Подсказчик

4

«The Piper at the Gates of Dawn», 67-й. «A Sauceful of Secrets», 68-й. «Ummagumma», 69-й, как саундтрек к фильму «Еще». В 71-м – «Meddle». До этого был еще один, в 70-м, это точно. Название вылетело из головы. Но помнится, на обложке была корова. Черт, как же назывался альбом?

Надо бы заправиться.

Индикатор был почти на нуле; лампочка перестала мигать – загорелась ровным красным светом.

Но ему не хотелось останавливаться.

Он уже пять часов за рулем и проехал почти шестьсот километров. Но оттого, что между ним и тем, что случилось ночью, такой внушительный разрыв, ему не стало легче. Руки судорожно сжимают руль. Шейные мышцы напряжены до боли.

Он на мгновение оглянулся.

«Не думать… не думать…»

Он загружал ум знакомыми, утешительными воспоминаниями. В последние десять минут сосредоточился на полной дискографии «Пинк Флойд», а перед этим в течение четырех часов перебирал названия любимых фильмов, имена хоккеистов, которые последние три сезона играли за любимую команду, бывших одноклассников и учителей. Дошел даже до миссис Бергер. Как, интересно, она поживает? Любопытно было бы повидать ее. Лишь бы отгородиться от той мысли. Теперь вот ум застрял на этом проклятом альбоме с коровой на обложке.

И мысль вернулась.

Скорей избавься от нее. Загони в дальний угол мозга, где уже несколько раз за ночь смог ее удержать. Иначе опять будешь обливаться потом, а то и слезами отчаяния. Впрочем, недолго. Страх возвращался и стискивал железной хваткой желудок. Но он не давал ему затуманить сознание.

«Atom Heart Mother».

Вот как называется диск. Миг счастья, правда мимолетный. В его положении о счастье мечтать не приходится.

Он вновь оглянулся назад.

И опять подумал: надо бы заправиться.

Время от времени из-под коврика под ногами выползало прогорклое аммиачное облако, напоминая о том, что он обделался. Мышцы ног начинали ныть, немели икры.

Гроза, почти всю ночь хлеставшая дождем автостраду, отходила за гребни гор. Он видел зеленоватые вспышки на горизонте, в то время как диктор в очередной раз сообщал по радио сводку погоды. Скоро уже рассветет. Час назад он миновал железнодорожный переезд и выехал на автостраду. Даже не остановился, чтобы оплатить выезд. Его цель в тот момент состояла в том, чтобы мчаться вперед, все дальше.

В точности соблюдая полученные инструкции.

На несколько минут он позволил себе отвлечься. Но мысль неизбежно возвращалась к воспоминаниям о той ночи.

Вчера утром, около одиннадцати, он подъехал к отелю «Модильяни». Весь день занимался делами представительства компании в этом городе, а вечером, как и было запланировано, поужинал с несколькими клиентами в гостиничном бистро. И в одиннадцатом часу удалился к себе в номер.

Заперев дверь, он первым делом ослабил узел галстука перед зеркалом, и тут отражение явило ему, наряду с потным лицом и опухшими глазами, истинный облик его наваждения. Именно так он выглядит, когда желание берет над ним верх.

Глядя в зеркало, он недоуменно спрашивал себя, каким образом ему удавалось весь вечер скрывать от сотрапезников свои мысли. Он беседовал с ними, слушал дурацкие разговоры про гольф, про настырных жен, смеялся над неприличными анекдотами, а сам был далеко. Он предвосхищал момент, когда, вернувшись в номер и ослабив узел галстука, увидит, как тошнота, сдавившая горло, прорвется пóтом, одышкой, затравленным взглядом.

Когда из-под маски выглянет его настоящее лицо.

Оставшись один, он смог наконец-то дать волю желанию, которое так сдавливало грудь и распирало штаны, что он даже боялся, как бы они не лопнули. Но нет, обошлось. Он сумел сдержаться.

Потому что знал: это скоро пройдет.

Как всегда, он поклялся себе, что это в последний раз. Как всегда, это обещание повторялось до и после. И как всегда, он нарушал его и давал себе снова – в следующий раз.

Он выскользнул из гостиницы около полуночи, на пике возбуждения. Поехал кружить без цели, в ожидании. Днем он между делом наметил себе несколько перспективных мест, чтобы заранее быть уверенным: все пойдет согласно плану, без помех. Он два месяца готовился, два месяца обхаживал свою «бабочку». Ожидание – необходимый аванс всякого наслаждения. Его можно посмаковать. Он выверил детали, потому что именно на них засыпаются другие. Но он в эту ловушку не угодит. Никогда в жизни. Даже теперь, когда после обнаружения кладбища рук ему понадобились дополнительные меры предосторожности. В городе полно полиции, и все вроде бы начеку. Но он умеет быть невидимкой. Ему бояться нечего. Надо только расслабиться. Скоро он увидит бабочку на бульваре, на месте, условленном вчера. Он вечно опасался, как бы бабочка не передумала, как бы с ее стороны что-то пошло не так. Это было бы печально, и от подобной ноющей печали ему не отделаться много дней. А что еще хуже – тогда уже не спрячешься. Но он твердил себе, что и на сей раз все выйдет как надо.

Бабочка прилетит.

Он проворно посадит ее в машину, обволакивая привычными комплиментами, которые не только льстят, но и рассеивают сомнения и страхи. Он привезет ее на место, которое выбрал для них сегодня днем, – в глубине улочки, откуда открывался вид на озеро.

У всех бабочек пронзительный запах. Они пахнут жвачкой и кроссовками. И пóтом. Он это любит. Этот запах впитался в обивку его машины.

