Под защитой любви

Глава 4

— Клянусь Богом, прошло целых три недели! Какого черта никто не известил меня раньше? Я всегда знал, что вы кучка жалких фанатиков, но не думал, что в вас не осталось ничего человеческого! Куда, к дьяволу, она могла деться?

Скромно одетый мужчина, в долгополом камзоле из черного сукна и круглой шляпе, которую он почтительно держал в руке, терпеливо ждал окончания гневной тирады, прежде чем попытаться защитить себя и своих единоверцев. В этой роскошно обставленной библиотеке он казался инородным телом в отличие от его собеседника, который нервно расхаживал по комнате, изрыгая проклятия. Его модный парик был густо напудрен, из-под алого камзола из плотного шелка выглядывал длинный парчовый жилет, украшенный шитьем и золотыми пуговицами. Но никакие ухищрения не могли скрыть багрового румянца и гневной гримасы, что в сочетании с резкими чертами изрезанного морщинами лица придавало ему поистине грозный вид. Мужчина в черном хранил молчание, пока не убедился, что ему не придется кричать, чтобы быть услышанным.

— Я лично съездил в Корнуолл, чтобы выяснить истинные обстоятельства событий, о которых писали газеты. Если вы имеете некоторое представление о тех местах, то должны знать, что они отрезаны от остального мира столетиями недоверия и подозрений. Местные жители предпочитают решать свои дела сами, не советуясь ни с кем. Это противоречит моим воззрениям, как вы, полагаю, знаете, но ваш сын не мог изменить вековые обычаи за несколько коротких месяцев.

— Я ничего не знаю о ваших еретических воззрениях и не желаю слышать о них! Вы позор для своей семьи, революционер, разрушитель устоев церкви и общества! Я хочу знать, что случилось с моим сыном, и где находится моя внучка!

Уэсли, опасавшийся, что старика хватит удар, постарался сдержать негодование, вызванное грубостью маркиза Монтджоя. Едва ли сейчас подходящее время объяснять, что его учение лежит в рамках церковных канонов и направлено на укрепление веры, а не разрушение устоев. Тот факт, что он предпочитал проповедовать бедным, чтобы побудить их вырваться из трясины убожества и нищеты, почему-то вызывал злобные нападки со стороны правящих классов. Возможно, то была непроизвольная реакция на многолюдные собрания его последователей, в основе которой лежал страх. В любом случае Уэсли не видел смысла вступать в религиозный диспут со своим разъяренным оппонентом.

Удовлетворившись тем, что маркиз, по крайней мере, готов выслушать его, он ответил:

— Ваш сын проявил похвальную твердость. За короткий срок ему удалось сплотить вокруг себя немало последователей, что совсем непросто, учитывая все обстоятельства. Он обращался к шахтерам с проповедью каждое утро, перед тем как они спускались в шахту, Он был замечательным оратором, и к его словам прислушивались. Маркиз и так знал, что его сын — прекрасный оратор. Джорджу следовало бы выступать в парламенте, а не валять дурака перед кучкой тупоголовых оборванцев. Его гнев по поводу выбранного сыном поприща никогда не утихал. Он не мог простить Джорджу легкости, с которой тот пренебрег своим происхождением, образованием и многообещающей карьерой ради того, чтобы проповедовать какое-то сомнительное учение деревенскому сброду. Даже теперь, когда Джордж умер.

Схватив со стола хрустальное пресс-папье, он запустил его в холодный камин. Тяжелое стекло разбилось, разлетевшись на множество осколков, и. маркиз устало сгорбился, ощутив груз прожитых лет.

— Как это произошло? — осведомился он тоном, лишенным всяких эмоций.

