Поджига

2. Первое убийство

Сергей Иванович откинулся в кресле и потянулся к рюмке, она была пуста. Пришлось повторить маршрут к антикварному буфету из массива ореха. Хозяин, прежде чем вернуться к ноутбуку, задержался у окна. За трёхкамерным стеклопакетом лениво текла Фонтанка, заботливо неся весенние льдины. Когда позволяла погода, Сергей Иванович выходил на балкон попыхтеть сигаретой и с высоты четвёртого этажа, охваченный обывательским интересом, разглядывал как к соседнему дому нервно подкатывают машины владельцев всех рангов и мастей, от дорогущих сверкающих джипов до мрачных автозаков. Сема помнил интерьеры того здания изнутри. Именно здесь, в Ленинградском городском суде, когда-то зачитывался приговор ему и группе лиц за хищение, а также торговлю оружием. Отогнал воспоминания и попытался воскресить в памяти внешность знакомого из параллельного класса, который в семидесятом вышел с предложением приобрести семанинское изделие. Сергей Иванович хлопнул элитный напиток по рабоче-крестьянски — одним махом и вернулся к тексту. Чтение увлекло.

«…Внешность Сашки Петрова запоминалась: откляченная губа, небрежная манера общения, дерганные, расхлябанные и понтовитые манеры районного гопника. Петруха задирал нос от того, что работал официантом в кафе «Ровесник», располагавшемся в здании фабрики кухни, прозванной в народе «Серая лошадь». Название как-то не вязалось с урбанистического вида образчиком советского конструктивизма, но приклеилось накрепко. Кафе располагалось на втором этаже. Днём в гулком зале обедали окрестные жители, а вечером помещение преображалось, включался ресторанный сервис, подтягивался состоятельный люд и шло кутилово с драками, скандалами и прочей атрибутикой, свойственной совдеповскому общепиту.

Сема уже отрабатывал положенный после «путяги» срок на заводе «Русский дизель» и настраивался на службу в СА, когда к нему на улицу Смолячкова заявился одноклассник. С «оружейным умельцем» Петруха держался сдержанно и слегка заискивающе, причина в том, что несколькими годами ранее школьники чего-то не поделили и Семанин здорово тогда накидал Шурику трендюлей — а махался Сема очень даже неплохо. Разговор не клеился до тех пор, пока вчерашние школьники на «приняли на грудь», вот тогда Петруха открытым текстом поведал, как познакомился с непростыми людьми в своём кабаке, как всплыла тема оружия и заинтересованность новых знакомых приобрести ствол. Петруха туманно намекнул о своих возможностях в этом вопросе и посреднических услугах за определённый процент.

— Саня, а от меня чего надо?

— Ну как же, Сема, все знают, какие ты поджиги мастерил. У тебя все разговоры только об оружии. Поможешь раздобыть, «капусты» подзаработаем. Тема простая, продал и забыл, а?

— Ладно, только держи язык за зубами иначе, сам знаешь! Вот смотри, — он извлёк из старой кушетки своё изделие, заботливо завёрнутое в тряпку, — правда бьёт патронами из мелкашки. Что скажешь, Петруха?

Он протянул барабанный пистолет из непривычного светлого сплава, но традиционной конфигурации: ствол, рукоятка, спусковая скоба, курок. Петруха взял в руки оружие, выражение лица приняло восторженно-заинтересованное выражение, как у ребёнка получившего вожделенную игрушку.

— Ну, ни фига себе! Это ты сам? А почему пестик белый?

— Сам ты пестик, наган это. Белый оттого, что дюраль — сплав алюминия, меди и магния. Где я тебе воронёную сталь найду, зато ствол из нержавейки и расточен под патрон калибра 5,6. Барабан на семь патронов. С пистолетом Макарова тягаться не сможет, заряд не тот, но всё-таки начальная скорость пули под 300 метров в секунду — попадёшь в лоб, мало не покажется, валит на сто шагов! Продать могу за двести рублей, в придачу коробка патронов. Вот теперь думай.

Петруха пощёлкал курком, повертел игрушку. Завёл долгий разговор об условиях, конспирации и прочих нюансах криминальной сделки. Когда договорились, допили «фугас» и расстались до прояснения дальнейших действий…»

Сергей Иванович напрягся — подобная осведомлённость в его делах, причём убедительно выложенная на публичное обозрение, начинала раздражать. Обращаясь к неизвестному автору, вслух выдохнул: «врёшь, козёл, всё было не так!». Он отлично помнил, как сам пришёл к Петрову после предварительных расспросов. То была служебная площадь из нескольких помещений, где в одном Сашка проживал с матерью и младшим братом, в других комнатушках ютились дворники. Мать Петрухи отвечала за местную общественную прачечную, располагавшуюся над кочегаркой.

