Подрывник

Глава 1 ПОЛИЦАЙ

Александр стоял в голом поле, как одинокий куст. Ярко светила луна. Он был в полной прострации. Надо же! Девчонка, можно сказать — пигалица, а как ловко обвела его, тёртого калача, вокруг пальца. Сама улизнула, а его оставила, да ещё и без патронов. Автомат трофейный у него есть, а толку? Железяка бесполезная! Это ещё хорошо, что у него хватило ума заглянуть в чемодан, поинтересоваться — чего он такой тяжёлый? И пигалицу эту обмануть удалось в последний день, мешочки с золотыми изделиями припрятать, не то вместе с ними бы исчезла. Только он промашку дал: в молчанку с ней играл, не думал, что всё так неожиданно и круто повернётся. Тугодум! Нет чтобы допросить её. Ведь видел же навигатор, сообразил, что это такое. А языки развязывать его ещё в спецназе учили, и эта, которая себя Таней назвала, не устояла бы, рассказала всё как есть. Пытать он её, конечно, не стал бы — и без того можно разговорить человека.

Только его логические построения неверными оказались. Саша предполагал, что за девушкой самолёт прилетит. А уж там он ухитрился бы в него сесть. Не пустили добровольно — под угрозой оружия попал бы на борт. Однако он и предположить не мог, что появится этот странный шар — то ли машина времени, то ли аппарат для телепортации. И от происшедшего ему не легче. Он-то и девушку с её чемоданом берёг потому, что рассчитывал вернуться с ней в своё время — да хоть в тот же Домодедовский аэропорт.

Только вот не случилось, видно — не судьба. А, скорее всего, мозгов не хватило. Сашка ухмыльнулся. Ни у кого в такой ситуации не хватило бы, будь здесь даже академик. Невозможно просчитать наперёд появление неведомого. Да ну и ладно. Он их тоже в шок вогнал. Появится эта пигалица у себя, вскроют чемодан — а там камни. То-то помянут его «добрым» словом! Саша представил себе эту картину и улыбнулся. Счёт «один-один», ничья!

Ладно, чего стоять истуканом в чистом поле? Жизнь продолжается. И в первую очередь надо патронами разжиться. Придётся ещё раз наведаться в деревню, где немцы на ночлег остановились. Карту он там украл да магазин автоматный. Не шумел, тихо ушёл, по-английски. Потому немцы тревогу поднять не должны — небось утром пропажи хватятся.

Но могут и внимания не обратить. Карта не секретная, войсковых позиций на ней нанесено не было, а рожок к автомату — тьфу, мелочь. Видел Саша, как немцы, идя в атаку, меняли пустые автоматные магазины на полные. Израсходованные же магазины на землю бросали. Для них эти рожки — просто расходный материал.

К нашим автоматам, пришедшим с завода, два магазина прилагаются, и часто так бывает, что магазины одного автомата к другому этой же модели и не подходят вовсе. Те же ППШ в годы войны кто только ни делал, даже кроватные мастерские, можно сказать — на коленке собирали.

А вот в бою он неудобен. ППШ — машинка скорострельная, и не заметишь, как магазин опустел. Ставишь запаску — и сразу думать надо, как опустевший диск наполнить. Это уже позже рожковые магазины на тридцать патронов появились, а с круглыми ещё намучаешься, пока зарядишь — мешкотно очень. И набивать полный магазин нельзя, два-три патрона надо не дозарядить, иначе перекосы при подаче будут. Но у нашего ППШ большая скорость полёта пули, и стрельба на сто-двести метров эффективная. У немецкого же «МР 38/40» прицельный огонь только метров на семьдесят. А если мишень дальше, то ствол задирать надо — так что и цель иногда не видна, и не факт, что попадёшь. Хотя удобен «немец», особенно в городском бою или при рукопашном в траншее — короткий, лёгкий.

Пожевать бы сейчас чего-нибудь да в бане помыться, или под душем. Саша периодически мылся, коли возможность была. Но где? В ручье, реке — без горячей воды и мыла с мочалкой. Сейчас бы в душ, телом отмякнуть. Да и волосы на голове уже отросли. Их бы шампунем промыть, а то колтун скоро будет или вши заведутся.

Ноги сами несли его по знакомому маршруту, к деревне.

Саша вышел к околице, постоял, прислушался. Вроде тихо. Он с сожалением повесил автомат на сучок дерева. Чего его с собой тащить? Только вес лишний, да и громыхнуть может. А патронов всё равно нет. Придётся украсть втихую или поработать — снять с убитого немца подсумок. О том, что придётся убить ради патронов, Саша уже не задумывался. Чего врагов жалеть? Они сами на его землю пришли, да и не переживал он уже так остро, что убивать приходится. Не на гражданке, чай.

Он осторожно двинулся вдоль забора, укрываясь в его тени. Вот и грузовик показался, мотоциклы с колясками рядом с ним.

Саша улёгся на землю. Надо понаблюдать — нет ли часового?

Прошло четверть часа. Никакого движения возле техники не было.

Дементьев подполз поближе.

Прошло ещё минут пять, и только он хотел уже метнуться к грузовику, как из-за него вышел человек. Выскочи Саша на десять секунд раньше — и часовой увидел бы его. Видно, стоял немец за кузовом грузовика, в затишье.

Тускло поблескивала каска, за плечом виднелся длинный ствол. Тьфу, чёрт, у часового винтовка! Даже если Саша его убьёт, винтовка ему ни к чему. Длинная, тяжёлая, в лесу только мешать будет. В ближнем бою она малопригодна, а стрелять на полкилометра Саша не собирался.

Он лежал и раздумывал. Уйти не солоно хлебавши или пошарить по деревне? Солдаты с грузовика и мотоциклов где-то же спят? Скорее всего, в избах, а хозяева — в сараях да коровниках. Автоматы у немцев точно быть должны — он же стянул из мотоцикла магазин.

