Подкова на удачу

19

Глава 19

Смеясь и рассказывая друг другу новости, мы дошли до аттракционов.

— Ладно, не пропадайте! Вам прямо, мне направо, к моей принцессе! — Макс театрально раскланялся, поворачиваясь, чтоб свернуть на боковую аллею.

— Макс, погоди! Так Рита тоже здесь? — тронула я его за руку.

— Да. На соседней площадке романтическая ярмарка проходит, она в палатке сувениры продает, подрабатывает. Если время будет, приходите, ярмарка допоздна. Сегодня последний день, завтра сворачиваться будут.

— Что за ярмарка такая? Что там? — мне стало интересно, захотелось сразу туда. Но как подумала, что придется лишний километр пройтись, сникла. Тим смотрел на меня, видно прикидывал тоже, смогу я преодолеть расстояние.

— Сделаем так — мы покатаемся на каруселях, а потом придем на ярмарку. Если Евушка не сильно устанет. Как вас там найти?

— Да легко! В середине большой яркий купол увидите, желто-красный, воо-от, там небольшой бродячий цирк выступает, цыганский. Ну медведи там, кони… А рядом, третья палатка слева, вот там Рита сувениры продает. И вам не придется пешком туда добираться. Когда накатаетесь, найдите трамвайчик прогулочный, как детские вагоны раскрашены, на нем приедете, трамвайчик как раз к нам едет, на ярмарку.

Максик ушел, взяв с нас обещание встретиться чуть позже. Ну а мы с Тимом поспешили за билетами на аттракционы. Резвились на каруселях часа два, на некоторых прокатились по нескольку раз, а на некоторые я не рискнула пойти. Обошла стороной и американские горки, и огромное подобие индейской лодки в которой помещалось человек тридцать. Эта громадина качалась из стороны в сторону, постепенно поднимаясь все выше, пока не делала полный оборот. Люди кричали от страха в этот момент, у меня душа замирала от одного только взгляда на такой кошмарный аттракцион. Не рискнула посетить и центрифугу, тоже неуютно как-то, а вот автодром с электромобилями мне понравился. Весело и увлекательно было уворачиваться от таранивших наше авто других водителей, или мстить, гоняясь за ними.

Уже собираясь уходить, увидела огромное чертовое колесо.

— Тимоша, хочу-хочу-хочу! Туда хочу! Весь город как на ладони! Пошли, а? — запрыгала я, возбужденная прогулкой. Любимый только хохотал, глядя на меня. Купили мороженое и зашли в кабинку.

— Не напугаешься, малышка? — подначивал меня Тим.

— Нет! Здесь не так страшно, крутится медленно. Хоть город рассмотрю, в котором прожила целых четыре года! Да и передохнем немного… и еще… я поговорить хочу, все никак. — мне хотелось задать все вопросы Тимоше, что крутились в моей голове. Я задумчиво ковыряла палочкой в стаканчике с мороженым. Тим придвинулся ближе, обнял за плечи.

— Что за вопросы?

— Ну… я ведь скоро выхожу за тебя, во-о-т… а ничего не знаю про своих будущих родственников. Кто, как зовут и вообще…

— Ну наконец-то! Я все ждал, когда ты заинтересуешься. Тут все просто! Маму мою зовут Катя, Екатерина Андреевна. Она очень добрая, всех жалеет, забывая про себя. Все мои друзья зовут ее мам Катей. Они все как дети для нее. Отец… отца зовут Дмитрий Тимофеевич, он… то есть я, очень на него похож внешне, глаза и волосы, рост и фигура у нас почти одинаковые. Ярик не так похож на отца, больше на маму, у него ее серые глаза, хотя разрез глаз такой же, как у меня, и немного пониже, коренастее. Леська в бабулю пошла — кареглазая пигалица, неугомонная совершенно. Они с бабушкой вечно что-нибудь замышляют, доводя маму до тихой истерики! — рассмеялся Тим. — Ну и Аля, бабушка моя. Ей не сидится на месте, то с парашютом прыгает, то на скутере гоняет! Недавно освоила водный мотоцикл, теперь рассекает по морским просторам. У нее куча друзей, всем помогает, везде участвует. Хлебом не корми, дай в какую-нибудь авантюру вляпаться.

