Поцелуй навылет

29

Когда Фоби проснулась, Феликса рядом не было. Он оставил помятый льняной пиджак и пачку сигарет «Честерфильд», но быстрый осмотр комнаты показал, что все остальные следы его пребывания исчезли. Не было даже бутылки. Она опустилась на тонкую влажную от пота простыню, чувствуя огромное облегчение, и подождала, пока утихнет бешеный стук в висках.

Ее до сих пор трясло, но она уже могла ясно мыслить и воспринимать свет, звук, запах, тепло и прикосновения. Следовательно, она остро ощущала, что занавески были раздвинуты, в комнате пахло сигаретами Феликса, солнце поджаривало ее тело, словно она была выброшенным на песок моллюском, а талию безжалостно стягивал пояс халата. Еще она поняла, что в дверь ее комнаты яростно стучал хозяин, словно благонравная хозяйка мотеля в Брайтоне, которая намеревалась определить причину ритмичного скрипа пружин кровати.

Фоби попыталась нащупать часы на тумбочке у кровати. Затем она начала искать их на полу. Когда ее рот от перемены положения тела вместо слюны наполнился горькой желчью, она сдалась и прекратила поиски.

Сев на подушки, провела рукой по влажным волосам и чуть не поцарапала лицо браслетом. Часы были у нее на запястье. Она поднесла к глазам циферблат, прислушиваясь к тиканью, и осторожно открыла крышку.

Три часа пополудни.

— Мамзель! — кричал хозяин. Судя по доносящимся звукам, он колотил по двери не только руками, но и ногами. Он пришел не один. Фоби ясно различала скрежет когтей собаки по деревянной поверхности.

— По-моему, он хочет, чтобы ты заплатила за номер, — засмеялся Феликс, неторопливо отодвигая занавеску душа.

— Я решила, что ты ушел! — воскликнула она. Стук во входную дверь не прекращался.

— Если ты этого хочешь, то меня не будет через пять минут. — Феликс пожал плечами и отвернулся, чтобы взять старое, мятое полотенце Фоби, единственное, которое она взяла с собой. Оставляя мокрые отпечатки сморщенных ступней, он подошел к раковине, чтобы почистить зубы ее зубной щеткой.

После тщательного мытья его ярко-рыжие волосы немного посветлели и казались более естественными. Любой другой мужчина с таким цветом волос выглядел бы нелепо, но Феликса он делал лишь еще более мужественным и притягательным.

Заставляя себя думать о том, каким псевдовеликолепным он казался, по сравнению с грубой мужественностью небритого Дэна, от которого пахло чесноком, Фоби очень неохотно начала искать кошелек на кровати.

Замок уже расшатался и грозился выпасть, когда Фоби осторожно приоткрыла дверь не больше, чем на дюйм, и просунула в щель оставшиеся несколько франков, включая мелочь и пятьдесят сантимов, которые она стащила у Феликса. Затем она захлопнула дверь и прижалась к ней всем своим дрожащим телом, прислушиваясь к Феликсу, который шумно чистил зубы. Хозяин медленно удалялся.

К тому времени, как Феликс вошел в комнату, одетый в одни влажные от пара джинсы, вытирая губы ее смятым полотенцем, Фоби успела облачиться в черное асимметричное платье и тонкую футболку, вывернутую наизнанку. Стараясь не встречаться с ним взглядом, она искала в сумке трусики.

— Ты прекрасно выглядишь. — Феликс остановился напротив нее, выплевывая синие ворсинки полотенца, и широко улыбнулся.

Фоби очень захотелось, чтобы он не был таким физически безупречным. Когда она смотрела на него, он казался ей почти нереальным. Она придирчиво оглядела его, выискивая недостатки.

Феликс явно решил, что ее пристальный интерес был вызван желанием увидеть больше. Он лениво потянулся к ширинке.

— Что ты делаешь? — резко отпрянула Фоби.

Феликс улыбнулся такой великолепной, грязной и призывной улыбкой, что ей пришлось напоминать себе, что нужно продолжать дышать. Она с тревогой смотрела, как он начал расстегивать пуговицы.

