Под сенью виноградных лоз

20

Промокшая до костей Келли быстро вбежала в дом и сразу же бросилась наверх. Когда открылась входная дверь, она была уже на середине лестницы. Оглянувшись, она увидела Сэма с радиотелефоном в руках.

– Келли, подожди! – Но резкость его тона заставила ее лишь прибавить шаг.

Сэм взбежал по лестнице следом за ней, перескакивая через ступеньки. Он появился возле ее двери, как раз когда она закрывала ее. Быстрым движением он перехватил дверь и оказался внутри комнаты. При виде его Келли попятилась. Сделав еще один шаг к ней, он увидел, что в глазах ее мелькнул страх. Это заставило его остановиться. Он был зол. Вернее сказать, даже взбешен. Швырнув на кресло телефон, он постарался взять себя в руки.

– Нам надо поговорить, Келли, – сказал он, стараясь, чтобы голос его был максимально спокойным. Между ними оставалось не менее пяти метров, но он и не пытался сократить это расстояние.

– Не теперь. Я вымокла и продрогла. Мне надо переодеться в сухое. Как и тебе.

Руками, скрещенными на груди, она обхватила себя за плечи.

– Теперь, – настаивал Сэм. – Вчера я оставил тебя одну. Больше это не повторится.

– Что ты хочешь? Чтобы я извинилась? Ладно. Я очень сожалею, что не сказала тебе об отце. Не знаю, почему я так поступила. Возможно, от смущения. Понимаешь? Не могу это объяснить. – Она немного отвернулась, явно взволнованная. – Я даже и себе самой не могу этого объяснить.

– Значит, он не бил тебя, не запугивал?

– Нет. – Келли покачала головой, а потом, откинув ее, уставилась в потолок, на секунду плотно сжав губы. – Просто мы говорили. Вернее, спорили. Я пыталась убедить его сдаться полиции, но это было пустой тратой времени. – Опустив голову, она тяжело вздохнула. – Он все божился, что невиновен, что не собирается идти в тюрьму за что-то, чего не совершал. – На мгновение остановившись, она вскинула на него глаза, в которых мелькнул гнев. – И не спрашивай, верю я ему или не верю! Я получше тебя знаю, сколько раз он лгал. Просто это… просто я не могу прогнать мысль: а что, если это как в истории о мальчике и волке? Что, если на этот раз он и впрямь говорит правду?

– Келли! – Он шагнул к ней.

Она мгновенно отпрянула и перевела разговор на другое.

– Господи, и для чего только я тебе все это рассказываю! К тебе это не имеет никакого отношения! Ни малейшего!

– А по-моему – имеет!

Она резко обернулась, в глазах ее влажным блеском сверкнули слезы.

– Прекрати, слышишь! Прошу тебя, Сэм, прекрати! Не нужна мне гноя жалость! Я не хочу, чтобы меня жалели.

Гнев ее вызвал в нем ответную реакцию.

– К твоему сведению, жалости к тебе я не испытываю. Просто мне не все равно, черт тебя подери!

– Почему это тебе не все равно? – недоверчиво спросила она.

Сэм хмуро вглядывался в ее лицо.

– А тебе не приходило в голову, что я влюбился в тебя? – Глаза ее изумленно сверкнули. Потом она отступила на шаг, и лицо ее побледнело. – Я вижу, тебя такая возможность смертельно пугает, – пробормотал он.

– Тебе надо разобраться в своих чувствах. Ведь мы так недавно узнали друг друга!

– А сколько времени надо быть знакомыми, чтобы влюбиться? – запальчиво возразил Сэм. – День? Неделю? Месяц? Два? Какие временные рамки тут предусмотрены?

– Не знаю… Я только думаю…

Она попыталась отвернуться, но на этот раз Сэм не дал ей возможности ускользнуть снова. В два шага он покрыл разделявшее их расстояние и, ухватив ее кисть, развернул ее лицом к себе.

– Не говори, что ты думаешь! Говори, что чувствуешь!

Глаза их, их характеры схлестнулись.

– Ты хочешь знать, что я чувствую, да? – Она швырнула в него эти слова, и в каждом из них было непокорство и сопротивление. – Хочешь услышать, что я не желаю любить тебя, что связь с тобой была ошибкой? И что бы ни было между нами, этому не будет продолжения?

