай только, если бы кто-то пришел сюда до нас и испортил машину…

— Я бы не дала этого сделать! — крикнула Нехем и сверкнула зубами, готовая как зверь броситься на каждого, кто осмелился бы повредить собственности Победителя. — Не позволила бы этого сделать, даже если я осталась здесь одна! Скажите Победителю, который прислал вас, что все в порядке…

Рода хотел что-то ответить, но Матарет схватил его за руку, делая ему знак, чтобы он молчал.

— Да, Победитель послал нас сюда, — сказал он, обращаясь к женщине. — Мы должны проверить состояние машины и доложить ему, все ли в порядке…

— О! Еще в каком! — закричала Нехем с радостной гордостью. — Смотрите! После ухода стражников я присматриваю за ней и даже чищу ее. Она сверкает, как золото…

— Некоторые части машины Победитель велел нам забрать с собой, — вставил Рода.

Нехем подозрительно посмотрела на него.

— Забрать некоторые части, вы говорите, господин?

— Нет, нет! Успокойтесь! Только в том случае, если что-то не в порядке, — быстро сказал Матарет, после чего, оттянув Роду в сторону, так, чтобы Нехем не могла услышать, с упреком обратился к нему:

— Зачем ты пугаешь эту бабу? Она готова нам помешать…

Рода сделал пренебрежительное движение.

— Я прикажу сейчас ее связать.

— Этого не потребуется.

— Конечно. Тем более, что больше всего я опасаюсь измены, засады. Стражники могут, вернуться. Может быть, они где-то поблизости…

— Поэтому нам надо действовать незамедлительно.

Говоря это, он посмотрел наверх, на горы. Их вершины были освещены со стороны севера, солнце, видимо, приближалось к Земле.

— Смотри! На той стороне сейчас день…

— Ну и что из этого?

— Ничего. Просто мы должны поспешить…

— Без сомнения, — сказал Рода. — Но Нехем помешает нам разбирать машину, если ее не связать…

Матарет снова схватил его за руку.

— Подожди. Сначала машину нужно осмотреть. И внутри также. Ведь Победитель объяснил тебе ее устройство?

— Да.

— Тогда пошли…

Они приблизились к машине, около которой стояли девять их спутников, с немым обожанием смотрящих на необыкновенное сооружение. Перед их глазами предстал огромный стальной цилиндр, глубоко врытый в грунт, из которого торчала конусообразная вершина снаряда, со свешивающейся оттуда ветхой веревочной лестницей.

— По ней, наверное, спускался Победитель, — заметил Рода, показывая на нее.

— Войдем туда, — предложил Матарет.

Губы у него дрожали от нервного напряжения, глаза непривычно блестели. Рукой он уже схватился за лестницу, поспешно, жадно. Его трудно было узнать, он выглядел так, как будто его впервые в жизни что-то заинтересовало.

Но магистр Рода не смотрел на него в эту минуту. Окруженный учениками, он снова читал им лекцию о том, что Земля — планета необитаемая, и, показывая на снаряд, говорил, насколько глупым является предположение, что такой стальной колосс мог долететь до Земли, несомненно очень отдаленной от Луны. Матарет нетерпеливо прервал его:

— Ты что, ждешь, чтобы вернулся какой-нибудь охранник?

Рода посмотрел на машину.

— Не представляю, как взяться за дело… — прошептал он.

— Увидим. Сначала надо изучить все…

Говоря это, он снова сделал попытку подняться по лестнице, но веревки, истлевшие во влажном воздухе, рассыпались у него в руках прежде, чем он мог поставить ногу в петлю. Тогда началось совещание, из чего сделать лестницу. Никакого материала под рукой не было, но один из присутствующих обратил внимание на домик, в котором жила Нехем. Было решено разобрать крышу и из многочисленных жердей сделать сооружение, по которому можно было бы достать до вершины снаряда, где находилась входная дверь.

Женщина подняла шум, но теперь на нее никто не обращал внимания. Сильные молодые руки поспешно разрушали убогую хижину. Рода участия в работе не принимал, он только отдавал приказы.

Наконец все было готово. Было построено что-то наподобие ступеней, по которым можно было с некоторым трудом добраться до верха стального цилиндра и торчащего в нем снаряда.

Матарет поднимался первым, за ним шел Рода. После долгих безрезультатных попыток им удалось наконец открыть дверь, ведущую внутрь. Металлическая лестница опускалась оттуда до самого дна снаряда. Рода, посмотрев вниз, заколебался:

— Нам незачем туда спускаться, там темно…

— Иди, — слегка подпихнул его Матарет.

Когда Рода углубился вниз, Матарет, еще стоя на ступенях, захлопнул за собой дверь. В тот же момент включился электрический свет, автоматически зажигающийся при закрытии двери.

— Что ты делаешь? — крикнул Рода.

— Ничего, — спокойно ответил Матарет и спустился вниз.

Рода был странно обеспокоен, оказавшись наедине с товарищем внутри таинственного снаряда, но старался не показать этого. Он начал осматриваться вокруг и тоном наставника объяснять Матарету механизм и устройство, о котором сам некогда услышал от Победителя.

Матарет рассеянно слушал его, одновременно обследуя стены снаряда.

— Это та самая кнопка, не правда ли? — неожиданно спросил он, показывая на костяную кнопку в металлической оправе, торчащую в стене под колпаком из тонкого стекла.

— Какая кнопка? — спросил Рода.

— Эту кнопку надо нажать, чтобы… отправиться в дорогу?

— Да. Мне кажется, да… Осторожнее! Не трогай! — быстро добавил он, заметив, что Матарет протягивает руку в сторону кнопки. — Мы можем нечаянно взлететь…

— Почему нечаянно? — сказал Матарет со странной усмешкой.

Рода пожал плечами.

— Пойдем отсюда. Мы уже достаточно здесь сидим.

Матарет остановил его.

— Подожди. А если бы мы в самом деле вылетели «на ту сторону» вдвоем?

— Ты что, сошел с ума?

— Нет. Как бы то ни было, ведь Победитель сражается на нашей стороне, и ему нужна помощь, потому что иначе он погибнет в войне с шернами… Можно было бы получить эту помощь на «той стороне»… Наверное, они окажут ее, когда узнают…

Рода встал между Матаретом и зловещей кнопкой в стене.

— Выходим отсюда немедленно! — заявил он. — Иди вперед и отворяй дверь!

Матарет засмеялся.

— Испугался? Не бойся! У меня нет намерения… Это была просто шутка…

В ту же секунду, однако, он быстрым движением проскользнул под рукой магистра и, разбив стекло, нажал на кнопку, вдавив ее в металлическое кольцо.

Легкая дрожь сотрясла снаряд.

— Что ты делаешь?! — закричал Рода.

Матарет побледнел.

— Не знаю, не ошибся ли ты, — сказал он. — По-моему, мы стоим на месте…

— Ты нажал кнопку?!

— Да.

Рода ринулся к лестнице, но Матарет остановил его.

— Если мы уже летим в пространстве, нельзя отворять дверь. Тут где-нибудь должно быть окно…

После долгих поисков они нашли металлическую плиту в полу, закрывающую толстый стеклянный блок.

Матарет выругался и уставился в него. Когда он поднялся, был бледным, как мертвец, в глазах его застыло невероятное удивление.

— Кажется, мы летим на Землю, — прошептал он.

Рода бросился к окну и взглянул в него. Там, у них под ногами, Луна уплывала с поразительной скоростью — была видна только большая часть Великой Пустыни, от которой они быстро удалялись.

Рода без сил упал на пол.

— На Землю, на Землю… — шептал он помертвевшими губами.

— Да, — тихо сказал Матарет. — Победитель говорил правду. Я не предполагал…

Тогда Рода неожиданно сорвался с места и закричал, подскакивая к нему с кулаками:

— Но Земля необитаема! Понятно? Необитаема! Сейчас я тебе докажу…

Часть третья

I

Нехем, вырвавшись из рук членов Братства Правды, в ужасе бежала через равнину, когда неожиданно услышала за собой ужасный грохот и почувствовала, что порыв ветра бросает ее на землю. Придя через некоторое время в сознание, она оглянулась вокруг, и ей показалось, что ничего не изменилось. По-прежнему среди зеленых кустов торчала машина, и стояла тишина. Тогда она начала медленно возвращаться, не понимая, куда делись люди, еще минуту назад цепляющиеся за стенки машины.

Однако подойдя ближе, она забеспокоилась, заметив перемену, которая произошла. Внутренний панцирь машины, правда, стоял в том же самом месте, что и раньше, но в нем не было конуса снаряда, торчащего перед этим наверху. Она также заметила, что сооружение, построенное из остатков ее домика, исчезло без следа. Она припомнила, что, убегая и один раз обернувшись, видела членов Братства Правды, смешно цепляющихся за входное отверстие машины. Теперь их нигде не было. Ее охватило какое-то нехорошее предчувствие, и она с замершим от испуга сердцем пошла к машине, осторожная и в любой момент готовая к бегству.

В нескольких десятках шагов от машины она споткнулась и, опустив глаза на предмет, за который зацепилась ногой, издала страшный испуганный крик. Это была голова, оторванная от тела и страшно изуродованная. Ноги отказались служить ей — от ужаса она не могла даже убежать. Она скользнула блуждающим взглядом вокруг: везде лежали куски разорванных тел вместе с остатками сооружения.

Нехем в немом ужасе смотрела на всю эту картину, не понимая, что произошло. Потом снова закричала от страха и бросилась бежать. Она неслась, сама не зная, куда бежит и для чего. Она спотыкалась о камни, падала, поднималась и снова бежала вперед, задыхающаяся, лишающаяся сил, ведомая только одной мыслью: оказаться как можно дальше от того места, где произошла такая страшная и непонятная для нее вещь.

Через несколько часов она достигла края равнины и, обессиленная, упала на мох. Немного отдохнув, она начала размышлять и собирать разлетевшиеся мысли, пытаясь связать в одно целое все то, что она заметила. Но это было так необычно, что просто превосходило возможности ее мышления. Машина, по крайней мере, ее самая важная верхняя часть исчезла — это несомненно. Исчезла в одно мгновение, как будто растаяла в воздухе. Она слышала при этом страшный грохот и ощутила какой-то ужасный порыв ветра, бросившего ее на землю. Она была почти уверена, что именно этот порыв послужил причиной ужасной смерти находившихся у верхней части машины людей, но дальше она уже ничего понять не могла. Что все это значит? Почему это произошло? С какой целью? По какой причине?

Нехем почувствовала, что никогда не сможет разгадать этой загадки, и страх охватил ее с новой силой. Во всяком случае произошло что-то, что не должно было произойти — и кто знает, не она ли ответственна за то, что произошло? О сбежавших стражниках она не думала, как не думала и о том, что если бы они были на своем посту, то, вероятно, смогли бы помешать нападению, которому она не в силах была сопротивляться. Она знала только то, что эти пришедшие обманули ее и намеренно или неумышленно вызвали этот страшный несчастный случай…

А Победитель? Предчувствие говорило ей, что это произошло без его воли и без его ведома. И что если это вызовет его гнев? Этот гнев, без сомнения, прежде всего обратится на нее, которая присутствовала при этом и не смогла ничему помешать. Может быть, ей пойти и признаться во всем? Или спрятаться и никому об этом не говорить? Даже Победителю…

Эта последняя мысль особенно прочно обосновалась у нее в голове. Еще более укрепило ее такое рассуждение: если Победитель всезнающий, то совершенно излишне оповещать его о событии, о котором он и сам уже знает — скорее надо только укрыться от его гнева. А если он не всезнающий, тем лучше, узнав при случае обо всем, он не будет знать, что она, Нехем, принимала в этом какое-либо участие. В любом случае — необходимо спрятаться.

Приняв это решение и немного отдохнув, она горным ущельем направилась на юг, намереваясь затем повернуть на запад, к затерянным среди гор поселениям, чтобы быть как можно дальше от города на Теплых Озерах, где, несомненно, находится Победитель…

Она даже не знала, что в этот момент он находится за морем, воюя с шернами поблизости от другого полюса Луны…

И Марек, стоя на горном хребте и вглядываясь в далекую Землю, виднеющуюся на горизонте, даже не предполагал, что его машина с закрывшимися в ней двумя людьми находится на пути к его родной планете.

Приближался вечер, и он ждал прибытия подкрепления во главе с Еретом. Борьба становилась все тяжелее, и падающим от недосыпания и усталости людям стало недоставать сил. Вопреки установившейся традиции они из нападающих превратились в обороняющихся. Никто уже не думал о том, чтобы уничтожить шернов в их гнездах — речь теперь шла только о том, чтобы удержаться на занятых позициях и дождаться подкрепления. Вслух об отступлении не говорилось, но большая часть воинов уже думала об этом, как о неотвратимом событии, которое отдаляется только по причине слишком слабых сил горстки людей, могущей просто погибнуть при тяжелом переходе через страну, недавно еще пройденную с триумфом. Поэтому они с беспокойством и тоской ожидали, когда явится Ерет с подкреплением, соединившись с которым, они с большей вероятностью смогли бы добраться до Великого Моря…

Звезда Победителя тускнела.

Он сам ничего не говорил и никому не рассказывал о своих намерениях. Он только приказал поднять на веревках по самой удобной «дороге», засыпанной снегом расщелине, орудия, оставленные внизу, направить их стволы на город шернов и ждал. Орудия стояли неподвижно, так как снарядов тоже осталось немного. Поэтому воины ограничивались только отбиванием атак все еще изредка нападающих шернов, трупами которых были засыпаны все скалы вокруг.

Так прошел еще один день, бесконечно долгий лунный день. Под вечер Победитель, до сих пор сохранявший невозмутимость, явно начал беспокоиться. С самой высокой точки вершины, окруженный группой лучших стрелков, он через бинокль осматривал окрестности, постоянно обращая взор в ту сторону, откуда должно было прибыть подкрепление. Лицо у него вытягивалось, и он мрачно хмурил брови, не видя среди ущелий ничего похожего на идущих людей… До захода солнца оставалось чуть больше пятидесяти часов.

Он уже собирался дать своим людям знак к возвращению на внутреннюю сторону горного кольца, где располагались главные силы, когда его остановило неожиданное устремление к долине шернов, до сих пор неотступно кружащихся вокруг его войска. У него мелькнула мысль, что появился Ерет с подкреплением, и шерны хотят помешать их объединению. Тогда вместо того, чтобы вернуться назад, он направился со своим отрядом вниз, туда, где находились люди, охраняющие дорогу, и приказал немедленно открыть огонь остатками снарядов.

Затрещали выстрелы из ручного оружия, и пули полетели в нависшую над снегами тучу шернов… И сразу же, как божественная музыка в ушах Победителя, снизу тоже послышались выстрелы — несомненно приближался Ерет.

Двумя часами позднее уже можно было увидеть их отряд, в сражениях поднимающийся по расщелине вверх. Люди шли медленно, часто отстреливаясь, обвешанные поклажей с оружием и боеприпасами. Марек выслал им в помощь часть своего отряда.

Когда наконец на снежном склоне войско объединилось и шерны исчезли в расщелинах, оставив после себя множество трупов, Ерет, залитый потом и кровью, приблизился к Победителю, чтобы дать ему отчет о своей поездке… Марек, однако, не стал его слушать.

— Потом, потом, — оборвал он его. — Это все, которые смогли прибыть?

— Я оставил за морем Анаша. Может быть, завтра он привезет еще людей… если они сумеют дойти…

— Хорошо. На отдых у нас времени нет. Принимай командование над всеми этими людьми и веди их за мной на ту сторону, к моему отряду.

— Разве не было бы лучше тех вызвать сюда? — спросил, думая о возвращении домой, один из подчиненных Марека, командующий одним из отрядов.

Марек, не ответив, направился в гору.

Они перешли через заснеженный перевал и спустились на расположенную между скал площадку, где отдыхала основная часть воинов. Новоприбывшие стали громко здороваться с воинами, те, в свою очередь, радостно принимали их, уверенные, что их приход сулит им скорое возвращение на родину. О присутствии еще недавно обожествляемого Победителя было забыто, всех беспокоило только то, что наступает долгая ночь, которую придется провести здесь.

Победитель тем временем быстро оборвал приветствия и, к безмерному удивлению воинов, приказал немедленно раздать оружие и разбиться на отряды. Солдаты по привычке выслушали его, но среди них прошел ропот недовольства. Некоторые уже громко жаловались, что падают с ног от усталости и вполголоса говорили о том, что весь этот поход был напрасным и кровавым безумством.

Марек услышал это и, как бы в ответ, отдал Ерету приказ расставить людей при орудиях, давно приготовленных. Потом, посмотрев на клонящееся солнце, обратился к войску:

— У нас есть сорок часов до захода. Этого достаточно. Мы будем ночевать в городе шернов.

Короткие и неожиданные слова как гром обрушились на солдат. С минуту все ошеломленно молчали, потом послышался громкий восторженный вопль. Люди, уже разочарованные и готовые к позорному возвращению, даже бегству, снова почувствовали, что ими управляет Победитель, с которым им следует идти на жизнь и на смерть.

Марек не дал остыть первоначальному возбуждению и не оставил своим людям времени на размышление. Громыхнули орудия, и под их защитой войско поспешно стало спускаться в долину.

К этому внезапному нападению шерны, видимо, не были готовы, особенно теперь, когда день двигался к концу. Они даже не смогли оказать сильного сопротивления. Только слетались отовсюду отдельными группами, бессильно кружились с криком над головами продвигающегося вперед войска и погибали в огромных количествах, не сумев задержать идущих. Победа, которая, казалось, осталась в тылу, на широких равнинах, снова шла впереди воинов, как в прежние добрые времена…

За несколько часов, не останавливая войско, Марек преодолел большую часть котловины, наполняя кровью и трупами шернов тихие сапфирные озера среди зеленых лугов. Встречавшиеся по дороге жилища поспешно разрушались, и воины шли вперед к городу, расположенному на центральном скалистом конусе. Тем временем орудия из-за их спин почти непрерывно били в уже шатающиеся стены…

Ерет смотрел на Победителя восторженными глазами. Он не говорил ни слова, но было видно, что он снова видит в нем светлого бога, присланного на Луну для разгрома человеческих врагов, он теперь поклонялся ему еще больше, помня о том, что совсем недавно осмелился усомниться в нем.

А он — Победитель — тем временем подведя свое войско к подножию горы, на которой поднимались стены и башни города, не остановился и здесь, лишь указал рукой на неприступные с виду скалы:

— Вперед! Вперед! Пока солнце не зашло!

Однако это легче было приказать, нежели выполнить. Воины буквально падали от усталости, в глотках у них пересохло, а глаза, ослепшие от постоянных вспышек выстрелов, едва различали дорогу перед собой.

— Надо отдохнуть, господин! — неуверенно сказал Ерет.

Но Марек протестующе покачал головой.

— Ни одного часа, — сказал он, — солнце от нас уходит, и шерны могут опомниться!

— Половина солдат погибнет…

— Да, но другая половина дойдет со мной туда!

Говоря это, он показал на вершину, освещенную последними лучами солнца, уже скрывшегося за окружающими скалами.

Снова загрохотали орудия, и войско начало подъем по крутому откосу под градом снарядов и камней, бросаемых сверху шернами.

Неизвестно, каким был бы результат этого безумного штурма, если бы не счастливая случайность. В тот момент, когда воины смешались, невольно отступив, и в любой момент среди них могла возникнуть гибельная паника, Нузар, идущий впереди рядом с Победителем, обнаружил в расщелине вход в пещеру, с ведущими внутрь горы ступенями. Это, видимо, была дорога в город для тех обитателей, которые хотели, по причине утомления или сильного ветра, воспользоваться не крыльями, а ногами.

В эту темную горловину, закрывающую людей от снарядов, бросаемых сверху, Марек немедленно ввел своих воинов. Кованые ворота, закрывающие на определенной высоте вход, без труда высадили при помощи подложенной мины, и воины бросились наверх, вслепую стреляя во все стороны, чтобы очистить дорогу от неприятеля.

Наконец вырубленный в скале коридор кончился, и воины вышли на обширную площадку, расположенную уже над скалами. Снизу ее не было видно, и они также не видели отсюда своих товарищей, оставленных около пушек, но зато постоянно слышали грохот выстрелов, бьющих по стенам города, которые поднимались в нескольких сотнях метров перед ними. Марек приказал дать трехкратный залп, условный знак, чтобы прекратить огонь, и пошел прямо в город через выбитый в стене пролом.

Среди шернов началась паника. Видимо, произошла совершенно неожиданная для них вещь, потому что, даже не пытаясь обороняться, они сорвались с места, как вспугнутая птичья стая, и начали слетать вниз, оставляя город победителям.

Солнце уже заходило, когда Марек, приказав втянуть на веревках оставленные внизу орудия, располагался на ночлег в опустевшем городе. Везде были зажжены огни и поставлена охрана, чтобы предупредить неожиданное ночное нападение шернов; часть воинов несла караул, внимательно следя, не промелькнет ли над головой тень пролетающего шерна, чтобы немедленно сразить его точным выстрелом.

Тем временем Марек вместе с Еретом в наступающей темноте закрылся в одном из огромных зданий, превратившемся от старости и от недавнего обстрела в развалины.

Он сидел на каком-то камне, похожем на старый алтарь, опершись локтями на колени и положив подбородок на сложенные ладони, всматриваясь широко открытыми, неподвижными глазами в пылающий костер. Неподалеку на разостланной шкуре лежал Ерет. Он был ранен в ногу брошенным с горы камнем; на похудевшем и потемневшем от усталости лице только глаза у него горели лихорадочным блеском. Он, приподнявшись на локте, рассказывал Победителю о событиях прошедшего дня, отчаянно жестикулируя другой рукой. Говорил о том, как от моря и до гор они шли по пустой стране, встречая по дороге только остывшие пепелища, которые оставили в первый раз, и как на входе в горную страну встретили отряды шернов, пытающихся остановить их. Он рассказывал о тяжелом труде и о неустанных сражениях, когда каждый метр дороги нужно было отвоевывать с кровью — и о грозящем им разгроме у подножия горы, от которого их спасла только своевременная помощь Марека…

Победитель слушал молча, мрачный и неподвижный. Только когда Ерет, рассказывая о своей посольской миссии, описывал беспокойство и недовольство там, в стране людей, брови у него на мгновение сошлись…

Наконец молодой воин замолчал и вопросительным взглядом посмотрел в лицо Марека. Было видно, что на устах у него дрожит с трудом сдерживаемый вопрос: что дальше? После совершенно невероятной последней победы он отказался от всяких сомнений, если они у него еще были, в том, что Победитель послан им Богом, и в его божественной силе, но тем не менее беспокойство о будущем мешало его радости. Он знал, если Победитель решит продолжать сражение дальше, воины падут от усталости.

И Марек чувствовал то же самое. Теперь в завоеванном городе шернов, горном, защищенном и все-таки завоеванном, он ясней чем когда-либо ощущал, что об окончательном и полном разгроме первых жителей Луны не может быть и речи. На это потребовались бы целые года и гораздо больше сил, нежели те, которыми люди здесь вообще могли располагать…

Его невеселые размышления прервал приход нескольких стражников. Они привели шерна, уже поседевшего от старости, которого захватили в одном из близлежащих зданий. Поскольку он не сделал даже попытки обороняться или сбежать, его не убили, а согласно приказу Победителя, который велел одиночек брать живьем в качестве языка, привели целым и невредимым к нему.

Старый шерн был одет в удивительную одежду, густо расшитую драгоценными камнями, на руках и ногах у него были золотые обручи. Поставленный перед Мареком, он смотрел на него с любопытством, но спокойно.

Марек обратился к нему, но тот только покачал головой в знак того, что не понимает, и лоб у него засветился тусклыми огнями. Среди присутствующих никто не понимал разговора светом — поэтому все бросились на поиски Нузара и двух подчиненных ему морцев, которые, воспитанные среди шернов, могли, вероятно, служить переводчиками.

Пока их не было, Марек стал расспрашивать солдат об обстоятельствах, при которых был пойман шерн. Те рассказали ему удивительную вещь. В круглой башне, поднимающейся невдалеке от здания, в котором сейчас находились, они в поисках ночлега набрели на замшелый склеп у самой вершины…

Весь город был пустым и заброшенным, никто в нем до сих пор не встречал ни одного шерна, поэтому и тут они не рассчитывали найти никого.

