Подлинная история графини де Ла Фер

ДВЕ КАПЛИ СВЕРКНУТ…

Как только Рошфор вышел, Констанция вернулась в комнату и увидела, что миледи радостно улыбается.

— Ну вот, то, что вы опасались, случилось, — заговорила молодая женщина, — сегодня вечером иди завтра кардинал пришлет за вами.

— Кто вам это сказал, дитя мое? — спросила миледи.

— Я об этом слышала из уст самого гонца.

— Подойдите и сядьте тут, возле меня, — предложила миледи.

— Извольте.

— Подождите, я посмотрю, не подслушивает ли нас кто-нибудь.

— К чему все эти предосторожности?

— Вы сейчас узнаете.

Миледи встала, подошла к двери, открыла ее, выглянула в коридор, потом опять уселась рядом с Констанцией и спросила:

— Значит, он хорошо сыграл свою роль?

— Кто это?

— Тот, кто представился настоятельнице как посланец кардинала.

— Так он только играл роль?

— Да, дитя мое.

— Так, значит, этот человек не…

— Этот человек, — сказала миледи, понизив голос и едва не запнувшись, — мой брат.

— Ваш брат? — вскричала госпожа Бонасье.

— Вы одна знаете эту тайну, дитя мое. Если вы ее доверите кому бы то ни было, я погибла, а возможно, и вы тоже.

— Ах, Боже мой!

— Слушайте, вот что произошло: мой брат, который спешил сюда мне на помощь, с тем чтобы, если понадобится, силой освободить меня, встретил гонца, посланного за мной кардиналом, и поехал за ним следом. Добравшись до пустынного и уединенного места, он выхватил шпагу и, угрожая гонцу, потребовал, чтобы тот отдал ему бумаги, которые он вез. Гонец вздумал обороняться, и брат убил его.

— Ах! — содрогнулась нежная Констанция.

— Это было единственное средство, поймите! Дальше брат решил действовать не силой, а хитростью: он взял бумаги, явился сюда под видом посланца самого кардинала, и через час или два, по приказанию его высокопреосвященства, за мной должна приехать карета.

— Я понимаю: эту карету вам пришлет ваш брат.

— Совершенно верно. Но это еще не все: письмо, которое вы получили, как вы полагаете, от госпожи де Шеврез…

— Ну?

— …подложное письмо.

— Как так?

— Да, подложное: это западня, устроенная для того, чтобы вы не сопротивлялись, когда за вами приедут.

— Но ведь приедет д'Артаньян!

— Перестаньте заблуждаться: д'Артаньян и его друзья на осаде Ла-Рошели.

— Откуда вы это знаете?

— Мой брат встретил посланцев кардинала, переодетых мушкетерами. Вас вызвали бы к воротам, вы подумали бы, что имеете дело с друзьями, вас похитили бы и отвезли обратно в Париж.

— О, Боже, я теряю голову в этом хаосе преступлений! Я чувствую, что, если так будет продолжаться, — промолвила госпожа Бонасье, поднося ладони ко лбу, — я сойду с ума!

— Постойте!

— Что такое?

— Я слышу лошадиный топот… Это уезжает мой брат. Я хочу с ним еще раз проститься, пойдемте.

Анна открыла окно и движением руки подозвала к себе госпожу Бонасье. Молодая женщина подошла.

Рошфор проезжал под окном.

— До свидания, брат! — крикнула графиня.

Всадник поднял голову, увидел обеих молодых женщин и на скаку дружески махнул миледи рукой.

— Славный Жорж! — сказала она, придавая своему лицу нежное и грустное выражение, что было ей совсем не сложно, ибо не противоречило ее чувствам, и закрыла окно.

Она уселась на прежнее место и сделала вид, что погрузилась в глубокие размышления.

— Простите, сударыня, разрешите прервать ваши мысли! — обратилась к ней госпожа Бонасье. — Что вы мне посоветуете делать? Боже мой! Вы опытнее меня в житейских делах и научите меня, как мне быть.

— Прежде всего, — ответила миледи, — возможно, что я ошибаюсь и д'Артаньян и его друзья в самом деле приедут к вам на помощь.

— Ах, это было бы так хорошо, что даже и не верится! — воскликнула госпожа Бонасье. — Такое счастье не для меня!

— В таком случае вы понимаете, что это только вопрос времени, своего рода состязание — кто приедет первый. Если ваши друзья — вы спасены, а если приспешники кардинала — вы погибли.

— О, да-да, погибла безвозвратно! Что же делать?

— Есть, пожалуй, одно средство, очень простое и вполне естественное.

— Какое, скажите?

— Ждать, укрывшись где-нибудь в окрестностях, и сначала удостовериться, кто эти люди, которые приедут за вами.

— Но где ждать?

— Ну, это легко придумать. Я сама остановлюсь в нескольких лье отсюда и буду скрываться там, пока ко мне не приедет брат. Сделаем так: я увезу вас с собой, мы спрячемся и будем ждать вместе.

— Но меня не отпустят отсюда, я здесь на положении пленницы.

— Здесь думают, что я уезжаю по приказанию кардинала, и уверены, что вы вовсе не склонны сопровождать меня.

— Ну?

— Ну вот, карета подана, вы прощаетесь со мной, вы становитесь на подножку, желая в последний раз обнять меня. Слуга моего брата, которого он пришлет за мной, будет обо всем предупрежден — он подаст знак почтарю, и мы умчимся.

— Но д'Артаньян? Что, если приедет д'Артаньян?

— Мы это узнаем.

— Каким образом?

— Да ничего не может быть легче! Мы пошлем обратно в Бетюн слугу моего брата, на которого, повторяю, мы вполне можем положиться. Он переоденется и поселится против монастыря. Если приедут посланцы кардинала, он не двинется с места, а если д'Артаньян и его друзья — он проводит их к нам.

— А разве он их знает?

— Конечно, знает! Ведь он не раз видел д'Артаньяна у меня в доме.

— Да-да, вы правы… Итак, все улаживается. Все складывается как нельзя лучше… Но не будем уезжать далеко отсюда.

— Самое большее за семь-восемь лье. Мы остановимся в укромном месте у самой границы и при первой тревоге уедем из Франции.

— А до тех пор что делать?

— Ждать.

— А если они приедут?

— Карета моего брата приедет раньше.

— Но что, если меня не будет с вами, когда за вами явятся, — например, если я буду в это время обедать или ужинать?

— Сделайте одну вещь.

— Какую?

— Скажите добрейшей настоятельнице, что вы просите у нее позволения обедать и ужинать вместе со мной, чтобы нам как можно меньше расставаться друг с другом.

— Позволит ли она?

— А почему бы нет?

— Как хорошо! Ведь таким образом мы ни на минуту не будем расставаться.

— Ступайте же к ней и попросите об этом. У меня какая-то тяжесть в голове, я пойду прогуляться по саду.

— Идите. А где я вас найду?

— Здесь, через час.

— Здесь, через час… Ах, благодарю вас, вы так добры!

— Как же мне не принимать в вас участия! Если бы даже вы не были сами по себе такой красивой и очаровательной, вы ведь подруга одного из моих лучших друзей!

— Милый д'Артаньян, как он будет вам благодарен!

— Надеюсь. Ну вот, мы обо всем условились. Пойдемте вниз.

— Вы идете в сад?

— Да.

— Пройдите по этому коридору и спуститесь по маленькой лестнице — она приведет вас прямо в сад.

— Хорошо. Благодарю вас.

Молодые женщины обменялись приветливой улыбкой и разошлись.

Анна сказала правду — она действительно ощущала какую-то тяжесть в голове: неясные еще замыслы хаотично теснились в ее уме. Ей надо было уединиться, чтобы разобраться в своих мыслях. Она смутно представляла себе дальнейшие события, и ей нужны были тишина и покой, чтобы придать своим неясным намерениям определенную форму, чтобы составить план действий.

Прежде всего нужно было как можно скорее похитить Констанцию Бонасье, укрыть ее в надежном месте и, если понадобится, держать там заложницей. Анна начинала беспокоиться за исход этой отчаянной борьбы, в которую ее враги, к которым относился и Антуан, вкладывали столько же упорства, сколько она вкладывала ожесточения.

К тому же она чувствовала, как иные люди чувствуют надвигающуюся грозу, что исход этот близок и может оказаться для нее ужасным.

Итак, главное для нее было захватить возлюбленную д'Артаньяна в свои руки, Констанция была для гасконца все: ее жизнь, жизнь любимой женщины, была для него дороже собственной. Если бы счастье изменило графине и ее постигла неудача, она могла бы, имея госпожу Бонасье заложницей, вступить в переговоры и, несомненно, смогла бы добиться своего. Эту задачу она уже разрешила: Констанция готова была доверчиво сопровождать ее; а если они обе укроются в Армантьере, миледи легко будет убедить госпожу Бонасье, что д'Артаньян не приезжал в Бетюн. Самое большее через полмесяца вернется Рошфор, и за эти полмесяца она придумает, как ей отомстить четырем друзьям. Скучать ей, благодарение Богу, не придется, общество Констанции придаст пикантности ое размышлениям о предстоящей мести.

