Побочный эффект

28

Мадж Форрестол уже слышала о том, что случилось. Поэтому, когда ее муж начал снова пересказывать всю историю президенту и его супруге, она позволила себе погрузиться в собственные мысли.

Президент принимал гостей в небольшой бело-голубой столовой, расположенной в восточном крыле Белого дома. Эта комната с роскошной хрустальной люстрой XVIII века, обклеенная обоями с изображением событий Американской революции, всегда нравилась Мадж Форрестол, и если все планы сбудутся, она почти ничего менять в ней не станет. Что же касается комнаты, где перед обедом им подавали аперитивы, тут еще надо подумать. Пожалуй, туда стоит перевесить картину Сезанна, которая висит сейчас в желтой овальной комнате, а также заменить коричневые портьеры зелеными — в соответствии с оттенком зелени на картине.

— Боже мой! — воскликнул президент, откинув упавшую на лоб прядь седых волос. — Вам доподлинно известно, что этот Снэйт умерщвлял людей, чтобы получать органы для трансплантации? И это происходило в Майами?

Форрестол кивнул.

— Тут замешан не только Снэйт, но и некоторые ведущие хирурги страны, — четко произнес он с акцентом, выдававшим выходца из Новой Англии.

В одном из последних фильмов роль Форрестола исполнял Роберт Редфорд. Все сошлись во мнении, что сыграл он эту роль отлично, выглядел на экране таким же моложавым, как и министр юстиции, держался с такой же непринужденностью и в общем был весьма привлекателен.

— Быть не может! Вы шутите? — воскликнул президент.

— Нет, не шучу. Снэйт по основной своей специальности хирург-кардиолог, поэтому, когда нужно было пересадить, скажем, почку, он приглашал одного из ведущих хирургов-урологов. Аналогичная картина и с печенью или с…

— Минуточку! — перебил Форрестола президент, и на лице его внезапно появилось выражение озабоченности. — Вы что же, утверждаете, будто эти хирурги действовали заодно со Снэйтом и связаны с ним одной веревочкой?

— Вовсе нет. Он все так хитроумно разработал, что остальные хирурги ничего не должны были знать. От них требовалось лишь сделать операцию, ничем не отличающуюся от тех, какие они делают едва ли не каждый день: пересадку определенного органа из организма донора с уже омертвевшим головным мозгом в полном соответствии с правилами, существующими в медицинской практике.

— Ну, пожалуйста, дорогой, — сморщив носик, взмолилась супруга президента, — может быть, не стоит говорить о таких вещах за ужином?

Мадж Форрестол вышла из своего мечтательного забытья.

— Это все Хэнк, это он во всем виноват, — сказала она, взглянув на мужа с лукавой укоризной. — Ему не следовало рассказывать сейчас эту историю.

Президент сочувственно улыбнулся, но переменить тему разговора не захотел.

— Ну и что же с Манчини? Ему сделали пересадку?

Форрестол отрицательно покачал головой.

— После того, что произошло, сделать ему пересадку было бы для Снэйта равносильно самоубийству.

Улыбка президента погасла.

— Жаль. Ведь тогда мы могли бы обвинить его в соучастии в заговоре с целью убийства.

— Обвинить его можно хоть сейчас, — отозвался Форрестол, поднося ко рту вилку с куском ярко-красного ростбифа. — Трудность заключается только в одном — доказать, что Манчини знал, откуда Снэйт берет органы для пересадки.

— Ну а что стало с дружком Клэр Теннант? — спросил президент.

— С Фицпатриком? — Лицо у Форрестола вытянулось. — Точно не известно. Вчера утром яхта «Марлоу» была обнаружена в шестидесяти милях к северо-западу от Большой Багамы. На борту — никого…

— Что вы говорите! — воскликнула супруга президента, прижимая к губам салфетку. — Бедняга!

Президент, крякнув, спросил у Форрестола:

— А он опытный моряк?

— Похоже, что да. И весьма!

— Ну, даже если и так, — сказал президент, вспомнив времена когда он сам служил в военном флоте, — то мне лично не хотелось бы в одиночку идти на яхте в этом районе…

— А как вы думаете, что с ним случилось? — обратилась к Форрестолу супруга президента.

— Неизвестно. Яхта была в целости и сохранности, и все вещи, включая револьвер Липпенкотта и спасательную шлюпку, оказались на месте. Ни следов борьбы, ни пятен крови. Ничего подозрительного.

— Наверняка все газеты Майами называют это происшествие «новой загадкой Бермудского треугольника»…

Президент улыбнулся.

— Очевидно, — сказал он, подливая всем вина. — Уверен, что один из заголовков выглядит так: «Исчезновение журналиста, напоминающее загадку корабля „Мария Селеста“».

— Кстати, если не ошибаюсь, один из репортажей именно так и был назван, — сказал Форрестол, поднося бокал к носу, чтобы оценить букет вина. Он считал себя знатоком коллекционных вин, и «бордо», которым угощал их президент, показалось ему, позволяющему себе пить в очень редких случаях, необыкновенно вкусным.

— А мне очень жаль этого молодого человека, — сказала супруга президента. — Он поступил как настоящий романтик…

— Романтик, но дурак, — отозвался президент. — Глупость, да и только…

— Все равно… — Супруга президента была растрогана. — Как по-вашему, что с ним могло случиться? — спросила она Форрестола.

— Вероятно, он вышел на палубу без страховочного конца, поскользнулся и упал за борт, — поспешил опередить министра юстиции президент. — А если яхта к тому же шла полным ходом… — Он выразительно пожал плечами.

— Возможно, вполне возможно, — сказал Форрестол. Взяв в руки вилку и нож, он снова принялся за еду. — Правда, я в этом абсолютно не уверен…

Президента явно заинтриговала эта история.

— Уж не считаете ли вы, Хэнк, что его утащил гигантский осьминог?

— В гигантских осьминогов сейчас никто уже не верит — мода на них прошла. Сейчас все говорят о летающих тарелках!

Присутствующие нервно рассмеялись.

— Существует предположение, что Фицпатрик все же достиг острова и сошел на берег. — продолжал Форрестол уже вполне серьезно. — Мы расспросили одного больного, который только что вернулся с острова, и тот рассказал, что действительно в ночь на воскресенье была предпринята попытка прикончить Снэйта. Все слышали какую-то возню, а на следующий день на вертолетной площадке были обнаружены следы, похожие на пятна крови. Вот и все, что нам пока известно. Если, правда, не считать того, что в течение двух дней после этого инцидента Снэйт не появлялся на людях, — добавил министр юстиции. — Когда же он наконец появился, на лице его красовался здоровенный синяк и он слегка прихрамывал. Он сказал, будто упал в лаборатории с лестницы…

— Ну что ж, — философски заметил президент, отхлебнув из своего бокала. — Когда вы собираетесь потребовать выдачи этого Снэйта?

— Потребовать его выдачи? — нахмурился Форрестол. — Нам не удастся его заполучить. Я полагал, вы знаете об этом.

Президент был явно ошарашен.

— Я ничего об этом не знаю! А почему мы не сможем добиться его выдачи?

— Вы, наверное, забыли, господин президент, я вам уже докладывал, что года два назад острова Абако объявили о своей автономии. Факт сам по себе незначительный, но по сей день ни одна из крупных держав, включая США, не признала Абако в качестве независимого государства. Мы направили правительству Багамских островов все необходимые документы, а также просьбу о выдаче Снэйта, но, вынужден признаться, оно и знать ничего не желает.

— Черт побери! — Президент пощипал отвисшую складку под подбородком. — А кто-нибудь подумал о том, чтобы переговорить об этом с английским министром по делам содружества наций? Ведь и Фицпатрик, и Теннант британские подданные. Может быть, этот министр сумеет оказать давление на правительство Багамских островов?

— Мы использовали все каналы, — ответил Форрестол, — но ничего не добились. Что касается правительства Багамских островов, то нажимать на него и требовать выдачи Снэйта после того, как острова Абако объявили о своей автономии, — дело политически щекотливое…

Президент в раздражении бросил салфетку на стол.

— Какого черта, Хэнк, почему вы раньше меня об этом не проинформировали? Как только эта история станет достоянием общественности, популярность закона о контроле над оружием резко пойдет на убыль.

— События в Майами никоим образом не связаны с принятием закона, — улыбнулся Форрестол.

— Что значит «не связаны»! — взорвался президент. — Связаны, да еще как! Ведь мы уверяем общественность, что при наличии централизованной и достаточно профессиональной полиции населению нет нужды держать у себя оружие. Сдайте свое оружие, призываем мы всех, и Америка станет гораздо более спокойной и цивилизованной страной. И вот в тот самый момент, когда все больше людей начинают принимать нашу точку зрения, становится известно, что одно из самых злодейских преступлений совершалось у нас под носом и власти бессильны предпринять что-либо против преступников!

— Но позвольте! — Глаза Форрестола под голубыми контактными линзами блеснули. — Даже если бы каждый гражданин Соединенных Штатов, включая малых детей, был вооружен до зубов, все равно это не помешало бы Снэйту обделывать свои грязные делишки и оставаться безнаказанным.

Президент помрачнел.

— Все так. Но попробуйте втолковать это обывателю после того, как торговцы оружием преподнесут ему эту историю в выгодном для себя свете. Да, Хэнк, дело дрянь. Имейте это в виду!

Чувствуя, что атмосфера в комнате накалилась как перед грозой, супруга президента решила разрядить обстановку.

— А скажите, Хэнк, если этот Снэйт живет на Абако, почему мы не направим требование о его выдаче абаканцам? — спросила она, мило улыбаясь.

Президент кивнул. Дельный вопрос, жаль только, что он сам до этого не додумался.

— Действительно, — сказал он, — наверняка международное право не запрещает одному государству требовать выдачи преступника у другого государства даже в случае отсутствия специального на то соглашения.

— Конечно, запрета такого нет, — ответил Форрестол. — Но дипломаты очень щепетильно относятся к факту косвенного признания формально непризнанных государств, и в связи с этим государственный департамент опасается, что мы можем скомпрометировать себя, обратившись непосредственно к правительству Абако.

— Каким же образом вы себя скомпрометируете? — спросила супруга президента.

Форрестол на секунду задумался.

— Лучше всего я смогу вам это объяснить, если расскажу одну историю, случившуюся во время второй мировой войны, — начал он. — Генерал де Голль решил послать гориллу, пойманную во Французской Экваториальной Африке, в подарок президенту Рузвельту. Как только дипломаты в госдепе узнали об этом, они очень забеспокоились: дело в том, что мы еще не признали тогда правительство де Голля в изгнании. Госдеп считал, что принять подарок означает косвенно признать его. С другой стороны, они отдавали себе отчет в том, что отказ глубоко обидит де Голля. К счастью, сама горилла помогла решить эту проблему — она подохла по дороге в Штаты…

— Как жаль! — воскликнула Мадж Форрестол, абсолютно не понимая, к чему ее муж рассказал эту историю.

— Так уж повелось, — продолжал Форрестол, — государства обычно не признают территорию, объявившую о своей независимости — и примером тому случай с островами Абако — до тех пор, пока режим не утвердит себя. Например, ни одно государство мира не признавало наши южные штаты во время Гражданской войны…

Он умолк, поскольку появились официанты, начавшие менять сервировку перед следующим блюдом.

— А вот и десерт, — сказала супруга президента. — Надеюсь, все любят ореховый торт?

Дворецкий, наклонившись, что-то прошептал ей на ухо.

— Ой, простите, — воскликнула первая леди, — кажется, орехового торта не будет, будет апельсиновый.

— Хэнк, я несколько погорячился, — неожиданно сказал президент, смягчившись. — Но мы должны найти какое-то решение, чтобы этот сукин сын Снэйт предстал перед Большим жюри, и как можно скорее.

Форрестол вздохнул.

— Конечно, вы правы, и я прекрасно это понимаю. Но, — он пожал плечами, — мы ничего не сумеем предпринять до тех пор, пока Снэйт не окажется в какой-нибудь стране, с которой у нас есть соглашение о выдаче преступников. Без этого я и представить себе не могу, что мы сможем сделать…

Президент задумчиво жевал.

— Хэнк, напомните-ка мне, — проговорил он, нарушив тяжкую тишину, воцарившуюся за столом, — каким образом израильтянам удалось вывезти Адольфа Эйхмана из Аргентины?

Форрестол и супруга президента обменялись недоуменными взглядами.

— Они… они похитили его, — ответил Форрестол осторожно. — Но, господин президент…

— Минуточку, Хэнк, — перебил его президент, все еще не отрывая глаз от тарелки. — А что было потом? — Он помахал в воздухе ложечкой. — То есть после того, как они его похитили?

— Дело это давнее, — начал Форрестол, тщательно подбирая слова, — но, насколько я помню, Аргентина потребовала его возвращения, а Израиль ответил отказом. Потом вопрос этот обсуждался в Совете Безопасности ООН, который потребовал от Израиля, если я не ошибаюсь, «возмещения ущерба в соответствии с Уставом ООН и международным правом».

— Но этого не сделали? — спросил президент.

Форрестол покачал головой.

— Израильтяне утверждали, будто Эйхман покинул Аргентину по собственной воле. Помимо всего прочего, было неясно, кто были его похитители — являлись ли они частными лицами, действовавшими по собственной инициативе, или совершили эту акцию с молчаливого согласия правительства Израиля. На самом деле это были, безусловно, агенты израильской службы безопасности…

— Безусловно! — с улыбкой заметил президент.

— В общем, все кончилось тем, что оба правительства опубликовали совместное заявление, из которого следовало, что они считают инцидент исчерпанным. Как вам хорошо известно, Эйхмана никто и не думал возвращать и никакого «возмещения ущерба» произведено не было.

Президент отодвинул тарелку и закинул руку за спинку стула.

— Следовательно, можно похитить человека в нарушение всех законов и выйти сухим из воды! — объявил он, очень довольный собой.

— Господин президент, — начал Форрестол, укоризненно покачав головой, — если вы задумали то, что я предполагаю, лучше забудьте об этом. Арест скрывающегося от правосудия преступника официальными представителями одного государства на территории другого является prima facie[15] нарушением международного права.

— Пусть так. А скажите, американские судебные органы смогут вершить правосудие над лицом, доставленным в суд в нарушение международного права? — спросил президент.

— Мне кажется, что подобные прецеденты уже были, но я должен это уточнить, — отозвался Форрестол без особого энтузиазма. — Я также должен уточнить, обладает ли лицо, арестованное в обход закона, правом возбудить судебное дело против лиц, виновных в его незаконном аресте и задержании… Извините, я не могу сию минуту удовлетворить ваше любопытство, поскольку вопросами международного права занимается мой заместитель.

— Прекрасно! — воскликнул президент, внезапно обрывая разговор. Он отодвинул стул и встал. — Не хотите ли пройти в соседнюю комнату, где нас ждет кофе?

— Черт побери, кажется, удалось! — воскликнул Форрестол, в волнении шлепнув руками по рулевому колесу своего «роллс-ройса» кофейного цвета. И протянув руку, сжал пальцы жены. — Ты знаешь, я уверен, что удалось!

— Ух ты, — выдохнула Мадж с таким облегчением, словно она никак не могла перевести дух с того момента, как они вышли из Белого дома. Она медленно повернула голову и посмотрела на мужа. — Знаешь, дорогой, мне иной раз кажется, что тебе нравится плести интриги ради самих интриг. Почему ты сразу не мог ему сказать, что, если ты не арестуешь Снэйта, тебе нечем будет похвалиться перед выборами?

— По трем причинам. Во-первых, он искренне верит во всю эту чушь, будто он и в самом деле президент с незапятнанной репутацией. И хотя мы оба прекрасно себе представляем, чем в действительности является закон о контроле над оружием — а ведь мне придется продолжать эту кампанию, — тем не менее об этом нельзя говорить вслух и даже вполголоса — как я это и делаю сейчас. Во-вторых, заручиться его поддержкой в таком щекотливом деле, как незаконный арест, далеко не просто — его к этому надо было подтолкнуть. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Мадж Форрестол закурила одну за другой две сигареты — одну для мужа, вторую для себя.

— И сказал Господь Моисею: «Враждуйте с мадианитянами и поражайте их…» — произнесла она.

— Именно так!

— Ну а в-третьих? — спросила Мадж, набрасывая на плечи белую норковую шубку.

— А в-третьих, если все это обернется против нас, я хочу, чтобы все узнали, что я не был ни горячим сторонником, ни противником этой идеи. Однако, — добавил он, — я не вижу причины, почему бы не попробовать. Во всяком случае, я получу прекрасную тему для предвыборных выступлений, а поскольку популярность президента к концу его пребывания на посту достигнет небывалого уровня, его поддержка моей кандидатуры будет дорого стоить. Совсем неплохо, а?

Машина остановилась перед красным светофором на углу Девятнадцатой улицы и Пенсильвания-авеню, и Форрестол, повернувшись, отбросил крышку плоского чемоданчика, лежавшего на заднем сиденье.

— Вот, посмотри, — сказал он, подавая жене папку с грифом «Секретно. Только для министра юстиции».

Мадж включила верхнюю лампочку и открыла папку.

— Это то самое дело?

Форрестол кивнул.

— Остров Гиппократа. Вчера я поручил отделению ФБР в Майами послать разведывательный самолет для облета и фотографирования острова.

Мадж поднесла фотографию поближе к свету.

— А что означают эти желтые точки?

— Это, дорогая, — сказал Форрестол, нажимая на педаль газа, — места возможного приземления группы специального назначения.

29

События разворачивались быстрее, чем предполагал министр юстиции. Уже на следующее утро, едва он вышел из-под душа, в ванной зазвонил телефон. Звонил президент.

— Послушайте, Хэнк, — начал он, — я не спал почти всю ночь и все думал о нашем вчерашнем разговоре. Вы знаете, что я решил?

— Что? — Форрестол постарался, чтобы в голосе его звучало искреннее удивление. — Вы о чем?

— Да все об этом Снэйте, черт побери. Я считаю, этого подлеца надо брать прямо на месте.

Вначале большинство советников президента выступило против идеи незаконного ареста Снэйта, причем Форрестол настаивал, чтобы арест рассматривался последним, а не первым из всех возможных вариантов.