— А как мне ее называть? Как ее имя-отчество?

— О нет! Обидится, если по имени-отчеству. Алевтина Антоновна зовут, но имя свое не любит, злится. Аля или бабуля зовем, а те, кто постарше Антоновной кличут. Ты не переживай, моя семья простая и веселая, с ними легко. Ну что еще? Про Ксеньку я рассказывал…

— Да, бедная девочка… и Лесю жалко…

— Знаешь, было время, когда мне хотелось придушить свою сестру! — вдруг воскликнул Тим. Я удивленно посмотрела на него, видно, что эта тема неприятна для него. — Она чуть нам всем жизнь не сломала по дурости. Если бы не дед Дэна, не катался бы я сейчас на каруселях с тобой…

— Почему?

— Почему? Потому что я в тюрьме сидел бы до сих пор. Да и Ярослав с Денисом тоже. Нам светило до двенадцати лет, за нанесение тяжких телесных, причем совершенное группой лиц, да еще преднамеренное нападение! — Тим отстранился от меня, он очень разволновался, и я вдруг поняла, как долго он носит это в себе, ему нужно выговориться, рассказать.

— Расскажи мне…

— Уверена, что хочешь услышать? Не такой уж я белый и пушистый, любимая… бывали времена, когда я вел себя просто отвратительно. Порой ненавижу себя!

Я придвинулась ближе, а потом и вовсе залезла к Тиму на колени. Прижалась к нему, успокаивая. Город убегал вниз, уже и верхушек деревьев не видно, а вдалеке в лучах солнца проблескивало озеро Шарташ. Солнышко намеревалось уйти на покой уже, клонясь к точке заката, окрашивая облака в нежные персиковые и розоватые тона.

— Расскажи мне, а потом забудь обо всем плохом навсегда… — прошептала я Тиму в ухо, взяла его лицо в ладони и поцеловала нежно. — Ты мое солнце… давай, расскажи. Тебе нужно выговориться.

— Хорошо. Наверное, правда нужно… В общем, когда все случилось, ну… с Леськой… у моего отца от переживаний случился сердечный приступ, первый. Мама позвонила мне и брату, мы приехали. Дэн тоже все узнал, и тоже приехал тогда… во-о-т… мы вместе пошли к отцу и сестре, она тоже в больницу попала. Представляешь, моя маленькая сестренка, как поломанная кукла, нежная и хрупкая, она была вся в страшных багровых пятнах, глаз не видать из-за опухолей лилового цвета, а губы… губы… их почти не было, сплошная рваная рана… я прикоснулся к ней, а она отскочила от меня, съежилась и стала кричать. Как раненый зверек, у меня ее вой до сих пор в ушах… И отец лежит в другой палате, весь в проводах, белый, как простыня… и мама, словно тень, осунулась, стала бесцветной просто… — Тим тяжело вздохнул и взял мою руку, стал легонько перебирать мои пальцы, потом прикоснулся губами. Поднял голову и посмотрел в мои глаза. Боже, сколько боли во взгляде, видно, как кричит его душа… я еще крепче прижалась к любимому, помогая справиться с его горем.

— А потом я увидел взгляды парней, и понял, что они чувствуют тоже самое, что и я. Мы даже слова не сказали друг другу, просто развернулись и отправились искать этих тварей. Заявление в милицию Леська запретила писать, но мы втроем были как карающий меч, я настроен был превратить их в то же самое месиво. Мы их нашли в городском баре, где они за пивом хвастались своим приятелям, как классно повеселились с одной глупой телкой. Я выволок одного на улицу, того самого, за кем сестра бегала. В общем, пока все остальные выскочили, я успел сломать ему челюсть… глаз выбил… совсем. Бил кулаком, не видя ничего перед собой. Я обезумел просто, перед моими глазами стояла синяя и опухшая сестренка… если бы за него не стали заступаться его друзья, думаю, что убил бы просто его… началась драка, против нас троих, наверное, с десяток завсегдатаев бара, приятелей этого засранца. Только это спасло меня от убийства, понимаешь… и чем я лучше этой сволочи?

