Подсказчик

5

Мила сошла с поезда. Из-за бессонной ночи лицо и глаза опухли. Она медленно шагала по перрону. Здание вокзала состояло из великолепного главного корпуса (постройка девятнадцатого века) и громадного торгового центра. Везде было очень чисто. Но спустя несколько минут Мила уже обнаружила все темные углы, то есть места, где она стала бы искать пропавших детей, где жизнь продается и покупается, гнездится или прячется.

Но она здесь не за этим.

Скоро ее отсюда увезут. В привокзальном отделении полиции ее ждали двое коллег. Изжелта-бледная коренастая женщина лет сорока, коротко стриженная, широкобедрая (бог весть как втиснулась в эти джинсы!). И мужчина лет тридцати восьми, очень высокий и плотный. Миле пришли на память деревенские парни из ее родных краев. По меньшей мере двое таких ходили у нее в женихах; она до сих пор помнит их неуклюжие ухаживания.

Мужчина улыбнулся ей, а женщина лишь смерила взглядом, приподняв бровь. Мила подошла к ним, собираясь представиться. Сара Роза назвала только имя и чин. Мужчина протянул ей ручищу и отчеканил:

– Спецагент особой опергруппы Борис Клаус! – И вызвался нести ее полотняный портплед: – Оставьте, я сам.

– Нет, спасибо, я справлюсь, – отказалась Мила.

– Да бросьте вы, какой разговор, – настаивал он.

Тон, каким это было сказано, и не сходившая с лица улыбка давали понять, что Борис из числа донжуанов, уверенных в своей неотразимости для всех женщин, попадающих в его оптический прицел. Мила не сомневалась: он решил испробовать на ней свои чары, едва заприметив ее издали.

Борис предложил выпить кофе, а уж потом трогаться, но Сара Роза испепелила его взглядом.

– Что? Что я такого сказал? – кинулся оправдываться он.

– Нет у нас времени, ты что, забыл? – отрезала женщина.

– Но инспектор проделала долгий путь, и я подумал…

– Не надо, спасибо, – вмешалась Мила. – Я обойдусь.

Ей не хотелось настраивать против себя Сару Розу, но та, по всей видимости, не оценила ее поддержку.

Они дошли до стоянки, и Борис сел за руль. Роза уселась рядом с ним. Мила устроилась на заднем сиденье вместе со своим портпледом. Вскоре их машина влилась в поток движения по набережной реки.

Сара Роза была явно недовольна своей ролью сопровождения. Борис, напротив, был сама любезность.

– Куда едем? – робко поинтересовалась Мила.

Борис взглянул на нее в зеркало:

– В штаб. Старший инспектор Рош желает самолично дать тебе инструкции.

– Я до сих пор не имела дела с серийными убийцами, – сочла нужным уточнить Мила.

– Тебе не придется его ловить, – язвительно отозвалась Роза. – Это наша забота. Твое дело – выяснить имя шестой девочки. Надеюсь, ты прочла материалы дела.

Мила пропустила мимо ушей высокомерную нотку в голосе женщины, поскольку сразу обратилась мыслями к папке, изучая которую она провела всю ночь. Фотографии погребенных детских рук. Скудные данные судмедэкспертизы относительно возраста жертв и времени их смерти.

– Как это все случилось – в лесу? – спросила она.

– Самое громкое дело последних лет! – объявил Борис, на миг отвлекшись от дороги, и глаза у него засверкали, как у мальчишки. – Не припомню ничего подобного. Думаю, многие шишки теперь полетят с насиженных мест. Поэтому Рош и ведет себя как дурак.

Сару Розу покоробило подобное выражение; Миле, кстати, это тоже было неприятно. Еще не видя старшего инспектора, она поняла, что подчиненные не питают к нему особого уважения. Конечно, Борис чересчур прямолинеен, но раз он позволяет себе такие вольности при Саре Розе, значит в душе она согласна с ним, хотя и не показывает этого. Не годится, подумала Мила. Что бы там ни говорили подчиненные, она сама оценит Роша и его методы.

Роза повторила вопрос, и только тогда Мила осознала, что та обращается к ней.

– Это твоя кровь?