Совсем пацаном, Семанин приходил помогать матери таскать охапки влажного, пахнувшего хозяйственным мылом белья. Он вспомнил снующих краснощёких энергичных баб, с заправленными в юбку ночными рубахами, визг и пронзительные женские крики, шум огромных центрифуг, вечный парной туман, рассеивающийся лишь только после закрытия. В домовой прачечной, жители микрорайона, за двадцать копеек могли постирать, отжать и просушить бельё. Ведь далеко не все пользовались услугами прачечных комбинатов и сдавали домашние шмотки в приёмные пункты, там конечно лучше и погладят и накрахмалят, но дороже, да на каждую вещь ещё требовалось нашить бирку с номером, да ждать недельку а, то и больше. Мама показала заплатку на потолке и выделявшиеся по цвету кафельные плитки от пробоины — во время войны, авиационная бомба прошила пятиэтажное здание и разорвалась в кочегарке, разрушив ее до основания. Прачечная не пострадала, да что толку, в блокадные суровые дни, ничего не работало.

Петруха взял у матери ключи и в выходной день, они проникли в непривычно тихий зал. Зашли в сушилку, где между выдвижных стоек, Сема наконец предъявил своё изделие. Он пару раз бабахнул, демонстрируя боевые свойства огнестрела. Звук от выстрелов напоминал резкие удары бича, пули глубоко ушли в деревянную стенку, Сема попытался их выковырять, но махнул рукой, да так и оставил компромат.

— Ну, убедился, работает как часы. Договаривайся с покупателями, а там посмотрим.

Петруха заворожено глядел на ствол:

— Сема, дай пальнуть!

— Нефиг патроны зря жечь. У купцов проси пострелять, деньги вперёд, а там шмаляйте до потери пульса.

Встречу решили организовать следующим образом: Сема с наганом будет ждать за фабрикой кухней на летней площадке перед эстрадой. Петруха, по предварительной договорённости, встретится с покупателями в зале, выведет на встречу, где можно посмотреть и опробовать ствол. Затем полный расчет и разбежались. Эх, знал бы Сема и непутёвый его одноклассник, как повернутся события и как трагически изменится судьба каждого в тот тёплый летний вечер 1970 года. В назначенный день, Петруха нервно куря, выскочил на улицу и кликнул бродившего поблизости от входа Сему:

— Ух, появились, бухАют! Иди на место я скоро их приведу.

— Замётано!

Официант держался уверенно, боясь проявить слабость. Сема глубине души нервничал, побаивался, да, наверно и Петруха тоже — не каждый день продаёшь оружие, ведь в криминальной подоплёке, никто не сомневался — взрослые уже.

Перед эстрадой стояли массивные скамейки с отлитыми из чугуна ножками. Сиденья состояли из крашенных деревянных брусков, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга, классический образец садово-парковых изделий периода соцреализма. Сема отлично помнил, как расположился на одной и потягивал сигарету. Зачем он взял с собой второй ствол, объяснить трудно, обычно пишут наитие, предчувствие. Вообще-то мог взять и два, и три — сейчас уже стёрлось из памяти, сколько единиц огнестрела изготовил Сергей Иванович в далёкой юности, но при желании мог вооружиться основательно. Изделие было завёрнуто в газету и просто лежало в авоське, чувствительно оттягивая руку. Второй ствол холодил спину за брючным ремнём. Показался Петруха с двумя амбалами. Мужики выглядели обычными гражданами, однако незаметно проверялись и постреливали глазами на редких, в это время, посетителей парка. Поздоровались не представляясь.

— Отойдём, что ли? — Уверенно предложил один, плечистый, светловолосый человек лет тридцати. Властные глаза, уверенный тон, выдавали в нём старшего. Они прошли за летнюю эстраду, где был пятачок земли, использовавшийся посетителями в качестве туалета на свежем воздухе. В своё время, когда нужда требовала, сюда заглядывал и Сема. Это специфическое место, вполне годилось для сделки.

— Давай волыну! — Старший потянулся к свёртку. — Клещ проверь.

Второй покупатель, с ярким погонялом Клещ и развязанными манерами блатного, уверенно покрутил в руках самоделку. Взвёл курок, щёлкнул.

— И за эту пукалку три куска? Ты чё, братишка, с дуба рухнул? Не, ты смотри, Апостол, это же мелкашка, фуфел. Я думал «Макарку» подгонит.