— Всему виной обычный страх перед чужаками. Не секрет, что мое учение и последователи не пользуются особой симпатией у местных священников. Они не стесняются в словах, обличая наших проповедников в церквах, и всегда найдутся люди, готовые воспринять их гневные речи как руководство к действию. Надеюсь, вы простите меня, милорд, если я скажу, что землевладельцы не испытывают особого восторга, когда их слуги и арендаторы объединяются. Это порождает страх и недоверие. Столкновения случались и раньше. Полагаю, вам приходилось читать о них в газетах. Просто в Корнуолле… страсти кипят сильнее, чем в других местах. Все это было вполне предсказуемо, однако ваш сын настаивал на том, что способен справиться с горячими головами. Он был мужественным человеком, настоящим борцом. И не предполагал, что его противники могут пустить в ход оружие.

Маркиз побледнел и стукнул кулаком по столу, чуть не расколов его надвое.

— Вам известно, кто это сделал? Его уже схватили?

— Это произошло во время беспорядков, милорд, рано утром. Вне всякого сомнения, есть люди, знающие виновных, но они держат рты на замке, опасаясь за своих близких. Это ужасная трагедия, но такова жизнь, — проговорил Уэсли, сохраняя отстраненный вид. Что бы он ни сказал, это не облегчит душу его собеседника. Тот отрекся от своего младшего сына много лет назад. Слишком поздно горевать о том, что все могло сложиться иначе.

— А моя внучка?

На сей раз вопрос исходил не от элегантного джентльмена в красном, а от хрупкой особы в черном, сидевшей в дальнем углу комнаты, такой бледной, изящной и неподвижной, что ее легко можно было принять за дорогую фарфоровую куклу, наряженную в шелк.

Уэсли повернулся к пожилой даме и отвесил поклон.

— Соседи опасались, как бы она не пострадала, и вывезли ее из города. Ей дали деньги и указали, куда идти, но после этого следы ее теряются.

— Ей не больше семнадцати лет. — В тихом голосе женины прозвучат упрек, но она продолжала неподвижно сидеть, переплетя пальцы на коленях, в отличие от маркиза, который снова принялся расхаживать по комнате.

— Легация, тебе лучше отправиться домой. Позволь мне самому разобраться в этом деле. Не хватает еще, чтобы ты заболела. — Монтджой остановился перед ней и протянул руку. Леди Карлайл проигнорировала этот жест. — Мне нужна моя внучка, Гарри, она единственное, что у меня осталось. Вы с моим покойным мужем выгнали наших детей из дома, и я не успокоюсь, пока девочка не найдется. То, что произошло, на твоей совести, Гарри. Ты знал, где они, и ничего не сказал. Маркиз устало потер глаза и отвернулся.

— Я не имел понятия, где они, Летиция. Собственно, я никогда не искал их, полагая, что так лучше.

Женщина еще больше побледнела и с достоинством поднялась на ноги.

— Мне следовало бы ненавидеть тебя за это, Гарри, но я сама виновата, что доверилась тебе. Я не повторю этой ошибки. Надеюсь, вы извините меня, Уэсли? — Она слегка кивнула и вышла.

Глубоко потрясенный, Монтджой уставился на осколки хрусталя в камине и проговорил, ни к кому не обращаясь, словно находился один в комнате:

— Ее дочери едва минуло семнадцать, когда она вышла замуж за моего сына. Она была единственным ребенком в семье. Надо бы найти девочку…

— Она знает, что ее дочь умерла три года назад?

Маркиз понуро кивнул.

— Да. Мой сын написал ей. Я не стал читать письмо и отказался выслушать ее мольбы. К сожалению, в тот момент я не думал о ребенке.

Уэсли нахмурился и надел шляпу.

— Мы постараемся ее найти, но девушка не обязана возвращаться сюда. Я не вправе прятать ее от вас, но позабочусь о том, чтобы у нее был выбор.

Маркиз никак не отреагировал на эту реплику, и Уэсли, полагая, что разговор окончен, вышел. Ни один из них не признавал компромиссов, но каждый обладал возможностями, в которых нуждался другой. Закрыв глаза, Монтджой дернул за шнур, вызывая слугу. Что ж, если ничто другое не поможет, богатство вымостит ему путь к желанной цели.

