Подводник. «Мы бредим от удушья»

Глава 3 КОЧЕГАР

Проводник бросил Володе «бай-бай» и, весело насвистывая, легко сбежал по сходням. Володя же отправился на корму и с трудом, петляя по едва освещенным переходам, нашел машинное отделение. Пароход хоть и был винтовой, но двигался паром.

От паровых котлов было жарко, как в преисподней, на всем лежал тонкий слой угольной пыли. Раздетый до пояса малаец или вьетнамец с мокрым от пота торсом бросал в топку уголь совковой лопатой.

Володя нашел старшего — им оказался белобрысый поляк. Похоже, команда была интернациональной. Володя объяснился с ним на английском.

Поляк язык знал плохо, но суть понял.

— Каюта кочегаров — за спиной. Вахты по двенадцать часов. Иди, занимай любую койку.

Володя прошел в каюту. На койках храпели четверо кочегаров. Постельное белье давно не стирано, серое, и запах в каюте еще тот, как от бомжей. Но выбирать не приходилось. Он в этой стране и на этом пароходе — человек без документов, без прав, без гражданства, просто никто.

Подстелив под голову снятую штормовку, Володя улегся на свободную кровать. И отрубился.

Вечером его грубо толкнули в плечо:

— Вставай. Пора ужинать — и на смену.

Вместе с двумя другими кочегарами Володя прошел в столовую для команды. Помещение было маленьким и тесным.

Получив из рук кока тарелку тушеных бобов с рыбой, хлеб и стакан чая, Володя все с аппетитом съел.

Когда все направились на корму, кочегары посоветовали ему раздеться.

— Жарко, да и вымажешься. Душ есть, но вода забортная.

Один из кочегаров показал ему, как кидать уголь в топку. Наука вроде нехитрая, но не зная, пар не нагонишь. Лопату с углем надо направлять туда, где уголь прогорает, иначе водогрейные трубки будет обдувать воздухом снизу, пар не нагонишь. А еще надо чистить колосники от шлака.

— Уголь — дерьмо, горит плохо. Старпом на угле экономит, а нам работать, не разгибая спины, — пожаловался Володе один из кочегаров.

Сначала работа показалась Володе хоть и пыльной, но не тяжкой. Набрал на лопату угля, рассыпал его веером по топке. Но приходилось топить четыре котла, из них два — на Володе. Только подкинешь угля в один котел, как надо кидать в другой.

Через четыре часа стало ломить спину, а к концу смены руки уже едва держали казавшуюся чугунной лопату. К тому же стало покачивать.

— Из порта вышли, — определил один из кочегаров.

К концу вахты белыми были только зубы и глаза. Все тело покрывала угольная пыль. Смешиваясь с потом, она образовывала черную липкую грязь.

Вымотался Володя с непривычки сильно. Едва смыв в душе подогретой морской водой грязь, он рухнул на койку. Корабль раскачивался, но Володя этого уже не чувствовал — он уснул.

А утром — завтрак и адская смена у раскаленных котлов. Саднило руки, на ладонях появились мозоли. Он оторвал низ у рубашки и перемотал тряпкой кисти рук. Стало немного легче.

— Сколько до Англии идти будем? — поинтересовался он за ужином.

— Еще пять вахт, пока дойдем до Эдинбурга. Мы пока даже в Северное море еще не вышли, идем по проливу Скагеррак.

Володя прикинул. Пять вахт — это пять суток. Выдержать можно, но тяжело. Обычно вахты у котлов бывают по шесть часов, а не по двенадцать, как у них. Немудрено, что кочегаров не хватает, в этой преисподней выжить больше месяца — уже везение и удача. Силы придавала только надежда, что пять вахт, пять суток — это не так много. Надо стиснуть зубы и терпеть. Ему бы только добраться до Англии, а там, в Лондоне, можно найти советское посольство. Документов у него нет, но он представится командиром подводной лодки, расскажет о ее гибели. Мидовцы могут связаться по дипломатическим каналам с Москвой — ведь лодка была в составе Балтфлота и командир ее настоящий был. Только ведь могут не поверить в столь чудесное спасение одного члена экипажа. Понятно, вопросов возникнет много, особенно — как он добрался с Балтики в Англию. Самая уязвимая точка в его объяснениях. И никакими показаниями свидетелей он ничего доказать не может — он даже не знает фамилий Олафа или Эрика. А, скорее всего, мидовцы, получив ответ из Москвы, что числится такой в составе ВМФ, отправят его с полярным конвоем в Мурманск. Не исключено, что придется отвечать на неприятные вопросы в Особом отделе. Ну что ж, он готов, лишь бы попасть на Родину, быть полезным стране в ее тяжелой борьбе с сильным врагом.

Тяжелый сон — и снова в кочегарку, к раскаленным котлам и угольным ямам.

Уголь и в самом деле был плохим. Кидаешь в топку, кидаешь, а он очень быстро прогорает. Котельные машинисты то и дело кричат:

— Давление падает, поддайте жару!

А куда поддавать, если топки полны и руки от напряжения трясутся? За смену не одну тонну угля перекидаешь — так его еще из угольных ям на тележке подвезти надо. Адова работа! Тем не менее смену он отстоял, порадовавшись — еще четыре вахты осталось.

Еще две вахты прошли так же, в угольной пыли, пекле у котлов, работе до седьмого пота.

После окончания вахты Владимир обмылся в душе и поднялся на палубу — глотнуть свежего воздуха и отплевать из легких угольную пыль.

