Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству

Глава 15. Обмундирование и амуниция

С момента основания Петром Великим Российского Императорского флота обмундирование матросов и офицеров неоднократно менялось. Попробуем в общих чертах проследить его генезис.

Начнем с того, в первые годы после создания военно–морских сил установленной формы одежды попросту не существовало. Покрой, стиль шитья и даже пуговицы выбирались непосредственно самим моряком, поэтому офицеры, состоявшие в одном и том же чине, могли выглядеть по–разному. Более того, часто обмундирование экипажа каждого конкретного корабля зависело от прихоти его командира, а также от состояния его кошелька. Примечательно, что такое положение сохранялось на протяжении всего царствования Петра.

В 1732 г. было решено ввести форменную одежду офицерам. Такую идею выдвинул вице–президент Адмиралтейской коллегии адмирал Петр (Питер) Иванович Сивере. Решение коллегии гласило:

«Коллегиею имели рассуждение: понеже от флота обер–офицеры равного мундира у себя не имеют, тако при всех церемониальных случаях находятся пред другими чинами без отмены, того ради за потребно рассуждая, по примеру воинских сухопутных служителей, приказали: помянутым обер–офицерам, как корабельного, так и галерного флотов, из своего кошта сделать и впредь иметь мундир из василькового сукна с красною подкладкою, следующим маниром: кафтаны без воротников, у

рукавов обшлага разбивные и обложить кафтаны и камзолы по бортам и у карманов по клапанам, також и у рукавов по обшлагам золотым позументом ровным, а пуговицы массивные, золотые, до пояса; петли обшивать по позументу золотом, а что далее позумента по разрезу перейдет, то гарусом; а артиллерейным[293] красный с синими обшлагами с таким же позументом и пуговицами».

Как видим, офицеры были обязаны озаботиться обмундированием, так же как и матросы, из собственных средств.

Шитые золотом камзолы и кафтаны были отменены при императоре Павле Первом. Как известно, этот самодержец Всероссийский не любил роскошь и поэтому ввел во флоте темно–зеленые мундиры с белым воротником, белые камзолы и белые штаны.

В 1877 г. были изданы «Правила о формах одежды» для офицеров — форма командного состава стала разделяться на городскую и походную. При этом городская форма разделялась на парадную, праздничную, воскресную и обыкновенную. Походная форма надевалась только на берегу для участия либо присутствия на парадах, смотрах, учениях и разводах. Кстати, в «Правилах» описано 13 различных вариантов служебной формы одежды.

С 1881 г. прежний список форм был заменен новым — вместо ранее существовавших городской, праздничной и воскресной были введены парадная форма, обыкновенная и береговая походная. О переменах в обмундировании можно было забыть до 1904 г., когда были приняты к руководству очередные «Правила о формах одежды для офицерских и гражданских чинов Морского ведомства».

Форма одежды стала делиться на парадную, строевую парадную, береговую походную, обыкновенную (вицмундир), десантную и служебную. Усы были обязательны, не возбранялись также борода и бакенбарды. Выходы в город были невозможны без холодного оружия. К ужасу морских офицеров, речь шла о приблизительно сотне вариантов ношения одежды по различным случаям — начиная от балов и обедов и кончая смотрами и парадами. Существовала даже особая «траурная» форма.

Наличие «траурной» формы вовсе не означало того, что офицеры ходили в ней во всех положенных случаях. Вот что вспоминал в этой связи генерал от инфантерии Александр Федорович Редигер, занимавший в 1905–1909 гг. пост военного министра Российской империи:

«Бирилев, вообще–то, оригинально относился к службе. В 1905 г. был какой–то траур при дворе, и военные не должны были бывать в театре. Бирилев был ярый балетоман, и в это время случился какой–то бенефисный спектакль балета; будучи морским министром, он поехал в театр в штатском платье, ношение которого тогда было строго воспрещено».

Бирилев, упоминаемый в этой цитате, есть не кто иной, как морской министр Российской империи в 1905–1907 гг. адмирал Алексей Алексеевич Бирилев.

Впрочем, «Правила» 1904 г. продержались лишь только около семи лет — в августе 1911 г. морской министр Иван Григорович (1853–1930) ввел новые правила ношения формы одежды. Теперь ее разделили на номера и подразделили на зимнюю (нечетные номера) и летнюю (четные номера). Итак, с 1911 г. офицер должен был по необходимости облачаться в парадную форму (№ 1 и № 2), строевую парадную (№ 3 и № 4), обыкновенную (№ 5 и № 6), строевую обыкновенную (№ 7 и № 8), служебную (№ 9 и № 10), строевую служебную (№ 11 и № 12), а также повседневную (№ 13). Форму № 13 носили круглогодично вне строя.

