Под стягом Святослава

ГРОЗНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

руппа блестящих всадников шагом ступала по главной улице Итиль-кела. Впереди подбоченясь ехал огромный человек со страшным бородатым лицом и светлыми навыкате глазами. Одет он был столь богато и ярко, что встречные невольно замирали в почтительном изумлении. Позолоченный островерхий шлем на голове и широкий прямой меч у пояса сразу выдавали в нем русса, причем русса знатного.

Спутники великана отличались не меньшей пышностью одежд, и посмотреть на этакое диво хазары сбежались чуть ли не со всего города.

— Это, наверное, сам каган Святосляб? — делились догадками зеваки.

— Смотрите, сам Ашин Летко кланяется ему!

— Конь урусского посла отстал на пять локтей. А это — дань только очень большому коназу!

— Может быть, это все же каган Святосляб?

— Нет! Каган Святосляб не так велик ростом, и у него нет бороды, — ответил ал-арсий, невесть как оказавшийся тут, в толпе простых людей.

— Много ты знаешь!

— Знаю! И замолчи, сын шакала и ослиного навоза! — рассердился белый воин кагана-беки и гордо приосанился, когда взгляд необычного русса нечаянно скользнул по нему.

Принял ли величественный всадник последние слова ал-арсия на свой счет или его оскорбил надменный взгляд воина, но лицо великана побагровело. Русс обернулся, сказал что-то сопровождавшим его наездникам: те загрохотали смехом, оглядываясь на гордого хазарина. Тот схватился за рукоять кинжала…

Но вдруг в толпу врезался отряд богатуров на огромных пегих конях.

— Отступи! Дор-рогу тургудам[52] великого Шад- Хазара!

Отряд окружил гостей почетной стражей. Великаны бесцеремонно прокладывали путь через толпу жгучими ударами бичей.

— А-а-ах! Исчадие зловонной ямы! — взвыл ал-арсий. — Как посмел ты хлестнуть меня?! Меня — богатура из тумена самого кагана-беки! — И вырвал из ножен кривую саблю.

Один из почетных телохранителей Шад-Хазара небрежно ткнул его древком копья в грудь, и воин «самого кагана-беки» повалился в грязь на потеху зевакам.

— А еще похвалялся самому кагану Святослябу голову срубить, недоносок! — выкрикнул из толпы высокий оборванец.

Ал-арсий, взбесясь, ринулся вслед отряду, воя от возмущения и понося царских стражей страшными словами.

Все тот же тургуд оглянулся, вырвал из саадака огромный лук, и… дерзкий опрокинулся навзничь, получив удар могучей стрелы в голову.

Толпа сразу умолкла: это уже не шутки!

Но ал-арсий не был убит — стальной шлем спас его от смерти. Воин «самого кагана-беки» сидел по пояс в талом снегу и ошалело таращил мутные глаза. Сбитый с головы шлем валялся рядом, сабля отлетела далеко в сторону, дорогой кинжал канул в снег. Наконец пострадавший встал на ноги, и толпа вновь разразилась шутками, вызывая на лице неудачника огонь стыда и бессильного гнева…

Через десять дней стремительный гонец доставил Харук-хану донесение от своего соглядатая в Итиль-келе — Умаша. Рукой купца Исаака на желтой китайской бумаге было написано:

«О великий эльтебер! Тысячу счастливых лет желает тебе твой раб Умаш! Пусть даст сочную траву твоя земля! Пусть утроятся табуны и отары твои! Аллах всемилостивейший и всемогущий пусть всегда покровительствует тебе!

Твой раб сам говорил слова, начертанные на этой коже. Слушай и внимай, о кладезь мудрости, доблестный тархан! Прах из-под копыт твоего коня да засыплет меня, если я говорю хоть одно слово неправды!

Твой раб Умаш доносит: про Ашин Летку нет ничего нового. Только то, что он встречался с чаушиар-каганом. О чем они говорили, покрыто мраком неизвестности. Прости! Пастух Араз сразу же уехал к торкам, и след его разметал ветер.

Но вот новость, затмевающая все другие: в Итиль-кел приехал грозный посол кагана Святосляба по имени Рудмер. Все хазары испугались, потому что такого страшного и великого телом коназа никто из смертных никогда не видел. Урус этот подобен джинну из страшной сказки: глаза у него как две синие пиалы; борода может сравниться с хвостом рыжего коня, а голос подобен грому в горах. Ашин Летко почтительно встретил Рудмера у ворот города и ехал позади, словно простой воин в свите хана.