Вдали, на горизонте, едва проглядывала полоска земли.

Владимир зашел в рулевую рубку. Кочегарам здесь делать было нечего, и рулевой, окинув его презрительным взглядом, хотел уже выгнать, но Владимир опередил его вопросом:

— Что это за земля впереди?

— Англия, кочегар! Фрейзерборо.

Причем слово «кочегар» в устах прозвучало с интонацией уничижительной.

Владимир вышел из рубки и столкнулся со старпомом.

— Чего тебе в рубке делать, парень?

— Спросил, что за земля. Отдыхаю после вахты.

— Ну-ну.

Владимир оперся на поручень — на море легкое волнение.

Отсюда до города и порта Эдинбург еще миль сто пятьдесят. Там он сойдет с этого ржавого корыта.

Неожиданно глаз его увидел вдали предмет, рассекающий воду. Володя всмотрелся. Сомнений не оставалось — это перископ.

Он помчался на ходовой мостик. Рывком открыв дверь рубки, закричал:

— Субмарина!

Старпом от такого известия широко раскрыл глаза, рулевой подскочил на месте. Старпом тут же утратил пьяную неторопливость и побежал на левый борт, едва не снеся по дороге Володю.

— Где?

Володя показал пальцем.

Старпом поднял к глазам бинокль, висевший до того у него на груди, и выругался. По идее, он должен был отдать команду хотя бы надеть спасательные жилеты. Только их Володя на судне не видел — наверное, тоже сэкономили.

На всякий случай Володя подбежал к одной из шлюпок, осмотрел. Шлюпка целая, висит на шлюпбалках, сверху накрыта брезентом. По другому борту — вторая.

Корабль стал слегка крениться на левый борт — это рулевой заложил крутой правый поворот, пытаясь отвернуть от подлодки и одновременно направляясь к далекому берегу. Там глубины меньше, и может быть, подлодка отстанет.

Но Володя как подводник понимал, что у тихоходного парохода шансов уйти от подлодки нет. Если командир субмарины решил потопить их ржавое корыто, он сделает это. По всем приказам и инструкциям вахтенный офицер должен был объявить команде по громкой связи приказ: «Свистать всех наверх!» Если пароход обречен, то команда хотя бы успеет выбраться из кубриков и машинного отделения и приготовить шлюпки к спуску на воду. Но старпом медлил.

Володя повернул голову. Перископ был еще далеко — кабельтовых в десяти-двенадцати, но теперь он двигался не параллельно кораблю, а прямо на него. Головка перископа мала, он бы ее и не разглядел, если бы не бурунчики на воде справа и слева от нее. Лодка идет в атаку! Если она выпустит торпеду, судну останется быть на плаву минуты полторы-две.

Володя кинулся по переходам вниз — предупредить о торпедной атаке кочегаров, машинистов. Конечно, если атака не состоится, его по головке не погладят. Но в принципе, что плохого может случиться? Ну, упадет давление пара в котлах, пароход на время потеряет ход — не трагедия. Хуже будет, если торпедная атака состоится, вода хлынет в пробоину, а люди не успеют выбраться. Хоть он ни с кем из команды и не сошелся близко, но это же его товарищи, и бросить их он не мог.

Владимир распахнул дверь кочегарки и заорал что есть мочи:

— Субмарина! Торпедная атака!

И тут же бросился наверх — надо было отслеживать ситуацию.

Едва выбежав на палубу, он увидел то, чего опасался: на поверхности воды к пароходу тянулся след пузырьков идущей торпеды.

Старпом, хоть и был подшофе, след увидел тоже и отдал приказ взять круто вправо — он хотел поставить пароход кормой к торпеде. Так уменьшится силуэт и площадь, и торпеда может пройти мимо.

Из котельного отделения, напуганная криком Володи и внезапными эволюциями судна, выбегала вахта. Все с испугом глядели за борт, на воду.

Торпеда быстро приближалась, а судно слишком медленно поворачивало. Всем казалось, что беда неминуема, но в последний момент судно успело встать параллельно ходу торпеды, и она прошла, вспенивая воду, в десятке метров от правого борта.

Команда радостно заорала, засвистела. Люди радовались спасению, а Володя с тревогой смотрел в ту сторону, где был виден перископ: как поступит командир подлодки? Пустит еще одну торпеду с более выгодного ракурса?

Однако командир лодки решил иначе. Лодка всплыла в крейсерское положение. За рубкой показался сизый дымок — это запустили дизели.

На ходовом мостике появились подводники. Несколько человек подбежали к орудию на носовой надстройке лодки. Сейчас будут стрелять, понял Володя. Огонь в таких случаях ведут по ходовому мостику судна, чтобы лишить его управления и хода, а заодно — и радиосвязи.

Володя бросился на левый борт, к шлюпке. Если подводники попадут в рубку, она прикроет его от осколков.

Володя начал стаскивать со спасательной шлюпки жесткий, как жесть, брезент. Видя его действия, подбежали еще двое из команды котельных машинистов, помогли стянуть тяжелый брезент. Потом все вместе стали поворачивать шлюп-балки, выводя шлюпку за борт. Дружно заработали лебедкой, опуская шлюпку на уровень палубы.

За дребезгом лебедки выстрела орудия Володя не услышал, и взрыв прозвучал неожиданно — просто рвануло с другой стороны корабля. Матросы от испуга попадали на палубу.

За первым взрывом последовал второй, потом еще один. Из рубки повалил дым, потом показалось пламя.