Склеп, однако, был заперт. Они решили, что шерны, улетев при наступлении врагов через окно, оставили дверь запертой. Поэтому было решено взяться за работу и высадить дверь, никому даже в голову не пришло, что ночлег можно найти и в другом месте…

— Мы, конечно, были очень утомлены, — сказал один из солдат, — но когда человек разгорячится в борьбе, то даже если с ног валится, радуется возможности уничтожить то, что попалось под руку. Кроме того, эта башня была странной и заинтересовала нас. [а стенах около лестницы были какие-то знаки, а снизу мы видели на крыше какие-то непонятные сооружения… Когда мы с трудом разбили эту дверь, которая была крепкой и толстой, я первым вбежал в комнату и там заметил шерна. Не знаю, как об этом сказать, но когда я его увидел, то сразу понял, что это какой-то сумасшедший шерн. Он совершенно спокойно сидел спиной к нам и красил камни.

— Что делал? — спросил Марек, не понимая.

— Говорю: красил камни. Он даже не пошевелился, когда мы вошли. Там вся комната была полна камней в виде шаров, размером чуть больше кулака и покрытых пятнами самых разных цветов. Они лежат на полках. Вот, я взял один, показать вам.

Говоря это, он подал Победителю большой шар, выточенный из камня, который от одного до другого полюса был покрыт мелкими разноцветными пятнышками, образовывающими спиральную линию. Марек взял шар в руки и долго всматривался в него, потом посмотрел на шерна. Тот весь дрожал, с беспокойством глядя на руки Марека. Победитель начал подбрасывать шарик кверху, как бы играя им — глаза шерна бегали за ним, следя за каждым движением шара.

В эту минуту как раз было доложено, что идет Нузар с товарищами. Морцы вошли и, заметив шерна, были так поражены его видом, что даже забыли отдать обычный поклон Победителю. Они, онемев, смотрели на старое чудовище, с видимым удивлением поглядывая на крепкие ремни, которые обвивались вокруг его запястий рядом с золотыми обручами. Неожиданно Нузар, бросив взгляд на шар, взлетающий в руках Марека, поднял вверх руки и упал ниц перед Победителем.

— Ты — господин, — воскликнул он, — ты — самый могущественный! Ты поймал Великого Шерна, о котором наши уши только слышали, потому что глазам нашим его видеть было нельзя! И вот мы смотрим на него, как он связанный стоит перед тобой, господином.

Два сопутствующих ему морца также упали ниц, бормоча что-то нечленораздельное. Только по прошествии длительного времени Марек сумел вытянуть из них какие-то объяснения…

Они издавна слышали от шернов, что в каком-то недоступном месте находится всезнающий старик, называемый Великим Шерном, хранитель великих тайн, веками записываемых шернами разными цветами на круглых камешках. Шерны считали его священным и неприкосновенным существом, хотя он не управлял ими и не отдавал никаких приказов. Они сами не хотели ничего знать, считая это непомерной тяжестью и больше всего ценя забвение, но он знал все и, чувствуя приближающуюся смерть, выбирал заместителя, которого посвящал во все, чтобы эти знания не пропали…

Великий Шерн также записывал все важное, что происходит, и охранял все это. Морцы узнали его по плащу и золотым обручам, а кроме того, по круглому камню, к которым в стране шернов нельзя, под угрозой смерти, прикасаться никому, кроме этого старика.

Марек с удивлением слушал эти рассказы, с любопытством глядя на старика. Потом спросил морцев, могут ли они поговорить с шерном?

Нузар растерялся.

— Если он будет разговаривать световыми вспышками, мы можем ошибиться, — заявил он, — а голосом он ничего не скажет, потому что никогда не жил среди людей. Шерны между собой голос употребляют только так, как люди движения рук или головы, для выражения самых простых вещей, когда не могут посмотреть друг другу на светящийся лоб. Что же мы тогда сможем понять?

Несмотря на это, Победитель потребовал, чтобы они сделали попытку выяснить у шерна, почему он не сбежал вместе с остальными? Нузар отступил, чувствуя, что не в силах этого выразить; тогда двое оставшихся морцев начали издавать дикие и скрежещущие звуки, помогая себе при этом определенными движениями. Шерн брезгливо посмотрел на них, а потом на лбу у него блеснула вспышка. Морцы, умолкнув, напряженно вглядывались в смешивающиеся цвета…

— Что он говорит? — нетерпеливо спросил Марек.

— Говорит, что ему так захотелось, — ответил Нузар с некоторым колебанием в голосе.

— Как это? И ничего больше?

— Нет, господин. Говорит, что ему так захотелось.

Марек встал и подошел к неподвижно стоящему шерну. Чудовищное лицо старика было спокойно, он с легким презрением смотрел на великана, в два раза превышающего его ростом. В нем не чувствовалось ни тревоги, ни смятения, только тень любопытства мелькнула в двух парах кровавых тусклых глаз…

— Скажите ему, — попросил Марек, повернувшись к морцам, — скажите ему, что он будет жив и свободен, если захочет ответить на мои вопросы…

Морцы снова начали выть и скрежетать, оживленно при этом жестикулируя, и когда, по прошествии некоторого времени, шерн что-то блеснул им, повернулись к Победителю с обеспокоенным выражением на тупых лицах.

— Он говорит, что если бы ему была нужна жизнь, он бы улетел вместе с остальными… Он только хотел увидеть…

Морец оборвал фразу.

— Победителя! — быстро сказал Нузар.

— Он так сказал? На самом деле?

— Он сказал иначе, но мы не смеем…

— Говори!

— Большого и глупого пса хотел увидеть, — закончил морец с неуверенной улыбкой.

Все дальнейшие попытки что-либо узнать у шерна кончились ничем. Казалось, он совершенно равнодушен к тому, что его ждет и что с ним сделают, ни угрозы, ни обещания вознаграждения не могли заставить его давать ответы на вопросы. Один только раз, когда Победитель спросил его о содержании каменных книг, находящихся в его распоряжении, он высокомерно усмехнулся и ответил:

— Пойди и прочти, — после чего хранил уже ничем не нарушаемое молчание.

Тогда Марек велел отвести шерна в его комнату в башне и поставить около него бдительную стражу. Сам же, отправив морцев и Ерета, вышел на улицу, чтобы вдохнуть немного свежего морозного воздуха.

Небо было ясное, усыпанное звездами. Снег еще не падал, только иней покрыл улицу и плоские крыши домов. Марек, при свете взятого с собой фонаря, обнаружил наполовину разрушенные ступени, ведущие на вершину купола здания, и начал медленно подниматься туда. Камни узкого прохода были еще теплыми, сохранившими жар прошедшего дня, в тусклом свете фонаря на них виднелись остатки какой-то резьбы и рисунков, выполненных, видимо, много веков назад и все это время гибнувших в забвении… В одном месте, где поднимающийся наверх коридор вдруг расширился и образовал низкую полукруглую комнату, Победителя остановила удивительная картина, сложенная из множества соприкасающихся колец. Он поднял фонарь и стал внимательно рассматривать поблекшие остатки…

— Я не ошибся… — прошептал он себе, — но это удивительно!..

Эти кольца были ничем иным, как картами земной планеты, сделанными с разных сторон. Уже стершийся рисунок не позволял различить подробности, но было видно, что карты должны были быть очень подробными. Контуры континентов, морей, ленты гор обозначены были безошибочно… А над всем этим тянулся волнистый пояс черного цвета с оранжево-желтыми на этом фоне языками. «Может быть, на цветном языке шернов это означает проклятие ненавистной планете?» — думал Марек, поднимаясь выше.

Через несколько шагов он снова попал в широкую нишу и вновь нашел в ней подобные рисунки, только, без сомнения, еще более древние, поскольку рисунки почти исчезли на серой поверхности камня. И это была, без сомнения, Земля, но какая-то иная, нежели та, которая известна людям. Внутри одного из колец можно было обнаружить нечто похожее на Европу, но Средиземное море было только узким замкнутым озером, а морской залив проникал далеко на север до самых Карпат…

Странное чувство охватило Марека. Он не сомневался, что перед ним карта его родной планеты в давние доисторические времена, когда даже люди еще не существовали, а глаза шернов уже наблюдали за планетой, висящей над пустыней в черном небе…

Его охватил какой-то страх; он ускорил шаги, чтобы скорее попасть из этого душного коридора на вершину купола…

Когда он остановился на маленькой площадке у вершины, на Луне уже была непроглядная ночь. Темнота заливала город, котловину и горы, скрывая даже белизну снега. Только в южной стороне он увидел легкий серебристый отблеск над зубцами торчащих вершин и узнал блеск далекой Земли, спрятавшейся там, за горизонтом…

Он с тоской протянул к ней руки — утешением ему служила только мысль, что еще несколько долгих лунных дней — и он полетит в своей сверкающей машине через небесное пространство туда, домой, оставляя позади себя без сожаления этот страшный мир.

II

Солнце еще было скрыто за окружающими горами и снежные вершины на западе только чуть розовели от первых золотистых лучей, когда Марек в обществе Ерета и нескольких старших воинов вышел на осмотр завоеванного города.

Он был рад, что ночь уже прошла, долгая тяжелая ночь, во время которой мрачные мысли, как зловещие птицы, все время сидели у его изголовья, ожидая, когда он пробудится от короткого мучительного сна, чтобы наброситься на него всей стаей. В эти часы бодрствования при свете пылающего на каменном полу огня все его действия и все «победы» представали перед ним в удивительно мрачном облике. Он понимал, что решился на безумное и, к сожалению, совершенно бесполезное дело. Он захватил этот город, но уже чувствовал, что против воли будет в нем узником… Заснув на короткое мгновение, он видел во сне ночное нападение шернов, срывался в ужасе с постели и бежал посмотреть, на месте ли стража и не блестят ли наверху под затуманенными звездами белые огоньки подлетающей стаи шернов. Вокруг, однако, была нерушимая тишина и покой. Но шерны, видимо, не хотели начинать схватку в ночной темноте, либо боялись холода, либо еще не опомнились от недавнего разгрома и не успели собрать достаточно сил, во всяком случае спокойного сна победителей ничто не нарушало… Тогда Марек возвращался в дом и, вглядываясь в пылающий огонь, пытался строить какие-то планы, прорваться мыслью за этот мрак безнадежности, окружающий его. Все было напрасно…

В конце концов он отказался от этих бесплодных размышлений. Под утро его сморил сон, длившийся около суток, от которого он пробудился сильным и успокоившимся. Правда, вдохновение на него так и не сошло, и он не смог придумать никакого плана дальнейших действий, но благодаря своей физический сильной и здоровой природе сохранял определенное безразличие к тому, что может произойти. Он думал только о настоящей минуте, о том, что находится в удивительном месте, где каждый камень и каждое строение могли открыть ему даже не снившиеся необыкновенные тайны.

Он поспешно оделся и, не ожидая восхода солнца, вызвал свиту, которая должна была ему сопутствовать. На выходе он, однако, получил неприятное известие: Великий Шерн, пойманный вечером, в течение ночи исчез без следа. Воины, охранявшие его, клялись, что его, должно быть, унесла какая-то нечистая сила, потому что несмотря на то, что узник не был связан, двери темницы были тщательно заперты и охрана не отлучалась ни на минуту. Кроме того, с ним вместе исчезли и разрисованные камни, которые заполняли комнату.

Марек, услышав это, задумался. Даже если допустить, что шерн сбежал из-за недосмотра стражи, то куда могла деться «библиотека» из камней, весящая слишком много, чтобы ее можно было унести не только одному, но даже ста шернам? А такую стаю, прилетевшую за камнями, стражники, несомненно, заметили бы…

Внезапно у него блеснула мысль, как луч неожиданного света. Он понял, что Великий Шерн остался здесь именно для того, чтобы спасти свои «книги», которые, видимо, не успел укрыть во время неожиданного нападения людей. Теперь же он выполнил свое задание и ушел. Выполнил задание, значит, поместил ценные камни в какое-то таинственное и невидимое глазу укрытие, может быть, выдолбленное где-то в стене и замаскированное полированным камнем, и, сделав это, каким-то тайным путем попал на крышу и, воспользовавшись темнотой ночи, незаметно спустился на широких крыльях в долину.

Первым побуждением Победителя было отдать приказ своим людям, чтобы они обыскали всю комнату и в случае необходимости разрушили стены, чтобы найти спрятанные камни, но это намерение вскоре испарилось, растворившись в странном, сложном и неприятном чувстве.

Он наклонил голову и молча посмотрел на окружающих его людей… Какое-то мгновение у него было впечатление, что он является сообщником всех этих разгромленных шернов и должен защищать сокровища их знаний от уничтожающих рук человеческих варваров. Он отряхнулся от него, но ему сразу же пришло в голову, что из этих камней, даже если он их найдет, он ничего не сможет узнать, не сможет прочесть их цветового письма, а разрушение стен займет много сил и времени, и, кто знает, не будет ли эта работа напрасной… Он ничего не сказал воинам, принесшим ему известие, и медленно пошел через город…

Дома везде были каменные, и редко какой-либо из них имел дверь на уровне улицы. У большей их части были только окна и перед ними плоские балконы, видимо, служащие шернам для взлета. Все строения были старыми и, видимо, в течение долгого времени не ремонтировались. С верхних этажей осыпались камни, внизу дома обрастали мхом и становились похожими на природные скалы.

В один из таких домов Марек зашел и, миновав мрачный и тесный коридор, неожиданно оказался в круглом зале, выглядевшем необычно роскошно. Каменный пол устилал постриженный и раскрашенный цветными узорами мех, на первый взгляд похожий на тканые ковры. На стенах висело какое-то удивительное оружие, ковры и украшения неслыханно искусной работы. На низких, квадратных диванах лежали брошенные пурпурные и мягкие ткани, распространяющие какой-то упоительный аромат… В шкатулках из резной кости ручной работы находились целые сокровища: драгоценные камни, жемчуг, украшения.

Двери, отворенные над высоким каменным балконом, указывали путь, по которому ушли обитатели этого дома.

Марек, склонившись, прошел через слишком низкую для его роста дверь и вышел на балкон, подвешенный в воздухе.

Солнце как раз всходило, половина его диска уже лениво выплывала из-за зубастых вершин. Лучи его золотили город, не принося пока с собой тепла. В долине, у подножия гор, поднимался беловатый туман, похожий на море, замкнутое в кольце гор, в центре которого торчал одинокий остров с выстроенным на нем городом.

Чувство безнадежного одиночества охватило Победителя. Он взглянул на спутников и по их лицам увидел, что они чувствуют то же самое. Вот они стоят здесь, горстка дерзких людей, — отделенные от своих домов долиной и горами, широкими просторами и морем; они являются хозяевами в захваченном вражеском городе, но даже не знают, что делается вокруг них под этой пеленой тумана, застилающей всю долину…

Об этом думал Победитель, когда на улицах города послышались беспокойные голоса — сначала отдельные, потом все более многочисленные. Воины в тревоге искали своего вождя. Первым их заметил с балкона Ерет и показал ему.

— Победитель, — сказал он, — произошло что-то плохое. Тебя ищут.

Марек повернулся и посмотрел в глубину улицы, напрасно стараясь понять что-то из доносящихся криков. Но у Ерета слух был лучше, или он лучше понимал голоса своих земляков, потому что, послушав немного, он сказал приглушенным голосом:

— Шерны наступают…

Нельзя было терять ни минуты. Марек отправился обратно на площадь пёред домом, в котором ночевал. Когда он снова проходил через богато убранную комнату, ему пришло в голову, что в городе осталось много сокровищ после сбежавших шернов, но продуктов очень мало, так как солдатам с трудом удалось собрать немного еды. Сначала он подумал об этом равнодушно, но потом эта же мысль вернулась к нему с пугающей ясностью. Вряд ли это можно считать случайностью! Шерны унесли с собой запасы продовольствия или уничтожили их, насколько им позволило время, отдавая в руки врагов сокровища и мертвое имущество! А теперь… теперь?

На площади войско с нетерпением ожидало вождя. Горсточка солдат, оставленная на ночь у подножия горы, вернулась, сокрушенная внезапным нападением шернов. Оставшиеся в живых рассказывали, что вся долина роится от чудовищ, которые окружают город плотным кольцом с явным намерением взять в плен дерзких захватчиков…

Марек, получив это сообщение, посмотрел в лицо Ерету. Тот стоял, опустив голову и нахмурив брови.

— Что будем делать? — спросил Победитель.

Молодой вождь пожал плечами.

— Ты меня спрашиваешь, господин? Ты совершил такой подвиг, завоевал неприступный город шернов, а теперь…

Он оборвал фразу и замолчал.

Марек больше ни о чем не спрашивал. Мрачный, но решительный, он отдал войску приказ готовиться покинуть ценой такой крови завоеванную твердыню.

Когда войско поспешным маршем спустилось по скалистому склону, туман внизу уже рассеялся, открыв всю обширную зеленую котловину. Теперь она почернела от шернов, заполнивших всю ее.

Победитель поднял руку, указывая спутникам на далекий горный хребет…

То, что произошло потом, было похоже на переполох, который поднимается в улье, когда через него хочет пройти жук-разрушитель. У обороняющихся людей буквально отваливались руки и немели шеи от постоянного подъема головы к падающим с неба врагам.

Каждую пядь пространства нужно было отвоевывать, каждый шаг покупать ценой крови. Они шли, прокладывая себе дорогу среди живых тел. А котловина перед ними, казалось, никогда не кончится…

Наконец они закрепились у маленького озера и тут, остановившись у прибрежных скал, стали плотным огнем пробивать себе дорогу к горам. А когда атака шернов ослабла на минуту и сбившиеся отряды стали разлетаться, не в силах выдержать огня, люди, не дожидаясь, пока враг опомнится, быстро ринулись вперед, уничтожая по дороге запоздавшие убежать группы.

Так медленно они продвигались к горам, глядя ослепшими от дыма и вспышек выстрелов глазами на касающийся неба горный хребет, как будто бы он мог служить им защитой…

Марек этих надежд не разделял; он был уверен, что с минуты выступления на горный склон битва только обострится, так как шерны захотят использовать невыгодное положение взбирающихся наверх воинов. Он часто поглядывал в сторону заснеженных вершин, стараясь выследить сидящих в засаде шернов, готовых сбрасывать сверху тяжелые камни… К счастью, опасения оказались напрасными. Или шерны, несмотря на численное превосходство, были изнурены сражением, которое и им дорого обошлось, или они просто не предполагали, что люди смогут пройти живыми через котловину: во всяком случае они не подумали о засаде на горном хребте. Они даже отступили от него, когда отряд Марека начал взбираться по склону, дав падающим от усталости людям минуту отдыха…

Солдаты передохнули немного и, набравшись сил, снова направились в гору, не задерживаясь. Марек шел впереди, бдительно глядя во все стороны — только назад оглядываться не смел, чтобы не видеть наполовину поредевших рядов. Преимущество им давало только огнестрельное оружие, поэтому теперь он дрожал при мысли, что шерны, обыскав убитых, могут забрать у них оружие и заряды и обратить его против оставшейся горстки. И тогда он шел еще быстрее, чувствуя, что их спасение только в бегстве.

Люди иногда окликали его: «Победитель!», но он каждый раз, слыша это обращение, только болезненно сжимал губы, как будто ему в лицо бросали оскорбление. Впрочем, тяжелый поход проходил в молчании, иногда только прерываемом редкими схватками с догоняющими отряд шернами. Тогда они ненадолго останавливались и стреляли по нападающим, а потом снова шли вперед, все выше и выше.

На перевале Марек решил отдохнуть подольше. Усталые воины, забыв обо всем, даже о все еще грозящей опасности, падали на снег и мгновенно засыпали, как будто их внезапно настигала смерть. Прошло немного времени, и Победитель остался только один, глядя на освещенную солнцем оставленную котловину.

Он протер рукой лоб и глаза, как будто хотел согнать с них сон. Потому что все происшедшее казалось ему теперь страшным сном: сражение, удивительный захваченный город и это кровавое отступление… Тихие заснеженные горы были здесь вокруг него, и там внизу лежала тихая зеленая котловина с множеством озер. Мысли его исчезали в какой-то странной пустоте.

«Зачем, зачем было это все?» — честно спрашивал он себя в душе и не находил ответа на этот простой вопрос…

Он медленно повернулся к югу, в сторону полюса.

Легкое, белое, клубящееся облако над горами.

Земля.

Она уже вышла из первой четверти и медленно приближалась к полной фазе, верхним краем своего диска представ перед глазами Победителя. Вокруг была невероятная чистота, весь лунный мир замер в блеске солнца, низким полукругом проходящего по небу.

Марек задумался. Широко раскрытыми глазами смотрел он теперь на Землю и думал, что его ждет тяжелая работа, прежде чем он сможет, закончив свой труд, вернуться туда — на родную свою планету. Еще он думал о том, что оставит лунным людям после себя. Он не завершил и уже знает, что не завершит начатого дела: истребить всех шернов на Луне — но с огнем и мечом он прошел через всю вражью страну и научил этих чудовищ бояться человека и его оружия, а отряд его вооруженных товарищей, хотя и понесший большие потери, умеет теперь поворачиваться лицом к шернам в открытом бою и побеждать их, если они когда-нибудь еще решат покуситься на завоевание людских земель…

Он утешался этими размышлениями и еще тем, что когда благополучно вернется к человеческим поселениям перед отлетом с Луны, упорядочит там отношения между людьми, введет справедливые законы, а сильных научит милосердию и справедливости…

Возвращаться! Возвращаться как можно быстрее!

Он вскочил с места и начал будить спящих воинов. Они поднимались неохотно, потягиваясь, еще не вполне пришедшие в себя после тяжелого сна. Марек, однако, не допускал никаких проволочек. Как только они поднялись на ноги, он приказал спускаться вниз к равнинам и к морю.

Полдень застал их уже у подножия кольцевидных гор, к вечеру они надеялись подойти к равнинному краю.

Они продвигались вперед очень бодро. Их отступление, видимо, мало беспокоило шернов, нельзя же было принимать во внимание несколько мелких схваток со случайно встреченными группами, которые после одного или двух залпов быстро рассеивались. Видимо, шерны, наученные кровавым опытом, не доверяли своим силам в пустом и открытом месте. В солдатах проснулось веселое настроение. Они радовались, предчувствуя (Марек им этого не говорил), что идут домой и смогут отдохнуть после неслыханных трудов. Только Ерет мрачно смотрел перед собой и старался избегать Победителя.

В один из часов послеполуденного времени, когда они уже входили в равнинные места, Марек во время привала подошел к нему. Они уже давно не разговаривали между собой, и теперь Ерет вздрогнул, когда неожиданно услышал голос Победителя.

— Ерет, — сказал он, — я хотел с тобой посоветоваться…

— Я нахожусь здесь, господин, чтобы слушать твои приказы.

Марек кивнул ему головой, и они оба вышли из лагеря и поднялись на небольшую возвышенность над лениво текущей речушкой. Отсюда были видны палатки и крутящиеся вокруг них воины. Они были ободранные и опаленные солнцем, на похудевших лицах явно читались следы пережитых сражений. Двигались воины, однако, довольно живо, одни носили в ведрах воду для приготовления пищи, другие с оружием в руках мерным шагом обходили лагерь — это была охрана. Марек молча смотрел на этот наполовину уменьшившийся отряд своих верных товарищей, потом повернулся к Ерету с вопросом:

— Что ты думаешь об этих людях?

— Мы были верны тебе и выполнили все, что было в наших силах, Победитель…

— Почему ты постоянно называешь меня «Победитель»? — спросил Марек.

Ерет ничего не ответил. Тогда Марек, помолчав, снова спросил его:

— А что ты думаешь обо мне?

Теперь молодой военачальник поднял на него глаза и честно сказал:

— Не знаю.

Марек усмехнулся.

— Ладно, это неважно. Я хотел поговорить не об этом… Я оказался среди вас на Луне и исполняю свой долг, который добровольно взял на себя. В этих местах, где мы с тобой стоим, на равнинах, которые тянутся отсюда к морю, когда-то жили шерны. Мы не смогли истребить их в горах, но эти равнины перед нами — свободны. Я отдам их во владение людям.

— Но прежде чем сюда придут люди, — отозвался через несколько минут Ерет, — шерны вернутся в свои города на равнинах, и нужно будет начинать новое сражение.

— Нет. Люди здесь уже есть, и они не должны позволить шернам вернуться.

Ерет удивленно посмотрел на него.

— Ты бы хотел, господин?..