Я, твой ничтожный раб, добился встречи с ужасным урусом, чтобы обманом узнать его мысли. Коназ Рудмер сидел в кресле, а Ашин Летко — у подножия его. И я понял, насколько важного человека прислал каган Святосляб в Итиль-кел. „О-о! — подумал я. — Такого хана не пошлют сеять шелуху по ветру. Такому хану надо носить слова тяжелые, как гири!“ Хитрость моя оказалась хитростью ягненка, ибо Рудмер сразу же разгадал ход моих мыслей. Он страшно расхохотался, подошел ко мне, коленопреклоненному, схватил за воротник, поднял над землей и выбросил меня в раскрытую дверь на улицу. Я целую вечность летел между небом и землей, словно мне приделали сто крыльев серафима, а потом упал на глиняную печь во дворе и разрушил ее. Халат мой порвался, и я, ничтожный, буду благостно рад, если великий эльтебер вознаградит мое усердие.

А на третий день коназ Рудмер был с великими почестями приглашен в шатер кагана-беки Асмида. Урусского коназа сопровождала свита из двадцати воинов, все в богатой одежде. Ашин Летки с ними не было, — наверное, потому, что он мал ростом, а к трону поехали все только великие телом богатуры. Их охраняли две сотни белых и красных тургудов самого великого царя Шад-Хазара. Такой чести не оказывали даже послу Кустадинии[53].

Рудмер пробыл в шатре могучего ровно столько времени, сколько надо человеку, чтобы спокойным шагом пройти тысячу шагов. Потом урус-коназ вместе со свитой проскакал к своему дому. А после полудня все в Итиль-келе стали говорить о войне с урусами. Вокруг дома урусского посла встали две тысячи ал-арсиев, чтобы охранить гостей от гнева народа. Глашатаи Шад-Хазара великого ездили по городу и грозили карой богов всякому, кто осмелится пролить кровь посланцев кагана Святосляба. Ночью многие богатуры из тумена „Неустрашимых“, а с ними буртасы и саксины подошли к ал-арсиям и стали требовать выдачи коназа Рудмера. Ал-арсии пустили тучу стрел и многих ранили.

Утром другого дня Рудмер и Ашин Летко, а также все урусские купцы покинули Итиль-кел. С ними поехала и охрана из ал-арсиев.

Я на пути к тебе, позади урусов. А гонцы мои летят быстрыми стрелами, чтобы доставлять тебе спешные вести.

Припадаю к стопам великого эльтебера Харука. Твой раб Умаш».

Ниже была приписка, сделанная Исааком от себя:

«Великий хан! Твой посланник исполнителен, но глуп. Рудмер вовсе не коназ, а боярин-беки. Кроме громкого голоса, ужасного вида и исполинской силы, он не показал ничего. Каган Святосляб прислал такого человека только потому, что громче и страшнее никто не сумел бы объявить волю повелителя Урусии каганам Хазарии. О чем он сообщил могучему, мне не удалось пока узнать, но не объявление войны. А слух, взбудораживший Итиль-кел, распустили враги Асмид-кагана.

Главная опасность для хазар — урусский богатур-бек Ашин Летко, ибо он очень умен и дальновиден. Трижды урус встречался с Хаджи-Хасаном, и мне донесли, что эмир Бухары Мансур-ибн-Нух Самани отказал в военной помощи хазарам — это главное!

Потомок царского рода Араз давно уже вернулся в Итиль-кел и склоняет на свою сторону огнепоклонников, их жрецов, а также бедноту Ханбалыка. Сейчас стало опасно ходить по городу ремесленников: двоих моих соглядатаев уже задавили. Такие убытки!

И еще я узнал: урусский большой бек Саванельд через своего тайного посла просил каганов Хазарии отдать ему земли в Таврии. За это он обещал отвратить Святосляба от похода в Хазарию. Жадные каганы и эльтеберы отказали Саванельду-беки и сказали его послу, что справятся со Святослябом сами.

Это все пока. Надеюсь на твою щедрость, о великий хан!»

Имени своего под припиской осторожный купец Исаак не поставил.