Однако после того, как были одна за другой рассмотрены и отвергнуты все альтернативы, возражения против ареста ослабли. В тот вечер, заручившись наконец единогласной поддержкой советников, президент заметил:

— Какого черта, почему только израильтянам все сходит с рук, а нам нельзя?

После того как приняли решение об аресте, началась продолжительная дискуссия о практических путях его осуществления. Некоторые считали, что на остров следует направить специальную группу по борьбе с террористами. Другие, и в первую очередь директор ЦРУ, считали, что лучше осуществить операцию силами гражданских лиц, предпочтительно рекрутированных на Абако.

Наконец президент утвердил план операции, который он счел наиболее подходящим.

На рассвете 31 октября (с присущим ему нюхом на то, что может послужить сенсацией, президент настоял, чтобы начало операции перенесли на 48 часов назад, и назначил ее на канун дня Всех Святых) с эсминца «Холт» на берег должна сойти штурмовая группа, состоящая из солдат первого десантного батальона.

Операция получила кодовое название «Охота на ведьму». Провести ее следовало без излишнего шума и минимально используя военную силу. Президент дал следующие инструкции командующему штурмовой группы генерал-майору Марку Экланду, ветерану войны во Вьетнаме:

— Помните, вас посылают туда не за тем, чтобы убивать косоглазых. Вам поручена полицейская операция — и пусть она такой и остается. Поэтому проследите, чтобы солдаты не раскрашивали свою форму под тигров и ничего не писали на касках.

Перед штурмовой группой ставилась задача захватить остров, освободить Клэр Теннант и, как гласило заранее заготовленное официальное коммюнике, «убедить д-ра Снэйта и некоторых из его помощников вернуться в США, чтобы помочь федеральным властям и властям штата в соответствии с законом провести расследование».

На основании данных аэрофотосъемки и другой разведывательной информации в форте Стюарт, штат Джорджия, был спешно построен очень точный макет острова Гиппократа. И там, в присутствии офицеров флота, десантники начали отрабатывать операцию по захвату острова.

А в Вашингтоне тем временем велась тщательная подготовка к возможным юридическим и дипломатическим последствиям этой акции. Все американские послы за рубежом были соответствующим образом проинструктированы, и в Вашингтоне специальная редакционная группа отрабатывала окончательный текст заявления, с которым президент обратится к согражданам вечером в канун дня Всех Святых.

И вот, когда до намеченной даты высадки оставалось всего пять дней, судьба решила нанести планам президента абсолютно непредвиденный удар.

Ураган «Хильда» начал свое существование вполне невинно — к западу от островов Зеленого Мыса образовалась зона пониженного давления.

Постепенно эта зона стала заполняться теплым влажным воздухом, и в атмосфере образовался гигантский пузырь, который начал подниматься вверх. А на освободившееся место устремился холодный воздух, который также стал нагреваться и насыщаться водяными парами.

В силу вращения Земли вокруг своей оси этот вертикальный столб воздуха стал медленно двигаться против часовой стрелки. Чем выше поднимался воздух, тем больше он охлаждался, пока не достиг точки росы. И тогда образовались грозовые тучи, хлынул тропический ливень. Скрытая энергия, значительно превышающая энергию термоядерного взрыва, все выше взметала столб воздуха, заставляя его вращаться быстрее и быстрее. Облачность предельно понизилась, а ветер все нагнетал тучи, которые, словно огромные черные покрывала, спиралью закручивались к эпицентру урагана.

Ветер быстро менял направление, и очень скоро он погнал тучи, словно в гигантской центрифуге, по замкнутому кругу. В огромной воронке, простиравшейся на триста миль, образовался «глаз» урагана — коридор шириной в пятнадцать миль и высотой в десять. Его «стенки» составляли бешено несущиеся облака, а внутри был неестественный штиль и ясная, солнечная погода. Атмосферное давление в эпицентре урагана было настолько низким, что волны океана «втягивались» в него, поднимаясь на несколько футов выше обычного.

Ураган «Хильда», набрав силу, двинулся со скоростью двенадцать миль в час в сторону американского континента.

Впервые он был замечен метеорологическим спутником 12 октября, и Национальный центр по наблюдению за ураганами сообщил о нем по телетайпу всем метеорологическим станциям от Майами до Сан-Хуана. К 14 октября ураган «Хильда» настолько продвинулся на запад, что на разведку был выслан специально оборудованный самолет С-130. На основании полученных данных метеорологическая станция в Сан-Хуане объявила, что начинает следить за продвижением урагана, и уже через сутки предупредила о его приближении. Срочно началась эвакуация с островов, которые могли оказаться в опасной зоне, и общество Красного Креста открыло специальные убежища для переселенцев.

Впервые «Хильда» проявила себя в полную силу на вторые сутки над островом Барбадос. Внезапно резко упало давление, и тропический ливень обрушился на остров. Ветер дул с устрашающей силой, кругом стоял непрерывный рев, и волны, на восемнадцать футов выше обычного, затопили остров. Анемометры, пока их не снесло ураганом, зафиксировали скорость ветра до 190 миль в час. Ураган вырывал с корнем деревья, опрокидывал автомобили, крушил дома. К тому моменту, когда, промчавшись над Барбадосом и окружающими островками, ураган двинулся в сторону Карибского моря, на каждый квадратный километр суши выпало 600 миллионов галлонов осадков.

Предполагалось, что ураган пройдет южнее Ямайки, через пролив Юкатан и Мексиканский залив и достигнет континента в районе Галвестона, штат Техас. Однако, достигнув 15° северной широты и 70° западной долготы, ураган вдруг повернул на север и двинулся в сторону Гаити и Багамских островов.

Форрестолу сообщил об урагане «Хильда» дежурный госдепартамента, как раз когда министр садился ужинать в своем особняке в Джорджтауне. Через пять минут он уже был за рулем и направлялся в госдепартамент.

Поначалу разразились споры по поводу того, где должен расположиться центр по руководству операцией. Поскольку каждый понимал, что эта затея могла подмочить его репутацию, никто из руководителей правительственных учреждений не хотел быть слишком тесно с ней связанным. Например, государственный секретарь настаивал, чтобы командный пункт разместился в Пентагоне или на противоположном берегу Потомака — в Национальном центре управления военными операциями. Однако министр обороны заявил: поскольку операция «Охота на ведьму» является не военной, а скорее полицейской акцией, то пусть ею и руководят люди из министерства юстиции. Форрестол стал возражать, что его министерство не располагает ни достаточным помещением, ни другими условиями для ее руководства.

В конце концов вмешался сам президент и принял решение, чтобы руководство операцией осуществлялось из государственного департамента, поскольку именно ему придется отвечать за все ее последствия. А кроме того, государственный департамент располагает одним из лучших оперативных центров в Вашингтоне.

Созданный в 1961 году, оперативный центр представлял собой мощный банк данных, куда стекалась вся информация. Центр работал круглосуточно, без выходных дней и праздников. Сюда поступали как разведывательные донесения, так и телеграммы с грифом «срочная» или «молния» из американских посольств, миссий и консульств со всех концов мира; в периоды международных кризисов здесь проводили свои заседания командование вооруженными силами и дипломаты.

Улицы были запружены машинами, и, чтобы доехать до государственного департамента, Форрестолу потребовалось больше времени, чем он предполагал. Не желая попадаться на глаза репортерам, он вошел через дверь черного хода и в грузовом лифте поднялся на седьмой этаж.

Выйдя из лифта, он быстро зашагал по хорошо знакомому коридору, ведущему в оперативный центр. Возле дверей охранник, дежуривший в пуленепробиваемой будке, вручил ему розовый одноразовый пропуск и сообщил по телефону внутренней связи о его прибытии.

Дверь открыл человек, в котором Форрестол сразу узнал помощника старшего дежурного, он проводил министра в главный зал заседаний.

Зал был уже полон народу. Во главе длинного стола из красного дерева, на котором был установлен макет острова Гиппократа, стоял сам президент. Рядом находились министр обороны, председатель объединенного комитета начальников штабов и молодой морской офицер с большим черным портфелем в руке.

Форрестол только начал пробираться к старшему дежурному, чтобы переговорить с ним, как президент попросил тишины.

— Итак, — сказал он, когда шум в зале утих, — прежде всего я хотел бы извиниться перед вами за то, что мне пришлось созвать вас после весьма трудного рабочего дня. Однако, как многим из вас уже стало известно, мы столкнулись с непредвиденной проблемой. Капризный, как женщина, ураган «Хильда» начал перемещаться в совершенно неожиданном направлении. Согласно последним прогнозам, менее чем через двое суток ураган обрушится на острова Абако! — Президент поднял руку, прося тишины. — В этой связи я бы попросил лейтенанта Келлермэна, находящегося здесь, — с этими словами президент повернулся в сторону морского офицера, — проинформировать вас о деталях. Как известно, лейтенант Келлермэн входит в качестве метеоролога в состав специальной группы, которой поручена разработка операции «Охота на ведьму». Прошу выслушать его, а затем обменяемся мнениями по поводу дальнейших действий. Если возникнут вопросы, лейтенант и его коллега из Национальной лаборатории по изучению ураганов постараются на них ответить.

Лейтенант Келлермэн, высокий, болезненно худой молодой человек с рыжими, стриженными бобриком волосами и гладким мальчишеским лицом, сплошь усыпанным веснушками, то и дело поправлял на носу очки без оправы и смущался оттого, что его ботинки при каждом шаге издавали скрип.

Розовый от смущения, Келлермэн шагнул к столу и, положив на него портфель, начал говорить. Почти сразу же из противоположного конца зала кто-то крикнул:

— Ничего не слышно!

Келлермэн откашлялся.

— А так лучше? — спросил он, а затем стал объяснять, почему он и другие метеорологи дали, как он выразился, «такого маху» с определением курса движения «Хильды».

Закончив десятиминутное вступление, он открыл портфель и, достав карту Карибского моря, повернул ее так, чтобы было видно всем присутствующим.

— В настоящий момент «Хильда» находится вот здесь. — Он указал на плотную сетку изобар южнее острова Гаити. — Ураган смещается к северу, северо-западу со скоростью приблизительно тринадцати узлов, так что завтра к восемнадцати ноль-ноль… — он неловко сложил первую карту и взял другую, на которой было отмечено перемещение «Хильды» к восточной оконечности Кубы, — циклон придет вот сюда. Проблема сейчас заключается в следующем: как только ураган начнет входить в зону Старого Багамского канала, штормовой фронт, очевидно, передвинется к северу и достигнет островов Абако. По нашим расчетам, после восемнадцати часов высадка на острове Гиппократа с судов типа «амфибия» станет чрезвычайно опасной, если не невозможной.

— А нельзя ли попытаться опередить ураган? — спросил президент.

Вместо Келлермэна президенту ответил адмирал со шрамом на лице:

— Даже если мы закончим всю подготовку завтра к рассвету, потребуется не менее восьми часов, чтобы дойти морем от Чарлстона до отмели Малой Багамы. А к этому времени как прилив, так и остальные метеоусловия будут работать против нас.

— В таком случае, может, лучше отложить операцию и подождать, пока ураган не пройдет? — спросил государственный секретарь.

Президент вопросительно взглянул на Келлермэна.

— Если отложить операцию, — ответил тот, — придется выждать дней шесть-десять. Дело в том, что…

— Это слишком долго, — сказал президент. — Десять дней — это слишком долго.

При том, что столько людей было вовлечено в операцию, президента больше всего беспокоил вопрос секретности: помимо прямого предательства, любое неосторожно брошенное слово могло все раскрыть.

— Доктор Донэхью, — обратился президент к представителю Национальной лаборатории по изучению ураганов, — нет никакой возможности отвести ураган в сторону? Чтобы он обошел Багамские острова стороной?

— Вы имеете в виду — обработать облака йодистым серебром? — спросил седой импозантный мужчина с тростью.

— Минуточку! — вмешался возмущенный государственный секретарь. — Прошу прощения, господин президент, но мы до сих пор не можем развязаться с «Фиджи»…

— Развязаться? Я вас не понимаю.

Заместитель директора ЦРУ нервно откашлялся.

— Мне кажется, что, гм… сейчас не совсем подходящий момент и не то место…

— Прошу прощения! — сказал президент. И повернулся к государственному секретарю. — Вы, кажется, хотели что-то сказать? Мы слушаем вас!

— Не знаю, помните ли вы, как в семьдесят четвертом году ураган «Фиджи» надвигался на Майами… а потом внезапно изменил курс и направился к Гондурасу. В результате разрушений, причиненных ураганом, в Гондурасе погибло десять тысяч человек. Так вот, один геофизик из университета в Мехико утверждает, что он располагает доказательствами, будто наши люди из метеорологического центра «Штормфьюри» несут прямую ответственность за то, что ураган изменил направление. Он говорит, что таким образом мы отвели беду от Майами!

— Да это же просто смешно! — взорвался Донэхью. — В последний раз сотрудники этого центра рассеяли ураган «Джинжер» в семьдесят первом году!

Государственный секретарь только пожал плечами.

— Возможно, и так, я только хочу сказать, что, если нас заподозрят в каких-то фокусах с «Хильдой», нам несдобровать. Разразится грандиозный скандал! Пресса, черт бы ее побрал, и без того поносит нас за операции «Попай» и «Роллинг сандер».

— Ну хорошо! Все ясно! — сказал президент, жалея, что затронул эту тему. Он прошелся вдоль стола, присматриваясь к макету острова Гиппократа. — А что, если доставить туда наше подразделение под командованием генерала Экланда воздушным путем? Высадить их завтра на рассвете вот на эту вертолетную площадку… — Он постучал пальцами по белому пластмассовому кружочку в южной оконечности острова. — Завтра к восходу солнца вы будете готовы, генерал?

Генерал-майор Экланд, высокий широкоплечий мужчина с худым волевым лицом и коротко стриженными волосами, начинающими седеть на висках, на секунду задумался. На его мундире под эмблемой воздушно-десантных войск виднелась орденская планка с набором наград за воинскую доблесть.

— Я думаю, да, — ответил генерал, по-южному растягивая слова. — Но это означает, что мое подразделение должно быть переброшено самолетом из Саванны, и к шести ноль-ноль мы должны быть готовы. Каков прогноз погоды на завтра? — обратился он к Келлермэну.

— Прогноз неважный, по крайней мере для посадки вертолета. На рассвете в этом районе ожидается штормовой ветер.

У Экланда вытянулось лицо.

— Понятно…

Однако президент даже не думал отступать.

— А что, разве обязательно лететь вертолетом? Разве нельзя посадить обычный самолет на эту лужайку? — спросил он, указывая на зеленый квадратик перед зданием больницы.

Все молчали.

— Кто-нибудь может мне ответить?

Генерал ВВС пробрался сквозь окружение президента к столу и, надев очки в роговой оправе, стал внимательно изучать макет.

— В каком масштабе сделан этот макет? — спросил он.

Вопрос повис в воздухе.

— Рехнуться можно! Кто-то должен же это знать! Кто делал макет?

Старший дежурный поспешил к одному из телефонов, стоявших в глубине зала, и стал набирать номер.

— Четверть дюйма к футу, — сказал он через секунду.

Генерал ВВС безнадежно покачал головой.

— Сесть на такую площадку едва ли возможно, господин президент, особенно если учесть, что с севера к лужайке подступают деревья, а с юга здание лаборатории.

Старший дежурный приблизился к столу и протянул генералу линейку.

— Здесь всего двести шестьдесят на сто двадцать метров, и ни вершка больше, — сказал генерал, измерив макет. — Я абсолютно уверен, что это невозможно! Ни при каких вариантах!

— А если использовать транспортный самолет короткого взлета и посадки? — спросил президент.

— Тоже не пойдет. Даже если ему удастся с грехом пополам сесть, минуя деревья, то он неизбежно врежется в здание лаборатории. А если подлетать со стороны здания, это ничего не изменит, хотя дом и ниже деревьев. Правда, — добавил генерал, — мы можем заранее ликвидировать деревья. Пошлем вначале истребитель «Фантом», он расстреляет деревья ракетами, а потом еще сбросит напалм, так что к подлету транспортного самолета…

— Нет, — твердо сказал президент, — я с самого начала предупреждал, что эта операция должна быть проведена с минимальным применением силы и минимальными разрушениями.

Генерал посмотрел на президента поверх очков.

— Но я же ничего такого и не имел в виду, я говорил только о деревьях, — сказал генерал обиженным тоном.

— А представляете, что будет, если пилот промахнется и вместо деревьев попадет в больницу?

Председатель Объединенного комитета начальников штабов вынул трубку изо рта и оглядел собравшихся.

— Минуточку, господа, не будем торопиться. Если нам стало известно, что ураган надвигается на остров, то, видимо, об этом знает и Снэйт. Почему мы так уверены, что он останется на острове? На его месте я бы уже давно бежал оттуда, да так, что только пятки сверкали бы!

— Ну, ему не так-то просто убежать с острова, — сказал Форрестол. — Улететь на самолете коммерческой авиакомпании он не может, потому что на Абако нет международного аэропорта. Если же он попытается улизнуть через Фрипорт или Нассау, там его возьмут в ту же секунду! — И он прищелкнул пальцами.

— Он может удрать морем!

— И это исключено, — парировал Форрестол. — В данном районе у нас нет взаимных соглашений о выдаче преступников только с Кубой и Гаити. Но надо быть круглым идиотом, чтобы рискнуть плыть туда на яхте, когда ураган приближается к Багамским островам!

— Кстати, а что с его пациентами? — спросил кто-то. — Ведь наверняка он постарается эвакуировать их куда-нибудь?

— Мы только что получили сообщение, что они уже начали прибывать в Майами, — сказал помощник директора ФБР, которого незадолго до этого подзывали к телефону. — Кстати, — добавил он, — наши люди арестовали Манчини для дачи показаний, хотя я не уверен, что нам удастся задержать его надолго. Этот сукин сын нанял целую свору адвокатов, и все они в один голос вопят, что его арест — нарушение неприкосновенности личности.

— А скажите, пожалуйста, доктор Донэхью, — обратился к нему генерал Экланд, указывая на макет, — как будет выглядеть этот остров после того, как по нему пройдет ураган?

