Под чужим именем

34. НА СМОЛЕНЩИНЕ

Только в четверг удалось Никитину выехать на родину Гуляева; а в девять часов сорок две минуты, точно по расписанию, Никитин вышел в Смоленске из вагона скорого поезда и отправился в буфет нового вокзала.

Здесь он позавтракал и расспросил, как ему добраться до цели. Оказалось, нужно было по шоссе Смоленск — Починок — Рославль километров пятьдесят — до Пересна — ехать на попутной машине, затем по проселочной дороге двадцать километров на запад до самой реки Сож пешком, а если повезет, то на случайной подводе.

Хотелось до наступления вечера добраться до места, и Никитин, не задерживаясь, вышел на южное шоссе.

«Голосовать» ему пришлось недолго, уже через несколько минут остановился газик, и он подсел к шоферу в кузов. Это была машина колхоза «Рассвет» из-под Пересна. Шофер отвозил в Смоленск на колхозный рынок, где была торговая палатка колхоза, салат, цветную капусту, зеленый лук и землянику, обратно он вез пустую тару и два ящика масляных красок — колхозники ремонтировали клуб.

Шофер, молодой словоохотливый паренек, был рад попутчику. Он охотно выкладывал перед москвичом, словно коробейник, похваляясь товаром, все колхозные новости, но это не мешало ему лихо вести машину. Оберегая рессоры, он осторожно притормаживал на плохих участках дороги, на хороших же давал такой газ, что стрелка спидометра подскакивала к шестидесяти, а то и к семидесяти километрам.

Шофер хорошо знал район и уже через полтора часа затормозил перед проселком, наотрез отказавшись взять у Никитина деньги, простился и уехал.

Перед Никитиным была неширокая дорога: посередине узкая змейка зелени, по краям неровные взрытые колеи, а слева и справа стеной стояли хлеба, наливался тучный золотистый колос. Время приближалось к полудню, начинало припекать. Никитин ровным, неторопливым шагом пошел на запад. Он шел, напевая себе под нос песенку без конца и без начала, и думал о том, что его ждет во Всесвятах.

А в пять часов вечера Никитин уже был около Всесвятского сельсовета. Деревня Всесвяты состояла из сотни свежерубленных домов. Вдоль крутого берега реки Сож дома шли двумя ровными рядами, а подле больших приусадебных участков зеленели молодые фруктовые сады.

В сельсовете его встретила молодая девушка, лет восемнадцати, с забинтованной левой рукой. Она заменяла секретаря сельсовета Ивана Коляева, которого отправили в Смоленск на шестимесячные курсы.

Выслушав Никитина, девушка сказала:

— У нас народ больше новый: только те, что вернулись из армии или партизанили на Смоленщине, а так из прежних жителей тут никого не осталось,

— Кто же у вас партизанил, не знаете? — спросил Никитин.

— Как не знать, — с обидой сказала девушка. — У нас партизаны с отличием, уважением пользуются. Взять, к примеру, Василия Голышева или Матвея Копейкина. Они орденами награжденные, их каждый знает не только здесь, в районе, а и в области.

— Ну, а где я могу Василия Голышева разыскать? — спросил Никитин.

— Он на стане, что под Ерохином. Да вы мимо проходили, это километров семь по шоссейке. До Ерохина дойдете, там спросите первую полеводческую Василия Голышева, — лучшая бригада.

— Вот обида, — сказал Никитин, — я в Ерохине молоко пил. Ну, что делать, пойду обратно, — закончил Никитин, простился с девушкой и вышел из сельсовета.

Когда Никитин добрался до стана первой полеводческой бригады и не без труда разыскал Василия Голышева, солнце уже село, но над истомленной утренним жаром землей еще дрожало знойное марево.

Василий Голышев был высокий загорелый мужчина лет сорока, волосы у него росли везде — в ушах, в носу, на груди и плечах, густые заросли бровей нависали над большими светлыми глазами. Голышев производил впечатление сильного, энергичного человека, одет он был в выцветшую на солнце голубую майку, старые, но чистые солдатские брюки и тапочки. Когда Никитин разыскал Голышева, тот подле небольшого обмелевшего ручья, сидя прямо на траве, мылил голову и брил ее безопасной бритвой. Он не удивился приходу незнакомого человека: бригада Голышева была передовой, поэтому из района да и области часто заезжал к нему всякий народ по делу, а иной раз и без дела.

Никитин поздоровался, опустился на траву и только теперь почувствовал, как он устал, отвык от таких переходов — два десятка километров по жаркой проселочной дороге сделали свое дело: ноги горели. Он снял туфли, носки и опустил ноги в ручей: сразу стало легче.

— Пешком? — понимающе спросил Голышев.

— Пешком, да еще с десяток километров зря протопал.

— Из Смоленска? — продолжая бриться, спросил, Голышев, так как в районе он что-то таких не видел.

— Нет, из Москвы, — ответил Никитин, наслаждаясь покоем. Он лег, подложив под голову пиджак, и неожиданно обнаружил бутерброды, забытые им в кармане пиджака.

— Из Москвы?! — уже более внимательно переспросил Голышев. И когда Никитин утвердительно кивнул — рот его был занят бутербродом, — бригадир добавил: — Это не еда, всухомятку, сейчас поужинаем.

Побрившись, Голышев вымыл голову прямо в ручье, вытерся чистым вафельным полотенцем и, встав, предложил Никитину пройти на стан. Оттуда доносился аппетитный запах щей.

Но Никитин отказался: здесь никого не было и они могли спокойно поговорить.

— Вот, товарищ Голышев, мое удостоверение, — сказал Никитин, передавая ему маленькую темнокрасную книжицу.

Голышев, не торопясь, посмотрел документ и, возвращая его владельцу, заинтересованный, сел с ним рядом.

Никитин не мог посвятить Голышева во все подробности дела Гуляева, поэтому, опуская ряд фактов, он рассказал о цели своего приезда.

Когда он закончил рассказ и достал из записной книжки фотографию Гуляева, было уже так темно, что пришлось зажечь спичку.

Голышев посмотрел фотографию и сказал:

— Он похож на Гуляева, как собачья будка на комбайн! Гуляев был младше меня на год — ему было бы сейчас сорок лет, а этому около шестидесяти. Нет, товарищ майор, сейчас поужинаем, потом я запрягу лошадь, и смотаемся мы в хату, я вам покажу фотографию Сергея Гуляева. Мы с ним дружили еще ребятами, его жизнь передо мной вся на ладони и смерть тоже… — тихо добавил он.

Когда уже поздно ночью они добрались до дома Голышева на подводе, наполненной душистым сеном, то Никитин крепко спал. Однако при первом прикосновении к нему проснулся, слез с подводы и вошел в дом.

Голышев включил электричество. Жил он с женой и маленькой дочкой в большом просторном доме, жил хорошо. Это чувствовалось по всему. И хоть жены не было — она работала бригадиром животноводческой бригады, а дочка была в детском саду, во всем доме был строгий порядок и чистота.

— Разрешите карточку этого Гуляева, погляжу еще раз, — сказал Голышев, когда они сели за стол, и, рассмотрев фотографию при ярком свете электричества, уверенно добавил: — Старый знакомый.