Подарок

Глава 9

Полчаса спустя Ярдли стояла посреди аллеи, держа под мышкой черно-белого плюшевого медведя-панду.

— Ну что? После выигрыша считаете себя неотразимым? — ядовито спросила она, поправляя красный бантик на шее панды.

— Знаете, бэби, я честно выиграл для вас этого зверя, так что могли бы и похвалить меня.

— Надеюсь, вы не слишком обидитесь, если я передарю это милое животное Кэйси?

— Не означают ли ваши слова, что вы заторопились домой и даже не хотите заехать ко мне?

— Мы так не договаривались. Вы обещали отвезти меня прямо домой. Не будете возражать, если мы вернемся сейчас же? Я в самом деле очень беспокоюсь за Селину.

— Ну что ж, бэби, в таком случае мы возвращаемся. Близкие должны поддерживать друг друга.

Его «ягуар» ожидал их у обочины. Ярдли села назад и, уютно устроившись там, молчала почти всю дорогу до Киттриджа. Они уже приблизились к городку, когда Саймон вдруг спросил:

— Вы себя хорошо чувствуете?

Ярдли такой вопрос несколько удивил.

— Конечно? А с чего бы мне чувствовать себя плохо?

— Да я, признаться, все время беспокоился, как бы вы снова не упали в обморок.

Она тяжело вздохнула.

— Тогда я и сама испугалась. Но потом сходила к врачу, он заверил меня, что беспокоиться не о чем. Так что спасибо за участие, но со мной все в порядке.

— Я все же отвечаю за вас. В конце концов, это приключилось в моем доме, так что тут, возможно, и моя вина есть.

— Не переживайте, я способна сама о себе позаботиться. Прошу вас только об одном, Селине об этом ни звука. Не стоит попусту тревожить ее.

— За кого вы меня принимаете? Вы бы еще попросили меня не говорить ей о том, чем мы занимались на поле для гольфа.

— Она об этом знает.

— В самом деле?

— Ну, я тогда вернулась домой вся в песке. Пришлось объяснить…

— И все же она пригласила меня на обед?

— Селина любит вас.

— А Ярдли?

Она усмехнулась.

— Ярдли уверена, что вы развращенный и заносчивый эгоист.

— Польщен вашей характеристикой.

Он нажал кнопку магнитофона, и салон машины наполнили звуки оркестровой музыки, так что до самого ее дома они оба больше не проронили ни слова. Он остановился у самого подъезда и, открыв ей дверцу машины, спросил:

— А меня вы в дом не пригласите?

Она искоса взглянула на него и холодно ответила:

— Ну, разве что на чашечку кофе.

Внизу никого не было, но в кухне и гостиной горел свет. Ярдли включила кофейник и только после этого повернулась к Саймону.

— Пойду поищу Селину и Кэйси. Я скоро вернусь.

Она поднялась по лестнице и нашла Кэйси спящим в гостевой комнате. Затем она услышала звук телевизора в комнате Мими, вошла туда и увидела свою сестру, устроившуюся на королевских размеров кровати бабушки в окружении горы подушек и подушечек. Сестра лакомилась шоколадными конфетами и смотрела какой-то старый черно-белый фильм. На ней все так же была пижама Бо.

— Ну что, твой Бо не появлялся? — спросила Ярдли.

Селина протянула Ярдли коробку с конфетами. Та от угощения отказалась и продолжала ждать ответа на свой вопрос. Дожевав очередную конфету, Селина томно проговорила:

— Нет, не появлялся. Но оставил тебе послание на ответчике. Мне, вроде, послышалось, что ты с Саймоном вернулась?

— Да, решили выпить по чашке кофе. Не хочешь присоединиться?

— Почему бы и нет? Я так переволновалась, что все равно скоро не усну. Но только, знаешь, мне не хотелось бы спускаться вниз. Не сочти за труд, принеси кофе сюда. Так хочется от души насладиться уютом старой леди, раз уж ничего другого от нее не дождаться. А мне для полного счастья не хватает только чашечки кофе в постель.

Ярдли кивнула и вышла, затворив за собою дверь. Саймона она нашла в гостиной разглядывающим стеклянную витрину, заполненную лучшими изделиями «Коллекции Киттриджей»: статуэтка сельской девушки стояла на самом видном месте.

— Она прекрасна, не правда ли? Такое загадочное и грустное выражение, — сказала Ярдли, подойдя к нему.

Саймон оглянулся на нее, затем снова уставился в витрину.

— Да, и такое же неуловимое, как улыбка Моны Лизы. Она думает о своем возлюбленном. Он лишил ее невинности, а потом разбил сердце, женившись на девушке своего круга.

— Ужасная история. Это вы представили себе, глядя на нее?

Он довольно сердито взглянул на нее.

— В вашем клане даже не знают истории создания статуэтки? А еще считаете ее своей собственностью! То, что я рассказал, чистая правда. Эта девушка была моей прабабкой. А мой прадед так любил ее, что взял в жены, несмотря на то что она была обесчещена, и увез сюда, в Киттридж, где они начали новую жизнь. Здесь он ее и вылепил.

Ярдли, недоверчиво посмотрев на Саймона, вновь устремила взор на статуэтку. Невероятно, но она вдруг заметила легкое фамильное сходство в строении их скул, носа, в темных волосах.

— Боже, кажется, вы говорите правду!

— Я всегда говорю правду. Такой вот выверт натуры, если желаете.

Вновь и вновь Ярдли всматривалась в статуэтку. Сходство столь крошечной фигурки с живым человеком может быть лишь совпадением, случайностью. Но такой прожженный ловкач, как Саймон, способен с легкостью воспользоваться этим сходством и нажить себе на нем капитал. Говорит он вроде бы искренне, но Ярдли вспомнила, как он однажды сказал: собираясь солгать, необходимо следить за мимикой. Сам, значит, за мимикой следить умеет.

— Даже если это действительно ваша прабабка, мой прадед мог видеть ее и, потрясенный ее красотой и трогательностью, вылепил.

