Под городом Горьким (сборник)

АЙ-Я-ЯЙ!

Когда еще так волновался сорокалетний механизатор Сергей Хомичка, как было в ту, последнюю, его поездку в столицу, – и сам не вспомнит. Это если бы ехал человек прогуляться, тогда другое дело: смотри-поглядывай себе спокойно в окно из вагона поезда, а в городе, прежде чем пройтись по шумной улице вдоль домов-громадин, на людей посмотреть и себя показать, можно и бокал пива опорожнить. Пиво – вещь такая, что не повредит: от него, холера, и настроение поднимется, как ртуть в градуснике, оно и жажду утолит. Польза определенная есть. Минус только в том, что не долго держится то пиво, что-то больно уж оно быстро наружу хочет, на свободу. А город – не деревня, здесь людно, глаз много: так и следят за каждым твоим шагом – пронзят насквозь, только не то сделай… Бокал – да, можно, один вреда не наделает, быстро затеряется, уймется.

А тогда ехал он не гульбище ладить – в больницу, вез снимки с рентгена и описание болезни к самому профессору на консультацию. И вот надо было думать, куда сначала податься: или по своему делу топать, или отнести сразу поклажу в ту академию, где учится на скульптора сосед Толик. Нормальный человек в первую очередь свои дела решает, а тогда уже – чужие. Но как здесь быть, если мать его, Петровна, наперла в сумку не иначе как камней: отрывает руку поклажа. Надо все же как-то избавиться от сумки – так решил Сергей Хомичка, иначе она все силы отнимет, с ней много не походишь.

И он спустился в метро. Дорогу знал – не первый раз. Пока ехал, успел порассуждать насчет Петровны: «Говорил же ей, чтобы передала, если уж так жалеет своего студента-басурмана, пачку денег, так не послушалась. Тогда и мне бы хорошо было, и ему, наверное. Пошел в столовку, отвел душу там, когда есть за что. Только ведь самой Петровне не тянуть сумку ту… Да что говорить: лишь бы с рук, а там будь что будет. Хоть женщина и призналась, что если деньги ему дашь, то прогуляет, а вот если кусок сала будет в сетке за окном, то голодать не придется. Может, и ее правда? Если же разобраться, так поймешь и мать – теперь для молодых соблазнов навыдумывали сверх меры… А сало, как в том анекдоте, и в Африке сало…»

Где занимается сосед Толик, узнал быстро: дежурная, оказывается, хорошо его знает, поэтому сразу сказала, куда надо идти. В мастерскую. Там практические занятия. «Лепят фигуры». Ну лепят так лепят. Остановился перед дверью, постучал. Тихо. Хотя там, определил, идет жизнь – было слышно, если затаить дыхание, как там переговариваются, шаркают подошвами, слегка постукивают. Опять постучал, а когда не получил разрешение войти, легонько толкнул дверь от себя – та послушалась и открыла ему, Сергею Хомичке, словно на ладони, весь вид той мастерской, где «лепят фигуры». Это позже он встретится лицом к лицу с соседом Толиком, однако сперва гость столицы увидел перед собой голую – в чем мать родила – девушку, которая стояла перед соседом, держа на бедрах руки, широко отставив локти, а голову чуть отбросив назад: лепи фигуру, скульптор! Даже когда Сергей Хомичка воскликнул от удивления: «Ай-я-яй!» – она, та девушка, не обратила на него никакого внимания. Стояла, как каменная, уже готовая скульптура. Но нет, однако – маленько шевельнулась, повела глазами: живая, ити ее мать! Нельзя сказать, чтобы Сергей Хомичка совсем растерялся, но почувствовал себя не в своей тарелке – впервые он попал в такую ситуацию. Сконфузился слегка. Так близко он никогда – а прожил, слава Богу, немало на этом свете – не видел обнаженной женщины. На картинках и по телевизору не считается. Сразу же на месте той представил свою Ольгу, к примеру, в том же предбаннике, и увидел: она испуганно зарделась вся, засуетилась, начала прятать наготу даже от мужа, прикрываясь всем, что попадалось под руки – шайкой, веником и растопыренными пальцами. Обязательно бы набросилась: «Ты что – ослеп? Не видишь, куда прешься?» А эта, городская – хоть бы что: позирует Толику как ни в чем не бывало, а тот и старается, вишь ты его, глиной или чем там шлепать.