Размышляя, Анна в то же время окидывала взглядом сад и старалась запомнить его планировку. Она действовала, как искусный полководец, который предусматривает сразу и победу, и поражение и готовится — смотря по тому, как будет протекать битва, — либо идти вперед, либо отступать.

Через час она услышала, что кто-то зовет ее ласковым голосом. Это была госпожа Бонасье. Добрая настоятельница, конечно, изъявила полнее согласие, и для начала молодые женщины отправились вместе ужинать. Когда они вошли во двор, до них донесся стук подъезжавшей кареты. Анна прислушалась.

— Вы слышите? — спросила она.

— Да, у ворот остановилась карета.

— Это та самая, которую прислал нам мой брат.

— О, Боже!

— Ну, полно, мужайтесь!

Миледи не ошиблась: у ворот монастыря раздался звонок.

— Подите в свою комнату, — сказала она Констанции, — у вас, наверное, есть кое-какие драгоценности, которые вам хотелось бы захватить с собою.

— У меня есть его письма, — ответила госпожа Бонасье.

— Так заберите их и приходите ко мне, мы наскоро поужинаем. Нам, возможно, придется ехать всю ночь — надо запастись силами.

— Боже мой! — проговорила госпожа Бонасье, хватаясь за грудь. — У меня так бьется сердце, я не могу идти…

— Мужайтесь! Говорю вам, мужайтесь! Подумайте, через четверть часа вы спасены. И помните: все, что вы собираетесь делать, вы делаете для него.

— О, да, все для него! Вы одним словом вернули мне бодрость. Ступайте, я приду к вам.

Анна поспешно поднялась к себе в комнату, застала там слугу Рошфора и отдала ему необходимые приказания.

Он должен был ждать у ворот; если бы вдруг появились мушкетеры, карета должна была умчаться прочь, обогнуть монастырь, направиться в небольшую деревню, расположенную по ту сторону леса, и поджидать там миледи. В таком случае она прошла бы через сад и пешком добралась бы до деревни, ведь она отлично знала эти края.

Если же мушкетеры не появятся, все должно пройти так, как условлено: госпожа Бонасье станет на подножку под тем предлогом, что хочет еще раз проститься с миледи, и та увезет ее.

Констанция вошла. Желая развеять все подозрения, какие могли бы у нее возникнуть, Анна в ее присутствии повторила слуге вторую половину своих приказаний.

Она задала слуге несколько вопросов относительно кареты. Выяснилось, что она запряжена тройкой лошадей, которыми правит почтарь; слуга графа должен был сопровождать карету в качестве форейтора.

Напрасно миледи опасалась, что у госпожи Бонасье могут возникнуть подозрения: бедняжка была слишком чиста душой и наивна, чтобы заподозрить в другой женщине такое коварство; к тому же имя графини Винтер, которое она слышала от настоятельницы, было ей совершенно незнакомо, и она даже не знала, что какая-то женщина принимала столь деятельное и роковое участие в постигших ее бедствиях.

— Как видите, все готово, — сказала Анна, когда слуга вышел. — Настоятельница ни о чем не догадывается и думает, что за мной приехали по приказанию кардинала. Этот человек пошел отдать последние распоряжения. Покушайте немножко, выпейте глоток вина, и поедем.

— Да, — безвольно повторила Констанция, — поедем.

Графиня знаком пригласила ее сесть за стол, налила ей рюмку испанского вина и положила на тарелку грудку цыпленка.

— Смотрите, как все нам благоприятствует! — заметила она. — Скоро настанет вечер; на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не догадается, где мы… Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь…

Госпожа Бонасье машинально проглотила два-три кусочка и пригубила вино.

— Да выпейте же, выпейте! Берите пример с меня, — уговаривала миледи, поднося рюмку ко рту.

Но в ту самую минуту, когда она готовилась прикоснуться к ней губами, рука ее застыла в воздухе: она услышала отдаленный топот скачущих коней; топот все приближался, и почти тотчас ей послышалось ржание лошади.

Этот шум сразу вывел ее из состояния радости, подобно тому, как шум грозы прерывает чудесный сон. Она побледнела и кинулась к окну, а Констанция, дрожа всем телом, встала и оперлась о стул, чтобы не упасть.

Ничего еще не было видно, слышался только быстрый, неуклонно приближающийся топот.

— Ах, Боже мой, что это за шум? — спросила госпожа Бонасье.

— Это едут или наши друзья, или наши враги, — ответила миледи со свойственным ей ужасающим хладнокровием. — Стойте там. Сейчас я вам скажу, кто это.

Констанция Бонасье замерла, безмолвная и бледная, как мраморное изваяние.

Топот все усиливался, лошади были уже, вероятно, не дальше, как за полтораста шагов от монастыря; если их еще не было видно, то лишь потому, что в этом месте дорога делала изгиб. Однако топот уже слышался так явственно, что можно было бы сосчитать число лошадей по отрывистому топоту подков. Анна напряженно всматривалась вдаль: было еще достаточно светло, чтобы разглядеть едущих.

Вдруг она увидела, как на повороте дороги заблестели обшитые галунами шляпы и заколыхались на ветру перья. Она увидела сначала двух, потом пятерых, и наконец, восемь всадников, один из них вырвался на два корпуса вперед.

Анна издала глухой стон: в скачущем впереди всаднике она узнала проклятого гасконца.

— Ах, Боже мой, Боже мой! — воскликнула госпожа Бонасье. — Что там такое?

— Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуты! — крикнула миледи. — Бежим, бежим!

— Да-да, бежим! — повторила Констанция, но, пригвожденная страхом, не могла сойти с места.

Судя по топоту, всадники проскакали под окном.

— Идем! Да идем же! — восклицала Анна, схватив молодую женщину за руку и силясь увлечь ее за собой. — Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут — и будет поздно.

Констанция попыталась идти, сделала два шага — у нее подогнулись колени, и она упала. Анна попробовала поднять ее и унести, но у нее не хватило сил.

— В последний раз спрашиваю: намерены вы идти? — крикнула она.

— О Боже, Боже! Вы видите, мне изменяют силы, вы сами видите, что я совсем не могу идти!.. Бегите одна!

— Бежать одной? Оставить вас здесь? Нет-нет, ни за что! — вскричала Анна пылко.

Вдруг она остановилась, глаза ее сверкнули недобрым огнем. Она подбежала к столу и высыпала в рюмку Констанции содержимое оправы перстня, которую она открыла с удивительной быстротой. Это было небольшое зернышко, которое быстро растворилось в вине.

Потом она твердой рукой взяла рюмку и сказала:

— Пейте, это вино придаст вам силы! Пейте!!

И она поднесла рюмку к губам молодой женщины, которая машинально выпила. Через несколько секунд дрожь прошла по ее телу, глаза широко раскрылись, взгляд устремился вдаль.

— Так вы идете со мной? — спросила миледи, внимательно наблюдавшая за этими превращениями.

— Да, иду, — безжизненным голосом ответила госпожа Бонасье.

— Идемте! — приказала Анна, хватая спутницу за рукав и вытаскивая из комнаты.

Бегом они добрались до кареты, и кучер ударом хлыста послал лошадей в галоп в тот самый момент, когда мушкетеры спешивались у парадного входа.

Четверка друзей, можно сказать, ворвалась в монастырь, предъявив записку Анны Австрийской, и, предводительствуемая настоятельницей, ворвалась в келью Констанции.

— Констанция, любовь моя, где вы? — взывал д'Артаньян, но ответом ему была тишина.

Молодой человек продолжал держать в руке еще дымившийся пистолет, тогда как Атос заткнул свой за пояс, а Портос и Арамис, державшие шпаги наголо, вложили их в ножны.

Они растерянно оглядывали келью: укрыться в ней было решительно негде, и, однако, комната была пуста. Настоятельница выглядела не менее растерянной, а в дверях толпились монашки, оживленно обсуждавшие это чрезвычайное происшествие.

— Что же это? — растерянно спрашивал д'Артаньян настоятельницу. — Где же Констанция?

— Я не знаю, — пролепетала та. — Я разрешила ей оставаться здесь вместе с той женщиной, и она была так рада.

Атос, усевшийся было в кресло, внезапно встал.

— Женщина? Какая женщина? — спросил д'Артаньян.

— Та самая женщина, которая приехала сюда и должна была оставаться у нас по приказу кардинала. Она очень подружилась с вашей знакомой, и они все время проводили вместе. А теперь их нет… обеих.

— Что это за женщина, вы знаете ее имя? — с дрожью нетерпения спросил Атос.

— Ее карета стояла за нашим садиком и только недавно отъехала. А имя… кажется, она называла его мне… да. Боже мой, такое английское… ну, конечно… леди Винтер!

— О нет, это невозможно! — вскричал Атос. — А впрочем, в мире нет ничего невозможного. — Он уже стоял перед столом, вперив взгляд в один из бокалов, и, казалось, терзался ужасным подозрением.

