Подлинная история Айвенго, Робина Капюшона и прочих

Часть 1

Подлинная история Айвенго, Робина "Капюшона" и прочих.

Криптоисторический роман.

Пролог.

За окном смеркалось. Поздние июньские сумерки добавляли разросшейся к лету зелени, густо окружавшей поместье Эбботсфорд, романтический красный оттенок. Мужчина средних лет, обладавший почти круглым аристократическим лицом, обрамленным коротко стриженными рыжеватыми волосами и глазами пронзительного голубого цвета, в последний раз отхлебнул виски и с сожалением отошел от окна. На массивном дубовом рабочем столе его ждала ровной стопкой непрочитанная еще сегодняшняя почта. После короткого раздумья, он выбрал заинтриговавший его более всего большой пакет без обратного адреса, доставленный днем с посыльным. Плотная коричневая бумага обертки легко поддалась остро наточенному лезвию богато украшенного канцелярского ножа. Внутри оказался аккуратно сложенный вдвое лист бумаги и еще одна упаковка, поменьше, перетянутая шелковыми завязками.

Мужчина вначале развернул лист, оказавшийся коротким письмом, выполненным идеально ровным каллиграфическим почерком:

Сэру Вальтеру Скотту, поместье Эбботсфорд

Многоуважаемый и достопочтенный сэр!

Волею судьбы в моих руках оказалась некая древняя рукопись, содержащая изложение весьма любопытной истории, произошедшей во времена правления нашего легендарного короля Ричарда Первого Плантагенета. Есть веские основания полагать, что она написана в начале или же середине 13-го века, и что ее неизвестный автор, вполне вероятно, являлся очевидцем описываемых событий. К моему величайшему сожалению, я не могу раскрыть, каким образом данный манускрипт попал в руки вашего покорного слуги, однако его подлинность видится мне истинной. Написан он на англо-нормандском наречии, без сомнений, прекрасно вам, признанному знатоку наших древностей, знакомом. Я сам, к величайшему сожалению, владею им в гораздо меньшей степени, и сумел лишь понять содержание исключительно в общих чертах. Преклоняясь перед вашим талантом, считаю правильным отправить рукопись именно вам, в скромной надежде, что автор "Уэверли" сможет использовать ее в работе, дабы порадовать читателей новым увлекательным и познавательным романом из истории нашей старой доброй Англии.

Прошу прощения за необходимость остаться инкогнито.

Искренне ваш, Доброжелатель.

Июль 1819 года

Сэр Вальтер в легком недоумении отложил письмо. Начало интригующее! Однако не является ли это добрым розыгрышем со стороны кого-либо из его многочисленных высокоученых приятелей? Сейчас выяснится, уж старинных рукописей многоопытный романист на своем веку перевидал во множестве, обмануть его будет непросто!

С заметным воодушевлением мужчина вскрыл вторую упаковку. Внутри обнаружился пергаментный свиток, потемневши и пожелтевший. Действительно, весьма похоже на настоящую древнюю рукопись! С необходимой осторожностью сэр Вальтер развернул ветхую кожу. Перед его взглядом предстала потрескавшаяся внутренняя поверхность, заполненная неровными рядами убористых букв, написанными старинным шрифтом, но с заметной небрежностью. Некоторые слова даже были зачеркнуты, повсюду черными пятнами разбросаны кляксы. Вкупе с отсутствием украшений, иллюстраций и раскрашенных заглавных букв это свидетельствовало о том, что перед нами нечто вроде черновика, а отнюдь не книга, предназначенная для показа посторонним. Состояние рукописи было весьма плачевным. Часть букв полустерты, кое-где в истончившемся от времени пергаменте зияли дыры, безвозвратно уничтожившие немалую часть текста. Взгляд сэра Вальтера быстро пробежался по некоторым строчкам. Текст представлял собой жуткую помесь англо-нормандских, старо-саксонских, латинских и даже кельтских слов. Не мудрено, что оставшийся неизвестным Доброжелатель не смог внятно прочесть это месиво! Впрочем, многие тексты тех времен, особенно для, так сказать, внутреннего пользования, изобиловали подобными изысками. Ведь общеупотребительного языка в те времена не имелось. Даже разговорного, не говоря уже о письменном.

Все это, вместе с мелкими деталями, убедило писателя в подлинности манускрипта. Настолько качественно подделать и материал свитка, и стиль эпохи невероятно трудно, практически невозможно! А содержание... Сэр Вальтер вчитался в некоторые отрывки, время от времени разворачивая свиток все больше и перескакивая дальше в глубины оказавшегося совсем не маленьким текста. Спустя примерно полчаса он в восхищении поднял голову:

- Однако! Это же настоящее сокровище! Практически готовый роман! Написанный, правда, коряво с позиций нашего времени и, увы, благодаря обилию редких слов на разных языках совершенно не читаемый с ходу. Даже мне нужна помощь словарей и справочников. Придется переводить, причем сразу с художественной обработкой и заполнением многочисленных лакун в тексте!

Воодушевленный писатель тут же, не откладывая приступил к делу, которому придется посвятить несколько ближайших недель. Прошел в свою лелеемую библиотеку, содержавшую обширную коллекцию художественных и научных книг и служившую ему одновременно и рабочим кабинетом. Тщательно закрепил свиток на специально предназначенном для этого пюпитре, зажег больше свечей на рабочем столе, обложился справочниками, достал чистый лист белой писчей бумаги и в предвкушении интересной работы обмакнул гусиное перо в чернильницу. Скип пера сопроводил первые строки, красиво выведенные на белоснежной бумаге: "Ночная тьма стремительно поглотила еще только что прекрасно различимые стены Аккры, расположенной неподалеку. На Святой Земле сумерки практически отсутствовали, неизменно приводя этим в изумление новоприбывших рыцарей и пилигримов, привыкших созерцать длительные закаты..."

Глава 1: Под покровом ночи

Ночная тьма стремительно поглотила еще только что прекрасно различимые стены Акры, расположенной неподалеку. На Святой Земле сумерки практически отсутствовали, неизменно приводя этим в изумление новоприбывших рыцарей и пилигримов, привыкших созерцать длительные закаты.

Осенняя ночь 1192 года окутала лагерь крестоносцев близ стен Акры тяжелым, непроницаемым мраком. Город пал после двухлетней изнурительной осады, и уставшие воины, рыцари и оруженосцы погрузились в глубокий, но чуткий сон, наслаждаясь заслуженным отдыхом. В ночной тиши раздавались лишь приглушенное конское ржание, тяжелый храп спящих да редкое потрескивание догорающих костров, бросающих причудливые оранжевые отсветы на полотняные стены палаток. В воздухе висел густой запах дыма, смешанный с ароматами пота, кожи и крови. Вокруг костров были разбросаны мечи, щиты, копья и другие орудия войны. Уставшие воины спали, кто где мог: на земле, укрывшись плащами, на грубо сколоченных деревянных нарах, а то и просто под открытым небом.

В отдалении от основного лагеря, у подножия пологого холма, поросшего редкими оливами и колючим кустарником, застыла одинокая фигура. Это был Бриан де Буагильбер, рыцарь ордена Храма, облаченный в длинный белый плащ с нашитым алым крестом. Его темные глаза напряженно всматривались в ночной мрак, стараясь различить долгожданные очертания фигуры того, кого он с таким нетерпением ожидал.

Внезапно в непроглядной тьме обозначился силуэт приближающегося человека. Бесшумными, кошачьими шагами фигура подошла ближе, и в слабом свете звезд стало видно смуглое, обветренное лицо. Это был Ахмед, преданный слуга и помощник Бриана, вернувшийся с тайной миссией из оккупированного Саладином Иерусалима. В руках Ахмед бережно сжимал небольшой, туго перевязанный бечевкой сверток из грубой серой ткани.

Бриан нетерпеливым жестом поманил слугу к себе. Ахмед приблизился и, оглядевшись по сторонам, без лишних слов передал сверток в руки господина. Бриан взвесил сверток на ладони, словно прикидывая его ценность.

– Это то, что вы просили, господин, – произнес Ахмед вполголоса, почтительно склонив голову. – Лучший в Иерусалиме мастер таких дел потрудился на славу. Говорит, сам Аллах не отличил бы подделку от истинного манускрипта.

– Хвала Всевышнему, – отозвался Бриан сдавленным от волнения голосом, бережно укрывая сверток под плащом. – Ты хорошо послужил ордену, Ахмед. Не сомневаюсь, щедрое вознаграждение ждет тебя по возвращении в прецепторию.

В черных глазах рыцаря вспыхнул лихорадочный огонь. Он чувствовал, что держит в руках ключ к своему самому амбициозному замыслу. Ключ, способный перевернуть весь христианский мир, вознести орден Храма на невиданную доселе высоту, а его, Бриана де Буагильбера, сделать одним из творцов новой истории.

– Да будет так, господин, – почтительно молвил сарацин и, помедлив, заговорил вновь, на сей раз с жаром и волнением в голосе, в котором теперь трудно было не заметить сильный арабский акцент: – Если позволите, я расскажу вам о своем путешествии. О, господин мой, сколько опасностей подстерегало меня на каждом шагу, сколько раз я был на волосок от гибели!

Бриан кивнул, давая понять, что готов слушать. Воодушевленный Ахмед начал свой рассказ:

– Путь мой лежал через горы, по тайным тропам, ведомым лишь немногим бедуинам. Но даже там повсюду рыскали разъезды Саладина, охотясь за лазутчиками франков. Приходилось пробираться ночами, прячась днем в расселинах скал. Однажды конный отряд сарацин промчался в каких-то двадцати шагах от моего убежища. Я молился всем богам и пророкам, чтобы кони не учуяли меня. И лишь провидение спасло вашего покорного слугу.

Достигнув наконец Иерусалима, я проник в город, смешавшись с толпой паломников. Пришлось раздобыть одежду истинно верующего и не раз склонять голову в молитве, дабы не вызвать подозрений. Великим трудом, расспрашивая осторожно и давая щедрые бакшиши, я разыскал дом Иегуды бен Эльазара, мастера-еврея, о котором вы говорили.

Обитал он в тесном, глухом квартале на окраине, среди своих соплеменников, коих Саладин вновь допустил к проживанию в Святом Городе, отменив запрет франков. Едва завидев меня, соседи забегали, словно тараканы, захлопали двери домов. Никто не хотел иметь дела с чужаками. Но золото вездесуще, господин мой. За звонкую монету один ростовщик наконец указал мне нужную дверь.

Мастер Иегуда оказался древним старцем, похожим на высохший пергамент. Услышав, от кого я прибыл, он долго отнекивался, твердил, что не ведает таких опасных дел. Я терпеливо убеждал его, сулил золотые горы от вашего имени. Лишь перспектива уехать из Иерусалима богачом смягчила его сердце.

Два дня и две ночи корпел Иегуда над манускриптом. Я видел, как его скрюченные пальцы летали над пергаментом, словно одержимые джинном. Он травил страницы особым составом, прокаливал их на огне, покрывал текст выцветшими древними чернилами. Клянусь Аллахом, даже мой наметанный глаз не отличил бы подделку от подлинника!

Но едва работа была закончена, как в дверь постучали. То были стражники Саладина, прознавшие об иноземце в еврейском квартале. Едва унеся ноги по крышам домов, прыгая, словно кошка, я сумел уйти от погони с манускриптом за пазухой. Несчастного Иегуду, должно быть, схватили и допросили. Не ведаю, жив ли он теперь. Но дело было сделано.

Обратный путь, господин мой, – это целая одиссея, полная опасностей. Ассасины, что охотились за мной в горах, песчаные бури, что заставали меня посреди пустыни, разбойники-бедуины, что отняли последние припасы... Клянусь бородой Пророка, лишь ради вас, господин, стоило вытерпеть все это!

И вот я здесь, с манускриптом, что дороже любого клада. Надеюсь, вы по достоинству оцените мои старания и риск, коему я себя подвергал.

Ахмед умолк, переводя дух и утирая взмокший лоб. Глаза его горели, на лице читалось напряженное ожидание.

Бриан смотрел на него, не видя, мысли его витали далеко. В руках он сжимал заветный сверток, ключ к могуществу и неслыханной власти. Пергаментный свиток, что изменит весь ход истории.

– Ты проявил незаурядные мужество и преданность, Ахмед, – произнес наконец Бриан. – Поэтому не набивай цену, твои заслуги очевидны, Орден их не забудет. Ступай, отдыхай, а наутро получишь достойную награду из рук казначея.

Просияв, сарацин отвесил низкий поклон и растворился в ночной тьме, оставив рыцаря наедине с его думами.

Бриан вновь погрузился в размышления. В его голове зрели последние штрихи дерзкого плана. Он подкинет манускрипт в поклажу короля Ричарда перед самым его отъездом из Палестины. А затем, при попустительстве верных ордену людей, устроит пленение Ричарда одним из вассалов императора Генриха – например, герцогом Леопольдом Австрийским. Обнаружив при обыске манускрипт, император ни минуты не усомнится в предательстве Ричарда и подлинности документа. И тогда...

От открывающихся перспектив у Бриана закружилась голова. Орден Храма - верховная власть в христианском мире. Папа низложен, Великий магистр ордена фактически правит церковью. А он, Бриан де Буагильбер, вознесся на вершину могущества, став правой рукой магистра. Желанный триумф, ради которого стоило рисковать жизнью и честью.

Бриан тряхнул головой, отметая малодушные мысли. План требовал тщательной подготовки и обсуждения с Великим магистром.

"Вот теперь я поистине держу судьбу мира в своих руках", – с мрачным удовлетворением подумал храмовник, потрепав по шее подведенного оруженосцем гнедого жеребца. Он вскочил в седло и бросил последний взгляд на сонный лагерь крестоносцев. Над горизонтом уже брезжили первые лучи рассвета.

"Светает, – подумал Бриан, пришпорив коня. – Но многим вчера было суждено навеки закрыть глаза. Ибо не бывает великих перемен без крови и лишений. Так всегда было и всегда будет".

С этой мыслью он развернул жеребца и вскачь понесся сквозь светлеющую дымку навстречу новому дню и своей судьбе.

Глава 2: Заговор в шатре Великого Магистра

Утро следующего дня выдалось на редкость ясным и свежим. Лагерь крестоносцев, раскинувшийся на холмах близ поверженной Акры, постепенно пробуждался от сна, наполняясь привычным шумом и суетой. Над разноцветными полотняными шатрами вился дымок от разожженных костров, слышались голоса людей, ржание лошадей и лязг оружия – обычная утренняя какофония военного стана.

Бриан де Буагильбер, рыцарь ордена тамплиеров, облаченный в традиционный белоснежный плащ с нашитым на груди алым крестом – символом ордена Храма, решительным шагом направлялся к богато украшенному шатру в центре лагеря. То была ставка Великого Магистра Робера де Сабле, и Бриан спешил предстать перед своим повелителем. В руках тамплиер сжимал драгоценную ношу – пергаментный свиток, тщательно завернутый в отрывок грубой ткани. Он прижимал сверток к груди, словно боясь выронить или повредить бесценное содержимое.

У входа в ставку де Сабле несли караул двое рыцарей-тамплиеров в полном боевом облачении – кольчугах мелкого плетения, сплошных шлемах и белых сюрко с алыми крестами. Завидев Бриана, стражи молча скрестили перед ним копья, преграждая путь.

– Я к Великому Магистру, – бросил Буагильбер, сверкнув черными глазами. – По делу величайшей важности.

Стражи переглянулись и, помедлив, опустили копья. Тяжелый полог с вышитыми золотыми крестами колыхнулся, и Бриан шагнул в душное, полутемное нутро шатра.

Внутри царил приятный полумрак, разгоняемый мерцающим пламенем нескольких масляных ламп в резных бронзовых подставках. Пол устилали богатые восточные ковры, заглушавшие звук шагов. В дальнем конце просторного шатра, на возвышении, также покрытом ценными коврами, возвышался походный трон черного дерева с искусной резьбой. На нем, облаченный в белые одежды с вышитым серебром крестом во всю грудь, восседал сам Робер де Сабле – мужчина средних лет с проницательным взглядом стального оттенка и жесткими, властными чертами худощавого лица. Голову Великого Магистра прикрывал белоснежный тюрбан из тонкого газа, концы которого ниспадали на широкие плечи.

Полукругом вокруг трона стояли пятеро приближенных к магистру рыцарей – его советники и доверенные лица. Они вполголоса переговаривались между собой, но при появлении Бриана умолкли и обратили на вошедшего пристальные, выжидающие взоры.

Бриан приблизился к подножию трона и, преклонив колено, склонился в глубоком поклоне, прижимая правую руку к груди.

– Мой повелитель, – произнес он хрипловатым от волнения голосом. – Я прибыл, дабы вручить вам нечто поистине бесценное. Нечто, способное не только определить судьбу нашего славного ордена, но и повернуть ход истории всего христианского мира.

С этими словами он выпрямился, поднялся на ноги и, сделав несколько шагов к трону, протянул Роберу завернутый в кожу манускрипт. Магистр нахмурил густые брови и жестом подозвал Бриана ближе. Тот повиновался и, встав вплотную к трону, принялся разворачивать сверток, обнажая древний пергамент, испещренный полустертыми письменами на арамейском языке.

Глаза Робера де Сабле расширились, в них вспыхнул неподдельный интерес. Он взял манускрипт из рук Бриана и поднес его ближе к лицу, пытаясь разобрать выцветшие строки.

– Что это, брат Бриан? – спросил Великий Магистр, и в голосе его звучала странная смесь любопытства и настороженности. – Откуда в твоих руках столь древний манускрипт? Уж не из Иерусалимской ли библиотеки, захваченной сарацинами?

Бриан покачал головой, не сводя горящего взгляда с лица своего повелителя.

– Нет, магистр. Происхождение сего документа куда более удивительно и... щекотливо. Перед вами – поддельный манускрипт, якобы написанный самим Иисусом Христом незадолго до его распятия. Мне удалось заполучить его в Иерусалиме, в еврейском квартале, где обитал старый мастер-переписчик, умеющий подделывать древние манускрипты столь искусно, что сам Иуда не отличил бы их от истинных. Он-то и изготовил для меня... для нас этот бесценный документ.

По рядам рыцарей-советников пробежал удивленный ропот. Сам Робер застыл в задумчивости, не сводя пытливого взгляда с манускрипта.

– Допустим, его и впрямь не отличить от подлинника, – медленно произнес он, и голос его звучал одновременно недоверчиво и жадно. – Но скажи мне, брат, зачем было затевать столь опасную игру? Подделка священных текстов – это не просто святотатство, это прямой путь на костер! Ты хоть понимаешь, чем рискуешь?

Бриан усмехнулся краешком губ. О да, он прекрасно все понимал. Но игра стоила свеч.

– Великий Магистр, братья мои, – начал он, и голос его креп с каждым словом. – Все мы здесь – воины Христовы, посвятившие жизнь служению Господу и защите его земного наследия. Но так ли чиста и непорочна та церковь, под сенью которой мы несем свою службу? Не погрязли ли в роскоши, разврате и симонии те, кто должен быть пастырями наших душ? Не пора ли истинным рыцарям веры взять дело спасения христианского мира в свои руки?

В шатре повисла звенящая тишина. Рыцари-тамплиеры смотрели на Бриана со смесью изумления и тревоги, не решаясь перебить его дерзкую речь. Робер де Сабле слушал, постукивая пальцами по подлокотнику трона. Взгляд его стал жестким, губы сжались в тонкую линию. Но он не останавливал дерзкого рыцаря, позволяя ему говорить. Вдохновленный молчаливой поддержкой магистра, Бриан продолжал все более страстно:

– С помощью этого манускрипта мы сможем доказать всему свету, что сама церковь в лице Папы Римского и его кардиналов – суть еретики и узурпаторы! Ведь в этих строках Спаситель наш отрекается от лживых апостолов и запрещает творить из себя самого объект поклонения. Это подорвет самые основы папской власти!

– Но кто поверит, что документ подлинный? – возразил один из рыцарей, тот, что стоял ближе всех к трону. – Стоит Папе объявить манускрипт подделкой, и нам конец. Нас объявят богохульниками и еретиками похлеще катаров.

– Вот поэтому мы и подбросим документ не абы кому, а самому Ричарду Английскому! – торжествующе возвестил Бриан, чувствуя, как сладко щекочет нервы близость небывалого триумфа. – Он ведь так кичится своей набожностью, так лебезит перед Римом. Представьте, как запоет наш монарх, когда его верный вассал и союзник герцог Леопольд Австрийский, давно точащий на него зуб, захватит Ричарда в плен на обратном пути из Палестины и обнаружит среди королевских бумаг столь пикантный документ!

Робер де Сабле тихо рассмеялся, откидываясь на спинку трона.

– Ты хитер, брат Бриан. Хитер и дерзок, как сам дьявол. Продолжай!

Бриан склонил голову, пряча торжествующую усмешку.

– Как только манускрипт окажется в руках Леопольда, а через него – в руках императора Генриха, злейшего врага Плантагенетов, можно считать, что дело в шляпе. Генрих просто не сможет не поверить в предательство и вероломство Ричарда. Ведь письмо Христа подтверждает худшие опасения императора насчет козней английского льва! А раз король-еретик пошел против церкви, то сама церковь нуждается в немедленном очищении. И кому же поручить сей благой труд, как не нашему ордену – единственной силе, не запятнавшей себя в скверне отступничества?

