Побратимы Гора - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Джон Норман (Глава 3 Шест) #4

Глава 3 Шест

— Как она красива, — восхитился Кувигнака.

— Да, — не стал я отрицать очевидное.

У меня перехватило дыхание от невероятной красоты прежней мисс Миллисент Обри-Уэллс, когда-то дебютантки из Пенсильвании. Она была стройна и прекрасна. Она была прекрасна вся целиком, и каждая отдельная ее часть выглядела изящно, красиво и чувственно. Она была поистине женственна. Работорговец, что выбрал ее для гореанского ошейника, знал свое дело. Она была одета, и украшена, со всей красочностью, сверканием, варварским богатством, со всей внушительностью и блеском, со всей праздничностью, пригодной для пиров и танцев краснокожей женщины. Даже дочери вождей, такие как Блокету, дочь Вотонки, наверняка, позавидовали бы великолепию и блеску ее одеяния. Длинное платье из дубленой кожи табука было почти белым. Такими же, были ее узкие бриджи и мокасины. Вся одежда девушки была разрисована орнаментами, и украшена бахромой. Ее волосы, рыжие и сияющие на солнце, были заплетены в по моде краснокожих. Косы были перевязаны золотой проволокой. Ожерелья из раковин и бисера, мониста из золота и серебра, свисали с ее шеи. На запястьях, видимых из-под края рукавов платья, звенели серебряные браслеты. Глядя на нее, невозможно, было подумать, что она рабыня. Если бы не ее запястья связанные за спиной, и не две сделанных из сыромятной кожи веревки на шее, концы которых держали всадники, стоявшие по обеим сторонам от нее. И окончательно выдавал ее статус почти незаметный среди всего этого великолепного наряда, подпиравший ее подбородок расшитый бисером ошейник. Это был ошейник с узором и узлом Кэнки. Именно ему она, в конечном счете, и принадлежала.

— Это — Кансега, — прошептал мне Кувигнака, указывая на одинокого мужчину медленно ехавшего вперед, по направлению к группе деревьев на расстоянии нескольких сотен ярдов от нас.

Линии таких деревьев, в Прериях, часто отмечают, местоположение небольшого ручья или озерка, которые встречаются в этих землях. В данной местности подобные ручьи, обычно впадают в Нижнюю или по другому Южную Кайилу. Конечно в это время года, они представляют собой немного больше, чем тонкие струйки воды.

Действительно, сейчас, мужчина может пусть не везде, но перейти Южную Кайилу вброд. Позже, в Кантасави, многие небольшие ручьи полностью пересохнут, и даже главные реки, как Южная Кайила, будут казаться не более чем водоемами в старице реки. Тело Кансеги, прикрытое лишь бричклаутом и пучком перьев, было расписано магическими символами. В своей руке он нес длинный, оперенный магический жезл.

— Пять лучших групп были отобраны, — сказал Кувигнака.

— Кто они?

— Молодые парни, их больше сотни, их выбрали среди всех кланов, как только были замечены Пте, и посланы вперед несколько дней назад на поиски дерева.

— Я не совсем понимаю, — признался я.

— Это — соревнование. Они выстроены в линию. Первые пять юношей, которые ударят по дереву, их рукой, канхпи, копьем или палицей, получают куп.

— Кэнка или Хси участвуют в этом соревновании? — поинтересовался я.

— Нет. Они оба, в прошлом году, уже получили такой куп.

— Группа выдвигается, — заметил я.

— Следуем за ними, — скомандовал Кувигнака.

И мы пошли вслед за группой, в которой были верховые и пешие парни, следовавшей за Кансегой.

— Мне кажется, что Кансега очень важный мужчина, — предположил я.

— Он даже важнее, чем Ты можешь себе представить! В это время, во время празднеств, он отвечает за все стойбище. Мы слушаемся его. Мы выполняем то, что он говорит.

— Значит, получается, — сделал вывод я, — что в это время, он является вождем всех Кайила.

— На самом деле, я не думаю, что так оно и есть, — сказал Кувигнака, как будто что-то защищая. — Гражданские вожди, находясь в подчинении ему, в действительности не прекращают управлять племенем.

— Я вижу некоторое противоречие, — заметил я. — Все племя Кайила когда-либо имеет общего вождя?