— Вы, Киттриджи, ничуть не изменились. — Саймон покачал головой.

— Могу допустить, — сказала Ярдли, — что вы искренне верите, будто статуэтка по праву принадлежит вам. Если она была взята у вашей семьи без выплаты компенсации, готова признать свою вину. Но я никак не могу согласиться с тем, что у вас есть право подрывать репутацию моей компании. Чего, если не ошибаюсь, вы и добиваетесь. Уж лучше пошлите к черту эту свою уверенность в собственной правоте, потому что если вы и дальше будете пытаться исполнить свои планы, то допустите роковую ошибку. И она дорого вам обойдется, так и знайте.

Он смотрел на нее довольно холодно.

— Это дело касается меня и вашего деда. Вас лично оно затрагивать не может.

— Мой дед мертв. Разве нельзя наконец оставить его в покое? Какие бы ни водились за ним грехи, он сполна расплатился, познав, прежде чем умереть, ад на земле. Разве этого не достаточно? В конце концов, он не вынашивал планов погубить ваше семейство.

— Да он никогда и не задумывался, кто или что может быть им погублено, когда речь шла о том, чего ему хочется. Он просто брал и присваивал это себе, мало думая о бедах, которые обрушатся на головы других. Мы просто попались на его пути, как многая другая мелюзга, которая выползала на его дорогу и которую он переезжал, не глядя.

Дрожащей рукой она ткнула Саймона в челюсть. И хотя это был совсем незначительной силы удар, он потряс его до глубины души, а она, несмотря на краткость соприкосновения, почувствовала, как ее пронизала сила его напряженной энергии — будто током ударило.

— Я смотрю на вас, Саймон, и вижу человека, который внешне прекрасен и душевно благороден, но, увы, слишком подвержен своим неизжитым комплексам, так что они руководят им, а вовсе не добрые намерения. Я ошибаюсь? Или вы скажете, что я вижу только то, что хочу видеть?

Тень пробежала по его лицу.

— По временам я перестаю что-либо понимать…

— Вы намекнули мне, чтобы я не лезла в дела своего деда. Не можете ли вы поступить так же и жить своей настоящей жизнью, а не прошлым своей семьи?

— Половина моей семьи исчезла. Так могу ли я взять и вычеркнуть это из памяти?

Ярдли склонила голову.

— Такое случается и в богатых семьях. Ваша мать, выходя замуж за вашего батюшку, принесла кое-какие обеты. Его невезение не освободило ее от их выполнения. Разве можете вы с полной уверенностью сказать, что она покинула его из-за того, что мой дед разорил, как вы утверждаете, вашего отца? У нее ведь могли быть и другие причины.

Глаза его загорелись гневом.

— Да, вещаете вы не хуже той ярмарочной гадалки.

— Ничто не бывает только черным или только белым. Многие семейные ситуации возникают по причинам, которых никто, кроме супругов, знать не может. Это их тайна. Мне кажется, я догадываюсь, что увидела эта гадалка и что подействовало на нее так угнетающе. Она увидела, что вы мертвой хваткой вцепитесь в свой план и тем уничтожите возможность какого бы то ни было взаимного доверия между нами.

— Мы рождены быть врагами, Ярдли. Но не обязаны оставаться ими всю жизнь.

— А разве мы можем что-нибудь изменить? Неужели вы, несмотря ни на что, стараетесь преодолеть это?

— Мы ведь уже знаем, что семейные распри не помешали нам быть в какой-то момент счастливыми.

— Буду надеяться, что вы признаете необходимостью быть со мной правдивым. Или вы действительно полагаете, что в ту воскресную ночь я не пошла к вам домой, потому что не хотела вновь сотворить с вами любовь? Решили, что я разыгрываю роль маленькой скромницы? Да я просто не могу позволить себе сблизиться с человеком, которого страшусь впустить в свое сердце. Вы что, не понимаете, что я не хочу рисковать, полностью доверившись человеку, который отметает все чувства, и только потому отметает их, что они заставляют его испытать собственную уязвимость?

— Если кто-то обидел вас, это еще не значит, что вашего обидчика и меня отштамповали в одной форме.

— Возможно, я просто дура. Вы не представляете, как мне хотелось бы вам верить.

— Да послушайте, Ярдли, ведь никто из нас двоих не может отрицать, что нам хорошо вместе. Прекратите подвергать все анализу и научитесь брать от жизни предлагаемые ею радости.

— Ну, какие там радости… В последнее время я получаю от жизни лишь одни неприятности.

Она начала уже отворачиваться, но Саймон обнял ее и поцеловал, пылко и жарко. Ярдли, страстно прижавшись к нему, раскрыла губы навстречу его поцелую. В эту минуту она забыла обо всем, что стояло между ними. Ее напряженное тело стало живым и податливым. Она полностью отдалась его ласкам, ей казалось, что его сильные руки вливают в нее заряд целительных сил, а его объятия самое для нее надежное и безопасное место в мире.

Наконец он прервал поцелуй, но не выпустил ее из кольца своих рук.

— Я так хочу твоей близости, Ярдли. Ты такая неповторимая. Такая изумительная. Я никогда не причиню тебе вреда.

Сначала она безмолвствовала, надеясь на продолжение. Но затем вновь обрела утраченное было самообладание.

— Когда вы целуете меня, — тихо проговорила она, — я совершенно теряю соображение.

— Но это же хорошо. Я ведь не просил вас в этот момент сконцентрироваться и поговорить на умные темы.

— Тем больше причин остановиться. Успокойтесь, Саймон, прошу вас.

— Мы должны снова быть вместе, любить друг друга. И мы оба знаем это.

Ярдли не стала спорить, ей вообще ничего не хотелось говорить. Она просто отстранилась от него, давая понять, что их близость невозможна.

Саймон ехал с опущенными стеклами, ночной воздух начал протестующе свистеть, когда он, выехав на трассу, ведущую к Бентли, набрал скорость. В городок он приехал задолго до рассвета.