А может — не рисковать? Должен же подвернуться случай поудобнее? Но и без оружия плохо, недавняя встреча с окруженцами, когда он ещё с Татьяной был, доказала это. Не будь у него автомата тогда, уже бы гнил-смердел в лесу — он, а не дезертиры. Да и не столько они дезертиры, сколько бандиты натуральные. Решили, что стране конец, и всё дозволено — грабить, насиловать, убивать. «Гуляй, рванина!» А сколько таких? Не только дезертиры, но и выпущенные немцами или сбежавшие из тюрем преступники; деревенские, решившие покуражиться, мошну набить во время горестных событий, а то и в услужение к немцам пойти — в ту же полицию. За жратву продались, за власть — пусть и мизерную, в пределах своей деревни, за возможность безнаказанно покуражиться над людьми. Нет, уходить без патронов нельзя. Просто надо попробовать сделать всё втихую.

Саша перемахнул через забор. Собаки во дворе не было, иначе учуяла бы давно, голос подала.

Дверь в избу была закрыта, но открыты окна. А для него что дверь, что окно — всё едино.

Саша подобрался к окну, прислушался. Слышалось дыхание спящего человека — ровное, спокойное. Сколько их там? И немцы ли это? Может, немцы в другой комнате? Хотя сомнительно это, не будут немцы ночевать в одной избе с недочеловеками.

Саша поднялся и заглянул в окно. Глаза его уже адаптировались к темноте. Взору его предстала кровать со спящим на ней молодым парнем. Рядом стоял стул с аккуратно уложенной формой. Точно, немец!

Медленно, стараясь не шуметь, Саша поднял ногу на завалинку и вытащил нож. Взяв его в руку, он встал коленями на подоконник и уже с него рухнул на немца. Одной рукой он зажал ему рот, а второй дважды ударил ножом. В первый раз получилось неудачно — в живот, а второй раз — уже в сердце. Немец задёргался и затих.

Саша вытер нож о его майку — лезвие и рукоять были мокрые и скользкие от крови, и направился к дверному проёму другой комнаты. Проём — по деревенской традиции — имел не дверь, а ситцевую занавеску.

Ножом Саша отодвинул край занавески.

На кровати — широкой, хозяйской, о двух перинах — дрых пузатый немец. На стуле рядом — форма, погончики серебром отливают и квадратики на них. На столе — фуражка с высокой тульей. Никак офицер. Вот только в званиях немецких Саша не разбирался. Он советские недавно освоил, все эти шпалы да кубари на петлицах, причём не соответствующие друг другу в разных родах войск — просто головоломка. Например, сержант госбезопасности соответствовал армейскому лейтенанту, а старший политрук — воентехнику третьего ранга. Надо бы изучить немецкие знаки различия. «Вот только учителя нет», — усмехнулся про себя Саша.

Сладко спал немец, уверенный, что часовой охраняет его сон, и из угла рта его слюнка стекала.

Саша почему-то сразу его возненавидел. Понятно — враг, но вот в первой комнате он убил немца без всякой ненависти. Тот был просто врагом, которого следовало уничтожить.

Саша подошёл к немцу и кольнул его в жирное пузо кончиком ножа.

— Эй!

Немец проснулся, открыл глаза, не понимая, кто осмелился прервать его отдых. Саша резанул его по шее — по сонным артериям, по трахее. Немец захрипел, исходя кровью. Конечно, он умрёт через несколько секунд, но пусть хоть немного помучается перед смертью.

Гитлеровец ещё сипел и дёргался в кровати, а Саша уже искал его оружие. Пистолет лежал в кобуре — под формой, на стуле. Сразу видно — не фронтовик, тыловая крыса, поскольку пистолетик маленький — прямо хлопушка. Браунинг калибра 6,35 мм, и больше для дамской сумочки подходит, чем для армейского офицера.

Саша сунул пистолет и запасную обойму к нему в карман брюк. Глядишь — пригодится на крайний случай, как оружие выживания.

Он вернулся в первую комнату. Автомат убитого висел на спинке кровати, рядом, на ремне — подсумок с запасными магазинами. Вот это уже то, что надо! Не за пистолетиком же он сюда лез.

Рядом с кроватью стоял солдатский ранец. Не церемонясь, Саша открыл его и вывалил содержимое на пол. Индивидуальный перевязочный пакет он сразу вернул в ранец, как и несколько банок консервов. А ведь и у офицера, убитого им, тоже должен быть багаж какой-то.

Чертыхнувшись, Саша вернулся назад. Осмотрелся. Вроде нигде ранца или чемодана не видно. То, что у солдат ранцы есть, он знал, но в чём офицеры личные вещи носят? В чемоданах? Он уже собрался уходить из комнаты и вообще из избы, но в последний момент решил заглянуть под кровать. Там что-то темнело.

Саша протянул руку и нащупал нечто кожаное. Ухватившись, он вытащил саквояж. Немного повозился с никелированными замочками, но открыл. Вытащил папку с документами, пролистал. Ничегошеньки не понятно! Немецкого он не знал, ну если только несколько слов — вроде «Хальт!» или «Хенде хох!» Говорила мама в своё время: «Учи языки, Сашенька!» Так ведь не послушал. И карты нет — а как пригодилась бы… Зато обнаружилась фляжка граммов на триста. Не открывая, Саша сунул её в карман — после разберётся. Были и личные вещи — вроде портмоне и бритвенного прибора. А вот носки взял — хоть свои, пропотевшие, поменяет.