— Послушай меня, — прервал его Марек. — Я долго думал о том, что нужно сделать, много сомневался… Это соседство шернов в горах ни безопасно, ни удобно, но нам уже нельзя оставлять завоеванной страны, для того чтобы наш поход был не напрасным. Там, по другую сторону моря, вам уже становится тесно — здесь богатые, плодородные земли… А от шернов вы теперь умеете обороняться… Эту страну нам покидать нельзя.

Глаза Ерета неожиданно блеснули.

— Победитель! Так мы не идем домой?

— Ты с такой радостью это сказал…

— Да, господин. С радостью. Потому что я… меня там ничего не ждет…

Он замолчал и сразу помрачнел. Марек понял, что Ерет думает о девушке. Он протянул руку и легонько прикоснулся к его плечу…

— Ерет, — сказал он, — поверь мне, что у тебя нет никакой причины…

— Не будем говорить об этом, господин. Я рад, что кровь наша была пролита не напрасно. Я боялся, что ты хочешь увезти нас отсюда…

— А разве вы хотите остаться?

— Люди устали, и им хочется домой. Но думаю, что они останутся, если ты им это прикажешь, Победитель. Сначала здесь будет тяжело, потому что шерны, наверное, не оставят нас в покое. Однако мы останемся здесь, пока не придут другие, чтобы поселиться здесь и построить оборонительные сооружения.

— И ты хочешь здесь остаться?

— Да. Навсегда.

— Как хочешь. Я думал взять тебя с собой.

— Нет. Возвращайся один, господин, и дай людям на Теплых Озерах новые законы…

— Я дождусь Анаша. Согласно тому, что ты говорил, он должен сегодня привезти подкрепление…

— Думаю, что завтра мы встретим его над морем или на нашем старом пути…

Он замолчал. Через какое-то время Марек снова обратился к нему, искоса поглядывая на задумавшегося молодого человека:

— Те, кто поселится здесь, захотят построить свои жилища и обзавестись семьей… А как ты?..

— Я?

— Да. Ты когда-то собирался жениться на… внучке Малахуды. Может быть, мне прислать ее тебе сюда, когда я вернусь за море?

Ерет открыто посмотрел ему в глаза.

— Неужели ты думаешь, господин, что внучку Малахуды можно кому-то прислать?

— Думаю, что она послушает меня, если я скажу ей, что такова моя воля…

— Даже если бы она тебя послушала, неужели ты думаешь, что я принял бы ее из твоих рук?

Больше разговора об этом не было.

Палатки были быстро сложены, и отряд снова пустился в путь на север, к морю. Над большими реками и поблизости от побережья было решено оставить гарнизоны.

Перед наступающим вечером они встретили Анаша с не слишком многочисленной, но хорошо вооруженной группой людей. Он рассказал, что его прибытие задержали трудности, создаваемые первосвященником Элемом, а также неожиданное нападение шернов со стороны Перешейка, которое, однако, с легкостью было отбито благодаря помощи Малахуды.

— Чьей, чьей помощи? — спросил Победитель.

— Малахуды, — отчетливо повторил Анаш, — прежнего первосвященника. Исчезнувший старик появился неожиданно в самую трудную минуту, именно тогда, когда все потеряли голову, и принял командование над воинами, которыми Элем не сумел распорядиться. Напавших окружили и полностью истребили.

Во время остановки на ночлег, прежде чем мороз начал охватывать страну, Марек вызвал объединенный отряд и объявил им о своем намерении оставить гарнизоны в завоеванных землях. Это известие было принято без восторга, но и без возражений. Все понимали, что нужно удержать то, что завоевано такой ценой — и что единственный способ сделать это — заселить людьми эти ранее недоступные места.

Тогда Марек дал слово Ерету, который вызвал добровольцев, желающих остаться вместе с ним на посту по крайней мере до того времени, когда из-за моря прибудут новые поселенцы. Люди постепенно соглашались, особенно те, которые только что прибыли с Анашем из-за моря, но и среди ветеранов хватало таких, которые не прочь были заложить основу для будущих человеческих городов и селений.

В конце концов набрался большой отряд, который уже можно было разделить на несколько, достаточно сильных. Победитель дал воинам возможность разделиться так, как они сами сочтут нужным, предупредив только, что некоторые территории должны всегда оставаться общей собственностью и никогда не быть чьей-то личной.

Воинам этот приказ показался странным. Однако они приняли его без протеста и поклялись свято соблюдать, особенно когда услышали, что это часть новых благотворительных законов, которыми Победитель хочет осчастливить людей новой страны.

Первое поселение было решено заложить на месте, где они провели эту ночь, — и тут, на природном пути, ведущем с гор в равнинные места, должен был остаться Ерет с группой отборных воинов, как главный охранник и управляющий.

Утром, когда остальная часть воинов отправилась в путь, Победитель простился с Еретом, огорченный мыслью, что в последний раз пожимает маленькую и худую ладонь воина… Когда он уже уходил, на его губах дрожал готовый сорваться вопрос: что передать золотоволосой Ихезаль, если она спросит о нем, но, посмотрев в мрачное лицо Ерета, он только еще раз горячо пожал ему руку и ушел, не говоря ни слова…

Так они продвигались к морю, оставляя на пути гарнизоны в местах, подходящих для поселения и защищенных, и когда в послеполуденное время увидели издали волнующуюся синюю поверхность моря, с Победителем оставалась только маленькая горстка людей. У моря они встретили отряд, охраняющий оставленные сани. Здесь в качестве управляющего остался Анаш, который сначала должен был отвезти Победителя в старую страну и вернуться с поселенцами.

Солнце заходило, готовые сани уже ждали на песке, когда мороз скует море льдом, образовав им скользкий помост. Марек, растянувшись на берегу, смотрел на закат солнца. По небу разливалось зарево более красное и кровавое, чем обычно, как последний и прощальный символ этих долгих дней, полных тяжелых усилий, смерти и огня… Победитель припомнил последний вечер перед отъездом и светлую головку Ихезаль на своей груди — и молча поднял руки, как бы благодаря Бога, что его самый большой труд уже завершен и что он возвращается в страну, откуда в скором времени навсегда улетит с Луны…

Закат тем временем становился все шире и кровавей, охватывая почти полнеба. И внезапно необычный страх охватил Марека, как будто этот небесный пожар и это кровавое зарево отражали не только прошедшие дни, но одновременно являлись предзнаменованием какой-то страшной судьбы…

III

Известие о нападении шернов на человеческие поселения на этот раз пришло с запада и вызвало неслыханный переполох. Беженцы из рыбацких селений на побережье в окрестностях Перешейка доложили, что приближается отряд шернов, неизвестно откуда взявшийся, который сжигает и убивает всех на пути… Никто даже не собирался оказывать сопротивление. Все бежали на восток, к городу у Теплых Озер с жалобами и проклятиями. Уже вслух поговаривали, что Победитель наверняка погиб, а вместе с ним и все его спутники, и теперь начнется осуществляться месть шернов, неизбежная и страшная. Люди ломали руки в бессильном отчаянии и теснились возле дворца первосвященника, напрасно вызывая Элема, чтобы он показался и спас свой народ.

Элем не выходил. Запершись в комнате, он совершенно потерял голову и не знал, что делать. Он не верил, что Победитель погиб, но слыша за окнами проклятия в адрес того, кого еще недавно считали божеством, и одновременно голоса, вызывающие его, как первосвященника, чтобы он в несчастье оказал людям помощь и защиту, чувствовал полное бессилие своей власти и положения.

Он не умел создавать войско, не мог стать во главе вооруженных людей, чтобы дать отпор страшному врагу, и чувствовал, что даже в случае отвращения угрозы трон первосвященника под ним зашатался и что он должен что-то посоветовать и что-то решить, если не хочет, в случае чудесного спасения, уйти в тень и лишиться своего нынешнего положения.

Народ тем временем бурлил в тревоге и отчаянии. Слышались голоса, что следует покориться шернам и молить их о прощении, особенно Авия, который мог бы стать посредником. Были такие, которые не долго думая и не ожидая приказа первосвященника, начали ломиться в храм, требуя, чтобы их пустили к бывшему наместнику…

Когда Севин донес Элему о происходящем, тот глубоко задумался. Какая-то мысль начала блуждать у него в голове. Он не верил, что Авий, столько времени проведший в темнице в подвешенном состоянии, после освобождения захотел бы стать доброжелательным посредником между людьми и своими побеждающими в эту минуту сородичами; это предположение явно было слишком оптимистичным… Однако он предполагал, что узник может послужить в качестве заложника и, может быть, захочет для спасения собственной, жизни путем какого-либо послания склонить нападавших К мирным переговорам. И он решил сам поговорить с шерном.

Севин из окна огласил людям волю первосвященника, а сам он тем временем приказал принести себе одежду для торжественных случаев. В сокровищнице от прежних первосвященников осталось много разных убранств, но Элем забрал оттуда только драгоценности, приказав изготовить себе новую одежду, более яркую и сверкающую, чем носили раньше. Он хотел великолепием и пышностью своей одежды ослепить глаза шерна, надеясь, что, продемонстрировав свою внутреннюю силу, сделает его более сговорчивым…

Авию о происшедших событиях донесла Ихезаль. Она спустилась в подземелье, не собираясь говорить с узником о чем-либо, скорее просто по привычке, которая стала уже внутренней потребностью. Люди все больше отдалялись от нее. По мере того как угасали чары Победителя, погибшего в сражениях в далекой стране, на нее все чаще начинали смотреть иначе, недобрым и подозрительным взглядом. Было забыто, что это внучка Малахуды, последний отпрыск древнего рода первосвященников, в ней видели только охранницу шерна, поэтому считали существом нечистым. Молодежь по-прежнему восхищалась ее обольстительной красотой, но в этом восхищении было какое-то опасение, почти ненависть.

На нее смотрели издали и шепотом рассказывали друг другу удивительные вещи. Были такие, которые приписывали ей сверхъестественные губительные силы. Говорили, что она, невидимая, может переноситься с места на место и взглядом насылать мор и болезни. Дошло до того, что люди, видя ее, чертили спасительный знак Прихода на лбу — знак, который по мере течения времени уже утратил свое давнее значение и сохранялся среди людей, как средство спасения от всевозможных злых чар.

Ихезаль не искала чьего-то общества; даже перестала навещать деда. У нее самой было впечатление, что в ней копятся яд и злость, как у пресмыкающегося, запертого там, где оно никого не может укусить. Отвергнутая людьми, она начала с удвоенной силой презирать их, особенно потому, что чувствовала свое преимущество перед ними. Она знала, что когда она показывается на ступеньках храма, те, которые убегают, чтобы не коснуться ее одежд, искоса поглядывают в ее сторону и по одному ее слову готовы были продать себя дьяволу, лишь бы только в минуту смерти почувствовать у себя на лбу ее ладони. И было удивительно, что чем больше ее боялись и избегали, тем больше возрастала ее сила.

Иногда ей нравилось испытывать эту силу. Она останавливалась на пороге храма и задерживала на одном из прохожих взгляд, приманивая соблазнительной улыбкой, чтобы в ту же секунду отвернуться от него как от неодушевленного и совершенно безразличного предмета… В ней часто поднималось презрение, безграничное и злое, даже болезненное, когда она проходила сквозь недоброжелательную толпу с застывшим лицом и стиснутыми губами, не соизволяя даже бросить взгляд вокруг себя или ответить на редкие приветствия… В эти часы она скрывалась в темной глубине пустого храма или, бросая вызов всем, осуждающим ее, шла в подземелье, где проводила долгое время в обществе Авия.

Сама она говорила редко, но охотно слушала удивительные рассказы шерна, который говорил ей о своей стране, о мертвых городах в пустыне и о живых городах среди гор, которые, может быть, лягут, покоренные, у ног Победителя, но никогда не откроют ему своих тайн… После таких разговоров она часто поднималась на крышу храма и смотрела на широкое море, на Кладбищенский Остров, лежащий темным пятном на сверкающей поверхности, на волны, которые бежали издали, на далекий горизонт в синём тумане, напоенном солнцем… И тогда ей в голову приходил Победитель. Иногда, как светлое и туманное воспоминание, а иногда как волна горячей девичьей крови, которая внезапно ударяет в губы и в грудь, сжигая сильнее, чем солнце…

Но чаще всего она думала о нем со странным, неотступным сожалением. Почему он продемонстрировал ей свою силу и ушел от нее, как будто даже не видел ее? Почему для него важнее были сражения и спасение людей, нежели она — прекрасный цветок и жемчужина? Губы ее кривились в язвительной улыбке; и она шла обратно в подземелье к чудовищу, чтобы слушать насмешки и оскорбления по адресу того, кто занимал ее мысли… А иногда укрывалась в закутке под алебастровой колонной и тряслась от рыданий, которые не могли выплеснуться слезами.

В один из дней известие о нападении шернов дошло до Ихезаль, когда она утром шла по берегу моря. Она не могла бы ответить, кто ей принес его и когда… Она видела бегущих людей, но ее совершенно не интересовало, почему они бегут и что кричат. Она едва слышала звуки их испуганных голосов… Она миновала одну группу, другую, десятую — и, ни о чем не спрашивая, ни к чему не прислушиваясь, заметила, поднимаясь на ступени храма, что уже обо всем знает.

Несколько прислужниц ждали ее у входа в храм, они хотели о чем-то ей рассказать, но она, не говоря ни слова, отослала их жестом руки и пошла прямо в древнюю сокровищницу…

Авий в этот день был мрачным и молчаливым. Он не отвечал на ее вопросы, не рассказывал обычных, долгих, страшных и удивительных сказок… Только несколько раз повторил требовательным тоном: «Отпусти меня, развяжи!»

И теперь это были первые слова, которыми он приветствовал входящую золотоволосую девушку. Он распростер давно зажившие крылья, насколько позволяли цепи — и сверкал кровавыми отблесками.

— Отпусти меня, — крикнул он в конце концов, — отпусти меня! Я чувствую ветер над морскими волнами и солнце! Отпусти меня, я хочу быть свободным!

— По моей милости?

— Я не нуждаюсь ни в чьей милости. Я стою высоко над всем тем, что вы называете милостью, жалостью или вредом. Я хочу быть свободным по своей воле, орудием которой являешься ты.

— Не являюсь.

— Значит, будешь им.

— Ты погибнешь, если я тебя освобожу.

— Не погибну. Если ты освободишь меня, я буду королем над тобой, буду королем Над всей этой толпой псов, а как долго? Разве это интересует тебя или меня?

— Победитель уничтожает твоих братьев.

— Камень, летящий с горы, валит деревья на своем пути, а потом упадет вниз и будет там лежать. А деревья вырастут. У нас есть сила.

— Тем не менее ты находишься в оковах, и я могу даже бить тебя, если захочу.

— Ты говоришь так, чтобы просто слышать собственные слова, ты сама чувствуешь, что ты ничто против меня.

Ихезаль медленно подошла к чудовищу и, подняв обломок палки, валяющийся в углу, замахнулась, чтобы ударить его по лицу. Шерн даже не дрогнул. Он только широко открыл свои кровавые глаза, похожие на четыре неподвижных огонька.

Ихезаль безвольно опустила руки.

— Авий! Авий! — крикнула она.

И отпрянула назад, прижав руки к груди.

— Твои сородичи напали на нашу страну, — через минуту совершенно неожиданно сказала она.

Шерн не выказал ни удивления, ни радости. Он молчал.

— Слишком рано, — отозвался он наконец. — Еще не время…

Дальнейшие слова были прерваны приходом посланцев первосвященника.

Их вошло в темницу шестеро, рослых и тупых юношей, которые, миновав Ихезаль, как будто не видели ее, приблизились к узнику, набросив ему петли на освобожденные от оков руки. Веревки держали по два человека с каждой стороны; остальные стали разбирать железо и цепи, которыми шерн был прикован к стене.

— Что вы делаете? — закричала Ихезаль.

Они даже не ответили ей, только потащили раскованного узника на веревках за собой наверх. Ихезаль медленно пошла за ними.

В центре храма на троне первосвященника сидел Элем в парадном убранстве, в одежде, украшенной драгоценными камнями. Вокруг него стояли сановники. Собрались все, как на праздник, но их взгляды, несмотря на внешнюю торжественность, беспокойно бегали к входу в храм и обратно, и было заметно, что их пугает малейший шелест. Когда привели шерна, они смотрели на него так, как будто это они были преступниками, а он судьей, держащим в своих руках их судьбы. Только Элем сохранял видимость достоинства.

— Ты знаешь, — обратился он к бывшему наместнику, — что твои братья в заморской стране покорены и уничтожены навсегда. Мы, однако, хотим проявить милосердие к побежденным, особенно к тебе…

Он остановился, чтобы глотнуть воздуха, которого не хватало у него в груди.

Тогда шерн неожиданно спросил:

— Далеко ли от стен вашего города находятся победоносные шерны? А то я вижу по вашим лицам, что вы боитесь, и ваши цветные одежды не могут скрыть вашего подлого страха.

Воцарилось глухое молчание.

Элем первым пришел в себя и, чуть приподнявшись на сиденье, сказал, как бы не заметив дерзкой насмешки в голосе связанного шерна.

— Действительно, твои недобитые сородичи, всполошенные разгромом, кинулись в нашу страну, но я готов даже даровать им жизнь…

— Ха, ха! — засмеялся шерн.

— Да, даровать им жизнь, если…

— Что?

— Они захотят покориться.

— Ха, ха, ха!

Лицо Элема помрачнело.

— Иначе погибнешь ты, прежде чем они достигнут стен города.

— Чего ты хочешь от меня?

— Предупреди их, напиши, задержи… Ты — наш заложник. Мы отправим посла…

— Кто из вас отправится с моим посланием?

Снова воцарилась тишина. Никто ничего не ответил, никто даже мысленно не мог назвать смельчака, который бы отважился стать послом, зная, что идет на верную смерть и на муки. Авий это понял.

— Освободите меня, — сказал он.

Элем заколебался.

— Кто нам поручится, что, освобожденный, ты захочешь нас защищать, а не будешь мстить?

— Я могу поручиться, — сказал наместник, — что если вы освободите меня, я буду мстить, а не защищать вас. Но если вы этого не сделаете, месть будет еще страшнее!

Первосвященник хотел что-то ответить, но ему помешало движение, внезапно возникшее у дверей в храме. Вбегают люди с криками и рыданиями — послышались голоса, утверждающие, что шерны уже жгут селения вблизи города — с городских стен виден дым… Началась паника. Сановники сорвались со своих мест, некоторые из них в испуге сгрудились у трона Элема, как бы ища у него спасения.

Элем стоял бессильный, не способный успокоить толпу…

Тогда шерн рванулся из веревок, вступил на возвышение трона и заскрежетал:

— К ногам моим, псы! Падайте к моим ногам! Скулите и молите меня о жизни, которой я вам не дам!

Неизвестно, что произошло бы дальше, потому что в безумном страхе некоторые из старейшин и толпы уже качнулись, чтобы упасть под ноги чудовищу, когда неожиданно у дверей храма раздался мощный, знакомый голос:

— Люди! Стойте!

Все обернулись. На невысокой плите амвона у входа стоял Малахуда. На нем была простая серая одежда, без всяких украшений, на которую падала только длинная седая борода, но от всей его фигуры веяло достоинством. Было видно, что он пришел взять власть в эту тяжелую минуту.

— Малахуда! Малахуда! Первосвященник! Чудом явился! — закричали со всех сторон, окружая его.

А он, окинув взором храм, сдержал напор и успокоил шумные голоса одним движением руки.

— Шерна отвести в подвал, — приказал он, — а народу идти на площадь перед храмом. Там я отдам распоряжение.

На Авия мгновенно набросились, оттащили его в подвал и снова приковали к стене. Толпа тем временем через широкие двери выливалась из храма на площадь.

Малахуда переждал, пока люди волной перекатились через него, и вышел из опустелого храма, даже не взглянув на Элема, неподвижно и одиноко сидящего в глубине.

С лестницы он сразу свернул на место первосвященника, возвышающееся над площадью. Его приветствовали прежними радостными выкриками. Ветер развевал его длинные белые волосы, не покрытые ни колпаком, ни стянутые золотым обручем, — рука, которую он поднимал над толпой, была без перстней и без жезла первосвященника, однако все увидели его жест и замолчали, чтобы выслушать распоряжения.

Старый первосвященник говорил коротко. Он велел женщинам, детям и старикам разойтись по домам, а на площади собраться всем, кто способен держать оружие. Отдельно он велел Анашу собрать мужчин, знакомых с огнестрельным оружием.

— Победитель, — сказал он (в первый раз перед народом назвав этим именем Марека), — Победитель не погиб и не сдался. Будьте уверены в этом. Если бы было иначе, шерны не маленькой группой, о которой я слышу, а огромным отрядом прилетели бы сюда, чтобы нас уничтожить. Это нападение — видимо, их последняя попытка спасения. Они надеялись вызвать здесь переполох. Пусть же вместо этого они встретят здесь воинов и свою погибель. Я не раз вел вас в бой — сделаю это и сегодня.

Через несколько часов собранное войско с Малахудой и Анашем во главе вышло из стен города, направляясь на запад, к рассеивающемуся в воздухе дыму.

В городе нетерпеливо ожидали сообщений. И они пришли раньше, чем ожидали. Уже после полудня, едва утихла буря, прибежали первые посланники, сообщая о победе. Горстка дерзких шернов была окружена и полностью уничтожена, ни одному из них не удалось уйти.

Началось всеобщее ликование. Люди выбежали за ворота, чтобы приветствовать победоносного старика, так вовремя вернувшегося — уже раздавались голоса, что он снова должен занять место первосвященника вместо никудышного Элема. Но радующиеся люди встретили только Анаша, возвращающегося во главе войска. Малахуда исчез.

Правда, теперь он не скрывал, что прячется на Кладбищенском Острове, но запретил кому бы то ни было нарушать его одиночество.

Анаш передал это людям и еще сказал, что Малахуда велел ему не отступать от первоначального намерения и отвезти ночью подкрепление Победителю за море. В городе было решено на всякий случай оставить только небольшую часть воинов для обороны.

Народ был обижен и возмущен уходом Малахуды. Это было расценено как презрительная выходка гордого старика, в гневе было даже забыто о том, что именно он несколько часов назад своим появлением спас город от возможного поругания. Этим настроением тут же воспользовался Элем, который распустил слух, что сам первосвященник вызвал старика, зная его большой опыт в военном деле.

Впрочем, все это произошло так быстро и на вид настолько легко, что люди вскоре вообще перестали верить в существование опасности, перед которой недавно дрожали, и со смехом, а еще чаще со стыдом вспоминали о переполохе. В тот день шерны попросту перестали быть страшными: люди не только не удивлялись, что Малахуда их победил, но даже о Победителе и его походе стали говорить пренебрежительно, хотя еще недавно считали его делом невероятной храбрости.

Слышались даже упреки в адрес Марека, что он так долго забавляется уничтожением ненавистного племени, и рассуждения о том, что не следует посылать ему подкрепления. И скорее всего Анаш, несмотря на ясно выраженный приказ Малахуды, никогда не отправился бы за море, если бы не соблазн, охвативший охотников за воинскими трофеями — ведь все же видели драгоценности, присланные Победителем внучке первосвященника.

Ихезаль все, что произошло, казалось странным сном, который оставил после себя неприятное чувство. Она видела, как шерна вытащили из подвала, видела страшную покорность людей, готовых в постыдном страхе упасть ниц перед связанным чудовищем… Она чувствовала, что была минута, когда в переполненном храме единственным гордым и высшим существом был именно этот шерн — злой и бесчеловечный. Ее неожиданно охватил горячий стыд, стыд за ничтожных, жалких людей, стыд за эти позорные минуты, даже за Победителя, который заключил в темницу безоружного шерна… И внезапно ее гнев обратился против самого шерна. Он, Авий, был свидетелем и непосредственной причиной всего этого…

Первым побуждением Ихезаль было убить его, но ее охватил непреодолимый страх, что перед этим она будет должна смотреть в его кровавые и насмешливые глаза. Тогда она закрылась в своих комнатах и не выходила оттуда в течение долгих часов… Малахуда прислал за ней, чтобы она приплыла на Кладбищенский Остров — она даже не ответила посланнику, даже не пустила его на глаза… Вечером с подкреплением отправился за море Анаш; весь народ высыпал на замерзший берег — она даже не повернула лицо к окну…

Ночью, в долгие перерывы между одним и другим сном, она сидела одиноко, еще более ожесточенно размышляя… Несколько раз она срывалась с места, собираясь идти в подвал, где был заперт шерн, но ей не хватало смелости — и она снова пряталась в запертые комнаты, не позволяя даже прислужницам заходить к себе.

