Под необъятными небесами

16. От Бали до Шри-Ланка.

When from our better selves we have too long, Been parted by the hurrying world, and droop, Sink its businnes, of its pleasure tired, How gracious, how benign, is solitude.

Когда от лучших, от самих себя бываем мы отделены Так долго, миром суетливым, Устав от дел его и удовольствий, Как милосердно, как желанно, одиночество.

Вордсворт, Прелюдия

28 августа 1990.

Первый день. Порт Бали. Этот выход в мой первый одиночный переход я представлял себе иначе. Чего же я ожидал? Ощущения радости? Не знаю, но я никогда не думал, что стоит мне остаться одному, как на меня тут же обрушится меланхолия.

Однако вот, пожалуйста, я словно в тумане. С тех пор, как несколько часов назад уехала Лиззи, я словно превратился в привидение. Смотрю вокруг, но порт уже не тот. Корейские джонки пастельно-розовых цветов, исписанные иероглифами, азиатские флаги на пирсе, развевающиеся на ветру, рыбаки, стоя забрасывающие круглые сети, удерживая равновесие на шатких пирогах и многие другие вещи, которые до вчерашнего дня завораживали меня, теперь воспринимаются совсем по другому. Всё поблёкло. Мне не остаётся ничего другого, как подготовить лодку и тоже уйти.

Погружаюсь в список дел, которые необходимо завершить до отхода:

− Заправиться водой

− Уложить на хранение овощи

− Покрыть яйца слоем вазелина

− Смазать ветрорулевой и штурвал

− Закрепить радио на штурманском месте.

− Проверить ванты и топ мачты.

− Проверить вантпутенсы и талрепы.

− Проверить трюм и трюмный насос.

− Проверить штуртросы рулевого управления.

− Документы на выход.

− Спустить флаг.

− Помыть и сложить тендер.

Сразу после выхода не забыть закрепить якорь и его лючок.

10:00 Готово. Список закончен. Поднимаюсь на борт, закончив хождения по различным офисам, оформляя документы на выход: портовый офис, таможня, иммиграция, карантинная служба, военная полиция. Здесь, в Индокитае бюрократия ещё сильнее чем у нас.

Спускаю бело-красный индонезийский флаг и ещё раз оглядываюсь вокруг. Над деревней, высоко в небе, как и каждое утро, висят воздушные змеи. Для управляющих ими людей постройка и запуск змеев, это хобби и религия одновременно. У змеев длинные, цветные хвосты и головы драконов. Они поднимаются на огромную высоту в чистом, прозрачном воздухе, словно приближая к небу души балийцев, у которых нет другой возможности подняться над безнадёжностью бедности в перенаселённом мире.

Сейчас отлив. По обнажившимся песчаным и коралловым отмелям бродят женщины и дети в поисках пищи. Вдали, на севере, едва различимые за дымкой, видны вершины и кратеры вулканов, прибежище духов.

Прибывшая с Сулавеси джонка причалила к деревянному молу и начинает разгружать свой товар, тысячи живых черепах. Процессия людей в конических шляпах курсирует туда-сюда между джонкой и деревней. Они появляются из трюма, согнувшиеся под тяжестью черепах, и теряются в узких улочках, направляясь к какому то складу, где оставят их, сбросив в кучу, без пищи и без воды, до того самого момента, когда их будут забивать, возможно через несколько недель.

Бедные черепахи. Раз на рынке в Гизо (Соломоновы острова) мы увидели одну, лежащую на земле, спиной вниз, беспомощную под палящим солнцем. Вокруг её больших, слезящихся глаз роились мухи. На белом, эластичном брюхе продавец написал свою цену: пятнадцать долларов. Мы тогда купили её, дотащили до пляжа и отпустили в море, под изумлёнными взглядами окружающих.

Лёгкое покачивание лодки отвлекает меня от мыслей. Нос начинает поворачиваться на юг. Это значит, начался прилив и пора выходить, если я хочу избежать сильного встречного течения в канале, ведущем в море. Волны и ветер разгонят туман меланхолии, или, по крайней мере, я на это надеюсь. Короче говоря, пора выбирать якорь.

13:30 Тронулись. Зигзагами обхожу лодки стоящие на якорях.

Друзья приветствуют меня, машут с палуб руками. Немного против желания, как ребёнок, которому велели улыбаться гостям, надеваю на лицо свою лучшую улыбку и отвечаю на приветствия и пожелания взмахами руки.

14:10 Я в море, на глубокой воде. Поднимаю паруса и регулирую их на бейдевинд, чтобы обойти Низа Дуа, южную оконечность Бали.

Подключаю ветровой автопилот, регулирую флюгер и спускаюсь вниз, заполнить судовой журнал: — Ветер с юго востока, четыре балла.

Море почти спокойное. Грот с двумя рифами и тяжёлая генуя.

Под зарифлёнными парусами «Веккиетто» идёт очень медленно, но мне хочется именно так. Меня всё пугает: пугает, что я один, пугает мысль о длинном переходе и даже чрезмерный крен лодки при ходе в бейдевинд.

Стоит прекрасная погода, воздух чистый, светит солнце.

Приходится зажмуриваться, чтобы защитить глаза от солнечных бликов. Выхожу наверх. Пора делать поворот.

17:00 Галфвинд. Четыре балла. Обхожу Нуза Дуа и беру курс на запад-юго-запад. Это почти генеральный курс и идя им я должен постепенно удалиться от берега Явы. Мне жаль оставлять Индонезию: Ява, Суматра, Сумбава… Тимор, Борнео, Сулавеси… в этой стране тринадцать тысяч островов! Если бы у нас было больше времени… Ну хватит! Уже всё прошло. Следующая цель, Шри-Ланка, через три с половиной тысячи миль, с остановкой на Чагос, чтобы прерваться и посмотреть на самые красивые в мире необитаемые атоллы.

29 августа 1990.

Второй день. Меня будит тепло солнца, светящего в лицо. Его лучи проникают через световой люк и разгоняют привидения. Ночь прошла очень трудно. До двух часов я шёл среди множества балийских лодок с бамбуковым балансиром и нелепым треугольным парусом, стоящим углом вниз. Они появлялись стайками, без огней, приходилось быть постоянно начеку. На рассвете, когда в пределах видимости уже никого не было, я словно провалился в глубокий сон.

Решаю поменять паруса, мы еле плетёмся. Отдаю один риф и ставлю лёгкую геную.

Завтрак. Определение по солнцу.

— Помню ли я ещё, как делать расчёты? Восточная долгота складывается или вычитается?