— Д'Артаньян, и вы, друзья, посмотрите сюда, — сказал он. — Я уверен, что из этого бокала пили, и здесь осадок на дне.

— Неужели это яд? — воскликнул Арамис. Портос, побледнев, сжал эфес шпаги.

— Нет, не думаю, — медленно ответил Атос, поворачивая бокал, на дне которого сверкнули две капли. — Если яд, то ей незачем было забирать госпожу Бонасье с собой. Она могла бы оставить ее умирать здесь.

Мушкетеры содрогнулись от этих слов. Настоятельница обессиленно рухнула в кресло, а монашки судорожно закрестились.

— Я могу дать вам надежду, мой друг, — продолжал Атос. — Ваша любимая жива, но она в руках у этого демона, которого мы — мужчины — не смогли остановить на пути преступлений. Однако мы можем сделать это сейчас, если догоним ее карету.

— Да, но где нам искать ее? — воскликнул д'Артаньян, возвращаясь к жизни.

— Вспомните, дорогой друг, о записке, которую мы подобрали в Аррасе. Вы узнали человека, который потерял ее — это был Рошфор, а я узнал руку, написавшую ее, — это была леди Винтер. Значит, она сейчас едет в Армантьер вместе с госпожой Бонасье.

— Вперед! — воскликнули трое слушателей, разворачиваясь к двери.

В эту минуту в дверях показался незнакомый человек, почти такой же бледный, как все бывшие в комнате. Он увидел четверых друзей, готовых ринуться в бой, и понял, что здесь произошло нечто ужасное.

— Я не ошибся, — сказал он. — Вот господин д'Артаньян, а вы — трое его друзей: господа Атос, Портос и Арамис.

Трое с удивлением смотрели на незнакомца, назвавшего их по именам; всем казалось, что когда-то они уже видели его. Д'Артаньян имел вид человека, пытавшегося вспомнить чти-то очень знакомое.

— Господа, — продолжал вновь прибывший, — вы так же, как и я, разыскиваете женщину, которая, — прибавил он с ужасной улыбкой, — наверное, побывала здесь, ибо я вижу ваше состояние и ужас на лицах этих монахинь.

Друзья по-прежнему безмолвствовали; голос этого человека казался им знакомым, но после всего происшедшего память никак не хотела выдать им разгадку.

— Господа, — снова заговорил незнакомец, — так как вы не хотите узнавать человека, который, вероятно, дважды обязан вам жизнью, мне приходится назвать себя. Я лорд Винтер, деверь той женщины.

Мушкетеры вскрикнули от изумления.

Атос подал лорду Винтеру руку.

— Добро пожаловать, милорд, — сказал он. — Будем действовать сообща.

— Я уехал пятью часами позже ее из Портсмута, — стал рассказывать Джозеф Винтер, — тремя часами позже ее прибыл в Булонь, всего на двадцать минут разминулся с ней в Сент-Омере и, наконец, в Лилье потерял ее след. Я ехал наудачу, всех расспрашивая, как вдруг вы галопом проскакали мимо меня. Я узнал д'Артаньяна. Я окликнул вас, не вы не услышали; я хотел скакать за вами, но моя лошадь выбилась из сил и не могла скакать, как ваши. Однако, несмотря на всю вашу поспешность, вы, кажется, явились слишком поздно!

— Вы правы, милорд, — ответил Атос. — Мы подозреваем, что леди Винтер сбежала отсюда, захватив с собой женщину, за которой мы приехали. И теперь мы опасаемся за жизнь пленницы.

— И что вы намерены делать? — невозмутимо спросил лорд Винтер.

— Догнать ее. У нас есть записка, написанная ее рукой, с указанием места встречи. Мы знаем, что они уехали отсюда полчаса назад…

— Так не будем же терять времени! — воскликнул лорд Винтер, и пятеро мужчин быстрым шагом направились к воротам монастыря.

— Нам нужно будет предпринять определенные меры по отношению к графине, — сказал англичанин, когда они отъезжали от ворот. — Но это прежде всего моя забота — ведь она моя невестка.

— И мое, — отвечал Атос, — ведь она моя жена.

Д'Артаньян улыбнулся. Он понял, что Атос уверен в своем мщении, раз он открыл такую тайну. Портос и Арамис побледнели и переглянулись. Лорд Винтер непроизвольно натянул поводья, и лошадь заплясала под всадником.

Все пятеро были совершенно не осведомлены о характере и географии этой местности. Так же и слуги ничем не могли им помочь и только следовали за своими господами. Привратник монастыря указал им дорогу, по которой уехала карета, и они помчались следом, моля Бога, чтобы на дороге не было развилок. Провидение благоприятствовало им: следы колес были отчетливо видны, и кавалькада доскакала до самой деревни Фестюбер, где мушкетеры узнали в трактире, что не далее четверти часа назад здесь останавливалась карета, в которой находились две дамы. Они велели принести им вина и тут же отправились дальше. Кучер их очень ворчал по поводу такой спешки и громогласно заявлял, что оси надо чинить, а не то он не довезет их до места. Однако дама, видимо, хозяйка, резким тоном приказала ему ехать немедленно. Вторая же дама не произнесла ни слова и, видимо, чувствовала себя нехорошо, так как вино предназначалось ей.

Окрыленные этими сведениями, мушкетеры и лорд Винтер бросились в погоню. Всю дорогу они молчали, но мысли их, как и сердца, бились в унисон, а на устах застыло только одно слово: «Месть!»

И вот настал миг, которого они ждали. Показалась почтовая карета. Вопреки ожиданиям, она не мчалась во весь опор, а едва тащилась, видимо, все-таки где-то что-то сломалось.

Увидев это, мушкетеры подстегнули лошадей и вмиг настигли карету. Кучер не пытался даже сопротивляться, он бросил вожжи и кинулся бежать. Его не преследовали. Миледи выскочила из кареты с кинжалом в руке и бешеным взором пронзала четверых мужчин, окруживших ее со шпагами в руках. Четверых, ибо д'Артаньян кинулся к карете и на руках вынес Констанцию, которая была без сознания.

— Что вы сделали с ней? — в бешенстве крикнул он миледи.

— Не беспокойтесь, — хищно улыбнулась она. — Ничего с вашей голубкой не случится. Проспится и бросится вам на шею.

В это время заходящее солнце прошло сквозь листву и осветило Анну сзади. Атос взмахнул рукой, как бы отгоняя видение: он снова увидел девушку на берегу пруда, но теперь душа его была выжжена.

Миледи переводила взгляд с одного лица на другое и не видела ничего для себя утешительного. Глаза Джозефа пылали ненавистью, взгляд Атоса был подобен черной бездне, Портос и Арамис стояли с каменными лицами и решимостью во взоре; д'Артаньян единственный не стоял перед ней с угрожающим видом: он пытался привести в чувство Констанцию. Слуги толпились у кареты, держали лошадей, Планше пытался помочь хозяину и только бестолково путался под ногами.

Вдруг д'Артаньян с бешеным видом вскочил на ноги и, выхватив из-за пояса пистолет, кинулся к миледи. Мушкетеры решили было, что госпожа Бонасье умерла, но Гримо отрицательно покачал головой. Все поняли, что нервы молодого человека не выдержали ужасного напряжения последних дней, и он готов убить.

— Подождите, д'Артаньян, — ровным голосом сказал Атос, заступая дорогу своему товарищу. — Эту женщину надлежит судить, а не убивать. Подождите еще немного, и вы получите удовлетворение…

Д'Артаньян повиновался: у Атоса был торжественный голос и властный жест судьи, ниспосланного самим Создателем. Остальные тоже почувствовали главенство этого человека.

Миледи прислонилась к дереву и опустила руки. Кинжал, однако, она не бросила — он давал ей призрачное чувство защищенности. И еще она поняла: сейчас произойдет то, что она желала все это время — объяснение с Антуаном.

— Что вам нужно? — с трудом вымолвила она.

— Нам нужна, — ответил Атос, — Анна де Бейль, которую звали сначала графиней де Ла Фер, а потом леди Винтер, баронессой Шеффилд.

— Это я, я! — отвечала миледи. — Чего вы от меня хотите?

— Мы хотим судить вас за ваши преступления, — сказал Атос. — Вы вольны защищаться; оправдывайтесь, если можете… Господин д'Артаньян, вам первому обвинять.

Д'Артаньян вышел вперед.

— Перед Богом и людьми, — начал он, — я обвиняю эту женщину в том, что она отравила Констанцию Бонасье, которая могла умереть от этого.

Все посмотрели в сторону кареты, где по-прежнему лежала бесчувственная Констанция в окружении четырех слуг, которые обтирали ей виски уксусом и пытались заставить выпить глоток вина — все напрасно…

Гримо опять отрицательно помотал головой, Планше удвоил старания, Базен молился, стоя на коленях, а Мушкетон слонялся вокруг, то ли охраняя всю компанию, то ли ища, что сломать. Д'Артаньян посмотрел на Портоса и Арамиса.

— Мы свидетельствуем это, — сказали вместе оба мушкетера.

Миледи непроизвольно улыбнулась.