С началом Первой мировой войны форма одежды офицеров снова несколько изменилась, однако эти изменения не касались командного состава, служившего в столице и ее окрестностях.

Случалось, что новые образцы обмундирования возникали спонтанно.

Так, во время блокады эскадрой адмирала Федора Федоровича Ушакова в 1798–1799 гг. французской крепости Корфу на Ионических островах русские моряки страдали от большого количества простудных заболеваний. Для борьбы с ними командующий Черноморской эскадрой адмирал Федор Ушаков закупил партию так называемых «албанских капотов». Это были короткие бурки из толстого сукна, которые можно было использовать и как одеяло.

Снабженные капюшонами, «капоты» настолько понравились матросам и офицерам, что их продолжали использовать на ночных вахтах даже после возвращения кораблей в Севастополь.

А командующий Средиземноморской эскадрой контр–адмирал Федор Давыдович Нордман в 1860 г. приказал приобрести в Неаполе партию «пестрых бумажных[294] фуфаек» для ношения на голом теле. По мнению Нордмана, таковые фуфайки были «большим предохранением от простуд».

Для малейшего изменения формы одежды могло потребоваться «соизволение» начальства и веские причины.

12 мая 1855 г. капитан–лейтенант Иван Матвеевич Кушакевич, командовавший пароходом «Могучий» Черноморского флота, при входе союзного англо–французского флота в Азовское море был вынужден отдать приказ о сожжении своего корабля. От пожара произошел взрыв порохового погреба парохода, в результате чего Кушакевич был контужен в ногу, руку и голову и сломал левую бедренную кость. В том же году он получил право «за ранами носить фуражку вместо шляпы, кортик вместо сабли и иметь ручной костыль».

Вице–адмиралу Павлу Яковлевичу Шкоту в июле 1880 г. «в связи с болезненным состоянием» было высочайше разрешено «ходить во всех случаях с помощью трости».

Капитану 1–го ранга Василию Валериановичу Ильину в середине 1874 г. «вследствие полученной при обороне Севастополя контузии в голову» было разрешено «вместо треуголки носить фуражку и по слабости зрения очки».

Лейтенанту Петру Анфиловичу Дергаченко в июне 1883 г. было разрешено «носить во всех случаях вместо шляпы[295] фуражку». Причина — сотрясение мозга в результате взрыва мины на поповке «Новгород» годом ранее.

В остальных же случаях морским офицерам строжайше запрещалось ношение гражданской одежды, пусть даже в отпуске либо дома. Такие правила действовали вплоть до Первой мировой войны.

С 1858 г. в русском флоте (как и в армии) стала действовать новая кокарда из черного, оранжевого и белого кругов. С 1862 г. оранжевый круг превратился в золотистый, а в 1907 г. кокарда снова изменилась. Наружная полоска стала серебряной, затем шли последовательно золотая полоска, черная, снова золотая и черное «яблочко».

Униформа для кадет Морского кадетского корпуса менялась достаточно часто. Существует, например, фотография, сделанная в 1901 г. про случаю празднования 200–летнего юбилея Корпуса. На ней изображено 15 воспитанников в мундирах различных эпох.

Например, в 1817 г. список предметов обмундирования гардемарин, отправлявшихся в заграничное плавание на бриге «Феникс», выглядело следующим образом: две куртки, два галстука, суконныe брюки, три пары летних брюк и кивер. Кроме того, гардемарину полагался тесак, фуражка, шинель, тюфяк с подушкой и одеялом. К «белью» относили шесть рубах, три пары подштанников, четыре простыни и три «наволоки» (наволочки). Завершали реестр четыре пары чулок и три пары сапог.

Форма для воспитанников Морского корпуса окончательно была установлена в 1907 г. инструкцией его директора, контр–адмирала Степана Аркадьевича Воеводского, будущего адмирала и Морского министра в 1909–1911 гг. В зависимости от случая, кадеты носили отпускную, домашнюю (для стен корпуса вне строя и работ), рабочую либо строевую форму. Отпускная включала мундир, черные брюки, фуражку, малые сапоги и шинель с башлыком либо без оного. В случае особенно трескучих морозов надевались наушники.

