Под прицелом

Глава 8

Райан любил одиночество. Не постоянное, а просто ему нравилось, когда он бывал один. Вот так же хорошо было и сейчас, во время прибоя, под шелестящим во тьме ветром. Можно вообразить, что находишься на берегу где-нибудь совсем в другом месте. Дома за деревьями – это деревенские хижины, а лежащие на берегу лодки – китайские сампаны, которыми пользуются вьетнамцы. Получено донесение, что они везут груз – минометы и автоматы, закупленные у китайцев, а он – одинокий патрульный, проник сюда, севернее Чу-Лая, чтобы зарисовать для флота, стоящего на воде за пять миль, расположение складов боеприпасов и позиции радиолокаторов. Странно, что люди боятся темноты. На войне некоторым ребятам – подрывникам-подводникам или парням из спецвойск – приходится идти по ночам через джунгли с автоматами "М-16", вымазав лица черной краской. Один неверный шаг, и получишь удар в спину. А есть такие, которые боятся ходить тут. Если у тебя хватит духа подкрадываться сзади к тем, кто хочет тебя убить, ничего не стоит напасть на тех, кто боится темноты. Чудно, но это и хорошо, что некоторые ее боятся.

Надо привыкнуть к ней, вот и все. Уговорить себя, что все будет хорошо, и не паниковать. Приучить себя к хладнокровию. Нет, больше чем к хладнокровию. Господи, каждый считает себя хладнокровным. Надо приучить себя к ледяному спокойствию. Профи с ледяной водой в жилах. Как Кэри Грант[12]. Наливая девчонке шампанского или стоя на высокой крыше перед идущим на него типом с железным крюком вместо руки, он все тот же Кэри Грант. Не потеет. Здорово он мотанул того типа, а когда тот падал, крюк заскрежетал по металлическому скату крыши, оставляя царапины.

А еще Кэри Грант ловко крал драгоценности. Только никогда не показывают, что он потом с ними делал. В Хайленд-Парке был один тип, армянин, который скупал краденые телевизоры, одежду, меха и прочее. Ну а если бы ему принесли бриллиантовое ожерелье? "Гарри, у меня тут ожерелье за сто тысяч долларов. Сколько ты мне за него отвалишь?" Можно себе представить физиономию Гарри!

Только этого больше не будет. Без машины, в ста пятидесяти милях от ломбарда, все телевизоры и чемоданы останутся при своих хозяевах. Да в любом случае этого больше не будет.

Когда Райан работал с цветным парнем Леоном Вуди, сначала они искали чего-нибудь полегче: присматривали дома, где у входных дверей скопились газеты, где газоны нуждались в стрижке, а вечером было темно за закрытыми ставнями и опущенными жалюзи. Еще следили за приглянувшимися домами. Отмечали, где и в какое время горят лампы, и, если два-три вечера подряд горели одни и те же – одна или две внизу на лестнице и одна наверху, – подходили к парадным дверям и звонили. Если никто не отвечал, лезли в дом.

У Леона Вуди был любимый прием – подойти днем к какому-то дому и позвонить в дверь. Если кто-нибудь выходил, он расспрашивал, нет ли, случайно, работы, не надо ли сделать покраску, вымыть стены, убрать во дворе. Леди почти всегда отвечали отказом, тогда Леон интересовался соседями – может быть, леди знает, дома они или нет. Иногда ему отвечали: нет, уехали на лето или во Флориду, сообщив таким образом важные сведения. Леон Вуди медленно качал головой, сокрушался: "Господи боже мой, вот невезуха!" – изображая глупого негра, но при этом косился на Райана и чуть ли не в открытую усмехался. Если у леди находилась для них работа, то Леон восклицал: "Ой, спасибо, мэм! Конечно, мы премного благодарны. Только, знаете, сейчас уже поздно, мы лучше утром придем".

И, удаляясь от дома, говорил Райану: "Как же, утром, пускай дожидается!"

Если никто не открывал, они оставляли машину на подъездной дорожке, шли к черному ходу и снова звонили. Если все равно никто не отвечал, влезали, как правило, через подвальное окно. Первым делом искали большие сумки, что-нибудь такое, во что можно сложить барахло. Потом выходили из парадных дверей с чемоданами, набитыми одеждой, мехами, серебром, телевизорами, радиоприемниками – всем, что, по их мнению, стоило брать, – и укладывали в машину.