— Ничего с вашей подружкой не случится, это не яд, а препарат опия, просто в сочетании с вином он действует более сильно. Поите ее лучше водой, и она скоро придет в себя.

Планше услышал эти слова и споро заменил вино на воду. Взгляд гасконца несколько просветлел, но свою обвинительную речь он продолжил:

— Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она покушалась отравить меня самого, подмешав яд в вино, которое она прислала мне из Виллеруа с подложным письмом, желая уверить меня, что это вино — подарок моих друзей! Бог спас меня, но вместо меня умер другой человек, которого звали Бризмоном.

— Мы свидетельствуем это, — сказали Портос и Арамис.

— Я мстила, — отмечала миледи, — мстила за ночь любви.

Д'Артаньян покраснел, Атос побледнел.

— Перед Богом и людьми, — продолжал молодой человек, — обвиняю эту женщину в том, что она подстрекала меня убить графа де Варда, и, так как здесь нет никого, кто мог бы засвидетельствовать истинность этого обвинения, я сам ее свидетельствую. Я кончил.

Анна промолчала — это была правда.

Д'Артаньян отошел к Портосу и Арамису, но постоянно бросал взгляды в сторону Констанции, готовый броситься к ней при первых признаках необходимости.

— Ваша очередь, милорд! — сказал Атос.

Барон вышел вперед.

— Перед Богом и людьми, — заговорил он, — обвиняю эту женщину в том, что по ее наущению убит герцог Бекингэм!

— Герцог Бекингэм убит?! — в один голос воскликнули все присутствующие.

— Да, — сказал барон, — убит! Получив ваше письмо, в котором вы меня предостерегали, я велел арестовать эту женщину и поручил стеречь ее одному верному и преданному мне человеку. Она совратила его, вложила ому в руки кинжал, подговорила его убить герцога и, быть может, как раз в настоящую минуту Фельтон поплатился головой за преступления этой фурии…

Судьи невольно содрогнулись при разоблачении этих еще не ведомых им злодеяний.

Анна опустила голову. Ей нечего было возразить — и гибель Фельтона останется на ее совести.

— Это еще не все, — продолжил лорд Винтер, несколько поколебавшись. — Мой брат, который сделал вас своей наследницей, умер, прохворав всего три часа, от странной болезни, от которой по всему телу идут синеватые пятна. Сестра, от чего умер ваш муж?

— Какой ужас! — вскричали Портос и Арамис.

— Мерзавец! — закричала Анна, глаза ее засверкали. — Вы хотите обвинить меня в злодеянии, которое совершили сами! Вы отравили своего брата, чтобы завладеть его титулом, вы отравили меня и маленького Эдуарда, но Бог не допустил нашей смерти! Вы готовы были отравить и моего старшего сына, если бы я не скрывала его от вас! — Анна бросила быстрый взгляд на графа де Ла Фер и увидела, что удар достиг цели.

— Вы лжете! — вскричал Джозеф Винтер с не меньшим гневом. — У вас нет доказательств, вы не сможете обвинить меня в этом. Господа, — воскликнул он, обернувшись к мушкетерам, — я требую правосудия и объявляю, что если я не добьюсь его, то совершу его сам!

Лорд Винтер отошел и встал рядом с д'Артаньяном.

— Теперь моя очередь… — сказал Атос и задрожал, как дрожит лев при виде змеи, — моя очередь. Я женился на этой женщине, когда она была совсем юной девушкой, женился против воли всей моей семьи. Я дал ей богатство, дал ей свое имя, и однажды она сбежала от меня вместе с сыном — это ведь был мой сын, графиня? — и всеми драгоценностями, чтобы вернуться к той распутной жизни, которую она вела до замужества!

— О нет, Антуан! — выкрикнула Анна со всей страстью. — Ты не прав, ты не знаешь правды! Меня украли пираты и продали в Алжире на рынке рабов, они продали и Луи-Гийома, но я на коленях вымолила у моего господина, чтобы он купил и мальчика. Я много пережила там, а через год меня перекупил лорд Винтер, привез в Англию, а когда мы узнали, что граф де Ла Фер умер, он предложил мне руку и сердце, и я приняла этот дар. Я решила не возвращаться во Францию, ибо твоя семья не приняла бы меня, они могли бы объявить меня самозванкой — и как бы я без тебя доказала правду?.. Капитан пиратов заставил меня написать ту проклятую записку, держа нож у горла нашего сына, я знала, что ты подумаешь обо мне, но я не могла рисковать его жизнью. О, Антуан, наш сын в Англии, он похож на тебя, ты увидишь и убедишься в этом. Боже, — продолжала Анна, выронив кинжал и обхватив голову руками, — я знаю, что ты не веришь мне, но в Англии есть люди, которые все знают. Есть поверенный семьи Винтеров, который ездил во Францию наводить справки о графе де Ла Фер, он знает мою историю, и есть капитан корабля, который вез меня из Алжира, и есть люди из дипломатической миссии, секретарем которой был Джордж, они видели меня на корабле и, наверное, знают эту историю, а еще я все рассказала Нелли Фергюссон, двоюродной сестре Джорджа, мы с ней очень подружились тогда, а еще все знает Луи-Гийом… да, о Боже, Антуан, конечно, неужели ты думаешь, что я могла бы подговорить ребенка, чтобы он лгал и рассказывал такую длинную историю, когда ему было всего три года, да он и сейчас еще говорит по-арабски, а его хотели сделать янычаром, а потом гораздо хуже, и только Джордж спас нас, а то бы я все равно сбежала, но мы бы погибли там… — Анна в изнеможении опустилась на землю, ей было уже все равно, что с ней сделают, воспоминания душили ее.

Мушкетеры стояли в ужасе, оцепенев, Атос был бледнее смерти, даже д'Артаньян забыл смотреть на госпожу Бонасье, поглощенный этой страстной исповедью, даже слуги стояли поодаль, вперив в нее взгляды, так что несчастная Констанция осталась совсем без присмотра.

Один Джозеф, казалось, владел собой, и то, что он видел, ему не нравилось.

— Анна, — с трудом вымолвил Атос, — вы говорите правду? Могу ли я вам верить?..

— Антуан, господи, Антуан, как долго я ждала, чтобы рассказать тебе это. Еще там, в «Красной голубятне», я порывалась сказать, но ты был так суров, и мы ведь действительно стали врагами…

Упоминание этой встречи произвело отрезвляющее действие на Атоса.

— Я знаю одно, — произнес он более твердым голосом, — я не могу верить вам на слово после всего, что случилось и что я пережил в эти годы. Но вы правы, я могу проверить ваши слова и, черт меня побери, я сделаю это! Пока же я постараюсь, чтобы вы находились в безопасном месте, где я легко мог бы вас найти, не боясь, что вы опять сбежите. Да, именно так! — крикнул он, увидев признак недовольства на лице жены. — Если вы признаете меня своим мужем, вы будете подчиняться мне беспрекословно!

— Я согласна, — отвечала Анна, пытаясь сдержать невесть откуда взявшиеся слезы, — но что, если меня вызовет кардинал Ришелье?

Это имя прозвучало подобно удару грома в вышине. Оцепеневшие люди, наблюдавшие за происходящим, как за какой-то картиной фантасмагорического спектакля, зашевелились. Атос нахмурился.

— Господа, — подал голос Арамис, — я думаю, раз уж все так случилось, не стоит нам сейчас размышлять над отвлеченными темами. Не забывайте, мы скоро должны возвращаться в ставку короля.

Эти слова как будто придали бодрости всем присутствующим. Только д'Артаньян стоял с отрешенным видом. Отсутствующим взглядом он посмотрел на Атоса, потом на миледи, понял, как теперь выглядит происшествие в особняке на Королевской площади… В это время очень кстати раздался слабый стон Констанции. Все бросились к ней. Один Арамис сумел заметить состояние д'Артаньяна.

— Д'Артаньян, — прошептала молодая женщина, — любимый мой! Наконец ты нашел меня…

— Да-да, Констанция, мы опять вместе!

— Как она ни уверяла, что ты не приедешь, я все-таки втайне надеялась, я так не хотела бежать… Но теперь я счастлива… Ах, Боже мой, у меня темнеет в глазах, мне дурно…

— Друзья мой, помогите! — закричал д'Артаньян. — Ей дурно. Боже мой, она умирает!

Анна подбежала к лежащей женщине, проверила пульс и зрачки.

— Для нее это сильная доза, — задумчиво сказала она. — Да еще с вином, да в первый раз — но для жизни это не опасно. Просто ей надо полежать, и не давайте ей пить много, пусть часто, но по глоточку.

— Откуда вы это знаете? — тихо спросил Атос.

— Мой господин в Алжире принимал разные снадобья, а я ему прислуживала.

Мушкетер не нашелся, что ответить.

Манипуляции Анны достигли своей цели, Констанция открыла глаза.

— Не бойтесь, моя милая, — обратилась к ней миледи, — с вами все будет в порядке. Сейчас вы не очень хорошо себя чувствуете, но, я думаю, то, что вам снилось, вам понравилось.