Теперь матросы уже вовсю крутили лебедки, пытаясь спустить шлюпку на воду. Видимо, блоки давно не смазывали, никто не проводил на пароходе шлюпочных тревог. Один блок заело, и шлюпка, перекосившись, застряла.

Пароход начал медленно терять ход. В корму, прямо в котельное отделение, ударил еще один снаряд. Из кочегарки вырвались клубы пара. Если вода подберется к перегретым котлам, последует взрыв — кочегары и машинисты понимали это лучше других.

На палубе были уже почти все члены команды, не было видно рулевого и старпома — видимо, они погибли на ходовом мостике. Зато появился капитан в белом кителе. Он приказал рубить тросы, чтобы спустить шлюпки.

Пожарным топором, висевшим на щите, перерубили пеньку. Шлюпка шумно шлепнулась о воду, подняв кучу брызг.

Один из матросов по канату ловко спустился в шлюпку.

— Держи ее у борта! — приказал капитан. На лине он опустил в шлюпку портфель с судовыми документами и кассой.

Огонь теперь показался из пробоины — из котельного отделения. В кочегарке загорелся уголь в угольных ямах. Корабль был обречен.

— Всем в шлюпку! — приказал капитан.

Матросы споро стали спускаться в шлюпку. Спустился Володя, другие члены команды.

Окинув горевший пароход прощальным взглядом, спустился капитан.

— На весла!

Команда была не в полном составе — не хватало четырех человек. Скорее всего, они погибли, как старпом и рулевой.

Оттолкнувшись от борта парохода веслами, отошли. Сначала вразнобой, но потом по команде капитана, сидевшего за румпелем, дружно заработали веслами. Дым от горевшего парохода несло на них, и некоторые закашляли — уж очень дым был ядовитым, першило в горле.

Они отошли от горевшего судна уже на кабельтов, держа курс к едва видневшейся полоске берега.

Капитан обернулся, посмотрел на судно и стянул с головы фуражку:

— Прощай, «Оливия»!

Из-за кормы корабля, обойдя его на приличном расстоянии, показался нос подлодки, идущей в надводном положении. На ходовом мостике лодки стояли подводники.

Порывом ветра дым отнесло в сторону, и немцы увидели шлюпку.

Двое матросов бросили грести и стали молиться, крестясь, как католики. Остальные налегли на весла, как будто бы от подводной лодки можно было уйти.

Еще издалека лодка открыла пулеметный огонь. Пулеметчик бил с рубки, с ходового мостика. Очередь сначала прошла мимо, фонтанчики от пуль легли с недолетом. Второй очередью пулеметчик попал по матросам. Почти вся команда уместилась в одной спасательной шлюпке, было тесно, и потому едва ли не каждая пуля нашла цель.

Володя сидел на банке у дальнего от лодки борта. Ему повезло, а его напарнику, судя по всему, пуля попала в грудь. Несколько человек было убито, другие ранены. Володя в первый раз видел смерть вот так, совсем близко. Только что рядом с ним, на одной банке, сидел живой человек, работал веслом — и вдруг он убит!

Он собирался перевалиться за борт шлюпки, используя ее в качестве укрытия, как послышался рев мотора, ударили пулеметы, и над ними пронесся самолет. Это был английский торпедоносец «Суордфиш», устаревший биплан с небольшой скоростью, из числа гидропланов, поскольку имел поплавки. Но их небольшая скорость стала преимуществом в борьбе с «волчьими стаями» Деница. По всей видимости, дым горящего судна засекли на постах наблюдения, а поскольку гидросамолеты базировались на берегу, то и «Суордфиш» появился быстро.

Самолет заложил крутой вираж, заходя в атаку на подлодку. Подводники, суетясь, спустились с ходового мостика в центральный пост. Им стало не до шлюпки — самим бы уцелеть.

С «Суордфиша» по рубке ударили пулеметы. Самолет с ревом пронесся над лодкой и шлюпкой и снова сделал разворот.

Вокруг лодки забурлил воздух: подводники, готовясь к срочному погружению, заполняли балластные цистерны водой. Лодка стала погружаться. Вот под воду уже ушел корпус — виднелась только рубка.

И в это время самолет сбросил бомбу. Она взорвалась рядом с лодкой, в районе кормы, поскольку лодка дала ход.

Шлюпку сильно качнуло от близкого взрыва, по ушам ударил грохот.

Вот уже и рубка погрузилась — воду рассекали только перископ и шахта шнорхеля. Но и они скоро исчезнут.

Самолет вцепился в лодку, как собаки в поднятого из берлоги медведя. Он сделал еще заход и сбросил глубинную, как понял Владимир, бомбу, поскольку взорвалась она не сразу. Сначала послышался всплеск воды, за которым последовала секундная задержка; потом поднялся вертикальный столб воды и послышался грохот взрыва.

Люди в шлюпке, не отрываясь, смотрели за разворачивающимся перед ними действием. Своим спасением они были обязаны этому летчику с устаревшего самолета.

Лодка скрылась под водой. Самолет описал круг, высматривая ее. Не обнаружив противника, качнул над шлюпкой крыльями и улетел в сторону берега.

Володя оглядел шлюпку. В борту зияли пулевые пробоины, стонали раненые, недвижно лежали убитые. Сидеть на веслах могли только четверо из команды. Капитан, легко раненный в руку, отдал команду:

— Перевязать раненых.