IV

Над морем поднимался серый свет. Малахуда, одетый в теплую меховую одежду, вышел из своей пещеры на Кладбищенском Острове. Его сопровождали два верных пса, с некоторых пор делящие с ним его одиночество. Выбежав наружу за хозяином, они начали лаять и весело прыгать, разгребая белый снег и ища вокруг норки уснувших на ночь лунных зверей.

Старик долго смотрел на прыжки собак, обрадованных, что после долгого ночного заключения они наконец обрели свободу, потом пошел к горе, наклонившейся в сторону моря. Собаки, заметив, что он отошел, перестали играть и побежали за ним. Его ноги вязли в сыпучем снегу, идя, он опирался на длинный посох.

Дойдя до вершины, он сел и отдышался, глядя на широкое ледяное пространство, лежащее у его ног.

До восхода солнца было еще далеко. Снег блестел от света, льющегося откуда-то с белого неба, равномерно рассеивающегося, не дающего ни теней, ни полутонов… Под звездным небом только широкий перламутровый и серебристый отблеск на востоке предупреждал, что этот свет возвещает о приходе солнца, которое, пройдя долгий путь через Великую Пустыню, идет теперь над равнинами, морями, чтобы наконец появиться на горизонте из-под льда и в этой стране.

Малахуда посмотрел на юг, на безбрежное морское пространство. В раннем утреннем свете его лицо выглядело серым и усталым. Никто, увидев его, не сказал бы, что это тот самый человек, который два дня назад сумел укротить толпу и в минуту опасности встать во главе войска и громить врагов наравне с молодыми. Теперь, в одиночестве, его глаза утратили свой блеск, седая борода, которую некогда трепал полуденный ветер, свисала на грудь… Собаки в поисках тепла прижались к его коленям и вместе с ним смотрели на широкое море.

Так проходило время, когда вдруг до ушей старика долетел странный, едва слышный свист. Было похоже, что лед вдруг начал издавать тихий звон, разрезаемый металлом, или что ветер заблудился где-то подо льдом и теперь со свистом вырывался оттуда через какие-то щели. Малахуда вздрогнул и, поднявшись с места, быстро подошел к краю вершины, где берег обрывался, отвесной скалой спускаясь к морю. Он остановился на самом краю и устремил вдаль напряженный взгляд. Там далеко, далеко на ледяной, сверкающей плоскости появилось как будто несколько черных точек, на вид неподвижных, которые, однако, быстро увеличивались в размерах и отдалялись друг от друга…

Теперь старик повернулся направо, где на самом высоком месте была большая куча хвороста, покрытая заснеженными ветвями. Быстрым движением он стащил с нее эту защитную крышу и посохом поправил лучину, приготовленную у подножия. Через минуту разгорелся огонь, столбом поднимаясь вверх вместе с клубами дыма.

Черные точки тем временем стали еще ближе: уже можно было различить несколько саней, летящих по льду с развернутыми по ветру парусами. Малахуда, стоя около пылающего костра, пересчитывал их издалека… Тень упала ему на лицо, и губы беспокойно вздрагивали.

Он спустился с вершины окольным путем и сошел на берег, где море врезалось в него небольшой затокой.

Из саней заметили огонь и поняли, что должен означать этот костер в раннюю утреннюю пору, потому что вскоре они описали широкий полукруг и въехали в закрытую от ветра затоку. У берега паруса свернули, одновременно тормозя бег саней брошенными под полозья цепями. Из первых саней, которые приблизились к берегу быстрее остальных, из-под кожаной крыши выскочил Анаш. Малахуда быстро подбежал к нему.

— А Победитель?

— Он с нами. Вон в тех, средних санях…

— А остальные? Те первые и Ерет?

— Остались там.

— Они живы?

— Да. Хотя там полегло много. Живые остались гарнизонами на равнине в завоеванной земле… И я скоро туда вернусь…

В эту минуту сани Марека подошли к берегу, прорывая кованым носом борозду в прибрежном снегу. Воины начали выскакивать из-под кожаных укрытий, послышались радостные крики. Наконец вышел и Марек. Заметив Малахуду, он быстро направился к нему.

— Старик, я приказал везде тебя искать…

Бывший первосвященник поднял руку.

— Поговорим теперь. Раньше не было такой возможности. Прикажи, господин, этим людям ехать в город, пока еще держится лед. Тебя я отошлю туда позднее.

Марек отдал Анашу соответствующий приказ и смотрел, стоя рядом с Малахудой, как сани, остановленные на бегу, снова стали ставить паруса и рассыпаться широким полукругом для продолжения пути. Внезапно ему пришло в голову, что эти люди раньше, чем он, увидят золотоволосую Ихезаль, которая, наверное, выйдет на ступени храма и будет искать среди прибывших его…

Сани тем временем уже мелькнули на ледяной поверхности и исчезли.

— Холодно, — сказал Малахуда. — Пойдем.

И не дожидаясь ответа, пошел вперед с собаками, ни на шаг не отстающими от него. Марек последовал за ними. Так они шли в молчании довольно долгое время, пока не оказались у входа в пещеру старика у подножия горы.

Марек задумался, увидев это почти первобытное убежище первосвященника, некогда управляющего всеми людьми на Луне и привыкшего к роскоши, но, не сказав ни слова, вошел за ним низким скалистым переходом в пещеру.

Здесь Малахуда взял его за руку, давая знак, чтобы он сел.

— Я хочу поговорить с тобой, сынок, — сказал он. — Тогда, когда ты прибыл на Луну, для этого еще не наступило время, но теперь пора. Ты многое сможешь понять, когда я тебе расскажу… Не сердись, что я называю тебя сыном, тебя, который такой огромный и которого здесь называют Победителем. Я старик и желаю тебе только добра…

Марек наклонил голову.

— Старик, с той минуты, когда я первый раз услышал твои слова, я хотел быть вместе с тобой и разговаривать откровенно.

— Тогда это было преждевременно, преждевременно! Только теперь… Но сначала расскажи мне, где ты был и что делал, я хотел бы услышать обо всем из твоих собственных уст…

И Марек начал долгий рассказ. Сидя на камне, покрытом шкурой, во мраке пещеры, где огонек нефтяного светильника был гораздо более блеклым, нежели дневной свет, пробивающийся сквозь щели в потолке, он подробно рассказывал о всем своем походе, о сражениях, схватках, победах и неудачах. Он не утаил ничего, даже своих опасений, что неполный разгром шернов не принесет добрых плодов и не обеспечит долгого мира — не скрыл и того, что, по его убеждению, дальнейшая война с ними в их горной стране вещь невозможная… Рассказывал, как с большими сомнениями оставил гарнизоны в завоеванной стране, не уверенный, как сложится их судьба, если не в ближайшее время, то в будущем, когда соседство шернов будет висеть над новыми поселениями, как градовая туча, каждую минуту угрожая погибелью.

Малахуда глубоко задумался, слушая его рассказ. Несколько раз он тер ладонью высокий, изборожденный морщинами лоб, но не прерывал Марека, пока тот не кончил говорить. Только после нескольких минут тишины, когда Марек задумчивыми глазами устало смотрел на стелющиеся в углах тени, старик встал и произнес:

— Ты сделал все, что мог сделать, сынок. Теперь я должен дать тебе некоторые объяснения, чтобы ты мог лучше меня понять…

Он оборвал фразу, как будто изменил свое решение, и сказал:

— Впрочем, это не имеет значения. Даю тебе только один совет: возвращайся как можно быстрее на Землю, если можешь туда вернуться.

Марек удивленно посмотрел на него.

— Я хочу вернуться и вернусь, но я не понимаю…

Старик слабо улыбнулся.

— Видимо, нужно, чтобы я все тебе сказал, иначе ты мне не поверишь. Тогда слушай. Я был первосвященником и верил вместе со всем народом в приход обещанного Победителя. В тот день, когда ты прибыл на Луну, я перестал верить в это. Так уж получилось. Я сам не смог со всем этим справиться, потому что это была вера всей моей жизни, а я уже стар, очень стар. Но я знал, что если ты захочешь, то сможешь сделать больше, чем мы, поэтому оставил тебе открытое поле деятельности. Сам же ушел сюда, чтобы в одиночестве и в укрытии поразмышлять над тем, что произошло.

Он замолчал на мгновение, потом, вздохнув, продолжил:

— Утратив веру, что всемогущий Победитель, которого обещали наши книги, воплощение Старого Человека на самом деле придет, я ждал, чтобы ты, случайный пришелец с Земли, стал для нас Победителем, каким измученный народ сразу счел тебя. Я уже тогда был готов проклясть тебя, если бы ты не оправдал наших ожиданий, без твоего ведома, впрочем, связанных с тобой… Может быть, только из-за вины твоей, из-за того, что ты преодолел межзвездное пространство, которое с самого начала как стена существовало между мирами… И те, первые, могилы которых находятся около нас, нарушили этот закон отделения, и несчастье принесли себе и целым поколениям их потомков, вплоть до сегодняшнего дня… Уходи и ты, пока есть время.

— Ты странно говоришь, старик…

— Да, да. Не об этом я хотел с тобой говорить. Мысли у меня путаются и все время возвращаются к тому, что болит. В одиночестве я научился смотреть на вещи спокойнее и не требовать от людей того, что превышает силы человека, даже прибывшего с Земли.

Ты мог бы ничего для нас не делать, однако ты пошел и сражался вместе с нами и для нас. Потому что какое, в конце концов, тебе дело до того, что делается на Луне? Ты улетишь от нас в один из дней, и только легенда о тебе останется — светлая и ясная! Победа твоя, сынок, не окончательная, и ты прав, опасаясь за судьбу тех, которые остались там, и тех, которые пойдут вслед за ними обживать эти завоеванные земли. Но иначе сделать было нельзя… Твоя работа закончена, и я благословляю тебя.

— Не закончена, — сказал Марек. — Мне пора возвращаться на Землю. Однако я хочу еще какое-то время остаться тут, чтобы исправить ваши законы и изменить отношения между людьми. Плохо тут у вас.

— Плохо есть, было и так уж останется. Здесь ты ничем не поможешь, — мрачно ответил старик.

— Я хочу помочь.

Малахуда покачал головой.

— И не пытайся. Ты ничего не сможешь сделать, а для тебя это может быть гибельно. Я остановил своим костром ваши сани, потому что хотел говорить с тобой и предостеречь тебя. Возвращайся на Землю. Там, на Теплых Озерах и во всей лунной стране, уже другие люди, нежели в тот момент, когда ты сюда пришел или когда выезжал на завоевание земель шернов.

Но существуют завистники, и они теперь думают, что могли бы и без тебя сделать все то, что ты сделал. Они начнут тебя упрекать, что ты не сделал невозможного — вот увидишь! А если ты еще коснешься того, что, возможно, плохо, но освящено временем, против тебя восстанут самые богатые, которым ты не сможешь дать отпор, хотя все угнетенные будут на твоей стороне. Улетай, говорю тебе.

— Нет. Я добровольно принял на себя эти обязанности и исполнить их считаю своим долгом. Тем более, что самому мне очень хочется послушаться твоего совета, старик. Я улечу только тогда, когда выполню все, что задумал.

Малахуда долго молчал. Потом поднял голову и сказал:

— Лишь бы тогда не было слишком поздно!.. Но если ты хочешь так поступить, послушай по крайней мере моего единственного совета. Я был первосвященником и правил дольше, чем ты живешь на свете. Когда прибудешь в город на Теплых Озерах, постарайся сразу взять власть в свои руки. Прежде чем начнешь что-либо делать, научи людей, чтобы они чтили и боялись тебя. Уничтожь неприятелей твоих — открытых и тайных — и даже таких, которые могли бы стать ими в будущем; уничтожь даже тех, которые, может быть, даже симпатичны тебе, но могли бы отвлечь на себя глаза толпы. Сделай меня узником, чтобы я не мог покинуть этого острова, немедленно прикажи казнить Элема или закопай его в песок, уничтожь всех самых состоятельных и посмотри, чтобы не осталось человека, который не боялся бы смерти, глядя на тебя. А потом окружи себя охраной и приказывай, не спрашивая на это ничьего позволения. Только тогда ты сможешь помочь людям.

— Я верю в это, — через минуту отозвался Марек. — Это старые методы, которые много веков назад использовались и на Земле… Мы давно оставили их, потому что они не слишком результативны: не приводят ни к чему. Не буду спорить, я хочу чтобы мою волю сразу исполняли, но не через страх. Люди должны понять, что это нужно им самим…

— А если не поймут?

Марек пожал плечами.

— Вернусь на Землю.

— Ты вернешься туда раньше, чем предполагаешь в эту минуту.

Разговор оборвался, потому что Победитель, утомленный долгим ночным путешествием, уже закрывал глаза, прислонив голову к твердой стене пещеры. Малахуда указал ему на охапку мягких шкур в углу и, поставив у постели холодное мясо и кувшин с водой, тихо вышел из пещеры.

Солнце как раз всходило и окрашивало красными лучами лежащий снег, который быстро таял в утреннем свете. На вершинах холмов, которые называли Могилой Марты и Могилой Петра, зажглись первые лучи дневного света, искрясь и преломляясь в мелких кусочках льда. На горизонте, за морем перед глазами старика поднимался гигантский кратер Отамора, лениво пробуждающийся ото сна и еще укрытый сверху облаками, как занавеской, заслоняющей сонные глаза от солнечного света. Со стороны востока, подобно потоку лавы, наплывал золотой свет, доходящий до самого подножия горы, до моря, скованного льдом, но западная сторона утопала еще в густой синей тени. Тень была и за горой, на огромном пространстве побережья, только там, прямо на западе, сверкал освещенными солнцем окнами город, тут и там окутанный клубами пара, постоянно поднимающегося с Теплых Озер.

«Вот и пришел новый день, — подумал Малахуда, — и неизвестно, что он нам принесет. Но что бы не произошло, это не сможет изменить обычный порядок восхода и захода солнца, даже движения волн, которые бегут по морю, когда растает лед. Ветер может сорвать камень с вершины Отамора и бросить его в долину, но самое большое счастье или несчастье людей не повлияет даже на крупинку песка на берегу».

Далеко, далеко на востоке, где день уже наступил, на море начал трескаться лед, и глухой, приглушенный рокот распространялся вокруг, отражаясь эхом от далекой горы. С другой стороны от залитого солнцем города доносились едва слышные звуки ударов молота о большой, свободно висящий диск, это было знаком радости. Малахуде показалось, что он различает вдалеке звук труб, донесенный до него западным ветром. Там, видимо, встречали победителей…

День давно уже наступил, и лед давно растаял, когда старик, снова выйдя из пещеры на вершину горы, увидел целую флотилию лодок, плывущую от города к острову. Он догадался, что это приветственная делегация, направляющаяся к Победителю, и пошел предупредить его об этом.

Марек, досыта выспавшийся и отдохнувший, сидел у входа в пещеру и с интересом наблюдал за растительностью, быстро поднимающейся навстречу солнцу, когда Малахуда предупредил его, что пора готовиться в путь.

— Только выйди им навстречу к морю, — попросил он, — я не хочу, чтобы они мне вытоптали тут всю зелень. Они плывут за тобой; меня с этими людьми ничего не связывает, я слишком долго был одиноким.

Потом он с отцовской теплотой простился с Мареком.

— Мы только несколько часов были вместе, — сказал он, — а я уже полюбил тебя. Я думал не раз и сейчас думаю, что плохо сделал, удалившись от людей в минуту твоего прибытия, но тогда я не мог поступить иначе. Теперь я тебя благословляю: дай Бог, чтобы у тебя все получилось! Больше я уже ничего не могу для тебя сделать. Не возражай, не смейся! Тебе кажется, что ты сильный, но я хотел бы проститься с тобой словами: возвращайся сюда, ко мне, когда там у тебя больше не останется дел — если бы у тебя не было другого пути, на светящуюся над пустыней звезду, с которой пришли когда-то люди на Луну. Ты стараешься искупить вину тех наших предков и несешь нам силу и свет: только бы ты оказался счастливее, чем они, и не нашел тут могилу, подобно им…

Говоря это, он указал на холмы, покрытые весенней зеленью.

Марек хотел что-то возразить ему, но тот только махнул рукой и, не оглядываясь, вошел в свое жилище. Победитель медленно пошел к берегу моря, размышляя о странных словах старика.

Лодки были уже недалеко. Можно было различить черные корпуса под ослепительно белыми в свете солнца парусами и людей, стоящих на борту. Мареку сразу же пришло в голову, что среди этих людей может быть Ихезаль… Горячая волна радости ударила его в грудь. Да, да! Она, конечно, там и через минуту выскочит на зеленую траву и пойдет навстречу ему, похожая на цветок, с приоткрытыми улыбающимися губами… Он уже заранее чувствовал благодарность за то, что она плывет сюда, чтобы приветствовать его, и сбежал с пригорка туда, где лодки должны были причалить.

Но по сброшенному на берег трапу сошел только Севин, приспешник первосвященника Элема, а за ним несколько старейшин города. Марек обеспокоенно посмотрел на другие лодки: там было много незнакомых людей и женщин, приветствующих его пронзительными криками.

— Победитель… — начал Севин, сгибаясь в поклоне так низко, что почти коснулся лбом его ног.

— Где Элем? — резко оборвал его Марек.

— Его Высочество правящий первосвященник прибыть не смог…

— Почему? Он должен быть тут. Он мой слуга.

— Его Высочество занят делами…

Марек оттолкнул монаха быстрым движением руки и, не слушая ничего больше, вскочил в лодку.

— Поднимай парус! Выходим в море! — приказал он матросу.

Тот обернулся на Севина, который остался на берегу.

— В море! В море! — крикнул Марек.

Севин, видя отплывающего Победителя, сел с товарищами во вторую лодку, после чего вся флотилия с расправленными парусами понеслась к городу.

Прямо из затоки, расположенной вблизи от прежнего замка шернов, Марек отправился в храм. Оказавшись там, он немедленно послал людей, чтобы они привели Элема. Первосвященник явился не слишком скоро, и выражение его лица значительно отличалось от прежнего, уступчивого и покорного. Правда, он и теперь совершал перед Победителем низкие поклоны, называя его господином и властителем, но глаза его дерзко блестели, противореча произносимым словам.

Марек вспомнил совет, данный ему Малахудой. Глядя на бывшего монаха, он подумал, что поистине неплохо было бы укоротить его короткое тело еще на голову, так как он, несомненно, будет сопротивляться всем его планам, но он отбросил эту невольную мысль, чувствуя, что при таком начале ему не удалось бы свернуть с кровавого пути…

Поэтому он только грозно спросил его, не отвечая на приветствие: почему он так поздно пожаловал?

— Победитель, — сказал Элем, — я управляю народом и у меня мало времени. Я думал, что ты захочешь сам зайти в мой дворец первосвященника и дать отчет о походе…

Кровь ударила Мареку в лицо. Однако он сдержался и только сгреб карлика за одежду на шее, как берут за шкирку собаку, и одной рукой поднял на высоту своего лица.

— Слушай меня, — приглушенно сказал он, — может быть, это ты дашь мне отчет, что ты делал здесь, когда меня не было? Я слышал, что ты хотел вести переговоры с шернами?

Элем побледнел со страха и бешенства в этой неудобной и унизительной позиции, но едва Марек, слегка встряхнув его, поставил назад, дерзко ответил:

— Я догадывался, Победитель, что и ты отступил перед шернами, хотя точно узнал об этом только сейчас, поэтому я хотел выиграть немного времени…

Марек закусил губы.

— Возвращайся к себе, — сказал он, — и жди моих приказаний. Вскоре я тебя вызову. Теперь у меня есть другие дела…

Говоря это, он оглядывался вокруг, но только после ухода первосвященника спросил: где Ихезаль, которая до сих пор не вышла, чтобы приветствовать его? Никто не смог ответить ему на этот вопрос, зато было доложено о побеге шерна Авия. Марек беспокойно пошевелился при этом известии.

— Как это? — Он начал задавать вопросы и допытываться, но и тут никто не смог дать ему точных объяснений. От прислужников было известно, что внучка Малахуды истязала шерна, но что произошло потом, никто не знал. Люди, пришедшие туда, чтобы принести ему пищу, застали пустые оковы на стене и свисающие из них веревки. На полу, рядом со светильником, лежал стилет, который раньше видели в руках Ихезаль. Видимо, после ухода девушки, которая случайно оставила там оружие, чудовище смогло как-то освободить одну руку и развязать связывающие его веревки. Потом шерн воспользовался тем, что дверь была незаперта, и теперь поиски его напрасны.

Несмотря на малую вероятность поимки беглеца, Марек все же отправил людей на его поиски. Был образован целый отряд из людей и собак, который должен был обыскать все побережье и густые заросли на склонах Отамора. Нузар также присоединился к охотникам.

Тем временем Победитель сам отправился на поиски золотоволосой Ихезаль. Прислужницы ее сказали, что она находится в своих комнатах, но больна и никого не хочет видеть. Но он не обратил внимания на эти слова. Он отодвинул преградивших ему дорогу девушек в сторону и толкнул дверь.

Он прошел через целый ряд комнат, пустых и холодных, пока наконец, в последней из них, небольшой комнатке, не нашел девушку. Она лежала на низкой софе, совершенно обнаженная, с распущенными волосами, только ее бедра были плотно обернуты широкой шалью. Увидев входящего Марека, она даже не пошевелилась и только посмотрела ему в лицо широко открытыми глазами, в которых ничего нельзя было прочитать.

— Ихезаль! Птичка моя золотая! — воскликнул он радостно, протягивая к ней руки.

Она беззвучно пошевелила бескровными губами, по-прежнему тупо смотря на него широко открытыми глазами.

— Что с тобой? Что с тобой, девочка? — спросил он, опустившись на колени рядом с софой и положив голову на ее маленькую, почти детскую грудь.

Она легонько оттолкнула его.

— Почему только сегодня? Почему?

Она медленно встала и вышла в другую комнату, заперев за собой дверь.

Марек удивленно поднялся с колен. Какое-то дурное предчувствие стиснуло ему горло, и кровь тяжело застучала в висках. Он неподвижно стоял посредине комнаты, потом бросился к двери, за которой исчезла Ихезаль, и начал стучать в нее могучим кулаком.

— Ихезаль! Ихезаль! Открой!

Никто ему не отвечал. Он схватился за дверь и изо всех сил рванул ее, но металл выдержал. Он повернулся, ища взглядом какой-нибудь тяжелый предмет, чтобы разбить ее, — и отпрянул, удивленный.

На пороге другой двери — сразу же за ним — стояла Ихезаль, спокойная, бледная, одетая в ниспадающую до пола одежду.

— Что ты прикажешь, господин? — спросила она странным голосом, в котором чувствовалась какая-то грустная насмешка…

Марек ничего не ответил. Эта девушка вдруг показалась ему настолько иной и чужой, что он с трудом пришел в себя.

— Что с тобой? — спросил он наконец…

— Что ты прикажешь, господин? — снова повторила она, на этот раз с мимолетной улыбкой, от которой странно дрогнули уголки ее губ.

Марек приблизился к ней и сел.

— Я оставил шерна под твоей охраной. Что с ним произошло?

— Не знаю.

Она стояла около него, маленькими бедрами, скрытыми под тонкой тканью, почти касаясь его колен. Медленным движением пальцев она развязала узел у горла и распахнула цветную душистую ткань. Она была совершенно нагой под верхней одеждой, как и раньше, вокруг ее бедер была повязана широкая шаль.

Неожиданно Марек почувствовал, что она берет его лицо в свои руки и прижимает его к своей груди. Одуряющий аромат охватил его, он закрыл глаза и губами коснулся ее тела, чувствуя, как ее острые ноготки вонзаются ему в кожу около ушей. Он хотел обнять ее, но вдруг пошатнулся от толчка. Ихезаль выскользнула из его рук; он услышал только серебристый издевательский смешок, и дверь захлопнулась. Он снова был один.

V

Установление новых законов шло с большим сопротивлением, как и предвидел старый первосвященник. В одно мгновение все оказались против него; Марек с удивлением заметил, что враги вырастают повсюду, даже там, где он меньше всего этого ожидал.

Началось это сразу в тот же день, когда он вернулся из заморского похода. Он приказал тогда в послеполуденное время людям собраться в храме, где он намеревался обнародовать план задуманных реформ. Собралась большая толпа, но с самого начала в ней чувствовалось какое-то беспокойство, отличное от того набожного ожидания, каким раньше встречалось каждое выступление Победителя. Толпа нетерпеливо ожидала его и шумела, как будто именно он был вызван, чтобы предстать перед людьми и дать им отчет. Когда он вошел на старый амвон первосвященника, его приветствовали шумными выкриками, в которых слышалось только небольшое количество голосов, восхваляющих его.