Он выбрался через окно и перебежками, пригнувшись, побежал в лес. Отбежал немного, а на востоке небо уже начало светлеть. Устал он что-то — день не спал, ночь в заботах провёл…

Саша устроился под кустом, свернулся калачиком и отрубился. Но спал, как всегда, чутко. Это его и спасло.

По ощущениям, проспал он часа три. Солнце уже встало, было светло, вовсю пели птицы. А разбудила его сорока — трещала не умолкая.

Саша сел, осмотрелся. Вдали, за стволами деревьев, мелькали серые мундиры немцев. Облава! И виновник, скорее всего, он. Утром немцы обнаружили убитых и решили прочесать местность. Слава богу, не было слышно собачьего лая — немцы просто рассыпались по лесу цепью.

Саша набросил на плечи лямки немецкого ранца и, пригибаясь, побежал в глубь леса. Отбежав таким образом сотню метров, он побежал уже не таясь, в полный рост. Шумел, конечно, но возможности бежать тихо не было.

Немцы изредка постреливали — в скопление кустов, по небольшим, заросшим травой оврагам. Да, разворошил он осиное гнездо. Интересно, кем был убитый им боров? Или особо важные документы на фронт вёз? Теперь уже не узнать. Надо бежать подальше в глубь леса. Нечего было и думать принимать в одиночку бой с взводом автоматчиков — именно столько помещалось в кузове грузовика.

Впереди послышалось странное пыхтение. Похоже — паровоз, причём пыхтит тяжело, вроде на подъём тяжёлый состав тянет.

Саша пробежал ещё метров триста и оказался на просеке. Перед ним была невысокая насыпь, по которой медленно катил грузовой состав. Впереди шёл подъём, на платформах виднелась разбитая немецкая военная техника. «На ремонт в Германию везут, — подумал Саша. — Так чего я стою? Вот он, счастливый случай! Не пассажирский экспресс, но всё лучше ехать на нём, чем убегать от солдатни!»

Саша бросился на насыпь. Перед ним проплывал последний вагон с тормозной площадкой. Благо скорость была невелика, только бежать по щебёнке и шпалам было неудобно.

Саша на ходу снял лямки ранца, забросил его на площадку и уцепился рукой за скобу. Сил подтянуться не хватало. Ну — сейчас или никогда! Он подпрыгнул, ухватился за скобу второй рукой, подтянулся. Носки сапог тащились по щебню.

Саша напрягся, подтянул тело, коленом опёрся на подножку. Так и ехал несколько минут, переводя дыхание. По лицу обильно струился пот, спина была мокрой.

Немного отдышавшись, он животом заполз на площадку и встал на колени. Повернув голову, увидел, как из леса на просеку, к железной дороге выбегают солдаты. Вовремя поезд подвернулся! Если бы не он — пришлось бы бой принимать, и, скорее всего, последний. Нет, поживём ещё, повоюем!

Саша уселся на откидную деревянную скамейку. Поезд уже взобрался на подъём, покатил быстрее. Интересно, далеко ли до станции? И тут же неожиданно обожгла мысль: а вдруг немцы со станцией по рации связались? Ведь заметили его, небось? И на станции его может ждать горячий приём в виде автоматчиков.

Саша встал на подножку и, держась рукой за скобу, посмотрел вперёд. Далеко впереди вагоны поезда начали заходить в пологий поворот. Показались крыши зданий. Станция! Прыгать или лечь на пол площадки? Если поезд пройдёт станцию с ходу, то это будет просто отлично. А если остановится? Паровозу периодически нужна вода и уголь для движения.

По скобам, ведущим на крышу, Саша взобрался по стенке вагона. Когда голова его поднялась над крышей, он с облегчением увидел на входном семафоре две поднятые перекладины. Поезд следовал без остановки!

Он слез на площадку и улёгся на пол. На всякий случай снял автомат с предохранителя. Но поезд шёл ходко. Станция была маленькой, и поезд проскочил её быстро.

Фу! Саша перевёл дух. Можно проехать ещё немного. Но перед следующей станцией надо прыгать. У паровоза запасов воды километров на сто хватает. Расстояния между станциями — по двадцать-тридцать километров. Одну станцию уже проехали без остановки, так что на следующей остановка более чем вероятна: состав с техникой весит много, расход воды и угля большой.

Саша периодически выглядывал с тормозной площадки, высматривая станционные постройки или входной семафор. Мимо проплыла пустая будка путевого обходчика, затем состав громыхнул на стрелке. Впереди показался семафор. Всё, накатался бесплатно, пора прыгать. И так удалось отъехать на изрядное расстояние, из кольца облавы ускользнуть.

Саша сбросил ранец, пропустил телеграфный столб и прыгнул. Он приземлился на ноги, как учили в спецназе, перекатился кубарем и встал. Руки-ноги целы, ничего не сломал, не повредил.

Он побрёл назад, за ранцем. Наклонился, поднял, продел лямки. И услышал сзади, от жиденькой лесопосадки, голос:

— Брось оружие и ранец, не то стрельну!

Как же это он так вляпался? Пришлось снять ремень автомата с шеи, вытянуть руку в сторону и демонстративно бросить автомат на землю. Затем сбросил ранец. Чёрт, даже не успел посмотреть, что за консервы были. А впрочем — до консервов ли?

— Повертайся! Только руки в гору, и медленно!

Саша поднял руки, повернулся. Метрах в десяти от него стоял крепенький, краснощёкий мужичок. Одет в цивильное, а на рукаве белая повязка с надписью по-русски: «Полиция». В руках мужичок держал нашу трёхлинейку и целился в Сашу.

— Попался, коммуняка!

— Я не коммунист и не был им никогда.

— Ага, поговори ещё. Ладно, в полиции разберутся. Иди на рельсы и стой там. Но не дёргайся, башку сразу прострелю.

Саша, демонстрируя покорность, поднялся по насыпи и встал на путях.