Щеки Констанции покрылись румянцем.

В этот момент узкий клинок блеснул в лучах заходящего солнца и скользнул вниз, а потом вверх, но уже с кровью на лезвии. Одновременно другая шпага взметнулась из ножен, и Джозеф Винтер упал, уже бездыханный. Атос посмотрел на него с некоторым удивлением.

— Я даже не понял, как это получилось, — сообщил он оцепеневшим зрителям.

Констанция вновь потеряла сознание, и Анна опустилась на землю рядом с ней — на плече ее, над лопаткой, зияло небольшое отверстие, из которого текла кровь.

На какое-то мгновение все замерли. Казалось, никто не решается приблизиться к миледи. И вдруг, ко всеобщему изумлению, Портос стянул с себя перевязь и наложил жгут на плечо молодой женщины.

Арамис тут же подозвал слуг, которые все это время исполняли роль статистов, и велел им проверить, сможет ли карета доехать до монастыря или хотя бы до деревни. Вскоре Планше доложил, что если ехать медленно и осторожно, то можно надеяться добраться до монастыря.

— Хорошо бы, — пробормотал Арамис, — вряд ли мы найдем другую карету поблизости.

Все согласно кивнули.

— Господа, — вступил в разговор Портос. — Я думаю, что нам надо позаботиться о лорде Винтере. Лучше всего будет закопать его здесь, чтобы не объясняться по поводу тела.

— Я не согласен, — задумчиво сказал Атос, переводя взгляд с жены на убитого. — Мы вполне можем сказать, что нашли его раненым в лесу…

— Убитым, — поправил Арамис. — Рана смертельная, прямо в сердце.

— Убитым, — кивнул Атос. — Я его убил и, хоть и не чувствую особых угрызений совести, ибо он англичанин и хотел тайком убить женщину, но все же хочу, чтобы его похоронили по христианскому обряду.

Арамис согласно кивнул.

Женщин осторожно перенесли в карету. Туда же положили тело лорда Винтера. Поскольку обе были в полубессознательном состоянии, такое соседство не вызвало возражений. Мушкетеры и слуги вскочили на коней, причем Планше исполнял роль кучера, а его лошадь вели в поводу, и кавалькада тронулась в обратный путь.

В монастырь они добрались только под утро. Убитого же оставили в деревне на попечение местного священника.

Монастырь гудел, как улей, встречая странную процессию. Атос конфиденциально поговорил с матерью-настоятельницей и поручил Анну и Констанцию заботам сестер, а заодно попросил не отпускать их из обители до возвращения мушкетеров. Согласие было получено с одной только оговоркой: настоятельница не смогла бы противодействовать распоряжению всесильного кардинала, и тут оставалось надеяться на случай.

Констанция была очень слаба, но находилась в сознании. Все утро д'Артаньян провел в ее келье, утешая и подбодряя ее. Сестры-сиделки только вздыхали, видя такое чувство.

Граф де Ла Фер попрощался с женой более сдержанно. Слишком многое стояло между ними, слишком многое было не сказано, чтобы они могли чувствовать себя свободно друг с другом. Но начало было положено.

— Я ничего не могу обещать, — говорил Антуан, — война еще не окончена, меня, в конце концов, могут убить.

Анна вздрогнула и умоляюще посмотрела на мужа.

— Да-да, сударыня, я не бессмертен. Но я надеюсь все-таки, что этого не случится и я смогу узнать правду о вас… о нас. А тогда — кто знает, что будет тогда… Во всяком случае, желаю вам выздоровления.

— Храни вас Бог, — прошептала Анна, сдерживая слезы. Это было так странно, как будто она снова становилась той, юной графиней де Ла Фер, которая еще умела плакать. Видимо, обет, который она дала тогда, на корабле, не имел уже силы. Анна пообещала себе, что обязательно исповедуется, как только несколько поправится.

Все утро Портос и Арамис провели в ожидании, но отнюдь не томительном. Монашки то и дело сновали мимо по своим делам, не забывая поглядывать на них, так что Арамис снова начал подумывать о духовной карьере.

Наконец Атос и д'Артаньян появились — задумчивые и, соответственно, неразговорчивые, и четверка пустилась в путь.

Три дня спустя четыре мушкетера вернулись в Париж; они не просрочили своего отпуска и в тот же вечер сделали обычный визит господину де Тревилю.

— Ну что, господа, — спросил их храбрый капитан, — хорошо вы веселились, пока были в отлучке?

— Бесподобно! — ответил Атос за себя и за товарищей.

Они вернулись в Ла-Рошель вместе с королем. Монарх был скучен и угрюм, и четыре друга выглядели под стать сюзерену: они ехали все рядом, понурив головы и мрачно глядя перед собой. Точнее, так выглядели Атос и д'Артаньян, а Арамис и Портос только лишь молчали или тихо переговаривались, но все равно общее впечатление было не радостным.

И если граф де Ла Фер думал исключительно о жене, то мысли д'Артаньяна были заняты почти поровну Констанцией и миледи. И если первые вызывали в нем почти детскую радость и надежды на лучшее будущее, то мысли о миледи таковыми не были. Он постоянно вспоминал о своем приключении в особняке на Королевской площади. Атос все знал — д'Артаньян сам рассказал другу. Но тогда они почти ничего не знали о миледи, она просто была их врагом, и Атос ненавидел жену. А что теперь?! Теперь — если супруги помирятся — как граф де Ла Фер отнесется к этому событию в прошлом своей жены и своего друга? Д'Артаньян не находил ответа и не находил покоя.

После приезда в какой-нибудь город, проводив короля до отведенного ему для ночлега помещения, друзья тотчас удалялись к себе или шли в расположенный на отшибе кабачок, где они, однако, не играли в кости и не пили, а только шепотом разговаривали между собой, зорко оглядываясь, не подслушивает ли их кто-нибудь.

Однажды, когда король сделал в пути привал, желая поохотиться, а четыре друга вместо того, чтобы примкнуть к охотникам, удалились, по своему обыкновению, в трактир на проезжей дороге, какой-то человек, прискакавший во весь опор из Ла-Рошели, остановил коня у дверей этого трактира, желая выпить стакан вина, заглянул в комнату, где сидели за столом четыре мушкетера, и закричал:

— Эй, господин д'Артаньян! Не вас ли я там вижу?

Д'Артаньян поднял голову и издал радостное восклицание. Это был тот самый человек, которого он называл своим призраком, это был незнакомец из Менга, с улицы Могильщиков и из Арраса. Д'Артаньян выхватил шпагу и кинулся к двери.

Но на этот раз незнакомец не кинулся в бегство, а соскочил с коня и пошел навстречу гасконцу.

— А, наконец-то я вас нашел, милостивый государь! — сказал юноша. — На этот раз вы от меня не скроетесь.

— Это вовсе не входит в мои намерения — на этот раз я сам искал вас. Именем короля я вас арестую! Я требую, чтобы вы отдали мне вашу шпагу, милостивый государь. Не вздумайте сопротивляться: предупреждаю вас, дело идет о вашей жизни.

— Кто же вы такой? — спросил д'Артаньян, опуская шпагу, но еще не отдавая ее.

— Я шевалье де Рошфор, — ответил незнакомец, — конюший господина кардинала де Ришелье. Я получил приказание доставить вас к его высокопреосвященству.

— Мы возвращаемся к его высокопреосвященству, господин шевалье, — вмешался Атос и подошел поближе, — и, разумеется, вы поверите слову господина д'Артаньяна, что он отправится прямо в Ла-Рошель.

— Я должен передать его в руки стражи, которая доставит его в лагерь.

— Мы будем служить ему стражей, милостивый государь, даю вам слово дворянина. Но даю вам также мое слово, — прибавил Атос, нахмурив брови, — что господин д'Артаньян не уедет без нас.

Шевалье де Рошфор оглянулся и увидел, что Портос и Арамис стали между ним и дверью; он понял, что он всецело во власти этих четверых.

— Господа, — обратился он к ним, — если господин д'Артаньян согласен отдать мне шпагу и даст, как и вы, слово, я удовлетворюсь вашим обещанием отвезти господина д'Артаньяна в ставку господина кардинала.

— Даю вам слово, милостивый государь, — сказал д'Артаньян, — и вот вам моя шпага.

— Для меня это тем более кстати, — прибавил Рошфор, — что мне нужно ехать дальше.

— Если для того, чтобы встретиться с миледи, — холодно заметил Атос, — то это бесполезно: в Армантьере ее нет.

— А где же она? — с живостью спросил Рошфор.

— Возвращайтесь в лагерь, там вы это узнаете.

Рошфор на мгновение задумался, а затем, так как они находились всего на расстоянии одного дня пути от Сюржера, куда кардинал должен был выехать навстречу королю, он решил последовать совету Атоса и вернуться вместе с мушкетерами. К тому же его возвращение давало ему то преимущество, что он мог сам надзирать за арестованным.

Все снова тронулись в путь.