Цель этой странной, обреченной на провал затеи заставляла его чувствовать себя идиотом. А он-то считал себя реалистом, неспособным на безрассудства. Но невозможно было отделаться от воспоминания о том выражении, что возникло на лице гадалки, когда Ярдли положила руку на этот паршивый стеклянный шар.

Он отдавал себе отчет в том, что всю эту цыганщину нельзя воспринимать всерьез. Однако Ярдли допускала, что реакция гадалки предрекала какое-то несчастье, причем такое, что никоим образом не касалось их деловых отношений, торговли статуэтками и всем таким прочим. Но чего именно это касалось? Один раз у них была близость. Отличная от всего, что ему довелось до этого испытать. И он по-настоящему страдал от того, что ее нельзя повторить.

Раньше он и подумать не мог, как далеко заведет его встреча с Ярдли. А теперь… Конечно, он мог забросить свои проекты, связанные с селянкой, но в таком случае он никогда не узнает, не был ли связан ее интерес к нему лишь с тем, чтобы добиться подобного результата. Неужто она не понимает, что это никак не связано с выгодой, с деньгами? Он хотел только одного — справедливости. Обиды ущемленного детства не отпускали его, крепко держа за горло. На протяжении жизни нескольких поколений ее семейство радовалось жизни, занимало видное положение в обществе, имело престиж, в то время как его семья все больше нищала. Он хотел теперь занять определенное положение, но достичь этого возможно одним-единственным способом, и он намеревался исполнить задуманное. Все должны узнать, что люди из рода Блаев были искусными мастерами, художниками, а Киттриджи — всего лишь дешевыми подражателями, способными ловко схватить за хвост чужую удачу.

Единственным слабым местом в его замысле была все возрастающая нежность к Ярдли. Саймон желал ее так нестерпимо сильно, что мог в любую минуту взорваться от любого ее прикосновения, как динамит. Он хотел увезти ее к себе домой и медленно раздеть, потом долго, до самого расцвета целовать и ласкать ее тело, будто выточенное из слоновой кости…

Наконец он подкатил к автостоянке ярмарки, где был вчера, и с пронзительным визгом тормозов остановился.

— Проклятье! — бормотнул Саймон себе под нос и, отбросив со лба волосы, выбрался из машины.

Аллеи были безлюдны, аттракционы неподвижны и пусты, их огни на ночь выключены. Он быстро, срезая углы и без разбору ступая на газоны и клумбы, бросился к тому месту, где был раскинут шатер гадалки, опасаясь лишь одного — что никого там уже не застанет.

— Могу я вам чем-то помочь, мистер?

Саймон обернулся и увидел перед собой тощего лысого мужика в джинсах и толстой вязаной куртке.

— Я ищу гадалку.

— На ночь ярмарка закрывается.

Саймон проявил все свое нетерпение.

— Да, я понимаю. Но моя подружка потеряла у нее свой медальон, и я сразу же по свежему следу вернулся, надеясь его найти.

Ох это въедливое влияние Киттриджей! Неужели Ярдли уже научила его лгать?

Сторож, почесывая в затылке, осмотрел Саймона с головы до ног.

— Не думаю, мистер, что до утра кто-то вернется сюда. Бэтти Фланниган не имеет привычки ночевать в своем шатре.

— А где бы я мог ее найти?

— Она уж давно ушла домой. — Поглядывая на Саймона, сторож явно колебался. — Ее сынок, Эван Фланниган, держит тут неподалеку кофейню, так я думаю, что они все еще открыты. А почему бы вам, мистер, не подъехать к нему и не оставить свой телефон? Не сомневайтесь, он его обязательно передаст своей матушке.

— Спасибо.

Кофейню Фланнигана разыскать было не трудно, поскольку в пригороде, в том направлении, которое показал сторож, она одна гостеприимно сияла огнями. Войдя, Саймон увидел за прилавком Эвана Фланнигана, заказал чашечку кофе, которого не хотел, и быстро поведал причину своего столь позднего визита.

— С удовольствием помог бы вам, но мама сегодня подхватила от кого-то грипп и уехала домой. Впервые, знаете ли, за двадцать три года. И очень расстроилась из-за этого. Ведь она так любит детей и вообще праздники.

— Вы не знаете, кто мог бы помочь мне вместо нее?

— Думаю так, что никто. Надеюсь, ваша подружка найдет свой медальон. Знаете, как оно бывает, может, в машине обронила или в сумочке у нее…

— Хм… Ну, ладно. Спасибо вам, извините за беспокойство. Надеюсь, ваша матушка быстро поправится.

Саймон вышел из кофейни на улицу, вслед ему звякнул висящий над дверью колокольчик. Хорошо, но что это за дикая выходка? Зачем он примчался сюда? Чего-то боится? Но чего же?

Главным образом того, что Ярдли ускользнет от него. Ведь она, в сущности, и не принадлежит ему по-настоящему. Невозможно выкинуть из головы ее мелодичный голос, ошеломляющую улыбку, от которой перехватывает дыхание… Нет, надо что-то делать, чтобы завладеть ею. Все, что угодно… Кроме согласия на то, чего она действительно хочет.

Если бы Джеррид Киттридж в свое время захотел вконец меня погубить, размышлял Саймон, ему стоило только шепнуть словцо своим приятелям, ведущим бизнесменам города, и что тогда со мной было бы? Ни работы, ни кредита, ни будущего… Но теперь такого оборота опасаться не приходится. Мими никогда не достигнет той силы влияния на отцов города, которой обладал Джеррид.

В канун Дня Всех Святых, вскоре после заката, Ярдли стояла над поставленной Селиной на плиту кастрюлей с чили, медленно помешивая в ней деревянной ложкой. Сморщив нос, она отвернулась от острого перечного аромата, раздражавшего ее ноздри.

