Побег (Фонтан желаний)

Глава 7

С приливом корабль вышел в море. Риган так волновалась, что у нее пропал аппетит, и ее снедало такое любопытство, что она не могла ни на секунду покинуть палубу, поэтому не заметила, как лицо Дэвида побелело и он стал судорожно глотать воздух. Когда, извинившись, он удалился, Риган улыбнулась и не двинулась с места. Над ее головой проносились крикливые чайки, а матросы поднимали паруса. Качка напомнила ей, что корабль сейчас уйдет в море и у нее начнется новая жизнь.

— У тебя счастливый вид, — раздался за ее спиной негромкий голос Тревиса. Она не слышала, как он поднялся по трапу.

— Да, я счастлива. А что эти люди делают? Куда ведут эти лестницы? И кто остальные пассажиры? У них комнаты такие же, как у нас, или окрашены в другой цвет?

Тревис улыбнулся и принялся рассказывать ей, что знал про корабль. Они плывут на двадцатичетырехпушечном бриге; пушки нужны для сражения с пиратами. Другие пассажиры жили на нижней палубе в средней части корабля. Он ничего не сказал ей об ужасной духоте, царившей в тех помещениях, о строгих правилах, ограничивавших передвижения пассажиров. Только им двоим и Уэйнрайту было дозволено свободно ходить по кораблю.

Он объяснил, почему почти все корабли красят желтой краской. До американской революции все суда промазывали льняным маслом, отчего после очередной обработки древесина темнела. Чем старше корабль, тем более темной была его обшивка. Во время войны англичане взяли себе за правило нападать на корабли из потемневшего дерева, пока кому-то не пришло в голову красить все суда так, будто они новые.

Тревис показал ей несколько пятен красной краски и объяснил, что почти все внутренние части корабля, а особенно возле пушек, красили в такой цвет, чтобы экипаж привык к нему и не ударился в панику, когда во время сражения вокруг матросов появятся пятна красной крови.

— Откуда ты все это знаешь? — с интересом спросила Риган.

— Как-нибудь я расскажу тебе о своей жизни на китобойном судне; а пока идем поедим. Если, конечно, у тебя есть аппетит.

— Почему же у меня не должно быть аппетита? Мы завтракали очень давно.

— Я боялся, что и у тебя будет то, чем страдает твой дружок — морская болезнь. Думаю, большинство пассажиров на нижней палубе сейчас выплевывают содержимое желудков в ночные горшки.

— Правда? Тревис, я должна как-то помочь им. Не успела она подойти к трапу, как он схватил ее за руку.

— Позже многим станет плохо, а сейчас ты пойдешь и поешь. День у тебя сегодня был долгий.

Хотя она и чувствовала усталость, ей до смерти надоело выслушивать его приказания.

— Я не голодна и отдохнуть могу позже. Лучше я пойду и помогу другим пассажирам.

— А я говорю, что тебе лучше слушаться меня, поэтому прими мои слова к сведению.

Она сердито посмотрела на него, не желая двинуться с места. Нагнувшись к ней, Тревис решительно произнес:

— Либо ты меня слушаешь, либо я отнесу тебя вниз на глазах всей команды.

Ее охватило чувство бессилия. Ну как ей убедить этого человека? Как внушить ему, что для нее важно приносить пользу ближнему?

Когда Тревис протянул руку к ее плечу; она резко развернулась и убежала в каюту. Усевшись перед окном, она старалась сдержать слезы. Трудно было и дальше мечтать о том, что в один прекрасный день она станет почтенной леди, коль скоро ею командуют как какой-то девчонкой.

Спустя несколько минут вошел Тревис, неся полный поднос еды. Он аккуратно накрыл стол, потом подсел к ней:

— Ужин готов.

Он хотел взять ее за руку, но она отвела ее в сторону.

— Проклятье! — Он в ярости вскочил. — Ну что ты смотришь, будто я тебя побил? Я только сказал, что тебе не нужно опаздывать к ужину и жертвовать сном ради того, чтобы помочь людям, которых ты даже не знаешь.