Марек не стал обращать на это внимания. Ему хотелось побыстрее объяснить людям, как он, перед отлетом на Землю, хочет упорядочить жизнь на Луне. Поэтому, отдав голосом приказ соблюдать тишину, поскольку жест его руки оказался безрезультатным, он начал говорить, сразу обозначив существующее зло, которое нужно искоренить. Говорил о существующем неравенстве прав, которые одним позволяют все, а других на каждом шагу сковывают, говорил о горьком рабстве, явном и тайном, что привело к тому, что большинство людей заняты тяжким трудом, чтобы увеличить состояние сытых, об угнетении женщин, об отсутствии просвещения и о власти, которую надлежит сменить, вырвать ее из рук хитрых жрецов и отдать людям, чтобы они сами заботились о своей судьбе.

Слушали его довольно спокойно, только изредка поднимался ропот, когда же он хотел перейти к позитивной части своего выступления и развернуть перед собравшимися план изменения существующих отношений, неожиданно послышался чей-то голос, задающий вопрос о судьбе заморского похода. По этому знаку начался страшный шум и гвалт, как будто заранее запланированный. Он был таким сильным и непрерывным, что Марек, несмотря на все свои попытки, так и не смог сказать ни слова. Однако, что было самым удивительным, как только поднялся Элем, сидевший напротив на троне, немедленно наступила тишина.

Элем говорил вроде в защиту Марека. Сначала он обратился к людям с просьбой выслушать слова Победителя с надлежащим уважением, так как в них несомненно содержится много важных мыслей. Он сам, Элем, несмотря на то, что по воле людей (он так и сказал) является правящим первосвященником, не осмелился бы сегодня говорить, если бы не был уверен, что говоря, он выражает мысли Победителя, который с самого начала признал его положение и благословил его.

— Победитель, — говорил Элем, — сделал для нас очень много и заслуживает нашей благодарности. Потому что, даже если военный поход на юг, несмотря на храбрые действия воинов и большое количество пролитой крови, не удался так, как можно было ожидать, однако все же завоевана большая территория, и если шерны спокойно отнесутся к новым соседям, там можно будет заложить новые поселения.

И теперь Победитель выступает с новыми проектами, которые во всяком случае стоит выслушать. Правда, людям, хорошо знакомым с обычаями жителей Луны, это все кажется излишне смелым и необычным, но он, Победитель, наш господин, и он может позволить себе проводить эксперименты со счастьем и имуществом людей, даже если они весьма опасны.

В конце концов он закончил так:

— Однако я вижу, что сегодня вы недостаточно сосредоточились, чтобы выслушать советы и распоряжения благословенного Победителя, поэтому приказываю вам разойтись теперь по домам, а мы вам назначим время, когда вы должны будете появиться здесь.

Люди с криком и шумом начали расходиться.

Марек был настолько удивлен содержанием и манерой выступления Элема, что даже его не прерывал. Он только уселся на амвоне и с интересом наблюдал за первосвященником, который, говоря, часто бросал мимолетные взгляды на Севина, стоящего рядом с покорным видом и согласно кивающего головой в такт словам хозяина. Когда же народ, выкрикивая благословения по адресу первосвященника, стал быстро покидать храм, не проявив никакого желания выслушать Марека, он подскочил к Элему и задержал его рукой, когда тот тоже хотел уйти.

— Что это значит? — грозно спросил он.

— Они уходят, — с невинной простотой ответил Элем.

— Это твои штучки, твои интриги! Я прикажу избить тебя палками, чтобы ты знал, кто ты такой, собака!

Первосвященник побледнел.

— Прикажи это сделать, Победитель, — сказал он, — только не пытайся потом искать в людях послушания…

Потом, видя, что в храме уже почти никого не осталось, он покорно склонился к ногам Марека.

— Господин, ты напрасно коришь и порицаешь своего нижайшего слугу и пса, который верен тебе. Ты же видел, что народ сегодня неспокойный и рассеянный, я не хотел, чтобы слова твои падали напрасно на неприготовленное поле. Я боялся, что если они хоть раз в чем-то ослушаются тебя, то это принесет большой вред тебе и твоей священной власти, а для них самих это будет грехом. Поэтому я приказал им сегодня разойтись, ты вызовешь их, когда сочтешь нужным.

Марек ни минуты не заблуждался в истинных намерениях Элема, но не мог не признать его правоты, по крайней мере, в том, что народ не был сегодня готов к тому, чтобы слушать его планы. И поскольку он был глубоко и искренне убежден в том, что такие реформы необходимы, он решил выбрать иной путь, который показался ему более удачным. Он решил создать совет из самых мудрых и самых старых жителей города, который под его личным руководством должен был разобрать все недостатки жизни лунных жителей и определить новые законы, которые были бы направлены на благо людей и не нарушались бы никем, даже земным пришельцем.

Элем отказался от участия в этой комиссии, объясняя это невозможностью совмещения этой деятельности со своим положением первосвященника и его обязанностями; вместо себя он прислал Севина, который должен был присутствовать на всех заседаниях и обо всем докладывать хозяину. Победителя же больше всего раздосадовал отказ от участия в совете Малахуды. Он был настолько твердым и решительным, что все усилия, направленные на то, чтобы переубедить его, кончились ничем. Он решил не покидать Кладбищенский Остров, а на настоятельные просьбы отвечал только одним:

— Я слишком устал от долгой жизни и не хочу вмешиваться в дела, где и без меня можно обойтись. Оставьте меня в покое…

Когда же Марек сам отправился к нему с просьбами, он сказал:

— Может быть, позже я понадоблюсь тебе, сынок. Постарайся обойтись сейчас без меня. Если когда-нибудь, в случае надобности, я выступлю на твоей стороне (а я сделаю так, потому что знаю, что у тебя добрые намерения), то, по крайней мере, не скажут, что я защищаю свое.

Совещания проходили без больших успехов. С самого начала оказывалось множество трудностей, с которыми нельзя было справиться. У Марека иногда складывалось впечатление, что за ним находится какая-то рука, которая разрушает все, что он делает или пытается сделать. Но он решил не отступать — по крайней мере пока. Он только негодовал и возмущался гораздо чаще, не замечая, что его гнев производит на людей все меньше впечатления.

При этом вокруг начали твориться удивительные вещи. О работе комиссии расходились неизвестно кем пущенные слухи, преувеличенные и чудовищные, которые заранее враждебно настраивали людей ко всему, что там будет решено. Говорили, например, что состояния будут поделены между всеми жителями, но те, которым не достанется ни земли, ни имущества, будут попросту зарезаны. В будущем тоже будет регулироваться рост семей путем топления сверхплановых младенцев… Власть первосвященников должна быть отменена, а вместо этого должен будет управлять тайный комитет, заочно приговаривающий к смерти всех, не согласных с его решениями. Женщинам будет дана самая широкая свобода, поэтому им не нужно будет ни подчиняться мужьям, ни хранить им верность. И морцы будут уравнены в правах с людьми…

Эти и подобные им басни постоянно кружили среди людей, возмущая их все больше, а все попытки Марека положить им конец не имели никакого результата.

Одновременно начались разговоры о появлении пророка Хомы, который неизвестно каким образом вышел из темницы первосвященника и теперь, подвергаясь его преследованиям, ходит среди людей и возвещает, что Победитель — не истинный Победитель, а самозванец, которому нужно перестать повиноваться. Тем самым он даже самых верных вводил в искушение и собирал толпы народа, которые тянулись за ним из поселения в поселение.

Не теряло времени также и Братство Правды. Хотя оно лишилось при неясных обстоятельствах своих самых исключительных членов, но тем более — предполагая, что это произошло не без участия «пана Марека», несомненно имеющего везде шпионов и соглядатаев, — старалось настроить людей против него. В некоторых кругах уже вслух заявляли, что он просто аферист, который хочет отправить людей на истребление в страну шернов, чтобы отвести внимание от недоступного рая на той стороне Луны. Кроме того, поскольку после исчезновения Роды, Матарета и их спутников в Братстве было мало людей ученых, в умах остальных начали рождаться гипотезы самые фантастические: никто уже не верил в Великую Пустыню, занимающую «ту сторону», предполагалось, что она только окружает широким поясом чудесную, богатую страну.

Вдобавок из-за моря также приходили не очень хорошие вести.

Новые колонии, постоянно подвергаясь нападениям шернов, постоянно требовали новое подкрепление в виде людей и оружия, ничего не давая своей стране взамен.

Марек, сраженный неуспехом дела, за которое держался уже только из упрямства, все с большей тоской оглядывался в поисках человека, с которым мог бы искренне и открыто говорить… У него было множество врагов скрытых и явных и небольшая горстка приятелей, которые теперь держались вдалеке от него потому, что все еще считали его божеством, а не человеком. Он чувствовал, что находится в странном положении человека, вынуждаемого ко лжи. Скажи этим немногочисленным последователям, что на самом деле он такой же, как они, человек, и он утратил был последних приверженцев. Те же, для которых он прежде всего действовал: самые бедные, самые убогие, живущие в рабском труде, гораздо охотнее верили злым сплетням и, либо опасаясь утратить благосклонность состоятельных людей, в свержение которых не верили, либо просто не понимая, что для них лучше, ни в чем не хотели помогать Мареку.

Тогда он собирал маленькую горстку своих приятелей и, размышляя о зерне, которое оставит им для посева после отлета, долго рассказывал им о добре, возвышенных стремлениях, знаниях.

Ихезаль не принимала участия в этих собраниях. Изменившаяся до неузнаваемости, она или избегала теперь Марека, или снова дразнила его своими неожиданными порывами, чтобы потом вдруг выскользнуть у него из рук с издевательским смешком. А Марек в самом деле стал тянуться к ее обществу, и чем более странной и дикой она становилась, тем больше он тосковал по той, какой он увидел ее в самом начале.

Он не хотел признаться даже себе, что эта девушка — одна из причин, может быть, самая главная, по которой он еще остается на Луне, не торопясь с вылетом…

В один из дней, после неожиданной ссоры с Элемом, который, чувствуя за собой почти весь народ, отбросил притворную покорность, Марек вышел на крышу храма, чтобы немного отдохнуть и посмотреть на широкое море. Неожиданно он увидел там Ихезаль. Она стояла опершись о балюстраду и задумчиво смотрела вдаль. Море шумело внизу и заглушало шаги подходящего, а может быть, она так погрузилась в свои мысли, что не услышала их…

Только когда он приблизился к ней на такое расстояние, что мог вытянутой рукой коснуться ее плеча, она неожиданно повернулась и громко крикнула от испуга, увидев его рядом с собой.

Она стояла в углу и не могла уйти, минуя Марека, тогда она еще глубже втиснулась туда и испуганно посмотрела на него. Марек отступил на шаг, давая ей проход.

— Ихезаль, ты хочешь уйти…

— Я должна, — прошептала она, опустив голову, но не двинулась с места. Лицо у нее было болезненным, но тихим, как когда-то давно, когда она проводила здесь долгие часы с Победителем, слушая его удивительные рассказы о Земле, о звездах…

— Что с тобой? — спросил Марек тихим и мягким голосом, как бы опасаясь спугнуть ее.

Она ничего не ответила, только плечи ее задрожали, а на ресницах повисли две большие слезы, медленно скатившиеся на побледневшие щеки.

Марек взял ее за руку и тихо потянул к себе. Она не сопротивлялась и уселась на каменной лавке. Он же, по своей теперешней привычке, опустился на пол и, оперев подбородок на руки, долго смотрел ей в глаза. Она выдержала его взгляд, только глаза ее стали какими-то мутными и погасшими. Потом она опустила ресницы.

— Ихезаль, — начал Победитель, — почему ты избегаешь меня? Ты так мне нужна…

Она едва заметно пожала плечами.

А он продолжал:

— Когда-то ты была при мне, как птичка, которая села мне на плечо, золотая райская птичка. Ты была совсем рядом, и мне стоило только протянуть руку…

Она подняла на него грустные глаза.

— Почему же ты не протянул тогда руку, Победитель?

— Не знаю, не знаю! Может быть, мне не было тогда так плохо, может быть, я еще не был так одинок… А сегодня перед недоброжелателями я должен изображать сильного, от друзей скрывать свою человеческую природу, а ведь я, хотя рожден на далекой Земле, хотя больше вас ростом и сильнее разумом, такой же человек, как вы, я здесь один, один, один! Ихезаль, будь со мной!

— Слишком поздно, — беззвучно сказала она, — слишком поздно. Я могла навсегда стать твоей тогда. А теперь я так страшно далека от тебя… Уходи, уходи, пока есть время. Улетай на Землю!

Он протянул к ней руки — она легонько отстранилась.

— О, почему ты принес мне такое несчастье! — снова заговорила она с каким-то странным ожесточением в голосе. — Почему ты мной пренебрег? Почему ты не смотрел на меня, когда я была у тебя перед глазами, или почему не оттолкнул меня сразу…

Она неожиданно замолчала и посмотрела ему в глаза блуждающим взором. Злая усмешка скривила ее губы.

— Ничего у нас не выйдет, Победитель… — сказала она. — А может быть, я — это Душа лунного народа и тебе нужно было позаботиться о том, чтобы я была с тобой?.. А ты прозевал минуту, а теперь ходишь с протянутой рукой за птичкой, которая уже улетела. Ха-ха, улетела… И теперь ты — Победитель…

Она засмеялась сухим и отвратительным смехом.

— Ихезаль!!

— Прочь! Я не хочу смотреть на тебя, не могу! Не могу! — повторила она, опускаясь на колени.

В глазах ее светился ужас. Она протянула к нему дрожащие руки.

— Сжалься надо мной! Уходи! Уходи! Улетай! Сделай так, чтобы я не видела тебя, чтобы забыла…

Марек медленно поднялся. Безбрежная тоска переполняла его душу и сковывала движения. Он постоял около девушки, собираясь протянуть к ней руки. Огромная усталость вдруг охватила его. Марек повернулся и тяжелой, ленивой поступью направился к лестнице, ведущей вниз. Ихезаль еще какое-то время слышала его шаги на лестнице, потом они затихли…

После его ухода она бросилась на каменный пол и забилась в страшных, неудержимых рыданиях. Она вся тряслась, как листок, билась светлой головой о пол, рвала руками волосы и одежду.

Но время шло, и она постепенно успокаивалась. Сначала она лежала совершенно неподвижно, похожая на мертвое тело, и только дрожь, изредка пробегавшая по ее телу, свидетельствовала о том, что она жива. Потом она встала, бледная, с посиневшими губами. Широко открытые глаза девушки запали, под ними залегли темные тени, на гладком лбу появилась морщинка. Она начала автоматическими движениями поправлять на себе одежду, приглаживать волосы.

Потом она спустилась в храм. Там она застала Марека, разговаривающего с несколькими людьми, среди которых был начальник дворцовой стражи первосвященника. Занятый разговором, Марек не видел девушки, и она остановилась в стороне, прислушиваясь.

Разговор шел о страшных событиях, которые с некоторого времени происходили в городе и его окрестностях. Неожиданно гибли люди, особенно если удалялись в одиночестве от жилищ, но случалось также, что в домах находили убитыми целые семьи. У всех на теле были синие следы от прикосновения убийственных рук шерна. Не подлежало сомнению, что это дело рук сбежавшего Авия, который, видимо, скрывается где-то и в подходящее время выходит на охоту. Ставили охрану, устраивали облавы, перетряхивая каждый уголок окрестностей, каждый куст зарослей, каждый изгиб скал — все было напрасно.

А чудовище, видимо, скрывалось где-то поблизости, об этом говорила территория, на которой проходила его деятельность, приходящаяся, главным образом, на город… Народ перед этим таинственным бедствием, постоянно висящим над его головой, был совершенно бессилен и только вспыхивал гневом против Марека, потому что это он когда-то поместил Авия в темницу вместо того, чтобы уничтожить его на месте. А Марек чувствовал, что этот единственный затаившийся шерн гораздо опаснее, нежели целые их отряды там, в заморской стране, где с ними, по крайней мере, можно было бороться открыто, — однако не мог найти средства воспротивиться этому злу.

Никто не предполагал, что чудовище могло получать от кого-то из людей добровольную помощь, но опасались, что он добился этого угрозами, поэтому все подозревали друг друга. Один человек на другого смотрел с недоверием и страхом. В конце концов общее возмущение обратилось против Нузара, которого Победитель постоянно держал при себе. Это он, этот проклятый морец, должен был охранять Авия и служить ему! Следует уничтожить его, вынудив вначале под пытками признаться, где скрывается шерн.

С этим люди и пришли сегодня к Мареку: потребовать, чтобы он выдал им Нузара. Ихезаль слышала, как Победитель решительно этому воспротивился, разрешив только на какое-то время запереть морца в темницу с сильной охраной, чтобы убедиться, не находится ли шерн в сговоре с ним и не попадется ли к ним в руки, лишившись помощи морца… Никаких пыток Победитель не разрешил, особенно потому, что в глубине души был уверен в невинности морца, который, как пес, все время находился у его ног.

Послам не показалось это достаточно убедительным, и они как раз начали ссориться с Мареком, когда Ихезаль, чуть усмехнувшись, вышла из храма, направляясь к своим покоям.

Однако, оказавшись в коридоре, она неожиданно повернула направо и, убедившись, что никто за ней не следит, изо всех сил уперлась в одну из каменных плит в стене. Та медленно отступила, открывая темный проход в стене, и снова закрылась за исчезнувшей в нем девушкой. Ихезаль быстро бежала, касаясь вытянутой рукой камней, торчащих из стены. Насчитав их семь, она снова повернула направо и стала что-то искать руками на влажном полу. Наконец она нащупала край отверстия и первую ступень ведущей вниз лестницы. Она спустилась по ней в глубину и после короткого кружения по переходам оказалась в просторных природных пещерах, освещенных слабым дневным светом. Они тянулись подсадом, под храмом, соединяясь со скалистым морским берегом. Дневной свет проникал сюда через несколько щелей, находящихся в отвесной скале, висящей над морем.

Существование этих пещер держалось в строгой тайне, и сейчас уже о них не знал никто, за исключением внучки Малахуды… Стоя в огромном гроте, наполненном фантастическими сталактитами, она троекратно ударила в ладоши. На этот знак из одной из боковых галерей вышел шерн Авий. На его плечах был пурпурный плащ, концы которого были переброшены на грудь, и старый золотой священный обруч первосвященника, низко надвинутый на лоб, прямо над парой верхних глаз.

Ихезаль задрожала всем телом, а он — удивительно похожий на властителя преисподней — приблизился к ней и протянул страшные белые руки. Девушка стояла, бессильно опустив руки вдоль тела, когда Авий начал раздевать ее. Он бросил на пол богатый плащ и расшитое платье, а когда наконец, стянув с нее белую рубашку, развязал шаль, обернутую вокруг бедер, на снежно-белых, атласных бедрах девушки показались два омерзительных синих пятна, похожие на отпечатки рук шернов…

Она упала перед ним на пол, а он, широко раскинув крылья, наступил ногой на ее светлую голову, погрузив шпоры в рассыпанное золото ее волос.

VI

Сообщение о смерти Малахуды как громом поразило Победителя. Все и так шло как нельзя хуже, и Марек как раз собирался, прежде чем покинет Луну, сделать еще одну, последнюю попытку: вызвать Малахуду, чтобы он вышел наконец из своего уединенного убежища и помог ему своим авторитетом, когда рыбак, служащий обычно послом старому первосвященнику, доложил ему, что тот мертв. Видимо, он был убит, — сказал рыбак, дрожа всем телом.

Марек сначала предположил, что это преступление совершено по приказу Элема, все еще опасавшегося давнего соперника. Он, как буря, ворвался во дворец первосвященника и выволок дрожащего от страха монаха, проклиная его и угрожая немедленной смертью. Бывший монах, ни о чем не зная, онемел от ужаса. Но когда, однако, через некоторое время уразумел, о чем идет речь, выказал такое удивление и так искренне поклялся в своей непричастности, что Марек невольно в нее поверил… Он отпустил его, пригрозив, что проведет свое расследование, и если окажется, что тут есть хотя бы тень вины его, Элема, он, несмотря на свою охрану и весь народ, будет так страшно наказан, что до тех пор, пока существует Луна, все люди со страхом будут вспоминать о мести Победителя. Он приказал немедленно приготовить себе лодку, чтобы отправиться на Кладбищенский Остров и там, на месте, выяснить, что произошло.

Было чудесное утреннее время, когда Победитель вместе с рыбаком и лодочником приблизился к маленькой зеленой пристани, к которой некогда приставала Ихезаль, навещая деда. Удивительные деревья и кустарники со свесившимися к воде ветками росли на берегу. Под ними из зеленой травы торчал большой камень, наклонившийся подобно падающей стене… Именно в этом месте лодка причалила к берегу. Марек первым выскочил из лодки, и пока те двое привязывали лодочную цепь к пню, торчащему над водой, он уже бежал наверх.

Под камнем в вытоптанной траве что-то блеснуло — Марек остановился и поднял с земли золотую застежку от платья, с еще висевшим на ней кусочком ленты. Она была маленькой и плоской, с большим камнем в центре. Он узнал украшение, которое когда-то послал золотоволосой Ихезаль из первой добычи, захваченной у шернов…

Двое тем временем, привязав лодку, приблизились к нему. Он быстро спрятал застежку, и они направились по дороге, ведущей к гроту Малахуды. Когда они приблизились, на дорогу выбежали собаки — оголодавшие, дикие, они с остервенением стали бросаться на приближающихся людей, особенно на Марека, хотя раньше относились к нему с симпатией. Марек, увидев, что успокаивающие слова на них не действуют, замахнулся на одну палкой, но в ту же минуту другая кинулась на него и схватила зубами за рубашку. Марек отпрянул назад, оставив кусок оторванного полотна в пасти разъяренного животного. И вдруг обе собаки, оставив Марека, бросились яростно рвать это полотно. Среди обрывков ткани заблестела золотая застежка с кусочком пурпурной ленточки…

Но Победитель этого не заметил. Радуясь, что избавился от назойливых собак, он бегом кинулся ко входу в пещеру. Здесь, у самого входа, лежал труп Малахуды. Глаза у него были остекленевшие, полуоткрытые, губы приоткрыты в последнем крике. Не вызывало сомнений, что его застали врасплох и убили прежде, чем он успел оказать сопротивление. Крови нигде не было, также не было никаких следов от удара по голове. Тогда Марек велел раздеть его, чтобы поискать рану. Но едва только была распахнута коричневая кожаная епанча, оба помощника со страхом отпрянули: на теле старика были видны два отвратительных синих пятна, характерные для людей, которые погибли от рук шернов. Марек молча закусил губы.

Вскоре они начали копать могилу между двумя холмами, обозначающими место последнего пристанища первых людей на Луне. Тело было обернуто в полотно, найденное в пещере, и засыпано землей, сверху были положены тяжелые камни, чтобы до трупа не добрались оголодавшие псы.

В молчании выполнил Победитель этот последний обряд и все еще молчал, когда лодка поплыла обратно к городу.

У пристани он встретил людей, которые донесли ему, что во время его отсутствия пришло сообщение из-за моря. Вскоре он увидел и посланников, присланных Еретом. Они уже на рассвете прибыли сюда, как они сказали, но их задержала стража первосвященника, не позволив сразу показаться на глаза Победителю. Также у них были отобраны письма, которые написал Ерет, поэтому теперь, когда их освободили, они даже не знают, что говорить. Они могут рассказать только то, что видели собственными глазами, но это немного и в этом нет ничего хорошего.

Тогда Марек взял их с собой в храм, чтобы там свободно поговорить. Но уже по дороге его остановило какое-то движение. Люди поспешно пробегали, бросая на него какие-то недоверчивые и испуганные взгляды — на площадях собирались большие группы, которые тоже быстро расступались, когда он к ним приближался. Но Марек был слишком занят мыслями о Ерете и о том, что ему скажут посланники, чтобы обращать на все это внимание.

Главные двери в храм были заперты, но он вошел через боковой вход, запертый недостаточно крепко, чтобы он не мог проложить себе дорогу через него своими крепкими плечами. Впрочем, и этому он не придал значения. Видимо, было еще неизвестно, что он вернулся и его жилище было заперто от непрошеных гостей.