– А, это вы, дядька Сергей, – наконец-то удостоверил его вниманием сосед, шагнул навстречу, вытирая тряпкой руки. – А мы вот… ага… работаем… Лепим!

Сергей Хомичка хотел сказать: «Да вижу, вижу, чем ты здесь занимаешься», но вместо этого опять повторил: «Ай-я-яй!» А сам переметнул взгляд на девушку. Та расслабилась, села, положив нога на ногу, закурила, и что-то говорила весело и озорно другим студентам, которых здесь, в мастерской, было еще несколько.

– Кто это? – когда вышли в коридор, кивнул на двери Сергей Хомичка.

– Натурщица, – спокойно, как ни в чем не бывало, ответил Толик.

– Мать ее знает, чем она тут… у вас?..

– Она у нас подрабатывает.

– Что, за это, что топчется перед вами, грудями трясет и всем остальным, ей еще и платят? – не поверил гость.

– Конечно. И неплохо. Каждый зарабатывает хлеб как может.

– Да оно так-то… ага… однако же… – развел руками Сергей. – Бери вот, что мать передала. Подкрепляйся. Тебе, я вижу, надо есть много: работа тяжелая. А то штаны тут, в своей академии, потеряешь. Да на сало, на сало нажимай, студент!..

Толик улыбнулся уголками губ, но ничего не сказал. Только лишь когда проводил соседа к выходу, поблагодарил и попросил, чтобы мать ничего более ему не передавала, якобы подвернулась на городском кладбище халтурка, и у него должны быть деньги.

Сколько и ехал назад в деревню Сергей Хомичка, из головы не выходила та встреча в мастерской с обнаженной девушкой. Даже про хворь свою забыл – гнали мысли ее прочь, а на первый план выплывало, хочешь того или нет, внезапно увиденное в академии. Он прокручивал ситуацию и так и этак, но не смог бы, наверное поверить, что такое может быть, если бы от кого услышал, а не увидел все своими глазами. Нет, никогда бы не поверил. Ни за что. Хоть убей. Не поверили ему и мужики возле деревенской лавки, с которыми поделился увиденным, когда те травили там байки.

– Да что ты врешь, Сергей!

– Что-то на тебя не похоже!..

– Не болтун же вроде!..

– Как это, в академии, а не в каком-нибудь борделе, голая девка ходит прямо перед всеми, не стесняясь, а те с нее лепят… Быть не может!

– Да и где можно такую смелую найти, чтобы позировала при всех?

Сергей как мог оправдывался, мол, ничего он не придумал, бил себя в грудь и клялся, а если они, мужики, не верят ему, то пусть дождутся Толика на каникулы, сами у него и спросят. Он им скажет. А куда денется, перед народом не устоит. Перед народом?.. Сергею, правда, не менее интересно было и то, как можно нормальному парню – извините, тьфу-тьфу-тьфу – устоять перед голой красивой девушкой. И будет ли лепиться та глина, холера, когда натурщица перед тобой во всей своей красе, да еще руки на бедрах держит и голову, гляньте вы на нее, откинула назад… и глазами пожирает всех, стрижет… живая ведь… Что делается, люди!

Ай-я-яй!..

Но прошло несколько дней, и Сергею все чаще и чаще вспоминалась не сама поездка в столицу, а та девушка, которая демонстрировала себя перед соседом Толиком в чем мать родила. Натурщица. Стоит и стоит перед глазами. Пора бы уж и забыть. Так нет же – не получается, крутится, юла!.. Хоть ты на нее гаркни: «Кыш с глаз, колдунья! Исчезни!..» И он начинал – а как же! – завидовать соседу Толику, честное слово. И пожалел, что в свое время не любил учить уроки и совсем не знал, что где-то есть академия, в которой учат на скульпторов…