Сара Роза повернулась к ней и указала на пятнышко на брюках. Стало быть, опять открылся шрам на бедре.

– Упала в спортзале, – соврала Мила.

– Залечи рану побыстрее. Не хватало еще, чтобы твоя кровь спутала нам все образцы.

Миле стало неловко от упрека Розы и оттого, что Борис уставился на нее в зеркало. Она надеялась, этим все закончится, но Роза продолжила нотации:

– Один новичок, поставленный охранять место убийства на сексуальной почве, пошел и помочился в туалете жертвы. Мы шесть месяцев гонялись за призраком, решив, что убийца забыл воду спустить.

Борис хохотнул, вспомнив этот случай. А Мила решила сменить тему:

– Почему вызвали именно меня? Разве нельзя было вычислить шестую по заявлениям о пропажах за последний месяц?

– Не к нам вопрос, – огрызнулась Роза.

Грязное дело, отметила про себя Мила. Ясное дело, ее вызвали именно поэтому. Рош решил доверить поиски кому-то со стороны, чтобы потом всю вину свалить на него, если шестая жертва так и останется безымянной.

Дебби. Анника. Сабина. Мелисса. Каролина.

– А что семьи остальных пяти? – спросила Мила.

– Они тоже приедут в штаб сдать анализ ДНК.

Мила подумала о несчастных родителях, вынужденных участвовать в лотерее ДНК, дабы убедиться, что плоть от плоти их убили и расчленили. Скоро их жизнь навсегда изменится.

– А что известно про маньяка? – спросила она, пытаясь отогнать эту мысль.

– Мы не называем его так, – заметил Борис, обменявшись понимающим взглядом с Розой. – Чтобы не обезличивать. Доктор Гавила этого не любит.

– Доктор Гавила? – переспросила Мила.

– Ты с ним познакомишься.

Неловкость Милы все нарастала. Ясное дело, она будет в невыгодном положении из-за неопытности и слабого знакомства с делом; не исключено, что коллеги станут над ней смеяться. Но она все равно не сказала ни единого слова в свою защиту.

А Роза все не оставляла ее в покое – тем же снисходительным тоном она продолжала:

– Так вот, дорогая, неудивительно, что ты не понимаешь, как обстоят дела. В своей епархии ты наверняка преуспеваешь, но здесь все иначе. У серийных убийц свои правила, и это, безусловно, касается жертв. Они не виноваты в том, что стали жертвами. Единственная их вина в том, что они оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Или, скажем, надели что-то неподобающее, перед тем как выйти из дома. Или же, как в нашем случае, вина их только в том, что они дети, белые девочки от семи до тринадцати лет. Извини, но ты этих тонкостей знать не можешь. Не принимай на свой счет.

Как же, не принимай! С первой минуты знакомства все реплики Розы только и направлены на то, чтобы ее уколоть.

– Я быстро учусь, – ответила Мила.

Роза обернулась и глянула на нее исподлобья:

– У тебя дети есть?

Мила растерялась:

– Нет, а что? При чем тут дети?

– При том, что, когда ты найдешь родителей шестой девочки, тебе придется объяснить им, почему с их прелестной малюткой так жестоко обошлись. А ведь ты ничего о них не знаешь, тебе неизвестно, чего им стоило растить, учить ее, ночами не спать, когда болеет, откладывать по крохам на колледж и на счастливое будущее, играть с ней, помогать ей делать уроки. – Тон становился все более неприязненным. – Ты не знаешь, почему у трех девочек был перламутровый лак на ногтях, а у одной застарелый шрам на локте – может, в пять лет она с велосипеда упала, – и не знаешь, что все они были маленькие, хорошенькие, не знаешь, что снилось им во сне, о чем они мечтали в своем невинном возрасте и чему уже не суждено сбыться! Ничего этого ты не знаешь, потому что не была матерью.

– «Холли», – сухо отозвалась Мила.

– Что? – Роза округлила глаза.

– Лак называется «Холли», коралл с перламутром. Его в рекламных целях распространял месяц назад журнал для подростков, и он пользовался большой популярностью. Вот почему он обнаружился сразу у трех. А еще на одной жертве был браслет-амулет.

– Мы не находили браслета, – возразил Борис (похоже, его заинтересовал разговор).