Достаточно попробовать. Вычитаю её и вычисленная точка оказывается в Японии. Прибавляю, и снова возвращаюсь в Индийский океан. Возвращаюсь в постель.

12:25 Полуденное определение: 9°27′ южной широты. Через 620 миль я должен буду пройти с севера Кристмас Айленд.

— Ну, если слишком тяжело буду переносить одиночество, можно будет там остановиться.

— Подумать только! Только вышел и уже думаю об остановке.

— Да, но ничто не мешает мне взять курс чуть южнее, чтобы пройти поближе, просто чтобы увидеть землю.

Мысли роятся у меня в голове и не дают покоя.

— Тихо! — пытаюсь я заставить их замолчать и сконцентрироваться на навигации. Но, как когда-то, когда я был преподавателем: мысли напоминают гомон в классе во время скучной лекции. — Тихо! — я ударял кулаком по кафедре. Мгновенно наступала тишина. На несколько секунд. Потом гомон снова оживал. Сначала очень тихий, потом всё более раздражающий.

— Тихо, я сказал!

Морская болезнь, грусть и это навязчивое желание вернуться на берег разом навалились на меня. Но я переживу. Нужно только стиснуть зубы, как когда мучает боль или постигает разочарование.

Стиснуть зубы и ждать, когда солнце засияет снова.

Меня отвлекает стая тунцов, кружащих вокруг лодки, с непременным кортежем из птиц, следующим за ними по пятам и дерущихся за остатки их добычи. С трудом сдерживаю соблазн забросить леску с наживкой. Было бы бессмысленным расточительством есть тунца, когда я загрузил столько свежих продуктов.

18:25 Солнце заходит, окрашивая небо в самые невероятные цвета.

День заканчивается. Я в сомнениях, брать ли второй ряд рифов. На ужин два помидора, половинка огурца, половинка авокадо и маленькая банка мясных консервов. Великолепно.

За весь день я больше не видел ни судов ни лодок.

30 августа 1990.

Третийй день. Небо чистое, ветер усилился, четыре или пять баллов, сильное волнение.

«Веккиетто» раскачивается, подпрыгивает и трясётся. Чувствую дискомфорт. Глухой удар заставляет меня подскочить. Это летучая рыба, приземлилась, ударившись о рубку, но сумела снова спрыгнуть в море, отчаянно трепеща плавниками. На палубе остались её голубые, радужные чешуйки. Я рад, что она не погибла за зря.

13:00 Я скучаю. Предстоящий путь мне кажется бесконечным: 350 миль до острова Кристмас, потом 2000 до Чагос и ещё 800 до Шри-Ланка. Хватит. Необходимо организовать дела в течении дня. Пока перекидываю грот на другой борт и ставлю паруса на бабочку, потому что мы шли слишком на юг и мне кажется, что с понижением широты ветер усиливается. Однако, с парусами бабочкой мы забираем слишком на север. Можно идти так днём и в полный бакштаг ночью.

Посмотрим. Пайлот Индийского океана подтверждает мои ощущения. При опускании ниже десятого градуса южной широты стрелочки ветра имеют уже шесть хвостиков, вместо четырёх, что означает шесть баллов. Пройдя Кристмас, мне стоит подняться на несколько градусов, чтобы ветер был полегче. Лоция Лукаса говорит, что пассат Индийского океана, южнее экватора, может дуть неделями с силой шесть-семь баллов! Хотя у меня нет большого выбора. Ниже экаватора пассат — сильный, но в корму, выше экватора, муссон — слабее, но встречный!

18:00 По прежнему сильный ветер. Сильно болтает. Выхожу заменить геную на тяжёлый стаксель, на всякий случай, перед наступлением ночи.

18:30 В спешке проглатываю макароны «Алио, олио е пеперончино». Макароны переварены и несолёные, чеснок сырой и меня укачало.

22:30 Просыпаюсь и подскакиваю с постели. Сильный крен, паруса полощутся. Лодка сделала непроизвольный фордевинд а грот остался на прежнем галсе, удерживаемый оттяжкой. Возвращаю её на курс и снова ложусь спать.

24:00 Cнова грот на другой стороне и всё полощется. Я сам виноват, всё продолжаю идти с парусами поставленными на бабочку при такой волне, да ещё ночью. Перекидываю грот на правый борт и регулирую паруса на полный бейдевинд. Ну что же, спустимся немного на юг. Чувствую на палубе запах рыбы. После недолгих поисков нахожу трёх летучих рыб, застрявших под банкой у входа.

Откладываю их на завтра.

Я установил для себя правило безопасности. Когда что-то неожиданно будит меня ночью, что бы это ни было, прежде чем броситься на палубу, я считаю до десяти, чтобы окончательно проснуться. Однако, не могу заставить себя одевать страховочный пояс. Отлично понимаю, что надо, можно ведь споткнуться, потерять равновесие, но в нужный момент я о нём забываю. Хотя нет, неверно.

Я помню, но всё равно не одеваю.

31 августа 1990.

Четвёртый день. Я очень крепко спал, несмотря на сильную болтанку. Моё настроение улучшается с утра, портится днём и скатывается к меланхолии вечером. Я просыпаюсь, чтобы удостовериться, волнение стало ещё более сильным. Думаю уже пора рифить стаксель.

— Рифить? — Не рифить?

Наливая молоко я чуть не оказался на полу с ковшиком в одной руке и чашкой в другой.

В небе сотни птиц, они преследуют стаи тунцов, которые, в свою очередь, преследуют летучих рыб. Фрегаты летают на большой высоте, раскинув большие, чёрные, почти неподвижные крылья. Их ни с кем не спутаешь, даже когда высоко в небе они превращаются в чёрные чёрточки. Летают они очень грациозно. Я никогда не видел, чтобы они ловили рыбу. Они ждут, пока какая-нибудь птица вынырнет с рыбой в зобе и нападают на неё в воздухе, преследуют, клюют, бъют крыльями. Жертва убегает, как может, но чаще всего, после безуспешных попыток бегства, отрыгивает рыбу, которую фрегат всегда подхватывает в воздухе прежде чем она упадёт в воду.

Меня одолевают противоречивые чувства: неприятие из разбойничьего поведения и восхищение их полётом.

12:45 Полуденное определение. 9°54′ южной широты. Странно, я думал, мы ушли дальше на юг. Дневной переход 136 миль.

13:30 Нашёл ошибку. Я ошибся во вчерашнем определении, забыл привести время к Гринвичскому. Правильная широта была 9°52′. То есть мы всё же спустились на юг, хотя и не много.