В шатре загудели взволнованные голоса рыцарей. Они спорили, обсуждая дерзкий замысел собрата, строили предположения, задавали вопросы. Бриан ждал, затаив дыхание. Теперь все зависело от решения Великого Магистра.

Робер де Сабле долго молчал, задумчиво перебирая край своего тюрбана. На строгом лице его попеременно отражались то сомнение, то одобрение, то жажда величия и власти. Наконец, он хлопнул в ладоши, призывая рыцарей к тишине.

– План твой дерзок и хитроумен, брат Бриан, – произнес он веско. – И сулит ордену небывалое могущество. Но велик и риск, ты сознаешь это? Если о нашем замысле станет известно раньше времени – головы с плеч полетят по всей Европе. И первыми падут наши.

– Ради истинной веры и величия ордена я готов рискнуть не только саном, но и жизнью, – пылко отозвался Бриан, прижимая руку к груди. – Настал наш час, братья. Час, когда воины Христовы должны сами взять в руки судьбы церкви и всего христианского мира. Другого пути нет.

В шатре воцарилась звенящая тишина. Все взгляды обратились на Великого Магистра.

Робер де Сабле рывком поднялся с трона и прошелся взад-вперед, заложив руки за спину. Плащ его развевался, лицо оставалось непроницаемым.

– Да будет так, – произнес он наконец решающие слова. – Действуй, брат Бриан. Но будь умен, осторожен, не доверяй никому, кроме избранных. Слишком многое поставлено на кон. Провал будет стоить всем нам головы.

– Господь свидетель, я не подведу, – поклялся Бриан, чувствуя, как сладкий жар предвкушения разливается по телу. – Клянусь Святым Граалем, не пройдет и года, как орден Храма встанет во главе церкви, а истинная вера восторжествует над скверной! Чего бы мне это ни стоило.

С этими словами он поклонился, прижав манускрипт к груди, и пятясь, покинул шатер магистра.

Сердце его пело от радости, но разум уже лихорадочно просчитывал варианты и возможные опасности. Путь предстоял долгий и полный смертельного риска. Но отступать было некуда. Бриан знал, что держит в руках ключ к своей судьбе и судьбе всего ордена. И он был намерен пройти этот путь до конца. Что бы ни ждало его в конце.

Глава 3: Тайная встреча

Вечерние сумерки медленно опускались на лагерь крестоносцев, раскинувшийся близ стен поверженной Акры. Последние лучи заходящего солнца золотили верхушки шатров, знамена и вымпелы с гербами знатных рыцарей, а в воздухе разливалась приятная прохлада, сменяя дневной зной. Походная жизнь постепенно замирала, воины расходились на ночлег после скудной вечерней трапезы и молитвы. Лишь закованные в сталь караульные несли свою неусыпную стражу, да звонко цокали подковы дозорных, объезжающих границы лагеря.

В этот тихий час тамплиер Бриан де Буагильбер неспешно двинулся прочь от своего шатра, лавируя меж белеющих в сумерках палаток. Со стороны могло показаться, что рыцарь просто прогуливается перед сном, наслаждаясь ночной свежестью. Но мысли его были далеки от безмятежности.

Бриан шел на тайную встречу, призванную стать первым шагом на пути грандиозного замысла. Замысла, способного не только вознести орден Храма на небывалые высоты, но и повернуть судьбы всего христианского мира. Одобрение Великого Магистра было получено, но настала пора претворять план в жизнь. Неспешно перемещаясь сквозь лабиринт шатров, Бриан мысленно прокручивал в голове детали предстоящего разговора. Сердце его трепетало от волнения и сладкого предвкушения. Слишком многое зависело от надежности и сметливости тайного союзника, которому предстояло сыграть ключевую роль в затее с подложным манускриптом. Сам того не заметив, рыцарь достиг условленного места – небольшой укромной лощинки на самой границе лагеря, где кроны старых олив смыкались в непроницаемый для взгляда полог. Здесь, вдали от любопытных глаз, и была назначена тайная встреча.

В дивном ночном воздухе разливался сладкий аромат средиземноморских трав, в ветвях сонно чирикали последние птицы, а в густой траве без устали стрекотали цикады. Бриан остановился под сенью деревьев, расправил могучие плечи и приготовился ждать. Вскоре из-за ствола старой оливы бесшумно появилась долгожданная фигура в темном плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном. Это был Освальд, слуга из ближайшего окружения короля Ричарда, с которым у Бриана была назначена встреча.

Тамплиер окинул подошедшего цепким взглядом. Освальд оделся предельно скромно, как и было уговорено – простой темный плащ грубой шерсти, холщовые штаны заправлены в стоптанные крестьянские башмаки, на голове — простой матерчатый колпак. Ни гербов, ни знаков отличия, способных выдать королевского служителя. Лицо слуги, худое и изможденное, выражало одновременно почтение и затаенный страх.

Бриан хорошо знал этого человека. Освальд, отпрыск обедневшей нормандской фамилии, с юных лет искал удачи при дворе Плантагенетов, надеясь выслужить милость короны и поправить пошатнувшиеся дела своего семейства. Увы, жизнь расточительного двора лишь умножила долги юноши, и вскоре Освальд увяз в кредитах, утратив надежду на лучшую долю. Отчаяние и жажда легких денег толкнули его в объятия тайных недругов Ричарда, готовых щедро платить за ценные сведения и сомнительные услуги. И теперь Освальд с потрохами принадлежал тем, кто дергал за ниточки, заставляя шпионить против своего господина. Сегодня дернуть за ниточку предстояло Бриану.

– Господин? – дрогнувшим голосом прошептал слуга, нервно озираясь по сторонам. На его высоком лбу блестели крупные капли пота.

Бриан кивнул и, запустив руку за пазуху, неторопливо извлек небольшой сверток, обернутый серой тканью. Освальд протянул было руку, но Бриан отдернул сверток, заставив собеседника недоуменно поднять брови.

– Сначала послушай меня внимательно, – произнес тамплиер, сверля слугу пронзительным взглядом исподлобья. – То, что я сейчас вручу тебе – не просто клочок пергамента. Это ключ к нашему будущему величию и одновременно – страшная тайна, способная погубить любого из нас. Ты должен сделать с ним то, что я скажу. И молиться, чтобы никто не узнал об этом.

Освальд судорожно сглотнул и часто-часто закивал, не сводя испуганного взгляда с рокового свертка:

– Все сделаю, господин... Все, что прикажете... А что там, в этом пергаменте? Я ведь даже не знаю, что...

– Тебе и не нужно знать! – резко оборвал его Бриан, и слуга отшатнулся, словно от удара. – Меньше знаешь – крепче спишь. Твое дело – подложить этот манускрипт в личные вещи короля Ричарда. Проследи, чтобы никто не видел. Остальное – не твоя забота.

Освальд закивал еще рьяней, но в глазах его промелькнуло что-то похожее на разочарование.

– Я-то думал, вы мне доверяете, сэр... – пролепетал он, опустив голову. – Столько лет верой и правдой служу вашим интересам, а вы...

– Вот именно – моим! – отчеканил Бриан, у которого начало сдавать терпение. – Твое дело – исполнять, а не задавать вопросы. Или ты передумал получить награду? Так и скажи, найду кого посговорчивей!

При слове "награда" Освальд встрепенулся и затряс головой так, что колпак чуть не слетел наземь.

– Что вы, что вы, благородный сэр! – залепетал он, тяжело дыша. – Я все исполню в лучшем виде, не извольте сомневаться! Задание ясно: манускрипт в ларец к личным бумагам короля. Будет сделано!

– То-то же, – процедил Бриан удовлетворенно. – Вот, держи.

Он решительно протянул сверток оторопевшему Освальду. Руки слуги тряслись так, что он с трудом ухватил дрожащими пальцами мягкую ткань.

– С-спрячу на груди, под рубаху, – пробормотал королевский шпион, исполняя сказанное. – Т-так надежней будет...

– Дело твое, – отозвался Бриан. – Только не вздумай где обронить по дороге. Поверь, тебе не понравится, как я спрошу за промашку.

Освальд затравленно втянул голову в плечи и с жалким видом закивал.

– Помилуйте, господин, у меня и в мыслях не было... Всё будет в целости и сохранности, головой отвечаю!

– Лучше голову побереги, – мрачно бросил тамплиер. – Она тебе еще пригодится... если не потеряешь раньше времени.

Слуга совсем сник и ссутулился, словно желая провалиться сквозь землю. Бриан окинул его презрительным взглядом, чувствуя, как остывает в груди гнев. Этот жалкий червь не стоил того, чтобы тратить на него столько страстей.

– Ладно, – сказал он уже спокойней. – Слушай дальше. Пока будешь подкладывать манускрипт, постарайся хорошенько запомнить, как и где лежат остальные бумаги Ричарда. Это важно.

– Зачем? – вырвалось у Освальда прежде, чем он успел прикусить язык.

Бриан смерил его тяжелым взглядом, но на сей раз ограничился лишь многозначительным хмыканьем.

– Увидишь. Если, конечно, будешь паинькой и не станешь совать нос куда не надо. Просто сделай, что велено.

Освальд закивал, всем своим видом изображая покорность и рвение.

– Слушаюсь, сэр. Все будет исполнено... Только, – он замялся, опасливо покосившись на хмурого храмовника, – я умоляю вас, будьте милостивы! Ведь это такой риск, такое опасное дело...

Бриан поморщился. Ничто так не претило его натуре, как трусость и малодушие.

– Риск щедро оплачивается, – отрезал он. – Сделаешь дело – озолочу, как и обещал. Ну а если струсишь или проболтаешься... сам знаешь, что бывает с предателями.

Освальд затрясся, как осиновый лист, явно представив себе недвусмысленную пантомиму с веревкой и петлей.

– Я... Я всё сделаю... – просипел он одними губами. – Но вы уж будьте милосердны, господин. Подумайте, как я рискую, подкладывая такую крамолу самому королю... Вдруг он что заподозрит, вдруг вскроет ларец раньше времени? Тогда мне конец! Умоляю вас, сэр, будьте милосердны! Ведь это такой риск, такая опасная затея. Подумайте, что станется с моей семьей, если король вздумает меня казнить...

Бриан поморщился. Как он ненавидел этот жалобный, заискивающий тон! Слабость и трусость претили всей его натуре, закаленной в боях и интригах.

– Не хнычь! – бросил он презрительно. – Твоя семья ни в чем не будет нуждаться, обещаю.

Потом расхохотался – зло и неприятно:

– Можешь не трястись, бедолага. Наш лев вряд ли станет копаться в собственных бумагах. К тому же...

Он сделал эффектную паузу, заставив Освальда затаить дыхание.

– К тому же, сдается мне, Ричард далеко не уедет. Наш венценосный рыцарь горазд совать голову в пасть опасности. Особенно если кое-где по дороге его поджидают старые друзья, мечтающие поквитаться за былые обиды.

Лицо Освальда вытянулось от изумления. Постепенно до слуги начал доходить тайный смысл сказанного.

– Вы хотите сказать, – прошептал он, округлив глаза, – что его величество...

– Короче, Ричарда возьмут в плен! – рявкнул Бриан, утомленный непонятливостью собеседника. – И хорошо, если он при этом не сложит буйну голову. Ему давно пора на покой, а всем нам – избавиться от этого сумасброда на троне.

Челюсть Освальда отвисла чуть не до груди. Некоторое время слуга лишь беззвучно открывал и закрывал рот, переваривая услышанное.

– Значит, вы и ваш орден... вы хотите свергнуть законного монарха? – просипел он наконец. – Но это же... это же измена!

– Это необходимость! – отрезал Бриан без тени сомнения. – Ради блага церкви и всего христианского мира. Пора кончать с этими никчемными королишками, пора брать власть в руки тех, кто достоин. Орден Храма спасет мир, а наш манускрипт проложит нам дорогу к этому. Так что не тушуйся, парень. Ты послужишь великому делу. А лев Ричард пусть гуляет на свободе, пока может. Ему недолго осталось!

С этими словами тамплиер сунул остолбеневшему слуге небольшой, но увесистый кожаный кошель, туго набитый золотом.

– Это задаток. Дальше будет больше. Главное – не подведи. Не то пожалеешь, что на свет родился.

Освальд трясущимися руками принял мзду и, спрятав кошель под плащ, низко поклонился.

– Все сделаю... в лучшем виде... Не извольте сомневаться, сэр...

– Вот и славно, – кивнул Бриан. – Теперь ступай. Не к лицу нам долго шушукаться, как юным любовникам. Да хранит тебя Господь... и моя опасная тайна.

Слу га еще раз поклонился и, пятясь, растворился в ночной темноте. Вскоре звук его торопливых шагов стих вдали, и Бриан остался один.

Некоторое время тамплиер стоял неподвижно, глядя вслед скрывшемуся вдали слуге. Тяжелые мысли одолевали его, мешаясь с предвкушением грядущей победы.

Первый шаг был сделан. Теперь многое зависело от расторопности Освальда и его умения держать язык за зубами. А еще – от прыти, с которой герцог Леопольд организует засаду на пути следования Ричарда.

Впрочем, насчет последнего Бриан не слишком беспокоился. Слишком хорошо он знал австрийского герцога, его давнюю неприязнь к английскому королю и сладостную мечту откусить лакомый кусок от владений Плантагенетов. Нет, Леопольд своего шанса не упустит. Схватит льва за гриву и потащит к своему сюзерену, императору Генриху.

И тогда... О, тогда колесо Фортуны завертится с умопомрачительной скоростью!

В мечтах Бриан уже видел, как рушится власть Папы Римского, как орден Храма берет в свои руки бразды правления, как сам он, Бриан де Буагильбер, восходит на небывалую высоту, вершит судьбами народов и царств. Это было опьяняюще, это кружило голову похлеще крепкого вина. И путь к этому лежал через тщательно обдуманный обман, через подлог и предательство.

Бриан усмехнулся, чувствуя, как истома разливается по телу. Затеянная им игра будоражила кровь, щекотала нервы, словно самая увлекательная охота. Охота, где дичью были венценосные особы, а призом – неограниченная власть. О да, он, Бриан, чувствовал себя тем самым ловчим, что спускает со своры гончих псов, травящих матерого вепря. Сам же он мчится следом на горячем скакуне, трубя в охотничий рог и упиваясь погоней. Вот только дичь его куда опасней вепря. Это львы, орлы и драконы, увенчанные коронами. Сильные мира сего, у ног которых ползают государства. Но тем слаще будет триумф. Тем громче запоет охотничий рог, когда добыча будет повержена, а ее корона – украсит чело победителя.

Бриан тряхнул головой, отгоняя видения грядущего величия. Рано, слишком рано предаваться мечтам. Успех замысла еще не предрешен, впереди ждет долгий путь, полный риска и смертельных ловушек. Но первый шаг сделан. Камень сорвался с горы и покатился вниз, увлекая за собой лавину. Эту лавину уже не остановить.

С такими мыслями Бриан де Буагильбер вышел из-под сени олив и неспешно направился в сторону своего шатра. Звезды мерцали над ним, безразличные к людским страстям и козням. Полная луна озаряла путь, словно гигантский охотничий фонарь. Бриан шел вперед, то и дело поглаживая висящий на груди нательный крест. Сегодня крест этот казался горячим, словно раскаленное клеймо.

"Господи, – беззвучно шевелились губы тамплиера в жаркой молитве, – дай мне сил довершить начатое. Дай свершиться правому делу. Яви миру свою истинную волю и глас своих подлинных наместников. Аминь".

Ночь благосклонно внимала словам Бриана, храня тишину и безмолвие. Ни один звук не выдавал чаяний крестоносца, ни одна живая душа не слышала его страстной мольбы. Лишь Всевышний взирал с небес на суетный мир, где в тайне вершились великие дела и рождались великие замыслы. И одному лишь Ему было ведомо, куда приведет путь, избранный гордым тамплиером. Путь, что берет начало этой лунной ночью и вьется, словно тропа, в неясное грядущее. В будущее, что отныне неразрывно связано с судьбой Бриана де Буагильбера.

Глава 4: Откровение

Летним вечером 1189 года в маленькой деревушке Локсли, что в Ноттингемшире, царила обычная сонная тишина. Последние лучи закатного солнца золотили соломенные крыши покосившихся хижин, отражались в мутных окошках, плясали на листве могучих дубов, окружавших селение. Где-то мычали возвращающиеся с выпаса коровы, лаяли дворовые собаки, в открытых дверях домов хлопотали хозяйки, готовя скудный ужин.

В одной из хижин, ничем не примечательной снаружи, но опрятной и чисто прибранной внутри, обитали вдова йомена Мария и ее шестнадцатилетний сын Робин. Уже пять лет минуло с тех пор, как почил супруг Марии, добрый и работящий Альфред, оставив семью без кормильца. С той поры Робин во всем помогал матери – работал в поле, охотился в лесу, приглядывал за скотиной. Статный да румяный, с копной темных кудрей и лучистыми зелеными глазами, он слыл первым заводилой среди сверстников и душой любой компании.

В тот вечер Робин, закончив дневные труды, сидел на крыльце хижины, подперев кулаком щеку. Солнце уже закатилось за горизонт, в наступающих сумерках одна за другой загорались первые звезды. Из распахнутого настежь окна доносилось тихое пение матери, готовящей ужин у очага. Робин сидел молча, теребя завязки холщовой рубахи. На душе у него было муторно. Весь день юноша провел как на иголках, изнывая от странного волнения и томления.

Еще утром, выгоняя коров в поле, он заприметил в зарослях ежевики хорошенькую соседскую дочку Кейт, кормившую недавно народившихся поросят. Высокая, статная, в расстегнутой у ворота рубашке, Кейт мигом заворожила юношу своей красотой. Робин даже споткнулся с разбега о вывороченный из земли корень, замешкался, не сводя глаз с девичьей фигурки.

Кейт обернулась на шум, увидела оторопевшего Робина и лишь рассмеялась, поправляя сползающие с точеных плеч румяные косы.:

- Что вылупился, малец? Аль невесту высматриваешь? Так рановато тебе еще, зелен больно!

Щеки Робина вспыхнули маковым цветом. Пробормотав что-то невнятное в ответ, он опустил глаза и заспешил прочь, подгоняя коров хворостиной.

Но всю дорогу до выпаса, и после, уже вечером, гоня буренок обратно, никак не шел у Робина из головы тот случай. Перед глазами так и стояла белокожая красавица Кейт, насмешливо улыбающаяся алыми губами. Сердце юноши то замирало, то пускалось в бешеный галоп, в чреслах разливался незнакомый доселе жар. Засыпая в ту ночь, Робин долго ворочался без сна на жесткой соломенной подстилке, кусая губы и чувствуя, как пылает все тело невиданным доселе огнем. Дразнящий, волнующий образ Кейт то таял в темноте, то вновь вставал перед мысленным взором, лишая покоя и сна.

Утром Робин поднялся бледный и невыспавшийся, но с твердой решимостью в сердце. Наскоро похлебав жидкой овсянки, он тайком отправился на дальний луг, где в старой землянке обитала местная гулящая девка Мэрион. Вдовая солдатка, потерявшая мужа в походе против уэльсцев, давно уже снискала в округе недобрую славу охотницы до чужих кошельков и чужих мужей.

Робин и сам не знал толком, зачем идет к ней. Просто ноги сами понесли юношу к известной всем деревенским мужикам землянке на отшибе, легкий ветерок подталкивал в спину, а смятение и любопытство гнали вперед, не давая повернуть назад.

У покосившейся двери в Мэрионову лачугу Робин замешкался, не решаясь взяться за щеколду. В висках стучало, ладони вспотели, в горле пересохло. Юноша в последний раз огляделся по сторонам, убеждаясь, что поблизости никого. То-то был бы сраму, узнай кто в деревне, куда это он завернул спозаранку!

Робин глубоко вздохнул, приосанился и, подавив невольную дрожь, толкнул скрипучую дверь. В нос ему ударил спертый запах немытого тела, кислой капусты и застоялого перегара. В дальнем углу землянки, на грязных серых тряпках, кучей наваленных на дырявую солому, возилась невнятная фигура.

- Кто таков? Чего надобно спозаранку? - раздался хриплый недовольный голос.

Робин откашлялся, только сейчас осознав, что стоит на пороге и таращится на разворошенную постель.

- Я это... Мне это... В общем, это, - выдавил он, заикаясь от смущения. Во рту пересохло, щеки запылали жарким румянцем.

Меж тем Мэрион приподнялась на подстилке, сонно моргая припухшими со сна глазами. Увидев замершего на пороге Робина, она оскалилась в понимающей усмешке.

- А, малец лесничий! Никак по бабьему делу пожаловал? Так чего на пороге жмешься, али передумал? Заходь, не съем поди. Только деньжат не забудь отсыпать за труды, не побирушка чай.

С этими словами солдатка откинула драное одеяло и поднялась во весь рост, без малейшего стеснения демонстрируя свое рослое белое тело, едва прикрытое истрепанной сорочкой. Робин вытаращил глаза, залившись краской до самых ушей. Такой демонстративно откровенной женской наготы ему еще видеть не доводилось. Невольно скользнув взглядом по полным, ногам, по округлым широким бедрам и пышным грудям с торчащими вишневыми сосцами, Робин ощутил, как по всему телу прокатилась обжигающая волна, а в чреслах потяжелело и напряглось. Неловко переступив с ноги на ногу, он попытался незаметно поправить вздыбившуюся ткань штанов.