Полицай, придерживая одной рукой винтовку, подошёл к ранцу, расстегнул пряжки на кожаных ремешках и откинул крышку.

— О, харчи! Это хорошо.

Полицай подобрал Сашин автомат, повесил его ремнём себе на плечо и начал вдевать руки в лямки ранца. Вот удобный момент!

Саша повернулся левым боком к полицаю, сунул руку в карман брюк и вытащил браунинг. Предохранитель у него был автоматический, на задней стенке рукоятки. Сжал рукоятку в кулаке — и предохранитель снят.

Он резко повернулся к полицаю и выстрелил — раз, другой, третий… Пистолетик был слабенький, а мужик крепкий — не надеялся Саша его свалить с одного выстрела.

Он попал все три раза. Мужик поглядел на Сашу удивлённо, покачнулся, попытался неуверенно поднять винтовку. Саша выстрелил ещё раз — в голову. Пуля угодила в лоб, и только тогда полицай тяжело осел на колени и завалился лицом вниз. М-да, это не «ТТ» или «Парабеллум» — там бы и одного выстрела хватило. Слаб пистолетик, хлопушка, но жизнь Саше он спас.

А полицейский дурак! Проверил ранец, убедился, что оружия там нет, и отдал бы Саше нести, а сам только автомат подобрал бы. Куркуль, все трофеи сам нести решил, чтобы не пропало ничего. Вот и поплатился за жадность свою.

Саша беспокойно посмотрел по сторонам — не слышал ли кто выстрелы? Но пистолетик — не винтовка, звук выстрела слабый. А ведь он вначале и брать его не хотел. Саша сунул пистолетик в карман. Выручил он его один раз — может и в другой раз пригодиться.

Он спустился с насыпи, ухватил полицая за ноги и потащил за деревья. Нечего ему тут, на самом виду валяться. Потом вернулся, подобрал винтовку полицая и тоже бросил её в посадке. Снял с полицая автомат, повесил себе на шею и уже повернулся было уходить, как взгляд его упал на повязку полицая. Надо снять её и нацепить себе на рукав — какое-никакое, а прикрытие будет. Только бы от своих пулю не заработать.

Саша стянул с руки убитого повязку, натянул себе на предплечье, поправил. Затем обыскал карманы его пиджака. Нашлась бумага. Текст, отпечатанный на машинке, гласил, что Левадный Мыкола Павлович является шуцманом 14-го участка. Надо запомнить, чтобы не проколоться.

Сложив бумажку вчетверо, Саша сунул её в нагрудный карман. Фотографии на бумаге нет, может помочь при случае. Он подобрал ранец, надел его и двинулся к станции, но, не доходя немного, углубился в посадку. Надо поесть немного — лучше тяжесть в животе носить, чем на спине.

Открыв ножом банку, Саша понюхал её содержимое. Пахло вкусно, но понять, что внутри, по этикетке было невозможно. Оказалось — бобы с мясом.

Саша с аппетитом поел. Хлебушка бы ещё сюда! Тут он вспомнил про фляжку в кармане. Открутил крышку, понюхал. Не шнапс — это точно, пахнет качественным спиртным.

Саша приложился к горлышку и сделал пару глотков. Да это же коньяк, причём из дорогих, выдержанных! На языке осталось тонкое послевкусие. Саша сделал ещё пару глотков. Неплохо! Он убрал фляжку в карман. Потом снял свои пропотевшие сапоги, носки, протёртые на пятках до дыр, закинул их подальше и с удовольствием надел трофейные. О, другое дело! Помыться бы ещё и побриться. Но побриться — в первую очередь.

Полицаи набирались из местных, те на службу бритые ходили, и в начищенных сапогах. Немцы во всём требовали порядка. Поэтому недельная щетина подозрение вызовет.

Бритвенный прибор и мыльце в ранце были — вода нужна. Но ни речки рядом, ни ручейка. Подосадовал Саша и решил идти на станцию так, небритым. Закинул ранец за спину и бодрым шагом, по тропинке вдоль железной дороги направился к станции. Чего ему скрываться? Он шуцман, представитель властей, пусть его боятся и ненавидят.

У входной стрелки стоял немецкий часовой. Он покосился на Сашу, но ничего не сказал, и остановить не попытался — повязка на рукаве сыграла свою роль.

Только миновав часового, Саша понял, что он напряжён, нервы, как струны натянуты, а во рту сухо. «Что-то ты, Саня, волнуешься! Как будто немцев не видел», — укорил он себя. Потом понял — ему не немцев бояться на этой станции надо, а полицаев. При станции — небольшое село, жители друг друга в лицо знают — так же, как и полицаев. Да и в полицейском участке их не может быть много. Потому надо ему отсюда уносить ноги, и как можно быстрее.

Но он не успел. На небольшую площадь перед станционным зданием, которое и вокзалом назвать язык бы не повернулся из-за его малых размеров, выкатился мотоцикл с коляской. Из коляски выбрался молодой — лет двадцати пяти — немец в запылённом мундире. Увидев Сашу, он махнул ему рукой, подзывая:

— Ком!

Саша подбежал и вытянулся по стойке «смирно».

— Шуцман?

— Яволь, герр офицер!

— Аусвайс!

Саша достал из кармана бумагу и протянул офицеру. Он попытался прочитать, однако текст был на русском языке — откуда в полицейской управе возьмутся люди, знающие немецкий язык, или пишущая машинка с немецким шрифтом? Но немец смог прочитать знакомое слово «шуцман» и увидел печать. Он вернул Саше бумагу и направился к мотоциклу.

— Ком!

Саша пошёл за ним.

Немец уселся в коляску и показал Саше на заднее сиденье.

Делать нечего, назвался груздем — полезай в кузов. Саша уселся за водителем. Мотоцикл тронулся.