Даже сейчас он бьет в ноздри, смешанный с запахом мочи. Слезы хлынули снова. Сколько всего случилось с того мгновения! До чего же резок был переход от счастливого возбуждения к тому, что стряслось потом.

Он оглянулся.

Надо заправиться.

Но он тут же забыл об этом, втянув в себя растленный дух и погрузившись в воспоминания о том, что случилось после…

Он сидел в машине в ожидании бабочки. Тусклая луна то и дело проглядывала сквозь тучи. Пытаясь обмануть тревогу, мысленно повторял свой план. Вначале они поговорят. Правда, он будет в основном слушать, так как знает, что бабочкам совершенно необходимо то, чего им больше негде найти: внимание. Ему хорошо удавалась роль слушателя маленькой жертвы, потому что, открывая ему сердце, она слабеет по собственной воле, перестает держать оборону и позволяет ему беспрепятственно проникнуть в глубины, в самую сокровенную частичку души.

Если он и говорил, то всегда что-то уместное. Всякий раз. Именно так он становился их учителем. Так приятно просветить кого-то насчет своих желаний. Объяснить то, что требуется, показать, как это делается. Пожалуй, это самое важное. Стать для них школой, мастерской. Снабдить их руководством в области наслаждений.

Но как раз когда он готовился к этому магическому уроку, который был призван распахнуть перед ним все самые интимные врата, ему случилось бросить рассеянный взгляд в зеркало заднего вида.

Тут-то он все и увидел.

Нечто еще более зыбкое, чем тень. Нечто, быть может, даже невидимое глазу, поскольку оно выплыло из твоего воображения. И он сразу же подумал о мираже, об иллюзии.

Пока в окно не стукнули кулаком.

Пока с треском не открылась дверца и в щель не просунулась рука, схватившая его за горло и стиснувшая так, что не осталось ни малейшего шанса для сопротивления. Струя ледяного воздуха ворвалась внутрь, и он, помнится, еще подумал: «Забыл про блокировку». Блокировка! Хотя, конечно, она бы все равно его не спасла.

Человек недюжинной силы одной рукой без труда выволок его из машины. Лицо его было скрыто под черной маской. Болтаясь в воздухе, он подумал о бабочке: драгоценная жертва, которую он завлек с таким трудом, теперь ускользнет.

Теперь не она, а он сам жертва.

Человек в маске чуть ослабил хватку и опустил его на землю. Потом вроде бы вообще утратил к нему интерес и пошел к своей машине. «Так, пошел за оружием, сейчас он меня прикончит!» Повинуясь отчаянному инстинкту самосохранения, он пополз по влажной и мерзлой земле, хотя понимал: человек в маске достанет его в несколько шагов и положит конец тому, что так удачно начиналось.

«Сколько бесполезных телодвижений совершают люди, пытаясь обмануть смерть, – думал он, сидя в запертой машине. – Одни под дулом пистолета протягивают руку, с тем чтобы пуля пробила им ладонь. Другие, спасаясь от огня, выбрасываются из окна…. Все хотят избежать неизбежного – смех, да и только!»

Он и не думал вступать в ряды этих глупцов. Он всегда был уверен, что сумеет достойно встретить смерть. По крайней мере, до той ночи, когда пополз, как червяк, наивно моля неизвестно кого о спасении. Еле-еле двигаясь, он отполз на метр-другой.

И потерял сознание.

Две звонкие оплеухи привели его в чувство. Человек в маске вернулся. Возвышаясь над ним, он вперил в него мутный взгляд. Оружия у него не было. Кивком он указал на машину и произнес:

– Александр, поезжай и не останавливайся.

Человеку в маске было известно его имя.

Поначалу это показалось логичным. Но по зрелом размышлении именно это повергло его в подлинный ужас.

Его отпускают. Он не сразу поверил в это. Поднялся с земли, шатаясь, добрел до машины, заторопился, боясь, как бы тот не передумал. Неуклюже сел за руль, хотя в глазах все еще стоял туман и руки дрожали так, что долго не получалось завести мотор. Когда наконец мотор завелся, началась его долгая ночь на дороге. Прочь оттуда как можно дальше.

Надо заправиться, подумал он, возвращаясь на землю.

Бак почти пуст. Он поискал указатель заправки и спросил себя, входит ли она в милости, полученные нынче ночью.

Не останавливаться.

До часу ночи два вопроса целиком занимали его мысли. Почему человек в маске отпустил его? И что произошло, пока он был без сознания?

Ответ явился, когда ум его обрел кое-какую ясность и послышался шум.

Трение о кузов и металлический ритмичный стук – тум-тум-тум, – глухой, непрерывный. «Так, он что-то сотворил с машиной: вот-вот колесо соскочит с оси, я потеряю управление и врежусь в ограду!» Но ничего этого не случилось, поскольку шум был не механический. Но он понял это позже… Понял, но не желал себе в этом признаться.

Перед глазами мелькнул указатель: до ближайшей заправки восемь километров. Может, и дотянет, но там надо будет действовать быстро.

При этой мысли он в который раз обернулся назад.

Однако внимание его было приковано не к автостраде, которая убегала за спиной, и не к машинам, что шли за ним.

Нет, его взгляд остановился ближе, гораздо ближе.

То, что гналось за ним, находилось не на дороге, а совсем близко. Это и был источник шума. От которого не убежишь.

Он был в его багажнике.

Как раз на него он и оглядывался так настойчиво, хотя и старался не думать о том, что там может быть. Но когда Александр Берман снова поглядел вперед, было слишком поздно. Полицейский на обочине делал ему знак остановиться.