— Да. Иногда, когда избирается военный вождь, — сказала Кувигнака. — В некотором смысле, тогда, он становится верховным вождем.

— Но военный вождь не может одновременно быть и гражданским вождем — допытывался я.

— Нет. Мы считаем, что лучше держать эти должности раздельными.

— Это интересно.

— Конечно, каждый из них может быть и военным и гражданским вождем, но только в разное время.

— Понятно.

— Бывает, что мужчина способен быть и тем и другим, но не одновременно.

— Я понял.

— И, вообще, мне кажется, что, это должен быть очень необычный мужчина, если он окажется способным к обеим ситуациям.

— Возможно.

— Это — слишком разные направления деятельности.

— Это, мне кажется, разумно, — согласился я с моим юным другом.

В этот момент мы, вместе с другими, перебрели через узкий, неглубокий ручей. Сквозь прозрачную воду я мог видеть каменистое дно. Южная Кайила, как и другие, более крупные реки в Прериях, в отличие от малых ручьев и речек, вследствие накопления ила, становится коричневой и непрозрачной.

На другой стороне ручья Кансега, и большинство его помощников, спешились, оставив своих кайил пастись в стороне.

Кансега, тем временем, начал медленный, рваный танец. Двое других, стоявших рядом, также отмеченные пучками перьев, встряхивая погремушки, присоединились к нему. Центром их танца, в котором шаманы раскачивались взад и вперед, в веерообразных движениях, было высокое дерево с белой корой. Кансега повторял движения странного танца, снова и снова, не выпуская из рук своего магического жезла.

— Это, то самое дерево, — наконец провозгласил верховный шаман.

— Оно высокое и прямое, — поддержали его два товарища, отбивая мотив погремушками. Эту фразу, повторяли многие мужчины вокруг нас.

Виньела, со связанными за спиной руками и с веревками на шее, в праздничном наряде, стояла рядом и смотрела за разворачивающимся ритуалом.

На коре выбранного дерева, я мог видеть следы, оставленные различным оружием. Возможно два или три дня назад, их оставили краснокожие юноши, первыми достигшие этого места, в их погоне за купами.

— Это, то самое дерево! — внезапно закричал Кансега, и, подскочив к дереву, ударил его своим магическим жезлом.

— Оно высокое и прямое! — закричали два его помощника, изгибаясь в танце. Их крик тут же подхватили остальные дикари, включая моего друга Кувигнаку.

Двое мужчин подбежали к Виньеле, развязали ей руки, и толкнули ее вперед так, что веревки все еще привязанные к ее шее натянулись. В руки ей вложили однолезвийный топор на длинной рукоятке. Это было не оружие, а обычный ремесленный инструмент с тупым обухом для забивания нагелей, колышков или клиньев. Топор был явно тяжел для нее.

— Ты не должен быть здесь, — предупредил один из мужчин Кувигнаку. — Это не место для свободных женщин.

— Я — мужчина, — Кувигнака.

Мужчина пожал плечами.

Я осмотрелся. Вокруг действительно не было ни одной женщины, за исключением прекрасной Виньелы, которая под руководством Кансеги уже начала подрубать дерево у самого комля.

Меня заинтересовал вопрос, почему сюда не допустили свободных женщин. Я подозревал, что вскоре здесь должно было произойти нечто такое, что могло быть расценено как неподходяще для их чувств.

Виньела, тем временем, продолжала врубаться в дерево.

В действительности, это дерево не было таким уж большим, что-то около двадцати пяти — тридцати футов высотой, и приблизительно восемь — десять дюймов в диаметре. Его тонкий длинный ствол напоминал шест. Мужчина, подобным инструментом, срубил бы это деревце практически мгновенно. Вот только Виньела не была ни мужчиной, ни дровосеком. Она была всего лишь красивой и слабой рабыней. Девушка держала ручку топору широко расставленными руками, из-за чего замах получался коротким, а удары слабыми. Кансега и другие, что интересно, несмотря на то, что она была рабыней, были терпеливы к ней. Безусловно, ей было тяжело, но ей хватило здравого смысла не просить об отдыхе. Ожерелья и украшения, что на нее надели, тряслись и мерцали в свете солнечных лучей, издавая тонкие звуки при каждом ударе тяжелого топора. Подозреваю, что это был первый раз в ее жизни, когда в ее руках оказалось такое орудие труда. Признаться, я не уверен, что дебютантки в Пенсильвании часто используются для подобной работы. Впрочем, это касается и гореанских рабынь, но совсем по другой причине.