– Правда? Тогда мы должны, не теряя времени даром, использовать то, что есть! – Сэм притянул ее к себе и приник к ее губам, с силой зажав ее голову в руках.

Келли сопротивлялась, пытаясь оттолкнуть его руки, но находила лишь его ищущий рот. Она пыталась бороться с ним, но понимала главное: бороться она должна сама с собой.

Побуждаемый гневом и досадой, Сэм вновь и вновь жадно приникал к се губам. Он должен доказать ей, что их связывает нечто огромное, неповторимое и настоящее. Она не должна больше страдать, она должна забыть обо всем, что мучило ее все эти годы, ведь у нее теперь есть он.

Когда она наконец ответила ему, ответ этот был безогляден и самозабвенен. Ее губы, не поддавшись, смягчились, не разделяя его пыла, раздвинулись. Он уловил еле слышный беспомощный звук – нежный вздох, идущий откуда-то из глубин ее естества. За окнами спальни рокотал гром и сверкала молния, но эпицентр грозы был здесь, рядом с ними, стихия эта вовлекала их в свой водоворот.

Сэм почувствовал пальцы Келли на вороте своей рубашки. Он начал снимать мокрую одежду с себя и с нее, срывая нетерпеливо, обрывая в спешке пуговицы. Охваченный лихорадкой страсти, он бросил Келли на постель и заключил ее в объятия, осыпая жадными поцелуями мокрое от дождя лицо, охваченный неистовым желанием трогать, гладить и мять ее тело.

Под этим новым натиском Келли приникла к нему и тоже принялась осыпать поцелуями его тело. Но этого ей было мало, Келли вжалась в него, задыхаясь от восторга, когда Сэм, обхватив ее бедра, вошел в нее, заполнив ее собой. Заполнив не только физически. Даже в смятении своем Келли это понимала.

Откинув голову, она изогнулась дугой – гибкой, напряженной, чудесной. Каким-то углом сознания, где еще сохранялся здравый рассудок, она хранила мысль, что не хочет его любить, не хочет нуждаться в нем, зависеть от его чувства. Потом руки ее скользнули по его груди, и, склонившись, она приникла к его губам.

Закрыв глаза, Келли позволила ему увлечь ее туда, где реальность смещается, торжествует одна лишь любовь, и за ее порогом остаются сомнение и здравый смысл.

Когда стихли последние содрогания, Келли осталась лежать на нем, приникнув головой к его груди, подымаясь и опускаясь вместе с его дыханием, становившимся все спокойнее. И чем больше успокаивалась сама, тем явственнее начинали шевелиться в душе все те же смутные опасения. Но сейчас ее убаюкивала его рука, тихо поглаживавшая се влажные волосы.

– Что ты чувствуешь сейчас? – пробормотал Сэм, и тихое рокотание его голоса пощекотало ее ухо.

– Счастье… – призналась Келли. – Полное счастье. На мгновение воцарилась тишина, и единственным звуком в комнате было мягкое шуршанье дождя по оконным стеклам. Келли решила, что Сэм удовлетворился ее ответом.

– Но – что? – спросил вдруг он, и в голосе его прозвучали вызов и легкая обида. – Мне кажется, в твоем ответе содержалось некоторое «но».

– Объятия, поцелуи, секс. Может быть, кроме этого, ничего больше нет, – сказала она, не убирая руки с его волос. Приподнявшись на локте, Келли откинула голову, чтобы взглянуть на него, и увидела в его глазах нетерпение и протест. И все же тихим голосом она договорила: – Может быть, больше этого мы так ничего и не узнали.

– Говори за себя. – Мягким движением Сэм перевернул ее на спину и лег так, чтобы касаться ее. – Что до меня, то я не отрицаю, что люблю твое тело. Люблю твои груди. – Он прикоснулся к ее груди. – Люблю, когда твои длинные ноги обвиваются вокруг меня. – Он провел рукой по ее бедру. Мне стоит только взглянуть на тебя, и я начинаю тебя хотеть. Но слушай меня внимательно – женщину, которая заключена в этой прекрасной оболочке, я люблю больше.

Он говорил тихо, но страстная уверенность проглядывала в его глазах, голосе, в выражении лица.