Мила достала папку с фотографиями:

– Номер два, Анника. Кожа вокруг запястья светлее. Значит, она что-то носила на этом месте. Может быть, браслет снял убийца, может, он соскользнул, когда ее похищали и она сопротивлялась. Все девочки правши, кроме одной, третьей: у нее на указательном пальце чернильные пятна, стало быть, левша.

Борис восхищенно присвистнул; Роза насупилась. Мила продолжила:

– И последнее: шестая девочка, имя которой неизвестно, была знакома с той, что пропала первой, с Дебби.

– С чего ты взяла? – резко спросила Роза.

Мила извлекла из папки фотографии рук, первой и шестой:

– У обеих на подушечках указательных пальцев красные точки… Они кровные сестры.

Аналитический отдел федеральной полиции занимался в основном особо тяжкими преступлениями. За восемь лет руководства отделом Рош сумел революционным образом изменить его стиль и методику. Именно он фактически открыл двери штатским лицам вроде доктора Гавилы, которого благодаря его изысканиям и трудам единодушно почитали самым сведущим из криминалистов.

В следственной группе агент Стерн был старше всех и по возрасту, и по званию. В его обязанности входил сбор сведений для создания ориентировок и выявления общих моментов с другими случаями. Он был, что называется, «памятью» группы.

Сара Роза ведала логистикой и информатикой. Бо́льшую часть времени она проводила, изучая новые технологии, и считалась крупным специалистом по планированию полицейских операций.

Борис же был агент-дознаватель. В его обязанности входили допросы подозреваемых и свидетелей, а также вытягивание признательных показаний из виновного. Он владел многочисленными приемами и, как правило, достигал своей цели.

Рош раздавал приказы, но фактически группой не руководил; следственные действия ориентировались на чутье доктора Гавилы. Старший инспектор был, скорее, политик и руководствовался прежде всего карьерными соображениями. Ему нравилось приписывать себе все заслуги успешных расследований. Если же результат был нулевым, он распределял ответственность между членами группы, или, как он их называл, «команды Роша». Такой подход обеспечил ему неприязнь и презрение подчиненных.

В зале заседаний на шестом этаже здания в самом центре города собрались все.

Мила заняла место в последнем ряду. В туалете она вновь залепила двумя пластырями рану на ноге и сменила запачканные джинсы на точно такие же.

Села, поставив портплед на пол. Тут же опознала в худощавом человеке старшего инспектора Роша. Он оживленно беседовал с довольно невзрачным типом, который излучал какую-то странную ауру. Серый свет. Мила была почти уверена, что вне этой комнаты, в реальном мире, человек исчезнет, точно призрак. Но в его присутствии угадывался определенный смысл. Да, это явно он, доктор Гавила, о котором упоминали в машине Борис и Роза.

Что-то в его облике заставляло сразу забыть о поношенной одежде и всклоченных волосах.

Вот что: глаза, огромные, внимательные.

Продолжая разговаривать со старшим инспектором, он перевел их на нее, застигнув на месте преступления. Мила мгновенно отвела взгляд, смутившись, и он чуть погодя сделал то же самое, прошел и сел неподалеку от нее. С этого момента он словно бы вывел Милу из поля зрения, а несколько минут спустя Рош объявил о начале совещания.

Он поднялся на приступку и взял слово с нарочито торжественным взмахом руки, как будто выступал перед огромным залом, а не перед пятью сотрудниками.

– Мне только что звонили криминалисты: наш Альберт не оставил после себя ни единой улики. Ловкий тип, ничего не скажешь. Ни единого следа или отпечатка на этом маленьком кладбище рук. Ничего, только шесть жертв, и нам еще предстоит найти шесть тел и одно имя.

После чего инспектор предоставил слово Горану, но тот подниматься на подиум не стал, а так и остался сидеть, скрестив на груди руки и вытянув ноги под стулья, стоявшие перед ним.

– Наш Альберт с самого начала хорошо знал, как все будет. Предвидел все до мельчайших подробностей. Это он вращает карусель. К тому же шесть – завершенное число в каббалистике серийного убийцы.

– Шестьсот шестьдесят шесть, число дьявола, – вмешалась Мила.