На следующий день, в три часа пополудни, они приехали в Сюржер. Кардинал поджидал там Людовика Тринадцатого. Министр и король обменялись многочисленными любезностями и поздравили друг друга со счастливым случаем, избавившим Францию от упорного врага, который поднимал на нее всю Европу. После этого кардинал, предупрежденный Рошфором о том, что д'Артаньян арестован, и желавший поскорее увидеть его, простился с королем и пригласил его на следующий день осмотреть вновь сооруженную плотину.

Вернувшись вечером в свою ставку у Каменного моста, кардинал увидел у дверей того дома, где он жил, д'Артаньяна без шпаги и с ним трех вооруженных мушкетеров.

На этот раз, так как сила была на его стороне, он сурово посмотрел на них и движением руки и взглядом приказал д'Артаньяну следовать за ним.

Мушкетер повиновался.

— Мы подождем тебя, д'Артаньян, — сказал Атос достаточно громко, чтобы кардинал услышал.

Его высокопреосвященство нахмурил брови и приостановился, но затем, не сказав ни слова, вошел в дом.

Д'Артаньян прошел вслед за кардиналом, а за дверью осталось на страже его друзья.

Кардинал отправился прямо в комнату, служившую ему кабинетом, и подал знак Рошфору ввести к нему молодого мушкетера. Рошфор исполнил его приказание и удалился.

Д'Артаньян остался наедине с кардиналом; это было его второе свидание с Ришелье, и, как гасконец признавался впоследствии, он был твердо убежден, что оно окажется последним.

Ришелье остался стоять, прислонясь к камину; находившийся в комнате стол отделял его от д'Артаньяна.

— Милостивый государь, — начал кардинал, — вы арестованы по моему приказанию.

— Мне сказали это, ваша светлость.

— А знаете ли вы, за что?

— Нет, ваша светлость, мне это неизвестно.

Ришелье пристально посмотрел на молодого человека и не увидел на его лице страха.

— Вам вменяются в вину преступления, за которые снимали голову людям гораздо более знатным, чем вы, милостивый государь! — сказал он.

— Какие же, ваша светлость? — спросил д'Артаньян со спокойствием, удивившим самого кардинала.

— Вас обвиняют в том, что вы переписывались с врагами государства, в том, что вы выведали государственные тайны, в том, что вы пытались расстроить планы вашего военачальника.

— А кто меня обвиняет в этом, ваша светлость? — сказал д'Артаньян, догадываясь, что это дело рук миледи. — Вам рассказала об этом леди Винтер? Может быть, она повторит обвинения, глядя мне в глаза? Или, может быть, ваше высокопреосвященство имеет другие доказательства, кроме ее слов?

Речь д'Артаньяна была дерзкой, неслыханно дерзкой, и могла стоить ему головы, но молодой человек сознательно шел на риск. Он не мог рассказать кардиналу о неблаговидных поступках миледи, как сделал бы в другом случае, но и топить себя, отправляясь ради нее на плаху, тоже не собирался. Единственным выходом было устроить еще одну встречу с кардиналом, уже при участии миледи, и выпутываться вместе. К тому же и совет друзей был бы не лишним.

Кардинал нахмурился и бросил на мушкетера такой взгляд, что молодой человек задрожал — ярость читалась в нем.

— Ваше высокопреосвященство, — воскликнул д'Артаньян, — я резко выразился и нижайше прошу вас простить меня. Но и обвинения чудовищны. Я хочу только одного: чтобы вы вызвали леди Винтер сюда и чтобы она повторила свои слова, глядя мне в глаза. Я уверен, что все разъяснится.

В комнате повисла тишина. Вдруг, словно под влиянием какой-то невысказанной мысли, лицо кардинала, до тех пор мрачное, мало-помалу прояснилось и приняло наконец совершенно безмятежное выражение.

— Итак, — заговорил он кротким голосом, противоречившим его суровым словам, — вы так доверяете леди Винтер, которая обвиняет вас в государственной измене, что готовы встретиться с ней в этой комнате в надежде, что она вас спасет? Я вижу, что здесь дело нечисто, но пока не могу понять причины. Не хотите ли разъяснить мне их?

— Ваша светлость, клянусь вам, что с моей стороны не было и нет никакого злого умысла. Кроме того, если бы я и совершил что-либо, вызвавшее неудовольствие вашего высокопреосвященства, я мог бы сказать, что помилование лежит у меня в кармане, а я только скажу вам: приказывайте, ваша светлость, я готов ко всему.

— Ваше помилование? — удивился Ришелье.

— Да, ваша светлость, — ответил д'Артаньян.

— А кем оно подписано? Королем?

Кардинал произнес эти слова с особым оттенком презрения.

— Нет, вашим высокопреосвященством.

— Мною? Вы что, с ума сошли?

— Вы, конечно, узнаете свою руку, ваша светлость.

Д'Артаньян подал кардиналу драгоценную бумагу, которую миледи отдала Атосу, а тот передал своему другу, чтобы она служила ему охранным листом.

Ришелье взял бумагу и медленно, делая ударение на каждом слове, прочел:

Прочитав эти две строчки, кардинал погрузился в глубокую задумчивость, но не вернул бумагу д'Артаньяну.

«Он обдумывает, какой смертью казнить меня, — мысленно решил д'Артаньян. — Но, клянусь, он увидит, как умирает дворянин! К тому же, я надеюсь, и Атос простит меня на эшафоте».

Молодой мушкетер, как ни странно, пришел в отличное расположение духа и приготовился геройски перейти в иной мир.

Ришелье в раздумье свертывал и снова разворачивал бумагу. Ему многое было непонятно в этом деле. Наконец, как бы придя к какому-то решению, он медленно разорвал записку, возвращенную ему д'Артаньяном.

«Я погиб», — со странным спокойствием подумал гасконец. Он низко склонился перед кардиналом, как бы говоря: «Господи, да будет воля твоя!» Кардинал взял другую бумагу и написал несколько строчек, которые скрепил печатью.

— Я исполню ваше желание, — сказал он, обращаясь к молодому человеку. — Я вызову миледи и устрою ей встречу с вами. Но если она подтвердит свои слова — берегитесь, ибо это обвинение невозможно забыть! А пока у вас будет время обдумать свое положение.

С этими словами он позвонил в колокольчик, и тотчас же явился дежурный офицер. Ришелье передал ему бумагу и указал на д'Артаньяна.

— Следуйте за мной, — сказал офицер, и молодой человек, бросив прощальный взгляд на кардинала, повернулся и вышел из комнаты. В дверях он почти столкнулся с Рошфором, который спешил на аудиенцию. Соперники обменялись взглядами, быстрыми, как удар клинка, и поняли друг о друге все. Д'Артаньяна вели в тюрьму, а Рошфор привезет леди Винтер в ставку кардинала.

Ни слова не говоря, д'Артаньян сел в карету, но успел увидеть нескольких товарищей по славному полку мушкетеров, которые прогуливались достаточно далеко от ставки кардинала, но не выпускали ее из виду. «Слава богу, — подумал гасконец, — друзья будут знать, где я».

В городке не было Бастилии, но тюрьма была. Чуть похуже, чем обычные камеры, чуть получше, чем карцер в Бастилии, она вполне подходила для мелких преступников. Однако комендант страшно возгордился, узрев на приказе печать и подпись его высокопреосвященства и увидев своего узника — королевского мушкетера. Он распорядился приготовить самую лучшую камеру и подать приличный ужин, который даже разделил с заключенным. Д'Артаньян поначалу не мог понять причин такой любезности, тем более что ему вовсе не хотелось видеть этого человека, а тем более развлекать его разговорами. Но вскоре он понял, что его особа станет предметом живейших сплетен, как только комендант выйдет из ворот тюрьмы — и смирился. В конце концов, это было не самое плохое в его положении.

Разумеется, три друга тут же узнали о заключении д'Артаньяна — и не только они. Но если остальные мушкетеры терялись в догадках, то они знали причины этого происшествия, или думали, что знают. Атосу пришла мысль поговорить об этом деле с де Тревилем, который имел сведения только из стана кардинала и не знал, что и думать. Капитан тут же принял Атоса.

— Дорогой друг, — сказал он, выслушав весьма внимательно то, что мушкетер счел нужным ему сообщить, — признаюсь, что это очень необычное дело. Сама ваша история похожа на чудо, и только умный человек сможет в нее поверить. Однако его высокопреосвященство, при всех его недостатках, именно и способен на это. Все дело в том, как поведет себя ваша жена, если вы позволите мне назвать ее так. Насколько я понимаю, вы уже не сможете увидеть ее до аудиенции у кардинала, следовательно, вся надежда на ее ум. Я осмелюсь предположить, что оправдать нашего друга в ее интересах тоже, даже если, как вы говорите, между ними и были в прошлом некие трения.

Атос согласно кивнул. Де Тревиль умел понимать невысказанное, но всегда знал, где остановиться в разговоре, так что мушкетер был уверен и в его словах, и в его молчании.

— Я сейчас ничем не могу помочь д'Артаньяну, — продолжал де Тревиль, — но я благодарен, что вы пришли ко мне. Нам пока остается только ждать, но при малейшем намеке на благоприятное разрешение дела я употреблю все свое влияние, чтобы не только восстановить доброе имя д'Артаньяна, но и преумножить его заслуги в воинском поприще.