— Согласно теоретической модели ураганных разрушений Елиснянского, на острове все должно быть сметено.

— Вы говорите «сметено». Это что же, в буквальном смысле?

— Здание лаборатории, возможно, устоит, поскольку оно, скорее всего, из железобетона.

— Совершенно верно, — сказал Экланд. — А что будет с ними? — Он указал на деревья вдоль северного края лужайки.

Донэхью снисходительно улыбнулся.

— К тому моменту, когда эпицентр урагана подойдет к острову, ветер сломает их, как спички.

— Кстати, расскажите нам о нем.

— А что, собственно, вас интересует? — переспросил Донэхью.

Генерал Экланд взглянул на Келлермэна.

— Здесь лейтенант докладывал, что эпицентр урагана, по предположениям метеорологов, будет шириной в пятнадцать миль и, по всей вероятности, пройдет прямо над островом. Вы согласны с таким прогнозом?

Донэхью осторожно кивнул, словно опасаясь какого-то подвоха.

— И погода в эпицентре урагана будет абсолютно ясной? Ни ветра, ни дождя?

— Ток воздуха пойдет к земле, но ощущаться это будет незначительно.

— Как долго остров будет находиться в эпицентре урагана?

— Наверное, около часа…

— Значит, около часа… — задумчиво произнес Экланд. — Ну хорошо, мы знаем, что разведывательный самолет может проникнуть в зону тропического урагана, лейтенант нам уже рассказал о таких полетах в зону урагана «Хильда». А что мешает нам послать транспортный самолет с группой в эту мертвую зону, когда она будет находиться над островом? Сесть в безветренную погоду, когда деревья будут уже сломаны, проблемы не представляет. Да и сопротивление, которое может встретить наша группа, после нашествия урагана будет значительно слабее.

Президент улыбнулся генералу благодарной белозубой улыбкой.

— Интересная мысль, генерал. Но, наверное, доктор Донэхью сейчас скажет, что самолет все равно не сможет приземлиться, поскольку лужайка будет покрыта обломками…

Донэхью кивнул.

— И к тому же залита водой после ливня, — добавил он.

— Мне, господин президент, все это понятно, — сказал Экланд. — Но я-то планирую воздушный десант. Он осуществит операцию, а потом расчистит дорожку, чтобы самолет мог сесть и забрать десантников.

Президент многозначительно поднял бровь.

— А ведь неплохая мысль! Чертовски неплохая! — Он окинул зал взглядом — нет ли возражений. Возражений не было. — Ну что же, генерал. Считайте, мы договорились…

Донэхью, казалось, был потрясен.

— Но, господин президент, провести самолет в эпицентр тропического урагана — дело совсем не простое, для этого нужен летчик-ас!

Экланд вытащил из-под мышки пилотку, готовясь выйти.

— Ну так мы его добудем!

30

Роберт Кэнтрел нырнул под фюзеляж залитого светом прожекторов самолета «Буффало», который только что выкатили из ангара на территории военно-воздушной базы в Хоумстэде, и с грохотом открыл входной люк в кабину экипажа.

Кэнтрел, плотно сбитый мужчина средних лет с копной черных как смоль волос и висячими усами, был полковником ВВС и в условиях урагана налетал больше, чем кто-либо другой; тем не менее вначале он не был включен в группу, отобранную для проведения операции «Охота на ведьму», из-за возраста. Однако все его более молодые коллеги отказались добровольно взяться за это задание. Одно дело, говорили они, пролететь через ураган, и совсем другое — приземлиться в эпицентре, а потом взлететь с неподготовленной и залитой водой площадки, да еще когда кругом стреляют.

А вот у Кэнтрела отговорок не нашлось.

— Я готов лететь, — заявил он, — при условии, если мне хорошо заплатят и разрешат самому выбрать и тип самолета, и экипаж.

Глубоко вздохнув, Кэнтрел не без усилия влез в кабину, сбросил прорезиненный плащ и уселся слева, в кресло первого пилота. Сложив аккуратно все, что он принес с собой, — карты, фотографии, навигационные приборы, — он отрегулировал сиденье по отношению к педалям и надел наушники.

Согласно разработанному им плану полета, самолет должен был вначале достичь мыса Кеннеди, а там развернуться и направиться в сторону моря по магнитному азимуту 137. Таким образом, он не только войдет в зону урагана с попутным ветром, но и сумеет избежать встречи с самым опасным, правым, флангом «Хильды». Оказавшись в зоне урагана, Кэнтрел, целиком и полностью полагаясь на свой метеорологический радар, постарается отыскать эпицентр урагана. Согласно прогнозу, выданному компьютером, это произойдет как раз над островом Гиппократа. Если же эта информация ошибочна, ему самому придется определять, движется ли ураган по предполагаемому курсу с опозданием, или же курс его изменился. В первом случае он будет вынужден сделать несколько кругов в эпицентре урагана, пока внизу не появится остров, во втором — придется прекратить выполнение задания и вернуться на базу.

При выборе типа самолета следовало учесть три главных момента: конструкция должна быть достаточно прочной для полета в зону урагана; технические характеристики самолета должны позволить приземлиться, а затем взлететь с поросшей травою лужайки длиной менее тысячи футов; должна быть предусмотрена и возможность прыжков с парашютом.

И Кэнтрел не раздумывая остановился на «Буффало». Подобно животному, чьим именем этот самолет был назван,[16] он славился тем, что мог выдерживать самые сложные условия.

Как только выбор был сделан, сразу возникла новая проблема: первоначально самолет этот разрабатывался по заказу американской армии, однако межведомственная борьба привела к тому, что уже к шестьдесят седьмому году ни американские сухопутные войска, ни ВВС не имели в своем распоряжении ни одного самолета этого типа.

Штабисты, разрабатывавшие операцию «Охота на ведьму», хотели позаимствовать самолет у ВВС Бразилии или Канады, но затем отказались от этого, боясь разглашения тайны.

На счастье, кто-то вспомнил, что один «Буффало» в свое время передали Управлению научных служб охраны окружающей среды, где его модифицировали и переоборудовали для высотной аэрофотосъемки.

И вот по личной просьбе президента «Буффало» был на время предоставлен американским ВВС. После героических усилий военных авиамехаников и гражданских инженеров из наземной службы аэропорта, которые работали без сна и отдыха, «Буффало» была возвращена прежняя оснастка и каркас самолета был дополнительно укреплен, чтобы он мог выдержать повышенные нагрузки, которые неизбежно возникнут при полете в зону урагана.

Однако укрепление каркаса и, следовательно, увеличение веса самолета имело и свою оборотную сторону — пришлось уменьшить запас топлива и до минимума сократить количество участников операции. Учитывая то, что на обратном пути они должны будут взять на борт захваченных преступников, освобожденную заложницу и уйму вещественных доказательств, Кэнтрел согласился лететь только со вторым пилотом, а Экланд сократил состав своей группы до двадцати человек, включая и двух медиков.

Пока Кэнтрел пристегивался к креслу, в кабину влез второй пилот, молодой темнокожий лейтенант из штата Теннесси по фамилии Новак. Как и Кэнтрел, он был в костюме защитного цвета и высоких ботинках. В кобуре кольт сорок пятого калибра.

— Все на борту?

Новак надел наушники поверх бейсбольной кепки цвета хаки и начал пристегивать ремни:

— Все уже давно сидят по коням, а кони в нетерпении бьют копытами!

Пилоты без промедления приступили к предполетной проверке — проверили приборы в кабине, вспомогательную энергосистему и исправность двигателя. Наконец все было завершено, и группа высокопоставленных лиц, пришедших их проводить, отошла подальше от самолета.

Колодки убрали из-под колес, и, как только была дана команда запускать двигатели, Кэнтрел протянул руку к приборной доске в верхней части кабины и щелкнул тумблерами «пуск» и «зажигание». Сначала левый, а затем и правый двигатель фыркнули, и летное поле огласилось ревом турбин, превративших трехлопастные пропеллеры в почти прозрачные диски с красноватой каемкой по краям.

Новак нажал кнопку переговорного устройства на штурвале и сказал в микрофон:

— КДП аэродрома Хоумстэд, говорит «Буффало» СЭМ-ноль-один, как слышите нас — частота восемь и три десятых?

Как только Кэнтрел закончил проверку оборудования перед буксировкой и включил рулевое управление носового колеса, Новак произнес в микрофон:

— КДП аэродрома Хоумстэд, говорит СЭМ-ноль-один, прошу разрешения на буксировку.

— СЭМ-ноль-один, разрешаю буксировку на линию взлета, — ответил дежурный контрольно-диспетчерского пункта.

Кэнтрел отпустил стояночный тормоз.

— Ну, в путь! — крикнул он, давая газ.

Самолет медленно двинулся по бетонной дорожке. Прежде чем начать проверку тормозов и приборов, Кэнтрел повернулся к окну и махнул на прощанье рукой министру юстиции, который позировал фоторепортерам.

— А катись ты к чертовой матери, — одними губами безмолвно проговорил он и широко улыбнулся.

Родившийся и выросший в заброшенном шахтерском поселке в Аппалачах, Кэнтрел с малых лет недолюбливал полицейских, юристов и политиканов, а Форрестол, по его мнению, олицетворял самые худшие черты этих людей. Кэнтрел был абсолютно уверен, что операция «Охота на ведьму» вызвана лишь откровенным стремлением министра юстиции нажить политический капитал, и чувствовал себя оскорбленным, видя, что он пытается представить операцию как некий поход современных крестоносцев.

Во всяком случае, сам он вовсе не собирался наводить тень на плетень и не скрывал, что согласился участвовать в «Охоте на ведьму» исключительно из-за денег, поскольку в дополнение к обычному жалованью должен был получить вознаграждение за особо трудные условия полета плюс дополнительную плату за оказание специальных услуг и к тому же еще — за участие в боевой операции. Деньги ему были нужны как воздух: он задержал выплату алиментов, а кроме того, на него давил контролируемый мафией игральный синдикат, державший в руках его векселя на общую сумму в пять тысяч долларов.

Когда они коротали время за игрой в покер, дожидаясь, пока ураган достигнет расчетной точки, Кэнтрел рассказал Новаку, почему он согласился лететь, и Новак не поверил своим ушам.

— Ты, верно, спятил, старина, — сказал он. — Это что же получается? Лезешь в ураган только из-за того, что какая-то дамочка и парочка мафиози давят на тебя и надоели хуже горькой редьки? По-моему, это не выход. Честное слово, овчинка выделки не стоит!

И тогда Кэнтрел рассказал второму пилоту, что начиная с 27 июля 1943 года, когда инструктор из летной школы в Брайане, штат Техас, поднялся в воздух на одномоторном самолете и впервые в истории авиации пролетел через зону урагана, такие полеты стали обычным делом.

Однако Новак остался при своем мнении.

— Чушь все это! — только и сказал он. — Разве может полет в зону урагана стать обычным делом? Может быть, для тебя все это просто азартная игра? Твоя жизнь поставлена на карту, а ты сдаешь туза сопернику?.. — Новак вдруг заволновался и бросил карты на стол. — Послушай, старина, а может, ты хочешь покончить счеты с жизнью? Ничего себе, в хорошенькую историю я вляпался. Командир корабля — подпольный камикадзе!

— Единственное, чего мне сейчас хочется, — это чтобы ты продолжал играть в покер, — мрачно ответил Кэнтрел. — Ну а ты-то, умник, почему вызвался?

Темнокожая физиономия Новака расплылась в белозубой улыбке.

— Я? Я, старина, хочу доказать самому себе и другим, что я действительно мужик, а не тряпка. Ну чем я хуже остальных олухов?

Самолет приближался к взлетной полосе, пилоты закончили опробование оборудования.

В наушниках раздался голос диспетчера аэропорта:

— СЭМ-ноль-один, разрешаю проследовать к месту старта.

Кэнтрел вырулил на взлетную полосу, нажал на тормоза и включил двигатель на полную мощность. Дождь почти прекратился, и небо на горизонте начало светлеть.

Новак откашлялся.

— СЭМ-ноль-один к взлету готов.

— СЭМ-ноль-один, взлет разрешаю. Ну, ребята, ни пуха ни пера!

Кэнтрел рассмеялся.

— Вас понял, — сказал он многозначительно. Он отпустил тормоза, и огни на взлетной дорожке понеслись им навстречу, словно трассирующие пули.

Полет вдоль восточного побережья Флориды проходил спокойно, и через полчаса Кэнтрел, взяв в руки микрофон связи с пассажирским салоном, обратился к группе десанта.

— Через несколько минут мы ляжем на курс, ведущий в зону урагана, — объявил он. — Если кто-то из вас еще не пристегнул ремни, самое время этим заняться. Минут через пятнадцать мы войдем в зону урагана, начнется такая болтанка, точно самолет скачет по ухабам.

Теперь самолет вел Новак, а Кэнтрел занимался прокладкой курса и держал связь с аэропортом. Получив от диспетчера данные о местонахождении самолета, Кэнтрел включил противообледенительную систему и сам сел за штурвал.

На карте, которую передал ему Кэнтрел, Новак очертил кружок и проставил около него время. Самолет начал левый разворот на 70°, набирая высоту. Новак бросил последний взгляд на береговую линию Флориды, пока она не исчезла под облаками.

Несколько минут самолет пробивался сквозь белую мглу, а затем ярко засияло солнце. На горизонте, словно огромный базальтовый утес, маячил ураган «Хильда».

Глаза у Новака вылезли из орбит.

— Вот так чудище! — воскликнул он. — Прямо из книжки «Бермудский треугольник»!

Пока они летели вдоль побережья, оба были заняты, сейчас же в их распоряжении было минут десять, когда они могли немного отдохнуть и перекинуться словом.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Кэнтрел, выравнивая самолет.

— О Бермудском треугольнике? — Новак открыл новую пачку пузырящейся жевательной резинки. — Не знаю, вроде смешно верить в весь этот бред — Атлантида и всякое такое, но ведь в здешних местах действительно происходят чудеса…

Кэнтрел включил автопилот, вытащил сигару и откусил кончик.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, прикуривая от большой бензиновой зажигалки «Зиппо» в серебряном корпусе, черной эмалью на ней были изображены игральные кости.

— Ну, возьмем для начала Фицпатрика. Что с ним произошло?

Кэнтрел пожал плечами.

— Ты же слышал, что об этом говорили на инструктаже.

— Болтали, что он вроде бы выбрался на берег? — Новак надул из жевательной резинки большущий пузырь, и он лопнул. — А я тебе говорю: этот бедолага и в глаза не видел острова. Ведь шлюпка-то его осталась на борту, кумекаешь? А пушка? Даже если он отправился вплавь, все равно нужно быть круглым идиотом, чтобы не захватить с собой пистоль!

— Надо быть круглым идиотом, чтобы пытаться справиться со Снэйтом в одиночку. А раз у него в голове не мозги, а опилки, то он и про пушку мог забыть.

— Ну ладно, а что ты скажешь про те пять военных самолетов, которые в сорок пятом году бесследно пропали где-то между Флоридой и Багамскими островами?

— Это ты про девятнадцатое звено? — Кэнтрел выпустил струйку дыма в потолок. — Да просто их командир потерял ориентировку, и у них кончилось топливо.

— Говоришь, потерял ориентировку?.. — спросил Новак с сомнением. — Брось ты! Этот парень был летным инструктором, и они совершали учебный полет!

— Знаешь, чем вы, романтики, отличаетесь от нормальных людей? Если факты не вписываются в вашу схему, вы на них просто плюете.

— Видишь ли, стоит только запаниковать, как острова Флорида-Киз можно запросто спутать с Багамскими. А то, что тот парень впал в панику, всем хорошо известно. Ведь он даже забыл включить аварийный канал связи.

Раннее солнце начало нагревать кабину. Новак потянулся и приоткрыл вентиляционное сопло.

— А ты помнишь, что произошло с самолетом «Мартин Маринер», который исчез во время поисков девятнадцатого звена?

Кэнтрел пожал плечами.

— Самолеты этого типа отличала одна особенность — при переходе на турбулентный режим у них иногда отказывала регулировка подачи топлива, а в тот день еще и скорость ветра была тридцать узлов. Самое разумное объяснение: самолет взорвался в воздухе.

— Ну хорошо, а как ты считаешь, что случилось с самолетом ДС-3, командир которого уже сообщил, что видит огни Майами? Или вспомни-ка судьбу самолетов «Стар Тайгер», «Стар Эриэл» и «Суперфорт», которые тоже исчезли в районе Бермудов?

— Скорее всего, попали в грозу и потерпели аварию…

— Ну и дела! — сказал Новак, озабоченно взглянув на маячившую впереди черную громаду. — Если ты считаешь, что они развалились во время грозы, то что же будет с нами, когда мы влетим в этот ад?

Кэнтрел усмехнулся.

— Весь фокус в том, чтобы не дать урагану запугать тебя и не пытаться бороться с ним один на один. Только попробуй тронуть его — и тебе крышка. Поэтому единственный путь — подходя к нему, как можно дольше лететь на попутном ветре и все время помнить инструкцию о полетах через грозовой фронт.

— Слишком много захотел!

Кэнтрел включил метеорологический радиолокатор на дальний диапазон, и на экране появилась огромная фосфоресцирующая спираль.

— Взгляни-ка, — сказал он. — Ты видишь, что она как бы вращается против часовой стрелки? А нам известно, что ураган движется почти под прямым углом к нашему курсу. Поэтому, если мы влетим в зону вот так… — и Кэнтрел концом сигары провел на экране линию, которая шла от нижнего края экрана, затем поворачивала налево и сбоку входила в центр урагана, — …мы будем двигаться с попутным ветром, который станет дуть чуть слева, но главным образом в хвост. Тогда нам удастся избежать завихрений, которые идут к востоку от «глаза» урагана.

— Хорошо, а как мы будем выбираться оттуда? — спросил Новак. — При условии, конечно, что выбираться будем на самолете, а не ногами вперед…

— Как я уже сказал на инструктаже, выходить из зоны урагана, конечно, сложнее, чем входить в него, особенно на самом первом этапе. Мы полетим вот так… — На этот раз кончик сигары прочертил линию, идущую из центра урагана, затем она отклонялась вправо, а под конец уходила к верхней кромке экрана. — Вначале ветер будет с силой бить в правый борт, но, как только мы пойдем на разворот, он снова станет попутным.