Все с укором повернулись к ней.

– Мы к подобным банальностям не прибегаем, – проронил Горан так, что Мила готова была провалиться сквозь землю. – Когда мы говорим о завершенном числе, имеется в виду, что субъект завершил одну серию. Или больше.

Мила незаметно прикрыла глаза, и Горан, почувствовав, что она не поняла, пояснил:

– Серийным убийцей мы считаем того, кто убил как минимум, трижды аналогичным способом.

– Два трупа – это всего лишь многократный убийца, – добавил Борис.

– Таким образом, шесть жертв – это две серии.

– Это что, своего рода условность? – поинтересовалась Мила.

– Нет. Тот, кто убивает в третий раз, уже не остановится, – подытожила Роза.

– Тормоза ослаблены, чувство вины усыплено, и человек уже убивает автоматически, – заключил Горан и повернулся к остальным. – Почему мы еще ничего не знаем о жертве номер шесть?

– Кое-что уже знаем, – возразил Рош. – Наша уважаемая коллега сообщила нам, на мой взгляд, весьма важную улику. Она связала безымянную жертву с Дебби Гордон, с номером один. – Рош объявил об этом так, словно идея Милы исходила от него. – Прошу вас, спецагент, объясните, на чем основана ваша догадка.

Мила вновь оказалась в центре внимания. Она уставилась в свои записи, собираясь с мыслями. Рош тем временем сделал ей знак подняться.

Мила встала:

– Дебби Гордон и шестая девочка знали друг друга. Разумеется, пока это лишь мое предположение, но оно могло бы объяснить тот факт, что у обеих на указательном пальце одинаковый знак.

– И что это за знак? – оживился Горан.

– Это… такой ритуал прокалывать кончик пальца английской булавкой и, касаясь подушечками, смешивать кровь. Подростковый вариант братания кровью.

Мила тоже когда-то браталась так с Грасиелой. Они взяли ржавый гвоздь, поскольку английскую булавку сочли атрибутом кисейных барышень. Воспоминание нахлынуло внезапно. Грасиела была ее задушевной подругой. Они знали все тайны друг друга и однажды даже поделили парня, который ничего не подозревал. Девочки внушили ему, что это он, хитрец, обвел их обеих вокруг пальца. И что теперь сталось с Грасиелой? Мила много лет ничего о ней не слышала. Они вскоре потеряли друг друга из виду и так и не встретились, хотя и клялись оставаться вместе до гроба. Почему же Мила с такой легкостью забыла о ней?

– Если так, значит шестая девочка – ровесница Дебби.

– Судя по анализу обызвествления кости шестой конечности, жертве было двенадцать лет, – вставил Борис, который так и норовил показать себя перед Милой.

– Дебби Гордон училась в престижном интернате. Едва ли ее кровная сестра была ее соученицей, так как среди школьниц никто больше не пропал.

– Ну, значит, они познакомились не в школе, – снова встрял Борис.

Мила кивнула:

– Дебби поступила в интернат восемь месяцев назад. Вероятно, она очень скучала по дому, и ей было непросто подружиться с кем-либо. Поэтому, скорее всего, с кровной сестрой они встретились в иной обстановке.

– Хорошо бы вам осмотреть ее комнату в интернате, – сказал Рош. – Вдруг что-то всплывет?

– Я бы хотела еще поговорить с родителями Дебби, если можно.

– Конечно, делайте то, что считаете нужным.

Старший инспектор хотел что-то еще добавить, но раздался стук в дверь. Три поспешных удара. И тут же в комнате возник невысокий человек в белом халате, хотя никто не приглашал его войти. У него были слегка раскосые глаза, волосы ежиком.

– А-а, Чан, – протянул Рош.

Это был судмедэксперт, работавший по обсуждаемому делу. Мила вскоре узнала, что никакой он не азиат, но в силу странного генетического витка ему достались эти физические черты. Звали его Леонард Вросс, но все в группе называли его не иначе как Чан.

Коротышка остался стоять рядом с Рошем. В руках он держал папку, которую тут же открыл, хотя все, что там написано, он выучил наизусть. Но видимо, эти листки придавали ему уверенности.