Оказавшись один на один с посланниками в обширном главном зале, он немедленно стал расспрашивать их о судьбе оставленных за морем гарнизонов и новых поселенцев. Посланники, действительно, могли рассказать мало хорошего. Там шла ожесточенная борьба: люди, которым не давали покоя постоянные нападения шернов, вынуждены были отступить с самых дальних мест, чтобы сохранить остальную часть страны. Впрочем, шерны не рисковали вступать в открытый бой, вели против людей партизанскую войну. Мыслью Ерета было создать плотный, находящийся в постоянном контакте пояс застав, размещенных в укрепленных местах, но на это нужны были люди, люди и еще раз люди, которых все еще не хватало, несмотря на сильный наплыв из старых мест. Поэтому они оборонялись, как могли, устраивая время от времени походы на шернов, которых, в свою очередь, хотели держать в постоянном страхе. Но все это так измучило людей, что у них просто опускались руки, и было много таких, которые вслух говорили, что нужно бросать этот неприветливый край и возвращаться как можно быстрее за море на старые места.

Видимо, Ерет именно об этом писал в своих исчезнувших письмах. Устно он только велел сказать Победителю, чтобы он был спокоен о плодах своих трудов, пока он, Ерет, жив, страна будет в их руках. И приказал просить Победителя, чтобы тот устроил хорошую жизнь в старых поселениях и установил там обещанные законы, прежде чем вновь отправится на Землю.

Марек задумался, выслушав это сообщение. Посланники должны были возвращаться назад с новой партией поселенцев, он пообещал отослать с ними письмо к Ерету, предупредив, чтобы они его не потеряли. Он сразу же принялся за него.

Марек упомянул о трудностях, с которыми ему пришлось здесь столкнуться — и что с каждой попыткой люди все больше связывают ему руки, не желая новых порядков, так что временами он уже теряет надежду, что без употребления силы можно сделать какое-то добро. Но силы пока употреблять не хочет.

«Я рассчитывал еще на помощь и авторитет Малахуды, — писал он в конце, — но старик уже мертв… Он погиб таинственным образом, кажется, от руки плененного шерна, который ухитрился как-то сбежать. Я теперь один, и у меня только два пути на выбор… Бросить все и возвращаться на Землю, либо вызвать тебя с группой верных моих товарищей, с которыми мы вместе сражались с шернами, и установить тут порядок, устранив всех тех, которые мешают. Я все еще сомневаюсь и не знак), какой из них выбрать. Все это очень грустно. Несмотря на обиду, которую ты таил ко мне, а может быть, по-прежнему таишь, я верю тебе, потому что знаю, что ты не мне, а делу предан всей душой. И я верю, что если я дам знак: приходи! — ты придешь. И станешь на мою сторону. Но я не знаю, должен ли я это сделать…»

Он продолжил письмо, излагая Ерету подробный план нового порядка, который хотел установить.

«Если случайно, — заканчивал он свое письмо, — я буду вынужден покинуть Луну, ничего не сделав, пусть, по крайней мере, после меня останется то, что я рассказываю здесь моим немногочисленным приятелям — и что теперь пишу тебе. Если наступит подходящее время, приди сам, собери моих оставшихся приятелей и закончи начатое мной дело. Может быть, действительно, нужно, чтобы вы сами сделали все это, а не я, пришелец с далекой планеты? Не знаю сейчас ничего; дни у вас долгие, прежде чем этот день закончится, может еще многое произойти и многое измениться…»

Он отдал письмо посланцам, которые зашли проститься с ним, потому что торопились отправиться на запад, к расположенным там поселениям, и уже оттуда ночью отправиться на юг.

После их ухода Марек запер двери в храм и начал в одиночестве ходить большими шагами по залу, размышляя. Он отчетливо понимал, что наступила последняя возможность попытаться повернуть людей на иной путь, нежели тот, по которому они шли до сих пор, если он не хочет признать свое поражение и уступить. Ведь, — размышлял он, — среди людей много таких, которые поняли бы его добрые намерения и пошли бы за ним, если бы не коварство Элема. Действительно, Малахуда был прав: нужно было не ждать и не искать предлога, а сразу же после возвращения из-за моря приказать немедленно казнить Элема или, по крайней мере, заключить в тюрьму; и возможно, тогда все пошло бы по-другому.

Он стиснул зубы и нахмурился:

— Да, или я, или он! — громко сказал он себе. — Другого выхода у меня нет!

Он почти жалел теперь о том, что сразу не написал Ерету, чтобы он приехал немедленно с группой воинов, но подумал, что, в конце концов, может справиться и сам. Он отбросил волосы, спадающие ему на лоб, и с высоко поднятой головой повернулся к дверям храма.

На площади стоял гул от большого скопления народа. Победитель, погруженный в свои мысли, до сих пор не замечал его, хотя он был слышен и в храме, особенно тогда, когда раздавались громкие выкрики. Только отворив двери, запертые изнутри на железный засов, Марек услышал эти голоса, но даже не сразу понял, откуда они исходят и что означают, а потом обрадовался, что народ уже собрался и не надо его созывать, чтобы поговорить с ним.

Он уверенным шагом вышел на высокое крыльцо перед храмом и сразу же громко потребовал, чтобы все замолчали, потому что он хочет говорить. И, действительно, наступила глухая тишина, но только на одно мгновение, потому что он не успел еще открыть рот, как отовсюду послышались возмущенные голоса, словно гул разбушевавшегося моря.

В этом сплошном гуле трудно было что-либо понять: Марек выхватывал только отдельные, громче других звучащие выкрики, все они были направлены против него. Кричали что-то об убийстве Малахуды, о шерне, напущенном на людей, о войске, оставленном на погибель, тут и там слышались оскорбления, особенно из уст последователей пророка Хомы и членов Братства Правды.

Марек спокойно смотрел на толпу, думая только о том, какое произведет впечатление на людей, когда он вызовет сюда Элема и раздавит его на их глазах… Он уже знал, что в эту минуту не может рассчитывать ни на чью помощь и ни на какое послушание и должен сам совершить это отвратительное действие. Он был готов к этому. Посмотрел в сторону, где на ступенях нового дворца первосвященника появился Элем в окружении охраны и своих приспешников. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть на него так, как кричат на собаку, чтобы она лежала у ног, — он был даже готов, если бы тот не послушался, проложить себе дорогу через толпу и притащить Элема в руках…

Но внезапно его охватила безграничная тоска и бессилие, которые обычно приходят на смену возбуждению. Бесцельность этого поступка, бесцельность вообще всех его попыток ясно встала перед его глазами. И в его душе зазвучали единственные слова: на Землю, на Землю!..

Он уселся на плите, издавна служащей первосвященникам для выступлений, и тупым, усталым взглядом скользнул по толпе. Она утихла неизвестно почему, на одну минуту, и тогда он сказал своим мыслям скорее, чем людям:

— Чего вы хотите от меня?..

Видимо, программа этого народного собрания была заранее составлена мудрыми аранжировщиками, потому что шум стал медленно затихать; какие-то люди устанавливали тишину и руководили отдельными группами… Через минуту перед Победителем начали выступать делегации. Шли купцы и землевладельцы, жрецы, которые одновременно были судьями в селениях, и владельцы фабрик, пекари и мясники. За ними шли разного рода ремесленники, а за ними люди, весь свой день проводящие в тяжелом труде, — работники, рыбаки, ловцы жемчуга, даже охотники с лесистых склонов Отамора. Присутствовали и женщины, которые, собравшись в отдельную группу, испуганно направлялись к Победителю, подталкивая друг друга локтями.

Марек молча смотрел на эту процессию, и у него создалось странное впечатление, что все это происходит не на самом деле, а как бы во сне, как будто он уже находится на Земле и только его мысли блуждают еще в этом лунном краю…

Он даже удивился, услышав голоса, обращенные к нему. Предводители купцов и землевладельцев остановились перед ним и, протягивая руки, восклицали:

— Победитель! Подари нам прежнее спокойствие! Оставь в наших руках имущество, веками накопленное! Не уничтожай нашего благосостояния!..

А за ними уже двигались жрецы, выкрикивая своими громкими, привыкшими к выступлениям перед толпой, голосами:

— Победитель! Могущественный земной пришелец! Не ломай законов, которые мы установили много веков назад! Не отдавай власть в руки темных и непросвещенных людей!

И так все подходили к его ногам и просили, чтобы он все оставил так, как было, — по-старому. Владельцы фабрик не хотели никаких изменений в оплате труда работников, говоря, что это их разорит и уничтожит всякое ремесло, охотники и рыбаки протестовали против дани, пусть даже самой небольшой, в общественное пользование; сельские поденщики и городские ремесленники умоляли его не ссорить их с богатыми людьми, которые держат в своих руках их жизнь, давая возможность зарабатывать; наконец, ему в ноги упали женщины, умоляя, чтобы он позволил им сохранить их нынешнее положение, то есть полное подчинение мужьям…

С грустью и горечью слушал Марек все эти обращения, а глаза его избегали смотреть на толпящихся у его ног и искали в толпе людей, которые думали иначе и готовы были бы выступить против лжи самозваных предводителей. Он чувствовал, что если увидит в толпе таких, то, несмотря на усталость и подавленность, поднимется и растопчет ногами всех этих сгрудившихся у его ног и призовет друзей, которые захотят вместе с ним двигаться вперед…

Но вместо этого он увидел только грубые лица, с нетерпением ожидающие его ответа, и ожесточенных, возбужденных людей, готовых, если он не прислушается к их просьбам, открыто выступить против него. Было видно, что они даже хотят криков, оскорблений, драк, суматохи.

Он горько улыбнулся в душе, и взглядом, одновременно полным безграничного презрения и… жалости, обвел умоляющих его людей. Он видел лица тупые и хитрые, тусклые глаза, в которых горел огонь фанатизма, толстые губы и выступающие скулы людей, остановленных в своем духовном развитии.

Внезапное отвращение охватило его и страшная, невыразимая тоска: «На Землю! На Землю!» Безжизненным движением он отстранил толпящихся около его ног, готовых униженно целовать его одежды.

— Идите! Делайте, как вам нравится. Я возвращаюсь на Землю.

Радостный крик прозвучал в ответ на его слова. Он уже не слышал его, уйдя в глубь храма…

Но и здесь его не оставили в покое. Пришли посланники от первосвященника Элема с извинениями, что он сам не смог явиться, потому что в настоящий момент очень занят. Но он приказал им немедленно отправиться к Победителю и от имени первосвященника выразить сожаление, даже отчаяние, что благословенный Победитель собирается так скоро покинуть Луну, и одновременно узнать у него, какие имеются приказания, которые первосвященник готов немедленно выполнить с обычным послушанием.

Марек, слушая эти неискренние слова, даже не рассмеялся. Ему все было безразлично, он хотел только как можно быстрее избавиться от неприятных посетителей. Поэтому он сказал им, что к Его Высочеству первосвященнику у него не будет никаких приказаний, кроме одного, он хочет, чтобы ему дали людей, которые уже сегодня отправились бы в Полярную Страну, чтобы предупредить охрану, что он завтра прибудет. Он послал туда сразу же после прибытия из-за моря несколько доверенных людей, но они до сих пор не вернулись, и он не знает, все ли там содержится в надлежащем порядке, как он приказал.

После ухода посланников он стал собираться в дорогу. Привел в порядок записи и уложил фотографии, упаковывая все медленно и систематически — до отлета было достаточно времени: перед ним еще был остаток дня и целая ночь. Он думал, что когда-то собирался взять с собой на Землю связанного шерна и несколько лунных людей: теперь он только усмехнулся при этом воспоминании. Шерн исчез, а люди надоели ему здесь!

Он взял бы с собой одного Ерета, но он нужен здесь и слишком хороший человек, чтобы его на Земле разглядывали, как диковинку… Он рассмеялся в душе: может быть, забрать с собой Элема и показывать его в клетке? Но эта детская и злорадная мысль быстро погасла в нем. Он уселся и положил голову на руки.

Он вспомнил этого Элема таким, каким он впервые его увидел: в серой монашеской рясе, с бритой головой, сверкающими глазами фанатика, вместе с живыми и мертвыми ожидающего прихода Победителя с непоколебимой верой в то, что он придет… Неужели это тот же самый человек? Тот же самый? А другие? Все те, которые ждали? Были спокойные, тихие, верящие?.. Ведь Малахуда, приветствуя его, сказал: «Ты уничтожил все, что было, — теперь создавай…» Что же произошло?

Он сорвался с места и в ужасе схватился руками за голову. Только сейчас он четко осознал то, что до сих пор смутно ощущал: его приход на Луну вместо того, чтобы быть благословением, оказался страшным и неописуемым бедствием, насильственным вторжением в естественную, неторопливую жизнь этого мира, уже обжитого людьми. И это перевернуло все вверх ногами, разожгло страсти, помогло выйти наверх скрытой подлости…

Он пожал плечами:

— Ха, ничего не поделаешь! Так, видимо, должно было случиться!

Но он чувствовал, что эту фаталистическую фразу он произнес только для того, чтобы заглушить мысль, которая говорила ему нечто иное…

И эта мысль…

— Ихезаль…

Да, именно это имя звучит в нем постоянно с той минуты, когда он подумал об уже неотвратимом возвращении…

— Золотая птичка моя! Ихезаль!

И такая страшная тоска охватила его, что он зубами схватил себя за руку, чтобы не закричать…

— Прости меня, прости, — прошептал он тихо, как будто она стояла перед ним.

Он не очень четко представлял себе, за что просит у нее прощения, не мог определить своей реальной или воображаемой вины, только чувствовал, что речь здесь идет об уничтожении какой-то прекрасной мечты, о напрасно потраченной жизни, может быть, о погибшей… любви…

Какая-то самолюбивая мысль постоянно твердила ему, что он не сделал ничего плохого и даже не знает, откуда взялась эта странная перемена в девушке, на чем она основана, но, вопреки этой мысли, он чувствовал, что только от него зависело, чтобы она была самым благоуханным и прекрасным цветком, а не тем непонятным и страшным существом, каким она стала…

Он хотел заглушить этот внутренний раздор приготовлениями к возвращению и радостными мыслями о Земле, но работа у него не спорилась, а Земля перед его глазами затягивалась какой-то мертвенной, серой мглой.

В одиночестве он провел время до самой вечерней поры, когда Солнце уже начало склоняться на запад и небосвод окрасился в красный цвет. Он смотрел на Солнце сквозь покрасневшие стекла окон, когда его пробудил от задумчивости стук в дверь, сначала легкий, потом все более настойчивый. Он поднялся и отворил ее.

Перед ним стоял Элем в парадном убранстве первосвященника, в старинном высоком колпаке и с двумя кадильницами в руках, а за Элемом — на крыльце и широкой лестнице — цветастая свита сановников и старейшин, которые соединялись с огромной толпой, заполнившей всю площадь. Едва Марек появился на пороге, первосвященник упал перед ним на колени и начал махать кадильницами, окутав его клубами густого пахучего дыма. Примеру Его Высочества последовали другие члены свиты; народ, которого было слишком много, на колени опуститься не мог, он только склонил головы, приветствуя Победителя протяжным воплем.

А первосвященник говорил нараспев, непрестанно отбивая поклоны:

— Будь благословен, господин, с Земли прибывший, радость очей наших, который уже собирается возвращаться! О-ха!

— О-ха! — вторила ему толпа жалостливо.

— Будь благословен, Победитель, который шернов поразил и дал силу рукам человеческим! Плачут сердца наши, что ты уже возвращаешься! О-ха!

— О-ха! О-ха! — стонала толпа.

— Ты принес нам мир, мудрость исходила из уст твоих, чтобы просветить нас! Зачем ты нас теперь покидаешь, бедных сирот, слишком быстро возвращаясь на сияющую Землю? О-ха! О-ха!

— О-ха!

— Мы благодарим тебя…

Марек повернулся и вошел в храм, захлопнув за собой тяжелые двери.

Его глаза, ослепленные ярким солнцем, не сразу привыкли к темноте, окутывающей гигантский зал… Он не понимал, видение это или реальность: там, в глубине, опершись о черный амвон с золотой надписью, стояла Ихезаль… Он уже давно ее не видел, наверное, с того памятного дня на площадке крыши. Он медленно приблизился к ней.

— Ихезаль! Я возвращаюсь на Землю…

— Я знаю, что ты собираешься вернуться…

В полумраке он заметил, что глаза у нее испуганные и какие-то блуждающие, на губах застыла похожая на гримасу улыбка…

— Ихезаль!

Она быстро осмотрелась вокруг. Какой-то едва слышный шелест за амвоном…

С застывшей маской на лице, как бы под действием чьей-то чужой воли, она дрожащими руками распахнула на груди платье.

— Подойди…

Потом внезапно вытянула руки перед собой.

— Нет! Нет! Уходи от меня, — вскричала она приглушенным голосом, — позови сюда людей и уходи отсюда! Сжалься надо мной! Над собой! Беги! Возвращайся на Землю!

Он схватил ее за протянутую руку.

— Что с тобой, девочка?

Снова за амвоном послышался шелест — Ихезаль побледнела, в ее глазах появилось выражение ужаса.

— Подойди, — беззвучно сказала она, — спрячь лицо здесь, на моей груди, наклонись… Мое тело душисто и прекрасно — как смерть…

В эту минуту боковые двери отворились; несколько человек робко вошли внутрь храма. Ихезаль, заметив их, испуганно и вместе с тем радостно вскрикнула — и бросилась бежать. Марек с недовольным лицом повернулся к пришедшим. Но они покорно приблизились к нему и склонили головы:

— Приветствуем тебя, Учитель!

Это были его немногочисленные ученики, которые пришли проститься с ним — их печаль была искренней. Он уселся с ними на полу у подножия амвона и начал разговор. В какой-то момент ему показалось, что во мраке за ним промелькнула какая-то черная тень, быстро исчезнувшая в проходе, ведущем к прежнему дворцу первосвященника, но, видимо, это было просто видение…

Ученики плакали. Он утешал их, объясняя, что должен вернуться, потому что дальнейшее его пребывание здесь не принесет ничего хорошего — но он верит, что они являются тем зерном, которое он посеял в этот грунт и которое пусть через века даст свои плоды… Тем временем успокоятся все страсти, исчезнет недоброжелательность состоятельных людей к нему… К тому же он страшно измучен и тоскует по своему дому, который находится на сияющей звезде над Великой Пустыней…

И они начали спрашивать его о множестве вещей и советоваться, что они должны делать, когда его тут не будет, и требовать, чтобы он поклялся, что когда-нибудь снова вернется…

Так они разговаривали приглушенными голосами в наступающих сумерках, когда вдруг снова послышался у дверей стук и испуганные голоса, зовущие Победителя. Марек неохотно встал, чтобы отворить дверь.

На пороге с испуганными лицами стояли посланники, которых он недавно отправил в Полярную Страну.

— Господин, машины нет!

Марек в первый момент даже не понял этого страшного известия.

— Что? Что?

— Нет твоей машины, господин! — повторили они.

Это известие, видимо, уже разошлось среди людей, потому что беспокойство и переполох царили во всем городе. На улицах и площадях собирались толпы людей; все громко и удивленно разговаривали об исчезновении машины Победителя.

Марек стоял, пораженный этим сообщением, как громом, не в силах вымолвить ни слова.

Часть четвертая

На Луне существуют три сообщения о смерти человека, когда-то называемого Победителем, который прибыл неведомо откуда, во время правления первосвященника Малахуды, а во время правления его преемника Элема был публично казнен. Первое из этих сообщений — и, по-видимому, самое раннее, написано во время правления Севина, который, приказав казнить своего предшественника, Элема, занял место первосвященника. Тогда память Победителя еще не считалась священной, поскольку Севин только под конец своего правления приказал чтить его, как пророка и мученика.

Второе сообщение, написанное значительно позднее, исходит от историка Омилки, известною ученого, который в течение долгого времени возглавлял Братство Правды.

Что касается третьего сообщения, здесь мнения не совпадают: одни утверждают, что оно написано очень давно и исходит от одного из друзей и учеников казненного Победителя, другие, наоборот, говорят, что оно возникло в последнее время и основано на легендах, передаваемых из поколения в поколение.

Все три сообщения примерно совпадают в описании событий, сопутствующих смерти человека, называемого Победителем, однако сильно различаются во взглядах на саму его особу, поэтому мы считаем необходимым поместить здесь все три, не давая преимущества ни одному из них.

Согласно хронологии первым помещается сообщение, написанное в период первой половины правления первосвященника Севина.

I

ПРАВДИВОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ О ПОЗОРНОЙ КАЗНИ ПОДЛОГО ПРЕСТУПНИКА. КОТОРЫЙ ИМЕНОВАЛСЯ ОБЕЩАННЫМ ПРОРОКАМИ ПОБЕДИТЕЛЕМ И ЗА МОШЕННИЧЕСТВО СВОЕ ПОНЕС ЗАСЛУЖЕННУЮ КАРУ

Извлеки отсюда урок, читатель! Справедливо был задушен по приказу Его Высочества благочестивого Севина первосвященник Элем, так как он много сделал зла, из которого самое меньшее было сопровождение в страну самозваного Победителя и роспуск священного Ордена Братьев Ожидающих, который только первосвященник Севин по совету благословенного старца и пророка Хомы заново создал и подчинил его непосредственно правящему первосвященнику, на веки веков от всяческих неблагомысленных искушений обезопасив. При этом же Элеме (да будет забыто его имя!) понес заслуженную смерть человек, называемый Победителем, однако это было сделано не по приказу недостойного первосвященника, а по воле людей, возмущенных его гнусными поступками. Этот человек произвел большой переполох в целой стране и втянул весь народ в тяжелую войну с шернами, которая только благодаря необыкновенной отваге и храбрости одураченных Победителем воинов, не закончилась поражением. Он притворялся, что хочет вернуться на Землю, откуда, как сам говорил, он будто бы прибыл, но более правдоподобным представляется предположение, что это был морец огромного роста, который человеческой кровью хотел купить себе власть над шернами, отцами своими, и когда ему это не удалось, попытался взять власть над людьми. О нечистом его происхождении говорит и то обстоятельство, что он окружал себя морцами, при нем постоянно находился некий Нузар, который остался верным ему до последнего дыхания и вместе с ним нашел свою смерть — шернов же, хотя и боролся с ними, он щадил, как мог, видимо, из врожденной привязанности.

И вот этот человек, когда ему не удалось получить власть над шернами, притворился, что хочет улететь на Землю, в уверенности, что народ его как своего благодетеля и опекуна силой задержит, и он таким образом будет управлять всеми человеческими племенами. Эти расчеты, однако, не оправдались, и, кроме недостойного первосвященника Элема, который, видимо, был в преступном сговоре с этим Победителем, никто даже не пытался склонить его к тому, чтобы он остался, тем более, что все уже видели, сколько зла его коварные и неразумные нововведения могут принести людям.

Тогда он устроил себе для вида торжественные проводы, а сам тем временем послал людей в Полярную Страну, где он поставил огромную и непригодную ни для чего металлическую трубу, внушив легковерным, что это машина, на которой он прилетел с Земли и может вернуться назад. Людям этим он поручил проверить, есть ли в этой трубе нечто, и чтобы они дали ему знать, если ничего там не обнаружат. Сам же назначил день прощания как раз тогда, когда эти посланники могли вернуться.

Они пришли и доложили ему, что в трубе ничего нет, о чем упомянутому Победителю самому было хорошо известно, но, услышав это сообщение, он изобразил огромное смятение и стал кричать, что у него похитили его машину, и что теперь он не сможет вернуться на Землю. Все это было подстроено с той целью, чтобы люди думали, что он вынужденно остается на Луне, что обстоятельства заставляют его так поступить. А чтобы придать этому большую видимость правды, он какое-то время демонстрировал свою подавленность и даже делал попытки построить новую машину, из чего, однако, ничего не вышло.

Но вскоре его тайные намерения вышли наружу. Как только он заметил, что утратил свой прежний авторитет среди людей, он отбросил все свое притворство и предстал перед народом, от которого видел до сих пор только добро, во всей своей неприглядной сущности.

Он созвал большое количество людей, и, когда те, ведомые больше любопытством, чем послушанием, пришли, выступил перед ними со словами, заявив, что, поскольку вынужден остаться на Луне, не собирается сидеть здесь со сложенными руками, а будет продолжать свое дело, видимо, судьбой ему предназначенное, от которого чуть было не отступил, встретившись с непредвиденными трудностями. Теперь, однако, выбора у него уже нет, и он без колебаний выполнит все, что намеревался, а если не удастся сделать это по-доброму, он будет действовать силой. Все должны слушаться его, поскольку он так хочет.