На шлюпке имелся запас воды в канистрах, немного продовольствия и аптечка. Только бинтов в ней было немного — на массовое ранение членов команды корабля аптечка шлюпки рассчитана не была.

Уцелевшие члены команды принялись перевязывать раненых. Начали с тяжелых, но бинты быстро закончились.

Уселись за весла. Шлюпка была большой, рассчитана на десять гребцов и рулевого. Нагружена она была тяжело, но теперь сидеть на веслах могли только четверо, потому она и шла к берегу медленно и тяжело. За час напряженной работы земля едва приблизилась. А ведь скоро должен был наступить вечер, и с ним — отлив, течение будет уносить шлюпку в море.

Однако со стороны далекого берега показалась маленькая точка, постепенно увеличивавшаяся в размерах, затем донесся перестук двигателя — улетевший «Суордфиш» сообщил о людях в шлюпке. К ним на выручку шел небольшой мотобот.

— Суши весла! — скомандовал капитан. К чему тратить силы, когда все равно скоро подойдут спасатели? И так люди вымотаны.

Бот подошел, нескольких раненых передали на его борт для оказания помощи, поскольку там находился врач.

Бот бросил конец, взял шлюпку на буксир, развернулся и пошел к берегу.

Капитан и гребцы обернулись назад. Их корабль был охвачен пламенем, его нос уже зарылся в воду — судно доживало последние минуты. Чертова подлодка! Утопила посудину, почти уничтожила экипаж.

За дымом и в суматохе Володя успел запомнить только первые две цифры номера — 18. Была и третья — вроде бы 6. Но ручаться Володя за правильность номера не мог — не до того было. Когда по тебе стреляют из пулемета, думаешь о том, чтобы выжить, а не о том, чтобы запомнить номер обидчика.

Мотобот медленно приблизился к береговой линии. К причалу уже подъезжали санитарные машины, вызванные с бота по радио.

Погода начала портиться, задул ветер, поднял волну.

Бот подошел к причалу. Санитары и добровольные помощники из солдат стали переносить раненых в машины. Потом отдельно на брезент уложили убитых. Санитар осмотрел и перевязал капитану руку — ранение было касательным.

Из всей команды на причале остались только четверо матросов и капитан. Их попросили пройти в портовое здание, напоили горячим чаем.

Пришел морской офицер:

— Кто старший?

— Я капитан, Мануэль Орегон.

— Отлично. Что за судно, под чьим флагом ходили?

— Судно «Оливия», Аргентина, шли с генеральным грузом из Швеции. Потоплены…

— Это я уже знаю. Все эти люди из вашей команды?

— Да — те, кто не ранен.

— Ваши раненые доставлены в госпиталь, а вас сейчас проводят отдохнуть. Капитан, надо все подробно изложить на бумаге — кто и во сколько совершил торпедную атаку. Мы сообщим о трагедии аргентинскому послу.

— Благодарю вас.

— Ну что вы, это наша служба. — Англичанин был сама учтивость.

Членов команды отвели в комнату отдыха. Все без сил попадали на койки — слишком много было пережито за очень короткое время. Люди спаслись чудом. Если бы не английский гидроплан, немцы перестреляли бы в шлюпке всех.

Матросы почти тут же захрапели. Капитан же сидел за столом, пыхтел, чесал затылок. Писать он был явно не мастак, ручка в его большой кисти смотрелась инородным предметом.

— Э… Как тебя?

— Александр, — отозвался Володя. Почему вдруг он назвался этим именем, он и сам не понял. «Александр» — имя, распространенное во многих странах.

— Ты видел, как все произошло?

— Да, капитан.

— Расскажи.

Старпом в суматохе не успел доложить капитану о подводной лодке, а может быть, были и другие причины, но чувствовалось, что капитан в затруднительном положении. Атаки немецкой подлодки он не видел и выскочил из каюты, когда уже прогремел взрыв торпеды.

И Владимир рассказал ему о том, как после вахты стоял на палубе, как увидел перископ и доложил о нем старпому, о следе торпеды и попытке изменить курс судна. Дальнейшее капитан видел сам.

— Хорошо, Алехандро, — назвал его на свой манер капитан. — Ты ведь не из Аргентины?

— Нет, капитан.

— Надеюсь, ты будешь держать язык за зубами? — Капитан показал на бумагу.

— Да, капитан. Позволю себе смелость вам подсказать. Надо обязательно сделать в объяснительной упор на героическую борьбу гидроплана с немецкой подлодкой. Неизвестно, кто будет читать эту бумагу, скорее всего — в первую очередь англичане. Им будет приятно, что их летчики великолепно себя проявили.

— Черт! Ты совершенно прав! А ты не так прост, матрос!

Капитан корпел над бумагой часа полтора.

Володя притворился спящим, а сам соображал, что делать дальше. Капитан признал перед англичанами, что все спасенные — члены команды его судна. Но английский офицер упомянул об аргентинском посольстве. Если их отправят чуда, это будет плохо. Какой он аргентинец, если не знает языка? К тому же надо знать не только свои фамилию и отчество, но и место рождения, и прочие подробности. А все, что он знал об Аргентине, — так это только ее положение на карте и название столицы. И потому даже поверхностной проверки он не выдержит.

Вечером их покормили в столовой.

На следующий день капитан уехал.

Матросы ходили по базе, по берегу. Двое из них выпросили у кого-то игральные карты и лениво перебрасывались. Володя же не находил себе места.

Все разрешилось даже проще, чем он себе представлял.