«Чёрт, вот ведь вляпался! Куда меня везут? Может, пока не поздно, достать пистолетик да в голову стрельнуть обоим?» — мысли в голове у Саши метались самые разные.

Но он решил подождать. Всё-таки по селу едут, выстрелит он — и погоню за ним быстро организуют.

Они выехали на окраину села. На земле сидели наши пленные красноармейцы — человек пятьдесят, а может быть, и поболее. Около них стоял долговязый рыжий молодой немец в очках, на его плече висел карабин. Явно из тыловых, скорее всего — из нестроевых.

Мотоциклист подкатил к нему. Офицер лихо выскочил из коляски. Слез с сиденья и Саша.

Офицер что-то быстро залопотал солдату, а может, судя по нашивкам на рукаве — и ефрейтору. Потом повернулся к Саше.

— Конвой, марширен! Ферштеен зи?

— Яволь, герр офицер!

Офицер кивнул, довольный тем, что полицай его понял, и крикнул:

— Ауфштейн!

Пленные начали медленно подниматься. Кто в гимнастёрке, кто в одной нательной рубахе, единицы в сапогах, большинство — в ботинках с обмотками; кто-то и вовсе босиком. Лица обросли щетиной — недельной, а то и поболее — давности. Глаза потухшие, апатичные.

Саша понял, что пленных поведут в какой-то сборный лагерь, а его немец привлёк для сопровождения, для конвоя. Всё-таки одного немецкого солдата для полусотни пленных было мало.

— Строиться в колонну по четыре! — крикнул Саша, демонстрируя перед офицером усердие в службе. Офицер кивнул довольно.

Солдат вышел вперёд колонны, Саша пристроился сзади. Солдат молчал, видимо, не зная русского языка. Саша крикнул:

— Колонна, вперёд — марш!

Пленные нестройно зашагали. Офицер постоял несколько минут, потом запрыгнул в коляску, и мотоцикл запылил по дороге. Куда они идут и сколько до лагеря, Саша не знал. Скорее всего, к вечеру дойдут.

На него обернулся красноармеец из последней шеренги:

— У, сука! Немцам продался!

— Шагай!

— Наши придут — повесят тебя на дереве, как собаку!

Пленный зло сверкал глазами.

— Ещё раз рот откроешь — пристрелю! — пообещал Саша.

Боец был без гимнастёрки и обут в сапоги. Саша сообразил — наверное, офицер. Гимнастёрку сбросил, чтобы немцы по петлицам звание его не определили. А может, и политрук. У них на рукаве гимнастёрки красные суконные звёзды были нашиты. Немцы их в плен не брали — расстреливали на месте, как евреев и цыган.

Остальные пленные брели молча, берегли силы. А скорее всего, смирились со своей участью. Да и куда бежать? Они в немецком тылу, для них война с её ужасами уже закончилась.

Но так думали не все.

Тот пленный, который грозился Саше, периодически оборачивался и крутил головой по сторонам. Он явно хотел дать дёру и ждал удобного случая.

Саша приотстал от колонны метров на пять-семь. Чего доброго пленный неожиданно кинется на него да камешком по башке угостит. Быть искалеченным или убитым своим же красноармейцем, пусть и пленным, не хотелось.

Слева и справа потянулись деревья, а ещё через полчаса жиденький лесок перешёл в густые заросли.

Пленный ещё раз обернулся, и Саша неожиданно для себя махнул ему рукой, показывая на кусты. Пленный секунду-другую раздумывал — а может, полицай специально его провоцирует, чтобы застрелить при попытке к бегству? Но потом решился: приотстал от колонны на шаг и метнулся за деревья. Саша сделал вид, что не заметил. Проявляя рвение, прикрикнул:

— Подтянись, не отставай!

Они шли часа три, потом немец скомандовал привал. Пленные обессиленно повалились на землю.

Саша присел на камень у дороги. Если бы пленные побежали в лес все вместе, он бы застрелил немца и ушёл с ними. Но убежал только один человек, в ком силён был дух свободы, кто хотел продолжать исполнять свой воинский долг до конца. Можно бороться с немцами и в тылу, а можно попробовать перейти к своим через линию фронта. Вот только неизвестно, как свои примут?

После привала шли ещё часа два. По дороге им встретился небольшой деревянный мост через узенькую речушку. Пленные бросились к реке и стали жадно пить. Видимо, никто не удосужился их накормить и напоить.

Немец смотрел на пленных безразлично, даже с презрением.

— Швайне, — только и промолвил он.

Люди напились вдоволь. У кого сохранились фляжки, наполнили их, и колонна двинулась дальше. В принципе Саше было всё равно, куда идти — в немецкий тыл или к линии фронта. Воевать можно везде, и везде наносить немцам урон. В их тылу даже сподручнее. На передовой или в ближнем немецком тылу войск много, особо не разгуляешься — сами солдаты настороже, и воинская выучка у них на высоте.

В тылу же немцы в расслабленном состоянии, удара не ожидают. Воинских подразделений мало, только тыловые части — пока ещё немногочисленные, да полицаи. Быстро немцы набрали штат полицейских; недели после оккупации не прошло, а уже полицию создали, управы в сёлах и городах, на столбах и заборах объявления повесили. Читал как-то Саша такое. За саботаж — расстрел, за хождение в ночное время без пропуска — расстрел, за хранение оружия или укрывательство красноармейцев — расстрел… Пунктов много, а наказание одно — смерть.

По деревням и сёлам стали ездить немецкие команды — реквизировали у местных жителей продукты для армии. Забирали скот, зерно, сало — продукты длительного хранения или предназначенные для переработки. И работать обязали тех, кто обеспечивал жизнедеятельность городов — водокачки, больницы, пищевые предприятия. Ну а железнодорожников — в первую очередь. Колею-то не успели перешить — с советской широкой на немецкую узкую. И паровозы ходили с русскими бригадами под немецким надзором.