Они всегда сохраняли хладнокровие во время взлома и проникновения, никогда не обнаруживали своих чувств друг перед другом, каждый переживал про себя. Никогда не говорили друг другу: "Ну хватит, пошли". И никогда не показывали, что спешат поскорее убраться. Идея заключалась в следующем: не спеша обойти дом, отбирая нужные вещи. Райан однажды вошел в кабинет, а там вольготно посиживает Леон Вуди, читая журнал, и в руке у него бокал с выпивкой. Это долго оставалось самым хладнокровным поступком до того случая, когда однажды днем в дом неожиданно пришел парень с вещами из чистки. Райан пошел к дверям, принял у парня пальто и два костюма, поблагодарил, затем уложил одежду в чемодан. Благодарность – хороший штрих. Побить этот рекорд хладнокровия было трудно. Леон Вуди только приблизился к достижению Райана, ответив на телефонный звонок. Звонивший субъект желал знать, где его жена. Леон ответил: "Ждет меня наверху в постели, старик. А ты думал где?" – и положил трубку. Они дали себе еще несколько минут – вполне достаточно – и были уже в соседнем квартале, когда перед домом затормозил полицейский автомобиль.

Однажды Леон Вуди принес где-то украденный набор электротехнических инструментов. Они подсоединились к проводке в подъезде и высверлили замок входной двери квартиры. Райан сказал: "Чересчур много шума". Леон Вуди ответил: "Угу, только так больше похоже на профессионалов". Обязательно надо менять стиль, утверждал он, чтобы все взломы и проникновения не выглядели одинаково. Странный был парень – высокий, костлявый чудак; играл в баскетбол в средней школе, получил предложение пойти в колледж, но не сумел сдать вступительные экзамены даже в спортивные школы. У Вуди была одна проблема – героин. Он находился под кайфом почти все время знакомства с Райаном. Это ему обходилось в пятнадцать – двадцать долларов в неделю. Но парень он был хороший и погорел, забравшись в воскресенье в дом, где хозяева принимали гостей: пятьдесят человек ели гамбургеры на лужайке перед парадным подъездом.

В темноте светились огоньки, с булавочные головки, холодные точечки где-то в ночи, далекие, словно звезды, как будто горели не на берегу и не сию минуту.

Еще лился свет сверху, слабый, оранжевый. Береговая полоса озера постепенно вздымалась от низкого откоса у "Бей-Виста" к крутому холму над пляжем, к поросшему кустами склону, поднимавшемуся из песка, с деревянными лестницами, каждая футов по двести, уходившими в темноту.

Райан смотрел вверх на склон проходя мимо, пока у него не возникло и полностью не окрепло ощущение, что он зря тратит время. Наконец остановился. Надо было остаться в постели. Что он собирается делать? Угадывать, какая лестница ведет к ней? А если угадает, то что? Поднимется, постучит в дверь и небрежно скажет: "Привет, я тут просто шел мимо"? Да черт с ней!

Нэнси наблюдала за ним. Следила сверху, с холма, как он шел мимо. Видела, что Райан остановился, постоял минуту, глядя вверх на склон, потом повернул обратно. Она шагнула в оранжевое пятно света от фонаря на столбе – девушка в темном свитере, шортах и мокасинах, – затем вышла из него, вновь став темной фигуркой, спускающейся по лестнице к озеру.

Нэнси ждала, положив на перила руку. Он смотрел вверх на склон и опустил глаза только тогда, когда почти поравнялся с ней. И вот она – стоит всего в нескольких шагах от него.

– О, Джек Райан, – произнесла девушка. – Какой сюрприз!

Он подошел, она не отступила, не сменила положения. Держалась спокойно, небрежно. Дожидалась его. А ведь ждала его появления, он это чувствовал.

– Я гулял, – пояснил Джек.

– Угу.

– Думаешь, тебя искал?

– Угу, просто гулял.

– Просто по берегу, ничего особенного.

– Верю, – сказала Нэнси. – Хочешь, чтоб я с тобой погуляла?

– Я назад возвращаюсь.

– Может, немножко расслабишься?

Шагая по берегу, он почувствовал себя лучше, хотя все время сознавал, что идет рядом с ней.

Поначалу они говорили мало, просто Нэнси задала несколько небольших вводных вопросов насчет лагеря сборщиков, Луиса Камачо, сбора огурцов. Он дал на них простые ответы: лагерь вполне нормальный; Камачо его не волнует; да, огурцы собирать тяжело. Остановились, чтобы закурить. Когда она наклонилась, он ощутил прикосновение ее волос к своим рукам, сложенным лодочкой, а в момент, когда вспыхнула спичка, отчетливо увидел ее лицо. Действительно симпатичная. Богатая девушка из кино.