— Я знаю Сару! — воскликнула она. — И ты не говорил, что мне нужно отдохнуть; ты сказал — я должна отдохнуть! Ты никогда ничего не предлагаешь, а всегда только требуешь. Не приходило ли тебе в голову, что у меня есть собственное мнение? В Англии ты держал меня под замком, не разрешал мне даже выйти за дверь, а теперь держишь взаперти в этой комнатке. Почему бы тебе не привязать меня к кровати или приковать цепью к столу? Почему не признать честно, кто я для тебя?

На красивом лице Тревиса отразилась целая гамма чувств, но главным из них была растерянность.

— Я же объяснял, почему ты не можешь остаться в Англии. Я даже спросил юношу, с которым ты была на палубе, не знакомы ли вы. Тогда корабль еще был в порту, и если бы он ответил утвердительно, я бы еще мог вернуть тебя семье.

На глаза Риган опять навернулись слезы: она-то думала, что Тревис ревнует, а в действительности он искал еще один повод избавиться от нее.

— Прости, что я обременяю тебя, — высокомерно сказала она. — Может быть, тебе лучше бросить меня за борт и избавиться от лишних забот?

Тревис в изумлении посмотрел на нее:

— Если я проживу даже тысячу лет, то вряд ли пойму ход твоих мыслей. Поешь-ка чего-нибудь, и потом, если захочешь, я отведу тебя вниз. Тогда ты сможешь целую ночь поддерживать головы страдающих над горшками.

Он был так красив, его большие выразительные глаза так молили ее, он так старался доставить ей удовольствие. Ну как объяснить Тревису, что ей нужна именно свобода выбора, право принимать решения самой? И самой себе, и дяде она пыталась доказать, что чего-то стоит.

Оперевшись его протянутую руку, она пошла за ним к столу, но никак не могла избавиться от мрачного настроения. Она размазывала еду по тарелке, но почти ничего не стала есть. Риган пыталась слушать Тревиса, но никак не могла сосредоточиться на его словах. Она думала о том, что всю жизнь ей суждено быть чьей-то пленницей, которой не позволят самостоятельно принять хоть одно решение.

— Выпей вина, — ласково предложил Тревис. Она покорно опустошила свой стакан и почувствовала, как расслабилась. Казалось естественным, что Тревис подхватил ее, крепко прижал к себе и отнес в кровать. Пока он раздевал ее, она была как в тумане и уже дремала. Даже когда он раздел ее и поцеловал в шею, Риган только улыбнулась и крепко заснула.

Догадавшись, что больше всего ей нужен сон, Тревис укутал ее одеялами, а потом поднялся на палубу выкурить сигару.

— Ну как, устроились в каюте? Тревис повернулся к подошедшему сзади капитану.

— Думаю, все будет хорошо.

Капитан посмотрел на Тревиса, который, зажав в зубах сигару, облокотился о поручни, и спросил серьезным тоном:

— Что у тебя не ладится, дружище? Тревис улыбнулся. Многие годы капитан дружил с отцом Тревиса, пока тот не умер.

— Что тебе известно о женщинах?

— Мужчины знают о них мало, — сказал капитан, сдерживая улыбку и радуясь, что ничего серьезного не произошло. — Извини, что я не познакомился с твоей молодой женой. Говорят, она красавица.

Разглядывая сигару, Тревис ответил не сразу.

— Да, моя жена… Просто мне не удается ее понять. — Он был не из тех, кто делится своими сокровенными мыслями, поэтому не сказал ничего больше. Выпрямившись, он перевел разговор на другую тему. — Думаешь, мебель благополучно доплывет в трюме?

— Думаю, что да, — ответил капитан. — Но зачем тебе еще мебель? Ты ведь пока не пристроил к своему особняку новое крыло.

Тревис усмехнулся.

— Нет, это не понадобится по крайней мере до тех пор, пока у меня не будет хотя бы пятидесяти ребятишек, чтобы заполнить те комнаты, что уже есть в доме. А мебель для одного друга. Правда, я прикупил участок земли. В нынешнем году посею хлопка еще больше.

— Еще больше! — удивленно проговорил капитан, а потом обвел рукой лежавшую перед ними палубу. — А мне нужно только вот это. Я не помню — сколько у тебя сейчас акров земли?

— Думаю, около четырех тысяч. Не веря своим ушам, капитан недоверчиво хмыкнул.

