Голод не давал им спать. За прикрытыми ставнями — тьма и туман. Промозглый холод проникал в комнату, залезал под перины[11].
— Придется захлопнуть ставни, — пробормотал большой. — А то замерзнем.
Он приподнялся на колени, поглядел на лежащего рядом мальчика:
— Плохо тебе?
— Живот болит.
Геркулес стоял в горле.
Старший сказал:
— Думаешь, у меня не болит?
Скрипнули петлями ставни. Загорелась свечка. Фангия вытащил пробку из бутылки с вином. Налил Саше.
— Отпей — пройдет.
— Оно кислое…
— Это только сначала.
Вино колыхалось в рюмке. Через ее выпуклую прозрачную стенку мальчик видел парня в куртке, растерянно почесывающего затылок.
— Будешь все время думать про свой живот, никогда не перестанет болеть. — Он вытряхнул из паспорта ворох бумажек. — Хочешь, что-то покажу?
Это была фотография. Вдоль трека ряды флажков, несколько гоночных мотоциклов устремились к финишу, вроде бы «пятидесятки». Неразличимые, смазанные фигуры гонщиков, скорее похожие на грязные полосы.
— Второй — это я, — сказал Фангия. — В красном шлеме.
Саша машинально пил вино.
— Правда? — Носом чуть не влез в фотографию. Восхищенно смотрит то на Фангию, то на карточку. — Можно мне ее взять? — И добавил просительно: — Пан…
— Меня зовут Рудла, — сказал Фангия. Восхищение мальчика льстило ему.
Он написал на фотографии:
НА ПАМЯТЬ.
В паспорте лежала еще одна, точно такая же.
Напомнил:
— Второй, не забудешь?
Саша отпил еще. Теперь, когда в руках была фотография, вино не казалось таким терпким.
— Была бы у меня порядочная машина…
Комната стала покачиваться.
— Второй в отборочных… — доносился откуда-то издалека голос парня, которого звали Рудлой и который был настоящим гонщиком. — Спи. Постарайся немного поспать.