— Эта всегда плохо расстегивается… — Он засмеялся. — Угадай с трех раз.

— Я думала, что ты только что их надел, — пролепетала она.

— Я следую твоему примеру. — Феликс явно собирался снять джинсы. — А теперь раздевайся.

— Что? — ее вспотевшая от волнения кожа прилипла к стеклу.

— Снимай одежду — только очень медленно, — а потом ложись в кровать. — Феликс молниеносно стянул джинсы.

— Классные ноги, — выдавила Фоби, умышленно не добавляя «все три». Она очень старалась не смотреть на его эрекцию. Его член был огромным, прямым, как Всемирный торговый центр, и казался твердым как сталь. Просто великолепно.

Саския не лгала, когда говорила, что он почти доставал до пупка. Фоби быстро отвела взгляд и уставилась на рисунок с изображением Эйфелевой башни, потемневший от дыма сигарет, но башня тоже показалась ей фаллическим символом, и она перенесла все свое внимание на выключатель.

— Раздевайся, Фоби, — засмеялся Феликс. — Я чувствую себя полным идиотом, стоя здесь нагишом. Иди сюда.

— Заманчивое предложение, но я пас, — осторожно сказала она. У нее колотилось сердце, а пульс бился так, словно к нему подвели электроды. «Как он посмел так подействовать на меня», — кипела она от злости.

— Хочешь, чтобы я тебя раздел? — мягко спросил он.

Он обращался с ней, как с пугливой девственницей, с возмущением подумала Фоби. Хотя, если как следует разобраться, она чувствовала и вела себя именно так. Поведение Феликса, больше похожего на облизывающегося хищного волка, пугало. Хотя сама себе она казалась, скорее, Белоснежкой.

Она еще сильнее прижалась к стеклу и подумала о том, что бы ей сейчас посоветовала Саския. Попытка спрятаться явно исключалась.

Феликс глубоко вздохнул:

— Фоби, я люблю тебя.

— Что? — Она с изумлением уставилась на него, не веря своим ушам.

— Я люблю тебя. — Он перевел пугающе искренний взгляд синих глаз от смятой кровати к лицу Фоби.

— Ты почти не знаешь меня, — ошеломленно прохрипела она.

— Хорошо, тогда я думаю, что я тебя люблю.

— Ты не можешь так думать, — выдавила Фоби. — Ты назвал меня настоящей сукой.

— Значит, я смог бы полюбить тебя, — вздохнул он, начиная терять терпение.

— В таком случае, мне кажется, что сначала тебе нужно разобраться в своих чувствах, прежде чем внезапно объявлять мне о них, стоя здесь в чем мать родила. В такой ситуации девушка может сделать неправильный вывод.

— Послушай, Фоби, тебе обязательно нужно спорить именно сейчас? — огрызнулся он. — Это не совсем та реакция, которую я ждал.

— А тебе больше понравилась бы Фоби, сбрасывающая с себя одежду и прыгающая к тебе в постель?

Феликс молча уставился на нее.

— Я не знаю. — Он потер лоб. — Я знаю только то, что очень хочу заняться с тобой любовью, Фоби. А еще мне бы хотелось, чтобы ты перестала смотреть на меня так, словно я свихнувшийся извращенец, который вошел сюда с Монмартра. Я не могу понять, чего хочешь ты, черт возьми.

— Я… э-э-э… я бы не отказалась от пиццы, — неуклюже пошутила она, до сих пор не в состоянии переварить неожиданное признание Феликса.

— О боже! — Он резко развернулся, и на мгновение Фоби показалось, что он собирается уйти. Затем он, видимо, вспомнил, что на нем не было одежды, и издал короткий раздраженный вздох. Тогда он снова повернулся к ней, открывая рот, чтобы разразиться гневной тирадой, но замер, заметив восхищенное выражение лица Фоби.

Фоби широко улыбалась. Она только что обнаружила очень маленькое, очень забавное и очень неожиданное несовершенство на одной из его великолепных, похожих на персик, ягодиц. Ей хотелось завопить от радости.

— Это татуировка? — Она изобразил жест рукой, желая, чтобы он еще раз повернулся.