Пока они разговаривали, «Хильда» приблизилась и уже закрывала почти весь горизонт.

Еще до того, как мимо стали проплывать первые облака, которые медленно двигались по внешней окружности циклона, Кэнтрел выключил автопилот и перешел на ручное управление. Желая уменьшить нагрузки, вызванные завихрением, до минимума, он предельно убрал газ и изменил балансировку. Наконец, в качестве меры предосторожности против мгновенного ослепления от вспышки молнии, он включил на полную мощность освещение кабины и оба пилота надели солнцезащитные очки.

Клочья облаков проносились мимо лобового стекла. Как только самолет вошел в первый слой облаков, его стало бросать из стороны в сторону.

— Эй, слушай! — воскликнул Новак, когда они вдруг выскочили в пространство, просвечиваемое слабым светом солнца. — А все не так уж и плохо…

Однако очень скоро они снова оказались в зоне сплошной облачности. На этот раз воздушная круговерть была посильнее. С каждой минутой становилось все темнее и наконец стемнело настолько, что они увидели в лобовом стекле собственное отражение.

Несмотря на то что самолет был оборудован стекателями статического разрядника, статическое электричество вызывало такие сильные помехи, что продолжать прием по радио на высоких и средних частотах стало невозможно и не оставалось ничего другого, как выключить все радиоприборы.

К моменту, когда оба сняли шлемофоны, кистевые разряды — призрачное голубоватое свечение, которое иногда называют «огнями святого Эльма», начали вспыхивать на приборных досках.

Самолет угрожающе раскачивался.

— Видно, я сглазил, — сказал Новак, изо всех сил упираясь рукой в мягкую обивку кабины.

Начался дождь. Пожалуй, это был даже не дождь, а потоп — водяные струи с такой силой били по дюралевой обшивке, что пилоты почти не слышали друг друга и им приходилось громко кричать.

Как только метеорологический радар показал, что они находятся в тридцати пяти морских милях от эпицентра урагана, Кэнтрел начал левый разворот на 12°. Почти в ту же секунду раздался оглушительный треск, и им показалось, что весь воздух вокруг них превратился в огненный смерч.

В самолет попала молния.

Запахло озоном и жженой резиной. Несколько секунд оба они ничего не видели — перед глазами стояла белая черта вспышки, словно огненный шрам прошил неровную поверхность облака, а затем по диагонали — правое крыло самолета.

И вдруг, все еще продолжая выполнять разворот, они почувствовали, что падают. Причем не по дуге, как падает в пропасть машина, а отвесно вниз. Им показалось, что вперед их самолет больше не движется. Шум двигателей перешел в пронзительный вой, стрелки приборов точно с ума посходили. Вероятно, они пролетели вниз футов двести-триста, а когда падение прекратилось, почувствовали такой толчок, что каркас самолета задребезжал, точно камертон. Лампочки мигнули, потухли и снова зажглись. Из всех щелей кабины взметнулась пыль, и Кэнтрел захлебнулся от кашля.

Краем глаза Новак увидел, как что-то вылетело из кармана Кэнтрела и ударилось о потолок кабины.

Инстинктивно он отпрянул в сторону, ожидая, что на голову ему сейчас что-то свалится. Но ничего не свалилось. Он поднял глаза и увидел, что одна из сигар Кэнтрела словно прилипла к потолку.

Взглянув на авиагоризонт, Новак с ужасом увидел, что голубая половинка диска, изображающая небо, вместо того чтобы быть над коричневой, оказалась внизу.

Самолет летел вверх брюхом.

Молясь в душе всем святым, чтобы ему удалось перевернуть машину до следующей вспышки, Новак схватился за штурвал и положил самолет на правое крыло.

Сигара медленно соскользнула по стенке кабины и наконец замерла у ног Кэнтрела.

Самолет снова летел в нормальном положении. Кэнтрел, все еще не в силах из-за кашля произнести ни слова, поднял сигару и подал ее Новаку — красноречивый жест, говоривший больше, чем любые слова.

В течение последующих двадцати ужасных минут «Буффало» кидало из стороны в сторону, бросало вверх и вниз ветром силой двести миль в час: корневые части его крыльев стонали от немыслимых нагрузок.

Но вот наконец метеорологический радар показал, что они находятся в нескольких минутах пути от эпицентра урагана. И Кэнтрел воскликнул:

— Уф, по крайней мере, мы нашли этот «глаз»! Будем молить бога, чтобы он был как раз над островом Гиппократа!

И хотя магнитный компас показывал, что как сам ураган, так и самолет сильно уклонились от курса и находятся посреди Атлантического океана, с того момента как молния попала в самолет, ни один из пилотов приборам больше не верил.

Новак переключил радар на режим «карта», и вскоре на экране появилась мозаика белых пятнышек.

— Пожалуй, нам повезло, — сказал он, сравнивая изображение на экране с картой, которую держал в руках. — Сейчас мы пролетаем над цепочкой островов между Малым Абако и Большой Багамой.

— Похоже, что да, — отозвался Кэнтрел, переводя взгляд с экрана на карту и обратно. — Давай-ка попробуем еще разок включить радиокомпас. Может, поймаем сигналы радиомаяка из Фрипорта…

Однако ничего, кроме разрядов статического электричества, Новак не услышал, только стрелка прибора закачалась влево и вправо, точно пьяная.

— Черт побери! — выругался Кэнтрел, беря микрофон. Он поднес его ко рту и нажал на кнопку. — Генерал Экланд, примерно через пять минут мы сделаем первый заход над зоной высадки десанта. Так что приготовьтесь. Но будьте осторожны, — предупредил он, — мы еще не вышли из зоны болтанки.

Горизонт начал постепенно светлеть, затем вокруг снова потемнело, а потом опять начало светлеть. Самолет, то ныряя вниз, то подпрыгивая вверх, летел над горизонтальными клочьями облаков, сквозь которые пробивались бледные солнечные лучи. Внезапно все облака куда-то исчезли и болтанка прекратилась. Словно кончилась выматывающая душу езда по «американским горам».

31

Новак думал: ничто не способно затмить зрелище, которое предстало перед ним, когда самолет впервые приблизился к «Хильде». Но то, что он увидел сейчас, внушало поистине благоговейный ужас.

Самолет находился как бы в гигантском колодце — причем таком глубоком, что Новак, даже задрав голову и вплотную прижавшись лицом к лобовому стеклу, с трудом мог увидеть кусочек синего неба вверху.

А Кэнтрел был поглощен тем, что происходило под ними. Остров, появившийся на границе эпицентра урагана, даже отдаленно не напоминал тот макет, который им показывали на инструктаже, и поэтому Кэнтрел вначале даже не понял, что это такое. На острове не осталось ни единого дерева или кустика, никаких следов морского причала. Исчезли и домики обслуживающего персонала, и панели солнечных батарей, и столбы вдоль береговой линии. От больницы, если только это действительно была она, осталась лишь пустая коробка. Казалось, под напором воды и ветра изменилась даже сама форма острова: верхний слой почвы был смыт, и обнажился залегавший в глубине известняк, а низина в северной оконечности острова, которую летчики, делавшие аэрофотосъемку, прозвали «Собачьей головой», полностью исчезла. Неподалеку от берега, почти не видная из-за стволов поваленных деревьев, лежала на боку затонувшая грузовая шхуна.

Кэнтрел потянулся, чтобы достать одну из фотографий острова, сделанных с самолета, и тут дверь в кабину распахнулась, вошел Экланд. Он был в парашютном комбинезоне защитного цвета, на голове — шлем. На груди и на спине висели парашютные ранцы.

— Что вы на это скажете? — спросил Кэнтрел, наклоняя самолет влево, чтобы Экланд мог лучше рассмотреть то, что находилось внизу. — Это остров Гиппократа или нет? Мне бы чертовски не хотелось высадить вас не в том месте!

— Я думаю, что это он, — ответил Экланд, наклоняясь через плечо Кэнтрела, чтобы сравнить вид, открывшийся внизу, с фотографией. — Посмотрите, вон там направо, это не здание лаборатории?

Новак выключил освещение в кабине и тоже нагнулся к окну.

— По-моему, это тот самый остров. Да, точно, остров Гиппократа. Вон там под всем этим мусором виднеется вертолетная площадка.

— Я думаю, ты прав. — Кэнтрел снова выровнял самолет и обернулся к Экланду. — Кстати, прошу прощения за тряску, — сказал он. — Как там десантники, в порядке?

— Хотя все приняли перед полетом таблетки, многих тошнило. Но прыгать будут все, за исключением, может быть, двух человек. Ими сейчас занимаются медики.

Еще в процессе подготовки к полету в деталях была обсуждена высадка. Экланд сам должен был решить, будут они прыгать с бреющего полета или с большой высоты затяжным прыжком.

Очень скоро он убедился, что, если прыгать с бреющего полета, формулу скорости рассчитать несложно: если половину скорости самолета умножить на время, которое требуется для того, чтобы десантники покинули самолет, это даст представление об их рассеивании при посадке. Даже если десантники будут прыгать не мешкая ни секунды, один за другим, их разбросает по всему острову и они не смогут составить эффективную боевую единицу, причем не исключено, что первый и последний вообще опустятся над морем.

Существовала и еще одна, более сложная проблема, которую необходимо было учесть. В оперативном уставе войск специального назначения говорится, что «при прыжках с парашютом в горной местности (1840 м и выше) необходимо, по возможности, выбирать места, покрытые мягким снегом или травянистой растительностью. В связи с тем, что парашютный спуск в таких районах совершается с большей скоростью, желательно совершать прыжки на поверхность, находящуюся на уровне моря или около этого уровня».

И хотя самая высокая точка острова Гиппократа находилась над уровнем моря не более чем на сорок футов, эксперты из Национальной лаборатории по изучению ураганов предсказали, что в эпицентре урагана «Хильда» барометрическое давление будет приблизительно в половину ниже нормального.

Это означало, что десантники будут приземляться на парашютах с такой же скоростью, как если бы они опускались на гору высотой в девять тысяч футов. Каждый парашютист, приземляющийся на твердую поверхность, окажется просто счастливчиком, если не сломает себе ногу, а то и обе.

Поэтому, чтобы дать десантникам возможность приземлиться компактной группой и маневрировать при приземлении, выбирая более мягкую почву, остановились на затяжных прыжках. Снабженные хорошо управляемыми высотными парашютами, а также специальными высотомерами, учитывающими возможные перепады давления при спуске, обутые в специальные башмаки, гасящие силу удара о землю, десантники совершат прыжок на высоте десять тысяч футов и, достигнув в свободном падении высоты в две тысячи футов, раскроют парашюты.

Такая тактика имела определенные преимущества: с того момента, когда десантники покинут самолет, и до того, как они раскроют парашюты, их не увидят с земли. Когда же раскроются парашюты, им потребуется менее двух минут, чтобы опуститься на землю, и тут уж они сумеют постоять за себя.

После того как Новак подтвердил, что и высота и скорость самолета соответствуют запланированным, Экланд вернулся в салон.

В салоне ощущался резкий запах рвоты и пота. Большинство десантников уже поднялись со своих мест и проверяли крепление всех застежек и крючков.

Экланд направился к медикам, занимавшимся двумя десантниками, которых укачало сильнее остальных. Один из них лежал на полу с кислородной маской на лице. Другой — майор с гладко выбритой головой, напоминающей бильярдный шар, — сидел рядом.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Экланд.

— Мне кажется, все в порядке, — ответил майор, стараясь говорить как можно бодрее.

— Будете прыгать?

Майор кивнул.

Люк для прыжков приоткрылся, и в самолет ворвался холодный воздух.

— Вы уверены? — громко спросил Экланд, стараясь перекричать шум моторов.

Ослепленный внезапным светом, майор отвернулся.

— Уверен, уверен! — крикнул он в ответ.

Экланд вопросительно взглянул на медиков, но те только пожали плечами.

Рев моторов немного стих, и в динамиках раздался голос Новака, сообщавшего, что они будут над заданной точкой через три минуты.

Люк открылся полностью, и Экланд вместе с майором и десантником, к шлему которого была прикреплена кинокамера, подошли поближе и заняли свои места рядом с сержантом — старшим в команде.

— Две минуты до расчетной точки, — прозвучал голос из динамика.

Экланд чуть-чуть ослабил ремни парашютных ранцев и спустил на глаза защитные очки.

— Минута до расчетной точки!

Через открытый люк Экланду была хорошо видна лежащая на боку грузовая шхуна.

Голос в динамике начал отсчет секунд:

— Девять, восемь, семь…

Сигнальные огни из красных стали зелеными.

— Шесть, пять, четыре…

Экланд сделал глубокий вдох и весь напрягся.

— Три, два… один!

— Пошел! — закричал старший.

Экланд нырнул в люк, и его подхватил свистящий поток воздуха. Комбинезон трепетал на ветру. Экланд развел в стороны руки и ноги, придав телу форму креста, и прогнул спину, чтобы стабилизировать центр тяжести. Он падал вниз, словно огромная хищная птица, внимательно глядя сквозь очки вниз, пытаясь обнаружить какие-либо признаки жизни.

Майор прыгнул далеко не так безукоризненно. Как только он встал со своего места, ноги у него начали дрожать и кожа покрылась холодным липким потом. Подойдя к люку и встав в затылок Экланду, он вдруг почувствовал, что почти теряет сознание, и, когда Новак отсчитывал последние секунды, майор решил не прыгать, несмотря на то что после Экланда он старший по званию в этом подразделении.

Если с ним что-то случится при приземлении, он не только не окажет помощи в бою, но и будет в тягость всей группе. Так что лучше остаться в самолете, решил он про себя: у него хватит дел и когда «Буффало» приземлится на острове.

Майор хотел было сказать об этом Экланду, но тут прозвучал приказ прыгать.

Как только Экланд исчез в люке, сержант повернулся к майору.

— Пошел!

Майор медлил.

— Пошел! — закричал старший по команде и, решив, что майор в последний момент испугался, с силой толкнул его в спину.

В ту же секунду майор почувствовал, что валится вниз. Он увидел удаляющуюся нижнюю часть фюзеляжа, а еще через секунду — море.

Майор забарахтался, тщетно пытаясь стабилизировать тело в свободном падении. Но чем больше он предпринимал усилий, тем быстрее вращалось его тело.

Продолжая свободное падение футах в тридцати левее майора, Экланд вдруг заметил какой-то темный предмет, стремительно пронесшийся мимо. Экланд принял его за контейнер с оборудованием, который сбросили почему-то слишком рано. Потом все понял.

— Дергай за кольцо! — крикнул он. — Дергай кольцо!

Но все было уже бесполезно. Если майор и слышал Экланда, к этому времени он уже настолько потерял ориентировку, что не знал, где искать спасительное кольцо.

И тогда Экланд решил, что в данной ситуации единственно возможное догнать падающего майора и открыть его парашют.

Наклонив корпус вправо, Экланд свел вместе пятки и чуть отставил назад руки, придав телу форму ласточки. Скорость падения стала расти. Чем ближе подводил он руки к телу, тем больше становилась скорость падения.

Он поравнялся с майором и попытался обхватить его руками, но, несмотря на все старания, ему это не удалось — тело майора, продолжая вращаться, вырывалось из рук.

Земля приближалась с угрожающей быстротой, и Экланд понял, что еще несколько секунд, и ему самому уже будет поздно открывать парашют, даже если удастся открыть парашют майора.

Он сделал последнюю попытку, но все было тщетно. Поймать тело майора было все равно что поймать лопасть ветряной мельницы на сильном ветру.

Экланд снова выровнял положение своего тела и в последний раз с отчаянием взглянул на обреченного человека, летящего навстречу земле.

По иронии судьбы майор упал на землю, пролетев через то, что когда-то было крышей больницы. Поскольку он летел со скоростью экспресса, то пробил остатки перекрытия второго этажа и свалился прямо на стол в операционной. Огромная стая птиц, спрятавшихся здесь от урагана, с криками поднялась в воздух.

Обнаружив, что стрелка высотомера уже давно перешла в красную зону опасности, Экланд рванул кольцо. Предохранительная чека вылетела, парашютный ранец с шумом раскрылся, и над ним вырос купол парашюта.

Экланд взглянул вниз и тут только понял, что, пытаясь спасти майора, он очень далеко отклонился от курса. Он должен был опуститься в центре острова, а его отнесло в сторону моря, и сейчас он находился как раз над грузовой шхуной.

Крепко ухватившись за стропы, он развернул купол парашюта и начал планировать в сторону суши. Теперь он двигался в нужном направлении, однако скорость падения была слишком велика. Прямо перед собой он видел внизу зияющие пустоты здания больницы.

И тут он заметил взлетевших птиц. Их было очень много: цапли, чайки, альбатросы, вороны и еще какие-то, которых он издали не мог разобрать, казалось, они заполнили все воздушное пространство.

Еще через секунду он очутился в самой их гуще. Птицы пролетали мимо, сшибались с парашютом, пытались сесть на него. Десятки перепуганных пернатых тщетно пытались выбраться из-под купола парашюта.

Где-то глухо раздавались хлопки капсюлей-детонаторов приземляющихся на парашютах контейнеров с оборудованием; Экланд снова переключился на мысли о приземлении.

Ему бы хотелось миновать руины больницы и опуститься на площадке, где через несколько минут будут приземляться другие десантники. Но тут он заметил двух охранников, бежавших к нему, в руках одного из них сверкнул топор.

Чтобы не разбиться, упав в развалины больницы, и не быть зарубленным на площадке, он решил как можно быстрее направить парашют к земле, а не планировать.

Он ухватился за передние стропы и резко рванул их вниз, сократив объем купола. Теперь парашют уже не влекло вперед, и он сразу же пошел вниз. Земля стремительно неслась навстречу. Экланд едва успел упереться подбородком в грудь и расслабить колени, как рухнул на залитую дождем землю.

Упав на бок, он быстро нажал на курок отстегивающего устройства и, прежде чем купол парашюта опал, вскочил на ноги.