Через три дня капитан вернулся. Он успел побывать в Лондоне, в посольстве, и привез оттуда целую пачку незаполненных, но с печатями и подписями паспортов моряка — были такие у торгового или рыболовного флота. Они позволяли сходить на берег в портах, куда заходило судно, без виз и проволочек.

В первую очередь капитан посетил госпиталь и раздал документы раненым. Вернувшись, он стал заполнять паспорта на тех, кто проживал с ним в комнате.

Первым к нему подошел кочегар-поляк, с которым работал Владимир. Он назвал свои данные.

Капитан переспрашивал, как правильно писать.

— Ох уж эти мне польские фамилии! Одно змеиное шипение, — сокрушался он.

А Владимир думал, какую фамилию и какое подданство ему назвать.

Он подошел к капитану последним, когда остальные матросы уже получили свои документы и вышли на улицу.

— А, Алехандро! Садись! Сейчас выпишу тебе паспорт моряка. Какую фамилию тебе писать? — капитан хитро улыбнулся. Он явно понимал, что Владимир назовет не свою фамилию. На торговых судах кто только не работал — и люди, скрывающиеся от правосудия в своих странах, и просто авантюристы всех мастей. Впрочем, ему до этого не было дела, лишь бы матрос в полной мере выполнял свои обязанности и поменьше вспоминал о правах. И потому капитан сам предложил:

— Фанхио?

— Да, именно так, — с облегчением выдохнул Володя. — Пусть будет Фанхио.

— Подданство аргентинское?

— Пусть будет так.

— Год и место рождения?

— Капитан, вы же все помните сами.

— Как разбогатеешь, с тебя бутылка рома.

— Постараюсь не забыть.

— Англичанам понравилось мое упоминание о помощи гидроплана и нашем спасении береговыми службами, парень. Они отнеслись к нам благосклонно. Я тоже помню твою подсказку. Услуга хороша, когда она пришла вовремя.

— Спасибо, капитан!

Капитан промокнул чернила, помахал паспортом в воздухе и вручил документ Владимиру.

— Вот что я тебе скажу, Алехандро. Мы можем здесь застрять надолго. Отправляйся-ка ты в Ливерпуль. Я, когда был в Лондоне, узнал, что там формируется арктический конвой в Советский Союз, в Мурманск. Немцы на море бесчинствуют, множество судов потопили, и моряки не хотят идти в конвой. А ты парень смелый, сможешь заработать деньги — за риск платят хорошо.

— Благодарю, капитан. Только как мне добраться до Ливерпуля?

— Спроси у англичан. Я понятия не имею, где находится этот чертов порт!

Владимир вышел из комнаты довольный. Вот он, путь домой! Какие к чертям деньги, если он попадет на Родину!

Кстати, о деньгах. Он опустил руку в карман брюк и достал шведские кроны, которые давал ему Олаф. Наверное, билет на поезд на них не купишь, надо бы поменять. В торговых портах это не проблема. Кроме профессиональных «менял», обменом баловались многие матросы. Но здесь военно-морская база, удастся ли?

Он остановил первого же английского моряка в форме и попросил объяснить, как добраться до Ливерпуля.

— Быстрее поездом, парень, — пассажирские суда теперь ходят нерегулярно.

— Деньги не поменяешь?

Моряк оглянулся по сторонам.

— Что на что?

— Шведские кроны на фунты или доллары.

— Нет, доллары мне самому нужны — американцы хорошие вещи из Америки привозят. А на фунты могу. Курс — один к пяти. Устроит?

Откуда было знать Владимиру тогдашний курс? Если моряк и завышал курс фунта, то вряд ли намного.

— Согласен.

— Жди здесь, я быстро.

Владимир дождался моряка и обменял все шведские кроны. Фунты принимают везде, а с кронами может выйти неувязка, рассудил он.

Фунтов он получил немного, шестьдесят два, но был доволен и этим. Купил билет на поезд на самые дешевые места. Попробовал уговорить ехать с ним парней из судовой команды. Но как только те услышали о полярном конвое, замахали руками:

— Парень, ты что, сбрендил? Платят там хорошо, но покойнику деньги не нужны. Мы дождемся другой работы. Во время войны матросы нужны везде.

Поезд довез его до Ливерпуля за сутки. И пока Владимир ехал, он нигде не видел следов войны — хотя бы бомбардировок. Или просто поезд шел другой дорогой? А как же Ковентри и другие города?

На подходе к порту его остановил патруль из английских моряков. Они проверили его паспорт, ухмыльнулись:

— Хочешь идти на конвое?

— Да, хочу заработать.

Упоминание о заработке было вполне естественным.

В порту оказалось множество судов. Некоторые грузились, над ними сновали краны, в трюмы опускали ящики и бочки. На палубах стояли укрытые брезентом танки — они угадывались по очертаниям.

На втором судне Владимиру повезло. Старпом поинтересовался, на чем и когда он ходил, посмотрел паспорт:

— Аргентинец?

— Да.

— Надо прибавлять — «сэр».

— Да, сэр.

— Кем служил?

— Штурманом. — Володя соврал, но ему не хотелось снова кидать уголь в пыльной кочегарке. Тем более что кочегарка — место опасное. При попадании торпеды в корабль, как правило, успевают выбраться и спастись те, кто находится на палубе или недалеко от нее.

Старпом посмотрел на Владимира уважительно, но сказал:

— Штурманский диплом должен быть. У тебя его нет.