Я заметил, Кэнку сидящего верхом на кайиле. Скорее всего, он приехал из стойбища только что. Усталая рабыня с веревками на шее жалобно посмотрела на своего хозяина, но тот указал ей, что надо продолжить работу.

Через некоторое время послышался легкий треск, и после еще нескольких ударов, раздался звук, сначала ломающейся древесины, потом шелест веток и наконец удар ствола дерева о землю. Рабыня ударила топором еще пять раз, перерубая последние волокна, связывавшие дерево с корнями, и освобожденный комель подскочил примерно на один ярд над землей.

Со стороны мужчин послышался одобрительный гул. У тяжело дышащей Виньелы забрали топор, и веревками, привязанными к шее, ее оттянули назад, где приказали опуститься на колени, и держать ноги плотно сжатыми вместе. Двое мужчин дали слабину веревкам из сыромятной кожи, но по-прежнему держали их зажатыми в кулаках.

— И что дальше? — спросил я Кувигнаку.

— Смотри, — отмахнулся тот.

Несколько мужчин под командой все того же Кансеги начали обрубать ветки и удалять кору со срубленного дерева. Два коротких сука оставили, один приблизительно в восемнадцати футах от комля, а другой в двадцати трех. Если учесть, что для ритуала шест вкапывается в землю на глубину приблизительно семи или восьми футов, то эти развилки окажутся на высоте, соответственно, десяти и пятнадцати футов над поверхностью.

Тонкий ствол дерева лишенный веток и коры, теперь превратился в длинный, гладкий белый шест с двумя торчащими в стороны сучками. Его комель уложили на импровизированные козлы высотой около ярда, сделанные из отрубленных ветвей того же дерева. К месту действия принесли глиняный горшок с красной краской, и снова подвели девушку. Именно она — рабыня, должна раскрасить шест и объявить его Кайилой.

Краска должна была наноситься на поверхность шеста кистью, сделанной из пучка тонких стеблей ковыля сложенных пополам и стянутых кожаным шнурком. Пигмент краски, вероятно, был получен из переработанной земли или глины, содержащей окиси железа, или же вывариванием корней каких-либо деревьев.

Виньела — нарядная, красивая, утонченная, рыжеволосая, бледнолицая рабыня, направляемая Кансегой — верховным шаманом летнего стойбища всего племени Кайил, старательно и с испугом в глазах нанесла первый мазок красной краской на верхней части шеста.

— Это — Кайила, — хором запели многие мужчины вокруг, как только она закончила первое кольцо. Когда она красила, шест все время проворачивали на козлах. Закончив с первым кольцом, Виньела продолжила свою работу, тщательно нанося краску алой кистью в следующем месте указанном шаманом.

— Это — Кайила, — еще дважды повторил хор дикарей в конце каждого прохода.

Теперь работа была закончена, на шесте появились три красных кольца. Краску и кисть забрали. Виньелу вновь оттащили веревками, привязанными к шее, и поставили на колени.

Три алых полосы контрастно выделялись на белом шесте. Такие алые полосы числом от одной до пяти, обычно используются воинами племени Кайила, чтобы пометить свое оружие, в особенности копья и стрелы. К этим общим меткам, добавляются личные символы, или рисунки, свойственные каждому клану, и отдельному воину. Таким образом, по стреле можно идентифицировать не только племя, но и клан, и даже воина выпустившего стрелу.

Кстати, за Кайилами в Прериях, закрепилось название — «племя головорезов». Среди многих племен краснокожих, и даже среди самих Кайил, именно так и интерпретируют эти алые полосы — как следы ножевых разрезов. Тем не менее, я знавал многих из Кайил, отрицавших подобную версию значения этих меток.