Еще мгновение, и было бы поздно. Первый из подбежавших охранников, темнокожий верзила, чьи пальцы были унизаны кольцами, — ринулся на него. Экланд быстро отступил в сторону и в тот момент, когда негр оказался совсем рядом, с силой ударил его ребром ладони по шее.

Негр растянулся в грязи, но в ту же секунду второй охранник — гигант с густой рыжей бородой — замахнулся на него топором. Экланд рухнул на колени, а когда топор со свистом пронесся над его головой, снова вскочил на ноги и изо всей силы ударил охранника головой в живот. Застонав от боли, охранник согнулся пополам и навалился всем телом на Экланда, но тот, схватив его за щиколотки, стремительно выпрямился и бросил через себя на землю. Охранник упал на спину. Экланд быстро повернулся и кованым носком ботинка нанес своему противнику сокрушительный удар в переносицу.

Экланд сдвинул очки вверх и вытер пот, заливавший глаза. После ожесточенной схватки в горячем разреженном воздухе он почувствовал, что сердце у него колотится, как рычажный молот. Он с трудом перевел дыхание и оглянулся, оценивая ситуацию.

Он попал в самую середину разоренной цветочной клумбы на краю лужайки, где скоро приземлится самолет. Сквозь горячую мглу, застилавшую глаза, он разглядел, что вся лужайка покрыта водой. Из воды торчали всевозможные обломки — кирпичи, доски, сучья, вырванные с корнем кусты, остатки разбитой мебели и какого-то медицинского оборудования. Здесь была даже перевернутая кверху днищем моторная лодка, выброшенная волной на берег, словно пучок водорослей.

Птицы, которых спугнул майор, упав в разрушенную больницу, постепенно успокоились: некоторые стояли, приглаживая свои взъерошенные перья, другие сидели поникшие, устало глядя на него.

К тому времени большинство десантников уже приземлились, и Экланд, схватив свой дробовик «ремингтон» 12-го калибра, поспешил к ним навстречу.

Птицы, оказавшиеся на его пути, лениво расправляли крылья и нехотя поднимались в воздух. Вспомнив свою первую встречу с ними, Экланд похолодел и остановился как вкопанный — самолету, помимо того что он должен будет приземлиться и взлететь на лужайке, напоминающей скорее мокрую губку, чем взлетно-посадочную полосу, придется дважды пересечь воздушное пространство, заполненное бесчисленным множеством птиц!

Никто, разумеется, не предполагал такой ситуации, тем не менее десантники получили указание: если по каким-либо причинам самолет не сможет приземлиться, десантная группа, пока над островом будет проходить хвост урагана, должна укрыться в здании лаборатории.

Экланд вытащил бинокль. Издали казалось, что лаборатория хорошо сохранилась, но сейчас, глядя в бинокль, Экланд увидел, что несколько тонких несущих опор разрушено и по всей наружной стене молнией пробежала трещина.

В молодые годы, когда он был артиллеристом, Экланд изучал сопротивление материалов — ему было ясно, что, как только над островом снова пронесется ветер со скоростью двести миль в час, здание лаборатории неминуемо рухнет и обломки его унесет штормовая волна.

— Брунелли, ко мне! — крикнул он радисту. Укрывшись за перевернутой моторкой, Экланд взял в руки микрофон и нажал кнопку передатчика. — Земля вызывает воздух.

Приемник ответил треском разрядов, затем послышался громкий голос Новака:

— Говорит воздух, слышу вас хорошо.

— Слышу вас очень хорошо, — отозвался Экланд. Мимо него с бензиновыми пилами пробежали два десантника, они начали расчищать лужайку. — Мы столкнулись с непредвиденной проблемой. Здесь полным-полно птиц.

— Повторите, что вы сказали!

— Повторяю: на острове множество птиц. Говорю по буквам: Пол, Тед…

— А, птиц! Вас понял. Как много?

— Тысячи! Не представляю, как вы сумеете приземлиться, здесь полным-полно этих тварей…

— Черт побери! — пробормотал Новак. — Земля, вы можете оказать нам помощь?

— Нет.

— У вас что, патронов мало? Перехожу на прием.

— Патронов хватает, да только птиц слишком много — мы тут проторчим до рождества.

— А слезоточивый газ не поможет?

— Под открытым небом? Без ветра? Практически безнадежно.

— Сумеете без нас продержаться? — спросил Новак.

— Не хотелось бы.

— У вас еще какие-то сложности?

Экланд не торопился отвечать, понимая, что, если он скажет летчикам, в каком состоянии находится здание лаборатории, они, рискуя жизнью, попытаются приземлиться, чтобы забрать группу.

— Ну, не темните! Расскажите все честно своей мамочке! — настаивал Новак.

— Мне кажется, что здание лаборатории вот-вот рухнет…

— Погодите минутку…

Экланд понимал, что Новак совещается с Кэнтрелом. Взмахнув рукой, он отогнал птиц, усевшихся на киле перевернутой лодки, и выглянул.

Десантники цепью продвигались вперед, перебегая от укрытия к укрытию, а тем временем капитан, который теперь был вторым по званию после Экланда, взяв мегафон, обратился к тем, кто засел в лаборатории: он призывал их выходить по одному, подняв руки над головой.

— Земля, я воздух! — внезапно заговорило радио. — Как только подадите сигнал, мы будем садиться. Будем снижаться на самой малой скорости, чтобы избежать серьезных повреждений. Как меня поняли?

Экланд вздохнул с облегчением.

— Вас понял.

— Эй, в каком состоянии посадочная площадка?

— Она под слоем воды толщиной с полдюйма…

— Прекрасно! — ответил Новак. — Как раз то, что нам нужно: птицы и покрытая водой площадка!

Экланд положил микрофон на аппарат, висевший на спине у радиста.

— Все, — сказал он. — Пошли.

Пригибаясь, они выскочили из укрытия и направились к десантникам. Когда они уже одолели половину открытого пространства, Экланд вдруг увидел вспышку в одной из амбразур рядом с дверью лаборатории.

Крикнув радисту, Экланд с разбегу упал на землю. Что-то с шумом шлепнулось в воду в нескольких ярдах перед ним, и в ту же секунду остальные десантники открыли огонь. Вспыхнуло оранжевое облако, и раздался оглушительный взрыв, взметнувший фонтан земли.

Комья еще падали на спину Экланда, когда он обернулся, чтобы взглянуть на радиста. Тот стоял на четвереньках и смотрел перед собой невидящим взглядом.

— Ты как, в порядке? — крикнул ему Экланд. Но едва он произнес эти слова, как из дырки в комбинезоне радиста хлынула кровь.

Выхватив индивидуальный пакет, Экланд пополз к раненому. Однако не успел до него добраться — пулеметная очередь пронеслась у него над головой и сразила радиста. Когда Экланд наконец подполз к нему, радист был мертв.

Стрельба из лаборатории почти прекратилась. Экланд, прижимая к себе громоздкий радиопередатчик, пробежал оставшуюся часть открытого пространства и упал рядом с капитаном Менински.

Кроме радиста, никто из десантников в перестрелке не пострадал, однако было неясно, какие потери понесли те, кто скрывался в здании лаборатории.

Менински снова поднял свой мегафон и обратился к невидимому противнику, предлагая сдаться. Ответа не последовало.

— Похоже, надо брать штурмом, — сказал капитан Экланду.

Офицеры армейской разведки, готовившие операцию «Охота на ведьму», послали запрос в фирму, которая устанавливала стальные скользящие двери с электронным управлением в здании лаборатории.

«Не тратьте времени понапрасну и не пытайтесь взорвать двери, — ответили им представители фирмы. — Взрывайте бетон вокруг дверей».

После испытаний, подтвердивших, что представители компании сказали правду, эксперты-взрывники снабдили штурмовую группу портативными магнитными минами, управляемыми по радио, — достаточно мощными, чтобы взорвать бетонированные дверные амбразуры.

Однако сейчас, находясь на расстоянии менее тридцати футов от здания, Экланд увидел, что фундамент осел и трещина, спускавшаяся от самой крыши с левой стороны, намного шире, чем показалось ему, когда он разглядывал здание в бинокль. В некоторых местах она была шириной с ладонь. Если подложить мины, есть опасность, что вместе с дверью рухнет и весь дом.

Но ведь Снэйт не собирался сдаваться, проникнуть же в здание через окна, плотно закрытые стальными жалюзи, нечего было и думать. Единственное, что оставалось, — это взорвать дверь. Здание, конечно, может рухнуть, но будь что будет…

— О'кей, капитан, — сказал Экланд, заряжая свой дробовик. — Вперед!

Менински поднес ко рту мегафон и повторил приказ. Двое десантников, которые уже заняли позицию у ступенек лестницы, начали надевать противогазы.

Как только они дали понять, что готовы, Менински скомандовал:

— Приготовиться к дымовой завесе! Три, два, один… Огонь!

Полдюжины гранат упали перед зданием и взорвались одновременно, окутав лабораторию густыми клубами зеленого дыма.

Под прикрытием дымовой завесы десантники в противогазах бросились к двери и на ощупь начали устанавливать мины.

Экланд слышал щелчки магнитных присосок мин, а затем топот башмаков десантников, сбегающих по лестнице. Как только они вынырнули из дымовой завесы и добежали до укрытия, Экланд отдал приказ взорвать мины.

Менински повернул ключ радиодетонатора — раздался мощный взрыв, на мгновение осветивший дымовую завесу, а затем разогнавший ее над головами десантников.

Экланд посмотрел на здание — половина стены отошла от другой, но не упала. Дверь тоже была на месте.

И вдруг он увидел, как дверь начала падать — сначала медленно, затем все быстрее. Она с грохотом рухнула на бетонную площадку, подмяв часть перил и взметнув столб пыли.

32

— Вперед! — крикнул капитан Менински. — Вперед, на штурм!

Экланд вскочил и, взбежав по ступенькам, скрылся в дверном проеме. Следом за ним ринулись остальные.

Прямо перед собой Экланд увидел каких-то людей, торопливо взбиравшихся по лестнице, ведущей на второй этаж.

— Стой! — закричал он, поднимая дробовик к плечу. — Стой, стрелять буду!

Выждав секунду, Экланд нажал спусковой крючок. На спине последнего из бегущих появилась цепочка рваных отверстий, эхо выстрелов раскатилось под сводами — человек, словно споткнувшись, упал. В то же мгновение капитан Менински еще раз выстрелил в упавшего: он увидел, как тот вытащил предохранительную чеку из ручной гранаты.

— Ложись! — крикнул капитан.

Десантники бросились на пол, граната взорвалась, от человека ничего не осталось.

Лампы замигали, потухли и снова зажглись. Несколько керамических плиток упало с потолка.

И тут словно что-то надломилось в остове здания. Картина внезапно сорвалась с гвоздя, все вокруг заполнил нарастающий грохот, здание задрожало.

Внезапно на пригнувшихся десантников рухнул потолок, обнажив переплетение водопроводных и вентиляционных труб. Громадный столб пыли взвился в воздух, и в это самое мгновение Экланд, ожидавший, что их вот-вот засыплет обломками, почувствовал, что пол оседает под ним.

Впечатление было такое, будто началось землетрясение. Сквозь низкий монотонный гул Экланд услышал звон бьющегося стекла и треск дерева.

Наконец гул затих, и на смену ему пришла жуткая тишина, нарушаемая лишь покашливанием людей и доносившимся откуда-то издалека шумом воды, бьющей из разорванных труб.

Экланд поднял голову и сквозь медленно оседавшую пыль увидел, что пол треснул по всей длине здания, одна его половина вздыбилась почти на целый фут над другой.

Оглушенный, покрытый пылью с головы до ног, Экланд с трудом встал и, пробравшись среди обломков к лестнице, стал осторожно подниматься по ступеням, залитым кровью. Следом за ним двинулся капитан с шестью десантниками.

Поднявшись на этаж выше, Экланд и его подразделение повернули направо, а капитан со своей группой — налево.

Экланд почти сразу наткнулся на огнеупорную дверь. Держа палец на спусковом крючке, он осторожно, боком приблизился к двери и с опаской заглянул в смотровое окошечко. Его взору открылся длинный мрачный коридор с множеством дверей, некоторые из них слетели с петель. Весь пол был засыпан обломками, а на перевернутой тележке сидела маленькая дрожащая обезьянка, которой каким-то образом удалось выбраться из вивария.

Экланд отнюдь не был человеком с больным воображением, но коридор этот, показалось ему, таил в себе такое безысходное уныние, что ему вдруг не захотелось идти туда.

— Опасность? — спросил кто-то за его спиной хриплым шепотом.

Экланд мотнул головой.

— Пошли!

Он толкнул плечом двустворчатую качающуюся дверь. Перепрыгнув на глазную ванночку, обезьянка обернулась и принялась наблюдать, как десантники молча встали по обе стороны от первой по коридору двери: Экланд и капрал с кувалдой в руках — слева, сержант по фамилии Флинн — справа.

Экланд осторожно нажал на ручку, но дверь не поддавалась. Упершись спиной в стену, Экланд поднял дробовик и кивнул.

Капрал поплевал на руки, размахнулся и со всего маху ударил кувалдой по замку. Дверь с грохотом распахнулась, обезьянка в испуге бросилась наутек.

Экланд и Флинн ворвались в комнату и замерли по обе стороны от входа.

В большой, ярко освещенной лаборатории пахло формальдегидом и эфиром.

Они были здесь не одни. В центре комнаты позади деревянного лабораторного стола, широко раскрыв от ужаса глаза, стояла очень хорошенькая белокурая девушка в голубом домашнем халате — Клэр Теннант. Позади нее был Ли Квинтрелл, который одной рукой зажимал ей рот, другой держал у ее виска автоматический револьвер. Слева и справа, пригнувшись, стояли Гинзел и Санчес. У каждого было по кольту. Один держал на прицеле Экланда, второй Флинна.

— Еще одно движение, и я пристрелю ее! — крикнул Квинтрелл. Он был бледен, и вообще вид у него был какой-то встрепанный. В очках недоставало одного стекла. — Бросайте оружие! Руки вверх!

Экланд рассмеялся.

— Послушай, ты! Знаешь, что будет, если ты сейчас выстрелишь? От твоих приятелей мокрое место останется. А тебе придется решать, кто тебя пришьет: я или он, — сказал Экланд, кивком показав на Флинна. — Ведь кто из нас уцелеет, тот тебя и пришьет. Поэтому я тебе советую: побереги-ка лучше свою шкуру и выходи из игры.

Квинтрелл начал тихонько пятиться к двери, ведущей в соседнюю комнату, таща за собой Клэр.

До момента вылета оставалось не более сорока пяти минут, и Экланд понимал, что у него уже нет времени, чтобы увещевать Квинтрелла. Нужно что-то предпринимать, и немедленно. Что, если они с Флинном попытаются убрать Гинзела и Санчеса? Сумеют они выстрелить первыми? Решится ли Квинтрелл убить девушку, при том что она ему нужна живая?

Пока он раздумывал, трое мужчин отступили к двери и сошлись вместе. Экланд понял: сделай он или Флинн хоть один выстрел, они неизбежно ранят Клэр.

Все еще держа Экланда под прицелом пистолета, Гинзел другой рукой повернул ручку двери, и Квинтрелл начал осторожно пятиться в полутемную комнату.

Но далеко ему уйти не удалось — сзади кто-то нанес ему сильный удар по ногам. Продолжая прижимать к себе Клэр, Квинтрелл рухнул навзничь. И в ту же секунду, прежде чем один из головорезов, прикрывавших отход Квинтрелла, успел выстрелить, Экланд разрядил свой дробовик. Заряд, круша частокол пробирок, стоявших на переднем столе, поразил Гинзела в грудь. Тот рухнул на полку с лабораторной посудой.

Санчес быстро повернулся и, выстрелив в Экланда, кинулся в укрытие. Его пуля еще не успела достичь цели, как Флинн сделал ответный выстрел. Стеклянный аквариум, полный белых мышей, разлетелся вдребезги. Санчес вскрикнул, красное пятно расплылось позади него на стене, но он продолжал бежать.

Флинн перезарядил дробовик и снова выстрелил. На сей раз заряд попал в цель. Руки Санчеса взметнулись к лицу; он свалился, угодив головой прямо в шкаф, где хранились ярко раскрашенные модели молекул, и затих.

Экланд и Флинн бросились в соседнюю комнату.

Квинтрелл лежал на полу. Вокруг его головы растекалась кровь, ноги конвульсивно подергивались. Над распростертым телом Квинтрелла стоял Майкл Фицпатрик. Одной ногой он наступил на автоматический револьвер, очевидно выпавший из рук Квинтрелла. Майкл был в пижамных брюках и больничных тапочках, его правое плечо было забинтовано. Рядом с ним, прижавшись лицом к его ноге, всхлипывая, сидела на полу Клэр. Фицпатрик, отшвырнув штатив капельницы, который он держал в руках, помог Клэр подняться.

— Бог мой! — сказал Фицпатрик, обнимая Клэр. — Я так рад вас видеть, ребята!

Десантники не могли прийти в себя от изумления.

— Постой, постой, — сказал Флинн, — мы же думали, что тебя убили!

Фицпатрик начал рассказывать свою историю, но Экланд перебил его:

— Извините, вы потом расскажете. Здание с минуты на минуту рухнет, как карточный домик. Надо спешить, — сказал он, заглядывая в полутемную соседнюю комнату. — А что там такое?

— Понятия не имею, — ответил Фицпатрик, взглянув через плечо. — Нас держали запертыми в конце коридора.

— А как же вы здесь оказались? — спросил Экланд, отступая, чтобы пропустить Флинна, который за ноги потащил Квинтрелла из комнаты.

— Когда после взрыва здание осело, дверь в мою комнату открылась сама по себе. Я вышел и стал разыскивать Клэр, увидел, что происходит, и… — Фицпатрик кивком указал на большую расщелину в стене коридора, — и вот проник сюда…

Включив портативную рацию, Экланд выслушал донесения командиров остальных подразделений. Те по очереди докладывали, какие части здания захвачены.

— Снэйта не обнаружили? — спросил Экланд, делая знак Флинну, чтобы тот отвел Фицпатрика и Клэр вниз.

— Мы арестовали его. Он здесь, в холле, у главного входа, — ответили ему по радио.