15:00 Волны и ветер усиливаются. Волна попала в люк, намочив койку. Проклятье!

Я пишу и слышу как обрушиваются гребни волн, то ближе, то дальше. Страшно. Рано или поздно море успокоится и страх уступит место более приятным переживаниям, но, в любом случае, лучше страх, чем скука!

18:00 Погода ухудшается. Местами тучи и дождь. Не могу найти непромоканец.

1 сентября 1990

Пятый день. Тяжёлая ночь. Я уже сбился со счёта, сколько раз вскакивал ночью, чтобы помочь ветрорулевому. Лодка начинала приводиться и у него не получалось вернуть её на курс. В свете луны видны большие сердитые волны. Разбиваясь о борт, они издают глухой звук, пролетает водопад брызг, после чего крен увеличивается, паруса и спинакер гик начинают дико биться и я, как из катапульты, вылетаю в кокпит и хватаюсь за штурвал, чтобы вернуть лодку на прежний курс. Возможно, нужно было взять третьи рифы или убрать спинакер гик, но я предпочитал оттягивать, час за часом, ожидая дневного света.

10:00 В сотый раз выбегаю в кокпит и обнаруживаю, что сломался один из штифтов, соединяющих рулевой барабан со штурвалом, и ветровой рулевой теперь не может вести яхту. Паника на борту!

Я убрал грот, в надежде, что «Веккиетто» будет сам держаться на курсе cо стакселем, вынесенном на спинакер гике. И он действительно держится, но не долго, до тех пор, пока волна справа не заставляет его привестись или волна слева не перекидывает через фордевинд. Так, корректируя каждые десять, пятнадцать секунд курс, то приводясь, то уваливаясь, я заменил сломанный штифт на новый, стальной. Нужно будет не забывать его регулярно смазывать, чтобы он не прикипел от коррозии.

Эта авария показала, что мы несли слишком много парусов. Теперь, под одним зарифлённым стакселем лодка шла с хорошей скоростью, около шести узлов. Решил грот не поднимать и продолжать под стакселем в чистый фордевинд, так волны доставляют меньше беспокойства. Однако, идя таким курсом, мы поднимаемся слишком на север и не пройдём вблизи острова Кристмас. Ну что же, терпение, это уже не так важно.

Палуба полна летучих рыб. Чистить их, потрошить, жарить — я не сошёл с ума. При таком волнении это невозможно. Очень жаль, если бы они были уже приготовленные, съел бы их с удовольствием.

12:45 Полуденное определение. 8°49′ южной широты. Дневной переход 167 миль!

Волны огромные, но с некоторого времени они стали меньше обрушиваться в кокпит.

Что нужно сделать:

− Переставить штифт, так как я установил его неправильно.

− Перевернуть простыни в каюте, чтобы не заплесневели.

− Проконтролировать овощи.

− Проверить ванты и штаги.

Стая олуш летает вокруг. Они чиркают по гребням волн чёрными концами крыльев, сначала одним, потом другим. Делая виражи, поворачивают голову, туда-сюда. Вздувшиеся волны идут одна за одной, без конца. Когда они нагоняют корму, «Веккиетто» резко ускоряется, настолько, что линь лага выпрыгивает из воды, несмотря на груз весом в пол кило.

Всё мне кажется слишком большим. Огромные волны, голубизна воды, расстояния, количество дней, остающихся до конца перехода.

Всё кажется слишком суровым, большим и безразличным.

Не правда, что вселенная была создана для человека. Человек, всего лишь барахтающийся птенец, беспомощный и испуганный, старающийся держаться группами, чтобы не думать о своей незначительности. Короче говоря, я чувствую себя маленьким и одиноким.

В этой зоне Индийского океана, говорится в общей части лоции Адмиралтейства, пассат очень стабилен и достигает своей кульминации именно в этот период. Он может дуть неделями и поднимает очень высокие, регулярные по форме, волны.

18:00 Cнова поставил грот с тремя рифами. Это слишком. Снова убрал. Перевёл все часы на час назад. Теперь у нас плюс семь часов по отношению к Гринвичу и плюс пять к Риму.

2 сентября 1990.

Шестой день. 04:40. Во сне мне показалось, что я слышу звук мотора. Просыпаюсь и вскакиваю с постели. В ста метрах за кормой, среди огромных волн, красный фонарь, неподвижный, словно глаз инопланетянина. Возможно из за луны, у него был устрашающий вид, к тому же он не двигался, не смотря на волны. Я не совсем ещё проснулся и, почему то, подумал: — Пираты! И сразу же за этим: — Нужно поднять грот, — и ещё: — Обойма. Нужно зарядить пистолет.

Сам в это время продолжал сидеть на корточках на ступеньках, высунув из люка только голову, глядя на удаляющийся огонь.

Конечно, это не были пираты, но у меня осталось странное впечатление.

Серое утро. Мы в ста пятидесяти милях от Зондского пролива.

Меня подмывает повернуть на север и пойти в Сингапур. Это будет не просто, так как карты у меня только мелкомасштабные, но я уверен, у меня получится.

− Тихо! — Чагос уже всего в 1900 милях и там я смогу оставаться столько, сколько захочу.

Стираю под дождём кухонные тряпки и включаю Моцарта на полную громкость, пытаясь просветлить обстановку.

В такую серую погоду солнечная батарея работает плохо и я завёл мотор, чтобы подзарядить аккумуляторы. Заметил, что он перегревается. Два часа демонтировал водяной насос и проверял контур охлаждения, но ничего не нашёл, всё кажется в полном порядке. Но мотор продолжает перегреваться. За двадцать минут работы индикатор температуры воды добирается до красного сектора.

3 сентября 1990

Cедьмой день. Всю ночь простоял на вахте из за судов непрерывно идущих из Зондского пролива в непрерывном сопровождении гроз с проливными дождями. Невозможно себе представить, насколько сильным может быть дождь, пока не попадёшь под тропический ливень. Воздух становится жидким, дождь стоит стеной. Под этим потоком трудно дышать и держать открытыми глаза. Надеюсь, что во время ливня не пересечься с каким-нибудь судном, потому что видимость — ноль. Не знаю, видят ли они меня на своих радарах.

04:00 Cнова гроза. Сколько их прошло за эту ночь? Пять? Шесть?

Вокруг всё черно, но при вспышках молний видно как днём.