— Надеюсь, твоя женушка — хорошая хозяйка. Твоя мать отдала вашему хозяйству все свои способности и силы, а после смерти отца, пожалуй, оно удвоилось.

— Думаю, она справится, — уверенно ответил Тревис. — Спокойной ночи, сэр.

Вернувшись в каюту, он неторопливо разделся, лег в постель и прижал к себе Риган. Засыпая, он пробормотал:

— Вопрос в том, справлюсь ли я с ней?

Риган потребовались сутки, чтобы убедиться:

Тревис был прав, утверждая, насколько тяжело иметь дело со страдающими от качки. С раннего утра и до глубокой ночи она занималась только тем, что вытирала следы рвоты и смывала ее с одежды людей. У пассажиров не было сил держать головы над фарфоровыми сосудами, которые она подставляла, и они слишком сильно страдали, чтобы заботиться о том, куда девается содержимое их желудков. Матери лежали на узких койках, рядом с ними плакали дети, а Риган и две другие женщины убирали грязь и в течение многих тяжелых часов пытались успокаивать пассажиров.

К собственным заботам Риган прибавился ужас, который она испытывала, видя, в каких условиях живут пассажиры. Их разместили в трех помещениях: одно — для семейных пар, а два других — для одиноких мужчин и женщин, и команда строго следила за тем, чтобы холостые пассажиры держались отдельно друг от друга. Сестрам не дозволялось разговаривать с братьями, отцам — с дочерьми. А в эти первые дни пути страданий и невзгод все так беспокоились о своих близких.

В каждом спальном отсеке были рядами расставлены жесткие узкие койки. В проходах лежали вещи пассажиров: сундуки, ящики, свертки, корзины, и не только с одеждой и вещами, необходимыми для жизни в Новом Свете, но и с запасами еды на все время плавания. Кое-что уже начало портиться, и от этого запаха пассажиров тошнило еще больше.

Риган и две другие женщины сновали по общему отсеку для женщин, им приходилось все время переступать через сундуки или обходить их.

Когда она вернулась в свою каюту, которая по сравнению с увиденным казалась дворцом, то почувствовала, что устала гораздо сильнее, чем предполагала.

Тревис сразу же отложил книгу и обнял Риган.

— Тебе пришлось трудно, любимая, — прошептал он.

Приникнув к его груди, она смогла только кивнуть, радуясь, что рядом с ней здоровый и сильный человек и что теперь она вдали от увиденной за день жалкой нищеты.

Прижавшись к нему в полусне, она расслабилась, едва понимая, что происходит, когда он опустил ее на стул и пошел открыть дверь, в которую кто-то стучал. Даже когда она услышала шум плещущейся воды, у нее не хватило сил на то, чтобы открыть глаза. В конце концов, в течение целого дня она слышала только его, когда стирала одежду, пеленки и мыла грязные ночные горшки.

Улыбаясь от удовольствия, она размякла. Руки Тревиса тем временем стали расстегивать ее платье. Было приятно, что с ней возятся, а не ей приходится ухаживать за посторонними людьми. Он раздел и поднял Риган на руки. Она с такой радостью мечтала о том, как заснет; но когда ее спина коснулась горячей воды, она открыла глаза.

— Тебе нужно помыться, мой пахучий дружок. — Заметив ее удивление, Тревис засмеялся.

Ощущение горячей воды, пусть даже морской, было замечательным, и она откинулась назад, помогая Тревису.

— Я тебя не понимаю, — прошептала она слабо, наблюдая за ним, пока его сильные руки в мыльной пене мыли ее тело.

— Что ты хочешь понять? Я отвечу тебе на все вопросы.

— Несколько недель назад я бы сказала, что похититель людей — преступная личность и его место в тюрьме, а ты…

— Что — я? Я похищаю хорошеньких юных леди, прячу их, но не бью? В любом случае это бывает не очень часто. — Он улыбнулся.

— Нет, — ответила она серьезно. — Ты не такой, но мне кажется, ты способен на что угодно. Я не могу тебя понять.

— А каких людей ты понимаешь? Своего малютку Уэйнрайта? Скажи, скольких мужчин ты встречала в жизни? Скольких ты любила?

Ее ответ удивил Тревиса.

— Одного мужчину, — ответила она. — Я была влюблена один раз, и вряд ли это когда-нибудь еще случится.