— Да. — Феликс не пошевелился.

— Что там изображено?

Он опустил глаза, испытывая одновременно раздражение и смущение.

— Э-э-э… Снупи из мультфильма.

— Снупи? — Фоби с трудом удержалась от смеха, обрадованная его неуверенностью.

— Знаю, это глупо, но мне было семнадцать лет, и я сильно напился.

— Это твой единственный недостаток, — изумилась она.

— Что? — Феликс недружелюбно посмотрел на нее.

Фоби немного съежилась под его прямым холодным взглядом. Очень сложно разговаривать, если один из собеседников полностью одет, а другой блистает великолепной наготой.

— Она выглядит немного… нелепо, правда?

Феликс наклонил голову и пристально посмотрел на Фоби.

— Значит, ты не думаешь, что она классная, миленькая или сексуальная?

— Э-э-э… нет, — извинилась Фоби и внезапно поняла, что ей, возможно, следовало солгать.

К ее удивлению, Феликс внезапно выпрямился и вновь засиял лукавой призывной улыбкой, перед которой было невозможно устоять.

— Ты не представляешь, что это для меня значит.

— То, что мне не нравится твоя татуировка? — Фоби была слегка озадачена.

— Иди сюда, — ухмыльнулся он. — Я обещаю, что не сделаю ничего против твоей воли. Я лишь хочу прикоснуться к тебе.

— Нет. — Фоби будто приклеилась к стеклу. «Извини, дорогой, но ты — запретная зона, — твердо сказала она себе. — Саския выразилась на этот счет достаточно ясно».

— Иди сюда, — уговаривал ее Феликс, прислонившись к стене. — И не говори мне, что ты этого не хочешь.

— Двойную порцию моцареллы и много пепперони, — пробормотала она.

— Что? — Феликс казался озадаченным.

— Для моей пиццы. — Фоби поняла, что шутка несколько запоздала, и почувствовала, как лицо порозовело от стыда. Боже, она была так возбуждена, что даже чувство юмора ее подводило.

И тут реальность обрушилась на нее как снег на голову. Она действительно хотела сделать так, как он говорил. Она хотела оказаться с ним в постели, исследовать каждый квадратный дюйм его кожи и почувствовать, как он проскальзывает в ее тело, как уже успел проскользнуть в ее мысли. Она думала, что никогда в своей жизни не хотела чего-то больше, чем Феликса.

«Это всего лишь похоть, — убеждала она себя. — Ты скучаешь по Дэну».

Она чуть не выдавила стекло в попытке оказаться как можно дальше от соблазнительного, прекрасного тела.

Феликс закусил нижнюю губу ровными белыми зубами и отвел взгляд.

— Дело не в том, что я не хочу, — сконфуженно пробормотала Фоби, отчаянно стараясь думать о Саскии, а не о себе. — Просто я не буду этого делать. Я не могу спать со всеми подряд, как ты. И я не хочу быть твоим очередным мимолетным увлечением.

— Разумеется, это все необыкновенно проясняет, — с сарказмом огрызнулся Феликс. — Фоби, о чем ты говоришь, черт возьми? Неужели все, о чем мы разговаривали прошлой ночью, ничего не значит для тебя? Я еще никому не рассказывал того, что рассказал тебе.

Фоби в отчаянии терла виски. «Это очень многое значит для меня, — подумала она. — То, что я сейчас могу вспомнить, совершенно изменило мое мнение о тебе. Но мне нельзя ничего говорить, потому что я знаю, что ты используешь это против меня. Мое признание даст тебе власть, необходимую для того, чтобы вовлечь меня в стандартный план своей игры. А в этом любовном поединке проиграть должен только ты. Я обещала Саскии. Кроме того, я люблю Дэна», — запоздало вспомнила она.

Тем временем Феликс почти умолял ее.

— Я думал, мы начали понимать друг друга. Я думал… Черт! Я хочу, чтобы ты меня любила, Фоби Фредерикс. Прошлой ночью ты сказала, что могла бы полюбить меня.

— Знаешь, я не могу сделать этого по приказу, — огрызнулась Фоби в ответ. Она перешла в нападение, потому что чувствовала себя виноватой и расстроенной.