Приказав командирам групп выделить людей для расчистки лужайки, Экланд спрятал в карман портативную рацию и вошел в соседнюю комнату. Ветер заунывно выл, задувая в щель, через которую пролез Фицпатрик, и снова Экланд ощутил то безнадежное уныние, которое охватило его, когда он впервые заглянул в коридор через смотровое окошечко.

Как только глаза его освоились с полумраком, Экланд увидел, что вся комната заставлена большими цилиндрическими контейнерами, напоминавшими лежащие на боку бочки. Возле каждого стояли капельницы и еще какие-то приборы. Там что-то щелкало и жужжало, раздавались странные попискивающие сигналы.

Экланд включил фонарь. Пол был устлан осыпавшейся с потолка плиткой, бумагами, рентгеновскими снимками. И среди всего этого мусора рыскали десятки белых лабораторных мышей, — глаза их светились, попав в луч фонарика, будто светлячки.

Экланд осветил ближайший контейнер и почувствовал, что у него волосы зашевелились на голове. Внутри, как бы плавая на воздушной подушке, находилась молодая смуглая женщина. К ее телу были прикреплены электроды и какие-то трубки — очевидно, для подачи физиологических растворов и дренажа.

Вызвав к себе медика и фотографа, Экланд пошел дальше. В следующем контейнере находился еще один пациент, на этот раз — мужчина. Грудная полость его была вскрыта.

Экланд услышал приближающиеся шаги и оглянулся — это был Фицпатрик.

— Вот взгляните-ка сюда.

Фицпатрик подошел и заглянул в контейнер.

— Боже милостивый! — Лицо его исказилось гримасой отвращения.

— Что же они тут творили?

— Снэйт мне об этом ничего не говорил.

— Ничего?!

Фицпатрик отрицательно покачал головой.

— Наверно, только в фильмах ужасов злодеи совершают такое… — Фицпатрик нагнулся, чтобы получше рассмотреть при свете фонарика лежавшего в резервуаре человека. — Мне кажется, что ему сделали пересадку и сердца, и легких. Да, я почти уверен в этом. Вон, видите швы на трахее и аорте… — Сунув руку в резиновую перчатку, прикрепленную к стенке контейнера, Фицпатрик осторожно приподнял веко мужчины. Зрачок был расширен.

Луч фонарика обежал заставленную контейнерами комнату.

— Ну и что же прикажете со всем этим делать? — спросил Экланд с возмущением. — Мы ведь не можем увезти всех этих бедняг с собой…

Фицпатрик, нагнувшись, взглянул на осциллограф, стоявший рядом с контейнером, где находился мужчина.

— В этом нет необходимости, — ответил он, с минуту последив за световым импульсом на экране. — Судя по электроэнцефалограмме, он уже мертв.

— Мертв? — Экланд поймал лучом бьющееся сердце. — Но как же мертв, если…

Он не закончил, потому что увидел появившегося в дверях Флинна.

— Генерал, необходимо, чтобы вы сами взглянули… — произнес Флинн прерывающимся голосом.

Экланд и Фицпатрик вышли следом за ним. Пройдя лабораторию, они миновали длинный коридор, где гулял сквозняк и под ногами чавкала голубоватая пенящаяся жидкость — судя по запаху, дезинфицирующий раствор. Затем повернули за угол и увидели двух десантников, ожидавших их у дверей комнаты, над которой громко звенел сигнальный звонок.

Фицпатрик подошел к двери и заглянул в комнату. Сквозь пелену пыли он увидел множество стоявших рядами аппаратов, напоминающих комбинированные установки «искусственное сердце», «искусственное легкое» и «искусственная почка». Все это было засыпано сверху кусками бетона и штукатурки, искореженными деталями приборов для инфракрасного излучения. Фицпатрик отказывался верить собственным глазам: над каждой из установок находился сосуд, похожий на круглый аквариум, и в этом аквариуме плавало существо, похожее на худенькую обезьянку. Птицы, залетевшие в комнату через огромную пробоину в стене, клевали останки одной такой обезьянки, очевидно выпавшей из разбитого аквариума. Фицпатрик подошел поближе к одному из аквариумов и белым халатом, висевшим на стене, вытер пыль с его стеклянной поверхности.

Существо, которое издали он принял за обезьянку, на самом деле оказалось живым человеческим зародышем. Это был мальчик. Глаза его были закрыты, он плавал, словно в невесомости, в желтоватой жидкости, с дном сосуда его связывала длинная извивающаяся пуповина. Через тонкую кожицу просвечивали кровеносные сосуды, и весь он был покрыт пушком.

Отбросив в сторону халат, Фицпатрик начал внимательно рассматривать установку. Ворвавшийся в пробоину ветер захлопал дверьми во всем здании.

— Я думаю, — сказал Фицпатрик стоявшим у дверей десантникам, — это не что иное, как искусственная матка. — Он стал водить пальцем по стеклу. — Взгляните: вот кислородный прибор, вот экстрактор, автоанализатор, теплообменник, фильтр крови и колпачковая колонна. — Сняв с крючка на передней стенке установки какую-то книжечку, похожую на историю болезни, он начал листать ее. — Я, видимо, прав — здесь записи относительно питательных веществ, уровней рН и много еще всякого…

— Мне кажется, я где-то читал про итальянца, который якобы выращивал зародыши в пробирках, словно в искусственной матке, — сказал Флинн.

Фицпатрик кивнул.

— Петруччи. Его звали Даниеле Петруччи. Но он был эмбриолог. Я понимаю, что эмбриолога может заинтересовать выращивание зародыша в искусственных условиях, но ведь Снэйт — кардиохирург. Я не вижу никакой связи… Хотя, минуточку!.. Постойте, я, по-моему, догадался. Ну конечно, теперь мне все ясно!

Экланд прервал его и, указав Флинну на дверь, похожую на дверь банковского сейфа, сказал:

— Постарайтесь открыть ее. — Затем снова повернулся к Фицпатрику. — Так, я слушаю вас…

— Лет пять назад Снэйт попал в неприятную историю, связанную с идеей клонирования генетических двойников. Смысл ее заключался в том, чтобы использовать двойников как источник органов, которые не будут отторгаться организмом. Я думаю, в соседней комнате мы найдем людей, у которых все основные органы заменены чужими, взятыми из зародышей, выращенных из их же клеток.

— Все органы? — Экланд нахмурился. — Неужели кому-то нужно пересаживать все органы? И потом, зачем понадобилось вырезать у них половину ребер и потрошить живот?

— Очевидно, Снэйт использовал этих людей как подопытных кроликов. Другого объяснения я не нахожу. Ему это было нужно, чтобы наблюдать за работой органов после трансплантации.

— По-видимому, он хотел получить быстрые и точные результаты, — добавил Фицпатрик. — Это и был один из таких путей.

— Но ведь Снэйт не мясник, а медик! — возразил Экланд. — Как же может врач…

— Сделать то, что делал Снэйт? — Фицпатрик пожал плечами. — А разве не врачи проводили эксперименты на заключенных в концентрационных лагерях во время последней войны?..

— Согласен, но откуда Снэйт получает людей для своих опытов? — спросил Экланд, краешком глаза наблюдая за Флинном, который, ухватившись за ручку двери, открыл ее. — Ведь сейчас иные времена, и здесь не нацистская Германия.

— Возможно, в Индии, — предположил Фицпатрик, двинувшийся вместе с Экландом за Флинном. — Едва ли кто в Бомбее станет упорно разыскивать пропавшего без вести человека.

Они нагнали Флинна, когда тот светил карманным фонариком в глубину темной, очень холодной камеры. Прямо перед собой они увидели ряд стульев и панель управления, а позади нее — лабораторный стол из нержавеющей стали.

Флинн провел лучом фонарика вдоль стола, и они заметили над ним какой-то куб, напоминающий строительные леса. Что-то висело внутри этой конструкции, но луч фонарика, падая на сверкающие металлические детали, отсвечивал так, что ничего разобрать было нельзя.

И вдруг что-то совсем рядом пришло в движение, послышался звук, напоминающий царапанье когтей по твердой поверхности.

Флинн быстро перевел луч на пульт управления, и они увидели набор самописцев, которые вычерчивали неровные линии на ролике миллиметровки.

— Черт побери, кто их включил? — спросил Фицпатрик.

В ту же секунду задвигалось и несколько соседних самописцев.

— Чепуха какая-то, — сказал Фицпатрик. — Но как бы то ни было, они, очевидно, реагируют на свет и на звук человеческого голоса!

Флинн еще раз поднял вверх фонарик и осветил непонятный куб, но на этот раз под таким углом, чтобы металл не отсвечивал. Теперь они могли увидеть, что было внутри.

А внутри куба находилась человеческая голова, ее рот был закрыт пращевидной повязкой, обычно применяемой при травмах подбородка. Голова была отделена от шеи, все швы аккуратно заделаны, и из нее выходило множество разноцветных проводков и трубочек.

Один из наборов самописцев заработал энергичнее других, и вошедшие в комнату люди увидели, что глазные яблоки головы быстро задвигались из стороны в сторону под зашитыми веками.

Звук внезапно ожившего радиопередатчика заставил их вздрогнуть от неожиданности.

— Генерал, говорит Менински. Не могли бы вы подойти к западному крылу здания. Здесь какая-то чертовщина…

— У вас там чертовщина? — спросил Экланд, стараясь говорить спокойно. — Вы бы лучше посмотрели, что тут у нас творится!

— Что вы сказали? — переспросил капитан.

— Да ничего! Мы сейчас придем.

— Пересадка мозга? — сказал Экланд, торопливо шагая к западному крылу. — Мне казалось, что пересадка мозга — это пока лишь область научной фантастики…

— Возможно, пересадка мозга — это фантастика, — ответил Фицпатрик, — но не пересадка целой головы. Начиная с начала семидесятых годов нейрохирурги в Кливленде делали попытки пересаживать головы обезьянам. Конечно, они не приживались, но до момента отторжения функционировали абсолютно нормально. И тем не менее проблему отторжения можно разрешить, если пересадить голову на тело клона. В этом случае остается одна-единственная проблема — срастить спинной мозг. Вроде бы каким-то ученым это уже удалось.

— Не хотите ли вы сказать, что головы, находящиеся в той комнате, живые? Разве такое возможно? Ведь обезглавливание — испокон веков один из самых верных и молниеносных способов убийства.

— При обезглавливании умирает организм, потому что мозг лишается притока крови, — объяснил Фицпатрик. — Если же к голове продолжает поступать насыщенная кислородом кровь и питательные вещества, она может функционировать довольно долго. — И добавил: — У той головы, что мы видели, электроэнцефалограмма показывала наличие бета-волн — а мозг лишь тогда производит бета-волны, когда находится в рабочем состоянии, когда он «думает»…

Десантник из группы капитана Менински провел их по затопленному водой коридору к аквариуму, который был освещен солнцем, проникавшим сквозь трещину в потолке. Они увидели капитана, остановившегося на полпути между аквариумом и дверью.

— Ну и ну! — сказал он, когда Экланд со своими спутниками, шлепая по воде, подошли к нему. — Вы глазам своим не поверите, когда увидите, что здесь творится!

Прикрываясь от света руками, Экланд и Фицпатрик прильнули к холодному стеклу. Вначале они ничего не могли рассмотреть, кроме какого-то плавающего в воде мусора. Затем из репродукторов, находящихся над аквариумом, послышалось странное чириканье, и из темной толщи воды появилось невиданное существо.

Тело, напоминающее дельфина, только размером больше — с крупного моржа, — было покрыто гладкой, полупрозрачной кожей. С обеих сторон крупной головы виднелись по четыре жаберные щели. Большие, глубоко сидящие, точно у гориллы, глаза были на удивление осмысленными. Слегка вытянутая вперед морда поросла длинным жестким волосом и заканчивалась подвижными губами. Плечи и шея были покрыты густой черной растительностью — до трех дюймов длиной. Передние конечности были очень похожи на человеческие руки и оканчивались кистью с перепончатыми пальцами и отстоящим от них большим пальцем.

Оглядев собравшихся людей, существо исчезло в темноте аквариума, работая задними конечностями, как плавниками.

— Ну что скажете? — спросил Менински.

— А черт его знает! — Экланд взглянул на часы. — Еще минутки две, и нам пора уходить. Может, привести сюда Снэйта и допросить его?

Менински включил свою портативную рацию, и, пока он отдавал распоряжение, Экланд спросил Фицпатрика, что он думает по поводу их последнего открытия.

— Это создание похоже на химеру…

— На что?

— На гибрид человека и животного. По всей видимости, Снэйт или кто-то из его коллег разработал новейшие методы клеточной хирургии, которые позволяют клонировать генетических двойников. Сам по себе гибрид человека и животного — это не такой уж большой фокус, немало лет генетики успешно скрещивают клетки человека и животных… Весь вопрос заключается в том, не как это сделать, а для чего. Мне кажется, он старался вывести какое-то новое животное, которое обладало бы интеллектом человека, имело возможность общаться с человеком и производить, подобно человеку, различные манипуляции. Другими словами, некоего супердельфина. И если хорошенько подумать, то это не такая уж безумная идея. Две трети нашей планеты покрыты водой, и мы знаем, что мировой океан таит в себе неизведанные еще ресурсы полезных ископаемых, продуктов питания и энергии. Так что подобное существо может быть использовано как в экономике, так и в военном деле.

Менински, который вышел в коридор, чтобы встретить Снэйта, внезапно закричал:

— Сюда! Мы здесь!

Через минуту двое десантников втащили в комнату человека в разодранной дождевой накидке.

— Вот он, — сказал один из них, схватив человека за волосы и поворачивая лицом к свету. — Только едва ли вам удастся вытянуть из него хоть одно вразумительное слово. Похоже, что он вообще не понимает английского языка.

Как и у Снэйта, у человека было длинное костлявое лицо, орлиный нос и уши, лишенные мочек. И так же, как у Снэйта, широкие брови срослись на переносице. Однако волосы у него были темные, и на бледной коже — ни морщинки.

— Но это же не он! — воскликнул Фицпатрик.

Экланд бросил недоумевающий взгляд на охранников.

— Как не он? — Экланд боялся, как бы голос не выдал его растущего смятения. Расстегнув карман на одной из штанин своего комбинезона, он достал пластиковый пакет с фотографиями и, быстро перебрав их трясущимися пальцами, отыскал нужную и передал ее Фицпатрику. — Взгляните, вот же он! Это он — вне всякого сомнения!

— Но это старая фотография. Ей по меньшей мере лет пятнадцать.

— Единственная фотография Снэйта, которую нам удалось отыскать.

— Да, но Снэйт сейчас выглядит гораздо старше, он поседел…

— Так, может, он покрасил волосы…

Фицпатрик энергично покачал головой.

— Я же видел Снэйта, и я вам точно говорю, что этот человек не он! Снэйт по крайней мере лет на тридцать старше!

— Ну и не его сын, — буркнул Экланд. — У Снэйта нет детей. И, предвосхищая ваш вопрос, могу сказать, что у него нет и младшего брата.

— И все же это, скорее всего, его младший брат, — настаивал Фицпатрик. Он шагнул к незнакомцу и пальцем приподнял его верхнюю губу. — Видите, у него точно такая же щербинка между зубами. — И вдруг он замер, уставившись на Экланда. — Знаете, я все понял! Этот человек не сын и не брат Снэйта, это его клон! Бог мой, Снэйт произвел своего клонированного двойника! Вы знаете, почему он молчит? Просто никто не удосужился научить его говорить! Ведь это создание — не что иное, как набор запасных частей для Снэйта!.. Я вот что думаю: когда тело Снэйта стало бы совсем старым и немощным, он рассчитывал пересадить свою голову на тело этого несчастного!

33

— Земля, понял вас, — отозвался Кэнтрел, получив вызов на посадку. — Мы уж думали, вы о нас забыли!

Несмотря на то что десантники и их пленники расчищали залитую водой лужайку с помощью бензопил и взрывчатки, им потребовалось для этого намного больше времени, чем они ожидали.

Новак сделал последний круг и выровнял самолет для посадки. Прямо по курсу лежала затонувшая шхуна, за ней скалы, а дальше — расчищенная лужайка длиной 950 и шириной 40 футов. На дальнем ее конце, словно буфера вагона, поставленного в конце железнодорожного пути, возвышалось бетонное здание лаборатории.

Новак, безусловно, помнил о птицах, которые, заслышав шум самолета, начали взлетать, но это была не главная его забота. Если какая-нибудь из птиц не пробьет лобовое стекло или ее не засосет в воздухозаборник двигателя, он сумеет посадить самолет целым и невредимым. Но при мысли о том, что может случиться после приземления, его бросало в пот. Если скорость при посадке окажется чуть-чуть выше, чем требуется, или колеса коснутся лужайки на мгновение позже расчетного времени, или самолет начнет глиссировать, он неминуемо врежется в здание лаборатории. Максимум того, что в их силах (хотя это могло стоить жизни ему или Кэнтрелу), — это в последнюю секунду заглушить левый двигатель и сделать крутой левый поворот, чтобы осталась цела хоть часть здания, где могли бы укрыться десантники.

Новак опустил закрылки и шасси, убрал газ и потянул ручку управления на себя, так что самолет, задрав нос, едва не опрокидывался.

Как только они пролетели над шхуной, раздался сильный удар, и на лобовом стекле появилось пятно крови — о самолет разбилась первая птица. Еще через секунду другая птица стукнулась в лобовое стекло, за ней еще одна… По плексигласу поползли белые трещины.

Кэнтрел включил дворники, но от этого не стало легче — они только размазали кровь по стеклу.

Скоро самолет задрожал под градом ударявшихся в него птиц, и Новаку стоило немалого труда удерживать его в горизонтальном полете.

Посадку делать пришлось почти вслепую: Новак следовал указаниям Кэнтрела, который смотрел на землю в боковое стекло кабины. Как только Кэнтрел крикнул «давай!», Новак убрал газ и стал ждать касания. Правые колеса завибрировали в траве, подпрыгнули и снова опустились на землю, гоня перед собой волну, будто моторная лодка.

Новак взглянул на правое крыло и увидел, что конец его чиркает по поверхности воды, — так прыгает по волнам брошенный горизонтально гладкий камешек.

Оба пилота напряглись, ожидая, что сейчас крыло обломится.