Они обращали мое внимание на тот факт, что сами Кайилы между собой крайне редко называют себя головорезами. Они считают себя Кайилами, или народом Кайил. А еще они напомнили мне, что горло перерезают одним движением, и, следовательно, полоса была бы одна и она была бы изогнутая. Истинное происхождение этих меток, как мне кажется, потеряно в веках. Кстати, в большинстве случаев используется три полосы. Так что можно предположить об их первоначальном магическом значении. Как известно, цифра три часто считается волшебной и приносящей удачу. Конечно, нельзя отрицать и версии фаллического происхождения, связанной с триединой природой мужских гениталий.

Эти три полосы, каждая, из которых приблизительно четыре — пять дюймов шириной, и примерно на таком же расстояниями друг от друга, были нарисованы таким образом, что нижнее кольцо было приблизительно в семи с половиной — восьми с половиной футах с низа шеста. Это значит, что если шест вкопать в землю, то все кольца будут в видимы в нижней части, а верхнее, окажется чуть ниже пояса мужчины.

— Это — Кайила! — продолжали скандировать мужчины.

Наконец веревки с шеи Виньелы сняли, и, я было решил, что ее часть церемонии была завершена, но внезапно девушка закричала от ужаса.

Я напрягался.

— Не вмешивайся, — предупредил Кувигнака.

Руки мужчин вцепились в украшения и одежды девушки. С нее мгновенно сдернули мокасины, и узкие бриджи были удалены, золотая проволока державшая прическу развязана, а ее косы были быстро и ловко расплетены. Серебряные браслеты сдернули с запястий, нарядное платье отлетело в сторону. Всего несколько мгновений и она уже стояла окруженная мужчинами на коленях абсолютно голая, не считая ошейника Кэнки. Ее колени были плотно сжаты, распущенные волосы сияли на солнце, прикрывая ее спину, неестественно белую на фоне стоявших рядом мужчин. Теперь стало заметно, что перед тем как ее нарядить в праздничные одежды, валявшиеся неподалеку, она была тщательно вымыта, подстрижена и ухожена, как если бы она была призовой кайилой.

— А она довольно красива, — заметил Кувигнака.

— Да, — не мог не согласиться я.

Девушка, всхлипывая, стояла на коленях. Две сделанных из сыромятной кожи веревки, вновь, оказались на ее горле, чуть ниже ошейника Кэнки.

— Что они собираются с ней делать теперь? — поинтересовался я.

— Смотри, — отмахнулся юноша.

— Ой, — испуганно вскрикнула девушка, когда один из мужчин, стоявший позади, бросил в нее пыль. — О! — зарыдала она, после того как еще двое мужчин, стоявших перед девушкой, швырнули в нее по пригоршне пыли каждый. Она закрыла глаза и отпрянула. Тем временем Кансега присел перед ней, держа в руке неглубокий туес с какой-то черной пастоподобной массой. Виньела вздрогнула, когда шаман взял немного черной массы на палец и провел им по ее щеке. Он сделал по три темных линии на обеих щеках, шириной в палец каждая. Возможно, эти полосы также символизировали народ Кайил. За тем он нанес подобные линии и на других местах ее тела, так что получились симметричные пятна на руках, спине, грудях, животе, ягодицах, икрах и на внутренней поверхности ее бедер.

Девушка испуганно смотрела на шамана, все время пока он делал свое дело. Закончив наносить полосы, Кансега встал прямо перед ней.

Теперь она стояла на коленях у его ног, испуганно глядя на колдуна снизу вверх, с по-прежнему крепко сжатыми бедрами. Позади рабыни стояли двое дикарей с хлыстами в руках. Она пока не видела их и не догадывалась об их присутствии.

Я улыбнулся. Мне показалось, что понял то, что собирались сделать мужчины.

— Ох! — вскрикнула девушка, от неожиданности, когда Кансега внезапно, пинком ноги, принудил ее широко расставить колени. Теперь она, впервые за этот день, стояла на коленях как настоящая рабыня, не смея свести ног.

Внезапно, двое мужчин стоявших сзади сильно ударили ее хлыстами по спине, и прежде чем Виньела смогла сделать что-либо большее, чем вскрикнуть, ее вздернули на ноги, и двумя веревками потащили вперед, к середине шеста, комлем лежавшего на козлах, а вершиной упиравшегося прямо в землю.