Секунду Тревис вглядывался в лицо Риган. Он заметил, как ее взор смягчился, глядя вдаль, как уголки ее губ изогнулись.

Всего на мгновение Риган удалось предался своим воспоминаниям о Фарреле, о том, как он сделал ей предложение, и вдруг зачихала: прямо перед ней Тревис швырнул в воду кусок мыла.

— Заканчивай сама или жди, пока придет твой любимый и домоет тебя, — крикнул он. Дверь с треском захлопнулась за ним.

Улыбаясь при мысли о том, что наконец-то сумела заставить его ревновать, она вылезла из ванны и стала вытираться. Она подумала, что Тревису пойдет на пользу, если он поймет, что он — не единственный человек в ее жизни, в мире существуют и другие люди. Когда она приплывет в Америку и они расстанутся, Тревис, может быть, перестанет думать, будто она ни на что не способна. Она, вероятно, даже найдет мужчину подобного Фаррелу, который полюбит ее, не думая о том, что она невежественное дитя.

Забравшись в постель, Риган вдруг ощутила себя совсем одинокой. Фаррел не любит ее, ему нужны только ее деньги. Не нужна она и своему дяде. А этот странный, заносчивый и добрый Тревис дал ей понять, что она нужна ему только на какое-то время. Она заплакала, чувствуя себя одинокой, усталой, голодной и несчастной.

Когда, вернувшись, Тревис обнял ее, она вцепилась в него руками, опасаясь, что он опять уйдет.

— Тише, сладенькая, успокойся. Тебе ничто не угрожает, — прошептал он, пытаясь утешить Риган. Но когда она прильнула к его губам, он уже больше не мог думать о том, чтобы ее успокаивать.

Риган не понимала, почему: то ли из-за того, что весь день провела со страдающими людьми, то ли из-за преследующих ее мыслей о своем одиночестве, но она ужасно обрадовалась Тревису. Она забыла, что находится у него в плену и что должна делать вид, будто с неохотой отвечает на его ласки. Она только понимала, как отчаянно нуждается в Тревисе, как хочет, чтобы он обнимал и любил ее, чтобы дал ей возможность почувствовать себя частичкой вселенной, а не никчемным пустым придатком.

Она смело прикоснулась к воротнику его рубашки, и оторвавшаяся пуговица улетела в другой конец комнаты. Его волосатая грудь была воплощением его мужественности и напомнила ей, что он мужчина. Пальцы Риган трогали грудь Тревиса, не мягко, а настойчиво, даже грубо, гладили его кожу, ощущали, как она начинает пылать.

Тревис отошел, чтобы снять последнюю одежду. Его глаза его сверкали, горячие губы налились жаром. Когда он сел на край кровати и принялся стаскивать сапоги, Риган досталась его широкая мускулистая спина. Она покусывала плечи Тревиса, а соски ее грудей легко и возбуждающе скользили по его спине. Потом губы ее спустились вдоль глубокой впадины позвоночника, целуя, лаская и наслаждаясь его телом. Она кончиками пальцев касалась его ребер, а грудью и животом поглаживала его спину. Признак его силы — твердые выпуклые мышцы, разделенные углублениями — успокоились под пальцами Риган, и это вселило в нее ощущение собственной власти.

Риган поцеловала мочку его уха, потом резко прикусила ее, раздался ее низкий мурлыкающий смех. Одним быстрым движением Тревис повернулся, обнял ее и бросился на нее. Ее желание было таким же горячим, и она с нетерпением ждала его.

Тревис был ослеплен ее готовностью — ему уже не впервые приходилось сдерживаться из-за стеснительности Риган. Он обнимал ее со всем пылом и страстью, кипевшими в нем, резко входил в нее, гладя ее ягодицы, и все крепче обнимал.

Когда их возбуждение достигло наивысшего предела, они дали волю своей плоти, которая исчерпала себя и, ослабев, вздрагивала.

— Что ты со мной делаешь? — тяжело дыша, Тревис сжал ее так сильно, что едва не раздавил.