Но Мэрион это не укрылось. Хохотнув во все горло, она подбоченилась, глядя на стесняющегося юнца:

- Никак привстал, петушок? То-то гляжу, шею вытягиваешь да глазенками масляными стреляешь. Ладно, чего уж там, иди сюда, лесной волчонок. Только в другой раз смотри деньжата вперед готовь, а то мое дело такое - с деньгами любить да жаловать, а без них - пинком под зад коленом.

С этими словами бойкая бабенка ухватила Робина за грудки и вовлекла внутрь землянки, ногой захлопнув за ним дверь. Обомлевший юноша и пикнуть не успел, как его уже втолкнули на шаткую лежанку и принялись шустро раздевать, сноровисто развязывая завязки штанов и стаскивая исподнюю сорочку.

- Ты... Ты чего это... Я не готов еще... - лепетал Робин, пытаясь отбиться от цепких рук, ощупью шарящих по его телу.

Но Мэрион и слушать не желала. Ловко спустив с Робина портки, она потянулась было к завязкам его подштанников, но замерла, вытаращив глаза и разинув рот.

- Ты?! Да ты никак из этих... обрезанный? - выдавила она сдавленным от изумления голосом, отшатнувшись всем корпусом назад. - Тьфу ты, напасть какая!

Робин недоуменно захлопал глазами, не понимая, в чем дело. Да, его отроческое естество и впрямь выглядело несколько иначе, чем у прочих деревенских парней - крайняя плоть была укорочена, обнажая темно-розовую головку. Но мать всегда говорила Робину, что так и должно быть, мол, у него просто особое сложение тела.

Меж тем Мэрион с визгом отпрянула в дальний угол лачуги и принялась спешно креститься, закатывая глаза и что-то невнятно бормоча. Робин, кое-как прикрыв срам ладонями, попытался приблизиться к ней.

- Да что с тобой такое? Я что, прокаженный какой? Ты чего кричишь-то?

- Изыди, сгинь, чур меня, чур! - верещала меж тем солдатка, размахивая крестным знамением. - Ты поганый, нехристь обрезанный! Токмо у сарацин да иудеев срамные уды обрубают, у христиан эдакого не водится. Изыди, говорю, пока я святой водой не окропила да крестом не огрела!

У Робина от таких речей голова пошла кругом. В смятении озираясь по сторонам, он попытался вновь воззвать к разуму обезумевшей бабы:

- Да побойся Бога, какой из меня сарацин или иудей? Крещен я, как все добрые люди, в церковь хожу, посты блюду. А то, что у меня между ног - Божий промысел, не моя вина. Мать сказывала, особое сложение у меня, вот и все.

Но Мэрион и слушать не желала. Выхватив из-под лавки увесистый деревянный крест, она потрясла им перед лицом Робина.

- А ну как отче наш прочтешь, коли не сарацин? Ану, читай молитву, живо!

От такого натиска Робин на миг опешил. Сглотнув пересохшим горлом, он принялся послушно бубнить:

- Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое...

- А ну стой! - взвизгнула Мэрион, потрясая крестом. - А креста на тебе нет, я погляжу! Без нательного крестика молитвы творишь, стало быть точно не христианин. Вот погоди, сейчас как окачу тебя святой водицей, живо твою поганую суть вызнаю.

И солдатка, отбросив крест, потянулась к полке за глиняным кувшином. Робин понял, что дело плохо. Подхватив штаны и мигом натянув их обратно, он попятился к двери.

- Да ты никак умом двинулась, женщина! Типун тебе на язык со святой водой. Пойду я отсюда, от греха подальше. Тоже мне, богомолка выискалась, прости господи!

Робин в сердцах сплюнул под ноги разобиженной Мэрион и был таков. Пулей вылетел из проклятой лачуги и со всех ног припустил в сторону дома, только пятки засверкали. В ушах еще долго стоял визгливый голос обезумевшей солдатки:

- Нехристь поганая, прочь с глаз моих, прокляну!

Прибежав домой, Робин первым делом кинулся к ушату с водой. Плеснув пригоршню в разгоряченное лицо, он судорожно вздохнул и без сил привалился к стене, пытаясь унять сумятицу в голове.

"Что это с ней приключилось? - думал Робин, ошарашенно мотая головой. - Какие еще иудеи-сарацины, почему я обрезанный?".

Внезапная мысль пронзила его, как громом пораженного. Ведь и вправду, почему он не такой, как другие? Отчего у него темные волосы, хотя у всех соседей светлые? Неужто Мэрион права и он в самом деле не чистый христианин, а какой-нибудь пришлый поганец?

От этих мыслей у Робина голова пошла кругом. Не помня себя, он ворвался в дом, застав мать за приготовлением ужина.

- Матушка! - выпалил Робин, задыхаясь от волнения. - Скажи мне правду, только не таи - почему я не такой, как все? Почему у меня срам обрезан, будто у иудея али сарацина? Неужто я и впрямь не христианин природный?

Марии от таких речей чуть ложка из рук не выпала. Побледнев как полотно, она медленно обернулась к сыну, комкая в пальцах передник.

- Господи, да что ты такое говоришь, дитятко? Какие иудеи-сарацины, типун тебе на язык! Ты чего удумал-то?

Робин в волнении заметался по горнице, то и дело хватаясь за голову.

- Я тебе про что толкую - у меня меж ног не как у людей! Энта солдатка Мэрион, как углядела, так сразу в крик - мол, обрезанный я, нехристь, токмо у иудеев да мавров такое водится. Ты мне всегда сказывала - особое, мол, сложение у меня. Так что же ты мне про обрезание-то не поведала?

У Марии от этих слов ноги подкосились. Тяжело опустившись на лавку, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Робин в полном смятении кинулся к ней, упал на колени, заглядывая в залитое слезами лицо.

- Матушка, да что с тобой? Что я такого сказал-то? Господи, да не томи ты, откройся начистоту!

Мария, всхлипывая и трясясь всем телом, подняла на сына покрасневшие глаза.

- Прости меня, дитятко мое... Видит Бог, не хотела я тебе раньше времени открывать... Да, видно, час пришел.

Она судорожно вздохнула и, вытерев слезы подолом, продолжала уже тверже:

- Не родной ты мне, Робин. То бишь, не мной рожден. Подкидыш ты, дитя чужое, приемное.

У Робина будто гром среди ясного неба грянул. Он застыл, боясь вздохнуть, не веря своим ушам.

- Как... Как это приемное? - выдавил он пересохшими губами. - Да ты что, мам, в своем ли уме? Шутки шутишь, не до смеху ведь...

Но мать лишь покачала головой, горько усмехнувшись.

- Эх, Робин, Робин. Кабы шутки. Нет уж, истинную правду тебе открою, как на духу. Слушай, коли хочешь.

И Мария, кое-как совладав с дрожью в голосе, принялась рассказывать. Как в один черный день, почитай шестнадцать годов назад, в славном городе Йорке приключился страшный еврейский погром. Толпа фанатиков-христиан, возбужденная слухами о ритуальных убийствах, ворвалась в еврейский квартал и учинила там кровавую расправу. Множество иудеев полегло тогда под ножами и топорами обезумевшей черни.

- Страшное то было времечко, не приведи Господь, - вздыхала Мария, утирая набежавшие слезы. - Сколько народу невинного полегло, сколько сирот да вдов по миру пошло.

Мы тогда с покойным отцом твоим на ярмарку ездили, в Йорк-то. Глядь, а на дороге лежит женщина побитая, в крови вся, еле жива. А у самой на руках дитя малое, в белое полотенце замотано. Она как нас увидала, так сразу - "Спасите, люди добрые, младенчика моего, сама я уж не жилица". Ну, мы с отцом ее в телегу уложили, довезли до своих. Да только она, сердешная, в ту же ночь и померла. А перед смертью и говорит - мол, иудейка она, из тех, что от погрома спаслись. И сынок ейный тож обрезанный, по ихнему обряду, а кличут его Реувеном. Вот полотенце то, сохранила я его!

С этими словами женщина тяжело поднялась, проковыляла к массивному сундуку, порылась в его внутренностях и извлекла уже не очень белое полотенце. Робин благоговейно взял его в руки. По краям полотенца шли две синие полосы, а еще были начертаны какие-то знаки. Робин, трудами местного священника, немного умел читать на латыни, но это были явно не латинские буквы.

У Робина голова шла кругом от этих откровений. Не веря своим ушам, он смотрел на мать, силясь угадать в родном лице незнакомые черты.

- Так я что... Я этот самый Реувен, иудей подкидной? Выходит, вы с батей меня из жалости приютили? А крещение мое как же?

Мария всплеснула руками и покачала головой.

- А что крещение? Окрестили мы тебя, как положено, в нашу веру, нарекли Робином. Своим растили, родной кровинкой. Кто ж знал то, что оно так обернется? Вот и не сказывали тебе, откуда ты есть. Прости, Робин. Видит Бог, из любви к тебе таились.

Робин слушал как во сне, чувствуя, как весь мир рушится вокруг. Подкидыш, чужак, приемыш из презренного племени иудейского! Как теперь с этим знанием жить? Он вскочил на ноги и принялся в волнении расхаживать по горнице, то и дело хватаясь за голову. В душе его клокотала обида вперемешку с гневом.

- И что прикажешь мне делать теперь, а? Как в глаза людям смотреть? Это ж какой сраму на всю деревню – иудейское отродье у матери Марии приживает! А родня моя, настоящая, где? Ты хоть знаешь, как звали мою мать, отца? Остался кто в живых из них после резни той?

Мария беспомощно развела руками, не в силах сдержать рыданий.

- Не ведаю я, дитятко. Та женщина, упокой Господь ее душу, лишь имя твое назвала, а про семью ни слова не обмолвилась. В Йорке, поди, искать надо, там вся трагедия-то приключилась.

Робин стиснул зубы, чувствуя, как решимость затапливает сердце. Мысли его заметались, завертелись вихрем.

"В Йорк. Я должен ехать в Йорк. Выяснить, кто я таков, отыскать своих. И узнать, кто учинил тот погром, кто ответит за смерть моей настоящей семьи."

Он резко обернулся к Марии и произнес твердо, чеканя каждое слово:

- Собери мне котомку, мам. Я отправляюсь в Йорк. Дознаюсь там до своих корней, разузнаю, как да что. Авось, уцелел кто из моей родни. А коли нет - так хоть имена их узнаю, помяну, как положено. Да, и полотенце это возьму, кто знает, что там написано!

Мария ахнула, всплеснув руками, но, видя решимость сына, лишь покорно склонила голову.

- Воля твоя, Робин. Не мне тебя неволить. Знамо дело, правду искать пойдешь. Только ты это... Возвращайся, слышь. Какой ни есть, а сын ты мне, родной. Я так-то всегда в душе это ведала.

Робин шагнул к приемной матери и порывисто обнял, пряча невольные слезы.

- Прости, коли обидел чем невзначай. Ты мне мать, что та, покойница, что ты. Обе родные. Обеих почитать буду. А покуда - пойду судьбу свою искать.

И он, не оглядываясь более, зашагал в горницу - собираться в дальнюю дорогу. В Йорк, навстречу неизвестности. Навстречу правде и, быть может, мести. За спиной его, в красном углу под образами, тихо плакала, крестясь, приемная мать. Но слез этих Робин уже не видел. Сердце его билось о ребра пойманной птицей, а в голове билась одна лишь мысль - узнать, отыскать, покарать.

Глава 5.

Дорога до Йорка заняла у Робина без малого неделю. Покинув родные леса Ноттингемшира, юноша пешком отправился на север, в сторону древней столицы Севера. Путь его лежал по тенистым дубравам и березовым рощам, вдоль сонных речушек и прохладных ручьев. Робин шагал бодро, почти не чувствуя усталости - так сильно было его желание поскорее достичь цели.

На привалах он доставал из заплечного мешка краюху черствого хлеба да кусок сыра, скупо перекусывал и вновь пускался в путь. Ночевал, где придется - то под раскидистым вязом, то в стогу сена на краю чьего-нибудь поля. Просыпался с первыми лучами солнца и, стряхнув росу с волос, устремлялся дальше, на зов неизвестности.

Чем ближе подходил Робин к Йорку, тем сильнее щемило сердце непонятное чувство. Казалось, сама судьба влечет его в этот древний город, сулит встречу с чем-то до боли близким и важным.

Наконец, на исходе шестого дня показались могучие стены Йорка, его высокие башни и острые шпили соборов. Робин, ощутив невольную дрожь, вступил в городские ворота и очутился на шумных, многолюдных улицах. Поначалу он растерялся, ошеломленный пестрой толпой, снующей туда-сюда, криками разносчиков, скрипом телег, ржанием коней. Но вскоре любопытство взяло верх. Робин принялся расспрашивать прохожих, как пройти в еврейский квартал. Ему отвечали неохотно, с опаской косясь на чужака. Но Робин был настойчив. Блуждая петляющими улочками, он в конце концов набрел на обособленный район, отгороженный от остального города глухой стеной с массивными воротами. Над воротами красовалась надпись на иврите.

Робин, поколебавшись, шагнул внутрь. Здесь, в тесных пределах квартала, ютились покосившиеся дома, слышалась гортанная речь, пахло пряностями и печеным луком. В распахнутых настежь дверях лавок виднелись мужчины в странных накидках. Робин робко приблизился к одному из них:

- Прошу прощения, добрый человек. Не подскажете ли, где мне найти Исаака из Йорка?

Еврей смерил юношу настороженным взглядом, погладил седую бороду.

- Исаак, говоришь? А тебе зачем? Дела у тебя до него али как?

Робин замялся, подыскивая слова. И впрямь, не станешь же рассказывать первому встречному о своей подноготной.

- Я... Я его ищу. По семейному делу. Скажите, как найти его дом, будьте так любезны.

Еврей окинул Робина еще одним пытливым взглядом, вздохнул.

- Ну, коли по делу, так ступай. Вон там, за углом, увидишь дом с зелеными ставнями. Там и обитает Исаак со своим семейством. Только смотри, парень, не обидь старика. Он и так натерпелся лиха за свой век.

Робин горячо заверил, что и в мыслях не имеет чинить обиды, поблагодарил словоохотливого еврея и заспешил в указанном направлении. Сердце его колотилось, как бешеное. Вот и нужный дом - добротный, каменный, с резными наличниками на окнах. Робин взбежал по ступенькам и решительно постучал в дубовую дверь.

Спустя минуту створка приоткрылась, и на пороге показался древний, как показалось Робину, старик в длиннополом халате. Из-под меховой шапочки виднелись редкие седые пряди, перехваченные на лбу черным шнурком. Глаза старика - удивительно ясные и молодые - вопросительно уставились на Робина.

- Мир дому сему, - выдавил юноша, кланяясь. - Вы ли будете Исаак из Йорка?

- Я буду, - степенно кивнул старик. - А тебе, молодой человек, что до меня?

Робин, чувствуя, как у него начинают подкашиваться ноги, шагнул вперед.

- Прошу вас, уделите мне толику времени. Я прибыл из Ноттингема и разыскиваю моих родичей... вернее, тех, кто мог знать мою настоящую семью.

Глаза Исаака расширились. Он внимательно оглядел гостя с головы до ног, будто пытаясь угадать в нем знакомые черты.

- Занятно. И что же привело тебя ко мне, юноша? Почему ты решил, что я могу знать твою родню?

Робин глубоко вздохнул. Сейчас или никогда.

- Меня зовут Робин Локсли... в смысле, так назвали меня приемные родители-христиане. Но родился я, похоже, евреем. Вот, взгляните.

С этими словами он извлек из-за пазухи сложенный талит - тот самый, в который был завернут младенцем. Исаак, ахнув, бережно принял ткань и, расправив ее, жадно всмотрелся в вышитые на полотне письмена.

- Не может быть... - пробормотал он, и губы его задрожали. - Это же... Это же покрывало моего покойного брата Йосефа! Вот его имя, вышитое в уголке. А здесь... Реувен бен Йосеф! Мой пропавший племянник!

Исаак порывисто обнял остолбеневшего Робина, разрыдавшись ему в плечо. Юноша стоял, боясь пошевелиться, чувствуя, как по его собственным щекам текут слезы.

- Значит, я и вправду Реувен? И вы... вы мой дядя? - спросил он наконец срывающимся шепотом.

- Да, сынок. Ты Реувен, сын моего брата, пропавший во время страшного погрома. Твои родители тогда погибли, но, видно, Всевышний сохранил тебя и привел обратно домой. Входи же скорей, дитя мое! Сколько лет я молил Творца вернуть тебя!

И старик, обняв Робина за плечи, повел его в дом, не переставая бормотать слова благодарности вперемежку с еврейскими молитвами.

В просторных покоях, увешанных гобеленами и заставленных резной мебелью, Исаак представил Робина-Реувена своему семейству - жене Лее и двоим детям, семнадцатилетней Ревекке и двенадцатилетнему Натану. Домочадцы с изумлением и радостью приветствовали нежданного родича. Особенно Ревекка - стройная черноволосая красавица с лучистыми карими глазами. При виде двоюродного брата она вспыхнула румянцем и потупилась, пряча лукавую улыбку.

Робин, очарованный прелестной родственницей, тоже смущенно улыбнулся. А в глубине души дал себе зарок во что бы то ни стало узнать больше о своих несчастных родителях и отомстить за их гибель.

Месяцы летели незаметно. Робин, ставший теперь Реувеном, с жадностью постигал премудрости иудейской веры, учился читать священные книги и понимать древний язык. Дядя Исаак сам занимался образованием племянника, мечтая видеть в нем продолжателя семейных традиций.

Реувен оказался способным учеником. Вскоре он уже почти свободно изъяснялся на иврите, знал наизусть множество молитв и с удовольствием участвовал в субботних трапезах и праздничных церемониях.

Дядя Исаак не скрывал своей радости. Он сам занимался образованием племянника, мечтая видеть в нем продолжателя семейных традиций. Долгими вечерами они просиживали над свитками Торы и Талмуда, обсуждая тонкости иудейского закона и мудрость древних раввинов.

Реувен впитывал знания, как губка. Его сердце трепетало всякий раз, когда он слышал звуки родного языка, когда постигал глубинный смысл священных текстов. Словно пелена спадала с глаз, и мир представал в новом, удивительном свете.

Особенно близка стала Реувену кузина Ревекка. Прелестная черноокая девушка оказалась не только красавицей, но и умницей. Она охотно помогала двоюродному брату разбираться в хитросплетениях иврита, терпеливо растолковывала ему обычаи и устои еврейской жизни.

Между молодыми людьми завязалась трогательная дружба. Они могли часами говорить обо всем на свете - о книгах, о вере, о смысле жизни. Оба чувствовали, как крепнет и расцветает меж ними некое чувство - пока еще робкое, неуверенное, но уже согревающее души теплом и негой.

Дни летели за днями, складываясь в недели и месяцы. Незаметно минуло полгода с тех пор, как Робин-Реувен поселился в доме дяди Исаака. За это время он не только изучил язык предков и освоил все премудрости иудаизма, но и проникся той особой атмосферой покоя и единения, что царила в этих стенах.

И однажды утром, во время молитвы, он ощутил, как сердце его преисполняется непреодолимым желанием. Желанием стать не просто гостем, но полноправным членом этого дома, этой общины. Окончательно принять веру и судьбу своего народа. В тот же день Реувен отвел дядю Исаака в сторону и поведал ему о своем решении. Со слезами на глазах он просил посвятить его в иудаизм - веру отцов, которую он потерял и вновь обрел. Старик крепко обнял племянника, и долго не мог вымолвить ни слова - так велико было его волнение.

- Благословен Ты, Господь Бог наш, Владыка вселенной, давший нам дожить до этого дня! - произнес он наконец древнюю молитву, глядя в глаза Реувену. - Я всегда надеялся, что ты вернешься к своим истокам, дитя мое. И вот свершилось! Да пребудет с тобой милость Всевышнего на этом пути.

В назначенный день в большой йоркской синагоге собрались самые близкие и доверенные члены общины. Реувен, облаченный в новенький талит, с сияющими от волнения глазами, торжественно прошел к "биме" - возвышению, где лежал раскрытый свиток Торы.

Древние слова молитвы, произносимые вслед за раввином, слетали с его губ легко и свободно, рождая в душе трепет. Вот он, миг истины! Вот оно, подлинное возвращение к себе, к тем, кто дал ему жизнь...

Став у "бимы", Реувен взял в руки священный свиток и начал читать отрывок недельной главы. Голос его, поначалу дрожащий, креп с каждым словом.

Присутствующие внимали молодому человеку, то и дело утирая слезы умиления. В этот миг все они - и дядя Исаак, и тетя Лея, и зардевшаяся от гордости Ревекка - ощущали, как в их семью вливается новая и в то же время исконно родная душа.

Закончив чтение, Реувен произнес положенные благословения и поцеловал край талита, прижав его к глазам. Теперь он был не просто Реувеном. Он стал Реувеном бен Йосефом - сыном своего народа, полноправным евреем.