— Ты просто защищал честь своей сестры, семьи. Как говорят — находился в состоянии аффекта. Я бы то же самое сделала… а может и убила бы даже, не задумываясь. А дальше?

— Кто-то милицию вызвал, скорую помощь. Почти всех, кто участвовал в драке отвезли в «обезьянник». Ну, тех, кто не сильно пострадал. Дэн и Ярослав в травмпункт попали, им тоже досталось, брату по голове чем-то надавали, сотрясение получил, и плечо выбили. А Дэну руку сломали и два ребра. У меня только костяшки на руках до крови сбиты были, да пара синяков… повезло, так сказать. Родители тех подонков на нас заявление накатали, письма счастья полетели в институты наши, потом родителям оттуда звонили, отчислили, в общем. И посадили бы нас лет на двенадцать, но Николай Васильевич начальник над отцами тех, взял их предков за жабры, заставил заявление забрать. А иначе он подал бы встречные заявления, за изнасилование несовершеннолетней и избиение внука генерала. Им бы тоже тогда досталось по полной. В институты отправили письма, что ошиблись, типа на нас напали, а мы защищались. Ну нас восстановили, а вот полковникам не так повезло, отцам этих двоих. Дед Дениса заставил их подать в отставку. Сказал, что не место им в армии, раз они своих сыновей не смогли воспитать, так и чужих доверить нельзя. Вот и вся история, малышка моя. Невесело…

— Да в жизни вообще мало веселого. Ты сказал, что иногда придушить Лесю хочешь… почему, не пойму, ведь она жертва в этой истории.

— В этой истории много жертв. Отец с тех пор заболел серьезно, каждые три-четыре месяца приступ, в реанимацию попадает. А мама поседела совсем, постарела… я уже про Ксеньку не говорю, она маленькая, умненькая, но все равно не понимает, что она такого сделала своей маме, что она издевается над ней каждый раз. Вот за все это я и хочу придушить свою сестренку. Раз уж так вышло, нужно не строить из себя единственную жертву, а остальным помочь справиться. Ну или хотя бы вести себя пристойно. В конце концов она сама виновата во всем, говорили ей, чтоб оставила этого парня в покое, ну нет же… даже Денис жертва, угораздило влюбиться ему в Леську. А та его не подпускает к себе, постоянно напоминает ему, что после случившегося не сможет ни с кем больше дружить. Забыть все надо, и не вспоминать. В общем, я запретил ей близко подходить к дочери, назвал Ксению своей дочкой. Отказалась от нее, вот и нечего… ну что, нужен я тебе такой?

— Какой? Храбрый, добрый и благородный? — я запустила руки Тиму в волосы, стала ворошить потихоньку, ласкать, нежно заглядывая в глаза ему.

— Нууу… ты меня видишь рыцарем? А я себя чувствую… ну не знаю… почти убийцей, я искалечил человека. Он теперь всю жизнь будет со стеклянным глазом ходить, — он прислонил голову к моей груди, будто слушая мое сердце. Но оно могло ему сказать только, как люблю его.

— Не вини себя, тот парень сам виноват. Я бы за такое не только глаз… убила бы… вот маму мою тоже… как твою сестру… охх-х… — мне так тяжело было вспоминать все, комок в горле встал. — Я не знала ничего, мне не говорили, пока… вот я убила бы подонка, заколола вилами. Но тогда я еще не знала, что этот конюх убил и… надругался над мамой… а то бы даже не задумываясь заколола. Помнишь, в конюшне тогда я… он хотел меня тоже, как маму…

— Ева, я все помню. И хорошо, что ты тогда не знала ничего, не хватало еще в тюрьму попасть из-за этого подонка. Ну все, успокойся маленькая моя! Теперь у нас все хорошо будет! Вот только Сироткина посадят, тогда вообще все прекрасно будет. Я его тоже тогда убить хотел, когда твои крики услышал. Его спасло только то, что дверь крепкая оказалась. А еще то, что ты ему по башке настучала, сама справилась. Ну ничего, недолго ему осталось!