Не имея сил думать, Риган только держалась за него. Когда она быстро погрузилась в глубокий сон, уже не сознавая, что происходит вокруг, Тревис склонился над ней и разглядывал ее лицо, гладя волосы, потом заботливо укрыл Риган простыней. Но даже во сне она чувствовала его объятия, близость его могучего тела, сладость его теплого дыхания возле своего уха. Шевельнувшись, Риган открыла глаза, сонно ему улыбнулась, благодарно приняла его легкий поцелуй и опять улыбнулась. Когда Тревис опустил голову на подушку рядом с ней, наконец, тело ее обрело покой.

На следующий день повторилась та же самая тяжелая работа, сопряженная с запахами — помощь пассажирам, страдавшим от морской болезни. Ближе к вечеру Тревис попросил Риган уйти в каюту и отдохнуть, иначе от нее никому не будет пользы. Его приказной тон задел ее.

— Ты мог бы помогать людям, а не просто слоняться по палубе, — отрезала она.

— Это я слоняюсь? — Его легкая улыбка, больше похожая на ухмылку, разъярила Риган.

Впервые она обратила внимание на то, как он одет: в засаленную, пропитанную потом хлопковую рубашку и широкие брюки для верховой езды, заправленные в мягкие кожаные сапоги. Его узкую талию опоясывал широкий ремень из черной кожи. Внезапно Риган угадала ответ на несколько вопросов: например, каким образом Тревис мог позволить себе отдельную каюту. Очевидно, ему пришлось отрабатывать ее во время плавания.

— И чем же я могу помочь? — спросил он. — Если ты ждешь, что я буду вытирать чужие грязные губы, то ошибаешься.

Раз уж Тревис вынужден отрабатывать свое место на корабле, она — тем более, поэтому мысль об отдыхе стала невыносимой.

— Сегодня утром потеряли сознание два пассажира с верхних коек. Я пыталась поговорить с матросами, но они только смеялись.

— Как видно, они смеялись потому, что не знают, как вести себя с тобой. Что у тебя еще?

— Нам нужен кто-нибудь, чтобы заниматься детьми постарше. И я подумала — может быть, ты найдешь Сару Трамбул? Я уже несколько дней ее не видела.

— Сара занята, — решительно ответил он, — но с другими делами я постараюсь помочь.

Со слабых плеч Риган свалилась тяжелая ноша. Она знала, что Тревис сдержит слово.

— Продолжай и дальше смотреть на меня такими глазами, и тогда я для каждого пассажира построю на палубе отдельный домик.

Посмеиваясь и чувствуя, что ее настроение улучшилось, Риган вернулась к своим обязанностям.

Спустя некоторое время Тревис появился в дверях женского отсека, неся ящик с плотницким инструментом. Женщины начали визжать от возмущения, потому что были едва одеты, но очень скоро они почувствовали себя совершенно спокойно в обществе Тревиса. Он смеялся вместе с ними, рассказывал о том, как мужчины изнывают без них и ждут не дождутся, когда поднимутся на палубу, и тогда путешествие станет менее однообразным. Вопреки тому, что Тревис раньше говорил Риган, он подержал для одной из женщин сосуд и осторожно вытер ей губы. Он перепеленал двух крохотных детишек и передвинул несколько тяжелых сундуков, чтобы освободить проход, Между делом Тревис еще починил сломанные койки, проверил остальные и укрепил те, которые расшатались.

Когда он ушел из отсека, почти все пассажирки улыбались — казалось, в затхлом спальном отсеке повеяло свежим ветром.

— Господи, — вздохнула одна из женщин, чьего ребенка Тревис пеленал. — Кто этот замечательный человек?

— Он мой, — объявила Риган, да так громко и уверенно, что женщины стали смеяться, а Риган вспыхнула.

— Милочка, вам нечего стесняться. Просто каждую ночь благодарите Бога за Его доброту.

— А может, ночью у нее другое на уме, — произнес чей-то звонкий голос.

Риган обрадовалась, когда одна из пассажирок застонала, что дало ей повод сбежать, избавившись от подобных шуток. Но, помогая одной из женщин, Риган вдруг возмутилась. Прямо на ее глазах Тревис флиртует с другими! Несомненно, он доволен, что все женщины вьются вокруг него; ему нравится, что только одного его допускают в отсек для одиноких женщин. Допускают! Как же, Тревис Стэнфорд никогда не пойдет на то, чтобы просто просить разрешения, а сделает, что захочет.