После этого он показал всем, что представляет из себя и на что способен. Он подобрал себе палачей и, когда видел, что его глупые и коварные законы не исполняются, начал истреблять людей и страхом добиваться послушания.

В старом храме, который он осквернил, сделав там себе жилище, он создал свою свиту, состоящую из таких же, как он, негодяев, с помощью которой надеялся вскоре завладеть всей лунной страной, заселенной людьми. Однако он встретил неожиданное сопротивление, и оно постепенно довело его до безумия. Жестокий и необузданный, он кровью укреплял свое самозваное правление. Никто не чувствовал себя в безопасности от него; он все хотел изменить и никому не позволил пользоваться нашими давними законами. Он отобрал у уважаемых людей их родовые земли, якобы для того, чтобы заниматься общественным земледелием на них, а на самом деле для того, чтобы ослабить богатых, которые могли бы оказать ему стойкое сопротивление. Подобную же сумятицу он устроил на всех фабриках, запретил простонародью вносить плату за жилье, заявив, что каждый имеет право иметь крышу над головой. Однако эта голытьба оказалась умнее его и не выступила против своих благодетелей, владельцев жилищ своих, ибо знала, что они продержатся дольше, чем этот Победитель, который был никудышным защитником, зато сам награбил много всякого добра.

Он ни в чем себе не отказывал, этот необузданный человек, и менее всего это касалось женщин. В те времена жила здесь одна девушка по имени Ихезаль, внучка предыдущего первосвященника Малахуды, задушенного по приказу Победителя. Девушка эта, память которой почитается сегодня за огромную нравственную чистоту, имела несчастье попасться на глаза самозванцу и часто подвергалась его преследованиям. Однако она мужественно сопротивлялась его домогательствам и ни силой, ни обещаниями смутить себя не дала.

Стойкость этой девушки довела его до такого безумия и беспамятства, что для того, чтобы возместить себе эту потерю, он велел доставлять к себе различных женщин, большей частью легкого поведения (хотя не пропускал и честных!), и устраивал с ними необузданные оргии, о подробностях которых не годится даже упоминать. Он узнавал через своих шпионов, какие женщины попадали некогда в руки шернов и рожали морцев, и собирал их вокруг себя, пребывая в этом нечистом обществе.

Нужно упомянуть и о том, что, кроме нескольких морцев, из которых самым любимым был у него уже упомянутый Нузар, у Победителя находился и шерн, прежний наместник Авий. Этот злобный шерн, о существовании которого в подземелье храма долгое время никто даже не подозревал, выходил по ночам и по его приказу убивал людей и совершал всякие непристойности. Это все стало известно только после смерти Победителя.

В конце концов чаша человеческого терпения переполнилась. От этой грязи и мерзости следовало избавиться. Об этом давно говорили все достойные представители человеческого общества, и им вторил пророк Хома, призывающий к священной войне с самозванцем. Однако поскольку всем хотелось избежать большого пролития крови, которое было бы неизбежным, поскольку Победитель несомненно стал бы защищаться, было принято решение взять его обманным путем, если удастся, то спящим, и поставить, связанного, перед судом.

Преступник, видимо, чувствовал, что его ждет, так как именно перед той ночью, когда это намерение должно было быть выполнено, он со всей своей свитой выехал из храма и решил покинуть пределы города и отправиться в безлюдные места, где основать новое государство по своему плану.

Однако этого ему не могли позволить из справедливых опасений, что это государство могло стать большим злом и опасностью для мира и покоя, нежели близкое соседство шернов.

Поэтому судьбу преступника следовало решить в этом месте, где он уже совершил столько бесчинств. Ворота города были заперты, чтобы оттуда никто не мог выйти, а когда он хотел употребить силу, к нему подбежали специально посланные люди как будто от первосвященника и попросили его немедленно вернуться в храм, где старейшины и сам первосвященник хотят иметь с ним важный разговор. Он не очень в это поверил и провел рукой по поясу, проверяя, при нем ли его оружие; но, видимо, ему было стыдно показать свой испуг перед людьми и брать с собой охрану, в то же время он не хотел отказаться от приглашения, чтобы не сказали, что он отказывается от согласия, к которому сам призывал, поэтому он велел своим сообщникам ждать его у ворот, а сам вернулся в город, оставив при себе только морца Нузара, бегающего у его ног как верный пес.

Но ему не удалось далеко уйти, на одной из узких улочек на него из-за угла набросили веревки и тут же повалили на мостовую. Он пробовал обороняться и кричал морцу Нузару, чтобы тот позвал стоящих у ворот его людей, не зная, что и они в этот момент уже окружены воинами и пленены. Морец как бешеный пес кидался на людей, а когда ему связали за спиной руки, кусал всех, кого мог достать.

Упомянутый Победитель тем временем лежал на мостовой, весь опутанный веревками, не в состоянии даже пошевелиться, но люди все равно боялись приближаться к нему, такой страх возбуждал он всем своим обликом. В конце концов, когда все увидели, что он хорошо связан и не сможет ни освободиться, ни причинить кому-либо вред, стали потихоньку подходить к нему, смело пинать ногами лежащего на мостовой или дергать его за волосы.

Суд было решено устроить в тот же самый день, чтобы еще до захода солнца покончить с этим позором.

Первосвященник Элем отказался от участия в суде, видимо, стыдясь, что это он этого преступника и богохульника сюда привел, и хотел, чтобы его заменил Севин, который тогда еще не был первосвященником. Севин, человек неслыханно мудрый и добродетельный, отличающийся большой скромностью, долго отказывался, но в конце концов был вынужден собрать суд из самых старых и достойных граждан на площади перед опоганенным храмом и приказал привести арестованного. Его привезли на повозке, покрытого синяками и оплеванного. Никто не посмел развязать ему ног, чтобы он шел сам, из справедливого опасения, что он может сбежать или совершить какой-то неожиданный поступок. Итак, того, кто гордо именовал себя Победителем, привезли позорно, как охапку хвороста.

Когда Севин увидел его, он поспешно встал со своего места, которое возвышалось среди других, и громко сказал, что он своим разумом не хочет судить этого человека, но хотел бы послушать, какова в этом случае воля народа.

Людей на площади собралось великое множество. Среди них был и святой старец Хома, который, правда, уже ничего не видел, но еще хорошо слышал (позднее он, как известно, совершенно оглох). Так вот, этот пророк, услышав, что фальшивый Победитель предстал перед судом, начал кричать, что такого преступника не годится даже судить, а надо сразу, по воле народа, побить камнями. На этот голос со всех сторон закричали, чтобы узника отдали народу, который уже приготовил для него награду за все его подлости.

Уважаемый и достойный Севин долго в молчании слушал эти крики, размышляя, как ему следует поступить. Потом, так как народ не замолкал, все настойчивей требуя выдачи преступника, дал знак рукой, чтобы ему позволили сказать свое слово. И тогда сказал примерно следующее:

«Уважаемые граждане и братья! Мы собрались здесь по поручению правящего первосвященника, Его Высочества Элема, чтобы решить судьбу этого связанного человека, выдачи которого вы требуете!

Мы собрались все тщательно изучить, спокойно выслушать свидетелей обвинения и защиты этого несчастного и тогда вынести справедливый приговор, о котором я еще сам ничего не знаю. Но все мы только слуги народа, и ваша воля является для нас самым высшим законом. Вы в своем возмущении не хотите суда и не позволяете нам вести судебное заседание обычным порядком. Я не осмеливаюсь судить, насколько ваша воля правильна и справедлива, потому что я всего лишь ваш слуга.

Что же я должен делать? Я не могу поступить иначе — и думаю, что все остальные судьи со мной согласны — как только покорно выслушать ваш голос и осуществить вашу волю. Значит, я отдаю подсудимого в ваши руки; поступите с ним согласно вашему разумению и совести — я прошу вас только, чтобы вы были к нему милосердны.

И поэтому пусть забудут собственники, что он хотел лишить их состояния; пусть забудут уважаемые сановники, что он хотел нарушить их давние права; пусть мужья забудут оскорбления своих жен, а отцы — поругание дочерей; пусть верующие простят ему осквернение священной религии; пусть нуждающиеся простят ему невыполнение безумных обещаний, а солдаты — кровь своих товарищей, напрасно пролитую на далеких землях! Помните, что он, быть может, хотел только добра и что суд, возможно, оправдал бы его, если бы вы захотели дать делу установления справедливости обычный ход… особенно Его Высочество первосвященник Элем был бы рад защитить давнего своего приятеля и покровителя, благодаря которому он получил колпак отца вашего, Малахуды, сначала изгнанного, а потом убитого.

Вы, однако, хотите другого, и пусть исполнится ваша воля. Только никогда не забывайте, что не мы в эти минуты судим человека, называемого Победителем, а вы сами! Делайте все, что сочтете нужным, я, однако, умываю руки от этого дела и не буду виновен в пролитии его крови, пусть она падет на вас и на детей ваших, раз вы этого хотите!»

Сказав это, достопочтенный Севин закрыл лицо полой одежды и долгое время молча сидел так. Когда он снова открыл лицо, Победителя на повозке уже не было. Народ снял его оттуда и, привязав к ногам веревку, поволок по мостовой на морское побережье, где находилось место, называемое Пристанищем Доброго Ожидания. Здесь в песок был вкопан огромный столб, и, освободив фальшивого Победителя от одежд (которые пришлось разрезать, чтобы содрать из-за боязни развязать его), нагим привязали его к столбу так, что он не мог даже пошевелиться.

Одновременно сюда был приведен и его любимый морец по имени Нузар. Тому было обещано, что ему будет сохранена жизнь (конечно, никто не собирался выполнять обещания, данного морцу), если он деревянным ножом вспорет живот своему бывшему хозяину. Он, однако, отказался это сделать, нерушимо веря в то, что его хозяин, если захочет, вырвет столб из песка и всех поубивает. Тогда народ не стал терять времени и закопал его вниз головой в песок.

После этого начались споры, какую смерть приготовить знаменитому Победителю, который висел на столбе, как мертвый, даже глаза у него были закрыты, чтобы не видеть смерть своего морца.

Предлагалось множество разных пыток. Тем временем простолюдины, которым надоело долгое ожидание, стали бросать в него камни, сначала просто для развлечения, а потом все больше и больше приходя в ярость. Он сразу открыл глаза и дернулся, как будто хотел высвободиться из веревок, но, убедившись, что не справится с этим, бессильно обвис и ждал смерти, бормоча что-то про себя.

Это все продолжалось очень долго, так как у этого Победителя был очень твердый череп и кожа значительно толще, чем у жителей Луны, поэтому камни не причиняли ему большого вреда. И неизвестно, как бы все это закончилось, если бы добрый дух не прислал туда в это время упоминавшуюся уже девицу по имени Ихезаль.

Она, придя туда, остановилась прямо перед привязанным, так что он, открыв глаза, сразу увидел ее в толпе. И такая в нем была нечистая страсть к этой девушке, что, забыв о своей близкой смерти, он стал звать ее по имени.

Тогда она вышла из толпы и подошла к нему. Камнями бросать в него сразу же перестали из опасения повредить ей. Девица же спросила его: «Чего ты хочешь от меня, Победитель?» Сказав это, она вытащила нож, поднялась на цыпочки, так как была невысокого роста, и стала бить им в грудь висящего, в то место, где находилось сердце. Это была тяжелая работа, потому что, как уже говорилось, кожа у него была толстая, но в конце концов она вонзила нож ему в сердце.

И в тот момент, когда он уже испускал дух, на крыше оскверненного храма, которая была хорошо видна оттуда, появился шерн, укрываемый им там, втайне ото всех. Он затрепетал на ветру крыльями и, почувствовав, что его покровитель погибает, полетел в сторону лесов на склонах Отамора, где и исчез без следа.

В тот же день, под вечер, исчезла с человеческих глаз девица Ихезаль. Очень вероятно, что в награду за свою добродетельную жизнь она была взята живой на Землю, где обитают Старый Человек и добрые духи, покровительствующие людям, живущим на Луне, и откуда со временем придет настоящий Победитель!

Так скверно закончил свою жизнь человек, наделавший на Луне столько беспорядка, сколько никто до него и наверняка никто после него сделать не сумеет. Отсюда надо извлечь хороший урок, что нужно быть во всем послушным власти и не верить всяким пришельцам, которые склоняют людей ко всевозможному злу и несчастьям и ведут их сами не зная куда…

II

ИЗ СОЧИНЕНИЯ ПРОФ. ОМИЛКИ. ИСТОРИКА. ОТРЫВОК.

КАСАЮЩИЙСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ТАК НАЗЫВ. ПОБЕДИТЕЛЯ

…Одной из наиболее загадочных фигур в истории человеческой жизни на Луне несомненно является Марек, называемый Победителем, хотя множество сообщений о нем, и поныне кружащих в народе, следует отнести на счет легенды, не имеющей ничего общего с правдой. Рассказывают, например, что он был огромного роста, в два раза выше самых высоких людей на Луне, что был необычайно сильным, благодаря чему мог один сделать то, с чем едва ли справились бы шестеро мужчин — и тому подобные басни, свидетельствующие только о том, что народ склонен ко всевозможным преувеличениям и что в его пересказах реальность принимает совершенно невероятные очертания, особенно если это касается особ, пробуждающих его фантазию. Во всяком случае, это должен был быть человек крупный, хорошего роста и сильный, раз эти физические особенности его так хорошо отложились в памяти людей, что впоследствии его превратили в великана.

Но во всем этом есть вещь невероятно интересная: когда возникла байка о его земном происхождении? Еще при его жизни или уже после его трагической смерти? Существует много данных о том, что еще во время его пребывания на Луне простонародье, привыкшее к одурманивающим легендам жрецов о том, что люди много веков назад пришли с Земли, стало разносить слухи и об этом, как бы то ни было, незаурядном человеке, будто он пришел с звезды, представляющей самый интересный небесный феномен на Луне. Я лично не верю, что эти бредни распускал сам Марек; он был слишком умен, чтобы выставлять себя на смех. Гораздо больше я склонен предполагать, что, услышав эту легенду, он мог позволить ей вырасти и распространиться, видя для себя выгоду в том, что толпа будет считать его пришельцем с Земли. Тем более, что это пассивное разрешение не компрометировало его в глазах умных людей, а в глазах толпы придавало ему значительный вес.

Во всяком случае, происхождение этого удивительного человека — вопрос, до сих пор не до конца выясненный. Он появился неожиданно, в один из дней, насколько можно верить преданию, в Полярной Стране, вдали от всех человеческих поселений, и, забрав с собой Братьев Ожидающих, прибыл в столицу у Теплых Озер, где, выпроводив правящего первосвященника Малахуду, взял власть в свои руки.

Никто не знал его ребенком, никто не знал, где он воспитывался и откуда набрался всевозможных знаний, которые много помогли ему в дальнейшей деятельности. Предположение, что он по происхождению морец, не кажется достаточно правдоподобным. Морцы, как правило, довольно тупы, и трудно поверить в то, что один из них сам по себе смог додуматься до изобретений, неизвестных даже шернам, таких, например, как огнестрельное оружие, происхождение которого приписывают именно Мареку.

Разумеется, он вырос не в той части Луны, где живут люди, но ни один разумный человек не может принять всерьез басню о его чудесном прибытии с Земли, которая, как известно, весьма удалена от Луны и лишена всякой жизни на своей сверкающей поверхности; следовательно, не остается ничего иного, как признать фактом давно возникшее в кругу членов Братства Правды предположение, что родиной Марека Победителя является недоступная сегодня для нас другая сторона лунной планеты.

Не подлежит сомнению, что именно там, в стране, некогда обильной и богатой, находится древнее гнездо человечества. На эту истину первым обратил внимание преждевременно погибший мудрец Рода, который доказал в своих работах, что Земля не только не является колыбелью для людей, живущих на Луне, но что там вообще нет и не может быть никаких живых существ. Однако я не согласен с уважаемым основателем Братства Правды в том, что касается причин, по которым люди переселились на эту сторону планеты, веками занятую шернами. Основатель нашего учения Рода предполагал, что за легендарной фигурой Старого Человека скрывается изгнанник, по причине каких-то преступлений вынужденный покинуть цветущий край на той стороне, а что касается современника Роды Марека Победителя, то он предполагал, что это был просто посол, который должен был склонить людей к битве с шернами, беспокоящими людей и в той далекой, укрытой под поверхностью пустыни богатой стране.

Высоко оценивая авторитет Роды и ни минуты не сомневаясь в том, что у этого великого ученого были серьезные основания так считать, я тем не менее во имя правды вынужден заявить, что все это — чушь. Старые человеческие поселения в центре Великой Пустыни уже не являются сегодня цветущей страной. Людям там живется тяжело, особенно потому, что там становится темно, так как пустыня все больше и больше наступает на эти плодородные земли, где можно жить. Так называемый Старый Человек прибыл оттуда не один, он привел с собой несколько человек: это, несомненно, была пробная экспедиция, посланная проверить, можно ли переселиться на эту сторону.

Почему это намерение не было доведено до конца и почему за первой группой в течение многих веков не последовала следующая — на этот вопрос пока ответить не могу. Быть может, людям не захотелось покидать старые, удобные для жизни города и переселяться в новые, неизведанные места. Однако группа людей, прибывших вместе со Старым Человеком, осталась здесь и, расплодившись, образовала новое человеческое общество на Луне, не поддерживающее с первым никакой связи.

С течением веков, видимо, в старых поселениях вспомнили о давней экспедиции, и туда был отправлен Марек Победитель, чтобы проверить, как там обстоят дела и трудно ли переселиться туда в связи со все более ухудшающимися условиями жизни в центре Пустыни.

Марек прежде всего увидел, что шерны завоевали эту страну и что сначала нужно разобраться с ними, если люди, которые переселятся сюда, не хотят жить в неволе. Отсюда этот военный поход на юг, который в конце концов оказался не совсем бесполезным. Был отвоеван большой кусок земель, там заложены новые поселения, и хотя со временем они попали в зависимость от шернов, однако создали барьер для здешней страны, обеспечивая мир себе и нам ценой не слишком тяжелой, хоть и неприятной дани.

По-видимому, после окончания войны Марек Победитель действительно хотел вернуться к себе на родину. Предания о машине я не считаю сказкой. У Марека была такая машина, способная удивительным образом подниматься в воздух, в которой он прилетел из Пустыни. И вот эту машину у него кто-то украл или испортил так, что он уже не смог улететь.

С этого момента начинается его трагедия.

В другом разделе этого труда, где рассказывается об истории войн, проходивших на Луне, подробно описывается поход Марека на юг; здесь я только вкратце изложу события, предваряющие падение и смерть прославляемого некогда Победителя.

Все, что делал Марек Победитель, было направлено только на одну цель: приготовить здесь определенную почву для людей из пустыни, которые должны были прийти сюда вслед за ним. Для этого, как уже говорилось, он начал войну с шернами, для этого изгнал энергичного первосвященника Малахуду и постарался всю власть взять в свои руки. Первосвященник Элем, человек хитрый, посаженный им на престол, сначала подчинялся ему во всем, видимо, надеясь в определенный момент, может быть, уже после возвращения Победителя, обратить в свою пользу плоды его трудов.

Тем временем стала возрастать неприязнь к пришельцу, особенно по той причине, что он самовольно принялся за изменение вековых и священных прав, определяющих порядок жизни на Луне. Никто, правда, не догадывался, что он делает это с той целью, чтобы, распустив все узлы законов и ослабив наиболее состоятельных людей, облегчить покорение страны своим соплеменникам, но возмущение усиливалось день ото дня.

Я не хотел бы быть несправедливым к уже и так в некоторых кругах обруганному Мареку Победителю, но должен сделать одну оговорку. Что касается причин его нововведений, среди ученых преобладает взгляд вышеизложенный; однако хватает и таких, которые выступают в его защиту, не придавая его поступкам злого умысла. Быть может, этот человек действовал без намерения ослабить и отдать на растерзание здешнее общество, когда хотел установить порядки, сходные с существующими на его родине, не приняв во внимание только, что тут отношения иные, что могло быть хорошо в Пустыне, здесь могло оказаться погибельным.

Оставим пока эту проблему нерешенной. Во всяком случае, ясно, что он готовил почву либо для завоевания здешнего общества, либо для объединения обоих человеческих племен на Луне, но ему это не удалось.

В конце концов от него потребовали, чтобы он покинул эти места и быстрее убрался туда, откуда пришел. Он готов был это сделать, возможно, надеясь вскоре вернуться сюда вместе с сородичами, но тем временем кто-то испортил ему машину. Рассказывают, что после получения этого известия он впал в отчаяние. Вначале даже не хотел этому верить и сам отправился в Полярную Страну, где его машина находилась в мощной железной трубе. (Труба эта, вроде бы стоит по-прежнему на том же месте, наполовину заржавевшая.)

Убедившись в неприятной для себя правде, он вернулся в столицу у Теплых Озер, и это окончательно сгубило его. Это был человек самолюбивый, беспокойный и жаждущий власти. Если бы он поселился где-то в отдаленных окрестностях или отправился в новые поселения в стране шернов за морем, то, быть может, дожил бы до глубокой старости. Однако его характер не мог с этим смириться: он хотел любой ценой удержать власть — если не с помощью своих родственников, то сам — и на свой манер осчастливить людей, которые этого не хотели.

Он поселился в храме и оттуда начал отдавать приказания. Их не очень слушали, тогда он, окружив себя немногочисленной, но готовой на все горсткой сторонников, собрал определенное количество товарищей по оружию со времен похода на юг и с их помощью добивался послушания.

Неизвестно, правду или нет рассказывают об оргиях, какие он устраивал в своем жилище, однако образ его жизни был не таким, какой мог бы понравиться жителям этой страны, которые рады были бы видеть у пришельца, вынужденного остаться с ними, скорее сдержанность и покорность.

Первосвященник Элем, позднее, как известно, задушенный по приказу своего преемника Севина, недобрыми глазами наблюдал за всем происходящим, но будучи человеком умным и осторожным, боялся один открыто выступить против власти самозванца. Он отодвинулся в тень и старался настроить против него народ, делая это при посредстве Севина, в то время доверенного слуги его, а также преданного ему всей душой старика, некоего Хомы, которого позднее некоторые объявили пророком.

В конце концов наступил такой момент, когда каждую минуту могла вспыхнуть открытая борьба. Это, видимо, чувствовал и Марек Победитель, потому что собирал силы, какие мог, и даже написал письмо некоему Ерету, в то время главному управляющему в местах, отвоеванных у шернов, чтобы он прибыл к нему с помощью. Ерет этот, человек очень храбрый, но не отличающийся большим умом, Марека не любил по каким-то личным причинам, возникшим во время их военного похода, но был так предан делу его реформ, что готов был по его вызову прийти с воинами и убивать всех, на кого укажет Победитель.

Марек Победитель очень ждал его прибытия, когда вдруг вместо этого получил известие, что Ерет погиб по дороге от руки неизвестного убийцы. Некоторые утверждали, что на него напал какой-то шерн, но были и такие, которые говорили, что к этой смерти приложил руку первосвященник Элем, справедливо опасающийся прибытия подкрепления и вспышки гражданской войны.

И этот расчет безумного пришельца не оправдался. Теперь он наконец увидел, что остался один с маленькой горсткой последователей, и, хотя гордо именовал себя Победителем, на победу здесь больше не рассчитывал. Тогда он решил покинуть окрестности Теплых Озер. Однако этого ему не позволили. Он был обманным путем схвачен и связанным поставлен перед судом.

Велись долгие споры относительно того, какой приговор должен быть вынесен в этом деле. Первосвященник Элем, не любящий открыто высказывать своего мнения, может быть, опасаясь упрека, что судит человека, которого сам некогда привел и назвал Победителем, уклонился от участия в этом суде и хотел все свалить на плечи Севина. Это был очень хитрый и умный замысел; народ изменчив, и Элем, видимо, предвидел, что когда-нибудь казненного сегодня будут почитать — поэтому он хотел приготовить себе путь отступления, действуя через своего приспешника. Впрочем, Севин уже становился неудобным и даже опасным — поэтому думаю, что у первосвященника была также побочная мысль использовать в будущем против него этот приговор, который не мог быть иным, кроме смертного, как того хотел народ.

Но и Севин был не менее хитрым, чем Элем. Он провел это дело так, что не он вынес приговор, а сам народ. Он даже пошел дальше и сделал то, чего Элем совсем не ждал: вскоре после казни Марека Победителя, когда еще не угасло возмущение против него, Севин устроил Заговор и, осудив правящего первосвященника как сообщника упомянутого Победителя, посадил его в тюрьму и приказал задушить, провозгласив себя самого первосвященником. Это, впрочем, не помешало ему под конец жизни и правления объявить Марека мучеником, которому следует вечная память за его добродеяния.