Внезапно Фоби сообразила, что это было как раз то, чего хотела Саския. Каким-то образом, несмотря на все оплошности, ей удалось достичь своей цели.

Почему же тогда, удивилась Фоби, она так ужасно себя чувствовала, что ей хотелось во всем признаться?

Это был первый этап отработанной стратегии Феликса — неожиданное, внезапное признание в любви. Потом начнется период, когда Феликс будет осыпать ее поцелуями и подарками, говорить о своем желании видеть ее каждый день, сводить ее с ума в постели и попросит ее переехать к нему в коттедж. Они будут ездить в самые прекрасные и романтические места мира, иногда только для того, чтобы позавтракать в постели, перед тем как вернуться в Англию. Потом он сделает ей предложение и откроет бутылку шампанского. Затем, наступит Разрыв — мстительный, безжалостный и жестокий в своем исполнении.

Саския рассказала ей, что из всех этих этапов именно во время внезапной вспышки щенячьей любви Феликс будет больше всего заинтересован в ней и наиболее уязвим. Фоби понимала, что у ее ног лежал единственный шанс Саскии обрести душевное равновесие, и для этого нужно было унизить Феликса Сильвиана.

— Тогда все, что ты мне говорила, ничего для тебя не значит? Ты просто смеялась надо мной? — спросил он, до сих пор обнаженный, что немного смущало Фоби.

— Что я тебе говорила? — Фоби посмотрела на него, избегая взгляда его глаз. Она была почти уверена, что он сможет прочитать ее мысли так же легко, как гипнотизер, погрузивший в сон своего пациента.

— Что ты могла бы полюбить меня? — Голос Феликса теперь звучал холодно и надменно. От соблазнительной, призывной улыбки не осталось и следа.

— Нет. — Фоби невольно посмотрела на его грудь и в первый раз заметила маленькие родинки, которые складывались в букву «С», спускаясь от одного соска по плоскому животу к пупку.

— Спасибо за проклятую честность! — Феликс отвернулся, чтобы поискать предмет, на котором он мог бы выместить свой гнев. Снупи стал похож на очень худую гончую.

Он схватил ее кошелек, лежащий на кровати, и бросил его об стену. Кошелек открылся и упал на пол, разбрасывая мелкие монеты, старые чеки, билеты на метро и обертки от жевательной резинки.

— Феликс, я…

— Боже, как я мог поверить тебе! — Феликс закрыл лицо руками.

— Феликс, послушай меня, черт возьми! — Она заскрежетала зубами. — Я сказала, что нет, я не смеялась над тобой прошлой ночью.

— Не смеялась? — мрачно прошептал он, не оборачиваясь. Снупи быстро набирал вес.

— Именно это я хотела сказать, — вздохнула она, неожиданно замечая еще две маленькие родинки у него на спине, прямо над его круглыми, незагорелыми ягодицами. Фоби была не совсем уверена в том, что она ему сказала прошлой ночью, но она совершенно точно знала, что не могла лгать ему в том состоянии алкогольного опьянения, в котором она находилась.

— Значит, ты смогла бы полюбить меня? — еле слышно спросил он. — Даже если бы у меня не было знаменитых родителей? Или если бы я не выглядел так, как выгляжу?

— Хорошо, хорошо. Да, я могла бы полюбить тебя, — быстро сказала она. — Но мне кажется, что ты еще не очень хорошо меня знаешь, и я не думаю, что ты чувствуешь ко мне настоящую любовь. Ты знаешь, что я была не до конца честной с тобой. Я… — Она остановилась, прижимая палец к затуманенному дыханием стеклу.

— Да, я понимаю. — Феликс шумно вдохнул и повернулся, чтобы посмотреть на нее. — Значит, все эти горькие слезы и страхи оказались лишь признаком мелочного эгоизма, так? Твоя очередная ложь?

Фоби понимала, что ни в коем случае не может сказать ему, что почти ничего не помнит из событий прошлого вечера, ничего из того, о чем они говорили за бутылкой текилы.