– Послушайте, пожалуйста, заключение доктора Чана, – сказал старший инспектор. – Даже если кому-то из вас отдельные детали покажутся непонятными.

Мила была больше чем уверена, что намек относится к ней.

Чан нацепил очки, достав их из кармана халата, и откашлялся.

– Состояние останков, несмотря на пребывание в земле, следует считать идеальным.

Это подтверждало гипотезу, согласно которой временной разрыв между захоронением и его обнаружением был совсем невелик. Далее патологоанатом углубился в подробности исследования и, когда дошел до причины смертей, заявил без обиняков:

– Он их убил, отрубив им руки.

Раны могут сообщить врачу о многом, – это Мила хорошо знала. Когда судмедэксперт повернул к ним открытую папку, показав увеличенную фотографию рук, Мила отметила красноватый обод вокруг среза и расколотую кость. Проникновение крови в ткани – первый признак того, смертельна рана или нет. Если удар топора или ножа был нанесен по трупу, то кровь просто стекает вниз из разорванных сосудов, не задевая окружающих тканей. Если же рубили по живому телу, то давление в артериях и капиллярах не ослабевает, потому что сердце продолжает качать кровь, наполняющую поврежденную ткань в отчаянной попытке рубцевания. У девочек этот спасительный механизм прекратил работать только после того, как им отрубили руки.

Чан продолжил:

– Раны нанесены в середине плечевого бицепса. Расщепления кости нет, срез чистый. Должно быть, пользовались высокоточной пилой. По краям раны мы не обнаружили следа железных опилок. Ровный обрез кровеносных сосудов и сухожилий позволяет предположить, что ампутация проведена с поистине хирургическим мастерством. Смерть наступила от потери крови. – Помолчав, он добавил: – Кошмарная смерть.

Услышав эту фразу, Мила чуть было не опустила глаза в знак скорби, но, заметив, что больше никто этого не сделал, удержалась.

– Я думаю, он убивал их сразу, – продолжал Чан, – без колебаний, так как не считал нужным сохранять им жизнь дольше положенного. Способ убийства одинаковый у всех жертв. Кроме одной…

Слова немного повисели в воздухе, а потом окатили присутствующих ледяным душем.

– То есть? – спросил Горан.

Чан поправил очки, сползшие на кончик носа, и вперил взгляд в криминолога:

– Одной пришлось еще тяжелее.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

– В результате токсикологического исследования в крови и тканях обнаружен адский коктейль лекарств. А именно: антиаритмический препарат дизопирамид, ингибиторы АПФ, бета-блокатор атенолол…

– Сократил сердечный ритм и одновременно уменьшил давление, – сразу догадался Горан.

– Зачем? – спросил Стерн, который, наоборот, ничего не понял.

Губы Чана искривила горькая усмешка.

– Он искусственно замедлил кровопотерю, чтобы смерть была долгой. Не иначе хотел насладиться зрелищем.

– Какая девочка? – уточнил Рош, хотя все и так знали ответ.

– Шестая.

Мила, хоть и не была специалистом по серийным убийствам, поняла, что произошло. Судмедэксперт фактически заявил о том, что убийца изменил свой modus operandi, то есть образ действий. А это значит, он обрел уверенность в себе. Он начинает новую игру, и она ему нравится.

– Он изменил манеру, потому что доволен результатом. Дела у него идут все лучше, – заключил Горан. – Он, что называется, вошел во вкус.

Милу посетило знакомое ощущение. Что-то вроде щекотки в основании шеи, которую она чувствовала всякий раз, когда приближалась к разгадке очередной пропажи. Странное, необъяснимое чувство – оно как будто приоткрывало завесу над непостижимой истиной. Обычно оно длилось дольше, но сейчас исчезло, прежде чем она успела его ухватить. Видимо, его прогнала фраза Чана:

– И еще одно… – Патологоанатом обращался напрямую к Миле. Хотя они еще не познакомились и она была единственным посторонним человеком в этой комнате, но его наверняка уже ввели в курс дела. – Там ждут родители пропавших девочек.

Из окна участка дорожной полиции, затерянного среди гор, Александру Берману открылся вид на автостоянку. Его машина стояла в самом конце пятого ряда. Отсюда кажется, что очень далеко.