– Ты на какую-то киноартистку похожа, – заметил Райан.

– На кого?

– Забыл ее имя.

– А какого типа?

– Как ты. Волосы темные, длинные.

– Сексуальная?

– Угу, наверное.

– Где она снималась?

– Не могу сейчас вспомнить.

– Все равно, я, наверное, не видела. Я не слишком-то часто хожу в кино. Иногда только.

Дальше шли молча, и Райан спросил:

– Ты телевизор смотришь?

– Почти никогда. А ты?

– Если что-нибудь стоящее.

– Например?

– Военное кино, что-нибудь вроде этого. Или шпионское.

– Фу, вранье про реальную жизнь.

– Если фильмы хорошие, чего им быть правдивыми.

– Они скучные.

– Ну, тогда что ты любишь?

– Делать что-нибудь. – Она подняла на него глаза, на одну бровь косо свешивалась темная прядь волос. – Такое, чтобы впечатляло. Чтобы оставляло отметку.

– Какую отметку?

– Не знаю. Например, как пуля. Да, это, пожалуй, хороший и точный пример.

– Кого-нибудь застрелить?

– Куда-нибудь выстрелить и услышать, как все разлетается вдребезги.

– Как насчет динамита?

– Отлично. По-моему, с динамитом действительно было бы забавно.

– Только придется вставлять детонатор, тянуть провод к заряду и дергать... А может, граната?

– О да, граната! Просто чеку выдерни и кидай.

– Или прицепи к проволоке на дорожке, – добавил Райан. – В шутку.

– По-моему, я бы лучше метнула, – заявила Нэнси. – Другим способом придется чересчур долго ждать.

– Ладно, а куда ты собираешься ее бросать?

– Надо подумать, – ответила Нэнси. – Пожалуй, бросила бы на веранду. Или в окно. Забавно, правда?

– Мне один тип рассказывал, как во время Второй мировой войны япошки посылали своих девушек-гейш к нашим взлетно-посадочным полосам, абсолютно раздетыми, с гранатами под мышкой. Они подходили, американские парни велели поднять руки вверх, и – трах-та-рарах!

– Ты поверил?

– Тот тип, что рассказывал, сам там был.

– Я не верю.

– Почему?

– Зачем им идти? Почему просто не бросить?

– Потому что им так приказали. Гейшам.

– Почему они шли раздетые? По-моему, твой приятель водил тебя за нос.

– Он мне не приятель. Просто знакомый тип.

– Могу поспорить, его там не было, – возразила Нэнси.

– Да мне какая разница! – отозвался Райан. – Может, был, может, нет. Мне плевать в любом случае.

Нэнси, взглянув вверх на склон, остановилась, не сводя глаз с холма, и Райан встал с ней рядом.

– А как насчет камней? – спросила она. – Может, наберем камней и представим, что это гранаты?

– И что будем делать?

– Бросать.

– Хочешь камни бросать?

– Ну, ищи.

Чокнутая девка. Господи боже мой. Камни искать. Очень серьезное дело – искать в темноте камни. Глупое дело, но сейчас он очень хорошо себя чувствовал.

– Маленькие или большие?

– Думаю, чуть поменьше моего кулака, – определила Нэнси. – Чтобы были не очень тяжелые.

– Конечно, с очень тяжелыми ты не справишься. Сколько надо?

– Немного. Мы их сосчитаем.

Совсем чокнутая девчонка. Набрав камней, они поднялись по следующей лестнице, прошли вверх по лужайке у дома, где было совсем темно. Дом, скрытый в тени кустарников и деревьев, виден был только отчасти.

– Наверное, хозяева в клубе, – тихо заметила Нэнси, остановившись совсем рядом с Райаном.

– Ты их знаешь?

– Вряд ли. Здесь все вокруг из приличного общества.

– Собираешься бросить камень в этот дом?

– Угу, прямо в витражное окно.

– Почему в этот дом? Если не знаешь хозяев...

– Потому что он тут стоит, – пояснила девушка.

– Может, они спят.

– Какая разница?

Нэнси пошла дальше. Райан схватил ее за руку.

– Обожди минутку. Что ты сделаешь после броска? – Он вытащил мокасины из задних карманов и принялся обуваться.

– Не знаю. Побегу, наверное. А ты не побежишь?