11:00 Дождь и молнии продолжались и утром, но уже не так интенсивно. Сейчас только льёт. Ветер повернул на северовосточный. Я долго думаю, прежде чем одеть непромоканец и выйти наружу, чтобы переставить паруса. Поднимаю грот с двумя рифами и перекидываю стаксель на другой галс. Идём почти в галфвинд, правым галсом, курс на восток.

Небо серое и дождливое, внутри всё влажное.

— И потом ещё спрашивают, почему это человеку грустно!

4 сентября 1990 Восьмой день. 03:00 Меня разбудила гроза. Лодка несётся очень быстро. На юг! Рублю стаксель: чтобы убрать его, пришлось позволить упасть ему в воду, так как он надувался ветром.

Возвращаюсь на курс под одним гротом с двумя рифами, предварительно повернув через фордевинд.

На лесенке уселась олуша.

— Доброй ночи!

Гроза, то усиливаясь, то стихая, продолжалась до рассвета, оставив однотонное свинцово-серое небо и слабый ветерок с северо-востока.

Поднял геную и снова повернул через фордевинд. Олуша по прежнему на корме, чистит перья.

Продолжается мелкий дождь, словно в ноябре в Сесто Сан Джованни: — Но разве мы не в тропиках? Куда подевался пассат с его белыми облаками?

Если я не смогу привести в порядок мотор, придётся пересмотреть планы остановки на Чагос. Я не смогу рисковать входить в атоллы под парусами. Ведь, кроме того, что я один, так атоллы ещё и необитаемые. Видимо прийдется отказаться и идти прямо на ШриЛанка. Кроме того, под небом затянытым облачностью все последние дни, солнечеая батарея не вырабатывала достаточно электричества для подзарядки аккумуляторов, которые уже сильно разрядились.

Прийдётся ограничивать свет для чтения. Только один час вечером.

12:00 Полуденное определение. 7°50′ южной широты. За сорок восемь часов, с позавчерашнего дня, ровно двести сорок миль.

13:30 Cнова надвигается гроза.

— Заденет? Не заденет? Дунет? Не дунет? — беру вторые рифы на всякий случай.

Морковный салат и яйца со сливочным маслом. Морковь очень хорошо хранится закрытой в полиэтиленовых пакетах со множеством дырочек. Только сейчас, после десяти дней ужасной жары начинает портиться самый кончик. А вот яйца, лежащие в жестяной коробке из под печенья, покрылись жёлтой плесенью. Надо было держать их в картонке, как мы всё время и делали раньше.

15:00 Налетела гроза, пошумела и пронеслась мимо. Потом ещё одна. Олуша улетела в грозу. У неё были красные, как у старухи, лапы блестящими, словно лакированными, коготками. Мне немного жаль. Всё таки мы были вдвоём.

18:00 Cвет меркнет. Заканчивается ещё один день. Моя меланхолия прошла, и грусть тоже. Я думаю о днях, что прошли и о тех, что ещё будут. Волны, небо, облака. Думаю об этом путешествии по большому миру. Вереница дней, и разных мест теряется в дымке времени. Хорошо пахнет суп на плите, ветер умеренный, волнение сильное, но не очень. За облачностью угадывается полная луна.

Этой ночью буду идти без огней, потому что аккумуляторы сели.

Всё равно здесь никого нет.

Кипящий суп пахнет так же, как много лет назад, когда в Мальнате мама приносила его в жестяном ведёрке из заводской столовой.

Знакомый запах, вызывающий в памяти смутные видения из прошлого. И выглядит также, кусочки овощей в густой жидкости с зёрнами риса, длинными от слишком долгой варки. Все ингредиенты были сложены в кастрюлю с водой и долго кипятились, может поэтому супчик не сильно хорош.

Выхожу поесть в кокпит, хотя идёт дождь. На мне непромоканец, а то, что вода попадает в кастрюлю, ещё и лучше, бульон разбавляется и остывает.

Снаружи ветер, сердитое небо, серое море, летучие рыбы. Ничего нового. Но прихожая квартиры вечером может быть более угнетающей.

Паруса стоят бабочкой, грот с одним рифом и тяжёлая генуя. Мне придётся часто просыпаться, чтобы контролировать, не надвигается ли очередная гроза.

01:30 Я поднимался уже бесконечное количество раз, чтобы не быть застигнутым врасплох со слишком большой парусностью, и вот она, огромная, безобразная, чёрная туча. Первые порывы ветра, завеса дождя. Сделал поворот через фордевинд… взял рифы… убрал геную… поднял стаксель. Почти час работы, и теперь, когда я закончил, идёт мелкий дождичек и ветра почти нет. Паруса хлопают на мёртвой зыби.

02:50 Двадцать минут без ветра и вот снова порывы. Крен сорок градусов, тарелки и хлеб летают по каюте.

— Да хватит уже! — кричу я в небо во всю силу своих лёгких. Потом пошло легче. Я продолжаю кричать от всей души, сидя в кокпите голый под дождём, помогая «Джованни». Вода заливает глаза, стекает ручьями по волосам и бороде. Крик помогает мне, улучшает настроение.

Гроза продолжалась всю ночь.

7 сентября 1990

Одиннадцатый день. Ни одна из моих книг не может объяснить эти постоянные грозы, которые продолжаются уже пять дней. Это отражается на среднесуточных переходах, которые остаются меньше сотни миль, из за полного затишья между одним последующими шквалами. Однако, припоминаю, я где то читал, как некто жаловался, что при плавании через Индийский океан небо целыми неделями было затянуто облаками и невозможно было определиться.

Видимо он плыл в этих местах.

10:00 Алиллуя. Появился голубой просвет! Лёгкий ветер с юговостока. Беспорядочное волнение. Открываю все иллюминаторы, чтобы впустить свежий воздух.

12:35 Полуденное определение 8°41′ южной широты. Переход за 24 часа — 108 миль.

16:30 Погода наладилась. Солнце примиряет меня с действительностью. Я даже согласен прийти на несколько дней позже, если погода будет оставаться такой.

В третий раз поймал барракуду. Эта большая, около двух метров.

Не знаю что с неё делать, мясо барракуды мне не нравится. Она ещё в воде, на крючке и неистово прыгает, пытаясь освободиться.

Теоретически, должны бы сразу появиться акулы, привлечённые вибрацией и запахом крови, но никто не появляется.

Бедная барракуда дёргается всё слабее, за два часа она никого не привлекла. Мне её жалко. Если я обрежу леску, не знаю, выживет ли она с крючком и стальным поводком в пасти. С другой стороны, даже если я вытащу её на борт, то всё равно не смогу освободить от крючка, потому что она дёргается и зубы у неё очень острые.