К вечеру колонну пленных довели до сборного лагеря. Правда «лагерь» — слишком громко сказано. Огородили кусок поля колючей проволокой, и все пленные сидели и лежали на голой земле.

Немецкий солдат, который шёл впереди колонны, зашёл в сарай, служивший немцам комендатурой, и вынес Саше буханку чёрного хлеба и две пачки сигарет.

— Битте!

— Данке шон, — выскочило у Саши откуда-то из глубины памяти.

Солдат махнул рукой — свободен, мол.

Саша уложил хлеб в ранец, а сигареты оставил в руке. Когда солдат ушёл, он зашвырнул их за колючую проволоку. К сигаретам тут же бросились пленные.

Саша решил было бросить за «колючку» полбуханки хлеба, но из сарая вышел фельдфебель и уставился на Сашу. И он решил уходить — не стоило привлекать к себе внимание.

Перво-наперво пора узнать, где он находится. Недалеко виднелись избы, туда он и направился.

На лавочке возле избы сидел дед.

— Дедушка, добрый день! — поприветствовал его Саша.

— И тебе доброго здоровьица, — поднял на него подслеповатые глаза дед.

— Не подскажете, как село называется?

— Не село у нас — деревня, Верещагино прозывается.

— Это где же? Не слыхал никогда.

— Аккурат посредине между Ярцево и Смоленском.

— Вот спасибо! — обрадовался Саша и зашагал по грунтовке.

Зайдя в лес, он расположился на поляне. Надо было поесть и обдумать положение. Можно идти к Вязьме, попытаться пробиться к нашим частям — в этом районе серьёзные бои идут. Как Саша помнил из истории, большая часть наших войск будет пленена немцами или уничтожена, и лишь небольшому количеству удастся прорваться к своим.

А что делать в окружении ему, подготовленному диверсанту? Патронов мало, оперативного простора для действий нет. Пожалуй, этот вариант не годится. Второй вариант: попытаться обойти «котёл» и перейти линию фронта, выйти к своим. Только не получалось у него как-то с нашими вместе воевать. То в фильтрационный лагерь НКВД попадёт, то у ополченцев едва не расстреляют. Нет, надо оставаться в немецком тылу. Здесь есть простор для действий, для диверсанта — самое то, что надо. И урон немцам он нанесёт не меньший, а то и больший, чем если бы он воевал в пехоте. Ведь он не лётчик, не танкист, ему не нужна техника, снабжение горючим, базы. Ещё бы крышу над головой найти — в самом прямом смысле слова. На носу осень, скоро начнутся дожди и холода, да и кушать хочется. У немцев он всегда может разжиться трофейными консервами. С голода не помрёт, но сколько можно продержаться на консервах? Хочется и горяченького — того же супчика, картошечки отварной, хлеба, а не галет немецких. Неплохо было бы найти партизан или группу красноармейцев, оставшихся в немецком тылу и решивших бить врага. Несколько толковых, способных на вооружённую борьбу людей — уже сила.

Пока он обдумывал варианты, съел банку рыбных консервов с хлебом. Показалось мало. Достал ещё одну банку. Надпись прочитать не смог, а банка была странной. Одна крышка с торца была окрашена красной краской. Что бы это могло означать? Или это какое-то отравляющее вещество?

Саша решил банку открыть и проколол ножом жесть. Сразу зашипело. От неожиданности и испуга Саша бросил банку на землю, даже отбежал немного.

Через несколько секунд шипение прекратилось. Что за фигня?

Саша подошёл к банке и осторожно пнул её сапогом. Ничего не произошло. Он попытался взять банку в руку и сразу отдёрнул её — банка была горячей.

Сашу разбирало любопытство. Выждав немного, он подобрал банку с земли — теперь она была равномерно тёплой. Он встряхнул её. В банке что-то булькало.

Саша поставил банку горячей стороной вниз и с другого торца вскрыл её ножом. В банке была горячая рисовая каша с мясом. Саша восхитился. Вот же немцы! Заранее готовились к войне, предусмотрели всё! В тёплое время года можно было есть и так, а в холодное стоило проткнуть крышку с окрашенного торца любым острым предметом — штыком, ножом, даже гвоздём, как находящиеся между двойным дном химикаты начинали интенсивно разогреваться. И, пожалуйста, ешьте горячее блюдо. Ловко! Саша попробовал содержимое. И вкусно! В ранце болталась ещё одна такая банка и пол буханки хлеба. «Это на завтрак, — решил он. — Уже вечереет, скоро ночь. Надо спать».

Он углубился в лес, нашёл местечко поудобнее под вывороченной корягой. Видимо, кто-то спал здесь и до него — в углублении лежала уже высохшая трава. «Мягче спать будет», — подумал он. Нарвал ещё травы и улёгся. Автомат снял с предохранителя, вытащил из кармана пистолетик, выщелкнул обойму — в ней оставался один патрон — и зарядил снаряженной обоймой. В ней было шесть патронов. Небольшие, размером с малокалиберный патрон, только центрального боя. Невелик пистолетик, и патроны как семечки, а жизнь ему спас.

Саша улёгся поудобнее и задремал. Спал он чутко, как всегда.

Проснулся от неясного шума. Кто-то шёл по лесу. Зверь или человек? Он взял в руки автомат. «Человек», — понял он, потому что стали слышны шаги. Неосторожно шёл человек, шумно, и направлялся он к вывороченной коряге, где уже находился Саша. Видимо, старый жилец.

На землю упало что-то тяжёлое, послышался негромкий матерок.

Саша направил ствол автомата на неясную тень.

— Замри и руки подними!