Атос поблагодарил де Тревиля в самых почтительных выражениях и от чистого сердца и поспешил к Арамису и Портосу, надеясь хотя бы несколько обнадежить их.

Тем временем два основных действующих лица данного эпизода занимались одним и тем же — думали. Мало того — они думали об одном и том же и в очень похожих выражениях. «Что я должен буду сделать при встрече с миледи? — думал д'Артаньян. — Я с удовольствием придушил бы ее, поскольку пока вижу одни только неприятности. И даже это чертово приключение в ее доме — дернул меня нечистый туда пойти! — оказалось еще хуже, чем я ожидал. За одну ночь удовольствий, которые я в крайнем случае мог бы получить в любом другом месте, меня готовы убить и она, и Атос, и Констанция — если, конечно, узнает. Черт возьми! Остается надеяться на благоразумие миледи, как, кстати, ее зовут? Атос что-то говорил, но там бы хватило имен на целую роту. По крайней мере, что она графиня де Ла Фер, я уверен, и леди Винтер она же. И причем у нее есть дети от обоих, и тогда ее брат оказывается вовсе не лордом Винтер. Боже мой. Положительно, мне сейчас не помешала бы бутылка доброго вина. Теперь я понимаю, почему Атос все время напивался, когда думал о ней». И, придя к этому замечательному выводу, д'Артаньян забарабанил в дверь, что есть мочи.

Поскольку, как мы говорили, он находился в камере для привилегированных преступников, часовой тут же подошел.

— Дружище! — сказал ему д'Артаньян через окошечко в двери. — Не приказывал ли тебе господин комендант исполнять мои желания, если только они не будут касаться побега?

Солдат несколько мгновений молчал, обдумывая сложную конструкцию предложения.

— Ну… да… — наконец выдавил он.

— Так вот, дружище, — бодрым тоном заявил д'Артаньян. — Поскольку в пьяном виде удрать невозможно, я приказываю тебе именем господина коменданта принести мне пару-тройку бутылок самого лучшего вина, которое только будет поблизости. А завтра с утра доложи об этом господину Шантильи и прибавь, что я был бы в высшей степени польщен, если бы он согласился отужинать со мной еще раз. Да ты запомнил ли?

— Ну… в общем, вам вина сейчас, а господину коменданту отужинать с вами завтра, — довольно бойко повторил часовой.

— Да ты умница! — восхитился д'Артаньян. — Ну иди, исполняй!

А в это время Анна де Бейль и прочая, и прочая, и прочая сидела на подушках в своей монастырской келье и обдумывала предстоящее свидание с кардиналом. Весь день с ней была Констанция, которая, ничего не зная о происшедшем между леди Винтер и мушкетерами объяснении, поняла только, что ее обожаемый д'Артаньян разыскал-таки ее, что теперь она в полной безопасности, и что леди Винтер каким-то образом связана с Атосом, который является другом д'Артаньяна, следовательно, миледи — дважды ее подруга. С одной стороны, Анне это было приятно, поскольку Констанция преданно ухаживала за ней и между делом рассказала много интересного о мушкетерах и кое-что о придворных делах. Для такой осведомленной женщины, как миледи, любой намек говорил очень многое. Однако к вечеру это общение Анне несколько поднадоело. К тому же она вынуждена была молчать о происшедшем в лесу, хотя именно об этом и были все ее мысли. Кроме того, Анне нестерпимо хотелось вставить словечко, когда госпожа Бонасье начинала расписывать, какое чудо нежности этот д'Артаньян. Анна прямо-таки за стены цеплялась, чтобы не подтвердить эти рассказы собственным примером. Наконец пытка молчанием закончилась, и Анна получила возможность обдумать свое нынешнее положение и свое будущее поведение.

Рошфор обязательно должен был приехать за ней. Это несомненно. Но все изменилось. И теперь ей необходимо было реабилитировать д'Артаньяна в глазах кардинала и не погубить себя.

Она много чего наговорила Рошфору, причем все это было правдой. Теперь следовало эту правду развернуть на 180 градусов, не меняя ни одного факта. Задача была достаточно сложна даже для миледи.

Во-первых, Ришелье может захотеть забрать из монастыря госпожу Бонасье, а теперь это было нежелательно. Единственный выход Анна видела в том, чтобы сослаться на слабость Констанции и ее неспособность перенести долгую дорогу. В то же время, если она больна, то не сможет покинуть монастырь, и кардиналу не о чем будет беспокоиться.

Во-вторых, Анна упоминала о сцене в «Красной Голубятне» и о переписке мушкетеров с Джозефом. Основные ее обвинения касались Антуана — Атоса, мысленно поправилась миледи, — и д'Артаньяна. Однако Атос убил Джозефа, и она может сказать, что деверь солгал ей об участии мушкетеров в ее заключении. А что касается харчевни и отнятого охранного листа… «Черт, — подумала Анна, — не знаю… Вот не знаю, и все. И посоветоваться не с кем. А впрочем, что толку? Я расскажу одно, Антуан — другое, вот мы и попались». Вдруг в памяти ее всплыла фраза Рошфора: «Д'Артаньяна и Атоса в Бастилию». Анна вздрогнула и побледнела — неужели она отправила их туда? Боже, Боже! Тогда скорее к Ришелье!.. Она вскочила, но, постояв минуту, опустилась на подушки. Решительно, она теряет голову. Ведь все равно за ней приедет Рошфор, и лучше остаться здесь и узнать его намерения, чем бросаться в путь вслепую. Миледи глубоко вздохнула и попыталась изгнать эти мысли из головы. Менее чем через три четверти часа ей это удалось, и она заснула. Ей снились двое бравых мушкетеров, которых они с Констанцией выкрадывают из Бастилии.

Именно так и случилось: Рошфор прибыл на следующий вечер. У него был приказ кардинала, касающийся миледи, и только ее. О госпоже Бонасье там не говорилось ни слова. Анна вздохнула с облегчением.

Поведение графа показало ей, что Рошфор ничего не знает об изменившихся обстоятельствах.

— Что вы намерены делать с этой лавочницей? — спросил он миледи на следующее утро, когда они чуть свет готовились выехать.

— Я уверена, что она останется здесь еще какое-то время, — ответила Анна с лукавой улыбкой. — Госпожа Бонасье недавно испытала приступ плохого самочувствия. Кроме того, если д'Артаньян в тюрьме, он не сможет забрать ее.

— Действительно, — согласился Рошфор. — Я не подумал об этом. Но вы, я вижу, тоже приняли меры? Восхищаюсь вашей предусмотрительностью.

И он галантно поцеловал руку своей спутницы. Анна возблагодарила Бога, что рана была слева, хотя она в таком случае и могла бы оказаться смертельной. Зато левой рукой она почти ничего не делала, так что любезный граф ни о чем не догадался.

Вчера вечером она сказала Констанции, что уезжает, но не стала объяснять причину. Только посоветовала ей оставаться в монастыре, а если все-таки приедут люди кардинала, притвориться больной и неспособной к дороге, тем более, что монахини подтвердят это. Правда, Анна не была уверена, что уловка сработает, но больше ничего не смогла придумать.

И вообще, ей следовало сначала позаботиться о себе. Рошфор, конечно, был хорошим спутником и не давал ей скучать, но в то же время он не давал ей думать.

За время пути Анна узнала все о положении в ставке кардинала, об осаде Ла-Рошели, о заключении д'Артаньяна. Рошфор говорил об этом с видимым удовольствием. Нельзя сказать, чтобы миледи сильно скорбела по поводу этого происшествия, но факт оставался фактом — бывшего врага следовало спасать.

В конце концов Анна решила положиться на случай, который до сих пор всегда выручал ее в окончательно безнадежных ситуациях, и она полностью отдалась дорожному разговору.

По прибытии в ставку они получили распоряжение Ришелье, переданное через дежурного офицера, отдыхать до утра, а утром прибыть к кардиналу.

Анна не знала, радоваться ей или кидаться на стены от этой отсрочки. Один момент она надеялась увидеться с Антуаном и узнать подробности, которые могли бы ей помочь, по, посмотрев на улицу, увидела гвардейцев напротив своих дверей и окон и поняла, что кардинал не оставил ее своим вниманием. Она тщетно пыталась призвать сон, но тревожные мысли не давали ей расслабиться ни на минуту. В конце концов она прибегла к последнему средству, которое всегда возила с собой, но почти не применяла. Она вытащила из маленькой коробочки шарик гашиша — посмотрела на него отрешенным взглядом, мысли ее уплыли в прошлое… и она проснулась, когда за окном уже светило солнце.

Судный день настал.

Против ожидания, миледи чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. В то же время ее несколько беспокоило это благодушное состояние — как будто опасность уже миновала. Она поспешила изгнать неуместные мысли, со всей тщательностью оделась и накрасилась, припомнив уроки восточных красавиц, привела себя в порядок. Сегодняшняя встреча с Ришелье была слишком важна, чтобы миледи не воспользовалась всеми преимуществами, дарованными ей природой.