— Ты уверена, что найдутся желающие есть это кушанье? — крикнула Ярдли наверх, но поняла, что сестра вряд ли услышит ее сквозь громкую музыку, льющуюся из стереоустановки. Селина сегодня вечером была, кажется, в добром расположении духа.

Перемешав все как следует, Ярдли повесила ложку на ее законное место. Саймон звонил ей на работу и спрашивал, нельзя ли ему сегодня нанести им визит, так что ей пришлось пригласить его к обеду. Ожидание встречи возбуждало ее. Она отбросила на время мысли о том, что стоит между ними.

После прогулки на ярмарку Саймон бывает у них теперь чуть ли не каждый вечер. Он вроде бы успокоился, не настаивает больше на возобновлении интимных отношений, не затевает и деловых споров. Иногда, правда, она ловила его на том, как он раздевает ее глазами, и понимала, что он просто выжидает того момента, когда собственное желание бросит ее в его объятия. Именно потому он и отступил на время.

Подчас она чувствовала, что надолго ее не хватит. А он выжидал. Терпеливо выжидал, чтобы в нужный момент оказаться рядом. Но как он уверен в себе! Как убежден, что рано или поздно получит желаемое.

Проклятье, ведь и она хочет того же! Она не боится близости с ним, нет. О, это было бы так хорошо!.. Но отдать ему сердце — значит безнадежно запутаться в еще одной любовной истории, которая опять кончится крахом. Черт его побери! Почему, в самом деле, Саймон так привлекателен для нее, так возбуждает ее чувственность, что она едва сдерживается всякий раз, как он приближается к ней?..

Взглянув в окно, она увидела лишь темно-синий квадрат, изрезанный переплетением черных ветвей деревьев. Сильный северный ветер порывами ударял в стены дома. Ярдли надеялась, что дождь не начнется хотя бы до тех пор, пока местные дети не закончат бродить от дома к дому со своими колядками[5].

Нет, она не ожидала этих маленьких вампиров в гости. Сюда им было бы слишком далеко и утомительно добираться.

Но когда же Селина спустится вниз? Ярдли не терпелось посмотреть на Кэйси в карнавальном костюмчике.

Музыка наверху вдруг умолкла. Ярдли вошла в гостиную и начала разжигать в камине огонь. Услышав шаги, она посмотрела наверх и чуть было не выронила из рук полено: с лестницы спускалась черноволосая ведьма. За руку она вела Кэйси в костюме тыквочки, увенчанном зеленой фетровой шляпой.

— Боже, Селли, где ты раздобыла всю эту прелесть?

— Ну, как я тебе нравлюсь? — спросила сестра и старательно продемонстрировала щербатость своей ухмылки, зияющей двумя черными пятнами на месте зубов, и поправляя у себя на плечах длинные лохматые космы парика. — Все это я сама смастерила.

— Полагаешь, что это достаточно страшно?

— А что? По-моему, просто кошмарно, согласись.

— А что это ты так разоделась?

— Разве я не говорила тебе, что в Хеллоуин иду на вечеринку?

— Нет, не говорила. Ты же вроде хотела, чтобы мы с Саймоном взяли Кэйси на колядки… У тебя, я гляжу, семь пятниц на неделе.

— Саймон сюда приходит не для того, чтобы возиться с детьми. Мы берем Кэйси с собой.

— Мы? Кто это — мы?

В этот момент в дверь позвонили, и Ярдли, думая, что приехал Саймон, пошла открывать. Дойдя до дверей, она обернулась, поскольку сестра сказала ей:

— Ты бы посмотрела на себя в зеркало, когда этот человек появляется поблизости. У тебя становится такой мечтательный и томный взгляд. Почему бы тебе не признать, что ты влюблена в этого злого хищного волка?

— Ни в кого я не влюблена. Лучше скажи, кто будет смотреть все эти ужастики, которые я тебе взяла в видеотеке, и кто будет есть твой чили? Заодно объясни мне все же, с кем ты идешь на эту свою вечеринку? Я еще могу переменить свои планы.

— Вот именно! Почему бы тебе просто не остаться здесь с Саймоном и не побыть с ним наедине?

Злясь на сестру, которая без стыда без совести говорила подобные вещи, Ярдли открыла дверь и оказалась лицом к лицу с гориллой, которая задирала голову и постоянно почесывала себе шею и под мышками. Испугавшись, она отскочила назад, кровь бросилась ей в голову, все вокруг закружилось. Горилла вошла в дом и заговорила человеческим голосом:

— С вами все в порядке, мэм? Это я, Бо.

Ярдли попятилась и села на стул, который оказался сзади. Помня совет доктора, она согнулась и опустила голову между колен, а руки сцепила на затылке и старалась делать долгие глубокие вздохи и выдохи, пока ее слабость не прошла. Когда она подняла голову, то увидела не на шутку перепуганных Бо и Селину.

Селина сердито посмотрела на Бо, потом повернулась и здорово пнула его по меховой лодыжке.

— Ты ее чуть до смерти не напугал! — гневно проговорила она.

— Я же не нарочно.

— Надо же соображать! Неужели нельзя было перед дверью снять маску? Кстати, она выглядит не намного страшнее, чем твое собственное лицо.

— Да уж, послушать тебя сейчас, так хуже меня и нет. А кому-то в Нэшвилле, кажется, нравилось мое лицо. Ты уже забыла, прелесть моя? Знаешь, я ведь думал, что дверь откроешь ты, потому и…

— Откуда тебе было знать, кто откроет дверь? И кстати, перестань называть мою сестру «мэм». Это ее раздражает.

Ярдли подняла руки, чтобы привлечь к себе внимание. Она переводила взгляд с одного на другого. Когда же эти черти успели помириться? Ну, успели, так успели.

— Пожалуйста, ребята, перестаньте. Идите себе на свою вечеринку, Бог с вами. Я сама виновата, в Хеллоуин ничему не надо удивляться, а уж тем более ничего не надо пугаться. Все может быть.