Из синагоги возвращались в приподнятом настроении. Дома домочадцы и гости со всего квартала жали Реувену руку, осыпали поздравлениями и благословениями. Пожилые евреи приговаривали:

"Мазаль тов" и качали головами, дивясь чуду - обретению потерянного братом сына.

За праздничным столом, уставленным всевозможными яствами, Реувен сидел на почетном месте рядом с дядей Исааком. Пребывая в эйфории, он обводил взглядом сияющие лица родных и друзей, красавицу Ревекку напротив, и сердце его полнилось счастьем и покоем.

"Теперь я обрел себя, - думал Реувен, машинально теребя край талита. - Теперь я знаю, кто я и где мое место. Здесь, среди моего народа. Народа Завета". Но тут же покой его был нарушен внезапной тревожной мыслью. Мать! Его приемная матушка Мария, оставшаяся в Ноттингеме. Как он мог позабыть о ней, о ее тревоге, о ее разбитом сердце?

Реувен вспомнил последний разговор, полный слез и сбивчивых откровений. Каково же было ей, все эти годы растившей чужое дитя как собственного сына? Каково ей теперь, когда он, неблагодарный, сбежал из дому, променяв ее любовь и заботу на зов крови? Поколебавшись, Реувен решил, что должен послать весточку в Локсли. Сообщить матушке, что жив-здоров, что нашел своих родичей. Успокоить, утешить ее, как умеет. Но как сказать ей правду о самом главном? О том, что он вновь принял иудейскую веру и остается в лоне своего народа? Поймет ли она, простит ли?

Реувен вздохнул, чувствуя, как к горлу подкатывает горький комок. Он любил свою приемную мать, но и от вновь обретенной семьи уже не мыслил себя отдельно. Сердце юноши разрывалось на части. С одной стороны - долг и привязанность к той, что растила и берегла его. С другой - зов крови, веление души, жажда обрести истинного себя.

"Прости меня, матушка, - беззвучно произнес Реувен, комкая в пальцах край скатерти. - Я напишу тебе, все объясню. Но вряд ли смогу вернуться. Теперь мое место здесь, среди моих. Не держи зла, родная. Знай, что я всегда буду любить и помнить тебя..."

С этими мыслями Реувен просидел весь вечер, рассеянно улыбаясь в ответ на тосты и поздравления. А поздно ночью, оставшись наконец в одиночестве, он долго стоял у раскрытого окна, вглядываясь в россыпь звезд над черепичными крышами Йорка. Где-то там, вдали, в родном Ноттингеме, тоже горели звезды. И под ними сидела сейчас его мать Мария, быть может, тоже глядя в ночное небо и думая о нем.

"Прости, мама, - прошептал Реувен в звездную бездну. - Прости и отпусти. Я должен идти своим путем. Путем, что начертал мне Всевышний. Отныне и навсегда".

И слова древней молитвы, той самой, что он произносил сегодня в синагоге, вновь всплыли в его памяти, даруя смятенной душе мир и утешение:

"Шма, Исраэль! Адонай Элохейну, Адонай Эхад!" ("Слушай, Израиль! Господь - Бог наш, Господь Единственный!")

Глава 6.

Беда пришла в Йорк солнечным июльским днем 1189 года, когда ничто, казалось, не предвещало грядущих кровавых событий. В городе царило приподнятое настроение: со дня на день ожидали вестей о коронации нового короля, Ричарда Львиное Сердце. Еврейский квартал, тесно примыкающий к городской ратуше, жил своей обычной жизнью. Из распахнутых окон доносились ароматы свежей выпечки и пряностей, слышались гортанные выкрики торговцев, зазывающих прохожих в свои лавки. На улицах играли дети, степенно прогуливались бородатые старцы. Реувен, или Робин, как звали его домашние, тоже вышел прогуляться тем утром. Одетый в темный кафтан, он неспешно брел по улочкам квартала, то и дело приветственно кивая знакомым.

За полгода, минувшие с момента его прибытия в Йорк, Реувен стал здесь совсем своим. Усердно изучая иврит и постигая мудрость Торы под руководством дяди Исаака, он органично влился в жизнь общины. Теперь трудно было представить, что когда-то этот высокий кудрявый юноша носил имя Робин и слыл сыном христианских родителей.

Миновав ряды торговых прилавков и углубившись в жилые переулки, Реувен направлялся в дом ребе Элиэзера - старого раввина, друга покойного отца. Там его ждал дядя Исаак для очередного урока по Талмуду. Внезапно откуда-то издалека донесся нестройный гул множества голосов. Реувен насторожился. Шум приближался, нарастал с каждой секундой. Вскоре стали различимы отдельные крики: "Смерть иудеям!", "Христопродавцы!", "Жги нехристей!"

Сердце юноши сжалось от нехорошего предчувствия. Ноги сами понесли его назад, к центру квартала. Он влетел в проход меж двух домов - и застыл как вкопанный, потрясенный открывшимся зрелищем.

На главной улице бушевала огромная толпа. Сотни христиан - мужчин, женщин, подростков - с факелами и дубинами в руках рассыпались по кварталу, круша все на своем пути. Полыхали подожженные лавки, звенели разбитые стекла, в воздухе стоял едкий дым. Слышались отчаянные крики и плач, повсюду метались перепуганные люди в еврейских одеждах. Реувен кинулся в гущу событий, пытаясь пробиться к родному дому. То и дело приходилось шарахаться в сторону от очередного погромщика, уворачиваться от занесенной для удара дубины. Страх и ярость разрывали сердце юноши. Как могло случиться такое? Почему эти озверевшие люди набросились на мирных жителей квартала?

Вдруг рядом с Реувеном вспыхнуло зарево - загорелся чей-то дом. Из распахнутой двери с криками выбежала женщина, волоча за руку двоих малышей. Но далеко убежать она не успела. Рослый мужик в окровавленном фартуке мясника, с багровым от злобы лицом, настиг беглянку в два прыжка и со всего маху ударил ее поленом по голове. Женщина рухнула как подкошенная, выпустив детские ручонки. Дети с визгом бросились прочь, но мясник уже занес над ними дубину...

Не помня себя от ужаса и гнева, Реувен кинулся наперерез озверевшему громиле. Налетев на него сзади, он повис у мясника на шее, пытаясь повалить на землю. Но куда там - здоровяк только крякнул и, развернувшись, с силой отшвырнул юношу прочь.

- А ты еще кто такой? - прорычал он, разглядывая Реувена налитыми кровью глазами. - Никак заступник выискался? Так я и тебе сейчас башку разобью!

С этими словами мясник двинулся на Робина, занеся свое страшное полено. Юноша попятился, лихорадочно озираясь по сторонам. Взгляд его упал на узкий проход меж двух горящих домов - кажется, там можно было укрыться. Понимая, что против озверевшего громилы ему не выстоять, Реувен рванул в ту сторону. Позади раздался разочарованный рев мясника, но преследовать юркого иудейского юношу он не стал - видно, решил, что овчинка выделки не стоит.

Задыхаясь от бега и едкого дыма, Реувен петлял переулками, стремясь поскорее добраться до дома. Страшно было подумать, что творится сейчас с дядей Исааком и остальными родичами. Вдруг и до них уже добралась ненасытная погромная волна?

Выскочив на знакомую улицу, Реувен с облегчением увидел, что дядин дом пока цел. Однако радость его была недолгой. Не успел он преодолеть и половины расстояния до заветной двери, как та распахнулась - и на пороге показался дядя Исаак собственной персоной. Без шапочки, с разодранным воротом, он с трудом тащил на себе чье-то безжизненное тело. Приглядевшись, Реувен с ужасом узнал в нем тетю Лею. Голова ее была разбита, по лицу стекала кровь.

- Дядя! - закричал Реувен, кидаясь к Исааку. - Что стряслось? Как тетя?

Старик поднял на племянника полные слез глаза.

- Убита... Ворвались к нам, начали все крушить... Я пытался ее защитить, да куда там... Еле сам спасся...

Исаак, шатаясь, опустился на землю, все еще прижимая к груди тело жены. Из глаз его беззвучно текли слезы, губы шептали слова молитвы. Потрясенный, Реувен на миг застыл, не в силах вымолвить ни слова. Нежная, ласковая тетя Лея, совсем недавно встречавшая его улыбкой, теперь лежала бездыханной...

Страшная мысль пронзила Реувена, словно раскаленный клинок. Ревекка и Натан!

- Дядя, где Ревекка? И Натан? Они целы? - выдохнул он, хватая Исаака за плечи.

Тот поднял на него затуманенный взор и покачал головой:

- Не знаю... Они были в доме, когда началось... Кинулся их искать, но в суматохе потерял... Видит Бог, я хотел их спасти...

Договорить ему не дали. Из полыхающего дома донесся истошный женский крик, в котором Реувен с ужасом узнал голос Ревекки. А затем раздался еще более страшный звук - жалобный детский плач, тут же оборвавшийся на высокой ноте.

Не помня себя, Реувен ринулся в горящий дом. Едкий дым мгновенно выел глаза, опалил горло. Натыкаясь на стены, юноша заметался по комнатам, выкрикивая имена кузины и кузена.

- Ревекка! Натан! Где вы?!

Но лишь гудящее пламя и треск рушащихся перекрытий были ему ответом. Обезумев от ужаса и отчаяния, Реувен метался по дому, словно загнанный зверь. Наконец, обессилев и надышавшись гари, он без чувств рухнул на пол.

Очнулся юноша от того, что кто-то тряс его за плечо и хлестал по щекам. С трудом разлепив опухшие веки, Реувен увидел склонившееся над ним закопченное лицо дяди Исаака. Старик, кряхтя, пытался поднять племянника на ноги.

- Вставай... Вставай, Реувен, надо уходить... Дом сейчас рухнет...

Реувен, пошатываясь, встал, опираясь на руку дяди. В голове гудело, перед глазами все плыло.

- Ревекка... Натан... - просипел он, хватаясь за горло. - Я не нашел...

Исаак лишь покачал головой, и этого молчаливого жеста было довольно. Горе, словно черная туча, заволокло его лицо.

- Пойдем... - тихо сказал старик. - Ты теперь моя единственная родня. Должны выбраться отсюда...

Спотыкаясь, дядя и племянник побрели прочь от догорающего дома. Вокруг все так же бесновалась толпа, мелькали перекошенные лица, разносились крики боли и ярости. Но теперь все это доносилось до Реувена словно сквозь вату. Боль потери была так остра, что приглушала собой все остальное.

Вдруг откуда-то сбоку на юношу налетел рослый дуболом в монашеской рясе. Сбив Реувена с ног, он занес над ним здоровенный крест на толстой цепи, явно намереваясь проломить жертве голову.

- Смерть иудам! Смерть христопродавцам! - надрывался монах, с безумными глазами обрушивая на несчастного крест.

Зажмурившись, Реувен приготовился к неминуемой гибели. Но удара все не было. Открыв глаза, юноша увидел, что дядя Исаак, навалившись всем телом на монаха сзади, пытается вырвать у того из рук крест.

- Беги, Реувен! - хрипел старик, из последних сил удерживая разъяренного монаха. - Беги, спасайся! Я задержу его!

Реувен, шатаясь, поднялся на ноги. Сердце его разрывалось - как можно бросить дядю на верную смерть? Но Исаак, заметив колебания юноши, закричал:

- Уходи, глупец! Хоть ты живи! Помни о нас! Отомсти за семью! Беги!!

И Реувен побежал. Петляя меж горящих домов, увертываясь от ударов и тычков, он мчался прочь из объятого безумием города, спасая свою молодую жизнь. Слезы застилали глаза, дым першил в горле, но юноша не останавливался. Он бежал до тех пор, пока не рухнул от усталости на опушке леса в миле от горящего Йорка. Здесь, уткнувшись лицом в жесткую траву, Реувен дал волю слезам. Картины пережитого вставали перед мысленным взором, раздирая истерзанную душу.

Тетя Лея, тихо лежащая в луже собственной крови... Крики Ревекки и Натана, заглушаемые ревом пламени... Перекошенное лицо безумного монаха... И дядя Исаак, жертвующий собой ради спасения племянника...

- Я отомщу, - хрипло пробормотал Реувен, до крови прокусывая губы. - Клянусь всеми праотцами, я найду тех, кто это сотворил. И заставлю их ответить за каждую отнятую жизнь!

Он поднялся на ноги, полной грудью вдыхая пахнущий гарью и смертью ветер со стороны Йорка. Ветер перемен, ветер возмездия. Внезапно до слуха Реувена донеслись голоса. Кто-то приближался к его укрытию, весело переговариваясь. Судя по всему - христиане, возможно, те самые погромщики...

Не долго думая, юноша накинул на голову капюшон своего плаща. Если его сейчас опознают как еврея - конец.

Меж деревьев замелькали фигуры людей. Трое дюжих молодцов в крестьянских зипунах, громко хохоча и передавая друг другу объемистую флягу, вывалились на прогалину.

- Глянь-ка, Джон, никак чужак тут прячется! - гаркнул один из них, приметив застывшего под деревом Реувена. - Эй ты, в капюшоне! Ты кто таков будешь?

Реувен постарался принять самый беззаботный вид. Небрежно откинув капюшон, он шагнул навстречу мужикам.

- Робин я, из Локсли, лесничего покойного Альфреда сын.

Крестьяне недоверчиво оглядели юношу с головы до ног. Один из них, рыжий детина с бегающими глазками, хмыкнул:

- Из Локсли, говоришь? А чего ж в лесу-то ошиваешься, в такое время? Никак от веселья йоркского сбег?

Другой мужик, почесав в затылке, добавил:

- И то верно, Джон. С чего бы доброму христианину прятаться, когда иудеев режут? Ты, часом, не из их компании будешь, а?

Реувен похолодел, но виду не подал. Напустив на себя оскорбленный вид, он развел руками:

- Да вы что, мужики? Какой из меня иудей? Крещеный я, в церковь хожу исправно. Просто в город по делам зашел, а тут заварушка эта... Испужался малость, вот и сиганул в лес от греха. Делов-то.

Крестьяне переглянулись, потом дружно заржали.

- Вишь ты, какой пужливый выискался! - сквозь смех выдавил рыжий. - Спужался он... Ну, раз так - твое счастье.

- А капюшон-то зачем напялил? - подозрительно прищурился третий крестьянин, дотоле молчавший. - Прям как иудей какой лицо прячешь. Верно я говорю, а?

Реувен лихорадочно соображал, что бы такое соврать. И вдруг его осенило.

- Так я ж это... Робин Капюшон прозываюсь. Потому как с детства повадился капюшон таскать, от ветра там, от дождя... Вот и кличут меня так в наших местах – Робин Худ. Смекаете?

И юноша фамильярно подмигнул растерявшимся мужикам. Те снова переглянулись - и опять грохнули дружным хохотом.

- Ну, дела! И впрямь, Робин Как-его-там, Капюшон! Умора! - держась за живот, выдавил рыжий. - Ладно, парень, будь здоров, веселись. Пойдем, братцы, а то всех иуд без нас передушат!

И весело гогоча, троица погромщиков скрылась меж деревьев, так же внезапно, как и появилась. Реувен перевел дух и бессильно привалился к стволу дуба. Пронесло.

Однако надолго задерживаться в этом месте не стоило. Натянув капюшон поглубже, он заспешил прочь, углубляясь в чащу. Теперь этот капюшон будет его вечным спутником - и символом того, что разыскиваемому погромщиками Реувену-еврею надлежит исчезнуть. А вместо него пусть живет прячущий лицо Робин Капюшон.

Остаток дня и всю ночь Реувен пробирался сквозь лесные дебри, удаляясь от страшного города. В голове роились мрачные мысли. Как теперь быть? Вернуться в Локсли, зажить прежней жизнью? Немыслимо. Слишком много горя и ненависти накопилось в душе. Родные - тетя Лея, Ревекка, Натан, дядя Исаак - взывали к отмщению из небытия.

На рассвете, обессилев, Реувен в изнеможении опустился на поваленное дерево посреди небольшой прогалины. Достав из-за пазухи уцелевший в погроме свиток с молитвами, он принялся читать священные строки. Слезы то и дело застилали глаза, но юноша упрямо продолжал. Губы его беззвучно шевелились, словно повторяя страшную клятву.

"Я отомщу. Всем, кто повинен в смерти моей семьи. Норманнским баронам и их прихвостням, подстрекавшим толпу. Церковникам, благословлявшим погром. Всем, кто ненавидит и притесняет мой народ. Клянусь, они заплатят за каждую пролитую каплю еврейской крови."

С этими словами он поднял взгляд к небесам, озаренным розовым светом рассвета. Робин Локсли, ставший Реувеном бен Йосефом, а теперь превратившийся в Робина Капюшона, принял решение. Обычная жизнь осталась позади. Теперь его домом станет этот лес, а семьей - такие же, как он, изгои и гонимые. Вместе они будут вершить свою месть - благородным разбоем, защищая слабых и карая притеснителей.

Поднявшись на ноги, Реувен, теперь уже Робин Худ, в последний раз окинул взглядом лесную прогалину - место своего второго рождения. Затем надвинул на лоб капюшон и решительным шагом двинулся в чащу - навстречу новой судьбе.

Лишь одна мысль омрачала его решимость - мать. Мария Локсли, так и не дождавшаяся весточки от пропавшего сына. Что будет с ней? Как сказать ей, что Робина, которого она растила, больше нет?

"Прости, мама, - беззвучно прошептал Робин, прикрыв глаза. - Не суждено мне вернуться. Теперь я принадлежу лесу - и делу отмщения. Я должен исполнить свой долг перед памятью убитых близких. А там, кто знает... Может, когда-нибудь еще и свидимся. А пока - прощай".

И он зашагал дальше, туда, где в утренней дымке уже виднелись очертания древнего Шервудского леса - его нового дома и укрытия. Дома, где ему предстоит стать легендой - Робином Худом, благородным разбойником в вечном капюшоне.

Глава 7: Засада

Декабрь 1193 года выдался на редкость морозным и снежным. Казалось, сама природа противилась возвращению Ричарда Львиное Сердце в родную Англию, воздвигая на его пути сугробы и непроходимые ледяные преграды. Однако не только стихия препятствовала королю. В заснеженных горах Австрии его уже поджидали совсем иные, рукотворные ловушки. И главным их творцом был не кто иной, как храмовник Бриан де Буагильбер.

Прознав от верных лазутчиков, что Ричард с горсткой приближенных тайно пробирается через австрийские земли, Бриан понял: вот он, долгожданный шанс! Здесь, в узких ущельях и извилистых горных тропах, легко будет подстеречь и пленить ненавистного монарха. А после, обнаружив у него пресловутый манускрипт, пустить в ход давно задуманную интригу.

Но в одиночку, даже имея за плечами бесценный опыт Палестинских кампаний, Бриану было не совладать с Ричардом Плантагенетом, гордо прозванным за отвагу и силу Львиным Сердцем. Требовались верные помощники, разделяющие его устремления. И первым из них, конечно же, должен был стать Леопольд V, герцог Австрии и Штирии. Этот знатный и могущественный властитель давно точил зуб на английского короля. Говорили, что оскорбленное самолюбие герцога не знало границ с тех самых пор, как при взятии Акры Ричард приказал сорвать с городской стены штандарт Леопольда. Такой обиды и прилюдного унижения тщеславный австриец стерпеть не мог. И теперь Бриан, зная об этой застарелой вражде, решил сыграть на ней, как на струнах лютни. Прибыв ко двору Леопольда в Вене, тамплиер сумел добиться тайной аудиенции с герцогом. И там, в роскошных покоях, устланных медвежьими шкурами, он поведал о своем дерзком замысле.

- Ваша Светлость! - говорил Бриан, бросаясь на колено перед герцогом. - Час мщения близок! Тот, кто оскорблял вас на глазах у всей Европы, сам идет к нам в руки. Ричард Английский тайно бредет через ваши земли, влекомый жаждой поскорее добраться до своего престола. Но! Что, если дорога приведет его прямиком в ловушку? Вы могли бы не только отомстить обидчику, но и снискать немалую славу, вознеся над надменным островитянином победоносный меч! И в этом славном деле орден Храма готов оказать вам всемерную поддержку.

Леопольд слушал тамплиера, задумчиво поглаживая русую с проседью бороду. В глазах его вспыхивали недобрые огоньки.

- Вот как? Что же, сэр Бриан, не скрою, ваши слова звучат весьма соблазнительно. Так, говорите, проклятый Плантагенет сунул голову в пасть моих владений? Что ж, грех упускать столь жирную дичь. Но скажите, - герцог прищурился, - какой интерес во всем этом для ордена Храма? Отчего такая забота о моих оскорбленных чувствах?

Бриан усмехнулся про себя. Недаром австрийца прозвали Добродушным! Хитер, ох и хитер бородач. Что ж, придется раскрыть часть карт.

- Ваша Светлость, - проникновенно начал тамплиер, - не буду скрывать: у нас с вами общие цели. Орден Храма так же страстно жаждет унижения и краха Плантагенетов, как и вы. Эта династия слишком тесно связана с римским престолом, вечно сует нос в дела Церкви и по праву сильного захватывает то, что ей не принадлежит. И орден в моем лице готов приложить все силы, дабы спесь английского льва была надломлена. А что может быть унизительнее для короля, чем плен? Особенно, если пред очами всего христианского мира пленителем его выступит могущественный австрийский герцог!