Фейт легко спрыгнула со своего нового дамского седла и, расправив юбки, верхнюю зеленую и накрахмаленные нижние, присела в изящном реверансе. Затем выпрямилась и улыбнулась, лукаво блеснув глазами.

— Все это очень мило, но я уже привыкла ездить по-мужски.

Холодный ветер разрумянил ее щеки, и непокорные пряди, выбившиеся из туго заплетенной косы, кудрявились вокруг задорного личика. Странно, но ее лицо не обладало детской округлостью, и только пушистые завитки смягчали его угловатые линии. Джек сдержал порыв погладить бархатистую щечку, ибо уже заметил, что она шарахается от любых прикосновений.

— В один прекрасный день ты станешь настоящей леди, малышка. Я не позволю тебе забыть об этом. А теперь беги к своим горшкам и сковородкам. Я позабочусь о кобыле, — усмехнулся он, забирая у нее уздечку.

На лицо Фейт набежала легкая тень, и она устремила на него застенчивый взгляд.

— Почему вы не дали лошадям имен?

Пальцы Джека сжались вокруг уздечки, но он не позволил попытке застарелой ненависти омрачить душевный покой Фейт. Усмехнувшись, он дернул за шаловливый завиток, упавший ей на лоб.

— Лошадь, она и есть лошадь, малышка. Одна стоит чуть дороже, другая чуть меньше — вот и вся разница. Все они отправятся на рынок, когда придет время. Пусть новые хозяева дают им имена.

Фейт, однако, обладала большей проницательностью, чем он полагал. Легко коснувшись его судорожно сжатого кулака, она с улыбкой кивнула и помчалась к дому, прежде чем он успел как-либо отреагировать на этот жест.

За минувший месяц Фейт поняла, что ее благодетель — весьма противоречивая натура. Ей никогда не приходилось так тесно общаться с другим человеком, и Джек притягивал как магнит. Она полностью отдавала себе отчет, к чему может привести столь неуемный интерес. Он уезжал по ночам, вооружившись саблей и пистолетом, и было бы наивно полагать, что можно заниматься таким делом, не запятнав руки в крови. И, хотя Фейт никогда не видела награбленного золота или драгоценностей, она знала, что пища на их столе, крыша над их головой и одежда, которую она носит, оплачиваются за счет краденого. Она жила в грехе, и это было так же верно, как если бы она поселилась с самим дьяволом.

Сбросив плащ, Фейт повесила его на крючок и потянулась за передником. Когда погода улучшится, ей придется уйти отсюда. Однако воспоминания о скитаниях по промерзшим дорогам были слишком свежи в ее памяти, чтобы испытывать желание повторить этот опыт в ближайшем будущем. Нет, она еще немного побудет в этом уютном уголке. И постарается сделать свое пребывание приятным.

В окно лились лучи солнца, но Фейт старалась не замечать их ласкового поддразнивания. В любой момент погода может испортиться, а она не имеет ни малейшего представления, как далеко находится Лондон, и куда она пойдет, добравшись туда. Как-нибудь она выберет время и спросит об этом Джека.

Он вошел, когда она снимала с огня тяжелый чайник. Первое время, наблюдая, как Фейт ворочает чугунные котелки и сковородки, Джек с трудом сдерживался, чтобы не броситься к ней на помощь. Но малышка так трогательно гордилась тем, что справляется с хозяйственными заботами самостоятельно, что он не посмел вмешаться. За прошедший месяц тоскливое выражение почти исчезло из ее глаз, но радостный блеск в них так и не появился. Он мог поздравить себя только с тем, что она немного окрепла и уже не казалась такой бледной.

Вспомнив о причинах, заставивших его остаться дома, Джек усмехнулся и стянул с рук перчатки.

— Как насчет того, чтобы прогуляться нынче вечером?

Полагая, что ослышалась, Фейт поставила чайник и бросила на него любопытный взгляд.

— Прогуляться?

Джек налил себе эля из небольшого бочонка, который привез на прошлой неделе.