Однако ей пришлось долго ждать, пока не пришел дежурный офицер, и много картин вставало в ее воображении, так что Анна была даже рада, когда деятельность положила конец размышлениям.

— Я рад, миледи, что вижу вас в добром здравии после всего, что произошло, — произнес кардинал с улыбкой, в которой Анна не увидела и намека на теплоту. Взгляд Ришелье скорее пристал бы католику в Варфоломеевскую ночь. — Вы выполнили поручение, вы нашли камеристку королевы, вы через Рошфора доставили несколько других ценных сведений, однако… однако возникли некоторые обстоятельства, в которых мне бы хотелось разобраться в вашем присутствии.

Это предисловие, достаточно длинное в устах первого министра, не сулило Анне ничего хорошего. Она молчала, ожидая более конкретных фраз.

Видя это и догадавшись о ее мыслях, Ришелье продолжил:

— Вы, вероятно, уже знаете, что ваш враг д'Артаньян в тюрьме. Я заключил его под стражу на основании ваших обвинений. Но вот что странно, миледи, он хочет, чтобы вы повторили срои обвинения в его присутствии и уверен, что после этого будет оправдан. Не правда ли, удивительное поведение?

Анна молчала. Озарение не приходило. Кардинал, видя, что не дождется ответа, позвонил в колокольчик. Вошел дежурный офицер.

— Приведите арестованного, — приказал Ришелье.

Д'Артаньян вошел почти сразу. Вероятно, он уже ожидал в приемной.

— Я прошу ваше преосвященство, — медленно произнесла Анна, — чтобы мне было позволено объясниться.

— Вы именно за этим и прибыли сюда, миледи, — ответил кардинал с легким удивлением.

Все это время мушкетер представлял собой безмолвную статую.

— Я утверждала, что мушкетеры подслушали разговор в харчевне «Красная Голубятня», и готова подтвердить это еще раз, — сказала миледи, глядя на д'Артаньяна. Он промолчал, однако ответил кардинал:

— Я охотно верю вам, миледи, ибо видел документ, который вы уговорили меня написать, в руках этого человека, — в голосе первого министра зазвенел металл.

— Этот лист был отнят у меня силой, ваше высокопреосвященство. Однако позвольте мне продолжить. Я утверждала, что они снеслись с лордом Винтером и препятствовали мне выполнить поручение, но это я знала со слов моего деверя, который давно ненавидел меня и не раз обманывал. В конце концов он попытался убить меня в Бетюне, и только вмешательство мушкетера Атоса спасло мне жизнь. Ант… Атос убил его.

— Значит ли это, — почти равнодушно произнес Ришелье, — что четверо мушкетеров побывали в Бетюнском монастыре и видели там вас и Констанцию Бонасье?

— Да, — твердо ответила Анна, — мы виделись и говорили.

— По какому праву, милостивый государь, вы покинули расположение войск во время кампании и отправились в Бетюн? — обратился министр к д'Артаньяну.

Взгляд мушкетера оставался спокоен, хотя для этого ему пришлось сжать кулаки.

— Мы покинули расположение полка по разрешению капитана де Тревиля, который предоставил нам официальный четырехдневный отпуск, — как можно более спокойно отвечал мушкетер. — Мы отправились в Бетюн, потому что я узнал, что там находится женщина, которую я люблю, и я хотел видеть ее.

— Что означают слова леди Винтер «мы виделись и говорили»?

— Они означают, — твердо ответил д'Артаньян, глядя прямо в глаза первому министру, — что мы, четверо мушкетеров, виделись с Констанцией Бонастье и леди Винтер и выяснили все вопросы, нас касающиеся. Ваше высокопреосвященство хорошо знает наше отношение друг к другу, так что нам было, о чем говорить. Мы объяснились и перестали быть врагами, хотя и остаемся в разных лагерях.

Выражение лица Ришелье не изменилось, однако то, что он полностью выслушал эту необычную и даже дерзкую речь, показывало его состояние.

— Ваше высокопреосвященство, — вмешалась Анна, хорошо знавшая кардинала и понявшая его молчание, — я хотела бы исповедаться вам.

В комнате обрушилась тишина.

Следующие полчаса д'Артаньян провел в приемной. Он вспомнил весь набор латинских молитв. В другое время это немало потрясло бы его, но только не сейчас. Открытый разговор горячил кровь, но такое вот ожидание…

Когда кардинал вновь вызвал мушкетера к себе, д'Артаньян был готов держаться за стены.

От взора Ришелье не укрылась бледность молодого человека, но и его мужество тоже.

Первый министр все уже решил для себя. Он еще раз внимательно посмотрел на умное и открытое лицо д'Артаньяна, представил себе, какие большие надежды подает этот юноша, которому всего двадцать один год, и как успешно мог бы воспользоваться его энергией, его умом и мужеством мудрый повелитель.

Он кинул взгляд на миледи, которая стояла у глобуса с совершенно отрешенным видом, и испытал непонятную минутную радость от того, что покорил обоих.

Кардинал подошел к столу и взял с него заполненный лист с печатью.

«Это мой приговор, — решил д'Артаньян. — Судя по состоянию миледи, ей ничего не удалось сделать, а может, она сама лишилась покровителя. Что ж, моя совесть чиста».

— Возьмите! — сказал кардинал юноше. — Я взял у вас один открытый лист и взамен даю другой. На этой грамоте не проставлено имя, впишите его сами.

Д'Артаньян нерешительно взял бумагу и взглянул на нее. Это был указ о производстве в чин лейтенанта мушкетеров. Д'Артаньян рухнул к ногам кардинала, силы оставили его.

— Ваша светлость, — воскликнул он, — моя жизнь принадлежит вам, располагайте ею отныне. Но я не заслуживаю той милости, какую вы мне оказываете. У меня есть три друга, имеющие больше заслуг и более достойные.

— Вы славный малый, д'Артаньян, — перебил его кардинал и дружески похлопал по плечу, довольный тем, что эму удалось покорить эту строптивую натуру. — Располагайте этой грамотой так, как вам заблагорассудится. Только помните, что, хотя имя и не проставлено, я даю ее вам.

— Я этого никогда не забуду! — ответил д'Артаньян. — Ваше высокопреосвященство может быть в этом уверено.

В этот момент мушкетер кинул взгляд на миледи, и кровь кинулась ему в лицо: она смотрела на него с выражением триумфа; д'Артаньян стоял на коленях и клялся в верности кардиналу — она победила! Видя, что ее мысли прочитаны, Анна с ехидной усмешкой отвела взгляд. Ее будущее еще скрывалось в тумане, но этот миг она не забудет.

Кардинал в продолжение этой короткой сцены смотрел на входную дверь. Он произнес:

— Рошфор!

Граф, который, вероятно, стоял за дверью, тотчас вошел.

— Рошфор, — сказал кардинал, — перед вами господин д'Артаньян. Я принимаю его в число своих друзей, а потому поцелуйтесь оба и ведите себя благоразумно, если хотите сберечь ваши головы.

Рошфор и д'Артаньян, едва прикасаясь губами, поцеловались; кардинал стоял тут же и не спускал с них бдительных глаз.

Они вместе вышли из комнаты.

— Мы еще увидимся, не так ли, милостивый государь?

— Когда вам будет угодно, — подтвердил д'Артаньян.

— Случай не замедлит представиться, — подтвердил Рошфор.

— Что такое? — спросил Ришелье, открывая дверь.

Молодые люди тотчас улыбнулись друг другу, обменялись рукопожатиями и поклонились его высокопреосвященству.

Все это время Анна находилась в кабинете и, уже было решив, что повелитель забыл о ней, хотела выйти, но Ришелье прервал на миг беседу с Рошфором и твердо произнес:

— А вас, миледи, я попрошу остаться!

Анна замерла на полпути. Что еще ожидало ее? Она боялась думать. Наконец Рошфор отправился выполнять поручения, и кардинал обратил немигающий взгляд на духовную дочь.

— Миледи, начал он мягко, — вы поступили правильно, исповедавшись мне. Нет такого греха, который Господь не мог бы простить, и нет такого несчастья, в котором он из утешил бы. Вы безвинны перед Господом нашим, ибо немало страдали…

Анна не дышала. Такое начало испугало ее куда больше прямых угроз.

— …Сейчас вы можете обрести потерянное счастье, обрести душевное спокойствие, обрести мир. Я искренне желаю вам этого. Но вы должны понимать (вот он — приговор!), что я не смогу доверять графине де Ла Фер поручения такого характера, какие вы исполняли прежде. Вы, вероятно, захотите покинуть Париж и поселиться с мужем и детьми в поместье. Желаю вам счастья. И хочу предупредить, что посторонним, за пределами этой комнаты совершенно не обязательно знать о ваших былых подвигах у меня на службе. Я думаю, вы и сами это понимаете. Вероятно, мы больше не встретимся, так что прощайте, графиня. Благословляю вас.

Анна преклонила колени, поцеловала руку кардинала и, совершенно оглушенная, вышла.