Кансега молча, указал на шест, возле которого она теперь стояла, на трясущихся ногах, так что если бы не веревки, поддерживающие ее за шею, то, наверное, она бы просто осела на землю.

Она изумленно и не понимающе смотрела на шамана. Хлысты поднялись, и вновь опустились на ее спину. Удары были нешуточные, и она закричала от боли.

Кансега снова указал на шест.

Кажется, Виньела сообразила, что от нее требуется, и, опустив голову, обхватив шест своими маленькими руками, смиренно поцеловала его.

— Да, — кивнул Кансега, поощряя ее. — Да.

Виньела снова, уже смелее, поцеловала шест.

— Да, — поощрил ее Кансега.

Помощники шамана, стоявшие позади Виньелы, начали ритмично встряхивать свои погремушки, задавая ее ритм. Вскоре к ним присоединился высокий и пронзительный свист, полученный из свистков, сделанных из крыльевых костей птицы Херлит. Следом зазвучал маленький барабан. Его четкие, акцентированные удары, тонко, но четко, разъяснили беспомощной и прекрасной танцовщице последовательность ее движений.

— Это — Кайила, — скандировали мужчины.

Виньела танцевала. Ее волосы и ее тело покрывала пыль. Черные жирные полосы на ее щеках и теле отмечали ее как собственность Кайил. Она больше не была блистательной красавицей. Теперь она была всего лишь грязной рабыней, низким животным, дешевой и малополезной вещью, которой, тем не менее, разрешили, по милости Кайил, как женщине другого народа, попытаться ублажить шест.

Я улыбнулся.

Ну, разве это не было подходящим? Разве это не было ее предназначением, ее как рабыни?

Виньела, продолжая танцевать, целовала и ласкала шест, терлась об него, и при этом потихоньку смещалась в сторону Кансеги, иногда направляемая веревками на ее шее.

Я легонько присвистнул себе под нос.

— Ах, — восхищенно вздохнул Кувингнака.

— Это — Кайила! — скандировали дикари.

— Я думаю, что шест удовлетворен, — усмехнулся я.

— Я думаю, что даже скала была бы удовлетворена, — признал Кувигнака.

— Даже не сомневаюсь.

Помощники верховного шамана веревками потащили Виньелу от шеста. Но она, изо всех сил сопротивляясь, вцепилась в шест и продолжала целовать его и облизывать.

— Это — Кайила! — хором пели мужчины.

— Это — Кайила! — вторил им Кувигнака.

Казалось внезапная метаморфоза, проявленная в танце, произошла с Виньелой.

— Она, возбудилась, — заметил мой друг.

— Да. Это заметно, — согласился я.

Теперь она начала своим танцем показывать беспомощность своей неволи, своего подчинения, своего рабства. Этот танец беспомощного рабства, казалось, появился из самых глубин ее собственного Я. Веревки тянули ее прочь от шеста, все дальше и дальше, но девушка, корчась от боли и удушья, изо всех сил пыталась дотянуться до него. Постепенно, шаг за шагом, ей позволили вновь приблизиться, и дотянуться руками до объекта ее страсти. Теперь она оседлала шест, и ее танец страсти на коленях, на животе и на спине, состоящий из выгибаний и объятий продолжался.

Я присмотрелся к Кэнке. Он сидел верхом на кайила всего в нескольких ярдах от меня. Он приехал без седла. Это обычное дело, при коротких поездках по деревне, или для выездки кайилы. Элегантность и престиж седла, в таком случае никому не интересен. Да и просто нет смысла тратить время на оседлывание животного. Воин, с сияющими глазами, наблюдал, как танцевала Виньела. Он знал, что именно он ее владелец.

Виньела уже стояла на коленях на шесте и сгибалась назад, пока ее волосы не коснулись земли. Затем она охватила его ногами. Она беспомощно поднималась и опускалась на шесте, извилась на нем, это было похоже, как если бы она была прикована к нему цепью. Она, то внезапно переворачивалась, и ложилась на шест животом, охватив его бедрами, то отталкивалась руками, то вдруг бросалась на ствол и прижимая к нему голову и плечи. Ее рыжие волосы рассыпались вокруг гладкой, белой древесины. Ее губы, снова и снова, прижимались к шесту в беспомощных поцелуях.