— Ну да. Ты целый месяц, если не больше, не видела ничего, кроме моей жалкой физиономии. Вот я и подумал, может, ты хочешь выбраться на люди, хотя не могу обещать тебе ничего, кроме таких же уродливых рож.

Фейт в замешательстве смотрела на него.

— Но куда мы пойдем? Мне казалось, что у вас нет соседей. Я думала… — Она замялась. Почему-то ей казалось, что разбойники предпочитают прятаться от людей. Как глупо с ее стороны! Должен же он где-то брать продукты и вещи, которые приносит домой. Ясно, что с какими-то людьми он просто вынужден общаться.

Джек понял, что она хотела сказать, и объяснил:

— Здесь неподалеку, на пересечении дорог, есть гостиница. Признаться, это не самое подходящее место для юной леди, но сейчас праздник, а ты вынуждена проводить его в моей компании. Там останавливаются кареты, направляющиеся в Лондон, и, если повезет, может собраться интересная публика.

Уголки губ Фейт слегка приподнялись. Идея показалась заманчивой, но, прежде чем поддаться искушению, она спросила:

— А разве здесь нет церкви? Рождество полагается встретить в святом месте.

Джек подавил приступ раздражения. Чего еще ждать от ребенка? Таверны привлекают таких прожженных типов, как он, и маленькие девочки наверняка даже не слышали о подобных заведениях.

— Только не в этой глуши, малышка, — терпеливо сказал он. — И потом я не уверен, что церковь примет меня с распростертыми объятиями.

К ее удивлению, при этих словах в глазах Джека мелькнула боль, и Фейт поспешила развеять его сомнения.

— По-моему, если Иисус принял Марию Магдалину, то примет и вас. Вы когда-нибудь были на собраниях Уэсли?

Застигнутый врасплох, Джек не сдержал усмешки.

— Марию Магдалину? Мне следовало бы перекинуть тебя через колено и хорошенько отшлепать за дерзость. Отрежь мне хлеба, пока я не умер с голоду. — Он пододвинул к столу бочонок и уселся. — Уэсли я никогда не слышал, зато видел его последователей. На мой взгляд, это сборище припадочных и нытиков.

— Что плохого в том, чтобы открыто выражать свою радость от общения с Господом? — спокойно возразила Фейт. — Уэсли просто пытается сделать то, с чем не справилась церковь. Что толку произносить заумные проповеди перед людьми, которые даже не умеют читать? Нужно упорядочить их жизнь, указать путь к спасению, а не морочить им головы тонкостями разногласий между святыми апостолами.

Джек, слушая ее, не выказал своего удивления. В общем-то, он знал, что многие последователи Уэсли, как и сам проповедник, принадлежат к образованному дворянству. Просто ему в голову не пришло, что эта на редкость воспитанная девочка, с грамотной речью и хорошими манерами, имеет какое-либо отношение к секте, вызывавшей народные волнения по всей Англии.

— Может, ты и права, малышка. Лично я не принадлежу к англиканской церкви, однако не думаю, что бунты являются проявлением Божьей воли. — Лицо девочки внезапно побледнело, и Джек ощутил ее боль, как свою собственную. Что особенного он сказал, чтобы вызвать у нее такую реакцию?

Фейт взяла вилку и уставилась в свою тарелку.

— Пожалуй, мне лучше остаться здесь и молиться. Идите без меня. Я не хочу вас обременять.

Это было совсем не то, что он хотел услышать. Протянув руку, Джек приподнял ее подбородок и заглянул в полные слез глаза.

— В чем дело, малышка? Я не интересовался твоим прошлым, а ты не спрашивала о моем. В таких местах, как это, чем меньше знаешь, тем лучше. Но нам предстоит провести под одной крышей всю зиму, и я не хочу смотреть, как ты прозябаешь в унынии. Тебе нужно встряхнуться, чтобы не превратиться раньше времени в старую каргу. Что тебя останавливает?