Поморгав, Селина уставилась на сестру.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? Дать тебе холодной воды, аспирину или еще чего?

— Нет, спасибо, ничего не надо.

В дверь опять позвонили.

Подумав, что на этот раз прибыл действительно Саймон, Ярдли заставила себя встать со стула. Ей страшно не хотелось, чтобы он узнал о ее слабости. Вспомнив, как она хлопнулась в обморок возле его дома, он может сделать слишком далеко идущие выводы. Она не хотела, чтобы люди думали, будто она больна.

Саймон стоял в дверном проеме, одетый, слава Богу, не в карнавальный костюм, а в обычные джинсы, темно-синюю вельветовую рубашку и кожаный пиджак, и чертовски хорошо смотрелся.

Он внимательно посмотрел на Ярдли, и сердцебиение его участилось. Потом перевел взгляд на остальных.

— А это что за звери?

Ярдли отбросила со лба волосы и, силясь улыбнуться, сказала:

— Наши, местные, не обращайте внимания, Саймон. Проходите.

Она отступила назад, чтобы дать ему войти, и когда он проходил мимо, то овеял ее запахом мыла и лосьона.

— Издали учуял, что тут готовят чили, — заметил он, снимая пиджак и помещая его на вешалку.

— Я еще сунула туда всякие экзотические специи, — сказала Селина.

— Ну, это уж слишком! — проворчал Бо.

Саймон взглянул на Кэйси и улыбнулся.

— Скажите, Селина, вы что, собираетесь выводить мальчика, разодетого, как фрукт?

Селина нахмурилась.

— Ему же только два годика. Что ж мне, вырядить его каким-нибудь чертом, чтобы он сам себя пугался? И потом, это не фрукт, а овощ.

— А как насчет пирата или футболиста? — предложил Бо. — Да, пора остановить тебя, пока ты не превратила мальца в какой-нибудь стручок.

— Он же ребенок, — стояла на своем Селина.

— Вот что я скажу тебе, милая, надо бы тебе поскорей нарожать еще детишек, тогда ты не будешь кудахтать над ними, как квочка, — заявил Бо, обхватив ее за талию и нюхая ее шею. — Может, чуть позже и займемся?

Селина вырвалась от него и проворчала:

— Я еще не сказала тебе, что передумала с тобой разводиться, Бо Дженнингс. Так что поостынь пока.

— Ох, черт, Селина! От тебя то в жар, то в холод бросает, я только и делаю, что нагреваюсь и остываю. Смотри, как бы мне не треснуть.

Саймон деликатно откашлялся и прервал перебранку, которая, судя по всему, могла длиться долго.

— Может, мы с Ярдли пока оставим вас?

Селина покачала головой и подняла руку.

— Нет, это мы уходим. Дом остается в вашем распоряжении на весь вечер, потому что мы вернемся очень поздно.

Она бросила в сторону Ярдли многозначительный взгляд, и та ответила ей слабой улыбкой, потом вдруг покраснела, потому что заметила, что Саймон за ней наблюдает и видит ее смущение.

— Будьте осторожны, — предостерег Саймон. — С севера надвигается буря.

Селина успокоила его, махнув рукой, затянутой в черную перчатку.

— Не беспокойтесь о нас. Развлекайтесь и веселитесь. А если вам станет скучно, можете посмотреть ужастики, их Ярдли приволокла целую кипу, — с усмешкой проговорила Селина, открывая дверь.

— И не забудьте оставить мне немного этого чили с экзотическими приправами, будь они неладны! — уже выходя, попросил Бо.

Когда парочка наконец исчезла, Саймон повернулся к Ярдли.

— Если хотите, я могу уйти.

Ярдли усмехнулась.

— Но кто-то же должен начать поедать этот чили. И потом, у меня тут и правда целая куча ужастиков. Я хочу, Саймон, чтобы вы остались.

— Вы уверены? — Она кивнула. Он покачал головой и приблизился к ней. — Нет, точно вам говорю, я этого Бо где-то уже видел.

— Если бы вы встречались с ним прежде, он бы тоже вас узнал. Скорее всего, он просто напомнил вам кого-то из зоопарка. Так вы не хотите попробовать взрывоопасный чили Селины?

Саймон покачал головой.

— Не сейчас. Но если вы голодны…

— Нет. Пойду уменьшу под чили огонь, и мы посмотрим в гостиной видик. Я там разожгла камин.

— Даже вспомнить не могу, когда я последний раз смотрел видеофильм.

— Мы с бабушкой обычно тоже не смотрим. Идея принадлежит моей сестрице, она собиралась посвятить этому вечер.

— Ярдли, вас что-то тревожит?

Она покачала головой.

— Ничего. Просто я настроилась уже, что мы пообедаем, а потом отправимся вместе с Кэйси гулять. Жаль, что все вышло иначе.

— У вашей сестры своя собственная жизнь.

— Да… Иногда я завидую ее свободе. Она никогда ничего не планирует заранее, и, однако, все у нее получается как нельзя лучше. Может, вот такая бездумная жизнь естественнее, чем размеренная и продуманная?

— Не сравнивайте себя со своей сестрой. Селина очаровательна, но — если вы все еще не заметили, то я вам скажу — в ней осталось слишком много детского, она и спорит с кем-то и о чем-то из ребячьего упрямства. Возможно, именно дух противоречия заставляет ее и вам во всем перечить.

— Мне?

— Временами вы возитесь с ней, как заботливая мамаша.

— Привычка, я думаю. Мне было пять, когда она родилась, и я была просто счастлива, что Франческа, ее мать, позволяла мне помогать ей с младенцем.

— Не сомневаюсь, что со временем из вас получится прекрасная мать. Но до тех пор, как видно, вы будете опекать свою развинченную сестренку, стараясь хоть немного подтянуть ее. Особенно если все еще намерены уговорить ее осесть в Киттридже.

— Мне кажется, согласившись остаться женой Бо, она уедет с ним в Нэшвилл.