— Я же говорил, что наше судно было торпедировано немецкой подводной лодкой. Я был на палубе и чудом сумел спастись. Все документы, деньги и вещи теперь на морском дне.

Старпом задумался.

— Вот что. Я могу взять тебя рулевым. Устроит?

— Да, сэр.

— Найди боцмана, пусть покажет тебе койку в каюте.

Володя уже собирался выйти, как старпом спросил:

— А почему ты не спрашиваешь о жалованье?

Действительно, это выглядело странно. Пришел человек искать работу, чтобы подзаработать, и не спрашивает о деньгах. Но Володя нашелся с ответом:

— Надо полагать, у вас платят не меньше, чем на других судах?

Старпом усмехнулся:

— Даже больше. Получаешь обычное жалованье и надбавки за плавание в полярных широтах и за риск — все-таки война. На круг выходит около четырехсот фунтов за рейс. Очень неплохо.

— Если вернемся. Судно, на котором я служил, не далее как неделю назад было торпедировано немецкой подлодкой. Потом немцы всплыли и стали расстреливать из пулемета команду, пытавшуюся спастись на шлюпке.

— О Господи! И что дальше?

— Нас спас английский гидроплан. Он обстрелял лодку и сбросил на нее глубинные бомбы. Лодка погрузилась, а мы спаслись.

— Ты хочешь сказать, что лодка ушла невредимой?

— Похоже на то. По крайней мере, следов топлива или всплывших вещей мы не наблюдали.

— М-да… У берегов Великобритании патрулируют торпедные катера, эсминцы, морская авиация, а немцы все-таки прорываются. А ведь в Арктике может быть хуже. Впрочем, у нас будет довольно сильная охрана. Одних крейсеров аж четыре штуки да эсминцы, сторожевые корабли. Ладно, иди к боцману. С этой минуты ты считаешься членом команды и без разрешения капитана или моего не имеешь права сходить на берег.

— Понял, сэр.

Владимир нашел боцмана и доложил ему, что взят рулевым.

— Рулевым? — удивился боцман. — Новичков берут для начала в трюмные матросы или в машину.

— Я штурман, нас утопила немецкая подлодка. Документы погибли вместе с кораблем.

— А как называлось судно? — поинтересовался боцман.

— «Оливия», мы плавали под аргентинским флагом.

— Тебе повезло, парень. Ладно, пойдем, я покажу тебе твою койку.

Каюта оказалась на второй палубе. Была она на восемь человек, но сейчас там отдыхало всего четверо.

— Вот твое место, парень. Вахта через четыре часа. Твой выход, — боцман посмотрел в записную книжку, что-то черкнул в ней карандашом, — завтра, в восемь утра. Опоздаешь — штраф, вычту из жалованья. Твоя фамилия?

— Фанхио, сэр.

— Я не офицер, поэтому сэром можешь меня не называть.

Кормили на транспорте вполне сносно, и единственное, что раздражало Владимира, — так это обязательная овсяная каша по утрам. Английская традиция, никуда не денешься!

Парни в каюте оказались разных специальностей — рулевой, радист, механик — и разных национальностей. Были англичанин, ирландец, француз. Все они изъяснялись на английском — кто лучше, кто хуже. Но главное — они понимали друг друга. Хуже было другое: никто ни с кем не дружил и не пытался завязать отношения. Все пришли на транспорт полярного конвоя на один рейс, подзаработать. Никто из парней опыта плавания в полярных широтах не имел.

Выход конвоя был назначен на конец декабря. Команде об этом не говорили, но Владимир случайно увидел карту штурмана с проложенным курсом и предполагаемой датой выхода. Блин, какая же тут секретность? У них на флоте с секретами куда лучше дела обстоят. Правда, транспорт — судно гражданское, и, видимо, у них свои понятия.

Владимир видел, что погрузка в порту на грузовые корабли завершилась. Теперь выхода в море нужно было ждать в любой день, в любой час.

Англичане с выходом тянуть не стали, опасаясь налета немецких бомбардировщиков. Уже утром суда вышли на внешний рейд, а затем выстроились в кильватерную колонну. К ним сначала подошли эсминцы и тральщики, и 22 декабря конвой вышел в открытое море.

Со всех сторон транспорты прикрывали военные корабли. Колонна могла бы идти быстрее, если бы не два транспорта: скорость каравана по определению равна скорости самых тихоходных судов.

Конвой получил кодовое обозначение JW-51B.

Корабли довольно быстро прошли по Ирландскому морю, оставив справа остров Мэн. Фактически море было внутренним, расположенным между Великобританией и Ирландией.

Здесь Владимир отстоял свою первую вахту. Он немного переживал, но все оказалось значительно проще. Караван шел судно за судном, эдаким поездом. Владимир исправно держал курс на корму впереди идущего судна. Вахтенный офицер только следил за дистанцией да периодически осматривал в бинокль морскую поверхность. На ходовом мостике было тепло, видимость прекрасная — не то что в кочегарке у котлов.

При воспоминании об адовой работе у котлов «Оливии» Владимира аж передернуло. Там он не мог дождаться окончания вахты и мечтал добраться до своей кровати. А тут, у штурвала, он был даже немного удивлен, когда другой рулевой пришел его сменять.

Вахта пролетела быстро. А потом — обед, сон и новая вахта.

Конвой уже прошел Северный пролив и теперь шел мимо многочисленных Гебридских островов, остававшихся по левому борту.