Что? Гостиница, где она будет есть, пить и глазеть по сторонам. Где нечего делать, кроме как предаваться грешным занятиям. Хотя вряд ли Джек поведет ребенка, за которого он ее принимает, в обитель порока. На одно краткое мгновение он заставил ее забыть о смерти отца, но это не может продолжаться вечно.

Фейт тряхнула головой.

— Грешно развлекаться после смерти родителя, — только и могла она сказать.

Религия Джека учила тому же, но он давно наплевал на многие запреты, не говоря уже о том, чтобы мириться с законами, позволявшими грабить бедных и одаривать богатых.

— Собирайся, — скомандовал он. — Я потерял не только отца с матерью, но и брата с сестрой, однако не собираюсь изображать из себя покойника только потому, что они умерли.

Фейт изумленно уставилась на него и, увидев застарелую тоску в переменчивых глазах Джека, ощутила их общую боль. Это было непривычное чувство — разделить с другим человеком то, что она хранила в своем сердце. Между ними словно протянулась незримая нить, не менее осязаемая, чем прикосновение его сильных пальцев, погладивших ее по щеке. Сморгнув с ресниц слезы, Фейт кивнула.

Джек расслабился и положил руку на стол.

— Может, расскажешь о своем отце?

— Если вы расскажете о своем.

И его глазах вспыхнула настороженность и тут же исчезла, стертая улыбкой. Какая все-таки странная штука — это взаимное доверие. Странная… и чудесная.

— Ладно, закажем по кружке эля и поплачемся друг другу в жилетку, если тебе так хочется.

Лукавый изгиб его выразительных губ обещал что угодно, только не слезы, и Фейт почувствовала, что ее настроение поднимается в предвкушении чего-то необычного.

«Надо быть безумной, чтобы увлечься таким мошенником, как Джек», — думала Фейт спустя несколько часов, видя в душной таверне. Она все еще злилась, что он представил ее как свою племянницу, но смех, вызванный этим заявлением, заставил ее придержать язык. Было очевидно, что Черный Джек, как его здесь называли, пользуется популярностью у завсегдатаев. Фейт не представляла, что они думают о ней. Купленное Джеком платье с квадратным вырезом и косынкой прикрывало ее со всей возможной скромностью. Ничто не указывало на тот факт, что она уже не ребенок. По настоянию Джека она заколола волосы на макушке и убрала их под кружевной лоскуток, который он именовал чепчиком, но не питала иллюзий, что все эти ухищрения сделали ее старше. Даже сейчас вокруг них крутились дети выше ее ростом.

И потому Фейт чинно сидела за дощатым столиком, к которому то и дело подходили друзья и знакомые Джека, наслаждаясь обществом людей без единой мысли в голове. После месяца затворничества шквал ощущений буквально оглушил ее. В дымном воздухе висела густая смесь запахов или, жареного мяса и немытых тел. От гомона множества голосов закладывало уши. Время от времени кто-нибудь из подгулявших клиентов начинал пиликать на скрипке или наигрывать на губной гармошке, и пьяные голоса подхватывали нехитрую мелодию. Фейт не понравился горький вкус эля, которым угостил ее Джек, но она с удовольствием съела кусок мясного пирога и теперь смаковала горячий шоколад. Правда, на ее взгляд, в пироге не хватало лука, соли и тмина, но Фейт не решилась сказать об этом бойкой служанке по имени Молли, подававшей на стол.

Она сердито прищурилась, когда Молли дерзко склонилась над плечом Джека, наливая ему эль. Глубокий вырез блузки открывал ее пышную белую грудь, и Фейт смущенно отвела взгляд. В отличие от нее Джек откровенно наслаждался зрелищем, и она с трудом удержалась, чтобы не лягнуть его ногой за шуточки, которыми он обменивался с наглой девицей.