Ярдли вдруг задала себе вопрос: а есть ли у Бо работа? Если есть, то наниматель наверняка обеспокоен столь долгим его отсутствием. Она слегка нахмурилась и задумчиво проговорила:

— При наличии, конечно, у него там работы. Иначе пусть едет в Нэшвилл один, устроится куда-нибудь, а потом уж они поедут к нему.

— Ярдли, почему бы вам не предоставить им возможность самим решать, как и где им жить и что делать? Я понимаю, что у вас самые добрые намерения, но они могут и не согласиться с вашими планами.

— Но глупо ведь, например, позволить Бо тащить ее и Кэйси всю дорогу до Нэшвилла, на этом жутком драндулете, когда я могу…

— Вы только вслушайтесь в собственные слова! Ваш дед натворил множество дел лишь потому, что он мог это сделать.

— Саймон, давайте не будем сегодня спорить. Ни о чем.

— Простите. Пойду подправлю огонь в камине, а вы займитесь чили.

Ярдли отправилась на кухню, быстро прибралась там, затем до минимума увернула горелку под кастрюлей с огненным кушаньем и, стоя у плиты, осознала, что всячески оттягивает момент возвращения в гостиную. Ясно, что она любит его, но ясно и то, что любить именно его ей нельзя.

Несмотря на его холодную манеру поведения, а может быть, благодаря именно этому, она чувствовала, как он, в сущности, одинок, и ее продолжало тянуть к нему — чтобы спасти от одиночества. Ах, если бы только он мог отбросить разделяющие их препоны с такой же легкостью, с какой он сбрасывает с себя брюки. Саймон был человеком, который скорее, страдая и терзаясь, уйдет домой, чем согласится, что он в ком-то нуждается. И поймала себя на том, что противоречит себе.

Теперь она поняла, ей не удастся защитить себя. Он сильнее и гораздо обаятельнее всех, кого она знала прежде. Единственное, что она может сделать, — это честно сказать ему, что ее заботит. После чего ей останется только надеяться, что подобная откровенность принесет добрые плоды.

Она закрыла кастрюлю с чили, потом, подумав, выключила конфорку. Достаточно ли она уверена в Саймоне, чтобы рисковать покоем своей души? Можно совершить непоправимую ошибку…

Она подняла голову и увидела, что он стоит в дверном проеме и наблюдает за ней. Высокий, красивый, страшно притягательный. Она приблизилась к нему и оказалась в его объятиях.

— Тысячу долларов за ваши мысли, бэби.

— Они и цента не стоят, — усмехнулась Ярдли.

— Глядя на вас, я решил, что не зря потратил бы свою тысячу. Вы думали о чем-то важном, что касается нас обоих, не так ли?

Ярдли вдруг осознала, что если бы он действительно хотел ей зла, то раззвонил бы повсюду, что достойно отомстил семейству Киттриджей, и давно бы уже начал тиражировать украденную селянку… Ох, первое, о чем спросит Мими вернувшись, так это о форме…

Вдруг по крыше забарабанил дождь, и Ярдли встревожилась.

— Они же вымокнут!

— Не волнуйтесь вы так, — сказал Саймон, беря ее за руку, — уверен, что с ними все будет в порядке. Пойдемте лучше смотреть ваши фильмы.

Он привел ее в гостиную, где она зажгла по всей комнате оранжевые и темно-коричневые ароматические свечи, чей терпкий запах смешался с вездесущим запахом чили.

Саймон выключил часть лампочек, подошел к дивану, сбросил все подушки на пол, после чего сел и разулся.

— Если вы настаиваете на том, чтобы посвятить вечер просмотру фильмов ужасов, надо нам устроиться поуютнее, — проговорил он, отставляя свои туфли в сторону.

Затем встал и включил телевизор и видеомагнитофон. Она стояла, разинув рот. А он, опустившись на пол, лег на живот, облокотился о подушки, потом посмотрел на нее и кивнул, указав место рядом с собой: мол, подушек хватит и на ее долю.

— Впрочем, если вам удобнее на диване…

Ярдли скинула домашние тапочки и расположилась рядом. Саймон улыбнулся, после чего все свое внимание направил на экран.

Ярдли пыталась сосредоточиться, но чувствовала только близкое присутствие Саймона. Она чуть придвинулась к нему, даже слегка задела его, но взгляд его был устремлен на мерцающий экран, он даже не обернулся, чтобы посмотреть на нее.

Вдруг экран померк, погас и верхний свет. Лишь оранжевое пламя камина и свет свечей рассеивали темноту. Дождь настойчиво барабанил по крыше, и Ярдли казалось, что его ритм совпадает с ритмом ее сердцебиения.

— Перебои с электричеством, — внезапно пересохшим ртом просипела она. Лежать рядом с ним в полумраке ей показалось неловким. Она попыталась встать и, как бы оправдываясь, проговорила: — В кухне есть фонарь…

Но Саймон взял ее за руку и удержал.

— Ничего, и так обойдемся. Через минуту-другую включат, — сказал он, осторожно притягивая ее к себе.

Она скользнула в его объятия и, прижавшись к жаркому упругому телу, порадовалась тому, какие у него сильные и удобные руки. А он, отведя с одной стороны ее лица волосы, поцеловал в щеку.

— Вы цветы втираете в свои волосы или что? Такой удивительный аромат.

Он усеял поцелуями ее шею, и волна наслаждения пробежала по ее телу. Она взглянула в его глаза, что были сейчас темнее ночи, и не обнаружила там ничего, кроме страсти и нежности.

— Вы меня с ума сводите, — прошептал он.

— Мне на это не просто было решиться… — Слова прозвучали как наивное признание в тайном грехе.

Горячие губы коснулись ее рта, зажигая в ней ответный огонь. Когда он положил ее на спину и лег на нее, она раскрыла свои губы навстречу его поцелую, чувствуя, что сознание все больше расплывается по вселенной. Поцелуй их, начавшийся очень нежно, становился все более пылким и страстным.