– Почему ты так уверен? – удивилась Келли.

Осторожным движением он разгладил пальцем морщинку между ее бровей и улыбнулся невеселой улыбкой.

– Почему ты так не уверена?

– Очень просто. Видишь ли, Сэм, в последнюю неделю вся моя жизнь перевернулась. Я не знаю, что будет с моей работой, с моей карьерой, наконец. – Она погладила его подбородок – ей нравилось, что он был такой твердый, решительный, говоривший о силе его характера. – Может быть, меня привлекла в тебе лишь твоя надежность, Сэм. А если это так, то долго это не продлится. Мне надо разобраться во всем этом.

– Разобраться и отбросить прочь. – Найдя ее руку, он, пристально глядя ей в глаза, поцеловал ее ладонь. – Скажи хотя бы, что думаешь обо мне.

– Отрицать это было бы невозможно. – Келли улыбнулась, остро чувствуя прикосновение его тела.

– Хорошо. Но мне надо сказать тебе и еще кое-что.

– Что же именно?

– Я хочу, чтобы у меня были дети, хочу убедиться, смогу ли я воспитать их лучше, чем воспитали меня мои родители. И я хочу, чтобы родила мне этих детей ты. Хочу, чтобы ты всегда была в моей жизни. А сам хочу быть в твоей, так что потрудись, черт возьми, освободить в ней место для меня! – Его брови изогнулись в ласковой угрозе.

Келли вздрогнула.

– Ты меня пугаешь! Он поцеловал ее в губы.

– Значит, испугались мы оба. Потому что я тоже боюсь тебя. – Он отодвинулся от нее и выбрался из постели, бронзовый, мускулистый, широкоплечий.

– Ведь ты это не всерьез говоришь, правда? – Келли приподнялась на локте, внимательно глядя на Сэма.

Одежда их, все еще влажная, валялась на полу. Сэм подобрал вещи и покосился на Келли.

– Конечно, всерьез! Никогда раньше я не разрешал себе так привязываться к кому-либо. Не разрешал себе любить. Когда нет любви, нет и боли. Когда не ждешь слишком многого и не желаешь слишком много, меньше и разочарований. Целее будешь. – Он помолчал, выдержал ее взгляд. – Может быть, ты и я в этом схожи. Я знаю, что не собирался привязываться к тебе. Когда я находился с тобой рядом, я сопротивлялся этому изо всех сил. Я так старался не привязаться к тебе, что влюбился… и дал тебе власть надо мной, власть причинять мне боль. – И, помолчав еще немного, он добавил: – Но прошу тебя, не будь жестокой.

Келли не смогла ответить ему улыбкой. Слишком огорошена она была тем, как он неожиданно обнажил перед ней свои чувства, свою уязвимость. Уязвимый Сэм Ратледж – какое нелепое сочетание слов. И тем не менее сочетание это грело ей душу, словно бы даже успокаивало.

Отнеся в ванную мокрую одежду, Сэм задержался там, удивленный обилием флаконов и тюбиков со всякими туалетными принадлежностями, выставленными в ряд на столике возле фаянсовой раковины. Грим, кисточки, лак для волос, гребни, лосьоны – чего тут только не было. Может быть, его бывшая жена тоже расставляла это все в их ванной, но Сэм что-то не помнил, чтобы он обращал на это внимание. Он взял в руки баночку с кольдкремом, приоткрыл крышку и понюхал. Пахло Келли – свежей, шелковистой, сексуальной.

Капля воды с мокрой одежды в руках потекла по его бедру. Сэм поскорее бросил одежду в таз. Миссис Варгас может утром думать все, что ей угодно. В кипе мокрой одежды он разглядел порванное кружево и улыбнулся. Что бы ни пришло в голову миссис Варгас, подозрения ее будут недалеки от истины. Сдернув с вешалки полотенце, он вернулся к Келли.

На следующее утро, когда в дом, чтобы допросить ее, заявились Олли Зелински и лейтенант, возглавлявший группу по поимке ее отца, Келли не удивилась. Предчувствуя это, она подробно записала все события прошлого вечера, опустив только чисто личные Детали, касавшиеся смерти мамы. Она закончила писать как раз перед тем, как Сэм вернулся, чтобы выпить с ней кофе.