— Почему его посадят? — что-то новенькое, я ничего не знала.

— Потому что он мошенник. Я такие документы раскопал! Колесо завертелось уже! Он столько людей разорил, столько горя принес. И вас тоже разорил, не было у вас долгов, это банкир так сделал. Его судить будут. А после суда тебе имущество должны вернуть.

— Он и маму мою приказал убить, наверное…

— Насчет этого не знаю. Знаешь, Сироткин ведь тоже свое расследование проводил… ну, про маму твою… он выяснил, кто это сделал. Вот мы тогда и примчались в конюшню, вовремя успели… — Тим поймал мою руку, стал целовать, отвлекая. Добрался до губ, нежно прикасаясь к ним успокаивал меня. Я и не заметила, что слезы выступили на глазах, как из груди вырывается полу-вздох, полу-всхлип. — Все! Отошли немного от планов, мы гуляем сегодня, не забыла? Глянь, мы уже приехали, а ты так и не посмотрела город с высоты птичьего полета. Повторим?

Я замотала головой, настроение пропало. Тим помог мне выбраться из кабинки, и мы отправились на трамвайчик, чтоб доехать до ярмарки. Я бы с удовольствием отправилась домой, упала в кровать и отдалась своему горю, зарывшись в подушки, но… Но мы обещали друзьям встретиться, а время уже к восьми вечера приближается. Еще час-другой и начнутся сумерки, не до ярмарки будет. Посмотрела на Тима, он смотрел на меня, в глазах волновалось беспокойное шоколадное море. Прижал меня к себе покрепче.

— Прости, разбередил твою рану… не надо было сегодня, но не выдержал…

— Нет, надо. От этого не уйти и не забыть. Только пережить. А с тобой мне легче, ты делишь мою боль, ограждаешь меня от последствий. И я рада, что разделила твою боль с тобой. Надеюсь тебе полегчало.

Я чувствовала, что после этого непростого разговора мы стали ближе, роднее. Если раньше Тим был просто парень, жених, который умел успокоить меня, то теперь у нас стало больше общего. Я тоже знала его боль, его трагедию, которую он пытался пережить в одиночку.

Мы быстро добрались до ярмарки, нашли Риту и Макса, порадовались встрече. Рита тоже очень удивилась переменам во мне, поздравила с будущим бракосочетанием. Мы договорились встретиться в десять вечера в кафе, где обедали сегодня, посидеть немного. А пока пошли побродить по ярмарке, заглянули в бродячий цирк. Представление мне очень понравилось, шло всего полчаса, но очень яркое и веселое. Выступали кони и медведи, собаки и даже лиса с волком. Все под цыганские песни и музыку, красивые девушки в цветастых платьях, парни сплошь красавцы, смех и заводные выкрики… у меня снова появилось ощущение праздника, легко стало на душе.

Представление подходило к концу, когда я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Появилось какое-то беспокойство, прямо руки не знала куда деть. Стала оглядываться и вдруг заметила цыганку лет тридцати, которая стояла возле входа и просто буравила меня своими черными глазами. Мои руки против воли потянулись к крестику, который висел у меня на шее. Этот крестик и цепочка были золотыми, мама носила его всю свою жизнь, а когда мамы не стало отец отдал его мне. Я сидела и теребила цепочку, словно прося у нее защиты от назойливых влажных черных глаз. Тимоша заметил мои метания и спросил в чем дело, я просто пожала плечами и снова посмотрела в сторону выхода. Только там никого уже не было. Вздох облегчения вырвался у меня из груди.

Выйдя из шатра, мы увидели тир, там в качестве приза сидел красивый белый плюшевый медвежонок, и народу почти никого.