Ее тело, истомленное жаждой наслаждения, в котором она слишком долго себе отказывала, загорелось с неистовой силой. С Грантом, единственным человеком, с которым у нее до того была любовная связь, она всегда испытывала желание доставить удовольствие ему. Саймон же пробудил в ней способность наслаждаться, с ним она полнее познала себя, как женщину не только дающую возлюбленному радость, но и в полной мере разделяющую ее с ним. Пережив с Саймоном ошеломляющей силы восторг, она не могла уже без усмешки вспоминать слова Гранта, что она холодная женщина, не способная на страсть.

Вот был бы ужас, останься она с Грантом на всю жизнь! Так и не узнала бы, что способна испытать женщина в любви… А Саймон тем временем медленно раздевал ее, перемежая свои усилия с ласками и поцелуями, от которых Ярдли буквально таяла, забывая обо всем на свете. Он целовал ее всю, так что она готова была уже взмолиться о пощаде, чувствуя такой силы желание, что почти не могла уже терпеть.

— Ох, дорогая моя, — простонал он.

Обняв его за плечи, Ярдли вся раскрылась навстречу ему, но он не спешил. На какой-то момент он замер, и она удивленно распахнула глаза, мерцавшие в отсветах камина странным неземным свечением. А он, будто вспомнив о деле, не доведенном до конца, принялся расстегивать ее блузку, как нарочно унизанную бесконечным числом мизерных пуговок. Грудь ее вздымалась, она не могла дождаться, когда сей неспешный процесс завершится. И вот наконец последняя пуговка расстегнута.

Саймон бережно приподнял ее и снял блузку. Она видела, что он слегка растерялся, обнаружив на ней белый кружевной бюстгальтер. Ярдли завела руку назад, отомкнула запор и скинула с себя сей эфемерный предмет туалета. Его взору предстали прекрасные груди, которых там, в песчаной яме, разглядеть ему толком не удалось.

Он придвинулся к ней, но она слегка отстранилась, взялась за низ его пуловера и потащила его вверх. Он поднял руки, чтобы помочь ей. Стащив с него эту одежку, она запустила ее куда-то на другую сторону комнаты, устремив свой взор на его прекрасный торс.

Налюбовавшись им, она протянула руку, и пальцы ее тронули темную поросль у него на груди, а потом пробежались по его телу, с наслаждением осязая совершенную гладкость кожи и форму выпуклых мышц, таящихся под этой кожей. Тут она не удержалась и тоже принялась его целовать, особенно задержавшись на темных кружках и касаясь языком твердых сосков.

От ее ласк он напрягся, и гортань его исторгла низкий, какой-то звериный стон. Наконец он приподнял ее и положил на гору подушек, которые раньше стащил с дивана. Она была в руках его легче пушинки, он мог делать с ней что угодно, и ощущение полной своей покорности доставляло ей какое-то неизъяснимое наслаждение.

Склонившись над ней, он ласкал и целовал ее груди, переставая понимать, что перед ним — живая плоть или совершенное произведение искусства. Нет, все же это живая плоть, ибо она отзывается на каждое его движение. Он поцеловал ее в пылающие губы, и Ярдли закинула руки ему за шею, почувствовав новый прилив желания, но теперь ей тоже хотелось продлить то, что предшествовало свершению.

Поцелуй его прервался, он коснулся губами ее уха, восхищаясь совершенством этой формы, которую ему хотелось бы изваять.

Вдруг он встал перед ней на колени и проговорил стишок, который дети декламируют на колядках: мол, не дашь нам сластей и угощения, напустим на тебя нечистую силу, так что сам будешь не рад.

Она приподнялась на локтях и растерянно спросила:

— Каких тебе еще сластей, милый мой? Что ты еще выдумал?

— Ты чудо. Не думай ни о чем, все просто восхитительно.

После этих слов он вновь принялся целовать и ласкать ее, не пропуская ни одного чувствительного местечка на ее теле.

Ласки эти довели ее до того, что она, истомившись, взмолилась:

— Саймон!

Он вдруг отпрянул от нее и тоскливо проговорил:

— Кажется, у нас проблема.

— В чем дело?

— Ох, бэби, лучше нам остановиться.

— Остановиться сейчас? — недоуменно спросила она.

— Да… Будь я проклят, но у меня с собой ничего нет. Пойми, Ярдли, я не думал, что сегодня настанет счастливый момент, что ты согласишься…

Она нахмурилась.

— И мы должны отказаться?.. Послушай, Саймон, все это пустое. Разве может нас сейчас что-то остановить?

— Но этого требует здравомыслие. Каюсь, виноват, не думал, что все так пойдет. Что ж делать… Слишком много времени прошло с тех пор, когда я не забывал о подобных вещах. Да и вообще, по правде говоря, редко пользовался презервативами.

— Почему?

— Мне казалось, что это мешает живому ощущению.

— А теперь?

— Теперь у меня в жизни появилось нечто более дорогое, чем просто чувственность. Так что подобных пустяков я могу и не замечать. — Она прикоснулась к молнии на его джинсах. — Ярдли, ты с ума сошла? Я уже длительное время не имел ни с кем физических контактов и уверен, что здоров, но следует опасаться и другого. Ты ведь знаешь, как шустры эти сперматозоиды…

— Ох, раз дело только за этим, то знай, Селина накупила целый ящик презервативов. Они там, наверху, в ванной.

— Почему же ты раньше не сказала, я бы принес…

— Нет, в такой тьме тебе не найти дороги, да ты и не знаешь, где они лежат. Сама схожу. Возьму свечку и поднимусь. Я скоро.

— Ну, спорить тут мне не приходится. Как скажешь, дорогая.

Встав, она отыскала блузку и накинула на плечи. Вдали от камина по коже ее пробежал озноб. Даже шум дождя, до сих пор казавшийся ей явлением, только усиливающим уют, сейчас навевал образы студеного предзимья, а потому она поторопилась, шагая чуть не через ступеньку, а когда достигла цели и разыскала так пригодившиеся вдруг пакетики, мысленно возблагодарила сестру за столь своевременную заботу.