Солнце уже поднялось и сверкало на хромированных деталях. После ночной грозы трудно было даже представить себе такую благодать. Как будто уже наступила весна и совсем потеплело. В открытое окно просачивался слабый ветерок, навевающий умиротворение. Настроение, как ни странно, улучшилось.

Когда его на рассвете остановили на КПП для проверки, он не растерялся, не ударился в панику. Правда, беспокоила неприятная влажность между ног.

С водительского сиденья ему были отлично видны полицейские возле служебной машины. Один держал портмоне с его документами и, просматривая их, диктовал другому данные, которые тот сообщал кому-то по рации.

«Сейчас подойдут и заставят открыть багажник», – думал он.

Полицейский, что остановил его, держался вполне вежливо. Спросил про ливень и посочувствовал: мол, не завидует, что ему пришлось всю ночь тащиться в такое ненастье.

– Вы нездешний, – заключил он, взглянув на номерные знаки.

– Да, – подтвердил он, – нездешний.

На том разговор и иссяк. На мгновение ему захотелось рассказать все, но он тут же передумал. Еще не время. Затем полицейский отошел к своему напарнику. Александр Берман еще не знал, что будет дальше, но он немного расслабил руки, судорожно сжимавшие руль. Кровоток восстановился, и ладони вновь обрели нормальный цвет.

А сам он снова погрузился в мысли о своих бабочках.

Такие хрупкие, совсем не сознающие своего очарования. А он ради них остановил время, и открыл им этот секрет. Другие ограничивались комплиментами их красоте, но он остерегался этого. В сущности, его обвинить не в чем.

Когда он увидел, как полицейский снова направляется к нему, напряжение, отпустившее ненадолго, вернулось. Что-то уж очень долго, мелькнула мысль. Агент приближался, уперев одну руку в бок на уровне ремня. Жест известный: готовится выхватить пистолет. Подойдя совсем близко, тот неожиданно произнес:

– Вам придется проехать в участок, господин Берман. Среди документов нет свидетельства о регистрации.

«Странно, – подумал он, – я уверен, что положил его в бумажник». Но потом понял: его забрал человек в маске, когда он был без сознания. И вот он сидит в маленьком зале ожидания и наслаждается незаслуженным теплом ветерка. Его привели сюда, после того как реквизировали машину. Привели, не зная, что административное взыскание – наименьшая из его забот. Полицейские удалились в кабинет принимать решение, которое для него не имело никакого значения. Он поразмыслил об этой странности: надо же, как меняются приоритеты для человека, которому нечего терять. Более всего ему сейчас хочется как можно дольше ощущать ласковое прикосновение ветерка.

Однако он не сводил глаз со стоянки и сновавших туда-сюда полицейских. Машина все еще стоит там, у всех на виду. С его тайной, запертой в багажнике. И никто ничего не замечает.

Размышляя о странности своего положения, он вдруг заметил группу полицейских, возвращавшихся после полуденного кофе-брейка. Трое мужчин и две женщины в форме. Один, должно быть, рассказывал анекдот, сильно жестикулируя. Когда он закончил, остальные захохотали. Александр не слышал ни слова, но смеялись все так заразительно, что он невольно улыбнулся. Но улыбка тут же сползла с лица, когда группа проходила мимо его машины. Один из них, самый высокий, вдруг остановился, пропустив остальных вперед. Не иначе что-то заметил.

Александр Берман увидел характерную гримасу у него на лице.

Запах. Наверняка уловил запах.

Не сказав ничего коллегам, полицейский стал озираться. Он нюхал воздух, словно ища воздушную струю, заставившую его насторожиться. И, уловив, повернулся к стоявшей рядом машине. Затем сделал несколько шагов по направлению к ней и застыл перед закрытым багажником.

Александр Берман, наблюдая эту сцену, облегченно вздохнул. Он был благодарен. Благодарен за совпадение, приведшее полицейского к другой машине, за легкий ветер, полученный в дар, и за то, что не ему придется открывать проклятый багажник.

Но ласковый ветер стих. Александр Берман поднялся со стула и вытащил из кармана мобильный телефон.

Пришло время звонить.