Однако ничего подобного не произошло. Вместо этого самолет качнуло назад, и его левые колеса опустились на землю.

Здание лаборатории стремительно надвигалось, и Кэнтрел включил реверс тяги, а Новак пытался всеми способами затормозить самолет.

Но тут же ему пришлось отпустить тормоза, поскольку самолет начал скользить по мокрой траве.

Здание приближалось с каждой секундой, Новаку не оставалось ничего иного, как ждать: вдруг повезет и впереди окажется полоса сухого грунта.

Краешком глаза он увидел, что Кэнтрел протянул руку: если столкновение окажется неизбежным, он выключит левый двигатель.

Но вот прошли две самые томительные секунды в их жизни, они наконец оказались на сухом участке, и Новак снова что есть силы нажал на тормоза. Скорость стала быстро падать, и хотя птицы по-прежнему ударялись о самолет, они уже не разбивались насмерть.

Залитый кровью «Буффало» остановился перед самым зданием — места было ровно столько, чтобы развернуться на правом колесе на 180 градусов для взлета.

Экланд вбежал в здание, которое от вибрации двигателей скрипело, точно корабль в штормовую погоду. Фицпатрик и двое десантников тащили канистры с бензином, обнаруженные в помещении, где находился аварийный генератор.

В холле их ожидала странная картина — десять охранников, привязанные к стульям, сидели в ряд, на расстоянии шести футов друг от друга, лицом к открытой двери.

— Итак, — сказал Экланд, растирая натертые ремнями плечи, — кто из вас надумал рассказать мне все, о чем я попрошу?

Один из охранников начал было вопить о нарушении гражданских прав, остальные сидели молча.

— Пожалуйтесь своему конгрессмену, — посоветовал Экланд и, обернувшись, подал знак десантникам. Схватив канистры, те начали по очереди поливать бензином пол вокруг сидящих. Опорожнив одну канистру, они отбросили ее в сторону и принялись за вторую.

Как только с этим было покончено, Экланд скрутил жгут из бумаги и поджег его.

— Итак, даю вам ровно десять секунд, чтобы вы сказали, где находится Снэйт, — произнес он, возвращая зажигалку одному из десантников, — после этого я вас, сукины дети, поджарю.

Экланд сосчитал до десяти и, печально покачав головой, подошел к рыжебородому великану, который пытался зарубить его топором.

Бородач, окутанный парами бензина, отвернул от огня покрытое запекшейся кровью лицо.

— Ты что, сволочь, рехнулся? — выкрикнул он. — Где же он еще может прятаться? Только здесь, в здании…

— Я и сам знаю, что в здании, — ответил Экланд, поворачивая бумажный жгут так, чтобы он побыстрее разгорался. — Мне надо знать, где именно.

— Не знаю! Клянусь господом богом, не знаю!

Экланд отступил на шаг.

— Ну что ж, не хочешь по-моему, пусть будет по-твоему, — сказал он и в тот момент, когда в дверях появился Кэнтрел, кинул горящую бумагу под ноги пленнику.

Привязанный к стулу бородач рванулся и упал вместе со стулом в сторону от пламени. Тут остальные пленники хором стали кричать и громко ругаться.

Фицпатрик бросился вперед и затоптал горящую бумагу. Несмотря на общий гвалт, он что-то понял.

— Скорей, за мной! — крикнул он Экланду, взглянув на часы. — Мы еще успеем!

Не обращая внимания на увещевания Кэнтрела, требующего лететь немедленно, они, перепрыгивая через три ступеньки, взбежали по лестнице, промчались по коридору направо и снова очутились в комнате, где впервые встретились с Фицпатриком.

Взяв у Экланда фонарик, Фицпатрик быстро пошел вдоль круглых контейнеров, пока в предпоследнем не нашел того, кого искал, — голого мужчину с грудью, поросшей седыми волосами и забинтованной головой.

— Я уверен — это он!

Экланд пожал плечами.

— Ну что ж, коли так — будем действовать. — Схватив дробовик за ствол, он с размаху опустил приклад на верхнюю крышку контейнера.

По пластмассе поползли белые трещины, и мужчина в контейнере зашевелился. Следующим ударом Экланд пробил брешь в крышке контейнера, и человек быстро свернулся калачиком. Экланд обрушивал на крышку удар за ударом, пока она не разлетелась на куски. Мужчина в контейнере все это время извивался, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу.

Отбросив дробовик в сторону, Экланд вытащил мужчину из контейнера и сорвал бинты. Показавшееся из-под повязки лицо было бы точной копией физиономии того человека, которого они видели возле аквариума, если бы не морщины, делавшие его похожим на печеное яблоко, и пожелтевшие старческие зубы.

Тяжело дыша, Экланд взглянул на Фицпатрика.

— Это точно он?

— Он!

Вздохнув с облегчением, Экланд рывком поставил Снэйта на ноги и стал шарить по карманам в поисках наручников.

— Кстати, который сейчас час? — спросил он.

Фицпатрик осветил циферблат часов фонариком и поднес их к уху.

— Странно, — сказал он, не отрывая глаз от Снэйта. — У меня часы остановились…

34

Форрестол отогнул манжету шелковой рубашки и нажал на кнопку электронных часов.

— Черт побери, почему они так опаздывают? — сказал он с раздражением.

Было уже двадцать пять минут одиннадцатого, а предполагалось, что «Буффало» приземлится на военно-воздушной базе Хоумстэд около десяти. Однако не сам факт опоздания волновал министра юстиции и всех, кто находился вместе с ним на контрольно-диспетчерском пункте.

Форрестол вовсе и не рассчитывал, что «Буффало» прибудет точно по расписанию, словно пассажирский самолет: слишком много непредвиденных обстоятельств могло возникнуть. Эпицентр урагана мог оказаться над островом Гиппократа с опозданием, и фронт урагана мог быть шире, чем предполагали, и скорость меньше, поэтому у группы специального назначения могло оказаться больше времени в запасе…

И однако все с нетерпением ждали радиосигналов с «Буффало». Несмотря на многочисленные попытки, установить контакт с самолетом пока не удавалось. Не появлялся он и на экранах радиолокаторов.

Форрестол опустил руку в карман модного черного парижского пальто и снова взглянул на перечень дел, намеченных на сегодняшний день. Когда он успеет все провернуть, если уже сейчас ясно, что самолет безнадежно опаздывает?

Предполагалось, как только «Буффало» приземлится, Форрестол с группой опытных разведчиков побеседует с каждым из летчиков и со всеми участниками штурмовой группы. После того как станут известны все детали операции, они проинформируют президента, и с этой минуты начнется работа над окончательным текстом речи, с которой президент собирается выступить вечером по телевидению. Было подготовлено несколько вариантов президентской речи — в зависимости от того, насколько удачной окажется операция.

Если все пройдет хорошо, состоится краткая церемония, в ходе которой президент по телефону лично поздравит летчиков и командира штурмовой группы.

Наряду со всем этим необходимо было провести еще ряд мероприятий: карета «скорой помощи» отвезет Клэр Теннант в специально приготовленную для нее палату-люкс в госпитале на территории военной базы (куда к тому времени должны привезти и всех раненых), а Снэйта и других пленников без лишнего шума доставят в Главное управление полиции Майами, где им будет предъявлено официальное обвинение. После чего Форрестол вернется в Вашингтон на самолете со специально оборудованной фотолабораторией и комнатой для представителей прессы. За четыре полетных часа специалисты-фотографы из ФБР проявят и отпечатают снимки, сделанные в ходе операции и после нее, затем Форрестол и директор Международного агентства по связям отберут нужные снимки и вместе с детальным описанием хода операции передадут их представителям телеграфных агентств ровно в четверть восьмого по восточному времени, когда президент закончит свое выступление.

Форрестол жестом отказался от кофе и снова взглянул на часы. Тридцать пять минут одиннадцатого, а никаких вестей от «Буффало» по-прежнему нет.

И вдруг его перестало волновать, разбился самолет или нет; главное — где он мог упасть. И чем больше вариантов мысленно перебирал Форрестол, тем больше ему хотелось, чтобы самолет потерпел аварию на подлете к острову или на обратном пути.

Вскочив с места, Форрестол нетерпеливо заходил взад-вперед. Если бы точно знать, что самолет действительно разбился, — это была бы половина дела. Тогда он посоветовал бы президенту выступить с заранее подготовленной речью об энергетическом кризисе, сам же тем временем принял бы меры, чтобы вся эта история с операцией была забыта и похоронена.

— Боже мой! — завопил он. — Может кто-нибудь наконец сказать мне, что с ними случилось?

— Мы делаем все, что в наших силах, — отозвался командир базы полковник Гестлер.

— Делаете все, но вы же их не ищете!

— Ищем! — запротестовал Гестлер, показав рукой на экраны радаров. Как и все, кому приходилось иметь дело с Форрестолом, он с первого момента возненавидел его.

— Вы здесь сидите, а их надо искать там!

— Если вы хотите, чтобы мы начали поиски, то сейчас еще не время, — сказал Гестлер, отходя подальше от министра юстиции, чтобы заняться чем-то более полезным. — Пока ураган не ушел из этого района, начинать поиски бессмысленно.

Зазвонил один из телефонов в диспетчерской, и дежурный офицер снял трубку.

— Вас к телефону, господин генерал, — сказал он Форрестолу. — Господин президент вас просит.

Форрестол с недовольной миной выхватил трубку у офицера.

— Дела неважные, господин президент, я предпринимаю все возможное, но, к сожалению, не получаю здесь должной поддержки.

Пока Форрестол объяснялся с президентом, Гестлер подошел к другому телефону и набрал номер.

— Послушай, — начал он, стараясь говорить как можно тише и повернувшись спиной к министру юстиции. — Меня тут обвиняют во всех смертных грехах — ты знаешь, кто… Похоже, мы потеряли СЭМ-ноль-один. Боюсь, что это так. Хотелось бы, чтоб вы еще раз оповестили станции береговой охраны между Саванной и Сан-Хуаном, ладно? Да, я знаю, что Нью-Йорк уже просил их усилить наблюдение, но ты еще раз напомни: пусть держат ухо востро и не спят у локаторов. Хорошо?

Гестлер не успел еще повесить трубку, как услышал слова Форрестола:

— Вы не должны, господин президент, ни в чем винить себя. Нет, я не хочу сказать, что предупреждал вас. Хотя я, как вы знаете, не был сторонником этой операции. И тем не менее я не ожидал, что все так кончится. — Форрестол передал трубку дежурному офицеру и повернулся к Гестлеру. — Мне кажется, надо проинформировать Липпенкотта, — сказал он. Казалось, он уже забыл о своем предложении начать поиски самолета. — Кстати, где он сейчас?

Гестлер сказал, что Липпенкотт ждет в его кабинете. Форрестол кивнул.

— Я пойду к нему, минут на десять, не больше.

Когда Форрестол вошел в кабинет Гестлера, Липпенкотт стоял у окна и с отсутствующим видом глядел на исхлестанные дождем стояночные площадки и ангары. В прошлую ночь он плохо спал, лицо у него было бледное и осунувшееся.

Форрестол объяснил ему ситуацию теми же словами, что и президенту.

— Конечно, это вовсе не означает, — сказал он, — что мисс Теннант и мистер Фицпатрик — если предположить, что он добрался до острова, непременно погибли вместе с остальными. Возможно, штурмовая группа так и не долетела до острова.

— А сколько людей было в этой группе?

— Двадцать два человека, включая экипаж.

— М-да! — Лицо Липпенкотта вытянулось.

— Эд… простите, могу я называть вас Эдом? Как бы там ни было, мне хотелось бы поблагодарить вас за все ваши усилия.

Липпенкотт начал смущенно отнекиваться, уверяя, что он ничего особенного не сделал, но Форрестол не дал ему договорить.

— Нет, нет, вы сделали очень много, и позвольте мне сообщить вам, что президент вас также благодарит. Это вашими стараниями дело было сохранено в тайне, иначе президент никогда не смог бы начать операцию «Охота на ведьму».

— Если учесть результат, я уже начинаю жалеть, что так долго хранил все в тайне…

Форрестол кивнул с серьезным видом.

— Мне кажется, мы все сейчас немножко в этом раскаиваемся. Мне нужно было проявить большую настойчивость и отговорить президента от этого шага. И все же мы не должны винить ни себя, ни его. Принять подобное решение было совсем нелегко… — Внезапно лицо его просветлело, одной рукой он взял Липпенкотта за локоть, а другой торжественно и церемонно пожал ему руку. — Эд, я очень рад, что познакомился с вами, и, если я когда-нибудь смогу вам быть полезным, не стесняйтесь, звоните мне прямо в министерство.

— Ну, как дела? — строго спросил Форрестол, вернувшись на командно-диспетчерский пункт.

— Боюсь, ничего хорошего, — сумрачно ответил Гестлер. — Только что получено сообщение со станции береговой охраны в Майами. Капитан танкера, находящегося во Флоридском заливе, сообщил, что заметил на востоке вспышку, похожую на взрыв самолета в воздухе. Конечно, это могла быть и молния, словом, пока мы не найдем обломков, подтверждающих эту версию, абсолютной уверенности у нас не будет… — Гестлер оборвал фразу на полуслове, его внимание привлекла суета, вдруг возникшая у одного из экранов. — Что там у вас? — крикнул он через всю комнату старшему по смене.

— Мы видим точку, это, скорее всего, СЭМ-ноль-один, — ответил тот. — Никого другого тут сейчас быть не может, ведь «Хильда» только что ушла из этих мест.

Форрестол быстро подошел к радару и, растолкав всех, встал рядом с оператором и старшим по смене.

— Ничего не вижу, — сказал он капризным тоном.

Старший дежурный офицер пояснил, что ураган создал сильные помехи и поэтому рассмотреть сигнал на экране нелегко.

— Точка была, — подтвердил он, — я сам видел…

— Но если это они, то почему они не отвечают на наши позывные?

— Возможно, передатчик вышел из строя, — ответил старший офицер. — Это вполне вероятно, особенно если в самолет попала молния. И компас тоже может быть поврежден. Вот почему они могли сбиться с курса…

Зазвонил телефон. Дежурный поднял трубку, некоторое время слушал молча, потом, прикрыв трубку рукой, сказал очень громко, чтобы слышали все находящиеся в комнате:

— Господа, это снова говорят со станции береговой охраны в Майами. Они только что обнаружили СЭМ-ноль-один! Самолет летит на высоте пять тысяч футов. Похоже, один из двигателей у них заглох… но в остальном…

Слова дежурного потонули в хоре радостных возгласов.

35

Президент рассматривал фотографии, которые директор Международного агентства по связям доставил с военно-воздушной базы Эндрюс.

— Так вот каков этот доктор Снэйт, — сказал президент, глядя на фотографию угрюмого босого человека, накрытого одеялом. — А что, он и в самом деле похож на вампира!

На следующей фотографии был изображен молодой человек, стоявший в обнимку с красивой девушкой в домашнем халате. Глаза девушки были полны слез, и тем не менее вся она светилась счастьем.

— А это, видимо, Клэр Теннант, — сказал президент. — Что за парень рядом с ней?

— Это ее дружок, Майкл Фицпатрик.

— Я, кстати, все собирался спросить: что случилось с этим отчаянным малым?

— Да уж чего только ему не пришлось пережить! — не скрывая восхищения, произнес директор. — Вы знаете, господин президент, этому Фицпатрику почти удалась его сумасшедшая затея. Он высадился на берег, вытащил Снэйта и его темнокожую любовницу из постели и под дулом пистолета повел их на вертолетную площадку…

— Но мне сказали, что его пистолет нашли на яхте?

— Все правильно. После того как охранники схватили Фицпатрика, они вернули все его вещи на яхту, чтобы создать впечатление, будто он не высаживался на остров. Когда они еще были на вилле, — продолжал директор, — Снэйт приказал освободить Клэр и подготовить к полету вертолет. Но когда понял, что Фицпатрик намеревается и его увезти с собой в Майами, он заявил, что вертолет будет немедленно сбит… Иначе говоря, Снэйт предпочел мгновенную смерть мучительному ожиданию в камере смертников.

— И это серьезно? — спросил президент.

— Фицпатрик решил, что вполне серьезно, особенно после того, как он заметил в руках у охранников установки для запуска зенитных ракет «земля-воздух».

— И что же Фицпатрик?

— Он, конечно, понимал, что, если он отпустит Снэйта, присутствие темнокожей девицы на борту не остановит охранников и вертолет будет сбит. Поэтому он предложил следующий план: вертолет со Снэйтом, его любовницей и Клэр, у которой будет в руках пистолет, полетит в Абако, там они высадят Снэйта, и вертолет направится дальше, в Майами. А когда Снэйт живой и невредимый доберется до острова Гиппократа, Фицпатрика обменяют на темнокожую красавицу. Такова в общих чертах была идея.

— Ну что ж, идея неплохая, — сказал президент. — Что же помешало ее выполнить?

— Когда Клэр привели на вертолетную площадку и она увидела Фицпатрика, она вырвалась из рук стражников и бросилась к нему.

— Ну и ну! — воскликнул президент.

Директор пожал плечами.

— Конечно, это была глупость с ее стороны. Однако я не могу винить бедную девочку: она, вероятно, не поняла, что происходит, да и потом, с того места, где находилась Клэр, она не могла видеть, что Фицпатрик держит пистолет у виска Снэйта. Он кричал ей, чтобы она не приближалась, но Клэр не слышала его из-за шума винта… А стражники только и ждали этого момента. Один из них повалил Снэйта подножкой по известному приему из американского футбола, а другой влепил Фицпатрику заряд из карабина в плечо.

— М-да, история… — сказал президент, рассматривая фотографию Фицпатрика и Клэр на расстоянии вытянутой руки. — А знаете что… Пока вы мне все это рассказывали, я подумал… эта фотография… — Он повернул снимок так, чтобы остальные могли его видеть. — Для среднего американца одна эта фотография послужит достаточно серьезным оправданием операции «Охота на ведьму». В конце концов… ведь вся операция и проводилась ради них, верно?

Директор Международного агентства по связям не мог не согласиться.