Резко поставив на стол кувшин с водой, Риган с каждой секундой накалялась все больше. Конечно, он не мог обращаться с ней, как с леди, потому что знал ее только в постели. Этот высокий грубый американец умел обращаться с женщиной только как с необходимой ему вещью. Для него все женщины одинаковы — и больные, в постели, и одетые в атласные платья; он убежден, что их предназначение — доставлять ему удовольствие.

Перед заходом солнца она поднялась на палубу, чтобы вымыть глиняные горшки. Здесь Тревис и два матроса учили окруживших их детей вязать узлы. Девочка лет двенадцати вязала кусок какой-то ткани, а на коленях Тревиса сидел двухлетний мальчик и старался разобраться в премудростях узла, который тот вязал. Обернувшись к Риган, Тревис улыбнулся и снова занялся детьми.

Она высокомерно вскинула голову и опять направилась в душный отсек, охваченная бешенством от того, что даже для детей он так притягателен. Хотя женщинам Риган и заявила, что Тревис принадлежит ей, она все же понимала, что не имеет над ним никакой власти, что она — его пленница, игрушка, и по прибытии в Америку он быстро от нее избавится и, конечно же, заведет себе другую. Она стала подозрительно оглядывать пассажирок в спальном отсеке, пытаясь заранее обнаружить соперницу.

Риган уходила из женского отсека в дурном настроении. Дядя утверждал, что она никогда не бывает искренней, чем ставит его в неловкое положение; но за последние недели с ней приключилось столько всего, что Риган сильно изменилась.

В их каюте было пусто. Она стояла у окна и глядела на звезды. Дверь отворилась.

Тревис быстро отклонился в сторону, когда ему прямо в голову полетел оловянный кувшин.

— Что?.. — начал он.

Риган схватила с полки еще один кувшин.

— Ты обожаешь ухаживать за женщинами, да? — крикнула она. — Тебе нравится, когда женщины вьются вокруг тебя? Как они все причитали: «Ну что за прекрасный человек!» И второй брошенный кувшин задел его плечо. Когда Риган потянулась за третьим, Тревис бросился через каюту и схватил ее за руку. И опять на его лице появилась легкая, веселая улыбка:

— Не поддавайся раздражению. Помни, что некогда ты была английской леди.

Его высокомерная улыбка, сознание того, что из-за Тревиса она перестала быть леди, вселили в Риган ярость; кровь бросилась ей в лицо.

— Я тебя ненавижу! — выдохнула она и локтями стала бить его по груди.

Его недовольное ворчание доставило ей радость, и не успел он прикрыться, как она пнула его в лодыжку.

Он отступил и начал поглаживать ушибленные места, но на его лице застыло удивленное выражение.

— Почему бы нам не поговорить спокойно? Что тебя так взбесило?

— Взбесило? — передразнила она его своим чеканным голосом. — Меня возмущает твоя самоуверенность, будто у тебя на все есть первоочередное право. Тебе понравилось, что женщины смотрели на тебя с обожанием? Как это было отвратительно, что, используя детей, ты добивался их благосклонности. И что же: когда я тебе надоем, ты украдешь одну из них?

— Вполне вероятно, — ответил Тревис, выпятив подбородок. В глазах его сверкали искорки. — Во всяком случае, одна из них может оказаться более благодарной, чем ты. Что же ты не спросила, кто из них хотела бы поменяться с тобой местами?

— Ты безмозглое наглое животное, каких свет не видывал! — крикнула она. — А тебе не приходило в голову, что я не хочу быть твоей пленницей, и что другим женщинам этого тоже не захочется? Что, я должна благодарить тебя за то, что ты удерживаешь меня против моей воли, затащил меня на корабль, плывущий в страну, которую я ненавижу, и угрожаешь рассказать всем о подлинных отношениях между нами, если я не останусь с т бой?

— Я уже объяснял, почему не мог отпустить тебя в Англии. — Голос его звучал глухо. — Я был с тобой предельно ласков, оберегал тебя, как мог, ты же по-прежнему слишком романтична, чтобы понять правду. Вспомни, что приключилось в доках, когда портовый сброд набросился на тебя!

Почти то же самое Риган приходилось слышать от своего дяди. Кто-то всегда должен был присматривать за ней, постоянно напоминая ей об этом.