На второй вахте миновали остров Рона, и суда конвоя вышли в Норвежское море. На военных кораблях сразу усилили наблюдение — в этих водах немецкие подводники вели себя нагло. Тем более что караван выдавал себя дымами из пароходных труб. Дымы были видны за много миль.

Однако день шел за днем, и пока никаких происшествий не случалось.

— Хорошо военным! — заметил один из вахтенных офицеров.

— Почему? — осторожно поинтересовался Владимир.

— Они сопровождают конвой только до острова Медвежий, дальше охрана конвоя ляжет уже на русских. А британский флот повернет назад.

Для Владимира это было новостью. Он полагал, что военные корабли будут сопровождать транспорты до Мурманска или до Архангельска.

Четырнадцать грузовых транспортов конвоя сопровождала целая британская эскадра — крейсера «Шеффилд», «Ямайка», «Бервию» и три эсминца. А тяжеловесом выступал линкор «Король Георг V». А еще миноносцы, тральщики, торпедные катера. Прикрытие конвоя действительно было мощным.

Только и немцы не дремали. Уже утром 30 декабря авиаразведка немецкого флота обнаружила конвой — в первую очередь из-за дымов. Военно-морские силы Германии срочно разработали операцию «Аврора» по разгрому конвоя. С военно-морских баз оккупированной Норвегии в море, на перехват конвоя, вышли два тяжелых крейсера — «Адмирал Хиппер» и «Лютцов», и шесть эсминцев: «Фридрих Экольд», «Рихард Байтцен», «Теодор Ридель», а также Z-29, Z-30 и Z-31.

Быстроходные корабли немцев шли наперерез конвою. Но и британцы готовились к проводке конвоя. Они установили на несколько судов недавно появившиеся радиолокаторы. Как раз тральщик «Брембл», шедший справа от транспорта, на котором плыл Владимир, и был оборудован этим новшеством. Он первым засек немцев и поднял тревогу.

К предполагаемому месту перехвата конвоя подтягивались не только немецкие корабли, но и подводные лодки, почуявшие поживу. Они слетались, как стервятники на падаль.

Владимир не знал, да и не мог знать складывающегося положения, как не знал его пока в полной мере английский адмирал, командовавший конвоем.

Немцы подходили к конвою двумя группами с разных направлений.

День 31 декабря выдался ненастным. Дул сильный ветер, поднимавший огромные волны, низко над водой неслись хмурые, темные тучи, грозившие излиться дождем. Погода помогала конвою, немцы не смогли поднять в воздух авиацию, провести детальную разведку, распределить силы. Кроме того, немцы лишились возможности нанести предварительный удар авиацией, хотя торпедоносцы стояли в полной боевой готовности на аэродромах. Тем более что конвой находился в пределах радиуса действия немецкой авиации с аэродромов в Норвегии.

Транспорт швыряло на волнах во все стороны. Вода захлестывала на палубу. Стоя за штурвалом, Володя с трудом выдерживал курс — судно клало с борта на борт.

Вахтенный офицер пробормотал:

— Чертова погода, к тому же военные что-то всполошились — посмотри, как прожектора сигналят!

Володя уже и сам обратил на это внимание, но счел, что сигналы вызваны ухудшающейся погодой. Тучи разразились шквалом снежного заряда, видимость ухудшилась настолько, что временами не было видно носа корабля. Из-за обледенения — все-таки температура была минус пятнадцать градусов — все надстройки корабля покрылись толстым слоем льда. Нос судна тяжело зарывался в волны. Владимиру приходилось напрягать зрение, чтобы увидеть вдали корму впереди идущего судна. Ситуацию усугубляли сумерки полярной ночи — все вокруг казалось серым.

Непогода и плохая видимость спасли конвой, сыграв с немцами злую шутку.

Еще при выходе из военно-морской базы «Альта-фьорд» командир отряда немецких кораблей Оскар Кумметц решил, что конвой будут брать в тиски. Крейсер «Адмирал Хиппер» зайдет с юго-запада, а крейсер «Адмирал Лютцов» будет дожидаться караван с северо-востока, не давая подняться судам в северные широты.

Первым караван JW-51B обнаружил командир подводной лодки U-354 лейтенант Хершлег, сообщив об этом на «Адмирал Хиппер» Кумметцу. Почти одновременно смутные силуэты неизвестных судов обнаружили на корвете «Хайдарабад». Они просигналили на «Хиппер» и, не получив ответа, сочли их за советские.

Через сорок пять минут, в 9.15 немцев обнаружили на «Обдурате». Просигналили, и тут же были обстреляны с крейсера, эсминец радиограммой поднял тревогу.

Адмирал Роберт Смит-Винсент Шербрук, командовавший английскими судами, выдвинул навстречу крейсеру четыре эсминца, а пятый эсминец, «Ахантес», стал ставить дымовую завесу между крейсерами и транспортами.

Шербрук радировал о нападении контр-адмиралу Роберту Л. Барнету, командиру отряда легких крейсеров «Шеффилд» и «Ямайка», который форсированным ходом поспешил к месту боя.

Тем временем «Хиппер» открыл огонь из орудий по «Ахантесу». Эсминец получил серьезные повреждения, значительная часть команды погибла, корабль потерял ход и в 13.14 затонул.

«Хиппер» перенес огонь на другие эсминцы.

Транспорты конвоя стали уходить на северо-восток, где их поджидал крейсер «Лютцов».

Пока все шло по плану немцев. «Хиппер» связал боем корабли охранения, а «Лютцов» должен был потопить беззащитный караван.