С презервативами в одной руке и свечой в другой она спускалась по лестнице и прошла ее почти всю, как вдруг у нее закружилась голова. Посветив вниз, она увидела, что осталось пройти две ступеньки, но в глазах у нее потемнело, и она не решилась сделать следующий шаг. Прильнув к перилам, схватилась за них, стеклянный подсвечник, выпав из руки, покатился вниз.

Услышав звон, Саймон вышел из гостиной и спросил в темноту:

— Ярдли? С тобой все в порядке?

Затем прошел на кухню и уже возвращался со стаканом воды и спичками. Он поднял и зажег свечу, осветил лестницу и, заметив разбитый подсвечник, бросился к Ярдли.

— Что случилось?

— Ничего страшного. Просто я поторопилась, оступилась в потемках и чуть не упала. Прости, что напугала тебя.

Саймон пристально смотрел на нее, она почувствовала, что он ей не верит, подняла руку и помахала тем, за чем ходила. Он от души рассмеялся, раскаты его смеха отдались в дальних уголках дома.

— Так чего мы ждем? — спросил он, отсмеявшись.

— Действительно. Дождемся, что вернется Селина со своим обезьянье-овощным коллективом.

После этих слов Саймон помог ей спуститься вниз. У подножия лестницы он подхватил ее на руки и отнес в гостиную.

— Там осколки стекла на полу, — сказала она, — это небезопасно. Может, мне стоит пропылесосить.

— Потом, — сказал он. — Тем более что и электричество отключили.

— Ох, я и забыла.

В гостиной он положил ее поближе к камину и, с некоторым сомнением, проговорил:

— Послушай, Ярдли, может, тебе еще раз сходить к этому доктору, у которого ты была. Ты ведь уже не первый раз теряешь равновесие.

— Что, я так плоха? Да я никогда в жизни не чувствовала себя лучше, честное слово. И врач сказал, что со мной все в порядке.

— Говоришь, никогда в жизни не чувствовала себя лучше? Хммм… Я не должен упускать столь редкостные минуты.

И он быстро стянул с себя джинсы и трусы, после чего, не мешкая, возлег рядом с нею, обнял и готов был овладеть ею, но прежде склонил голову и начал целовать так, будто целует впервые. Она тоже почувствовала это, переживая удивительное состояние, о котором можно было бы сказать, что это почти невозможное, а потому недолгое равновесие между страстным желанием и стремлением к покою.

— Вот о чем я думал все последнее время, другие мысли просто не лезли мне в голову, — проговорил он, овладевая ею, и, почти уже без голоса, добавил: — Ты вся такая шелковая… и слаще меда.

Время потеряло счет. Сколько его прошло, расплавленного их радостью и наслаждением?..

Но вот, почувствовав, что улетает, Ярдли теснее прижалась к нему, будто боялась, что ее унесет в поднебесье без него. И оба они побывали там, в небесах, оставаясь на месте, где и приходили после всего потихоньку в себя, усталые, но невероятно счастливые.

Они долго лежали, не двигаясь. Его голова покоилась на ее груди. Она удивлялась тому, что почти не чувствует своего тела. Наконец он поднял голову, погладил ее по лицу, по волосам и нежно поцеловал в губы.

— Ну, Ярдли, скажи, что нам делать? — заговорил он. — Разве мы можем расстаться? Нам так хорошо вместе, мы просто не имеем права потерять друг друга.

Она отвела глаза, что еще ей оставалось? Он говорит лишь о физическом наслаждении, а не о ней самой. Она надеялась, что он не заметит, как дрожат ее губы. Только одна вещь свела ее с Саймоном: она любит его. И хорошо понимает, что одно слово, нечаянно сорвавшееся с ее уст, способно в эту штормовую ночь отвратить его от нее навсегда… Он приблизил губы к ее уху и прошептал:

— Со мной никогда еще такого не было. Ни с кем. Правда.

— Совпали химические составы, так, кажется, объясняют это современные ученые, — пробормотала Ярдли и прикусила нижнюю губу.

Он приподнялся, разыскивая на полу свои боксерские трусы.

— Я сейчас вернусь. Лежи так, не двигайся.

Ярдли стянула с дивана пушистое кремового цвета покрывало и, набросив его на себя, откинулась на подушки. Из головы у нее не выходило то, что случилось с ней на лестнице. Да нет, она просто слишком торопилась, вот так и получилось. Сейчас-то она чувствует себя просто великолепно.

Услышав, как где-то там, за пределами комнаты, Саймон напевает мелодию в стиле кантри, она улыбнулась. Кстати, куда он подевал стакан с водой, с которым появился из кухни?

Нет, на самом деле он добрый. Она уже всем сердцем признала это. Но способен ли он избавиться от своих комплексов и обид, чтобы полюбить не кого-нибудь, а женщину из рода Киттриджей?

У нее похолодело на душе, стоило только подумать, что Саймон никогда не признается в чувствах, которые испытывает к ней и которые можно прочитать в его глазах. А ей просто необходимо, чтобы он объяснился. Интересно, долго ли она сможет обходиться без этого?..

Саймон появился в дверном проеме и спросил:

— Ты, надеюсь, еще не оделась?

— А может, уже пора?

Он опустился на колени, откинул с нее покрывало и довольно долго просто любовался ею, не прикасаясь и пальцем. Затем вдруг схватил ее, приподнял и прижал к своей груди. Она закрыла глаза. Какие у него сильные и горячие руки! Он поцеловал ее в щеку и нежно прошептал:

— Да, наверное, пора. Но, Боже, как мне хотелось бы просто лежать рядом с тобой. Побудь еще со мной, Ярдли, сердце мое.

— Я здесь, с тобой, Саймон. Я никуда не ухожу.

Она закрыла глаза и ненадолго погрузилась в сладкую дрему.