Наконец, я обрезал шнур и вижу как удаляется её обтекаемое тело в белых и серых полосах, теряясь в глубине моря. Мне неприятно, оттого что я бессмысленно поранил её. Наверноё на несколько дней откажусь от рыбной ловли.

18:00 Ветер 4 балла с востока. Идём со скоростью шесть узлов точно на запад. Небо ясное.

До Шри-Ланка 1260 миль по прямой или 1740, если следовать линии ветра. Ещё пятнадцать дней, может быть двадцать, всё зависит от того, как получится пересечь экваториальную штилевую зону.

На ужин галеты и помидор, последний, и две пластинки сыра. Я ещё отварил картошки, но, что-то не хочется. Съем завтра.

22:00 Лодка идёт быстро, ускоряясь с сильным шелестом, на каждой волне. Луна освещает пейзаж мягким, спокойным светом.

Великолепно!

10 сентября 1990

Четырнадцатый день. Я спал, несмотря на немилосердную болтанку. «Веккиетто» невозмутимо продолжает свой путь под максимально уменьшенной парусностью, гротом с тремя рифами и зарифлённым стакселем, отыскивая дорогу среди волн и пенных гребней. Пару раз я поднимался закрыть входной люк, потому что с попутным ветром капли дождя залетали внутрь, до самой койки. Так как я заснул, читая английскую книжку, то всю ночь мне снились сны на английском.

10:00 Ветер ослаб до шести баллов. Волны, по прежнему, большие и регулярные. Некоторые превышают четыре метра. Я нашёл способ измерять их: забираюсь на мачту, пока глаз не становится на уровне самых высоких гребней. Сегодня, когда стою ногами на мачтовых лебёдках, они закрывают мне горизонт. Волны идут мощными правильными линиями. Они очень редко обрушиваются, но если это случается, то сразу широким фронтом, с шумом водопада.

11 сентября 1990

Пятнадцатый день. — Урааа! Сегодня, в просветах между тучами, голубое небо, каким оно и должно бы быть всегда. Лодка вся вымыта брызгами. Она даже чище, чем после мойки со щёткой и порошком.

Приближается момент, когда нужно наконец решить: Чагос или Шри-Ланка? На Шри-Ланка, нужно будет повернуть на север, на Чагос, достаточно держаться прежнего курса. У меня есть ещё день на раздумья. Я же, тем временем продолжаю сидеть в кокпите, наблюдая всё ту же неизменную, и в то же время, всегда разную, картину беснующегося моря, слушая классическую музыку, доносящуюся из каюты. Гребни, перед тем как обрушится, превращаются в зелёноголубые стеклянные пирамиды. Белые барашки украшают вершины волн и во впадинах растут скопления белой пены. Мне приходится ставить громкость на максимум, чтобы перекричать шум волн и пробивающегося сквозь них корпуса яхты. На обед я проглотил чашку противной фасоли, которая была сварена два дня назад и выпустила какую то клейкую жидкость. Надеюсь, мне не станет плохо. С другой стороны, готовить сейчас очень трудно и даже опасно. Сегодня утром, наливая кофе с молоком, я половину пролил и потом час мыл камбуз.

Уже несколько дней я использую старый стаксель, который был на лодке ещё до того, как мы её купили. Он маленький и лёгкий, управляться с ним намного легче, чем с тем, который мы пошили специально для этого плавания, из такой жёсткой ткани, что его трудно даже сложить или вынуть из мешка. Когда я уверял всех, что паруса должны быть из толстой ткани, я говорил глупость. Верно, что тяжёлые паруса не деформируются и медленнее изнашиваются, но в ситуациях как эта, когда за день их приходится менять много раз, с лёгкими парусами управляться вдвое легче.

Если же он всё-таки порвётся, я всегда могу вернуться к прежнему.

19:00 Я задался вопросом, стоит ли готовить при такой болтанке.

Но перед перспективой ужинать консервами…

— Чтобы пожарить пару яиц, нужно две минуты.

Я всё хорошо подготовил. Салат из капусты уже готов, соит за плитой, расклиненный между пакетом с хлебом и корзиной с фруктами. Большое ведро, заклинено под погоном каретки гика шкота, готово для того, чтобы сразу сунуть туда грязную сковороду, чтобы освободить место для чайника, который, в свою очередь, должен освободить конфорку на плите для тарелки с яйцами. Плита в кардановом подвесе, единственное место, куда можно что-то поставить без того, чтобы это «что-то» не улетело сразу же на другую сторону каюты.

Я поджёг спирт, чтобы разогреть плиту, поставил сверху кастрюлю со сливочным маслом, чтобы растапливалось, и пошёл взять яйца в ящике. Когда возвращался, лодка накренилась больше чем обычно…

Может быть от того, что у меня в руках были яйца, я инстинктивно, вместо того, чтобы схватиться за поручни, развернулся и упал спиной на камбуз. Кастрюля улетела, горящий спирт брызнул на стены и мне на спину. Я оказался на полу, в одной руке раздавленное яйцо, в другой ещё целое. Почувствовал спиной тепло и краем глаза заметил поднимающиеся позади меня языки пламени. Быстро снял майку, пропитанную горящим спиртом, скатал её клубком и выкинул наружу, первой же попавшейся под руку тряпкой бросился тушить пламя на камбузе. Потребовалась целая вечность, чтобы оттереть с пола и с моих ног скользкую и липкую массу из яиц, масла и капусты из салата.

— Нужно быть чокнутым, чтобы готовить в такую погоду!

Но, в конце концов, я всё таки положил масла в кастрюлю и поджарил два яйца, просто, чтобы доказать всем, что я самый упрямый.

14 сентября 1990

Уже два дня идём курсом на север, в направлении Шри-Ланка. Всю ночь шли под одним стакселем с ветром точно в корму. Сейчас позавтракаю и выйду на палубу, перекинуть стаксель на другой галс и поднять ещё кусочек грота, море кажется не такое суровое, как вчера вечером. Ночью меня мучили кошмары. Мне снилось, что я пришёл на собеседование для приёма на работу на IBM. Очень странные сны для плывущего посреди океана. Вспоминаю, как пятнадцать лет назад я на самом деле написал заявление на приём.

Прошёл психологические тесты и серию собеседований.

— Поздравляю. Вы приняты. С понедельника начинаете трёхмесячные курсы в Пескиера дель Гарда с проживанием.

— Извините, а что значит — с проживанием?

— Это значит, что Вы должны будете проживать в том же отеле, где будут проходить курсы.