— А она довольно хороша, как рабыня, — заметил Кувигнака.

— Да, — согласился я.

— Она ведь никогда этому не обучалась, не так ли? — спросил парень.

— Понятия не имею, — ответил я.

Честно говоря, я сомневался, что дебютантки от высшего общества могли бы попросить обучить их и танцам страсти рабынь.

— Это заложено в женщине, — предположил Кувигнака.

— Мне тоже так кажется, — согласился я с моим юным другом.

Это казалось мне более чем вероятным по многим причинам, имеющим отношение к сексуальной селекции, в частности такие способности, по крайней мере, в открытых сообществах, могут быть генетически закодированы. Способности эти могут быть культивированы, так же, как такие свойства как цвет волос и глаз. Это очевидно из данных этологии — науки о поведении людей и животных. Приобретение женщиной навыков эротического танца, кстати, так же, как и лингвистические навыки ребенка, представляет собой необычайно крутой график обучения. Это означает, что зачатки способностей к такому танцу, готовность к этому, как и способность к быстрому и эффективному овладению языком у детей, генетически закодированы. Пол и природа человека, вовсе не должны противоречить биологии.

— Превосходно, — выдохнул Кувигнака.

— Да, — подтвердил я.

Виньела беспомощно и возбужденно, своим танцем, показывала почтение к большому шесту, бывшему символом, ее владельцев — мужчин.

— Смотри, — сказал Кувигнака.

— Да, — восхитился я. — Да!

Теперь-то я отлично понимал, почему свободных женщин нельзя было допускать к подобному представлению — танцу рабыни. Насколько ужаснуло бы, насколько шокировало бы их оно. Пусть уж лучше, они не знают, что подобное вообще может существовать. Пусть уж, такие танцы, такие зрелища останутся маленькой тайной между Господином и его рабыней. Как же разъярены, как разгневаны, были бы свободные гореанки, увидев, насколько прекрасна, насколько возбуждающе желанна, может быть другая женщина, в тысячи раз прекраснее и желаннее, чем все они вместе взятые. Ну как они могли бы конкурировать с ней, с той, кто была ничем, презренной рабыней, с той, кем действительно владеют, и кто принадлежит мужчинам без каких-либо прав и компромиссов?

Я наслаждался танцем Виньелы.

Несложно было заметить, с какой почти безумной злобой свободные женщины ревновали к рабыням, и как они необузданно и глубоко ненавидели их. Надо ли удивляться, насколько рабыни, беспомощные в своих ошейниках, боялись и страшились свободных женщин.

— Рабыня танцует просто замечательно, — признал Кувигнака.

— Да, бесподобно.

Конечно, с точки зрения дикарей, Виньела своим танцем, выражала не только личное рабство, в котором, без сомнения, она находилась, но символизм танца, его смысл, в том, что женщины врагов были не более, чем рабынями Кайил. Впрочем, я не сомневался, что у Пересмешников, Желтых Ножей, и других народов, точно также, могли быть подобные церемонии, на которых, так или иначе, могла присутствовать подобная танцовщица, с той лишь разницей, что она была бы женщиной другого народа, не исключено даже, что и девушкой похищенной из племени Кайил. Что до меня, то я видел символичность танца Виньелы, в образе намного более глубоком, чем просто национальные особенности. Я видел символичность, являющуюся, одной из самых глубоких и всеобъемлющих тем природы господства и подчинения. Как мне показалось в танце Виньелы, проявлялась слава жизни и естественный порядок природы. Она танцем показывала свое подчинение могуществу мужчин и исполнение требований ее собственной женственности. Она танцевала свое желание принадлежать, чувствовать страсть, отдаваться мужчине, свою безоговорочную капитуляцию перед его властью, свою жажду служить, любить и быть любимой.

— Это — Кайила! — скандировали мужчины.

— Это — Кайила! — во весь голос кричала Кувигнака.