Смешливые искорки еще поблескивали в его глазах, когда Молли удалилась, покачивая крутыми бедрами, и Джек повернулся к своей миниатюрной спутнице. Фейт едва доставала ему до плеча, и он улыбнулся, глядя на кружевной чепчик, кокетливо сидевший на пышной массе блестящих кудрей. Этот сияющий ореол можно было бы принять за нимб, если бы не сердитый взгляд, сверкавший из-под огненных прядей.

Приподняв темные брови, Джек с некоторым удивлением поинтересовался:

— Тебе не нравится шоколад, малышка?

Фейт запретила себе поддаваться его обаянию. Она поднесла чашку к губам и сделала глоток, с преувеличенным интересом наблюдая за мальчишкой у очага, который поджаривал на огне каштаны.

— Изумительный шоколад, благодарю вас.

Столь восторженный отзыв о напитке, которым потчуют в придорожной таверне, заставил брови Джека взлететь еще выше.

— Изумительный? Может, попросить Молли, чтобы принесла еще?

Реплики, одна язвительнее другой, вертелись на языке у Фейт, и только появление приятеля Джека, бесцеремонно плюхнувшегося на скамью напротив, спасло ее, помешав ляпнуть что-нибудь ужасное. Она поставила чашку на стол и изобразила приятную улыбку.

Бросив на нее подозрительный взгляд, Джек переключил внимание на молодого человека с шапкой рыжих кудрей, весело взиравшего на них с другой стороны стола. Парню едва минуло девятнадцать, но, выросший в городских трущобах, он рано познакомился с темными сторонами жизни, и за его обманчивым простодушием скрывался цинизм, который мог бы отпугнуть и человека постарше. Джек нахмурился, когда юноша обратил улыбающийся взгляд на Фейт.

— А ты ловкач, Джек! Разве она не ангелочек? И где только такой пройдоха, как ты, нашел эту прелестную малютку?

Джек поморщился, недовольный его шутовским тоном, однако ворчливо представил Фейт своего приятеля:

— Фейт, это отродье сатаны зовут Ловкач Тоби. Советую держаться от него подальше.

Пораженная, Фейт внимательнее вгляделась в парня. Он немногим старше ее самой. Не может быть, чтобы он… Заметив раздражение, мелькнувшее в его глазах в ответ на слова Джека, она быстро изменила свое мнение.

— Меня зовут Тоби, мисс. Тоби О'Райли. Не обращайте внимания на Черного Джека. Он завидует моим талантам и обаянию.

— Приятно познакомиться, мистер О'Райли. — Фейт покосилась на Джека. Они так и не удосужились сообщить друг другу свои полные имена. В этом, собственно, не было необходимости, к тому же она чувствовала, что этого не следует делать. Вот и сейчас у нее возникло ощущение, будто, назвав свое имя, юноша нарушил какой-то неписаный закон. Едва ли разумно распространяться о себе в компании воров и разбойников.

— Тебя когда-нибудь повесят за твой длинный язык, О'Райли, — уронил Джек. — Мог бы догадаться по ее имени, что Фейт не из нашей братии. Она настоящая леди и заслуживает уважительного обращения. А теперь пей свое пиво и постарайся вести себя как джентльмен.

Леди! Подумать только! Одного этого признания было достаточно, чтобы Фейт лишилась дара речи. Джек был зрелым мужчиной, гордым и уверенным в себе. Даже его самонадеянность казалась вполне оправданной, ибо, как Фейт могла убедиться, Джек отлично разбирался во всем, за что бы ни взялся. То, что он обращался с ней с почтением и требовал того же от других, заставило ее горделиво выпрямиться. С Молли он вел себя совсем иначе.

— Да будет тебе, Джек. Она же с тобой. И если не донесла на тебя, значит, не донесет и на других. Ну же, Фейт, улыбнись и не слушай этого зануду.

Испытывая неловкость в столь непривычной для нее ситуации, Фейт вопросительно взглянула на Джека. Родители всегда оберегали ее от «неподходящих» молодых людей, и ей редко представлялась возможность общаться с ровесниками. Гораздо непринужденнее она чувствовала себя в обществе взрослых, где от нее требовалось только помалкивать и делать то, что велят. Она не знала, как себя вести и что говорить.