— Тимоша, давай постреляем, я игрушку хочу! — потянула я любимого в сторону тира.

— Ну давай, попробуем, только я не мастак стрелять прицельно! — смеялся он, целуя меня в нос.

Минут пятнадцать прошло, кучу патрончиков истратили, но результат был плачевный — выиграли лишь пару леденцов на палочке в виде сердца, да шар, наполненный гелием, тоже сердечко.

— Ева, ну никак! Давай я тебе так куплю и подарю игрушку? — ворчал добродушно Тим, в очередной раз заряжая ружье. Но я мотала головой, мне нужен этот медведь, с сердечком в лапах. Вдруг Тим наклонился и подобрал камешек с земли. Потом глянул в сторону продавца. Тот стоял к нам спиной и мурлыкал с симпатичной девчушкой. Тим быстро метнул камешек в цель, и тут же спустил курок. — Есть! Ееесть! Я попал!

Он схватил меня под колени и закружил, радуясь. Но я видела, что в цель камень попал, а не свинцовый малюсенький шарик.

— Так нечестно, любимый! — прошептала я ему на ушко.

— Неважно! Главное я своего добился.

Забрали приз и пошли дальше бродить. У меня шар-сердечко в руке, у Тима под мышкой медведь. Людей было очень много, все веселые, целовались, смеялись. Сквозь толпу пробегали шуты в смешных колпаках, осыпая влюбленные парочки лепестками роз, крича комплименты и поздравления. И нам досталось! Приятный дождик из бархатистых лепестков заставил сердечко биться сильнее.

— Любишь ее? — спросил у Тима человек в шутовской одежде, подмигивая ему.

— Больше жизни! — ответил Тимоша.

— Тогда целуй! Горько! Горько!

Мы целовались, а у нас над головой взрывались хлопушки с разноцветным конфетти, которые приводили в действие актеры в костюмах амуров. Вдохновленные и возбужденные мы пошли дальше по площадке, а амуры занялись другими влюбленными. Со всех сторон слышались цыганские песни под гитары, красивые переливчатые голоса брали за душу.

Вдруг совсем некстати захотелось в сортир, отыскали его местонахождение. Тут нам пришлось разделиться. Я пошла в женскую половину, отстояла небольшую очередь, кое-как управилась с больной ногой. Вымыла руки и вышла на улицу. Тим стоял в конце импровизированного коридора, сделанного между шатром небольшим и палаткой параллельно ему. Он говорил по телефону. Я не собиралась подслушивать, но…

— Да, у нас все хорошо… завтра в ресторан пойдем, вечером. Сейчас на романтической ярмарке, здесь так классно, весело. Еве нравится, кажется… Да, я не забыл, не переживай, все по плану… да. Что? Опять?

Услыхав про ресторан вспомнила, что завтра у Тимоши день рождения, а я без подарка. Так и не смогла снять денег со счета. Ладно, потом все-равно подарю что-нибудь. Я уж хотела подойти и обнять любимого, как вдруг услышала:

— Ну котенок, ну девочка моя маленькая, не плачь! — Тим говорил таким ласковым голосом, что я опешила даже — Я скоро приеду и все у нас будет хорошо, я все улажу. Не плачь… что тебе привезти? Аааа, ну как всегда — браслетик с бриллиантами и колечко… ну ясно, привезу, когда приеду… да, мы вместе будем жить… с тобой, да… я тоже очень люблю тебя… ну не плачь, котенок… мама достает? Я поговорю с ней, когда приеду… нет, я не могу сегодня приехать, потерпи три дня… ты же знаешь, для чего все… ладно все, слезки вытри, скоро увидимся, давай… целую тебя в носик. Я больше не могу говорить, Ева сейчас придет, все, пока!

Тим закончил разговор, но смотрел на дисплей. Я поняла, что он сейчас повернется и увидит меня, поймет, что я подслушивала. Как можно тише я сделала несколько шагов назад, свернула за угол шатра.