– Куда? Надо знать, куда бежать. Надо разработать план.

– Пошли к дому, обойдем вокруг.

– Зачем?

– Не беспокойся об этом. Просто держись со мной рядышком, Джеки.

Джеки. Старик, думал он, что ты тут делаешь? Но Нэнси пригнулась и ринулась через открытый газон, а он побежал за ней, тоже пригнувшись, потому что она пригибалась. Глупо. К чему горбиться? Надо войти и выйти. Оттого что сгорбишься, лучше не станет. Пригнувшись, не спрячешься.

Нэнси остановилась в двадцати футах от витражного окна, замена которого обойдется хозяевам не меньше чем в три сотни долларов, и швырнула камень левой рукой. Но бросила так, как бросил бы левой рукой правша. Камень не далеко улетел, упал в кусты.

Нэнси четко вымолвила единственное слово:

– Проклятие!

Продвинулась ближе, слегка наклонилась, развернулась в сторону и бросила следующий камень, сделав то же движение. Смутно поблескивающее в ночи витражное окно разлетелось фонтаном осколков.

Нэнси тут же исчезла где-то слева за домом. Райан поднял зажатый в правой руке камень на высоту плеча, занял позицию для броска, как при игре в "летающие тарелки". Какого дьявола ты это делаешь, подумал он и метнул камень быстрым коротким движением в окно. Он, влетев внутрь дома, стукнулся обо что-то, а Джек побежал за девушкой.

– Сюда! – просвистел шепот из придорожных сосен. Она старалась отдышаться, при каждом вдохе и выдохе поводя плечами. Когда Райан ее отыскал, спросила:

– Слышал?

– Слышал?! Да, в Джиниве было слышно!

– Громко? Уф! Представляю настоящую гранату.

– Знаешь, ты бросок сделала, как девчонка. Странно, я не думал, что бросишь.

– Зажегся какой-нибудь свет? – Отдышавшись и успокаиваясь, она стала всматриваться сквозь ветви.

– Ничего не вижу. Наверное, ты права, они в клубе. Нэнси подняла на него глаза.

– Давай повторим где-нибудь, где хозяева дома.

– Думаешь, будет забавно?

– Посмотрим, как они среагируют.

– Просто будем стоять и смотреть.

– Я не знаю. – В тоне Нэнси послышалось легкое раздражение. – Но сначала давай дом выберем.

Поселок Пойнт был старый, густо заросший деревьями, застроенный большими комфортабельными домами, прятавшимися за вязами, которые тянулись вдоль дороги к берегу, и домами поменьше, но дорогими, расположенными на открытых лужайках среди густых сосен и куп берез. Домов было больше, чем предполагал Райан. Сейчас, в темноте, виднелись их смутные очертания в тени деревьев. Мягким светом сияли окна и застекленные веранды за хорошо ухоженными газонами. Тут и там на подъездных дорожках Райан подмечал металлический отблеск автомобилей, но ни одна машина не двигалась, свет фар не скользил по дороге и внезапно не вспыхивал среди деревьев. Ему показалось, что здесь неестественно тихо после оглушительного звона разбитого окна.

Они пошли вдоль вязов к освещенному дому, Нэнси впереди. Потом быстро перешли на другую сторону дороги к соснам, которые загораживали с одной стороны двухэтажный кирпичный каркасный дом колониального стиля.

– Нравится? – спросил Райан.

– Не знаю. – Какое-то время она разглядывала дом. – Свет горит, а людей не видно.

– Они с той стороны. На кухне. Пьют молоко перед тем, как лечь в постель.

– Ну, в любом случае давай бросим разок. Для практики.

Нэнси не колебалась. Прошагала через газон на угол, оказавшись в двадцати футах от дома, пересекла дорожку, ведущую к парадной двери, остановилась и развернулась, делая левой рукой бросок. Райан занял естественную для второго игрока позицию, сильно швырнул камень сбоку, услышал, как его окно взорвалось, на полсчета отстав от окна Нэнси – раз, два, и почти одновременный звон. Он метнулся за ней в деревья на другой стороне двора, они снова выбрались на дорогу и быстро шмыгнули в тень вязов.

– Вон, – сказал Райан, – выходит из парадных дверей.

Они уставились на мужчину, стоящего на освещенной веранде. Потом мужчина сошел на дорожку, огляделся вокруг, посмотрел на разбитые окна. В одном из них можно было различить другую фигуру – женскую.