— С определенной точки зрения нам даже повезло, — сказал он. — Девушка просто красотка. И вместе с этим молодым человеком они выглядят прелестной парой. Да и ваш командир штурмовой группы словно сошел с рекламы сигарет «Мальборо»…

— Я смотрю, у вас второй пилот — негр? — заметил пресс-секретарь президента. — Жалко, конечно, что не негритянка, но, я понимаю, нельзя, чтобы все было как по заказу.

Президент протянул фотографию пресс-секретарю.

— А ведь было бы очень неплохо, если б эта фотография стояла на столике рядом, когда я буду выступать по телевизору. Ее даже можно использовать как телевизионную заставку. Вам идея понятна?

Президент взглянул на себя в маленькое зеркальце гримерши. Очень удачная идея — надеть белую рубашку с расстегнутым воротничком и белую кофту толстой вязки, подумал он. Такой костюм создает неофициальную атмосферу, а белый цвет, помимо того что хорошо оттеняет загар, — символ добра и справедливости.

— Где ее лучше поместить, сэр? — спросил главный распорядитель, держа в руках фотографию Фицпатрика и Клэр, вставленную в рамку.

— Поставьте вот здесь, — ответил президент, указав на столик возле кресла, в котором он будет сидеть во время выступления. — Надеюсь, она не заслонит книги? — Президент очень гордился своей репутацией страстного книголюба.

Один из операторов заверил, что книжные полки будут хорошо видны телезрителям.

— Только, пожалуйста, не трогайте фотографию во время передачи, — предупредил он. — Иначе блик пойдет в камеру.

Дверь библиотеки открылась, и личная секретарша президента стала пробираться к нему через нагромождение софитов и телекамер.

— Только что прибыл министр юстиции, — объявила она.

Президент расплылся в ослепительной улыбке.

— Прекрасно! — За последние сутки он несколько раз разговаривал с Форрестолом по телефону и рассчитывал, что тот появится намного позже. — Зовите его сюда.

— Он сказал, что хотел бы поговорить с вами наедине, господин президент.

— Что-нибудь случилось?

Секретарша оглянулась, чтобы убедиться, что их никто не слышит.

— Мне кажется, да.

Министр юстиции ждал президента в Овальном кабинете. Глубоко засунув руки в карманы своего длинного черного пальто, он стоял у балконной двери, выходящей в розарий.

— Хэнк! — радушно приветствовал его президент. — Хэнк, я очень рад вас видеть. Снимайте пальто. Сейчас вам принесут кофе.

Форрестол покачал головой.

— Сейчас не время, господин президент. Я только что разговаривал со Шнайдером, который находится в Майами…

— Со Шнайдером? Кто такой Шнайдер?

— Президент Академии наук! — объяснил Форрестол, раздраженный тем, что глава государства не помнит этой фамилии. — Если вы припоминаете, он был одним из экспертов, занимавшихся изучением вещественных доказательств на месте… Перейдем прямо к делу: Шнайдера очень беспокоит реакция общественности, когда она узнает о деятельности Снэйта. Он считает, что в связи с растущей в стране тягой к иррациональному обнародование всех фактов может вызвать такую мощную волну выступлений, что нам придется свернуть программу научных исследований.

Президент был явно озадачен.

— Простите, Хэнк, но я что-то не понимаю…

— Ну хорошо, только у нас, к сожалению, мало времени, — сказал Форрестол. — Так вот, за последние годы все больше людей — я имею в виду обыкновенных средних американцев, а не каких-нибудь там хиппи и прочих ненормальных — стало с каким-то параноическим предубеждением относиться к научным исследованиям. Например, они считают, что ядерные реакторы — это какие-то монстры в духе Франкенштейна, а вовсе не источники дешевой энергии в эпоху, когда иссякают ресурсы природного топлива. Генная инженерия, по их мнению, представляет собой опасность для здоровья человека, а совсем не важный инструмент в поисках средств для борьбы с раком; автоматизация им видится как угроза их благосостоянию; инсектициды…

Президент поднял руки, сдаваясь.

— Все понял, но при чем здесь Снэйт?

— Я как раз подхожу к этому моменту. Снэйт — ученый. И ему почти удалось осуществить то, чего всегда страшился обыватель, считая, что рано или поздно ученые до этого дойдут: начнут пересаживать мозг, выращивать в пробирке зародышей, выводить клоны, гибриды человека и животного… — Он сделал паузу. — Есть и еще одно обстоятельство: Шнайдер опасается, что, когда здание лаборатории рухнуло, некоторые из мутантов могли попасть в море. А если это произошло и если эти существа обладают способностью размножаться, мы можем столкнуться с проблемой, аналогичной проблеме пчел-убийц, только в десять тысяч раз более сложной.

Президент пожал плечами.

— Пускай этим займется флот и начнет операцию по розыску и уничтожению этих существ.

— Флот этим уже занимается. Но не в том дело, — продолжал Форрестол. — Подумайте, если Снэйту удалось провести все эти опыты на одном из Багамских островов, то чего могут достичь ученые в Массачусетском, Стэнфордском, Калифорнийском и Корнеллском университетах…

— Хэнк! — захихикал президент. — Хэнк, а может, Снэйту удались его эксперименты именно потому, что он не работал в Калифорнийском технологическом институте или в Корнелле!

— Это все прекрасно, но попробуйте-ка объяснить это людям, которые начнут пикетировать университеты и научные учреждения, работающие на оборону. Но это еще не самое страшное. Советники Шнайдера полагают, что, как только уляжется шум, связанный с этой историей, мы столкнемся с доселе неведомыми нам настроениями, которые охватят страну и перевернут вверх дном всю нашу жизнь.

— Не понимаю вас, — отрезал президент.

Форрестол на секунду умолк, обдумывая, с чего начать.

— Мы проводим определенную программу здравоохранения, не так ли? Тогда зададим себе вопрос: что произойдет со всей этой программой, если люди узнают о существовании технологии, с помощью которой можно выращивать человеческие органы, не отторгающиеся организмом? Представляю, что тогда начнется! Каждый бездельник, который вздумает заменить какой-либо орган, будет требовать операции и вопить, что он имеет на это право! Господин президент, если мы начнем выращивать новое сердце для каждого, кто в нем нуждается — я говорю пока только о сердце, — придется делать сто тысяч трансплантаций в год! А помимо этого, еще пересадки почек — ведь сейчас в Соединенных Штатах заболеваниями почек страдают не менее девяти миллионов человек. А кроме того, еще печень, поджелудочная железа…

— Ну и что? Если все это необходимо людям и мы можем себе это позволить, почему бы этого не делать?

— А вы представляете себе, в какую сумму нам это влетит? — спросил Форрестол. — Господин президент, мы ведь говорим о беспрецедентном уровне медицинской техники. Предположим, что в рамках нашей программы здравоохранения мы сумеем обеспечить пересадку органов, но ведь это будет стоить государству сотни миллиардов долларов в год. И еще одно: если даже мы сумеем выделить такие суммы, то простой экономический анализ показывает что подобная затея лишена здравого смысла. В условиях усиленной автоматизации производства у нас и так уже множество людей оказались лишними.

— Итак, вы хотите, — сказал президент, — чтобы я тормозил прогресс медицинской науки? Позвольте мне в свою очередь задать вам вопрос: а вы представляете себе, что было бы, если б кто-нибудь решил, что не следует делать людям прививки или давать антибиотики?

— Мы бы не столкнулись с проблемой перенаселения: ведь к концу следующего столетия мы будем жить как сельди в бочке! — Форрестол взял со стола плакетку, на которой был начертан лозунг Гарри Трумэна: «Здесь кончается волокита», и стал рассеянно похлопывать ею по ноге. — Не поймите меня превратно. Я вовсе не хочу сказать, что мы вообще не будем заниматься пересадкой органов по желанию больных, — продолжал он примирительным тоном. — Я лишь хочу сказать, что до поры до времени не следует об этом широко распространяться, пока у нас нет твердой уверенности, что мы сможем обеспечить такие операции всем желающим. Бог мой, нам и так хватает хлопот со всей этой программой здравоохранения!

— Так что же вы предлагаете?

— Попытаться договориться с адвокатом Снэйта. Скажем, мы снимаем обвинение в убийстве и вместо этого он признает себя виновным в совершении ряда мелких правонарушений, например таких, как нелегальная медицинская практика и уклонение от уплаты налогов.

Президент посмотрел на него как на сумасшедшего.

— Хэнк, с вами можно рехнуться! Мы посылаем наших людей на самолете в зону урагана, нарушаем суверенитет другой страны — и все лишь для того, чтобы кто-то предстал перед судом за уклонение от уплаты налогов?!

— Ну хорошо! — Форрестол пожал плечами. — Для полноты картины можно будет добавить, скажем, еще отказ от дачи показаний и насильственное похищение людей. Все равно для Снэйта это будет подарок по сравнению с обвинением в убийстве. А мы тогда можем не затрагивать тех аспектов дела, в которых мы не заинтересованы.

Президент покачал головой.

— Нет, так не пойдет! — мрачно произнес он. — С самого начала моя администрация действовала в открытую, и мы будем верны себе до конца.

— Господин президент, — нетерпеливо перебил его Форрестол. — Сейчас нам не до высокопарных фраз. Ситуация экстремальная, времени терять нельзя.

— Все равно вам не удастся подбить меня на манипуляции с правосудием. Черт побери, Хэнк, после того, что произошло с Никсоном, меня удивляет ваша позиция. Вы меня огорчаете. Крайне огорчаете.

— Это ваше последнее слово?

— Да, последнее!

С таким видом, будто он делает это с явной неохотой, Форрестол вытащил из кармана несколько листков бумаги и подал президенту.

— Тогда взгляните на это…

— Что это? — спросил президент, шагнув к письменному столу за очками.

— Список бывших пациентов Снэйта. Его только что передали по фототелеграфу из Майами.

Президент начал просматривать список.

— Черт побери! — захихикал он. — Интересно, что скажет председатель Национального комитета республиканской партии, когда узнает об этом.

— Читайте, читайте…

Президент с неподдельным интересом стал просматривать вторую страничку. Дойдя до половины, он поднял глаза.

— А кто этот человек, однофамилец моего брата?

— Господин президент, это и есть ваш брат. — Форрестол извлек из кармана свернутый в рулон фотоснимок и передал президенту. — Нам в руки попали видеопленки операций, проведенных Снэйтом. Он утверждает, будто снимал их на видеопленку для разработки методики трансплантаций, на самом же деле он просто хотел обезопасить себя. Я попросил наших людей в Майами прокрутить видеопленку, где снята операция, сделанная вашему брату, затем переснять и увеличить некоторые кадры и переслать их мне по фототелеграфу. Боюсь, что никаких сомнений в отношении того, кто был этот пациент, ни у кого не возникнет…

Несмотря на грим, нанесенный на лицо президента для выступления по телевизору, видно было, как он побелел.

— Но как же так? Когда он успел сделать эту операцию?

— Года два назад. Мы проверили по газетным сообщениям — газеты писали тогда, что ваш брат лег в больницу для «незначительной» хирургической операции.

— Правильно. Ему вырезали грыжу…

Форрестол покачал головой.

— Ему пересадили почку. Хотя вполне возможно, он и не знал, что донор был умерщвлен Снэйтом. Возможно, ваш брат просто считал, что покупает себе место под солнцем. Но если сейчас этот факт станет достоянием гласности, это погубит и его, и вас.

Президент обогнул письменный стол и подошел к окну. С минуту он стоял молча, уставившись на памятник Вашингтону сквозь зеленоватое пуленепроницаемое стекло. На улице быстро темнело, шел дождь. Не оборачиваясь, президент спросил:

— Если мы даже договоримся со Снэйтом, то как избежать гласности? Ведь уже слишком много людей знают о его операциях, верно?

— Не так уж много, если посчитать. Те, кто знакомился с вещественными доказательствами его дела, сами захотят, чтобы все было шито-крыто. Так что это не проблема. А если Снэйт будет осужден — неважно за что, — то и ФБР успокоится.

— Но ведь есть еще десантники! Как быть с ними?

— Только Экланд да еще три-четыре человека своими глазами видели все его художества, — ответил Форрестол. — Заставить их замолчать ничего не стоит.

Президент обернулся и посмотрел на него долгим взглядом.

— Я правильно понял, что́ вы имеете в виду?

— Очень жаль, господин президент, но мы не можем заниматься сантиментами в такой момент. Слишком многое поставлено на карту.

— Ну а как быть с Фицпатриком и Теннант? Ведь они, Хэнк, даже не американские граждане! Уж не думаете ли вы, что и их тоже надо заставить замолчать?

— С Фицпатриком все просто. Он уже мертв.

У президента отвисла челюсть.

— Не может быть!

— Формально мертв. Его объявили погибшим после того, как была обнаружена яхта. В память о нем даже отслужили молебен в какой-то церкви на Флит-стрит.

— Хэнк, но он наверняка уже куда-нибудь позвонил — каким-нибудь родственникам или в свою газету и сообщил, что жив и здоров.

Форрестол покачал головой.

— Всем лицам, связанным с этой операцией, запрещены какие-либо контакты с внешним миром до тех пор, пока в семь пятнадцать не закончится ваше выступление по телевидению. Мы решили предупредить таким образом утечку информации.

— Ну хорошо. Но ведь остается девушка. А как быть с ней?

— Мы можем попросить Тедди Кеннеди отвезти ее домой, — ответил Форрестол с легкой ухмылкой.

В глазах президента сверкнули огоньки гнева.

— Хэнк, подумайте, что вы говорите!

— Извините… — Форрестол продолжил свою мысль. — Может, вы сочтете, что я захожу слишком далеко, но что, если отдать ее Манчини?

— Отдать Манчини? Что за чушь вы несете?

— Понимаете, мы должны найти какой-то способ заставить этого сукина сына держать язык за зубами. Из-за этой истории со Снэйтом Манчини лишился двух миллионов, а пересадку ему так и не сделали. Если он узнает, что Снэйт отделался легким испугом, он подпрыгнет до потолка и тогда нам несдобровать!

— А почему бы и его не заставить замолчать?

Форрестол не уловил иронии в словах президента.

— Здесь все не так-то просто. Посудите сами: мы знаем, что сердце Клэр Теннант было специально подобрано для Манчини. Поэтому в обмен на обещание молчать мы отдадим ему сердце девушки — на блюдечке с голубой каемочкой и с пожеланием быстрейшего выздоровления. Мы даже, черт побери, можем все упростить, если дадим сообщение в печати, что на обратном пути с острова она разбила голову.

— Но, может быть, Снэйт вырастит ему новое сердце? Почему обязательно нужно сердце этой девушки?

— Ну, во-первых, Снэйт будет за решеткой. А во-вторых, если мы решили закрыть все щели, чтобы ничего не просочилось наружу насчет пересадок по желанию пациентов, то исключений не должно быть ни для кого.

— Минуточку… — сказал президент, приложив кончики пальцев к седеющим вискам. — Нет, я далек, бесконечно далек от мысли, что мы должны поступить так, как вы советуете, но если обстоятельства вынуждают нас прибегнуть к таким мерам, то почему бы не убрать Снэйта? Ведь если, черт побери, не будет Снэйта, то некого будет судить и все наши неприятности кончатся.

Форрестол покачал головой.

— Этот номер не пройдет. Разделаться со Снэйтом таким способом нам не удастся.

— Почему?

— По той же причине, по которой мы в середине семидесятых годов не смогли избавиться от Филипа Эйджи и Виктора Марчетти, когда они начали поливать грязью ЦРУ. Убери мы их тогда, мы бы слишком наследили. Вы представляете себе, какой поднимется шум, если Снэйт погибнет в то время, как он находится в руках полиции?

— А что начнется, если станет известно, что около дюжины наших главных свидетелей погибли?

— После убийства президента Кеннеди погибло в три раза больше свидетелей, но я что-то не припомню, чтобы это заставило правительство уйти в отставку!

Президент опустился в кресло перед письменным столом и закрыл лицо руками.

— Конечно, если сделать то, что я предлагаю, текст вашего выступления нужно еще раз тщательно отредактировать, — продолжал Форрестол, листая странички. — Но я думаю, что это нетрудно сделать, если вычеркнуть абзац, начинающийся словами «Выдающийся государственный деятель Бенджамин Дизраэли однажды сказал, что справедливость — это правда в действии» и так далее… до слов «вот почему министр юстиции Форрестол, действуя по согласованию со мной, сделал все необходимое, чтобы эти преступления не остались безнаказанными…» Смысл остается, но мы не расшифровываем, что это за преступления. — Форрестол бросил листки на письменный стол.

— Правда, теперь вам придется читать текст с листа, а не с телеподсказчика. И пожалуйста, не спешите, иначе вы закончите выступление раньше запланированного времени. В остальном проблем никаких не будет.

— Хорошо. Правда, прежний текст моей речи уже направлен в наши посольства, но, наверное, еще не поздно его отозвать. Мы сообщим, что после ознакомления с вещественными доказательствами мы были вынуждены сократить список обвинений, предъявленных Снэйту, чтобы сохранить ему жизнь. — Президент поднял голову. Казалось, за несколько минут он постарел на десять лет. — А сообщение для прессы? Как быть с ним?

— Я дал команду приостановить его, прежде чем отправиться сюда. — Форрестол взглянул на часы. — Ваше выступление начнется через шесть минут. Итак, что вы решили?

Президент с неохотой протянул руку к тексту выступления.

— Отметьте сокращения.

Форрестол облегченно вздохнул.

— Я знаю, господин президент, вам нелегко было принять такое решение. Но, поверьте мне, мы тщательно проанализировали ситуацию и пришли к единодушному мнению, что ее следует изменить и это единственный для нас путь.

— Погодите! — с возмущением остановил его президент. — Хорошенько зарубите себе на носу: я это делаю лишь для того, чтобы выиграть время время, которое необходимо нам, дабы выйти из создавшейся ситуации и предупредить смерть невинных людей.

На пульте селектора замигал огонек, и президент схватил трубку.

— Я слушаю.

Некоторое время он слушал молча, уставившись ничего не видящими, воспаленными глазами на министра юстиции, затем сказал:

— Скажите, что я сейчас приду. Да, и передайте, чтобы они убрали фотографию этой парочки, — добавил он. — Мне она не понадобится!