Внимание Джека между тем отвлеклось. Проследив за его взглядом, Фейт увидела грузного мужчину, ввалившегося в таверну. Он был одного роста с Джеком, но намного тяжелее, с бочкообразной фигурой, близко посаженными глазками и грубыми чертами мясистого лица, свидетельствовавшими о свирепости и упрямстве. В зале были и другие крупные мужчины, расположившиеся за столиками в темных углах, но ни один не внушал такой тревоги своим присутствием, как этот. Фейт бросила испуганный взгляд на хозяина заведения и обнаружила, что тот лихорадочно протирает кружки. В этот вечер в таверне было полно пассажиров почтовой кареты, направлявшихся в Лондон, и у него имелись веские причины для беспокойства.

— Кто это? — шепнула Фейт, обращаясь к Джеку. Тоби тоже повернулся и уставился на вновь прибывшего.

— Старый знакомый. — Джек поднял кружку и сделал солидный глоток. Этот жест, казалось, привлек внимание мужчины к их столику, и, к ужасу Фейт, он двинулся в их сторону, расталкивая толпу.

— Будь я проклят, если это не мой закадычный дружок, Джек. — Огромный живот навис над столиком на уровне их глаз.

— Что-то ты быстро вернулся, Такер. Что привело тебя сюда?

— Должок, который мне не терпится получить. Как насчет того, чтобы выйти и обсудить наше дельце? — Он с громким пыхтением подался вперед и тут заметил Фейт, прятавшуюся за Джеком. Толстые губы расплылись в ухмылке, обнажив редкие гнилые зубы. — Что, Молли уже недостаточно хороша для тебя? Другую завел? Ладно, Тоби посидит с крошкой, пока мы с тобой потолкуем.

Джек вытянул под столом длинные ноги и с пренебрежительным видом поднес кружку к губам.

— Не о чем нам с тобой толковать, Такер. Теперь это моя территория, и никто тебя сюда не звал. Ради Рождества я готов проявить великодушие, но мое терпение не безгранично.

Серебристый блеск металла и резкий выдох Тоби заставили Фейт напрячься. Она в страхе уставилась на кинжал в руке Такера. Однако в следующее мгновение Тоби расслабился и ухмыльнулся. В этот момент Джек слегка повернулся, приветствуя хозяина гостиницы, спешившего к их столику, и Фейт поняла, что заставило толстяка прикусить язык.

Джек прижимал к животу Такера длинный черный пистолет, его палец небрежно лежал на спуске. Фейт, не подозревавшая, что он носит с собой оружие, испуганно ахнула и забилась в угол, потрясенная свирепым выражением в глазах Джека. Ничто из того, чему ее учили родители, не подготовило ее к подобной ситуации.

— Мне не нужны проблемы, — взволнованно сказал трактирщик. — Может, выясните свои разногласия снаружи?..

Вкрадчивый тон Джека находился в явном противоречии с яростью, сверкавшей в его глазах.

— Нам нечего выяснять, Нейт. Такер зашел, чтобы пожелать всем счастливых праздников, верно, дружище? И уже уходит. Было бы негуманно сделать его жену вдовой в канун рождества.

— Качаться тебе на виселице, Джек. Вот увидишь, — злобно буркнул толстяк, убрав кинжал.

Когда он повернулся и зашагал прочь, Джек как ни в чем не бывало, заказал еще кувшин эля.

Съежившись в своем углу, Фейт подавленно молчала. Вообще-то она знала, что разбойнику полагается быть свирепым и безжалостным, но до сегодняшнего вечера толком не понимала, что это значит. С ней Джек всегда был добр и обаятелен, но что, если он вдруг изменит к ней свое отношение? В этом случае у нее не останется ни единого шанса.

Она посмотрела на него и невольно содрогнулась, увидев ледяной блеск в его глазах.