Человек от неожиданности действительно замер в полусогнутом положении.

Саша выбрался из своего укрытия.

— Ты кто такой?

— Русский.

— Я слышу. Чего в лесу ночью делаешь?

— Тебе какое дело? Сам-то кто?

— Сейчас прострелю башку — узнаешь! Ишь, любопытный какой! Повернись спиной.

Неизвестный разогнулся и повернулся к Саше спиной. Александр повесил автомат на шею и взял в руки пистолет. Приблизившись к незнакомцу, он споро обыскал его. Оружия при незнакомце не было.

— Снимай брючный ремень!

— Это ещё зачем?

Рукой с зажатым в ней пистолетом Саша врезал незнакомцу в ухо. Тот выматерился и вытащил из шлёвок ремень.

— Руки за спину!

Саша связал незнакомцу руки его же ремнём.

— Ну вот, теперь побеседовать можно. Садись.

Мужик неловко уселся на землю.

— Рассказывай — кто такой и почему здесь оказался.

— Красноармеец я. Пулемётный взвод немцы разбили. Иду к своим, а фронт всё дальше и дальше.

— Складно говоришь.

— Сам-то кто?

— Да такой же, как ты. Чего принёс?

Саша давно обратил внимание на ящик, который принёс и шмякнул о землю красноармеец.

— Не знаю. Украл у немцев из грузовика. Темно, думал — утром посмотрю. Может, жратва или оружие. Мне бы всё пригодилось.

— Звать как?

— Сержант Рогозин. Сергей.

Парень Александру понравился. Не похоже, что враг, но развязывать до утра Саша его не хотел. Треснет чем-нибудь по башке и уйдёт.

— Есть хочешь?

— Два дня маковой росинки во рту не держал.

Саша достал из ранца хлеб, отломил краюху.

— Кусай, — он поднёс хлеб ко рту сержанта. Тот откусил изрядный кусок и стал жевать.

— Ты бы хоть руки развязал, неудобно.

— Погожу до утра, — и снова поднёс кусок ко рту сержанта.

Когда весь кусок был съеден, Саша поинтересовался:

— Это ты здесь ночевал?

— Я, — не стал отнекиваться Сергей.

— Тогда я твоё хозяйское место займу, а ты рядом полежишь.

— У меня есть выбор?

— Вот и молодец. А утром разберёмся, что к чему. Только без фокусов. Вздумаешь развязаться — пристрелю. Мне проблемы с тобой не нужны.

Сержант повозился на земле — всё-таки руки за спиной связаны, неудобно. Но заснул он быстро, даже похрапывал.

Саша позавидовал ему. Спит человек, а он, получается, при нём, как часовой, сон сержанта охраняет. Но и его сон сморил.

Несколько раз за ночь Саша просыпался, как только сержант начинал шевелиться. Но под утро угрелся и уснул глубоко.

Разбудил его сержант. Ногами стал ёрзать, пытался встать и отползти. А глаза расширены, на Сашу смотрит злобно.

— Эй, сержант! Ты чего?

— Тварь паскудная! Я тебе ночью поверил даже!

— Какая муха тебя укусила?

— Немцам продался! Полицай!

Только тут до Саши дошло. Как рассвело немного, сержант повязку на его рукаве разглядел.

— А, ты про повязку? Не обращай внимания, это для маскировки.

Но сержант смотрел на Сашу волком, хотя дёргаться перестал.

— Я тебе руки развяжу, только ты не делай резких движений — своему здоровью сильно повредишь! — Для убедительности Саша тронул рукой автомат.

Он подошёл к сержанту, развязал ремень.

— Опоясайся, не то брюки потеряешь.

Сержант поднялся и долго растирал затёкшие кисти рук, потом нагнулся за ремнём и внезапно бросился на Сашу. Но тот уже был настороже, откачнулся в сторону и подставил сержанту подножку. Сержант упал лицом в землю, попутно ударившись темечком об угол ящика.

— Ай-яй-яй! Мы же с тобой договорились! Вставай, но запомни — в последний раз прощаю. Был бы я действительно полицейским — сдал бы тебя полицаям, не развязывая. А ты кидаешься! Нехорошо!

Сержант поднялся, вдел ремень в шлевки брюк, затянулся.

— Открой-ка ящик, посмотрим, чего ты у немцев стырил.

Сержант перевернул ящик, расстегнул на нём защёлки и откинул крышку. Саша взглянул и расхохотался.

— Самая бесполезная для нас вещь, которую я в последнее время видел!

— Что это?

Сержант вытащил из ящика ребристую, овальную в сечении металлическую коробку.

— Не видел никогда? Это же противогаз, в упаковке для переноски. Наши противогазы в брезентовых сумках, а у немцев — в гофре.

— Вот блин, стоило рисковать из-за этого и сюда тащить? Я думал — консервы или гранаты.

— Кстати, о консервах. Пора позавтракать.

Саша достал из ранца последнюю банку и проткнул дно ножом. Зашипело, пошёл дым, но Саша уже поставил банку горящей стороной на землю. Сержант наблюдал за ним с интересом.

— Это что?

— Сейчас увидишь. Ложка есть?

— Как же без неё?

Сержант достал из-за голенища сапога алюминиевую ложку, обдул.

— Садись, сейчас завтракать будешь.

Саша разделил оставшийся хлеб поровну, вскрыл ножом банку.

— Пробуй!

Сержант зачерпнул ложкой варево, подул на ложку, понюхал, попробовал.

— Вкусно!

Но что там той банки для двух здоровых и молодых мужиков?!

Сержант кусочком хлеба вытер банку изнутри.

— Эх, сейчас каждому бы по банке, а лучше — по две.

— Всё, сержант, у меня не столовая. Для себя держал, чтобы не с пустым брюхом идти.