Леопольд крякнул, извлек из ножен украшенный самоцветами кинжал и принялся задумчиво вертеть его в пальцах.

- Что же, сэр Бриан, ваши доводы звучат весомо. Что вы предлагаете? Как мы заманим Ричарда в силки?

Заговорщики склонили головы друг к другу и принялись горячо обсуждать план действий. Предстояло многое: разузнать точный маршрут продвижения короля, навербовать отряд верных наемников, подкупить местных жителей, дабы глаза и уши заговора проникли повсюду. А главное - выбрать идеальное место для засады.

В конце концов, сойдясь во мнениях, новоявленные союзники ударили по рукам. Бриан, получив от герцога богатый кошель на предстоящие траты, отправился готовить западню. Тот час же по всем дорогам и весям Австрии поскакали гонцы - надежные оруженосцы и слуги храмовника. А в глухих тавернах и на постоялых дворах, звеня монетами, уже вербовали наемников - отборных головорезов, готовых за звонкую монету на любое лихое дело.

Спустя несколько дней все было готово. Узкое скалистое ущелье неподалеку от Вены, окруженное по обе стороны отвесными утесами, поросшими мрачными елями, сделалось западней для ничего не подозревающего Ричарда. Местные проводники, щедро задобренные тамплиером, должны были исподволь подвести королевский отряд прямо сюда, в каменный мешок, откуда выйти можно лишь победителем - или поверженным пленником.

И вот наступил решающий день. Ранним морозным утром все участники грядущей засады заняли свои места. Наемники Бриана и воинство самого герцога Леопольда, закованное в латы и иней, затаились по кручам ущелья, сжимая в руках арбалеты и тяжелые мечи. Бриан и Леопольд, облаченные в боевые доспехи, спрятались со своими оруженосцами за крутым поворотом, в узкой расселине. Лица обоих горели предвкушением грядущей схватки.

- Ваша Светлость, - вполголоса проговорил Бриан, поглаживая холодную сталь меча. - Проводники доложили: король на подходе. Его отряд невелик - не более двадцати рыцарей. Прикажете начинать?

Глаза Леопольда полыхнули жаждой крови. Он молча кивнул и натянул на голову тяжелый рогатый шлем. Бриан, усмехнувшись, последовал его примеру.

Скрипнул снег под десятками подкованных сапог. Закованная в железо рать - и герцогская, и тамплиерская - начала стягиваться к месту предстоящей схватки. Все затаили дыхание, чутко внимая тишине.

И вот из-за поворота послышался цокот копыт и фырканье лошадей. На тропу, ведущую в самое сердце ущелья, выехали двое верховых. То были проводники - коварные иуды, предавшие своего короля за иноземное серебро. За ними неспешно двигались закутанные в меха фигуры - англичане, сопровождавшие своего государя. Миновав расселину, где затаились Бриан и Леопольд, всадники поравнялись с тем местом, где тропа, извиваясь, уходила промеж отвесных скал. И в этот миг герцог вскинул руку.

Громовой лязг оружия и дружный боевой клич потрясли горы. С обеих сторон ущелья, словно разъяренные осы из потревоженного гнезда, хлынула на застигнутый врасплох отряд Ричарда лавина закованных в сталь воинов. Засверкали мечи, засвистели арбалетные болты.

Англичане, впрочем, тоже не растерялись. Рыча проклятия, они мгновенно ощетинились клинками и яростно вступили в бой. Сам Ричард, размахивая тяжелым мечом, словно тростинкой, рубился в первых рядах, и голос его, подобный львиному рыку, перекрывал лязг и грохот битвы.

Но силы были слишком неравны. Бой длился не более четверти часа. Нападавших было втрое больше, и внезапность сделала свое дело. Вскоре пятеро приближенных короля уже корчились на окровавленном снегу, сраженные сталью. Оставшиеся в живых, сгрудившись вокруг своего господина, отчаянно отбивались, прижатые к скалам. Но кольцо врагов неумолимо сжималось.

В этот миг Бриан де Буагильбер решил, что пора действовать. Пришпорив коня, он вылетел из своего укрытия и, с ходу врубившись в гущу рубки, пробился к Ричарду.

- Сдавайся, королевская тварь! - прорычал тамплиер сквозь дыхательные отверстия шлема. - Ты взят в кольцо! Побереги свою никчемную жизнь!

Ричард только расхохотался, на миг перекрыв шум битвы.

- Это ты побереги свою, собачий выкормыш! - гаркнул он, взмахивая мечом. - Здесь львы, а не крысы вроде тебя!

И король, ринувшись на обидчика, обрушил на его шлем страшный удар. Бриан пошатнулся, но устоял в седле. Взревев от ярости, он скрестил свой меч с королевским. Схватка длилась не более минуты. Ричард был могуч и искусен, но Бриан превосходил его хитростью и ловкостью. Умело пропустив очередной удар, храмовник поднырнул под руку противника и, извернувшись, полоснул того мечом поперек груди. Тяжелый клинок со скрежетом распорол королевскую кольчугу и рассек плоть. Ричард, шатнувшись, выронил меч и тяжело осел на снег.

- Взять его! - заорал торжествующий Бриан, и гвардейцы Леопольда тут же повисли на поверженном монархе, выкручивая ему руки.

Оставшиеся соратники Ричарда при виде пленения своего короля побросали оружие и сдались на милость победителей. Лишь один все еще яростно отбивался, прикрывая собой распростертое тело господина - молодой русоволосый рыцарь с гербом в виде красного креста на белом поле.

- Лорд Уилфред Айвенго собственной персоной! - расхохотался Буагильбер, узнав в этом львенке оруженосца Ричарда. - Вот уж не думал, что свидимся вновь!

- Прочь, проклятый иуда! - огрызнулся Уилфред, размахивая мечом. - Подлый трус, напавший исподтишка! Посмотрим, как ты запоешь в честном бою!

Бриан расхохотался еще громче и, повернувшись к подоспевшему Леопольду, небрежно бросил:

- Забирайте этого юного петушка. Но смотрите, не повредите сверх меры. Пригодится еще.

Герцог в недоумении воззрился на тамплиера сквозь прорези шлема.

- Зачем нам этот молокосос? – прогудел он. – Почему бы не предать его смерти вместе с прочими прихвостнями английского пса!

- Нет! - резко возразил Бриан. - Отпустите его. Пусть возвращается в логово своего льва и разносит весть о случившемся. И пусть все думают, что именно он, любимый оруженосец, предал своего короля!

Леопольд хмыкнул, но спорить не стал. Повинуясь его знаку, гвардейцы скрутили Уилфреда и, разоружив, поволокли прочь. Юный рыцарь брыкался и выкрикивал ругательства, но силы были неравны. Вскоре на залитом кровью снегу остались лишь два человека - Бриан де Буагильбер и Леопольд Австрийский. Да еще распростертый между ними бесчувственный Ричард Львиное Сердце со связанными за спиной руками.

- Что ж, сэр Бриан, - произнес герцог, стягивая с головы шлем. - Ловко сработано. Теперь этот спесивец у нас в руках. Как я понимаю, вести его надобно в мой замок?

- Верно, Ваша Светлость, - кивнул тамплиер, тоже освобождаясь от шлема. - Но сперва не премините обыскать его как следует. Особенно личные вещи и свитки. Мне сдается, там может отыскаться нечто любопытное.

- Это вы о чем? - прищурился Леопольд. - Что еще за свитки?

Бриан лишь загадочно усмехнулся.

- Увидите, Ваша Светлость. Всему свой черед. А пока - в путь. Англия будет потрясена, узнав о постигшем ее короля унижении!

С этими словами тамплиер кивнул своим людям. Те споро подхватили бесчувственного Ричарда, взгромоздили поперек седла одной из лошадей и, окружив тесным конвоем, двинулись прочь из ущелья. Следом, гремя доспехами, потянулась гвардия Леопольда.

Вскоре в окровавленной расселине остались лишь мертвые тела да взрытый копытами снег. Да еще удалявшийся вдаль скрип шагов да лязг оружия. Бриан де Буагильбер, пришпорив коня, нагнал голову колонны и пристроился рядом с герцогом. В голове его теснились лихорадочные мысли.

"Ричард в наших руках - это лишь полдела, - размышлял тамплиер, машинально поглаживая перекрестие меча. - Теперь самое главное - убедиться, что манускрипт у него с собой. Если пергамент и впрямь отыщется меж королевских бумаг - почитай, игра сделана. Его Святейшество падет, а на место никчемных государей и продажных епископов встанет истинная опора христианства - орден Храма!"

От этих сладких грез Бриана бросило в жар. Он живо представил, как предъявляет зловещий манускрипт императору Генриху. Как тот в ярости и смятении созывает Церковный Собор, дабы низвергнуть с престола Св. Петра недостойного папу. И как в момент сей высочайшей смуты на авансцену триумфально выходят тамплиеры, дабы принять в свои руки бразды духовной и светской власти над всей католической Европой...

Упоенный видениями грядущего величия, Бриан и сам не заметил, как процессия достигла ворот герцогского замка. Спешившись и бросив поводья оруженосцу, он твердым шагом двинулся вслед за Леопольдом и его гвардейцами, тащившими под руки все еще бесчувственного Ричарда.

Торжество полыхало в груди Буагильбера, прорываясь наружу лихорадочным блеском глаз и резкостью движений. Добыча, столь долго и упорно выслеживаемая, наконец-то в руках! Теперь только одно роковое звено отделяло тамплиера от заветной цели. О, как ему не терпелось собственными глазами узреть распроклятый манускрипт! Сжать в руках «древний» пергамент, убедиться, что долгие месяцы подготовки и опасной игры не прошли втуне.

"Потерпи, Бриан, совсем немного осталось, - твердил он сам себе, шагая мрачными коридорами замка вслед за процессией. - Час твоего торжества вот-вот пробьет. И тогда весь мир содрогнется, а ты, самый верный слуга Господа, вознесешься превыше царей земных! Потерпи..."

С этими мыслями он вступил в огромный пиршественный зал, плечом к плечу с суровым Леопольдом. Позади гремели шаги гвардейцев, волочивших бесчувственное тело.

А в обрамленном резными рамами окне уже брезжил рассвет. Рассвет нового дня и новой эры. Эры ордена Храма, что вот-вот распахнет для Бриана де Буагильбера свои объятия.

Глава 8: Пропажа

Мрачные стены замка Дюрнштайн высились над скованным льдом Дунаем, словно исполинские стражи, охраняющие сокровища австрийского герцога. В одной из башен, за толстой дубовой дверью, в узкой сводчатой комнате без окон томился знатный пленник - Ричард Львиное Сердце, король Англии. Около ложа бесчувственного монарха суетились слуги Леопольда Австрийского. Двое дюжих стражников в кожаных куртках споро обшаривали немногочисленную поклажу Ричарда, сваленную тут же на полу - дорожные сундуки, вьюки, оружие. Чуть поодаль, скрестив на груди руки, стоял мрачный Бриан де Буагильбер. Глаза тамплиера горели лихорадочным блеском, губы кривились в нетерпеливой усмешке.

"Ищите же, ищите, болваны! - мысленно понукал он слуг. - Где-то среди этого барахла затаился ключ к моей великой цели - манускрипт, что погубит и Ричарда, и римского папу! Найдите его, и конец игры будет близок!"

Но время шло, а заветный пергамент все не показывался из недр королевских пожитков. Стражники, сопя и чертыхаясь, один за другим вытряхивали на пол содержимое сундуков и баулов. Летели наземь богатые одежды, звенели кольчуги, сыпались к ногам Буагильбера золотые и серебряные кубки, диковинные безделушки, привезенные Ричардом из Святой земли - но вожделенного манускрипта меж ними не было. Наконец, перевернув последний тюк, слуги обернулись к Бриану и развели руками.

- Нету, сэр рыцарь. Обыскали все, до последней тряпицы. Ни следа!

Лицо тамплиера исказила судорога бешенства. Резким шагом он приблизился к разложенному на полу скарбу и сам принялся лихорадочно рыться в нем, разбрасывая вещи по сторонам. Но и его постигла неудача. Распроклятого пергамента словно никогда и не существовало! В сердцах пнув тяжелым сапогом опустевшую кожаную суму, Бриан в отчаянии заломил руки. Дьявольщина! Как же так? Ведь подкупленный им слуга клялся, что подсунул манускрипт промеж личных документов короля, в самый надежный дорожный ларец! Куда же тот запропастился?

Внезапная мысль пронзила Буагильбера, заставив похолодеть. А что, если пергамент попросту похитили? Быть может, в дороге кто-то из доверенных лиц короля обнаружил зловещую рукопись и спрятал, чтобы использовать в своих целях? Или, чего доброго, это сделал сам Ричард, разрушив тем весь замысел храмовников?

От этих мыслей Бриану сделалось дурно. Шатаясь, он опустился в резное кресло подле королевского ложа, обхватив голову руками. Неужели все, конец? Многомесячные усилия, интриги, золото, риск - все насмарку из-за чьего-то предательства или нелепой случайности? Внезапно Буагильбера осенило. Вскинув голову, он гаркнул слугам:

- Эй, приведите-ка мне того проныру, что король зовет своим постельничим! Живо притащите пса сюда, да поживее!

Стражники, ошарашенные яростным напором рыцаря, бросились вон. Спустя несколько минут они уже втолкнули в комнату тщедушного человечка средних лет, в залатанном камзоле и с обильной проседью в спутанных волосах. То был Освальд - тот самый королевский слуга, что пособничал Буагильберу в подлоге. Освальд трясся всем телом, бегая перепуганными глазами с разъяренного тамплиера на распростертое тело своего господина. Ясно было, что душа его уже чует беду.

- Ваша милость... - заикаясь, пролепетал он, кланяясь Бриану до земли. - Не погубите, смилуйтесь! Я сделал все, как вы велели...

- Молчать, пес! - взревел Буагильбер, мгновенно вскакивая с кресла и хватая слугу за грудки. - Где манускрипт?

- М-манускрипт? - еще больше затрясся Освальд, выпучивая глаза. - Так я ж его подсунул королю в ларец, как вы и сказывали! Сам своими руками положил промеж печатей да свитков всяких! Истинный крест, не брешу я!

- И как же тогда вышло, что документа нет ни среди вещей короля, ни в ларце со свитками? - прорычал Бриан, встряхивая слугу, как терьер - крысу. - Ты, никак, сам его умыкнул, продажная тварь? Признавайся, не то придушу на месте!

- Н-не брал я, сэр, не брал! - взвыл Освальд не своим голосом, суча ногами в воздухе. - Зачем мне красть-то, коли вы мне и так золота отсыпали? Видит Бог, положил я манускрипт, куда сказано! А вот потом… Было дело, в дороге-то... Король как-то под вечер затеял в своем ларце бумаги перебирать. Ну, я рядом крутился, услужить норовил. Вижу - наткнулся он на тот пергамент, что я подложил. Вроде как удивился, бровями повел. Поворочал свиток в руках эдак и сяк, а после кликнул лорда Уилфреда, оруженосца своего. И отдал ему манускрипт, велел схоронить до поры в надежном месте.

У Бриана вытянулось лицо. Сердце екнуло, предчувствуя недоброе.

- Айвенго? Король отдал пергамент сэру Уилфреду?

- Истинно так, милорд! - часто закивал Освальд, утирая со лба испарину. - Собственными ушами слышал, как он молвил ему: "Схорони, мол, эту писульку до поры, да гляди - никому не отдавай, окромя Хьюберта, ежели я сгину. Чует мое сердце - дело сие неспроста". Вот лорд Уилфред манускрипт-то и забрал, в суму свою спрятал. С тех пор я его боле не видывал.

Бриан застонал сквозь зубы, яростно молотя кулаком по ручке кресла. Айвенго, будь он неладен! Тот самый молодой нахал, что схлестнулся с ним на турнире в Акре и по недоразумению одержал верх! Ну конечно, кому же еще Плантагенет мог доверить столь щекотливую вещь? Не иначе как в доблести и преданности львенка-оруженосца король не сомневался ни на миг. А сам же Бриан, глупец, отпустил юнца с миром после схватки в ущелье!

Мысль о том, что заветный манускрипт ускользнул меж пальцев по собственной промашке, была невыносима. Застонав, Буагильбер в сердцах саданул тяжелым кулаком по дубовой спинке кресла - да так, что костяшки хрустнули. Но боль в разбитой руке лишь подстегнула бешенство тамплиера.

Задыхаясь от ярости пополам с отчаянием, Буагильбер вскочил и заметался по тесной комнате, словно тигр в клетке. Сгорбленный Освальд и двое слуг испуганно шарахнулись в стороны, боясь попасться разъяренному храмовнику под горячую руку. Но Бриан, кажется, вовсе забыл об их присутствии. Он то хватался за голову, то принимался остервенело расхаживать вдоль стен, бормоча себе под нос ругательства вперемешку с молитвами.

Как мог он не предвидеть такого поворота? Не устеречь все пути и подходы? Как мог допустить, чтобы прыткий оруженосец, этот глупый мальчишка, спутал все карты и похитил ключ к грядущему триумфу ордена и самого Буагильбера?

"Ты слишком понадеялся на свое хитроумие, Бриан! - корил он себя, скрежеща зубами. - Решил, что стоит лишь Ричарду угодить в ловушку - и дело в шляпе. А про верных прихвостней его не подумал!"

И что теперь? Доложить обо всем Великому магистру, признать провал затеи, на которую потрачено столько сил и золота? Нет уж, этого тщеславие Буагильбера не вынесет! Он лучше сгинет, но ошибку свою исправит!

А значит - в путь. В Англию, по следам ускользнувшей добычи. В погоню за вероломным Айвенго, что лишил орден главного козыря в игре. Бриан скрипнул зубами, представив, как вонзает меч в грудь ненавистного юнца. О, он найдет способ вырвать манускрипт из цепких лапок оруженосца - чего бы это ни стоило! Лишь бы успеть перехватить, покуда пергамент не попал к епископу Хьюберту, другу и наперснику Ричарда. Если уж прелат завладеет уликой - тогда и впрямь конец...

Резко крутанувшись на каблуках, тамплиер в упор уставился на враз съежившихся слуг. Сейчас, в приступе холодной ярости, он, верно, и сам смахивал на тигра - грозного хищника, учуявшего след.

- Эй ты, - процедил Бриан сквозь зубы, пронзая взглядом перепуганного прислужника. - Беги к герцогу Леопольду, живо. Передай - я немедля выступаю в путь, по делу ордена. Пусть пленника стережет пуще ока, авось сгодится на торг. А ты, - храмовник мотнул головой в сторону другого из стражей, - марш в конюшню, вели седлать мне коня. Да чтоб стоял наготове к выезду, пока я соберу кое-какие пожитки. Одна нога здесь, другая там!

Слуги, спотыкаясь, кинулись выполнять приказания. Буагильбер же, оставшись в одиночестве, еще раз окинул мрачным взглядом разгромленные королевские пожитки. Взор его на миг задержался на бледном лице распростертого Ричарда.

- Что, лев английский, не ждал такого финта? - прохрипел Бриан сардонически, склоняясь к самому уху пленника. - Думал, сплавил манускрипт вернейшему из верных - и дело с концом? Не тут-то было, ваше величество. Я еще побьюсь за свою добычу. И будь я проклят, если не верну ее. Даже если придется пустить на дно всю твою проклятую Англию!

С этими словами Бриан распрямился и решительным шагом направился к двери. Бряцая шпорами, он вышел в сумрачный коридор, где уже ждал посланный слуга.

- Ваш конь будет подан с минуты на минуту, сэр рыцарь, - почтительно склонился стражник. - Смею спросить, далеко ли вы направляетесь?

Буагильбер скривил губы в жутковатом подобии усмешки. Глаза его лихорадочно блестели.

- В Англию, малый. В края туманов, дождей и подлых саксов. Как бишь ее зовут там, родину этого рыжего молокососа Айвенго? Ах да, Ротервуд! Что ж, скоро тамошние дубравы огласятся звоном мечей и стонами умирающих.

И тамплиер, зловеще расхохотавшись, двинулся прочь, оставив опешившего слугу недоуменно чесать в затылке. Час спустя, когда бледное зимнее солнце лишь начало подниматься над зубцами замка Дюрнштайн, Бриан де Буагильбер уже гнал коня по занесенному снегом тракту. Ветер трепал черный плащ тамплиера, взметал гриву скакуна, бросал в лицо колючие ледяные иглы. Но Бриан, не замечая стужи, упрямо подгонял жеребца, пришпоривая босые пятки. Перед мысленным взором рыцаря стояли зеленые поля туманного Альбиона, мрачные стены родовых замков, по которым плющом вился коварный имперский интерес ордена Храма. Интерес, за который Буагильбер готов был драться до последнего вздоха.

"Посмотрим, как ты запоешь, лорд Уилфред, когда я предъявлю тебе счет за старые обиды! - думал тамплиер, яростно стискивая древко копья. - Ты у меня живо выложишь манускрипт на блюдечке. Или распрощаешься со своей никчемной жизнью!"