Наконец, тяжело дышавшую от напряжения танца и возбуждения Виньелу оттянули назад, к основанию шеста, лежавшему на козлах, и там поставили на колени. Двое мужчин, натянули сыромятные веревки, привязанные к шее девушки, и поставили на них ноги, вынуждая девушку склонить голову. Затем дикари усилили нажим на веревки, и вынудили Виньелу опустить ее голову в грязь перед шестом. Я не думаю, что Виньела сама желала поднять голову, но теперь у нее это не получилось бы, даже если бы она сильно захотела. Ее шея надежно удерживалась в заданном положении. И как мне кажется, это было именно то, чего она жаждала. Это было то, что она предпочла для себя, принадлежать, служить и быть лишенной выбора.

Мужчины вокруг хлопали себя по бедрам, выражая свое одобрение. Музыка прекратилась. С шеи Виньелы сняли веревки, и она осторожно подняла голову, чтобы осмотреться. Казалось, что о ней все забыли. Ее одежда и драгоценности, собранные в узел, были привязаны к нижней развилке шеста. К верхней развилке на длинных шнурах обернутых вокруг ствола, привязали два лоскута кожи. Таким образом, как только шест будет вкопан посреди площадки для танцев, шнуры размотаются и оба объекта повиснут вдоль шеста. На одном лоскуте был изображен кайилиаук, на другом — мужчина с гипертрофированным, почти с руку длиной, торчащим фаллосом. Подобное весьма распространено в примитивном искусстве дикарей. А еще эти детали напомнили мне о магическом назначении шеста и предстоящего большого танца. Очевидно, что волшебство шеста и танца должны были повлиять на такие обстоятельства, как удача на охоте, изобилие и мужественность. Для краснокожих мир магии вполне реален.

— Тебе уже можно встать, — сказал Кувигнака Виньеле. Она, очевидно позабытая всеми, изумленно озираясь вокруг, поднялась с колен и пошла в сторону своего хозяина Кэнки, восседавшего верхом на кайиле. Мужчины отбросили козлы, опустили магический шест на землю и оплели его веревками. Затем, под предводительством Кансеги, державшего шаманский жезл и двух его помощников, речитативом повторявших какие-то заклинания, несколько запряженных кайил поволокли шест к стойбищу.

— Ты была очень красива, Виньела, — похвалил Кэнка.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она.

Он опустил руки вниз, подхватил свою рабыню и легко поднял ее на спину кайилы, посадив так, что обе ее ноги свешивались с левой стороны. Кэнка в данный момент был одет только в бричклаут и мокасины. На поясе висел нож в ножнах.

— Я очень грязная, — смущенно сказала девушка. — Вы же не захотите, прикасаться к моему телу.

Но он по-хозяйски прижал ее к себе, одной рукой обхватив за плечи, другой ниже бедер. Она казалась такой миниатюрной в его руках.

— Мне очень стыдно, — всхлипнула она, — как же я выглядела, что же я вытворяла!

Я помнил, что она была с Земли, с ее глупым, иррациональным, негативными реакциями, в значительной степени навязанными бесполыми безумцами. Насколько пагубными, ядовитыми и заразными могут быть ценности сумасшедших.

— А мне показалось, что во время танца, Ты не стыдилась, — усмехнулся Кэнка.

— Да, это так, — призналась девушка. — Такое впечатление, что это была не я, а кто-то другая. И эта другая была такой чувственной, бесстыдной, смелой и свободной.

— Свободной? — переспросил Кэнка, улыбаясь.

— Конечно, Господин знает, что любая женщина только став полностью рабыней, может быть действительно свободной.

Кэнка улыбнулся. С одной стороны, конечно, у рабыни вообще нет никакой свободы. Она не имеет никаких прав, и она в полной и абсолютной собственности ее Господина. Но с другой стороны, конечно, она также является и самой свободной от женщин.

— Я действительно больше не стыжусь, — призналась девушка.

— Я знаю, — улыбнулся Кэнка.

— Скорее я бесстыдно горда и счастлива.

— Молодец, — похвалил ее Кэнка. — Именно так и должно быть.

— Я — всего лишь рабыня.

— Это верно.

— И именно Ваш ошейник завязан на моей шее, Господин.

— Да, это так.

— Я — Ваша рабыня.

— Да.

— Я люблю Вас, Господин, — сказала она. — Возможно, Вы позаботитесь обо мне, хотя бы чуть-чуть?

— Возможно, — пообещал Кэнка.