Домашняя форма предполагала синюю фланелевую рубаху, черные брюки и малые сапоги, а рабочая — белую, рабочую рубаху, белые штаны и все те же малые сапоги.

Строевая форма Корпуса от рабочей отличалась мало. При ней носилась патронная сума и винтовка (фельдфебелям из гардемарин полагался револьвер).

Кадеты носили обычную бескозырку с надписью на ленте «Морской корпус», а фельдфебели — фуражку с кожаным козырьком.

Если гардемарина производили в унтер–офицеры, то он получал на погон желтые с красными кантами нашивки; в том случае, если он уже был в чине вице–унтер–офицера, то снизу погона добавлялась еще одна нашивка, золотая. Кожаный темляк на палаше заменялся серебряным офицерским.

Отметим, что гардемарины к отпускной форме добавляли портупею, палаш (фельдфебели — офицерскую саблю и белые перчатки) и темляк. Холодное оружие давало право гардемаринам задирать младших офицеров–армейцев, слабо разбиравшихся в системе морских званий. Вот пример из повести Сергея Адамовича Колбасьева (также выпускника Корпуса) «Арсен Люпен»:

«— Моряк! — вдруг окликнул его картавый голос, и он остановился. Прямо перед ним стоял с иголочки одетый, несомненно, новоиспеченный, прапорщик какого–то четыреста двадцать седьмого пехотного полка.

— Честь полагается отдавать.

У прапорщика были голубые глаза навыкате и вообще не слишком умный вид. Можно было попытаться его разыграть:

— Прошу прощения, я не моряк, а старший гардемарин.

Прапорщик явно не понял, что к чему, но все же решил поднять брови:

— А что из этого, собственно говоря, следует?

— Собственно говоря, — строгим голосом повторил Бахметьев, — из этого следует, что я старше вас и что вам первому надлежало меня приветствовать.

— Позвольте. — начал было прапорщик, но рукой в белой перчатке Бахметьев его остановил:

— Вам не мешало бы знать, что флотский чин мичмана соответствует чину поручика и что старший гардемарин, чин, предшествующий мичманскому, есть не что иное, как подпоручик.

Для большей убедительности положил руку на палаш[296] с офицерским темляком и кивнул головой:

— Будьте здоровы.

Сошло. Определенно сошло. Прапорщик так и остался стоять с разинутым ртом. Лихо было сделано! Но внезапно Бахметьев замедлил шаг. Это опять была та самая гардемаринская лихость, черт бы ее побрал».

Начальство, естественно, старалось бороться с кадетской вольницей в обмундировании. Так, инструкция от 1907 г. включала в себя статью, запрещавшую носить золотые пуговицы и офицерские галуны, шелковые галстуки, кашне, кольца и перстни, браслеты, галоши, лакированные ботинки, а также трости и зонты. Добавим, что гардемаринам строжайше запрещалось посещать рестораны, кафе и казино, хотя молодые люди всячески старались обходить этот запрет.

Впрочем, не за одними гардемаринами следило недреманное око начальства. Например, в мае 1867 г. «наставник–наблюдатель» Морского корпуса, начальнику которого была подчинена и Николаевская морская академия, капитан 1–го ранга Николай Никанорович Тыртов письменно напомнил слушателям академии о том, что они «приглашаются приходить на лекции, строго соблюдая установленную форму относительно длины и прически волос».

А вот как реагирует начальник Учебного отряда подводного плавания, герой Русско–японской войны Эдуард Николаевич Щенснович на недочеты в обмундировании молодых мичманов. На дворе 1906 г:

«В те времена морские офицеры должны были носить сабли на крючке портупей, что было не всегда удобно, особенно при надетом сверху пальто, а потому молодежь обычно стремилась волочить их по земле.

Сняв пальто, мичманы забыли прицепить сабли на место и, взяв их в руки, так и вошли в адмиральский номер.

Не успели они закрыть дверь и начать рапорт, как возмущенный такой дерзостью и полнейшим отступлением от правил формы одежды адмирал яростно закричал:

— Как вы смеете являться ко мне в таком виде?! Кто вы такие? Мичмана или гусары?».

Визит к Щенсновичу окончился гауптвахтой. А все потому, что молодые офицеры забыли о том, что

экс–командир эскадренного броненосца «Ретвизан», «строгий к себе и другим. не допускал никаких отступлений от требований устава и правил ношения формы одежды — все замечал, все видел».