— Я не обязана испытывать благодарность, — раздельно произнесла она. — И мне больше ничего от тебя не нужно. Не беспокойся, на корабле на меня никто не нападет. Поэтому я ухожу и буду жить в отсеке для одиноких. — Опустив глаза на свое простенькое муслиновое платье, которое только прошлой ночью Сара сшила для нее, она добавила:

— В Америке я попытаюсь заработать деньги, чтобы расплатиться с тобой за это платье. А остальные можешь продать.

Она повернулась и, гордо подняв голову, направилась к двери. Тревис не сразу понял, что она действительно уходит, что у нее хватит на это упрямства. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Тревис схватил ее за платье. А поскольку Риган пошла в одну сторону, а Тревис потянул ее в другую, тонкий муслин мгновенно порвался снизу доверху.

В мгновение ока гнев Тревиса перерос в желание: он страстно пожирал ее глазами, радуясь, что ее бурно вздымающаяся грудь полностью обнажилась.

— Нет! — прошептала она, изо всех сил пытаясь уклониться от его пылающего взора.

Мощными руками он обнял Риган за талию и прижал к себе так, что ее спина сильно прогнулась.

Она сначала сопротивлялась, яростно желая бросить ему вызов, доказать, что принадлежит только себе, но от его прикосновения, от ощущения губ Тревиса на лице обессилела.

— Ты будешь поступать так, как я скажу, милочка, — прорычал Тревис, подняв ее в воздух и губами лаская шею. — До тех пор, пока ты мне нужна, ты — моя.

Риган закрыла глаза, откинула голову и всецело подчинилась Тревису, уже не мечтая убежать от того, кто так легко управлял ею. Услышав звук рвущейся ткани и почувствовав, как распахнулась сорочка, Риган опять стала сопротивляться.

— Моя! — прошептал Тревис. — Я тебя нашел, и ты моя.

Не успела она опомниться, как Тревис всем своим сильным и большим телом прижал ее к стене.

Его поцелуи стали горячими, как будто он хотел проглотить ее. Дыхание Риган тоже участилось. Она обняла его плечи, сквозь рубашку впиваясь пальцами в тело, прижимаясь к нему, чтобы он ее раздавил.

Одной рукой Тревис жадно провел по ее обнаженной ноге, погладил ее и закинул ногу Риган себе на бедро. Сгорая от желания, Риган обхватила его тело ногами, сцепив ступни за его спиной, а он, держа ее на весу, гладил ее спину.

Его руки ласкали тело Риган, возбуждая и дразня ее, и вызвали у нее бешеную страсть. Она так и не поняла, когда он обнажил нижнюю часть своего тела. Когда он приподнял ее руками за талию и вошел в нее, глаза Риган раскрылись, но лишь на долю секунды.

Она была вся в его власти, не имея возможности даже шелохнуться, прижималась спиной к стене и обнимала его ногами, а он начал приподнимать ее, управляя ее телом и показывая, что делать дальше. Ощущая близость его тела, движения бедер Тревиса под собой, его напор, она едва не сошла с ума. Вцепившись пальцами в его волосы, она сжалась, когда Тревис еще плотнее надвинулся на нее, угрожая переломить пополам, слиться с ее плотью, обладать ею. Он легко поднимал и опускал ее, снова и снова, быстрее и быстрее, пока от сладости сжигавшей ее муки она не вскрикнула. Губы Тревиса впились в нее, когда он обмяк, а ее ноги стальным обручем сжимали его; тело Риган вздрагивало, ослабев и ощущая свою беспомощность, и от чувства удовлетворенности наступил покой.

Постепенно Риган опомнилась, где она находится и кто она такая, а ее ослабевшее тело прильнуло к могучей груди Тревиса. Он ласково целовал ее влажную шею, по-прежнему держа ее на опущенных руках. Как ребенка, как самое ценное и нежное существо в мире, Тревис отнес и уложил ее на кровать.

Устало ощущая, что его тело стало как бы бескостным, он снял рубашку и лег рядом с ней.

— Сегодня опять ужинать не будем, — прошептал он без всякого сожаления. Собрав остатки сил, он прижал Риган к себе, и их влажные тела слилась.

— Ну как я могу отпустить тебя? — прошептал он, когда они засыпали.