Харук-хан расспросил гонца, желая уточнить детали. Но богатур, кроме того, что умел скакать сломя голову, ничем не интересовался и ничего не знал. Эльтебер прогнал его прочь со своих глаз. Гонец, ожидавший награды за спешную весть, ушел обиженный.

— Попробуем понять кое-что, — пробормотал старый хан, оставшись наедине. — Дурак Умаш не сообщил ничего нового, если не считать, что Рудмер передал какое-то послание Святосляба Асмид-кагану: послание гневное и очень важное. Боярин-беки сказал слово кагана Урусии как никто лучше, раз голос у него такой грозный. Дальше: разговор был кратким, — значит, никаких переговоров не было. Урус-эльтебер говорил один и ответа слушать не стал. Это важно!

Более существенные новости сообщил Исаак: эмир Бухары отказал хазарам в помощи, даже золота взаймы не дал. Значит, Мансур-ибн-Нух не верит Асмид-хану… А почему я, убеленный сединами тархан, должен верить сопливому трусу, обманом захватившему золотой трон кагана-беки Великой Хазарии?

Араз остался в Итиль-келе! А это может значить только одно — будет бунт!

Теперь подсчитаем силы. Против Асмида племена огузов, эмир Мансур-ибн-Нух; аланы вместе с Фаруз-Капад-эльтебером тоже сторонятся владык Итиль-кела… А печенеги? Они почти все, особенно племя Радмана, стоят сейчас за Урусию. А разве можно было пренебречь союзом с таким могущественным беком, каков есть коназ Саванельд? Аллах послал его хазарам, и только дурак мог отвергнуть предложение такого властелина. Приняв его, силы У русин можно было сократить вдвое. Тогда каган Святосляб никогда не решился бы напасть на Хазарию. Да и Фаруз-Капад присоединился бы к Саванельду-беки и остался бы верным Асмид-кагану. Ничтожен властитель, поставивший против себя стольких могущественных врагов!

Велик каган Святосляб, если сумел собрать под свой бунчук стольких союзников! И Саванельд-беки теперь крепко будет держаться за него…

Прожитые годы и мудрость, почерпнутая в десятках битв, говорят: «Держись сильного! Особенно если этот сильный — твой сосед».

Теперь Харук-хан отбросил сомнения. Он сорвал с ковра меч и трижды ударил им по медному щиту. Вбежал слуга.

— Позови Зарира! Скорее!

Когда названный переступил порог юрты, Харук сказал строго:

— Собирайся в дорогу, Зарир-богатур. Поскачешь ко двору урусского кагана Святосляба. Передашь ему такие слова: «Харук-эльтебер помнит последний разговор на вершине горы, где река Юзуг[54] поворачивает к востоку. Харук-эльтебер не хочет бежать позади стада баранов!»

— Все?

— Все. Но ты крепко запомни эти слова. Бойся, если от быстрой скачки ты рассыплешь их по дороге. Тогда вместе с ними ты потеряешь и свою дырявую голову. А теперь повтори, что я сказал!

Зарир-богатур повторил в точности.

— Хорошо! Бери четырех самых быстрых коней и скачи так, чтобы ветер все время отставал от тебя на полет стрелы. Спи в седле, ешь в седле, все в седле делай, но сохрани тебя аллах хоть на мгновение задержать бег твоих коней. Исполнишь мою волю, над тысячей воинов поставлю. Все!..

Посла великого князя Киевского звали Рудомиром, а не Рудмером, как выговаривали его имя хазары. Его наружность и характерные черты Умаш описал достаточно точно, разве что чуть преувеличил, но уж без этого ни один кочевник не обойдется. Воевода в самом деле обладал оглушающим басом, и даже в обычном разговоре люди испуганно пялили на него глаза. А если Рудомир повышал голос хотя бы и на поле брани, то кони становились на дыбы..

Визирь кагана-беки тут же известил своего властелина о прибытии русского посла и о желании того говорить о секретном с тремя каганами Хазарии. Воеводе сказали, что от имени великого царя Шад-Хазара его примет только каган-беки Асмид.