— А если вечером я захочу вернуться в Милан?

— Это запрещено. Вы устанете в дороге и утром не будете достаточно сконцентрированы. Таковы правила нашей компании.

Я тогда сказал им (о счастливая молодость), что компании придётся сделать исключение, или отказаться от моих услуг. Естественно, они отказались и престижная карьера закончилась, даже не начавшись.

Кто знает, как бы сложилась моя судьба, окажись я более покладистым. Возможно не оказался бы сейчас посреди океана, размышляя, стоит ли поднять ещё и грот?

09.00 Перекинул стаксель, поднял грот с тремя рифами. Полный бакштаг правого галса, курс примерно 340°.

— Жди нас Индия! Мы идём!

Нет солнца, чтобы определиться.

11:00 Отдал одни рифы. Волны стали более регулярными. И хоть по прежнему, периодически забрасывает на палубу по несколько вёдер пенящейся воды, уже не страшно. По моим прикидкам я должен уже быть на шестом градусе южной широты и вскоре войду в зону экваториальных штилей, которая простирается от пятого градуса до экватора. И неизвестно, насколько легко получится её пересечь.

Дальше на севере дует юго-западный муссон, чтобы пройти последние 360 миль до Галле.

Громкий гул самолёта прерывает мои мысли. Выхожу, чтобы посмотреть, но нго не видно за плотным слоем облаков. Возможно, он летит на Диего Гарсиа, лежащий в 600 милях отсюда.

Диего Гарсиа, самый большой из островов Чагос. Одно время архипелаг был обитаемым. Потом англичане сдали его в аренду американцам, которые решили создать там военно-морскую базу.

Жителей островов деньгами и посулами убедили переселиться на Маурициус, предложив им пожизненную ренту. Теперь на Диего Гарсиа расположена база, а все остальные острова необитаемы. Это самый прекрасный морской природный парк в мире.

12:00 Ветер пять баллов. Грот с двумя рифами и стаксель. Скорость шесть узлов, курс 340°. Лоция говорит, что выше экватора западное течение, со скоростью 15–20 миль в день. Нужно будет учесть его, чтобы не оказаться с подветра Шри-Ланка.

14:30 Ветер снова усиливается. Около семи баллов. Я раздумывал, не пора ли снова взять третьи рифы на гроте, когда увидел идущую волну. Она не казалась более высокой, чем другие, но была более крутой. Она подняла корму «Веккиктто», занесла её на несколько метров вбок, потом накренила нас на 60 градусов, прошла под днищем и пошла дальше. Я сидел вцепившись в кормовой релинг, залитый водой и пеной. Никакого ущерба, если не считать порвавшейся шнуровки обвеса кокпита с подветренной стороны и беспорядка в каюте, от повыпадавших из ящиков вещей.

16:30 Пока я писал предыдущие строки, ветер усилился и крен теперь 45 градусов, не смотря на то, что грот я уже убрал раньше. Я надел непромоканец и выбежал наружу.

Небо абсолютно чёрное. Ветер очень сильный, восемь или девять баллов. Хватаюсь за руль, так как Джованни рулить не в силах.

Волны сразу же стали крутые и начали обрушиваться. Трудно стало держать курс, лодка разворачивается лагом, даже под одним стакселем. Нужно убрать его. Но я без страховочного пояса и, к тому же, если оставлю штурвал, нас развернёт лагом, прежде чем я доберусь до бака.

— Да все-равно стаксель сейчас лопнет. — думаю я, вцепившись в штурвал, стараясь держаться кормой к волнам.

Поверхность моря покрыта беловатым слоем распылённой воды.

Она струится по палубе, как низкий туман.

Всё это длится минут двадцать. Дальше ветер продолжал дуть сильно, но уже не так, и я смог пробраться на нос, заменить стаксель на штормовой и снова включить ветрорулевой, которому приходилось всё же периодически помогать на самых больших волнах. После двух часов на руле я продрог, несмотря на тёплый воздух. Внутри же можно умереть от жары.

В каюте беспорядок, хотя не очень сильный. Запах? Уже много дней, как всё закрыто. Я чувствую только посторонние запахи, а если бы вошёл посторонний человек? Простыня, несмотря на то, что развешена в проёме двери, покрывается голубой плесенью. А что я могу сделать. Невозможно развесить её на солнце, потому что солнца нет. И потом, снаружи постоянно летят брызги. Займусь этим, когда наладится погода. Я устал. До Шри-Ланка ещё 700 миль.

19:00 Я сделал всё для собственного утешения. Поднял грот с тремя рифами и оставил штормовой стаксель. Лодка летит. На горизонте виден кусочек голубого неба.

21:00 Льёт, льёт и льёт не прекращая. На койке болтает, зато сухо.

По движению лодки, кажется, что ветер стих и мы идём заметно медленнее, хотя идём. Внутренний компас показывает, что идём правильным курсом. Глядя наружу, через прозрачный люк, видна только чернота.

Ужинаю сыром и галетами. Невозможно готовить в твкую погоду.

Курс верный, так что даже не буду выходить наружу.

16 сентября 1990

Двадцатый день. Закат. Я вошёл в зону экваториальных штилей.

Лёгкий ветерок и «Веккиетто» мягко движется под аккомпанемент звуков воды и собственных скрипов. Идущие с юго-востока волны, это зыбь от непогоды прошлых дней. Они похожи на горы. Подходят, прокатываются под лодкой и идут дальше. Пару часов я продолжал смотреть на море, ожидая, что ветер вот-вот кончится. В конце дня, я вдруг почувствовал сильный голод и вспомнил, что не притрагивался к пище весь день.

Уже двадцать дней я в море, перед лицом бесконечности.

Нашёл ли я сам себя?

Нашёл ли я смысл жизни?

Нашёл ли я бога?

Нет! Здесь только вода, дожди, ветер и небо.

И как же тогда? Как со смыслом жизни….?

Может поэтому есть смысл рожать детей, чтобы они, в свою очередь, могли бы заняться его поисками, которые начинаются в юности и не кончаются никогда.

Свет уже почти полностью угас. Закончился ещё один день. Вокруг на сотни миль нет ни души, только великое спокойствие.

17 сентября 1990

Двадцать первый день. День начинается со штиля. Лодка качается.

Смотрю по сторонам, жду ветра. После завтрака, кажется задул лёгкий бриз с запада, наморщив огромные дюны, катящиеся по прежнему с юга. Пытаюсь завести мотор, чтобы зарядить батареи, но.

Через несколько минут загорается красный индикатор высокой температуры, приходится заглушить.