— Сегодня утром я не очень хорошо себя чувствую, вот и все, — слабо пробормотала она, до сих пор боясь посмотреть ему в глаза. — Наверное, у меня начинается грипп. Я думаю, из-за этого я была немного рассеянна.

— Ты когда-нибудь говоришь правду, Фоби?

Она пожала плечами:

— Я говорила правду, пока не встретила тебя.

Не говоря ни слова, Феликс наклонился и подобрал с пола свои джинсы. Пока Фоби блуждала взглядом по потолку, Феликс внимательно изучал рассыпанное содержимое ее кошелька.

Пытаясь взять себя в руки, Фоби заметила большое коричневое пятно на потолке и полностью сосредоточилась на нем. Она знала, что, если Феликс спросит ее о том, что она имела в виду под своей нечестностью, она не удержится и расскажет ему об отвратительном плане Саскии, и он отреагирует на это с яростью. Саския никогда не простит ее. Она не должна, не должна попасть под его очарование, как все остальные. Иначе он уничтожит ее.

Фоби очень медленно расправила плечи и молча подошла к Феликсу. Он сидел рядом с кроватью, держа в руках джинсы, и разглядывал небольшой листок бумаги, заслоненный от нее коленом.

Когда Фоби увидела, на что смотрел Феликс, она застыла, как будто на нее посмотрела Медуза Горгона.

— Кто это? — Феликс поднял разорванную, потрепанную фотографию Дэна в пятнах от слез. Она путешествовала с Фоби на другие континенты, проводила каждую ночь у нее под подушкой и подверглась такому количеству поцелуев, что была сморщена.

Очень давно она стащила ее из квартиры Дэна в Барбикане и все это время не уставала любоваться ею.

— Это твой отец? — в полголоса спросил Феликс.

— Нет. — Фоби тяжело опустилась на кровать. — Бывший любовник.

— Насколько бывший?

— Не совсем бывший, — призналась она дрожащим голосом. — Но и не особенно настоящий.

Феликс некоторое время молчал.

— У него великолепная улыбка.

— Да, — выдавила Фоби, едва владея своим голосом.

— Это парень, с которым ты живешь? — он повернулся к ней.

Фоби покачала головой.

— Нет, я не живу с ним.

— Но это он подошел к телефону, когда я звонил в Хайгейт, так?

— Да.

— Ты любишь его? — тихо спросил он.

Фоби обнаружила, что не может ему ответить.

— А сейчас я хочу, чтобы ты мне объяснила, почему ты преследуешь меня, если твой не совсем бывший любовник все еще на сцене? — потребовал он.

Она пробормотала что-то по поводу временного прекращения отношений.

— Насколько временного? — настаивал он, схватив ее за руку.

— Кажется, временно-постоянного. — Теперь пришла очередь Фоби опустить голову. — Просто он немного женат.

— Ты чья-то любовница?

— Не совсем… То есть теперь уже нет. — Она поежилась от его ледяного, осуждающего тона.

— У этого парня есть дети? — Вопрос прозвучал резко, словно выстрел из ружья в комнате, полной зеркал.

— Нет.

Феликс пожал плечами.

— У моего отца всегда были романы, — тихо сказал он. — Это сводило с ума мою мать. Она была любимицей прессы, и журналисты уничтожали ее публикациями о том, что им удавалось выяснить о моем папочке, который старался скрывать свои похождения и сохранять репутацию литератора с высокой моралью.

— Дэн совсем не такой! — прошипела Фоби.

— Значит, Дэн? — Феликс выплюнул имя, словно ругательство, но он был слишком увлечен воспоминаниями, чтобы сосредоточиться на нем дольше секунды. — Долгое время мои родители были парой возлюбленных, о связях которых все любили читать в газете «Сан». Самый скандальный и самый неравный брак в британской прессе. Мама была обожаемой светской львицей Англии. Папу считали самым надменным и гордым дикарем. Когда в прессе появлялось сообщение о его очередном романе, мама забирала Манго из школы и удирала в Америку, где она создавала себе самую ужасную репутацию, чтобы появиться на разворотах всех газет и журналов. Если через неделю о ней не писали, она пыталась покончить с собой с помощью таблеток.