Злая усмешка исказила точеные черты Буагильбера. О да, на сей раз он не упустит подлого саксонского пса. Ни Ротервуд, ни сам ад не станет юнцу надежным укрытием! А с ним, глядишь, придет черед и прочей своры Плантагенета - сэра Томаса, епископа Хьюберта, леди Эдит... Всех, кто встанет на пути ордена, ждет бесславный конец!

"Дрожи, Англия, - беззвучно шептал Бриан дe Буагильбер, вонзая шпоры в бока скакуна. - Я уже близко. И ярость моя не знает предела. Пощады не жди!"

Конь, почуяв нетерпение всадника, послушно набрал ход. Топот копыт гулким эхом разносился в морозном воздухе. Над дорогой вился легкий снежный буран. Впереди, за хребтами Альп, за штормовыми валами Ла-Манша, ждала цель. Ждала развязка жестокой игры, в которую Бриан де Буагильбер ввязался по собственной дерзости. И он твердо знал: пути назад нет. Орден Храма не прощает ошибок. Отныне - только вперед, на острие атаки, навстречу победе. Или бесславию. Но Буагильбер давно отринул сомнения. Сейчас в сердце его пылал лишь огонь погони и жажда мести.

Так думал храмовник, все глубже погружаясь в свои мрачные думы. Позади оставались белоснежные пики Альп и величавый Дунай. Впереди лежало неизвестное - полное опасностей, крови и интриг. А пока мерный стук копыт отсчитывал путь - долгий путь в логово врага. Путь отважного и безжалостного воина Христова. Отступать некуда. И незачем.

Глава 9: Робин Худ

Лето 1190 года выдалось на редкость жарким и засушливым. Солнце нещадно палило с безоблачного неба, иссушая поля и выжигая леса. Но в чащобе Шервуда, под сенью могучих дубов и вязов, царила благословенная прохлада. Именно здесь нашла приют шайка изгоев и отверженных, сплотившихся вокруг молодого предводителя - Робина Худа. Вот уже несколько месяцев, как этот зеленый лес стал им домом - и базой для дерзких вылазок против власть имущих.

Робин - а прежде Реувен бен Йосеф, подкидыш-еврей, воспитанный в христианской семье - привел своих людей в Шервуд вскоре после страшного йоркского погрома. Мятежный дух и жажда мести влекли юношу прочь от старой жизни - туда, где можно было начать все заново, под новым именем и с новой целью. И такие же, как он - обездоленные, гонимые, потерявшие все - потянулись к Робину, словно мотыльки на пламя костра. Крестьяне, бежавшие от непосильных поборов и произвола шерифов. Ремесленники, лишившиеся заработка из-за алчности гильдий. Беглые солдаты, дезертировавшие из королевской армии. Все они нашли в Робине Худе вожака и захотели идти за ним - грабить богатых, помогать бедным, вершить свое собственное правосудие.

Поначалу новоиспеченная ватага разбойников промышляла в окрестностях Шервуда, не слишком выбирая цели для набегов. Под горячую руку лесных братьев мог угодить и зажиточный фермер, и странствующий монах, и мелкий торговец. Робин скрепя сердце смотрел на бесчинства своих людей, но не мешал - слишком свежа еще была обида, слишком велика жажда хоть на ком-то выместить накопившуюся злость.

Но постепенно, день за днем и неделя за неделей, Робин все чаще стал задумываться - а тем ли путем он идет? Не уподобляется ли сам тем, кого ненавидит и с кем борется - алчным богачам, бессердечным священникам, жестоким наместникам? Ведь если без разбора грабить любого встречного - так можно и невинного обидеть, последнее отнять у такого же бедолаги, как ты сам... Эти мысли не давали юноше покоя. И в один из дней, собрав у походного костра всю свою пеструю ватагу, Робин произнес речь, навсегда изменившую судьбу шервудского братства.

- Други мои, лесные братья! - начал он, обводя соратников пылающим взором. - Знаю, многие из вас пришли сюда в поисках легкой наживы. Или мести тем, кто вас обидел. Это по-человечески понятно. Но подумайте - не стали ли мы слишком походить на своих врагов? Не слишком ли часто грабим без разбора, у последней рубахи порой оставляем? Вот скажи, Мач, - обратился он к рослому детине с головой, обмотанной грязной тряпицей, - тот парень-пастух, что ты вчера до исподнего ободрал - он-то чем провинился? Шкуру с тебя драл или подати дерзкие вымогал?

Мач смущенно отвел глаза и принялся ковырять носком сапога землю. Робин кивнул, словно ждал такой реакции.

- То-то же. А ведь он такой же, как мы - простой человек, что потом и кровью себе на хлеб зарабатывает. Таких обижать - последнее дело.

Меж разбойников пробежал одобрительный ропот. Воодушевленный, Робин продолжал:

- Я вот что думаю, братья! Пора нам завязывать с разбоем вслепую. Грабить надо лишь тех, кто это заслужил. Богатеев всяких, что жиреют за счет простого люда. Шерифов проклятых, что последнюю корову у крестьянина со двора уводят. Ну и духовенство лицемерное - этим впору не мошну отрезать, а тонзуры пообдирать!

Лесное воинство одобрительно загудело, сверкая глазами. Видно было, что слова вожака пришлись им по душе. Один за другим разбойники стали выкрикивать из толпы:

- Верно говоришь, Робин! Только толстосумов и стоит потрошить!

- Ограбить епископа - это ж благое дело, считай!

- Ну их к дьяволу, кровососов этих! Правильно вожак сказал - только с богатых брать!

Робин вскинул руку, призывая к молчанию. Ватага стихла, ожидая продолжения речи.

- А еще вот что, други. Баб с детишками малыми да стариков убогих - тоже не трогать. Что с них взять-то? У самих жизнь - слеза одна. Не по-людски это, у сирых последнее отбирать.

- А коли богатенькая дама какая нарядная разъезжает? - крикнул кто-то из толпы. - Такую-то можно ободрать?

Робин усмехнулся в бороду.

- И дам тоже не обижать. Что мы, не рыцари, что ли? Да и не в юбках наши враги ходят. Купцы зажравшиеся, бароны-кровопийцы, епископы-стяжатели - вот на кого удаль свою тратить надобно!

Одобрительный гул пронесся по рядам лесного братства. Лица загорелись азартом, глаза вспыхнули решимостью. Каждый уже примерял на себя роль благородного мстителя, карающего неправедных богатеев.

С того дня шервудская вольница круто переменилась. Больше не слышно стало о бесчинствах и грабежах почем зря. Зато вести о дерзких набегах на замки норманнских баронов и обозы проезжих епископов разносились теперь по всей Англии.

Говорили, что во главе лихой ватаги встал удалец по прозвищу Робин Худ - защитник бедняков и враг всякого, кто кормится за счет простого люда. Худ со товарищи, мол, богатым спуску не дают, а добычу меж нищими делят. За то и прослыли в народе благородными разбойниками - этакими рыцарями для простонародья.

Слава Робина росла день ото дня. Крестьяне, ремесленники, горожане из низов - все они с восторгом передавали из уст в уста истории о лихих налетах и звонких пощечинах, что отважный Худ влеплял спесивым богатеям.

В трактирах и на ярмарках певцы-менестрели распевали баллады, где Робин представал удальцом и волшебным стрелком, с одной стрелы разящим и норманнского рыцаря, и оленя в лесной чаще. Понятное дело, досужая молва и привирала изрядно, но Робину это было лишь на руку. Пусть думают, что он и вправду заговоренный, пусть боятся лихих разбойников из Шервуда! Глядишь, хоть чуток умерят свои аппетиты зажравшиеся богатеи да бессердечные прелаты. Хоть немного легче станет жизнь простого люда.

При всей своей молодой славе, Робин - а прежде Реувен - свято хранил тайну своего происхождения. В те дни еврею открыться в Англии - все равно что самому голову на плаху положить. Слишком свежа еще была память о погромах, слишком силен страх и ненависть к "христопродавцам". Потому-то и носил Робин на людях обычную крестьянскую одежду, тщательно пряча под ней талит и другие приметы иудейской веры. Лишь неизменный плотный капюшон, скрывавший пол-лица, вызывал у окружающих невольные вопросы.

- Слышь, Робин, а чего это ты капюшон-то не скидываешь? - бывало, приставали к нему лесные братья. - Словно монах какой. Аль рожа криво сидит?

- На кой мне лицо крапивой жечь, коли спьяну в нее упаду?- отшучивался Робин.

Разбойники обычно принимали такое объяснение и отставали с расспросами. Но слухи о загадочном атамане, скрывающем лицо, поползли по округе. Кто говорил - обет он дал, кто - что от бога прячется, натворив черных дел.

Как бы то ни было, а прозвище "Худ", то бишь "Капюшон", приклеилось к юному вожаку лесного братства намертво. Не то чтобы его это тяготило. В конце концов, благодаря капюшону люди меньше приглядывались к его чертам, в которых внимательный взгляд мог бы признать еврейские корни.

Шло время. Робин Худ и его ватага стали притчей во языцех и грозой всей Центральной Англии. Однако сам Робин никогда не забывал, с чего начался его путь. Йоркский погром, гибель близких, бегство из еврейского квартала - воспоминания эти жгли сердце юноши неугасимым огнем.

В те дни он дал себе клятву - разыскать и покарать зачинщиков резни, отомстить за семью и соплеменников. Но начать решил издалека - с борьбы против всякого зла и угнетения. Ведь в конечном счете норманнские бароны и католические иерархи, что разжигали ненависть к евреям - они же и простой народ под гнетом держали.

Вот только одна мысль не давала Робину покоя все эти месяцы - дядя Исаак и кузина Ревекка. Живы ли они? Удалось ли им скрыться из Йорка, обрести где-то новый дом? Эти вопросы терзали душу Робина денно и нощно. В конце концов он решился - тайно пробраться в Йорк под видом странствующего торговца и разузнать о судьбе родичей.

Однажды августовским утром, облачившись в поношенную дорожную куртку и повязав капюшон так, чтобы лишь глаза сверкали из прорези, Робин покинул лагерь в Шервуде. Неопрятная борода довершала образ бродячего торговца средней руки.

Добравшись в Йорк, Робин первым делом направился в еврейский квартал. Сердце юноши сжалось при виде знакомых улочек и домов с обгорелыми стенами. Здесь и там виднелись следы погрома - выбитые окна, обрушенные крыши, черные пятна пожарищ. Редкие прохожие-евреи, завидев чужака, испуганно шарахались в тень переулков.

Поборов горечь, Робин двинулся прямиком к дому дяди Исаака. К немалому облегчению, жилище старого ростовщика уцелело, хоть и обветшало изрядно. В окнах теплился слабый свет.

Трижды стукнув условным стуком, Робин замер, затаив дыхание. Дверь приоткрылась - и на пороге показался седой, сгорбленный старик. В первый миг Робин не признал в нем былого Исаака - так он одряхлел и сдал за минувшие месяцы. Но узнавание в глазах старого еврея вспыхнуло мгновенно. Сцапав Робина за грудки, он втащил его в дом и крепко обнял, шепча на иврите слова любви и облегчения.

- Реувен, дитя мое! Жив, невредим! Какое счастье! Но как ты посмел вернуться? Ведь здесь для тебя смерть, ты же знаешь!

Робин через силу улыбнулся, похлопывая дядю по спине.

- Не бойся, дядя. Я теперь не тот беспомощный мальчик. Меня Робином Худом кличут - так мое разбойничье имя. Я пришел лишь повидать тебя и Ревекку, узнать, как вы. Долго не задержусь.

Исаак, утирая слезы, повел племянника вглубь дома. В скудно освещенной комнате за столом сидела Ревекка - все такая же прекрасная, но бесконечно печальная. Увидев Робина, она вскрикнула и бросилась ему на шею.

- Реувен, брат мой! Ты цел, ты пришел! Но зачем, зачем так рисковать? Ты ведь теперь вне закона, тебя ищут...

- Потому и пришел, сестрица, - усмехнулся Робин, крепко обнимая дрожащую девушку. - Должен был своими глазами увидеть, что вы живы. И проститься. Ведь я теперь и впрямь вне закона. Мое место в Шервуде, среди таких же отверженных. Мы вершим свою войну - за справедливость, за отмщение. Вам с дядей лучше уехать отсюда, из Англии. Здесь евреям не будет покоя...

Поникнув, Ревекка всхлипнула, но спорить не стала. Даже ей, с ее чистым и мягким сердцем, стало ясно - прежней жизни не вернуть. Англия отторгла их, изгнала, ограбила. Путь отныне лежал на чужбину.

Исаак, кряхтя, опустился на стул и подозвал Робина к себе.

- Вижу, племянник любимый, твоя дорога определилась. Что ж, иди по ней смело. Только об одном прошу - не забывай, кто ты. Реувен бен Йосеф, сын нашего народа. Не позволяй ненависти выжечь в тебе любовь и веру.

- Я не подведу, дядя. Обещаю. Прощайте... Береги себя, сестренка. Даст бог, еще свидимся.

Последнее объятие, последний взгляд - и Робин, пряча лицо, выскользнул за дверь. Сердце его разрывалось от горя и облегчения. Самые родные люди живы - но дороги их расходятся, быть может, навсегда.

Вихрем промчавшись по улицам города, Робин вылетел за ворота - и дальше, прочь, туда, где вдали темнела спасительная стена Шервудского леса.

Теперь он знал точно - пути назад нет. Робин Локсли, Реувен бен Йосеф - они остались там, в прошлом. В чаду погромов, в отблесках пожаров, в лицах убитых близких. Теперь был лишь Робин Худ - стрелок в вечном капюшоне, разбойник с большой дороги, мститель и защитник.

Он будет вести свою войну - тайную, непримиримую. Он станет ночным кошмаром богатых и сильных, надеждой и опорой простых людей. Рыцарь без титула и герба, он положит свою жизнь на то, чтобы однажды восторжествовала истинная справедливость. В груди Робина разгорался жаркий огонь решимости, в висках стучала отчаянная дума - как же покарать истинных виновников его бед? Тех, кто пролил кровь близких, опустошил еврейские кварталы, безнаказанно глумился над слабыми? Он узнает их имена - баронов, епископов, чернь подстрекавших. Он найдет подход к каждому, нанесет удар в самое сердце. Ведь месть, как говорят, блюдо, которое следует подавать холодным.

А пока - в Шервуд, к верным друзьям по несчастью! Пусть лихое братство растет и крепнет. Ведь чем их больше - обездоленных, но не сломленных - тем громче прозвучит на всю Англию их глас. Глас возмездия. Так думал Робин, шагая лесными тропами. Вечерело, дневной зной спадал, в вышине затягивали свои песни первые птицы. Лес принимал своего беглого сына - укрывал листвой, утешал шепотом ветвей, манил прохладой тенистых чащоб. Возносил над суетным и жестоким миром, где правят алчность, ложь и насилие.

Робин вдыхал смолистый аромат сосен, слушал плеск ручья, вторящий стуку сердца - и ощущал, как возвращаются силы. Лес придавал ему храбрости, очищал мысли, наполнял жаждой борьбы. В Шервуде, среди вольных изгоев, Робин был не просто предводителем. Он стал живым символом непокорства, надежды на избавление. Духом свободы, что живет в каждом человеке - но лишь единицы решаются ему довериться.

"Что ж, отныне я - слуга и охранитель этого духа, - решил Робин, вступая под сень родного лагеря. - Здесь, в лесной глуши, мы взрастим древо новой жизни. Жизни без угнетения, лжи и подлости. И да поможет нам Господь!"

С этой мыслью Робин, улыбаясь, шагнул навстречу приветственным возгласам лесного братства. Они ждали его - друзья, сподвижники, собратья по мечте. Прошлое осталось позади - там, за завесой листвы, в душных городах и тесных переулках. Здесь и сейчас начиналась новая история. История Робина из Локсли по прозвищу Худ. Защитника слабых, карателя спесивых богатеев, народного заступника. Вольного стрелка в вечном капюшоне.

Глава 10: Встреча в хлеву

Осень 1193 года выдалась на редкость промозглой и ненастной. Казалось, сама английская природа скорбит и стенает о незавидной доле Туманного Альбиона. Ведь в эту пору страна переживала один из самых мрачных периодов своей истории.

Король Ричард Львиное Сердце томился в плену у вероломных германцев. Принц Джон, воспользовавшись отсутствием брата, запустил свои загребущие руки в государственную казну и принялся притеснять вассалов. А по всей стране, словно чума, расползалась ненависть к евреям - подогреваемая алчными баронами и фанатичными церковниками.

Именно в эти смутные дни в родное графство Йоркшир возвращался измученный и израненный рыцарь - Уилфред Айвенго. Плащ пилигрима укрывал его плечи, грубый посох заменял меч, а широкополая шляпа надежно скрывала лицо. Лишь преданнейший из вассалов узнал бы сейчас в этом усталом страннике гордого сына тана Седрика Сакса.

А узнавать было нельзя. Слишком многие в Англии жаждали отыскать беглого оруженосца опального короля, дабы заполучить некий манускрипт, якобы спрятанный Айвенго. Уилфред и сам пока слабо представлял ценность пергамента, кою ему доверил государь - но рисковать не хотел. Потому и пробирался окольными тропами в отчий дом, сторонясь людных трактов.

Вечерело. Небо заволокли тучи, зарядил мелкий промозглый дождь. Продрогший и окончательно изнемогший Айвенго уже готов был постучаться в первую попавшуюся крестьянскую лачугу - как вдруг из-за деревьев послышался до боли знакомый голос:

- Эй, странник! Далеко ли держишь путь в эдакую непогодь? Не заплутал ли часом?

Сердце Уилфреда екнуло от радости. Он мигом узнал говорившего - то был Гурт, верный раб его отца, смотритель за свиньями. Не раз они с Гуртом в детстве бегали наперегонки меж дубов в здешнем лесу, состязались в стрельбе из лука. Гурт был привязан к молодому господину всей душой.

- Мир тебе, добрый человек, - откликнулся Айвенго, с трудом узнавая собственный голос. - Ищу крова на ночь, да заплутал малость. Не подскажешь ли, как мне добраться до усадьбы тана Седрика?

На миг Гурт смешался. Прищурился, вглядываясь из-под ладони в лицо незнакомца. И вдруг, ахнув, бухнулся на колени прямо в грязь.

- Господин мой! Уилфред! Вы ли это? Живой! Невредимый!

И верный раб, не боясь запачкать господскую одежду, порывисто обнял Айвенго за ноги. Тот, растроганный, бережно поднял Гурта и заключил в объятья.

- Тише, друг мой, тише! Никто не должен знать, что я вернулся. Ни одна живая душа, слышишь?

Гурт часто закивал, размазывая по лицу слезы вперемешку с дождем и грязью.

- Понимаю, господин. Неспроста вы в наряде пилигрима явились. Ох и лихие же нынче времена настали! Но вы не бойтесь - я вас не выдам. Пойдемте скорее, в хлеву моем спрячу, обогрею, раны перевяжу.

И Гурт, цепко ухватив Айвенго за локоть, повел его вглубь чащи по одному ему ведомым приметам. Спустя четверть часа они вышли к хозяйственным постройкам поместья - и юркнули в покосившийся хлев на отшибе.

Внутри было сумрачно, пахло сеном и навозом. В стойлах похрюкивали свиньи. Где-то мерно стрекотали сверчки. Гурт проворно засветил масляную лампу и кивком указал гостю на ворох относительно чистой соломы в углу:

- Располагайтесь, господин. Обождите тут, я мигом метнусь в дом за едой и целебными снадобьями. Небось, умаялись с дороги, голодны?

Айвенго благодарно стиснул плечо Гурта и опустился на солому. Только сейчас он почувствовал, как гудят от усталости ноги, как ломит от долгой скачки спину. Прикрыв глаза, Уилфред откинулся на душистое сено и мгновенно забылся тяжелым сном.

Разбудил его голос Гурта и аромат горячей похлебки. Верный раб, уже вернувшийся из господского дома, склонился над ним, протягивая дымящуюся миску:

- Кушайте, господин. Вам сейчас сил набираться надо. А я пока расскажу, что в ваше отсутствие приключилось.

И Гурт принялся сбивчиво выкладывать последние новости. Об измене принца Джона и его беспутном правлении. О лишениях, выпавших на долю Седрика Сакса и его домочадцев. О притеснениях евреев по всей стране - от Йорка до Нориджа.

Айвенго слушал, нахмурив брови и машинально прихлебывая похлебку. Сердце его тяжелело с каждым словом Гурта. Как? Неужели родина, едва оправившись от потрясений норманнского завоевания, вновь погрузилась в хаос? И какова же теперь участь самого Уилфреда - сына опального тана, соратника плененного короля?

Внезапно скрипнула, отворяясь, дверь хлева. В проеме, на фоне дождливых сумерек, возникла сгорбленная фигура в просторной мантии и остроконечной еврейской шапочке. Незнакомец, шаркая, вошел внутрь и принялся отряхиваться от воды, бормоча что-то на иврите.

Гурт аж подскочил от негодования. Грубо схватив еврея за грудки, он рявкнул:

- Ты кто таков? Как посмел сюда заявиться, пархатый? А ну пшел вон, не то спущу на тебя собак!

Старик испуганно съежился, закрывая руками лицо. Сквозь пальцы заструился дрожащий голос:

- Прошу вас, добрые люди, не гоните! Заплутал я в чаще, продрог весь. Дозвольте обогреться малость, переждать дождь. Я ведь только с дороги, еду домой в Йорк...