– Не возражаете, если я останусь? – спросил Сэм после того, как миссис Варгас сопроводила в малую гостиную Олли и лейтенанта.

– Нет, – отвечал лейтенант, мужчина лет пятидесяти, с брюшком и потухшим усталым взглядом, звали его Лью Харрис. – Даже напротив, мне, возможно, придется задать вам несколько вопросов.

– Кофе на столе, – сказал Сэм. – Берите. Лейтенант воспользовался приглашением, Олли же уселся в кресло.

– Мне действительно очень неловко, – обратился он к Келли.

– Таков порядок, я знаю. У меня достаточно репортерского опыта, чтобы знать, как происходит полицейское расследование. – Келли догадывалась, почему здесь присутствует Олли. Отнюдь не для выражения сочувствия или поддержки. Некогда они дружили, и, как она подозревала, он надеялся, что, доверяя ему, она может рассказать ему то, чего не рассказала бы никому другому. Он просто выполнял свой служебный долг. Она ясно это понимала.

– Вот. – Она вручила ему свернутые в трубочку листки. – Я записала все по свежим следам – что он говорил, что ел, в чем был одет, когда ушел, все, что, по-моему мнению, может оказаться важным.

Просмотрев записи, Олли передал их лейтенанту. Заученным жестом Харрис просунул руку за лацкан пиджака и из кармана рубашки вытащил очки для чтения. Нацепив их на нос, он бегло улыбнулся присутствующим.

– Зрение обычно сдает вторым, – сказал он и похлопал себя по выпирающему брюшку. – А первым исчезает стройность стана.

Шутка была избитой, но Келли постаралась улыбнуться. Он начал читать записи. Она сидела, не сводя с него глаз, чувствуя, как нарастает напряжение. Наконец он прижал листки к столу, расправляя загнувшиеся уголки, и покосился на Олли.

– По крайней мере теперь известно, на чем будет строить защиту Дауэрти, – сказал он. – Он собирается утверждать, что с Фужером ругался кто-то третий.

– Разве это так уж невозможно? – вежливо, но решительно ввернула Келли.

– Невозможно? Да нет, пожалуй. Маловероятно? В высшей степени. Удивляет ли меня такое утверждение? Единственное, что кажется мне удивительным, это почему он не присовокупил ко всему прочему примерное описание внешности этого третьего участника.

Дождь прекратился еще ночью. И теперь сквозь прорезь в тучах в комнату через окно пробивался солнечный луч. Келли различала приглушенный и монотонный рокот вертолета, одного из тех, что облетали виноградники, нагоняя ветер, который должен был сушить грозди, чтоб на них не появилась плесень.

– Значит, вы считаете его виновным. Ответ прозвучал со скоростью молнии.

– Как пить дать, – констатировал лейтенант, потом с некоторой неловкостью пожал плачами. – Простите. Я знаю, что он ваш отец, но таково мое мнение профессионала.

– Лью принимал участие в расследовании обстоятельств гибели барона, – пояснил Олли.

– Понятно, – пробормотала Келли. Сидевший с ней рядом Сэм заерзал в кресле.

– Келли не может поверить в то, что ее отец способен на убийство. По-моему, так повела бы себя любая дочь.

– Точнее будет сказать, что у меня есть ряд сомнений, – сказала Келли, отлично понимая, что сомнения эти сохранились лишь у нее одной.

– Мисс Дуглас, в виновности вашего отца нас убеждают три вещи: к совершению преступления его толкал как повод, так и возможность его совершить, а кроме того, на месте преступления найдено и так называемое дымящееся ружье. – Харрис загибал пальцы, перечисляя, последнее же он разъяснил: – В данном случае таким дымящимся ружьем служит орудие убийства, которое было у него в руках, орудие, сохранившее отпечатки его пальцев.

– Другие отпечатки на нем также были найдены?

– Разумеется.

– Вы определили, кому они принадлежат?

– Отпечатки, принадлежащие одному человеку, до сих пор не идентифицированы. Принадлежащие двум другим мы опознали – они оставлены руками рабочих имения. Молоток – это, можно сказать, их повседневное орудие.