Тут вмешался Петруха, уверенно заявив, что предупреждал покупателей о происхождении оружия и его свойствах. А Сема тогда заволновался, ведь усомнились в его способностях:

— Слышь, кореш, эта пукалка человека завалить может. Не нравится — не бери.

— Я тебе, баклан, не кореш. Ладно, давай маслину.

— Чего?

— Патрон давай, говорю, чем палить-то?!

Сема достал коробку, извлёк боезапас и передал недовольному покупателю. Тот покрутил патрон в руках, открыл, наконец, дверцу барабана. Корявым жёлтым от никотина пальцем, с вытатуированным перстнем, перечёркнутым крестом, запихал туда смертельный цилиндрик. Серега напрягся, он мысленно попенял жадному Петрухе за взвинченный на сто рублей ценник. Опасный ствол находился в руках чужого человека, вот что сейчас важно!

— Не мандражируй, лихой человек барыгу зазря не обидит.

Клещ повернулся, ища место куда пальнуть, и выбрал подгнивший забор, отсекавший территорию садика от заднего двора фабрики-кухни. Щёлк — осечка. Клещ вновь нажал на спусковой крючок. Третья попытка не увенчалась успехом.

— Я же говорил фуфло! Давай другой патрон! — и вновь сухой щелчок поставил под сомнение техническую исправность нагана, — Пацаны, не пашет ваш самопал, коряво смандячили.

Тут опять влез настырный и глупый Петруха:

— У тебя самого, мужик, руки корявые, мы его на днях отстреливали, всё было пучком!

Клещ поднял тяжёлый взгляд на Сашку:

— Мужик?! Ты чего сявка, учить меня вздумал, — прилив агрессии был неожиданным, — а если я на тебе пукалку испытаю, слабо, халдей грёбанный? Так и сделаем…

Апостол напрягся:

— Клещ не кипишуй, — он потянулся к нагану, — ну-ка, дай сюда игрушку.

Но вспыльчивого подельника понесло, он повернул капризную самоделку на остолбеневшего Петруху. Злобно ухмыляясь, мол, опять попусту, нажал на спусковой крючок. Раздался хлёсткий удар бича — оружие проявило свою боевую мощь. Сашка схватился за грудь и удивлённо посмотрел на Клеща. Затем энергично отпрыгнул в сторону, сделал пару шагов и завалился на траву. По тому, как он падал, Сема понял, пуля убила несостоявшегося дельца. Оторопевший уркаган, сверкая бешеными глазами, повёл ствол на Семанина. Волна ужаса и гнева пронеслась в голове. Подобные состояния в будущем не раз навещали Сергея Ивановича, подталкивая его к непредсказуемым поступкам. Выброс адреналина, помноженный на инстинкт самосохранения, метнул руку за спину. Сема выхватил второй ствол. Успел зафиксировать оружие и прицелиться в растерявшегося Клеща. Кто раньше?! Палец рванул курок — бах, свинцовая пуля врезалась в глаз бандита. Клещ рухнул, тут и гадать не надо: второй выстрел — вторая смерть! Оставшиеся в живых буравили друг друга яростными взглядами. Апостол выглядел не сколько испуганным, сколько обескураженным дикой выходкой подельника и непредсказуемой реакцией Семанина.

— И что теперь? Бля, ты же кореша моего завалил! Зачем?

— А Петруху зачем? Так дела не делаются! Вы, суки, собрались нас в расход пустить? — Срывающимся голосом выдавил Сема и прицелился в Апостола, — сейчас и тебя грохну, не х… делать!

— Стой, стой, крутан, ну ты даёшь! Успокойся, за корифана ответил!? Значит лады — баш на баш! Я ухожу, ты меня не знаешь, я тебя не видел.

Сема опустил оружие. Несостоявшийся покупатель, кинул пытливый взгляд, словно сфотографировал, попятился и исчез. Семанина трясло. Он подобрал свой револьвер, сдавший жуткий экзамен. Не разбирая дороги, кинулся через сад, куда глаза глядят, лишь бы подальше. Наконец, он уткнулся в пруд, где стайка лебедей, отдыхала после жаркого летнего дня. Указательный палец болел, словно спусковой крючок раскалили докрасна. В голове полный сумбур, постепенно приходило осознание произошедшего, а с ним страх за содеянное. Он размахнулся и швырнул в воду оба револьвера. Железо плюхнулось в воду, лебеди недовольно зашипели и двинулись в противоположную сторону от расходившихся по воде кругов. Даже сейчас, спустя столько лет, Семанин помнил тот резкий гогот потревоженных птиц.