Гурт брезгливо отпихнул еврея, не дав договорить.

- Ишь, приблудный какой выискался! Знаем мы вас, иуд. Вечно так и норовите к честным христианам в дом забраться, стянуть чего ценного. А ну вали отсюда, не то враз всыплю плетей!

Но тут Айвенго, молча наблюдавший сцену, решительно поднялся с соломы. Мягко, но твердо отстранив Гурта, он приблизился к трясущемуся еврею.

- Будет тебе, Гурт. Полно над стариком измываться. Ступай-ка лучше к хозяину, спроси - не найдется ли путнику угла на ночлег? Негоже в такой дождь выгонять, пусть и иноверца.

Гурт вытаращил глаза, не веря ушам своим. Господин заступается за еврея?! Неслыханное дело! И он, Гурт, должен к самому тану обращаться, чтобы кров нехристю выпросить? Да не бывать такому!

Но, встретив твердый взгляд Айвенго, Гурт покорно склонил голову.

- Слушаюсь, милорд. Пойду спрошу хозяина. Авось и найдется местечко в хлеву, подальше от вас.

С этими словами Гурт, злобно зыркнув на еврея, скрылся за дверью. Вскоре до Айвенго донесся его удаляющийся голос, выкрикивающий имя Седрика.

Еврей, все еще трясясь, осторожно приблизился к Уилфреду и склонился в поклоне.

- Благодарствую, милостивый господин. Да пребудет с вами благословение Всевышнего за доброту вашу. Позвольте представиться: я - Исаак из Йорка, смиренный ростовщик и верный слуга своего короля. А вы?

- Я сэр Айвенго, оруженосец короля. Но прошу вас не упоминать моего имени, по некоторым причинам я вынужден сохранять инкогнито.

Айвенго кивнул, приглашая еврея присесть на солому рядом. Тот, поколебавшись, опустился на колени, не смея сесть вровень с рыцарем-христианином.

- Что привело вас в наши края, Исаак? - спросил Уилфред, с интересом разглядывая собеседника. - Неспокойно нынче на дорогах Англии, тем паче еврею...

Исаак печально покачал головой, теребя кончики длинной седой бороды.

- Увы, благородный рыцарь, истинная правда. Тяжкие настали времена для моего народа. По всей стране жгут еврейские дома, громят лавки, насилуют дочерей. Никому нет защиты от черни, ведомой сильными мира сего.

- Это вы о принце Джоне? - нахмурился Айвенго.

- И о нем тоже, - вздохнул Исаак. - Узурпатор не упускает случая стрясти с иудеев лишний золотой. Но хуже того - рыцари Храма, чьи замки по всей стране понатыканы. Уж эти-то никогда за просто так еврея не отпустят - все норовят то креститься заставить, то пытками признание в ритуальных убийствах получить. Страшные люди, ох страшные...

Уилфред сочувственно покивал, поглаживая рукоять припрятанного под одеждой кинжала. Память услужливо подсунула образ Бриана де Буагильбера - тамплиера, что в Палестине едва не одолел Айвенго на турнире. Лицемерный честолюбец, алчный до власти, не брезгующий грязными методами - вот кто таков был Бриан. И таких, как он, в ордене Храма - пруд пруди.

- Да уж, наслышан я о храмовниках, - процедил Уилфред. - Зло они, сущее зло под личиной служителей Господа.

Исаак согласно вздохнул, опуская глаза. Помолчав, Айвенго спросил:

- А что же в Йорке-то? Неужто и туда дотянулись руки тамплиеров и принца?

При упоминании города Исаак горестно всплеснул руками и разрыдался в голос. Сквозь всхлипы и причитания Уилфред с трудом разобрал душераздирающий рассказ о страшном еврейском погроме, случившемся пару лет назад.

- Ворвалась чернь... с кольями, факелами... Резали всех без разбору - стариков, женщин, детей... Ни слезы, ни мольбы не могли остановить озверевших громил... А предводительствовал ими не кто иной, как Реджинальд Фрон де Беф - норманнский барон, известный своей жестокостью. Видно, рассчитывал разжиться еврейским золотишком, вот и спустил своих псов...

- Фрон де Беф? - встрепенулся Айвенго. - Тот самый, что держит земли к югу от Йорка? Гнусный тип, я о нем наслышан. Говорят, он - правая рука Джона, и замок его - рассадник разбоя и бесчинств.

- Истинно так, - подтвердил Исаак, утирая слезы.

Уилфред задумчиво потер подбородок. Картина произошедшего в Йорке вырисовывалась все более мрачная. Норманнские бароны, тамплиеры, принц Джон - все сговорились погубить несчастных евреев…

Словно уловив его мысли, Исаак вдруг подался вперед и прошептал:

- Сэр рыцарь, не сочтите за дерзость... Но, быть может, вы могли бы как-то заступиться за мой народ? Я готов щедро вознаградить любого, кто хоть слово замолвит за обиженных и притесняемых...

Айвенго невесело усмехнулся. Вот она, извечная еврейская надежда на золото! Даже сейчас, нищий и гонимый, Исаак готов платить. Видно, и впрямь деньги - их единственная защита в этом жестоком мире.

- Боюсь, Исаак, сейчас я вряд ли смогу вам помочь, - вздохнул Уилфред. - Сам ведь видите - сижу тут тайно, как вор. У принца Джона я не в милости, отца того гляди в измене обвинят. Куда уж мне сейчас за евреев впрягаться...

Исаак поник, но тут же встрепенулся.

- А ведь верно, сэр рыцарь! Я ведь запамятовал совсем - вы же были при короле Ричарде! Стало быть, и о пленении государя вам ведомо?

Айвенго невольно стиснул зубы, и желваки заходили на скулах. Воспоминания о роковом дне в ущелье, когда король угодил в западню, до сих пор жгли сердце болью и виной.

- Да, Исаак, все так. Я был там, при государе. Видел, как его, связанного, волокли прочь подлые наемники Леопольда Австрийского. Хотел броситься на выручку - да куда там, скрутили и меня. Еле ноги унес...

Голос Уилфреда дрогнул, он опустил голову. Исаак сочувственно похлопал рыцаря по руке.

- Не вините себя, сэр. От судьбы не уйдешь. Знать, Всевышний попустил королю Ричарду сие испытание. Авось, на благо обернется.

Айвенго вскинул на еврея удивленный взгляд. Старик лишь загадочно улыбнулся в бороду. Внезапно Уилфреду пришла в голову неожиданная мысль – а вдруг иудей сможет прочесть загадочный манускрипт? Буквы, которыми тот был написан, сразу показались Айвенго похожими на еврейские. Но не будет ли ошибкой довериться малознакомому иудею?

Решившись, Уилфред запустил руку за пазуху и извлек свиток. В неверном свете масляной лампы желтоватый пергамент казался таинственным и зловещим. Дрожащими руками Айвенго развернул манускрипт и протянул Исааку.

- Вот. Взгляните сами. Король передал мне сей свиток перед схваткой в ущелье. Велел хранить и никому не показывать, кроме епископа Хьюберта. Сам я в этой тарабарщине ни аза не смыслю. Но, может статься, вы...

Исаак вытянул шею, приникнув к пергаменту. Несколько минут он водил пальцем по строкам, беззвучно шевеля губами. Глаза его за это время успели округлиться и полезть на лоб.

Наконец, он дрожащим голосом произнес:

- Господи... Да это же арамейский! Язык вашего Христа! И смотрите - вот здесь, в начале... "Я, Иешуа бен Иосеф, прозванный Мессией, в час своей кончины обращаюсь к народу Израиля и всем людям доброй воли..."

Айвенго похолодел. Неужто и впрямь - подлинные слова Спасителя?

- Что, что там дальше? - лихорадочно зашептал он, заглядывая еврею через плечо.

Исаак сглотнул и продолжил чтение.

- "...Ближайшие ученики мои, апостолы, предали меня и веру истинную. Особо же Симон Петр и Савл, что Павлом себя назвал. Не верьте посланиям их, ереси суть. Не творите из меня божество, ибо я лишь Сын Человеческий. И заповедь вам даю - живите по вере праотцев наших Моисея и Авраама. А кто культ мне учинит - анафема на того..."

Голос Исаака упал до едва слышного шепота и затих. Воцарилась звенящая тишина, в которой громом раздавалось лишь их с Айвенго прерывистое дыхание.

Первым очнулся Уилфред. Выхватив у Исаака манускрипт, он принялся судорожно прижимать его к груди, словно пытаясь убедиться в реальности происходящего.

- Господи Иисусе... Да если это правда... Если подлинные слова Христа... Да это же все церковные устои перевернет! Папа римский, епископы, вся их власть - все полетит к чертям! Раскол будет...

Исаак, все еще бледный, но уже взявший себя в руки, кивнул.

- Истинно так, сэр рыцарь. Документ сей - все равно что костер под троном Святого Петра. Если огласку получит - много голов полетит.

Айвенго, шумно выдохнув, вновь спрятал манускрипт на груди. В голове у него роились тысячи мыслей. Как поступить? Предать документ огласке - или утаить до поры? Показать епископу Хьюберту, как велел король - или попридержать козырь?

Уилфред вскинул голову и решительно посмотрел на Исаака.

- Дело за малым, Исаак. Нужно переправить манускрипт епископу Хьюберту - другу и сподвижнику короля. Я не могу сделать это не ведая, где епископ, вернулся ли уже из похода. Но тут подвернулся удобный случай...

И Уилфред поделился с евреем своим новым планом. Дело в том, что принц Джон, пользуясь отсутствием брата, возжелал провести грандиозный рыцарский турнир в Эшби. Чтобы продемонстрировать свою власть и заручиться поддержкой воинства и дворянства.

- Так вот, я подумываю на сей турнир собраться, - продолжал Айвенго. - Инкогнито, конечно. Не в открытую биться, а под чужими знаменами. Глядишь, удастся застать там епископа Хьюберта, если он здесь, турнир он не пропустит! И переговорить с ним тайно. А уж он-то наверняка знает, как припрятанным манускриптом распорядиться! Только вот доспех и коня мне раздобыть как-то надо…

Исаак одобрительно закивал, поглаживая бороду.

- Верно задумано, сэр рыцарь! Насчет доспеха надо подумать… Сопроводите меня домой, в Йорк, а там посмотрим… И я, пожалуй, тоже на турнир тот прибуду. Будто по ростовщическим делам. А на самом деле - присмотрю за вами, в случае чего подсоблю. Когда вместе держимся - оно сподручнее будет!

Уилфред с чувством пожал старику руку, растроганный его самоотверженностью. В этот миг узы дружбы и взаимовыручки будто сплелись меж христианским рыцарем и гонимым евреем.

Глава 11: Слухи и подозрения

Промозглым октябрьским утром 1193 года по разбитому тракту, ведущему в Йоркшир, неспешно трусила одинокая лошадь. На ней, прямой как копье, восседал рослый рыцарь в белоснежном плаще с нашитым алым крестом. То был не кто иной, как Бриан де Буагильбер - храмовник, совсем недавно вернувшийся из Австрии.

Завывал пронзительный ветер, моросил мелкий, холодный дождь, но путник, казалось, не замечал непогоды. Взгляд его суровых темных глаз был устремлен вперед, губы сжаты в упрямую линию. Бриан пришпоривал коня, торопясь поскорее достичь цели своего путешествия - поместья сакса Седрика, отца Уилфреда Айвенго.

Вот уже несколько дней, как Буагильбер вернулся в Англию - и сразу кинулся на поиски ускользнувшей добычи. Айвенго, юный оруженосец короля Ричарда, увез с собой ценный манускрипт - ключ к могуществу ордена Храма. И Бриан был намерен вернуть пергамент любой ценой.

Подъезжая к воротам поместья, тамплиер натянул на лицо маску любезности. Не хватало еще, чтобы Седрик или кто-то из домочадцев догадались об истинной цели его визита!

- Приветствую, добрый человек! - обратился он к привратнику, высунувшемуся из сторожки. - Я Бриан де Буагильбер, рыцарь-храмовник. Еду с Востока, в Йорк по делам ордена. Не найдется ли у славного тана Седрика угла для усталого путника? Дозволено ли будет мне войти и просить приюта на ночь?

Стражник окинул тамплиера изучающим взглядом и, помедлив, распахнул тяжелые створки.

- Что ж, милости просим, сэр рыцарь. Хозяин нынче дома, гостям завсегда рад. А в такую непогоду и подавно путника не прочь обогреть.

Буагильбер кивнул в знак признательности и, подстегнув коня, въехал во двор. Соскочив на утоптанную землю, он бросил поводья подбежавшему конюху и взбежал на крыльцо.

Вскоре тамплиер уже сидел за длинным дубовым столом в теплом зале, поедая жареного каплуна и потягивая терпкое красное вино. Хозяин поместья, Седрик Сакс, восседал на почетном месте. Это был крепкий, коренастый мужчина лет пятидесяти, с тяжелым подбородком и проницательными серыми глазами. Взгляд его то и дело обращался к гостю.

За столом вполголоса переговаривались немногочисленные домочадцы и слуги. Бриан ловил на себе их любопытные взоры. Еще бы - не каждый день в поместье захаживают рыцари-храмовники, тем более из Палестины!

Утолив первый голод, Буагильбер как бы невзначай обронил, обращаясь к Седрику:

- Кстати, достославный тан, я ведь имел честь намедни скрестить меч с вашим сыном, Уилфредом. На турнире в Акре, что давеча стяжал славу доблестному королю Ричарду. Ей-богу, ваш отпрыск показал себя настоящим рыцарем! Одолел меня, старого бойца, как мальчишку.

Седрик нахмурился и отставил кубок. Обвел глазами притихших домочадцев и процедил сквозь зубы:

- Что ж, я рад, что сын мой не посрамил мое имя. Только в Акре этой ему делать нечего было. Не пристало саксу подвизаться на чужбине, поди франков с сарацинами разнимать. Дома ему сидеть надобно, за хозяйством приглядывать...

По залу прокатился приглушенный ропот. Бриан навострил уши. Ага! Похоже, у Седрика с сыном не все ладно. Уилфред, стало быть, ослушался родителя, умчался в Палестину. Вслух же тамплиер произнес, елейно улыбаясь:

- О, бесспорно, долг сына - при отце быть, дом родной блюсти. Но и рыцарская честь много значит. Видать, не мог сэр Уилфред усидеть дома, когда государь его, Ричард, в Святую Землю подался. Сердце позвало - вот и последовал за сюзереном...

Седрик скривился, будто раскусил горькую ягоду. Махнул рукой, обрывая Бриана.

- Будет вам, сэр рыцарь. Сердце, честь - это все пустое. На словах-то оно легко, а как до дела дошло - поминай как звали. Я Уилфреду еще перед отъездом сказывал: не по нраву мне затея эта, крестовый поход. Англии король нужен, а не сарацинам. А он все одно умчал. И что теперь? Ни слуху о нем, ни духу. Где он, что с ним - одному Богу ведомо...

Бриан весь обратился в слух. Так-так, Уилфреда нет в поместье, и отец не знает, где он? Чем не повод для расспросов!

- То есть как - ни слуху ни духу? - удивленно приподнял брови тамплиер. - Я думал, он с королем... Ричардом то бишь... домой возвращаться должен. Неужто вам никакой весточки от него не дошло?

Седрик гневно фыркнул в кубок.

- Ричарда-то, вестимо, по дороге в плен взяли, австрийцы проклятые. А уж где Уилфред мой - тут и вовсе не ведаем. Может, тоже сгинул где в хваленой Святой Земле... и поделом ему, коли отчий дом ни во что не ставит!

Голос тана дрогнул, и он поспешно отвернулся к окну, делая вид, что разглядывает хлещущие струи дождя. Бриан внутренне возликовал. Дело принимало любопытный оборот! Стало быть, Айвенго и в самом деле скрывается, не вернулся к отцу после освобождения. Верно, манускрипт у него, потому и залег на дно. Ну да ладно, это дело поправимое...

Вслух же он произнес с напускным сочувствием:

- Мне жаль слышать это, славный тан. Будем надеяться, сэр Уилфред жив-здоров и скоро объявится. Мало ли, может, он сейчас как раз спешит в родные пенаты...

Седрик лишь нервно дернул щекой и залпом допил вино. Разговор перетек в другое русло, но Буагильбер уже получил нужные крохи сведений.

Утром, щедро отблагодарив радушного хозяина, тамплиер покинул гостеприимный Ротервуд и направил стопы в Йорк. Туда, где вот-вот должен был собраться двор принца Джона, младшего брата и соперника плененного Ричарда. Надежда слабая, но, возможно, этот саксонский дурень Уилфред направился прямо ко двору! Прямо в волчью пасть!

Весь день Бриан скакал как одержимый, подгоняя и без того резвого жеребца. К вечеру, едва держась в седле от усталости, он добрался до Йорка. Решив заночевать в первой попавшейся таверне, тамплиер завел коня во двор харчевни под вывеской "Зеленый гусь".

Соскочив на землю и кинув поводья конюху, он взбежал на крыльцо и распахнул низкую дверь. В лицо пахнуло жаром очага, в нос ударили запахи жаркого и элю. За столами гомонили подвыпившие посетители. Пристроившись в углу с кружкой и миской похлебки, Бриан принялся лениво озираться по сторонам. Слушал разговоры, ловил обрывки фраз. И вдруг до слуха его донеслось нечто любопытное.

За соседним столом двое купцов в длиннополых утепленных халатах вполголоса вели беседу Разобрав несколько слов, он незаметно подсел ближе и напряг слух.

- ...И я тебе говорю, Соломон, Исаак вернулся не один! - горячо шептал один из евреев, по виду помоложе. - Привез с собой рыцаря какого-то, сакса. Люди болтают, будто тот теперь Исааку вроде как защитник али покровитель...

- Да ну? - недоверчиво протянул его собеседник, тощий старик с седой бородой. - С чего бы нашему Исааку с рыцарями-то якшаться? Он отродясь с христианами не водился, все больше с соплеменниками...

- А я тебе про что толкую! - не унимался первый. - Сам, своими глазами видел, как они давеча к оружейнику заходили. Ну, к Иеремии, что у восточных ворот который. И вышли оттуда с большим узлом. Я так мыслю - доспехи рыцарские то были. С чего бы Исааку самолично рыцаря снаряжать?

- Ой, не к добру это... - вздохнул Соломон, качая головой. - Ох, наплачемся мы еще с этой дружбы... Как бы Исаак на всю общину беду не накликал...

Бриан, позабыв про похлебку, впился глазами в спины удаляющихся евреев. Сердце его колотилось где-то в горле. Исаак? Вернулся в Йорк в обществе сакса? Рыцаря, коему он лично доспехи справил?

Да быть того не может! Рыцарей-саксов не так уж и много. А тех, кто не побоялся бы замараться обществом иудея, и вообще быть не должно! Разве что неодолимые обстоятельства… Уж не Айвенго ли, преследуемый всеми, решил воспользоваться помощью презираемого иудея?

Кипя от ярости и нетерпения, Буагильбер вскочил из-за стола, кинул на столешницу пригоршню монет и выбежал во двор. Через минуту он уже снова был в седле, грозной тенью проносясь по узким улочкам сонного Йорка.

Где искать Исаака, тамплиер прекрасно знал - в еврейском квартале, в добротном каменном доме, куда не раз наведывался, чтобы стрясти с упрямого ростовщика очередное «пожертвование» в пользу Храма.

Спешившись у знакомых зеленых ставен, Бриан застучал в дверь рукоятью меча. На стук вышел пожилой слуга в высокой шапке и халате. При виде рыцаря в белоснежном плаще он испуганно попятился.

- Д-доброго вечера, сэр рыцарь... Чем обязаны?

Буагильбер постарался изобразить на лице свою самую очаровательную улыбку. Не хватало еще спугнуть домочадцев Исаака раньше времени!

Приветствую, любезный. Я ищу досточтимого Исаака из Йорка. Дома ли он? У меня к нему дело.

Слуга замялся, нервно комкая в руках полы халата.

- Так это... Нету хозяина. Отбыли они с дочкой нынче поутру, в Ашби. На турнир, стало быть...

У Бриана едва не отвисла челюсть. Вот так новость! Исаак - и на турнир? Да он отродясь ристалищами не интересовался, только звоном монет да шуршанием пергаментов. Тут явно что-то нечисто! Тамплиер взял себя в руки и ласково пропел:

- Надо же, как досадно-то. А я ведь по делу... Ты вот что, любезный. Тут до меня слух дошел, будто видали Исаака давеча в обществе некоего рыцаря-сакса. Молодой такой, светловолосый. Часом, не знаешь, кто таков будет?

Слуга поскреб в затылке, шевеля губами. Видно было, что он судорожно припоминает.

- Ааа, ну да, был тут один... Явился пару дней назад, как хозяин с дочкой из странствий воротились. Сэром Уилфредом кличут. Из этих, как их... Айвенго, во. Сын тана Седрика Сакса который.

У Бриана потемнело в глазах. Он склонился к слуге, почти касаясь губами его уха.

- Слушай меня внимательно, дружище. Сэр Уилфред... Он сейчас где?

Слуга испуганно отшатнулся, выставляя перед собой ладони.

- Дык это... Не могу знать, сэр рыцарь. Забрал он доспехи новые, что хозяин ему справил - и был таков.