– Ирония заключается в том, что те отпечатки, которые до сих пор не идентифицированы, как раз-то и могут принадлежать подлинному убийце барона Фужера, – заметила Келли, и не потому, что была так уж убеждена в этом, а скорее чтобы позлить их.

– Келли, улики, свидетельствующие против твоего отца, перевешивают, – терпеливо начал Олли.

– Но все это улики косвенные. Свидетель показал, что видел его возле тела с орудием убийства в руках. Но свидетелей, видевших, как он совершил преступление, у вас нет. Так называемым поводом к преступлению вы называете предположение, будто барон Фужер застал отца в момент нанесения ущерба чужой собственности. Из чего следует, что он застал его врасплох. А если это так, то почему он не ударил барона одним из тех керосиновых бидонов, что были у него в руках? Почему он бросил бидоны и схватил молоток?

– Возможно, молоток был у Фужера. Фужер услышал, что кто-то крадется, и схватил молоток для самообороны, – выдвинул свою теорию лейтенант. – Произошла борьба. Ваш отец завладел молотком, которым и ударил барона Фужера.

– А возможно, там был кто-то третий. И он повздорил с бароном, а потом ударил его, – сказала Келли, все настойчивее возвращаясь к версии отца. – Разве вам известно, где находился каждый из гостей в предполагаемый момент убийства? Все ли гости оставались на террасе?

– Нас с вами на террасе не было, – напомнил ей Сэм. – Я подвозил вас домой.

– Но свидетельствовать под присягой, что в момент убийства барона вы находились со мной, я не могу, – возразила Келли. – Ведь я не знаю, когда точно мы уехали. В тот вечер у меня не было часов, а войдя к себе в комнату, на часы я не посмотрела. Я не знаю – может быть, отвезя меня, вы вместо того, чтобы вернуться, заехали на завод и, застав там барона, поссорились с ним и его ударили!

– Вы хватаетесь за соломинку, – резко сказал Сэм. – По какой такой причине мне понадобилось бы убивать барона?

Но Келли необходимо было доказать свою правоту, доказать во что бы то ни стало.

– Ладно-ладно! Я заметила, что, когда барон объявил о совместном предприятии Фужеров – Ратледжей в Калифорнии, новость эта не слишком-то вас обрадовала.

– Это прозвучало неожиданно. – Лицо его опять стало суровым, жестким. – Я знал, что ведутся переговоры, но о достигнутом согласии мне не было известно.

– И то, что оно достигнуто, вам не слишком поправилось, – упорствовала Келли.

– Ну, радости я в самом деле не почувствовал. – Ответ прозвучал сухо, коротко, как и последовавший затем вопрос: – Что вы, черт возьми, затеваете, Келли?

– Стараюсь доказать свою правоту. – Она перевела взгляд с него на Олли и лейтенанта. – У других тоже могли быть поводы пожелать барону смерти, гибель барона могла и другим быть так или иначе на руку. Но куда как проще обвинять во всем человека, всем известного алкоголика, не правда ли?

– Виновен ой или невиновен, решит суд, – дипломатично проговорил Олли.

– И тогда уже будет не до сомнений – законных или незаконных, – напомнила ему Келли. – Ну а сегодня у меня есть основания сомневаться.

– Мне жаль, что ты так считаешь, Келли, – серьезно произнес Олли. Он откинулся на спинку кресла. – Думаю, что нам пора заканчивать, Лью.

– Верно, – с заметным облегчением согласился лейтенант.

– Я провожу вас.

Встав, Келли почувствовала сожаление, что наговорила много лишнего.

– Не обиделся? – Она протянула Олли руку скорее в знак примирения, чем на прощание.

– Нисколько. – Он тепло пожал ей руку.

– Наверное, и дьяволу нужен адвокат, – сказала она, как бы оправдываясь.

– Почему же адвокат, а не просто дочка? – улыбнулся Олли.

– Благодарю. Я так и думала, что ты поймешь! – Она улыбнулась ему в ответ, чувствуя облегчение от того, что старый друг не отвернулся от нее.

Попрощавшись с гостями, Сэм прикрыл за ними дверь и сразу же обернулся к Келли. Та стояла неподвижно, вся погруженная в раздумье. Но несмотря на внешнюю неподвижность, в ней чувствовалась энергия, сконцентрированная, ищущая выхода. Энергия словно исходила от нее волнами, оживляя все вокруг.