О самих пытках Марека Победителя рассказы также весьма преувеличены. Правдой является то, что, согласно древнему обычаю на Луне побили камнями на берегу моря не более жестоко, чем всех остальных, которые в прежнее время выступали против установленных и признанных порядков на Луне. Говорят, что последний удар, нацеленный в сердце, и смертельный, нанесла ему внучка первосвященника Малахуды, отомстив за смерть деда, который был коварно убит по приказу Марека Победителя.

Если теперь мы окинем взглядом эти удивительные события, так просто и логично развивавшиеся, и захотим уложить в ряд суждений, ясных и бесспорных, то нам придется определиться по двум вопросам:

1. Марек Победитель заслужил смертный приговор:

а) учитывая реальное положение вещей,

б) учитывая идеальное положение вещей на Луне.

2. Смерть его стала несчастьем:

а) учитывая реальное положение вещей,

б) учитывая идеальное положение вещей.

Что касается пункта 1, следует заметить, что смерти заслуживает каждый, кому вынесен смертный приговор — по крайней мере, с точки зрения того, кто этот приговор выносит. Это ясно и не требует дальнейших доказательств. Тут может только возникнуть вопрос: соответствовал ли этот приговор определенному порядку вещей? и можем ли мы признать его правильность в данных обстоятельствах и в данный отрезок времени? Именно в этом я попытаюсь разобраться.

Сначала то, что касается пункта 1. а).

Реальным положением вещей мы называем сумму существующих отношений, из которых складывается общественное, хозяйственное и государственное устройство данного общества. Если подобные отношения утвердились, значит, они были нужны, следовательно, и обязательны. Каждый, кто пытается сломать существующее положение вещей, даже с самыми лучшими намерениями, выступает против вещей нужных и обязательных и тем самым становится виновным в попытке общественного переворота и навлекает на себя наказание.

Я без колебаний громко заявляю об этом, я — профессор Омилка, член и даже руководитель Братства Правды, которое многими подозревается в стремлении к перевороту. Быть может, когда-то, когда наше Братство было еще тайным союзом, подобные мысли и возникали в головах некоторых членов, но от этого периода нас отделяет уже много времени, и сегодня с гордо поднятой головой мы можем заявить, что хотим только постепенно улучшать имеющиеся отношения, а не переворачивать все с ног на голову.

Деятельность же Марека Победителя была очень неосторожна. Это самое подходящее определение. Своими нововведениями он разрушал существующий порядок и собирался установить новый, которого никто не желал, а следовательно, который был не нужен и тем более не обязателен. Поэтому не вызывает сомнений, что, как разрушитель веками создаваемых порядков и сложившихся отношений, он заслужил смертный приговор.

С идеальным порядком дело обстоит следующим образом. Я называю им здесь порядок еще не существующий, но к которому общество стремится, как к развитию существующих отношений. Такой идеальный порядок имеет, например, Братство Правды, которое старается приблизить его средствами (как и должно быть) дозволенными и легальными.

Так вот, главной необходимостью в будущем является для людей осознание той несомненной и до сих пор недостаточно распространенной истины, что человек произошел на Луне и должен здесь жить, все же сказки о звездном его происхождении необходимо признать вредными, потому что они отвлекают внимание людей от реальных потребностей жизни. Нездоровые мечтатели выбрали себе в качестве отчизны самую большую звезду, которую редко можно отсюда увидеть, называемую Землей. По-моему, уже настало время изменить это нелепое название. Землей мы на Луне называем грунт, который находится у нас под ногами: говорим, например, земля плодородная или бесплодная и т. д. Так вот, с того времени, когда люди вбили себе в голову, что эта звезда была «грунтом» для человека, ее тоже стали называть «Землей». Вот истинное происхождение этого названия, изменение которого могло бы положить конец многим заблуждениям.

Возвращаясь к делу Марека Победителя, следует заметить, что его появление отодвинуло появление этого будущего идеального порядка и правды, утвердив множество его последователей в смешной уверенности, что так называемая Земля — планета населенная и что люди своим происхождением обязаны ей. То, что сам Марек никогда не утверждал, что прибыл с Земли, не уменьшает его вины, так как на такие утверждения он не возражал, что являлось его первейшей обязанностью. И поскольку он являлся препятствием в расширении Братства Правды, то понес заслуженное наказание.

Это одна сторона вопроса. Другая тоже нуждается в рассмотрении. Я сказал, что его смерть стала несчастьем, и прежде всего для того, кто принял ее, будучи в добром здравии. Но здесь речь идет не об этом. Меня, как члена Братства Правды, прежде всего интересует реальное и идеальное положение вещей на Луне.

Марек Победитель, вводя новшества в общественное устройство, внес в него только беспорядок и, преждевременно казненный, ничего не смог довести до конца. Если бы он жил дальше и действовал, то в конце концов оказалось бы, что его намерения были добрыми и, осуществившись, могли принести пользу общественным отношениям на Луне, либо что они, несомненно, были злыми и вообще неосуществимыми.

И в первом, и во втором случае от этого была бы польза. В первом, который я, впрочем, считаю неправдоподобным, его смерть помешала усовершенствованию реального положения вещей на Луне, во втором — показала несомненное совершенство основ порядка, существующего ныне.

Судя с точки зрения идеального порядка, смерть также не была прекрасным завершением. Как известно, его тело из-под груды камней, которыми его забили, кем-то было выкрадено и сожжено или укрыто где-то, по крайней мере, потом его трупа никто больше не видел. Это дало возможность его необразованным сторонникам сделать вывод, что Марек Победитель после смерти каким-то сверхъестественным способом сам из-под этих камней вышел и вернулся на Землю, подобно Старому Человеку, о котором легенда говорит именно так. Это снова укрепило значительную часть людей в старой ошибке о земном происхождении человека. Если бы он прожил свою жизнь до конца и умер, как умирает на Луне каждый порядочный человек, такой басни о нем возникнуть не могло бы.

Впрочем, очень может быть, что, оставаясь в живых, он в конце концов решился бы открыть Правду, которой мы, объединившись в Братство, служим, и признался бы, что пришел сюда с той стороны Луны и что оттуда ведем мы свое происхождение. Это, я уверен, могло бы положить раз и навсегда конец всем заблуждениям и ускорить установление идеального, всеми желаемого порядка. В настоящее же время все, за исключением членов Братства Правды, снова устремляют свои глаза на Землю: последователи убитого псевдо-Победителя в уверенности, что дух его оттуда смотрит на них, а противники — Ожидая с этой пустой звезды нового, на этот раз истинного Победителя.

В любом случае это плохо.

ПОСЛАНИЕ К БРАТЬЯМ. ГДЕ БЫ ОНИ НИ НАХОДИЛИСЬ.

С ДОБРОЙ ВЕСТЬЮ О ПОБЕДИТЕЛЕ. КОТОРЫЙ ЖИЛ СРЕДИ НАС

Раздел пятьдесят седьмой

И тогда Победитель вечером собрал своих учеников у стен города, где некогда был разрушенный замок шернов, и, увидев, что все уселись вокруг него, сказал им:

«Пришло время мне покинуть вас и вернуться на светлую звезду Землю, откуда я прилетел к вам и где находится вечный дом Старого Человека, отца душ ваших.

Оглядываясь на дни, проведенные среди вас и на все сделанное, я вижу, что ничего уже добавить к этому не могу.

Я слишком устал, и душа моя требует отдыха, а сердце тянется к далекой звезде над пустыней.

Вы останетесь здесь одни, чтобы оберегать то, что я посеял, и если вас будут преследовать за верность моей памяти, утешайтесь мыслью, что ваши внуки соберут с посеянного обильный урожай…

А мне уже пора отправляться в Полярную Страну, где ждет меня моя крылатая машина, готовая отнести меня через просторы неба к моему светлому дому».

Когда он сказал эти слова, огромное огорчение охватило учеников: одни, закрыв лица, упали на камни, другие — хватали его за руки, пояс, чтобы он еще побыл с ними.

Особенно отчаивались некогда попавшие под власть шернов, а теперь милостью Победителя снова принятые в человеческое общество. Они падали к его ногам и с плачем умоляли его, чтобы он не покидал их и навсегда остался на Луне.

Победитель долго слушал этот плач и мольбы, ничего не отвечая, потом встал и произнес:

«Тоска моя влечет меня на мою родную Звезду, но я остался бы с вами, если бы знал, что вам это принесет какую-либо пользу.

Ведь не очень хорошо, если вы все время будете иметь пастыря вроде меня, который все время учит вас. Человек сам должен заботиться о себе. Если вы все время будете при мне детьми и подданными, как же вы потом станете хозяевами самих себя?

Будет лучше, если я уйду отсюда…»

Сказав это, он сошел с холма и пошел к городу, а ученики шли за ним, печальные и подавленные.

Уже наступал вечер, и солнце вот-вот должно было зайти, оно низко висело над равниной, по которой лежит дорога в Полярную Страну.

Когда Победитель вместе с учениками вошел в городские ворота, к нему подбежали люди, которых он когда-то выслал в Полярную Страну, и еще издалека стали кричать, что нет уже той чудесной машины, которая принесла его с Земли.

Победитель испугался и стал просить их, чтобы они рассказали ему все, что знают.

Они рассказали, что не нашли машины в том месте, где она была, и уже возвращались в страшном замешательстве, когда у первых человеческих поселений встретили некую женщину по имени Нехем, которую Победитель поставил охранницей при священной машине. И она с плачем и жалобами рассказала им, что в один из дней пришли духи и, окружив машину сверкающей молнией, унесли ее с собой в пространство.

Видимо, это был знак, что Земля хочет, чтобы Победитель навсегда остался на Луне и принял здесь смерть ради добра людей, которые в него верят.

Раздел пятьдесят восьмой

В течение восьми дней Победитель строил новую машину, а на девятый, убедившись, что духи не хотят, чтобы он улетел с Луны, он вызвал своих учеников и сказал им так:

«Решилась моя судьба, она велит мне остаться с вами до самой смерти. Я произвел только сев, плодов уже не соберу, но я хочу плугом вспахать землю, чтобы зерно в ней не погибло.

Вы же являетесь сохой и лемехом, которыми я вожу по твердой почве, отваливая пласты земли и уничтожая буйную зелень сорняков. Против вас будут восставать, называть вас разрушителями, но вы верьте мне и словам моим, которые я вам говорю.

Я пришел сюда не для того, чтобы вас учить покорности, безмерному терпению и жертвенности, которые не дают никаких плодов.

Говорю вам только одно: думайте больше о завтрашнем дне, чем о сегодняшнем, больше о будущем поколении, чем о том, которое живет около вас. Мы заложим здесь кузницу огня, который осветит будущие века и разрушит гниющий дом».

Так говорил Победитель своим ученикам, которые в молчании слушали его, стараясь сохранить в памяти слова, которые он произнес.

С того самого дня Победитель поселился в храме в центре города, который находился на Теплых Озерах, и заперся там с друзьями своими, чтобы не могли туда проникнуть коварные враги, которые и тогда уже задумали его убить.

Кто хотел слушать его учение, приходил туда и днем, и ночью, и он шел с ними на крышу и там, поблизости от неба и моря, рассказывал им обо всем том, о чем уже говорилось в этих книгах. А если слышал о каком-нибудь зле или какой-либо несправедливости первосвященника, сразу же посылал туда воинов и наказывал того, кто это совершил.

Победитель ожидал друга и слугу своего Ерета, который находился за морем; он написал ему письмо, чтобы тот прибыл сюда с подмогой, какую удастся собрать, чтобы установить мир и покой на Луне.

Но через три дня и три ночи на Ерета, направляющегося сюда, напал в дороге шерн, которого прятал у себя первосвященник Элем для того, чтобы уничтожать людей, и убил его. Услышав об этом, Победитель горько заплакал и на долгое время утратил свое оживление, скорбя о своем друге и верном слуге.

Однако когда наступил полдень, он позвал к себе учеников и сказал им так:

«Мы осаждены здесь и поэтому ничего хорошего сделать не сможем. Враги связывают нам руки, постоянно покушаясь на нашу жизнь.

Соберемся все и покинем этот город и отправимся в Полярную Страну, где на небосклоне виднеется Земля. Там я буду вас учить и скажу все, что еще не сказано, прежде чем свершится моя судьба».

Тогда все собрались, взяли с собой оружие и отправились вместе с Победителем к городским воротам, чтобы выйти оттуда на равнину.

Но ворота были заперты. Первосвященник Элем через своих шпионов уже узнал, что Победитель хочет уйти отсюда со своими учениками, и решил убить его, прежде чем он это сделает.

Люди стали биться в ворота, пытаясь проломить их, но в этот момент прибежали посланники от первосвященника и, сделав покорные лица, стали умолять Победителя, чтобы он не уходил, а пошел к Его Высочеству, который собрал большое количество людей, и там, перед лицом всего лунного народа, хочет помириться с ним.

Победитель чувствовал, что первосвященник затаил в сердце зло, но понимал, что это судьба его, которой не избежишь, и, приказав своим ученикам ждать его здесь, он пошел один, с обеих сторон окруженный посланниками Элема.

Когда он вошел в боковую улицу, и стоящие у ворот ученики не могли видеть, что происходит с их учителем, выскочили из-за угла палачи первосвященника и, набросив Победителю веревки на голову и руки, повалили его на землю.

Ученики, услышав его крик, хотели броситься ему на помощь, но тут войско, до сих пор скрывавшееся в соседних домах, неожиданно выскочило оттуда и, окружив людей, начало связывать их, растерявшихся от утраты учителя и вождя.

Раздел пятьдесят девятый

Итак, Победитель, обманом схваченный, должен был предстать перед судом первосвященника. Сначала, однако, для большего унижения, его заковали в цепи, стащили в подземелье и приковали к стене, там где был прикован Авий, бывший наместник, плененный Победителем после первого сражения с шернами.

Этот шерн сбежал с помощью Элема и скрывался под его защитой, как уже упоминалось.

Так вот, когда палачи ушли, оставив Победителя одного, этот шерн появился перед ним и, усевшись на кипе священных книг, в которых содержалось Обещание, начал унижать его.

«Освободись, — говорил он, — если ты на самом деле Победитель! Вот я был тобой тут прикован, а теперь я свободен и смотрю на тебя, который скоро погибнет.

Я мог бы сам убить тебя, и ты даже не смог бы защититься, но я предпочитаю, чтобы тебя убил народ, которому ты творил добро!

Я уже долго жду твоей смерти, и когда увижу ее, вернусь к братьям моим и расскажу им, как погиб тот, который посмел именоваться нашим Победителем!»

Так говорил шерн и смеялся. Но Победитель ничего ему не ответил, погруженный в свои мысли о Земле, на которую ему не суждено вернуться.

Тогда шерн, приблизившись к нему, стал искушать его:

«Ты обещал когда-то взять меня с собой на Землю и показать людям, которые на ней живут. Ты туда не вернешься даже один, но за морем многие из моих братьев тебя еще не видели. Покорись и поклянись, что будешь служить мне верно, как пес, и тогда я вырву тебя из рук твоего народа и возьму с собой в страну шернов, чтобы ты спокойно жил там и учил морцев пользоваться огнестрельным оружием, с которым мы пошлем их завоевывать твоих братьев…»

Тогда Победитель открыл глаза и, посмотрев на шерна, ответил:

«Напрасно ты искушаешь меня, чудовище. Даже если я погибну, ваше господство уже кончилось, потому что я сломал его своими руками, и никогда ни один человек не будет больше служить шернам!»

В то время, когда Победитель разговаривал с шерном, во дворце первосвященника собрались старейшины и вместе с Элемом обсуждали, что делать с плененным.

И пришли они к выводу, что нет другого выхода, кроме как умертвить его, чтобы погасить тот свет, который слепит их глаза, привыкшие ко мраку.

Таким образом, Победитель был обречен на смерть, к тому же на скорую, чтобы его друзья, собравшись, не освободили его из тюрьмы. Однако вынести ему смертный приговор никто не хотел, видимо, боясь, как бы впоследствии прозревший народ не восстал против добровольных палачей избавителя и учителя своего. И было решено устроить так, чтобы сама чернь потребовала смерти Победителя, якобы вопреки воле первосвященника и старейшин.

Тогда Элем направил шпионов и подстрекателей в народ, чтобы научить его, как и когда кричать во время судебного разбирательства, а своего приспешника Севина послал на площадь, чтобы он вместе со старейшинами судил Победителя.

Этот Севин был предан первосвященнику и сделал бы все, что он захочет, но в этот день милость Земли снизошла на его душу и он прозрел, к страшно ему стало судить и обвинять того, кто был светом для Луны.

Тем временем Победителя, связанного как преступника, привезли на повозке и поставили перед судьями, и начали выступать подкупленные люди, свидетельствовавшие против него.

И не было ни преступления, ни вины, которой не обрушили бы на его светлую голову. Сыпались обвинения и в грабежах, и в насилии, и в бунте, и даже в сговоре с шернами, которых он своими руками громил и уничтожал.

Победитель в ответ не произнес ни слова, только молча слушал, в чем его обвиняют, находясь мыслями на светлой звезде, Земле, откуда произошли люди и где пребывают их освободившиеся души.

Но в конце концов, когда замолчали все обманщики и фальшивые свидетели, он как бы очнулся и, приподнявшись на повозке, насколько ему позволяли веревки, громко обратился к людям:

«Я прилетел сюда с Земли, о люди Луны! даже не предполагая, что я такой щедрый! Я отдал вам мою жизнь и смерть мою отдаю вам! Я в самом деле стал Победителем, которого вы ждали, и сегодняшний день — это вершина моего триумфа! После моей смерти никто уже не сможет победить меня в ваших душах! А ученики и друзья мои, которые есть среди вас, пусть запомнят все преступления, в которых меня обвиняют, потому что придет время, когда они будут названы благодеяниями!..»

Он хотел говорить еще, но среди старейшин начался шум, который затем охватил и толпу, послышались крики, что он богохульствует. Тогда один из палачей повернулся к нему и, боясь подойти близко, ударил его по голове длинной палкой, которую держал в руке, крикнув: «Молчи собака!»

Тогда из ряда судей поднялся Севин с побледневшими губами и воскликнул:

«Я не буду судить этого человека! Мое сердце переполняется жалостью, когда я вижу его в таком положении, и вас я прошу быть к нему милосердными. Вы можете сами поступить с ним как хотите».

Сказав это, он отвернулся и отошел, закрыв лицо, а за ним встали и другие судьи, отдав Победителя в руки толпы.

Раздел шестидесятый

Тогда к его ногам привязали веревки, стянули его с повозки с связанными руками, за каждую веревку взялось по шесть человек, и его поволокли по улицам, так что его светлые волосы потемнели от крови, текущей из разбитой острыми камнями мостовой головы.

За ним бежала многочисленная толпа и криками побуждала тянущих его людей бежать быстрее. А сзади всех шли тайные последователи и ученики Победителя (потому что опасались толпы) и собирали платками его драгоценную кровь.

И была среди этой толпы одна развратная и безумная женщина по имени Ихезаль, которая была внучкой первосвященника Малахуды, убитого шерном, которого скрывал Элем для истребления лунного народа.

Ее давно заметил Победитель и хотел научить добру, жалея ее погибшую душу, так как девушка была очень красивой, подобной восходящему солнцу. Но она, охваченная безумием, хотела видеть в Победителе только мужчину, убедившись же в его божественной сущности, возненавидела его и поклялась отомстить.

Теперь она бежала вместе с толпой, оскорбляла несчастного, громко богохульствовала до тех пор, пока не устала, так как была нежной, как цветок.

Так ученики, собирающие кровь Победителя, и нашли ее, лежащую вниз лицом на каменной мостовой, рыдающую, с волосами, испачканными в его крови. Они испугались, как бы она их не увидела, но она, поднявшись, была охвачена новым безумием, поэтому стала кричать и плакать, изображая печаль огромную, и призывать их, чтобы они бежали и спасли Победителя из рук палачей.

А когда ученики остановились в замешательстве, не зная, что означают эти ее неожиданные слова, она, переменившись в лице, засмеялась и снова начала богохульствовать, обрушивая жестокие проклятья на светлую голову Победителя то со смехом, то со слезами. А затем отправилась домой, чтобы переодеться в новые одежды и волосы растрепанные прибрать.

Тем временем Победителя палачи приволокли на берег моря и, приведя его в чувство, потому что по дороге он потерял сознание, подтянули его на веревках, пропущенных под мышками, и привязали к высокому столбу, издавна служащему знаком лодкам, приплывающим к пристани.

Туда же привели некоего морца, который, отказавшись от шернов, служил Победителю, как верный пес, и был схвачен с ним вместе. Тому была обещана большая награда, если он убьет Победителя, так как для большего унижения хотели, чтобы он погиб от нечистой руки. Однако морец, добрым духом ведомый, отказался совершить это преступление, тогда его закопали вниз головой в песок прямо у ног Победителя, так, чтобы взмахивая ногами в предсмертных судорогах, он пинал привязанного в обнаженные и окровавленные колени.

После этого в Победителя начали с криками бросать камни, чтобы оправдались слова пророка: «Я дал вам милость, вы же за это вышли против меня с камнями».

Но духи земные, присланные с неба, окружили Победителя невиданным облаком, благодаря которому брошенные камни так мягко падали на его тело, что почти не причиняли ему вреда.

Поднялся сильный ветер, необычный в такое время (ведь дело шло к вечеру), который с шумом гнал на песок морские волны.

Людей стала охватывать тревога, были такие, которые советовали либо снять Победителя со столба и отпустить, либо уйти, предоставив его собственной судьбе и морозам наступающей ночи.

Когда велись эти разговоры, со стороны города появилась Ихезаль, одевшаяся в яркие одежды и причесавшая волосы. Она шла со смехом, как будто на свадьбу, хотя безумие виднелось в глазах ее, беспокойно бегающих по сторонам.

Победитель увидел ее и, поскольку всегда делал ей только добро, подумал, что и она идет к нему на помощь. Он напрягся, приподнял опущенную голову и позвал ее: «Ихезаль!»

Он сделал это совсем не потому, что ждал от нее спасения, так как знал, что своей смертью он должен утвердить дело свое и что ничья рука его от этого не избавит, но он думал, что это добрый дух пришел к нему, чтобы облегчить его жестокие мучения.

У этой же девицы сердце было необычайно жестокое, твердое, как камень, поэтому, подбежав к нему, вместо того, чтобы проявить жалость и сострадание, она взяла острый нож и, приподнявшись на цыпочки, вонзила его прямо ему в сердце. И когда она совершила это, безумие вновь завладело ей: она и танцевала, и рыдала, а потом кинулась к саду на побережье около храма и где-то там навсегда исчезла, видимо, унесенная злыми духами.

В ту минуту, когда Победитель умер, на крыше храма появился шерн с расправленными черными крыльями и, дерзко подлетев к столбу, к которому было привязано тело, уселся на его вершину.

Раздел шестьдесят первый

Толпа, испуганная появлением шерна и неожиданно начавшейся бурей, быстро разбежалась, оставив мертвое и окровавленное тело привязанным к столбу.

Только под вечер подошли слуги первосвященника и, разрезав веревки, сняли труп и засыпали его большой кучей песка и камней.

Однако среди ночи вдруг вспыхнул необычайно яркий свет и со страшным грохотом, подобным тысяче ударов грома, прилетела залитая огнем машина Победителя и остановилась над могилой на берегу моря.

Этот свет видело множество людей, которые, услышав грохот, выбежали из домов, встревоженные необычным явлением.

Тогда Победитель вышел из-под камней, которыми был засыпан, молодой и светлый, без каких-либо следов от ран на высоком лбу. Остановившись на вершине могильного холма, он махнул рукой, и машина, словно послушная собака, сделала большой круг и остановилась у его ног.

Победитель вошел внутрь и, пролетев в огне над городом, направился к звезде, которая является его и нашей родиной.

Не печальтесь, братья мои, не страдайте, что остались одни; нам надо радоваться, что он жестокой смертью своей укрепил свою правду, дал достойное завершение святой жизни своей, а нам оставил пример, как надо, не тревожась ни о чем, выполнять свое дело.

Он смотрит на нас с высокой Земли и благословляет действия наши. Пробьет час, когда он придет снова в небесном свете, но уже не провозглашать и учить, а карать строгой рукой врагов своих.

Так будет.