Бриан де Буагильбер задумчиво кивнул, рассеянно поглаживая эфес меча. Значит, Айвенго скорее всего направился на турнир, а Исаак с дочерью выехали в Ашби вслед за Уилфредом. Любопытно, любопытно...

- Что ж, любезный, - произнес он, вновь улыбнувшись слуге, - благодарю за ценные сведения. Ты очень помог.

С этими словами тамплиер развернулся и направился прочь. В голове его уже зрел новый план. Однако прежде следовало нанести визит принцу Джону.

Доехав до городских ворот, Бриан подозвал одного из стражников и спросил:

- Любезный, не подскажешь, в городе ли его высочество? Я прибыл издалека, дабы нанести ему визит...

Стражник окинул тамплиера высокомерным взглядом и процедил:

- Опоздали, сэр. Его высочество принц Джон только что отбыл в Ашби, где завтра начинается большой турнир. Все рыцарство туда съезжается. Вот и вам бы поспешить, коли хотите успеть к началу.

Буагильбер хмыкнул и задумчиво поскреб подбородок. Затем развернул коня и поскакал прочь из города. Впереди ждала дорога в Ашби - и, быть может, разгадка тайны, что не давала ему покоя все эти дни.

Глава 12: Турнир в Ашби

Ашби-де-ла-Зуш, обычно тихий городок в самом сердце Англии, в эти дни преобразился до неузнаваемости. Со всех концов страны сюда съезжались рыцари и их свита, горожане и крестьяне, купцы и менестрели. Пестрая толпа запрудила улицы, ристалище и ярмарочную площадь. В воздухе стоял непрерывный гул голосов, ржание коней, звон доспехов.

Еще бы - сам принц Джон, младший брат и доверенное лицо короля Ричарда, прибыл в Ашби, дабы устроить грандиозный турнир! Пока венценосный лев томится в австрийском плену, его братец уже примеряет корону. Верно, неспроста затеял принц эти игрища - знать желает к рукам прибрать, рыцарей задобрить...

Одним из последних в Ашби прибыл Бриан де Буагильбер - суровый тамплиер с пронзительным взглядом и волчьей ухмылкой. Явился он не только силой и удалью на ристалище блеснуть, но и добычу свою выследить – хитрого иудея Исаака, заимевшего какие-то дела с нахальным саксонским юнцом.

Первый день турнира выдался на славу. С утра пораньше съехались на поле храбрые рыцари, сверкая начищенными кольчугами и гербовыми щитами. Трибуны ломились от зрителей - знатных господ в расшитых плащах, дам в атласных платьях и остроконечных головных уборах, монахов в темных рясах, горожан в нарядных одеждах... Солнце весело играло на копьях и шлемах, трубили рога и завывали волынки. Принц Джон, в пурпурной мантии и короне, восседал на возвышении в окружении приближенных. Ему прислуживали пажи в ливреях с широкими шапками в тон.

Открыл турнир герольд в пестром сюрко - громко провозгласил правила и представил рыцарей. Призы победителям вызывали всеобщий восторг - золотые кубки, богато украшенные мечи, кошели с серебром... Особенно громко приветствовала публика храброго Реджинальда Фрон де Бефа в черных доспехах и зловещего тамплиера Бриана де Буагильбера в белоснежном плаще с алым крестом.

Не успел герольд смолкнуть, как рыцари ринулись в бой. В разных концах поля вздыбились кони, опустились на головы шлемы и скрестились копья. Сшибались один на один, и звон оружия заглушал крики толпы.

Первым отличился мощный Фрон де Беф. Тяжелый меч так и мелькал в его руках, круша щиты и шлемы противников. Трибуны взревели, когда грозный барон, хрипя под шлемом, вышиб из седла очередного нахала.

Но и Бриан де Буагильбер не отставал. Белый плащ развевался на ветру, когда тамплиер разил врагов длинным копьем. Трижды подряд выбил он соперников на землю, и трижды толпа взрывалась овациями.

В перерывах меж поединками Бриан пристально вглядывался в толпу, силясь различить в пестром людском море Исаака из Йорка и дочь его Ревекку. Но тщетно - все лица сливались в одну мешанину. Беглецов нигде не было видно. Айвенго тоже себя не проявлял, и Бриан начал подозревать, что его здесь вообще нет.

И вдруг посреди ристалища, вздымая пыль копытами, появился огромный вороной жеребец. В седле - незнакомец в угольно-черных доспехах в глухом шлеме. Ни герба, ни знамени - лишь темный плащ развевается за спиной.

- Кто это? Что за диво? - пронесся по трибунам удивленный гул.

- Незнакомец! Рыцарь без имени!

- Да это же сам черт явился! Глядите, как черен!

Всадник в черном остановил коня и зычно провозгласил, перекрывая шум толпы:

- Я - Черный Рыцарь! Бросаю вызов храбрейшим из вас. Кто смеет помериться со мной силой? Особо зову на бой сэра Бриана де Буагильбера, славного тамплиера. Посмотрим, так ли он хорош, как трубит молва!

По трибунам пробежал одобрительный гул. Бриан вздрогнул, не веря ушам. Кто этот наглец? Как посмел вызвать его, Буагильбера? Да еще перед всем честным народом!

Пришпорив жеребца, тамплиер горделиво выпрямился в седле и прогремел в ответ:

- Я, Бриан де Буагильбер, принимаю твой вызов, безымянный рыцарь! Берегись моего меча!

После знака герольда он ринулся навстречу противнику, выставив тяжелое копье. Черный Рыцарь сделал то же самое. Оглушительно заржали кони, помчались навстречу, земля задрожала.

Столкновение было ужасным. Копья разлетелись в щепки, щиты жалобно хрустнули. Бриан покачнулся, но удержался. Черный Рыцарь даже не дрогнул в седле.

Отбросив обломки, оба схватились за мечи. Завертелись вихрем, осыпая друг друга градом сокрушительных ударов. Бриан яростно теснил незнакомца, но тот ловко парировал и уворачивался. Черная броня зловеще поблескивала на солнце.

Толпа ревела, как буря. Дамы стонали и падали в обморок, мужчины сжимали кулаки и выкрикивали имена сражающихся. Принц Джон жадно подался вперед.

Бой, казалось, длился целую вечность. Ни один из рыцарей не желал уступать. Но вот в очередной сшибке Черный богатырь саданул Бриана так, что тот пошатнулся и грянулся оземь вместе с конем.

Трибуны ахнули. Победитель спешился, занес меч над поверженным - но вдруг отбросил оружие и протянул противнику руку:

- Вставай, сэр Бриан. Ты бился доблестно.

Контуженный тамплиер с трудом поднялся и машинально сжал протянутую длань, шатаясь. Толпа одобрительно загудела, чествуя благородство Черного Рыцаря.

- Кто ты? - прохрипел Буагильбер сквозь разбитые губы. - Назови свое имя!

Но незнакомец лишь покачал головой.

- Не могу. Пока мой удел - оставаться безымянным. Прощай, сэр Бриан!

И победитель вскочил в седло и, скупым жестом остановив герольда, начавшего было предлагать ему подъехать к трибуне, где сидел принц, за положенным призом, не снимая шлема, поскакал к палаткам для отдыха, провожаемый восторженными криками зрителей.

Тамплиер потрясенно смотрел ему вслед. Кто этот могучий боец? Неужто... Нет, не может быть! Неужто это Ричард, сбежавший из плена, вздумал поиграть с ними в святую простоту?

От этой мысли Бриан похолодел. Но додумать не успел - к нему спешил встревоженный принц Джон.

- Сэр Бриан, вы целы? Странные дела творятся! Уж не мой ли брат удумал шутки шутить?

Тамплиер склонил голову, тщательно подбирая слова:

- Не извольте беспокоиться, ваше высочество. Вряд ли король может быть здесь. Герцог Леопольд стережет его, аки зеницу ока. То, верно, какой-то юный удалец вздумал поиграть в таинственность...

Принц нахмурился, но смолчал. Видно было, что версия его не до конца убедила. Что ж, надо будет написать австрийцам, проверить, как там поживает венценосный узник...

Второй день турнира принес общую схватку. Две рати сошлись, ощетинившись сталью. В одной красовался и Бриан, залечивший раны и сменивший доспехи.

С трубным ревом оба строя понеслись вперед и столкнулись, подобно морским валам. Смешались плащи и щиты, взвились знамена. Пыль и кровь заволокли поле.

В этой свалке Буагильбер рубился как одержимый. Меч его со свистом рассекал воздух, круша врагов. Многих повергли в тот день тяжелые удары тамплиера и его верного жеребца.

В этой свалке отчаянно рубился и безымянный рыцарь с гербом "Лишенного наследства". Он крушил врагов направо и налево, прокладывая мечом кровавые борозды. Толпа ревела от восторга, приветствуя удальца.

Вдруг громкий вопль потряс трибуны. Бриан, занеся меч над очередным противником, обернулся - и удовлетворенно усмехнулся. Нахальный рыцарь "Лишенный наследства", тоже предпочетший остаться неназванным, без движения распростерся на окровавленной земле, выбитый из седла чьим-то лихим ударом.

Сам Бриан тоже получил рану - вражеское копье распороло ему плечо, но боли он не чувствовал. В бою для него все меркло, кроме жажды победы.

Наконец, протрубили отбой. Залитые потом и кровью бойцы разъехались, цепляясь за стремена. Турнир завершился чествованием победителей. В одиночных схватках первым стал Фрон де Беф, вторым - Буагильбер, а бесспорным триумфатором общей сечи признали Черного Рыцаря, нещадно крушившего соперников и оставшегося невредимым.

Но того уже и след простыл. Едва протрубили конец игрищ, незнакомец ускакал прочь, оставив толпу в смущении. Кто он, этот безымянный победитель?

Принц Джон тоже мрачно хмурился в своей ложе. Внезапное появление и столь же внезапное исчезновение Черного силача не давали ему покоя. Неужто и впрямь Ричард сбежал из цепей и тайно является в Англию, дабы проверить верность братца? Но нет, Бриан уверяет, что это просто безрассудный мальчишка... Надо будет все ж послать гонца к Леопольду, выяснить, как там дела.

Уставший, как собака, тамплиер направился к коновязи, где ждал его верный боевой конь. Но не успел он ступить и десятка шагов, как краем глаза зацепил небольшую повозку, трогавшуюся с опушки, окружавшей ристалище.

В повозке сидели двое - сгорбленный старик в островерхой шапке и девица под вуалью. У Буагильбера екнуло сердце. Исаак! И Ревекка с ним!

На миг в голове вспыхнуло - броситься вдогонку, нагнать, схватить прежде, чем ускользнут! Но раненое тело подвело - тамплиер пошатнулся, едва не упав. Перед глазами поплыли черные круги, в ушах зазвенело.

- Господин! Вам дурно? - встревоженно подскочил оруженосец, подхватывая Бриана под локоть. - Рана, должно быть, открылась. Давайте я провожу вас к лекарю...

Буагильбер скрипнул зубами, бессильно глядя, как повозка с евреями скрывается за поворотом. Будь проклята эта слабость! Упустил, снова упустил...

Но ничего. Он хотя бы знает теперь, что Исаак с дочерью покинули Ашби. И, верно, направились в Йорк, домой.

"Ничего, - мысленно усмехнулся Бриан, позволяя оруженосцу увлечь себя к шатру с лекарями. - Как залижу рану - тут же отправлюсь по их следу. Никуда не денутся, голубчики. Ни евреи, ни Уилфред с манускриптом. Выслежу, из-под земли достану!"

Глава 13: Похищение

Солнце медленно клонилось к закату, озаряя багряными лучами верхушки вековых дубов и буков. По лесной дороге, петляющей меж стволов исполинов, неторопливо двигалась кавалькада всадников. Впереди, на крепких гнедых жеребцах, ехали трое знатных особ в богатых одеждах - Седрик Сакс, его воспитанница леди Ровена и их родич Ательстан Конингсбургский.

Седрик, крепкий мужчина лет пятидесяти с проседью в черных волосах и окладистой бородой, хмуро смотрел вперед. Недавний турнир в Ашби, куда он ездил в надежде встретить пропавшего сына, не принес ему облегчения. Уилфреда, своевольного отпрыска, так и не отыскали. Правда, на ристалище блистал отвагой некий загадочный "Лишенный наследства", чем-то неуловимо напомнивший Седрику Айвенго, но рыцарь исчез прежде, чем удалось выяснить, кто скрывается под шлемом...

Рядом с Седриком, на белоснежной кобыле под расшитым золотом чепраком, ехала златокудрая Ровена - красавица с точеными чертами лица и лебединой шеей. Голубые глаза ее задумчиво следили за пляской солнечных бликов на листве. Быть может, и она размышляла о таинственном турнирном бойце?

Чуть поодаль, понурясь в седле неказистой лошадки, трусил Ательстан Конингсбургский - дальний родич Седрика и официальный нареченный леди Ровены. Могучий рыцарь средних лет, он славился лишь жадностью до чревоугодия. Вот и сейчас он лениво раздумывал, скоро ли позовут к столу.

Замыкали кавалькаду двое слуг Седрика - Гурт-свинопас и шут Вамба. На последних мулах ехали двое неожиданных спутников, присоединившихся совсем недавно - еврей-ростовщик Исаак из Йорка и красавица-дочь его Ревекка. Исаак и Ревекка держались чуть в стороне и на лицах их застыло выражение напряженной почтительности. Что и неудивительно - саксы неохотно терпели иудеев, а тут пришлось ехать вместе. Все дело в том, что на выезде из Ашби Исаак сам подошел к Седрику и униженно попросил о покровительстве в пути. Дескать, лесные дороги кишат разбойниками, а у них, евреев, особо ценный и хрупкий груз...

Седрик хмуро оглядел повозку, где под грудой тряпья угадывались очертания человеческого тела. Отказать в помощи путникам, даже чужакам - не в обычаях саксов. Тем более, дочь ростовщика робко обмолвилась, что в долгу не останутся... Так что Седрик согласился и позволил евреям присоединиться к отряду.

Вот уже несколько часов ехали вместе, перекидываясь изредка скупыми фразами. Лишь Вамба, неугомонный балагур, пытался развеять скуку песнями и прибаутками, но хозяева пропускали их мимо ушей.

- Далеко ль еще до Ротервуда? - нетерпеливо вопросил Ательстан, силясь заглянуть за плечо Седрика. - Есть хочется, сил нет!

- Потерпи, братец, - буркнул Седрик, подергивая повод. - Часа через два будем на месте. А пока затяни пояс потуже, глядишь, легче станет.

Ательстан засопел, но спорить не стал. Не дело тану, претенденту на руку Ровены, ныть как простолюдину.

Солнце уже почти село, когда усталые всадники въехали под сень векового бора. Сгустились сумерки, в вышине заухал сыч. Ехали молча, предвкушая долгожданный отдых.

И вдруг из придорожных кустов грянул громкий треск. Кони шарахнулись, всадники схватились за мечи. В тот же миг на дорогу выскочила ватага вооруженных людей в разношерстных одеждах.

- Ни с места! - зычно гаркнул главарь, дюжий детина в волчьей шкуре. - Слезай с коней, бросай оружие, живо!

Седрик выхватил из ножен тяжелый меч и ринулся в бой. Ательстан и слуги последовали за ним. Закипела отчаянная сеча.

Мечи свистели и лязгали, высекая искры. Обезумевшие кони ржали и вставали на дыбы. Разбойники наседали, грозя смять отряд Седрика своей численностью. Но саксы рубились насмерть, не щадя живота. Когда огромный верзила ухватил под уздцы коня Ровены, пытаясь стащить девушку из седла, тяжелый клинок Ательстана обрушился ему на голову, располовинив череп.

Седрик крушил врагов направо и налево, прорубаясь сквозь толпу лиходеев, точно медведь сквозь стаю волков. Вамба разил из лука, Гурт орудовал рогатиной. Но силы были слишком неравны.

В какой-то миг Седрик пошатнулся, получив мощный удар плашмя по шлему. Тут же его стащили с коня, заломив руки. Ательстан еще отбивался, но вскоре рухнул наземь под грузом трех дюжих молодцев.

- Хватит! - властно крикнул невидимый в сумерках главарь. - Вяжите их! Девку и евреев в повозку, живо!

Разбойники ловко скрутили пленников и сноровисто забросили в повозку, где лежал раненый. Исаак кричал, предлагая выкуп, но ему грубо заткнули рот кляпом. Ревекка тихо молилась, склонясь над бесчувственным рыцарем. Повозка дернулась и понеслась прочь. Конные лиходеи окружили ее со всех сторон. Отряд растворился в лесной чаще, увозя захваченных в неизвестность.

Спустя полчаса бешеной скачки повозка ворвалась во двор грозного замка. Массивные стены уходили в ночное небо, теряясь во тьме. В узких бойницах пылали факелы, у подъемного моста маячили стражники.

- Торкилстон! - потрясенно ахнул Седрик, пока его стаскивали с коня. - Замок Реджинальда Фрон де Бефа!

Сердце тана упало. Попасть в руки к этому жестокому норманну, ненавидящему саксов лютой ненавистью - что могло быть хуже? Грубо подталкивая и понукая, пленников ввели в просторный зал, озаренный всполохами громадного камина. На стенах рдели гобелены с гербами, вдоль стен застыли стражники с копьями. А на возвышении, в дубовых резных креслах восседали двое рыцарей.

Седрик застонал, узнав их. Первый, грузный и мрачный - сам Реджинальд Фрон де Беф. Второй, смуглый брюнет с пронзительными черными очами - Бриан де Буагильбер, храмовник, отличившийся на турнире.

- Кого я вижу! - насмешливо пророкотал Фрон де Беф. - Никак сам Седрик Сакс пожаловал в мой скромный замок! Какая честь для меня!

Седрик лишь стиснул зубы, не желая отвечать на издевку. Зато Исаак затараторил, кланяясь до земли:

- Милостивые господа... сжальтесь над нами... мы люди маленькие... нам бы домой скорее... дочь больна, дела ждут...

Бриан де Буагильбер смерил еврея ледяным взглядом:

- Молчать, пес! Как смеешь тявкать, когда господа говорят!

Исаак зажмурился, будто ожидая удара. Ревекка всхлипнула, прижав ладони к губам. Храмовник перевел на нее горящий взор - и в глазах вспыхнуло нечто жуткое.

- Не плачь, красавица, - процедил он с усмешкой. - Мы еще побеседуем с тобой. Наедине.

Девушка сжалась, обхватив себя за плечи. Буагильбер же повернулся к Фрон де Бефу:

- Уведи саксонское отродье. Запри где-нибудь, стерегите крепко. А после возвращайся. Надо обсудить сумму выкупа за этих голубчиков. Авось расщедрятся их сородичи.

Фрон де Беф осклабился и хлопнул в ладоши. Вбежала стража.

- Саксов в подземелье! Девицу в отдельную камеру, только стеречь в оба! Евреев в башню, под замок. Немедля!

Cтражники рьяно поволокли пленников из зала. Седрика и Ательстана швырнули в сырой каменный мешок. Ровену заперли в тесной келье.

В подземелье замка де Браси, норманнский рыцарь и давний приятель Фрон де Бефа, вел переговоры о выкупе с Седриком и Ательстаном. Правда, беседа больше походила на угрозы.

- Слушайте сюда, саксонские псы! - рявкал де Браси, расхаживая по камере. - Ваши жизни в наших руках. Хотите дышать - платите! По двадцать фунтов серебра с каждого - вот цена свободы.

Седрик гордо выпрямился, звякнув цепями:

- Не дождетесь! Лучше умру, чем поддамся на ваш грязный шантаж. Мы - свободные саксы, а не скот на продажу!

- Ого, вот как заговорил! - расхохотался де Браси. - Да ты сам хуже скота, грязный смерд! Но ладно, не хочешь платить - как знаешь. Сдохнете в этой дыре.

Норманн перевел взгляд на Ательстана и хищно ухмыльнулся:

- А может, ты поумнее будешь, а, Конингсбургский кабан? Заплатишь - отпущу не только тебя, но и твою суженую, белокурую лань Ровену. Хотя, если по правде, больно хороша девица. Может, сам возьму ее в жены, а?

Рыцарь заржал, сально подмигивая. Ательстан аж побагровел от ярости. Рванулся, звеня кандалами:

- Не сметь! Ровена - моя наречённая! Да я тебя...

Но де Браси лишь расхохотался пуще прежнего:

- Твоя? Это мы еще посмотрим, чья она будет. Невесту я себе и без выкупа добуду, а вот за твою никчемную шкуру - изволь раскошелиться. Подумай хорошенько, пока я добрый.

С этими словами он вышел вон, грохнув дверью. Пленники мрачно переглянулись. Выхода не было. Разве что чудо спасет их от жестоких норманнов...

В то время как саксов допрашивали в подземелье, Исаака и Ревекку втолкнули в комнатушку под башней. Евреи испуганно переглянулись. Беда была близко. Беда по имени Бриан де Буагильбер. Словно в ответ, в коридоре загрохотали шаги. Лязгнул засов, дверь распахнулась. На пороге стоял тамплиер и зловеще усмехался.

- Ну, здравствуй, Исаак из Йорка! Вот мы и побеседуем по душам...

Загрузка...