Посол Святослава стал неторопливо облачаться в тот наряд, который прямо соответствовал его заданию. Трое слуг крутились около грозного боярина, надевая на него тяжелый боевой доспех: кольчугу со стальным нагрудником, наручи и поножи; огромную голову покрыл тяжелый островерхий шлем. На плечи великан набросил красный шелковый плащ-корзно — знак княжеского достоинства. На широком боевом поясе Рудомир прикрепил длинный двуручный меч.

Летко Волчий Хвост, внимательно оглядев наряд великокняжеского посла, заметил:

— Перевязь забыл.

— Перевязь подайте, вахлаки! — рыкнул боярин так, что тараканы повыпали из щелей, а от двери отшатнулись любопытные русские купцы.

Слуги проворно опоясали воеводу перевязью наискось через плечо: на красном ремне светился серебряный барс в прыжке над перекрестьем из трех молний — личный знак Святослава. Перевязь эта означала, что носитель ее в данный момент олицетворяет самого великого князя Руси!

— Вот теперь все. Можно ехать.

— Подайте коня! — приказал Рудомир потише…

Когда в Итиль-келе увидели грозный наряд русского посла, среди горожан всколыхнулась паника.

— Посланец кагана Святосляба надел боевой доспех!

Он несет к трону кагана-беки слово войны! Ибо слово мира не облачают в кольчугу!

— Меч на поясе урус-коназа — знак крови и огня! О-о, горе нам, хазары!

— Если меч в ножнах — это еще не война, — возражали другие. — Это может быть только знаком предупреждения!

— Урус-коназ обнажит клинок перед каганом-беки!..

Огромный шатер изумлял людей своим великолепием. Руссы во главе с Рудомиром, который никогда ничему не удивлялся, вошли в каганово жилище чередой. Согласно положенному ритуалу с послом в этот момент было всего семь человек, облаченных, как и их предводитель, в боевые доспехи. Остальная свита осталась у входа…

Внутри на золотом троне, похожем на боевую колесницу древних ассирийцев, весь в самоцветах и золотой парче восседал военный предводитель Хазарского царства каган-беки-эльтебер-хан. Из-за вороха халатов, подушек и перьев человек на троне почти не угадывался. Руссы разглядели только большой зеленый тюрбан и под ним полное лицо с живыми глазами-щелками.

По обеим сторонам трона, облокотясь каждый на кривой меч в ножнах, стояли тарханы. Их было четырнадцать — по количеству туменов, которые мог двинуть каган-беки на врага… Но тут хазарский властитель перестарался: руссы отлично знали, что сто сорок тысяч воинов Асмид-кагану никогда не собрать. Однако лица тумен-тарханов были свирепы и непроницаемы. Они хотели внушить страх русскому послу. И все-таки их всех поразила одна особенность: трон могучего высок, высок настолько, чтобы стоящий перед ним человек всегда смотрел на кагана-беки только снизу вверх. А вот сегодня этого не получилось: воевода Рудомир был настолько рослым, что лицо его оказалось на одном уровне с лицом властителя. Суеверные кочевые полководцы увидели в этом особый знак и еще больше насупились.

— Говори, посол Урусии, с какой вестью пришел ты на землю Великой Хазарии?! — раздался усиленный металлическим рупором голос с трона-колесницы.

Рудомир гордо выпрямился, поставил перед собой меч и скрестил могучие ладони на его рукояти. Каган-беки Асмид и тумен-тарханы с тревогой ждали, обнажит или оставит в ножнах свое оружие посол грозного Святосляба. Ждали, страшась, но лица их оставались все такими же каменно-непроницаемыми.

По ратной одежде русского воеводы хазары видели, что тот готов объявить войну: стоит ему только меч обнажить перед ними — тогда и слов не надо!

Рудомир оставил боевой символ грозы и пожаров в ножнах, но загромыхал таким басом, что у всех в шатре заложило уши:

— Великий князь Киевский Святослав Грозный послал меня сказать тебе, хакан-бек Козарии, слово свое! Слушай и внимай: «Ежели ты мира с нами хочешь, то пришли посла в Киев и примирись. А ежели мир отвергнешь, то сам во пределы твои приду!»

Рудомир грозно повел очами по лицам хазарских военачальников, повернулся на каблуках и вышел из шатра. Руссы, звеня оружием и доспехами, гордо ступая, ушли следом.

Тумен-тарханы стояли как громом пораженные. Все молчали. Каган-беки Асмид побледнел.