Солнечная батарея тоже работает плохо. Снова корродировали контакты в выходной коробке. Проносится небольшая гроза с порывами с юго-запада, но продвигает нас не далеко. Провожу всё утро за штурвалом, чтобы использовать каждое дуновение ветра.

Бриз с запада, слабый и неустойчивый. К старым волнам с юговостока добавились новые, с юго запада, что даёт надежду на то, что подует новый ветер. Но вместе эти волны приводят к беспорядочной качке. Просветы в облаках позволяют надеяться на определение по солнцу.

12:48 Солнце показалось во всей своей красе как раз вовремя: 42°8′ южной широты. Мы оказываемся южнее, чем счислимое положение вчерашнего дня. Какая-то ошибка?

Починил солнечную батарею. Как всегда, корродировали выходные контакты. Новый, поменянный на Бали, двух миллиметровый медный кабель превратился в кучкц зелёноватой пыли. Кризисный момент наступил, когда мне понадобилось спаять контакты: аккумуляторы разряжены и невозможно использовать паяльник, поэтому невозможно починить солнечную панель, поэтому невозможно зарядить аккумуляторы…

— Как быть? — решение пришло само собой, когда я жарил яичницу. — Конечно же! Примус!

На его пламени накаляю жало паяльника, и, когда оно становится красным, бегу на палубу паять провода. Три-четыре забега и работа закончена. Остаётся только залить всё силиконом, чтобы попытаться защитить контакты от соли и установить панель. Может быть и неудобный способ, но сработало. Панель снова начала подзаряжать аккумуляторы энергией, берущейся непосредственно от солнца. Если оно светит, естественно.

15:30 Дела налаживаются. Западный ветерок держится. Делаем три узла. Небо синее с красным, белые и чёрные облака. Это небо, неизвестно почему, вызывает у меня тревогу.

— Клянусь, в следующую грозу помоюсь!

16:30 Кажется, передышка закончилась. Горизонт стал чёрным, там растут тучи, контрастирующие с остальным небом, которое остаётся по прежнему чисто голубым. Нужно подготовиться. Задраить и закрепить всё что можно, уменьшить парусность.

17:40 Монстр едва разминулся с нами, прошёл по корме, переливаясь серым, чёрным и желтоватыми цветами. Вместо него через нас прошли два отдельных монстрика поменьше. Ливни и порывы ветра продвинули нас вперёд на пять миль, менее чем за час, но сейчас мы стоим неподвижно, накрапывает мелкий дождик и паруса хлопают на длинной волне.

18:00 Cтоим. Снаружи невероятная тишина. Поверхность моря маслянисто-гладкая, и гряды длинных волн пересекают её во всех направлениях. В глубине видны медузы, отсвечивающие фиолетовым в последних лучах солнца. В той стороне, где закатывается солнце, вырисовывается очередная гроза.

20:30 Гроза отшумела и промчалась. Снова всё тихо. Слегка дует с юга. Пытаюсь что-то делать, но ветра недостаточно даже чтобы надуть паруса. Небо ясное и звёздное.

22 сентября 1990

Двадцать шестой день. Я встал рано, чтобы сделать определение по звёздам. В разрывах между тучами видны Юпитер, Канопус и Сириус, немного затуманенные, но хорошо различимые в неверном утреннем свете. В окуляре секстанта Юпитер выглядит ярким светящимся шаром. Вращаю барабан градусов, так, чтобы изображение опустилось к горизонту. Когда шарик касается его свей нижней точкой, блокирую барабан и бросаюсь в каюту, к штурманскому столу, считая про себя секунды, пока в свете лампочки не смогу прочесть время на хронометре. Вычитаю секунды, которые потратил на то, чтобы спуститься, считываю показания секстанта и записываю цифры в судовой журнал. Проделываю ту же процедуру для Канопуса и Сириуса. Потом расчёты и нанесение на карту трёх линий. Тем временем снаружи становится заметно светлее.

− Эх. Этой ночью, сам того не заметив, я пересёк экватор и оказался в северном полушарии. Не знаю, радоваться мне или грустить?

«Веккиетто» пробыл один год, пять месяцев и восемнадцать дней в южном полушарии.

Изнутри слышен свист семейства дельфинов. Они маленькие и вёртие, с длинными тонкими носами. Я никогда раньше не видел их так много. Первые уже давно впереди, закрывая весь горизонт, а с кормы, выпрыгивая над водой, всё продолжают прибывать новые.

Насколько видно вокруг, море кишит ныряющими и снова появляющимися на поверхности животными. Когда они уходят, я остаюсь в окружении мириад рыбёшек, видимо маленьких тунцов. Не думаю, что они следуют за лодкой, мне они кажутся слишком маленькими, чтобы плыть со скоростью четыре узла. Но если они не плывут за мной, значит море полно ими, потому что на протяжении часов я продолжаю видеть, как они выпрыгивают из воды. Возможно, когда-то и вблизи берегов было так много рыбы. Возможно, её было много и в Средиземном море.

Сегодня стабильный западный ветер и море почти спокойное. Зона экваториальных штилей закончилась. Я пробыл в ней пять дней, пройдя 240 миль среднесуточными переходами менее пятидесяти.

25 сентября 1990

Двадцать девятый день. По расчётам я должен быть в четырнадцати милях от порта Галле, но земля всё ещё не видна. Ночь я провёл в дрейфе, боясь подойти слишком близко к суше, и бодрствуя, так как вокруг были видны многочисленные огни лодок и судов, которые проходят вплотную к Шри-Ланка на пути из Европы на Дальний Восток. Чтобы не заснуть, я стоял на ногах, прислонившись к мачте.

06:30 Восходит солнце и оживляет краски. Появляется и земля, тонкая серая полоска, затянутая дымом и туманом. Привожу в порядок всё внутри лодки и поднимаю жёлтый флаг. У меня трясутся руки. Ветер юго западный, четыре балла, сильное волнение. Иду курсом на точку, где должен быть порт, в полный бакштаг.

Вход в порт Галле не из самых простых. Муссон дует прямо на берег, превращая море на расстоянии двух миль от него в мешанину волн, идущих с моря и отражённых, пенных гребней и ила. Из за подводных скал и камней на пути в бухту, говорит лоция Британского Адмиралтейства, необходимо следовать каналом обозначенным слева цилиндрическими буями чёрно белой шахматной раскраски и коническими красными буями справа. Но вот Алан Лукас, в своей лоции Индийского океана, даёт противоположную информацию: цилиндрические красные буи слева и конические чёрные, справа. Однако сначала, и тут две лоции согласны, я должен найти bell buoy (я перевожу это как колокольный буй), который даст мне направление на вход в канал. Уже несколько дней, как я сравниваю две лоции. То ли я что-то не понимаю, то ли действительно они дают мне противоречивую информацию?