– Она велит ему зайти в дом, – прошептал Райан. – Говорит, заходи, неизвестно, кто там, в темноте.

– А тут только мы, цыплятки, – добавила Нэнси. – Хотелось бы по-настоящему слышать, что она говорит. Но мы слишком далеко.

– Теперь он собирается звонить в полицию.

– Думаешь, позвонит?

– А ты как бы сделала?

– Наверное, позвонила бы. Эй, может, обождем полицейских? А когда они явятся, смоемся.

– Может, пойдем пива выпьем?

– Надо подобраться поближе, – предложила Нэнси. – Пошли!

Она опять вышла из тени деревьев, Райан потащился за ней, глядя на ее ноги, на землю. Когда Нэнси остановилась, встал совсем рядом, положил ей на плечо руку, ощутив под пальцами хрупкую ключицу. От нее хорошо пахло – не духами, а, может быть, пудрой, мылом. Чистотой пахло.

– Вон там, – кивнула Нэнси. – Отлично.

Он проследил за ее взглядом, устремленным через дорогу и через широкий газон на новенький с виду дом с низкой крышей. Дом был обнесен узорной решеткой и купался в лившемся из кустов мягком серо-розовом свете прожектора. Неяркий свет горел в каждой комнате и на застекленной веранде, которая тянулась по правой стороне дома и выходила на купу берез.

– Тихая вечеринка, – заключила Нэнси. – Несколько друзей уютно посиживают после обеда.

Райан насчитал на веранде пятерых. Среди них три женщины. Из дома вышел мужчина с бокалами в обеих руках.

– Освежаются, – прокомментировала Нэнси. – Расслабляются и освежаются. Иногда выпивают.

– Пригнись, – велел Райан.

Неожиданно деревья залил свет фар свернувшей на подъездную дорогу машины. На дверцах промчавшегося совсем близко автомобиля они разглядели знак полицейского патруля. Задние огни машины двигались в темноте и в квартале от них вспыхнули ярко-красным светом.

– Они пробудут там минут десять, – предположил Райан. – Потом начнут искать.

– Как они могут рассчитывать найти кого-нибудь, разъезжая в машине?

– Будут смотреть, где что-нибудь шевельнется.

– Тупые ничтожества.

– Что?

– Слушай, на этот раз ты подойдешь с другой стороны и бросишь камень в кухонное окно, – сказала Нэнси.

– Да?

– Не понял?

– А ты будешь смотреть из деревьев за верандой?

– Отлично!

– У нас всего минут пять.

– Больше нами не надо.

– Постой минутку. У меня камней больше нет.

Нэнси протянула ему камень.

– Если пообещаешь потом вернуть.

Она исчезла. На ходу Райан следил за двумя красными огоньками полицейской машины ниже по улице.

Этот дом от соседнего отделяли кусты и высокая живая изгородь. Джек дошел почти до самого дома, держась поближе к изгороди, по краю двора, потом пересек задний двор, частично освещенный светом из кухонных окон и из столовой сбоку от гаража. Когда он снова встретится с Леоном Вуди, если Леон когда-нибудь выберется из Милена, то непременно ему скажет: "Эй, старик, у меня кое-что новенькое". А Леон Вуди спросит: "Что, старик?" А он ответит: "Бить окна, старик. Ходишь по ночам и бьешь окна". Леон постарается не удивиться: "Бьешь окна? Угу, да, старик, неплохо звучит". Господи Иисусе, подумал Райан и швырнул камень в окно, прежде чем успел еще немного подумать.

Отпрянув за угол гаража, он спрятался и стал смотреть. Когда же из кухни появился мужчина – вышел, огляделся, не зная, чего ожидать, а теперь за ним возникли и остальные, – убежал. Добежал до берез, пробрался вдоль веранды. Старался разглядеть девушку среди деревьев, ее очертания в темноте. Поравнялся с верандой. Девушки в деревьях не оказалось.

Она была на опустевшей веранде. Держала в руках бутылку и два бокала, пытаясь еще чего-нибудь прихватить. Наконец, сунула бутылку под мышку. Потом с двумя бокалами в одной руке, с ведерком для льда в другой и с бутылкой под мышкой распахнула дверь и пошла с добычей по газону к Райану, стоявшему возле деревьев. "Слушай, Леон, ты не просто бьешь окна. Ты их бьешь, а потом заходишь, берешь бутылку виски и лед". И Леон Вуди скажет: "Угу, конечно, старик, обязательно надо взять лед".