Фоби сглотнула, стараясь осознать услышанное.

— Если на следующей неделе папа появлялся на развороте журнала «Хелло!» в обнимку со своей новой женой на леопардовом диване, она опять глотала таблетки, а потом выходила замуж за своего телохранителя, чтобы о ней написали, — продолжил он с ироничным смехом.

— Феликс…

— Вообще-то, она не выходила замуж так часто — я преувеличиваю. Она уже перестала укладывать в постель подростков. А ее последний муж так стар, что его невозможно уложить во что-нибудь другое, кроме гроба. — Он провел по коротким торчащим волосам двумя руками и отвернулся.

— Феликс, — осторожно начала Фоби. — Я бы все отдала, чтобы ты не испытывал такую боль. Но это не твоя вина. И не моя.

Он яростно заморгал и запустил пальцы в волосы.

— И пока ты не поймешь это, — Фоби сделала глубокий вздох, — я не смогу поверить, что ты любишь меня, себя или кого-нибудь другого…

— Не уходи от меня, — прошептал Феликс. — Ты нужна мне сейчас. Я хочу, чтобы ты была частью моей жизни. Я люблю тебя.

— Нет, не любишь. — Фоби грустно вздохнула. — Ты хочешь, чтобы тебя любили. Тебе это нужно, Феликс.

— Я по-настоящему люблю тебя. Ты должна понимать это. Или ты выдумала то, что твои родители тоже никогда не были рядом с тобой в детстве?

— Нет, я это не выдумала. Но мне не нужно бороться с твоими демонами, Феликс. Я была обычным ребенком, у которого родители жили на другом конце света. Во время каникул меня навязывали друзьям или родственникам, или я получала несколько прививок и отправлялась в многочасовой полет. Я думаю, что моя реакция была не такой, как у тебя. Я ненавидела привязанности. Если кто-то слишком цеплялся за меня, я избавлялась от него. Мне кажется, именно поэтому я так привязана к Дэну. Я знаю, что он никогда не подпустит меня слишком близко.

— Но я точно такой же, — прошептал Феликс так тихо, что Фоби пришлось наклониться, чтобы услышать его. — Я всегда уничтожаю людей, которые хотят со мной сблизиться.

Она застыла, думая над тем, что он только что сказал.

— Кажется, что я умышленно издеваюсь над людьми, которым я нужен, — продолжил он, повернув голову и уставившись на стену. — Не знаю, почему я это делаю. Где-то на подсознательном уровне я решил, что это всегда случается со мной. Тогда почему это не должно случиться с остальными? Никто не должен до такой степени полагаться на другого человека, чтобы вся его жизнь вертелась только вокруг него.

Фоби пыталась переварить услышанное.

— Тогда почему тебе так нужна любовь, Феликс? — спокойно спросила она. — Зачем, если ты знаешь, что разрушишь ее сразу, как только получишь?

Он замер и еле слышно сказал:

— Потому что когда-нибудь я смогу… поверить в нее. Черт возьми, я не знаю, Фоби! — В его глазах застыло страдание. — Все, кто когда-либо говорили, что любят меня, — возможно, за исключением Дилана и моей невыносимой бабушки, — так цеплялись за меня, что я начинал презирать их. — Он помолчал, стараясь не только объяснить это Фоби, но и осмыслить сам. — Казалось, что они теряли свою индивидуальность и старались быть во всем похожими на меня. Когда смотрел на женщин, которых, как мне казалось, я любил, то внезапно понимал, что смотрю в зеркало. Нет ничего хуже, чем слышать «я тоже так думаю» после каждого своего проклятого слова и при этом знать, что человек лжет тебе из-за того, что любит.

— Таким образом, ты считаешь разрушение жизни других людей оправданным, верно? — Фоби старалась скрыть свою злость. — Ты и дальше собираешься испытывать на прочность их любовь, пока не поверишь в них? — Потом она выпрямилась, посмотрела на расплывчатое отражение своего бледного лица и прижалась носом к холодному окну, думая о собственной доверчивой глупости. — Игра началась, — тихо пробормотала она.