Мне тяжко от того, что не с кем обсудить это, так же как позавчера было тяжко от невозможности разделить эмоции от необычного явления.

Я находился в трёхстах милях отсюда. «Веккиетто» шёл сам в галфвинд, я стоял на носу, наслаждаясь солнцем и спокойным плаванием, когда заметил на горизонте клуб белого дыма. Он был призрачен и едва различим на матовом фоне нижних слоёв атмосферы, повисел в воздухе несколько секунд и растаял, оставив меня в сомнениях, видел ли я что-то на самом деле или мне почудилось. Но через несколько минут появился ещё один клуб, затем ещё и ещё. Каждый из них висел в воздухе несколько секунд и пропадал.

Мне в голову пришла странная мысль: — Может быть какой нибудь военный корабль упражняется в стрельбе? И сразу же следом: — А если они вдруг начнут стрелять сюда?

Даже не обдумав абсурдность этого предположения (с какой стати военный корабль вдруг станет проводить стрельбы посреди океана?), я бросился в каюту к рации.

— Hallo, Hallo, this is a small sailing boat. If there is a military ship firing here around, please, pay attention. (Внимание, внимание. Здесь маленькая парусная яхта. Если военный корабль проводит стрельбы в окрестностях, будьте пожалуйста осторожны.)

Я передавал и передавал в эфир свои призывы, но радио отвечало мне тишиной, прерываемой треском электрических разрядов от гроз, которые я оставил за кормой в стороне экватора.

Я вернулся на палубу с биноклем. Клубы дыма, кажется стали ещё ближе и гораздо заметнее. Наконец я сделал то, что должен был сделать сразу, забрался на мачту на высоту краспиц. Тут и стало всё ясно.

Это были три кита. Они выныривали как дельфины, каждый раз выпуская в воздух огромный столб пара и воды. Я мог видеть только верхнюю его часть, всё остальное было скрыто за горизонтом, и она была похожа на облако дыма. Я сидел и смотрел на приближающихся трёх огромных животных с квадратными головами, раздираемый противоречивыми эмоциями: желанием посмотреть на них поближе и страхом, что они подойдут слишком близко. Я только успел спуститься с мачты, их было уже видно с палубы. Они появлялись и исчезали среди волн. Сначала чёрная массивная голова, потом в воде несколько секунд скользила спина и, наконец, могучий хвост в белых отметинах поднимался высоко в воздух и с сильным шумом отвесно уходил в глубину.

— Интересно, они меня видят?

Я стоял, вцепившись в мачту и смотрел, как самые большие на свете животные подходили всё ближе и ближе. Наконец они подошли всего на несколько десятков метров. Может быть расстояние было и большим, но мне казалось, что они совсем рядом. Потом они исчезли под водой и всплыли уже по другую сторону лодки, быстро удаляясь, оставив меня в изумлении и восхищении.

Что же меня не совсем не радует, так это вход в порт Галле, с этими бакенами, которые должны быть то ли конические, то ли цилиндрические, красные или чёрные. Может быть, их не окажется вовсе, а у меня мотор может работать не больше десяти минут.

Надежда заметить мели при отсутствии бакенов по цвету воды исчезла сразу, как только я увидел воду залива, мутную, взбаламученную волнами.

— Может быть ну его… лучше идти сразу в Индию, думаю я про себя, пытаясь отыскать в бинокль bell buoy, который мне представляется огромным буем в форме колокола.

Ветер вблизи берега становится попутным и я решаю убрать стаксель и идти под одним гротом с двумя рифами, чтобы двигаться потихоньку и иметь хороший обзор со своего места у мачты. Отсюда мне хорошо видно всё по курсу и я могу быстро перейти в кокпит к штурвалу, в случае необходимости.

Вдали появляются бакены, разбросанные на фоне бухты и города и в самом начале один, более крупный, явно конической формы.

Корректирую курс, чтобы приблизиться к нему. Это действительно колокольный буй, о котором говориться в лоции, старый ржавый цилиндр, на котором укреплён колокол, который должен бы издавать звон каждый раз, когда проходящая волна качает буй. Однако колокол покрылся толстым слоем водорослей и не в состоянии издать ни звука.

Потихоньку двигаюсь в направлении, где, как мне кажется, находится вход в канал, пытаясь в бинокль разглядеть формы и цвета бакенов. Тут удача идет мне навстречу, рыбацкая лодка, идущая с моря, тоже направляется в порт. Она идёт быстрее «Веккиетто» выпуская из трубы над рубкой большие клубы чёрного дыма. Они быстро обгоняют меня и идут в канал. На палубе машут руками, глядя на меня. Мне же некогда разглядывать их, они моя удача, которую я не должен упустить. Можно было бы попросить их замедлить ход и провести меня, но что то удерживает меня, какой то стыд. Может быть от того, что я давно не разговариваю ни с кем.

Предпочитаю, чтобы не отстать, снова поднять стаксель и на ходу отдаю второй ряд рифов. «Веккиетто» ускоряет ход. Они понимают и замедляют свой, улыбаются и делают знаки, указывая в направлении канала.

— Иди вперёд. Так нормально. — это большая удача, так как немногие из оставшихся бакенов настолько ржавые, что определить их цвет невозможно.

В конце канала убираю стаксель, прохожу под гротом внешние боны и оказываюсь внутри маленькой квадратной акватории, окружённой черными, частично обвалившимися волноломами. Здесь почти пусто: одна австралийская яхта, старый английский парусник и несколько рыбацких лодок на западной стороне. Вот это удача, целый порт в моём распоряжении. Я бросаю якорь прямо в центре, в нескольких десятках метров от австралийцев, даже не пуская мотор.

Какое спокойствие. Какая тишина. «Веккиетто» стоит неподвижно под жгучим полуденным солнцем, впервые за тридцать дней. Никто, кажется, не обращает внимания на мой жёлтый флаг и я не имею желания сойти на берег. Предпочитаю сидеть в каюте, в тени импровизированного тента. Ем тунца, пойманного этим утром, смотрю вокруг, в тишине нового порта, наслаждаясь отдыхом после напряжения последних часов. Группа ребятишек, на старой пироге с балансиром, ловят рыбу в мутной воде порта, выдёргивая из неё маленьких серебристых рыбок.