— Спасибо, а то от голодухи слабость уже. Два дня назад удалось несколько сухарей съесть, и перед этим три дня не ел.

— А чего же в деревнях? Не дают?

— Боюсь я. Нарвался уже раз на немцев, еле ушёл.

— А ты вообще куда путь держишь?

— Так к фронту же, я говорил. А ты кто?

— По справке, что у убитого мной полицая забрал — Мыкола Левадный, а на самом деле — сержант Александр Дементьев.

— Кадровый?

— В запасе.

— Ага, вижу — староват ты для сержанта. Вместе пробираться будем?

— Пробовал уже. Вышел к своим — с документами, с оружием. А меня — в лагерь. Был на оккупированной территории — нет тебе веры.

— Ну ни хрена себе! Так сейчас тысячи таких, как мы, выходят.

— Вот тысячи в лагерях и сидят.

— Вот оно как обернулось?! А сюда как попал?

— Из лагеря сбежал, попал на передовую. А дальше — сам знаешь. Немцы прорвались, попали мы в окружение. Ночью удалось выйти, только не на восток, а на запад. Полицейского грохнул, забрал его оружие да документы в портмоне нашёл — тоже себе забрал. Хоть и липа, а всё по оккупированной земле идти сподручней. Ты же на повязку купился.

— М-да! Думал, пробьюсь к своим — и снова в строй. Так ведь и в лагере, я думаю, не звери, разберутся.

— С некоторыми разобрались. К стенке поставили — и всё.

— Ты хочешь сказать — расстреляли?

— Именно!

Сержант задумался.

— Думаю, клевещешь ты на органы. Грешок на тебе есть, но кто нынче без греха? Однако чувствую, нутром своим чую — пугаешь ты меня, чтобы я здесь, с тобой остался.

— Частично угадал. Как на духу: грехов перед Советской властью на мне нет, а рисковать, переходя фронт, считаю неразумным. Если бы тебя сразу в строй поставили да пулемёт дали — другое дело. А в лагерь я не согласен.

— Так ты что же, войну в немецком тылу пересидеть хочешь? В тепле, под мягким боком у какой-нибудь бабёнки? Вошь ты навозная!

— С чего ты взял, что пересидеть? Ты в армию рвёшься зачем? Врагов убивать? Так здесь их и искать не надо, полно вокруг. Только если без головы к делу подходить — сам погибнешь. Мне расклад — одного убил и сам погиб — не нравится. Десять убей, сто! Но сам живой останься! Кто после войны страну из руин поднимать будет?

— Ты прямо как политрук на занятиях заговорил.

— Знавал я одного политрука, Шумилин его фамилия. Геройский был человек, и погиб как герой. Так что не все они пустозвоны.

Помолчали немного, и каждый думал о своём.

— Так что ты там насчёт бабы говорил? — пошутил Александр.

— Тьфу ты! С тобой о серьёзном, а ты…

— Ты на себя посмотри! — честно ответил Саша. — Небрит, грязен, обмундирование рваное, оружия нет — какой из тебя вояка? Как есть леший! Ты всю жизнь в лесу скрываться будешь? А на дороге тебя любой немец сразу пристрелит — уж больно подозрителен ты.

— Так не в казарме проживаюсь, то и грязен и небрит.

— Я в таком же положении, как и ты, но даже офицер немецкий не заподозрил ничего. Да что я на тебя время зря трачу? Надумал к своим пробиваться — скатертью дорога, я не держу. Только думаю, что здесь сподручнее немца бить. Они на Москву прут, им сейчас не до тылов. Самое время их пощипать.

Саша видел, что Рогозин колеблется.

— Кстати, у меня оружие трофейное, а где твоё, сержант?

— Патроны к пулемёту кончились. Что же мне — «максим» за собой тащить? Знаешь, сколько он весит?

Саша решил прекратить бесплодные разговоры и встал.

— Прощай, сержант Рогозин. Удачи тебе!

— Постой, ты что же — один уходишь?

— Я же тебе предлагал со мной, но ты решил через линию фронта идти.

— Считай, что ты меня переубедил.

— Тогда пошли, только потом не ной и не пускай слезу, сам дорогу выбрал.

— Сержант, а куда мы идём?

— Сам пока не знаю. Надо бы где-нибудь пристроиться для начала. Как ты говоришь — под тёплым боком у какой-нибудь вдовушки. Вести себя тихо-мирно, а немцам всячески вредить.

— Где же нам такую вдовушку найти?

— Это я образно.

Саша и в самом деле пока не знал, куда идти, просто шёл подальше от фронта.

Ситуация осложнилась. Их стало двое, и в одной деревне, где каждый житель на виду, им не пристроиться. Придётся или устраиваться в соседних деревнях, или рыть землянку и обустраиваться в лесу.

Саша даже остановился. А, пожалуй, это выход. Только место подходящее подобрать, чтобы и лес глухой был, и выход к железной дороге имелся. В принципе — он уже проходил нечто похожее, когда встретил Ивана Кузьмичева, часового у складов. Так они тогда еле ноги унесли — немцы облаву устроили. Тут надо или в одиночку, или собрать отряд, чтобы сила была, чтобы отпор достойный можно было дать. А люди найдутся. Вон, Рогозин нашёлся — и другие также появятся. Окруженцы в лесу есть, некоторые по деревням осели.

— Чего стоим? — прервал его размышления Рогозин.

— Топочешь ты, как носорог в саванне, — недовольно поморщился Саша. — Я вперёд пойду, а ты — метрах в десяти сзади. Под ноги смотри, на ветки не наступай, не кашляй: кашель в лесу далеко слышен. Если руку подниму — замри на месте. Опущу её ладонью вниз — ложись. Понял?

— Дело нехитрое.

И они пошли.