– Может, ты найдешь нужным объяснить мне, в чем дело?

– Что? – Она рассеянно нахмурилась, потом бросила на него взгляд, в котором сквозило нетерпение. – Ты ведь не думаешь, что я всерьез считаю тебя возможным убийцей барона? Я лишь предположила, что и у других могли быть к этому как поводы, так и возможности. Я ни на минуту не допускаю мысли, что это сделал ты.

– Меня больше беспокоит, что ты начинаешь верить в невиновность отца. Тебя ожидает крах, Келли, – предостерег он ее.

– Я вовсе не верю в его невиновность. Просто я ощущаю потребность выяснять, виновен он или нет, для моего собственного блага и спокойствия. Я больше не могу оставаться в неведении.

– А что тебя убедит? Признание?

– Не знаю. – Руки ее взметнулись вверх в досадливом и раздраженном жесте. – Единственное, что я вижу, – это то, что в обвинении есть нестыковки.

– Ты наняла ему адвоката. Защищать его обязанность Максвейна. Не твоя.

– Ты помнишь, как выглядит фигура Фемиды, Сэм? – спросила она, и губы ее изогнулись в усмешке. – Она ведь не только слепа, как крот, у нее еще и весы кривые. Оба мы знаем, что для защиты он представляет из себя неудачную кандидатуру. Если меня попросят давать показания в суде, то я вынуждена буду признать, что в пьяном виде он бывает необуздан. Какой суд захочет признать, что такой человек может быть невиновен, даже в том случае, если он невиновен?

– Так что же ты хочешь доказать? – прищурившись, он глядел на нее.

– Ничего я не хочу доказывать, но нельзя отправлять человека в тюрьму только потому, что он был кошмарным отцом и скверным человеком. А если его отправят в тюрьму, то я хочу знать, что это потому, что он виновен. Неужели это так трудно понять? – Она злилась на Сэма и не скрывала этого.

– Нет, это понять не трудно. Трудно понять лишь, каким образом ты собираешься все это доказать? И почему ты считаешь, что доказывать что-то следует именно тебе, – возразил он не менее раздраженно, чем она.

– А кто же еще станет это делать? Единственный способ что-то доказать – это отвергнуть все другие возможности. И мне неизвестно, как сделать это иначе, кроме как задавая вопросы.

– Задавая вопросы о чем? – спросила с верхней лестничной площадки возникшая там Кэтрин. Тонкой рукой она оперлась о перила и стала спускаться вниз.

– О том, кто мог убить барона Фужера. – Повернувшись лицом к Кэтрин, Келли вновь овладела собой и своими чувствами, что не получалось в разговоре с Сэмом.

Слова эти заставили Кэтрин приостановиться.

– Что за вопрос! Как ни болезненно это для вас, но убил его ваш отец.

– Но он уверяет, что не убивал. Говорит, что барон с кем-то разговаривал и что они ссорились.

На лице Кэтрин мелькнуло странное выражение, но когда она заговорила, голос ее был безукоризненно ровен.

– Это просто смешно.

– Так уверяют меня все. – Келли все еще была слишком сердита, чтобы удержаться от резкости. – Но если он не убивал, то кто же убийца? Может быть, кто-то из Ратледжей?

Кэтрин вскинула голову:

– Надеюсь, вы не ожидаете от меня ответа на столь абсурдный вопрос.

– Ну что, Келли, добилась своего? – буркнул Сэм. И внезапно все смятение и вся неуверенность вновь нахлынули на нее. Что же, Господи Боже, она творит? Она перевела дух и покачала головой.

– Не знаю, что со мной такое. Сэм прав. Я должна извиниться перед вами.

– Ничего страшного. – Кэтрин погладила ее по плечу. – Вы находились в большом напряжении последние дни. В таком отчаянном положении мы все склонны говорить и действовать необдуманно.

«Интересно, знает ли Кэтрин, что такое истинное отчаяние и на какие невероятные поступки оно способно нас толкать?» – подумала Келли. Отчаяние – знакомое чувство! Слишком многое зависело от событий этих последних дней. Ее работа, возможно, даже все ее будущее. Она не могла спокойно сидеть и ждать, что будет. Ей необходимо было действовать.