Один из снарядов «Хиппера» попал в «Онслоу». Командир эскадры Шербрук был ранен в голову и потерял левый глаз. Командование принял на себя капитан-лейтенант Кинлох.

Неожиданно для немцев появились легкие английские крейсеры «Шеффилд» и «Ямайка». Они находились в этом районе, возвращаясь с проводки первой части каравана JW-51A. До того эти крейсера не были обнаружены ни немецкими подводными лодками, ни авиацией.

Крейсера открыли огонь и с третьего залпа накрыли снарядами главного калибра «Хиппер». На «немце» получили первые повреждения котельное отделение номер 3 и самолетный ангар.

Принимая во внимание указания фюрера не подвергать корабль чрезмерному риску при встрече с превосходящими силами, Кумметц отдал приказ на отход.

Немецкие эсминцы, сопровождавшие «Хиппер», развернулись, и в сумерках два из них приняли «Шеффилд» и «Ямайку» за «Лютцов» и «Хиппер» и пристроились к ним.

Поняли капитаны свою ошибку, когда англичане открыли огонь. Дистанция была невелика, и эсминец «Фредерик Экхолд», шедший первым, получил залп главных орудий в центр корпуса и через две минуты затонул. Второй эсминец, «Рихард Бетцен», в суматохе ускользнул.

«Хиппер» пошел в сторону побережья, до которого было 150 миль, и с трудом добрался до Каа-фьорда.

«Лютцову» же удалось перехватить караван транспортов. Первый из судов был в трех милях от рейдера, последний — в семи, скрываясь в сумерках.

«Лютцов» открыл огонь на поражение. Рейдер выпустил 87 280-миллиметровых снарядов главного калибра и 75 150-миллиметровых, но смог попасть только в тральщик «Брембл» и утопить его. Помешали точному огню сумерки полярной ночи, снег и обледенение механизмов.

Испуганный радиограммой с «Хиппера» о повреждениях, нанесенных ему английскими крейсерами, которые возвращались к конвою, «Лютцов» счел за благо удалиться, благополучно вернувшись в Альта-фьорд.

Гитлер, узнав о поражениях и потерях, пришел в неописуемую ярость. Он рвал и метал и принял решение снять с поста адмирала Эриха Редера, заменив его на Карла Деница, а также расформировать надводный флот.

Пятидесятиоднолетнему адмиралу Деницу с трудом удалось уговорить фюрера сохранить эскадры и держать их на северных коммуникациях.

Владимир всего происходящего не знал, да и не мог знать. Он просто исполнял свою работу. Больше всех в конвое он желал, чтобы караван дошел до места назначения. Все — военные моряки, капитаны судов, штурманы, механики, рулевые — выполняли, пусть рискованный и трудный, рейс по доставке грузов. Лишь он возвращался на Родину. Володя рвался домой всей душой, и единственное, что он мог сделать сейчас, — это ответственно исполнять свою работу.

Когда «Брембл» отвернул в сторону, а потом прогремели первые выстрелы с «Хиппера», озарив вспышками мрак полярной ночи, вахтенный офицер запаниковал, вызвав на ходовой мостик капитана.

Едва тот поднялся, как справа встречным курсом в кабельтове прошел эсминец «Акейтес». На его корме густо дымили две огромные, размером с бочку каждая, дымовые шашки.

Караван заволокло дымом. Корма впереди идущего корабля вовсе пропала из вида. Было бы мирное время — можно было бы зажечь прожектор, ходовые огни. А сейчас корабль шел во мраке.

Опасаясь попутного столкновения, капитан отдал приказ повернуть влево на двадцать градусов, что Владимир незамедлительно выполнил.

Справа доносились громовые раскаты выстрелов пушек главного калибра «Хиппера», выстрелы послабее — с английских эсминцев. Там разгорался бой, и по всему похоже было, что перевес — на немецкой стороне. Рядом с «Хиппером» английские эсминцы выглядели утлыми недомерками. Что их сейчас спасало — так это число эсминцев. Они маневрировали вокруг «Хиппера» на некотором удалении, как охотничьи собаки вокруг медведя, поднятого из берлоги.

Капитан счел за лучшее отойти от каравана, спасая свое судно и в то же время не теряя конвой из вида. Кто тогда мог предположить, что «Хиппер» подвергнется атаке и будет уходить поврежденным, а через десять миль ему на смену придет «Лютцов»?

Ночь впереди разорвал залп башенных орудий крейсеров «Шеффилд» и «Ямайка». Капитан только за голову схватился — он решил, что на помощь «Хипперу» пришли другие рейдеры.

— Бог мой! — закричал он и перекрестился. — За что ты наказываешь Британию?

И в это время снаряды английских крейсеров с небольшим недолетом легли рядом с «Хиппером».

Капитан воспрянул духом, снял фуражку и вытер платком вспотевший лоб.

Выстрелы грохотали снова и снова. Снаряды рванули на корпусе немецкого рейдера. Он начал разворачиваться в сторону неожиданно появившихся противников и сам открыл огонь. А после попадания еще двух снарядов, вызвавших большие вспышки, дал задний ход.

— Слава Британии и королеве! — вскричал капитан. — Рулевой!

— Слушаю, сэр!

— Возвращайся в кильватерную колонну! Мы спасены!

— Да, сэр!

Капитан еще немного побегал по ходовому мостику и ушел отдыхать. Ему, как, впрочем, и всем, казалось, что беда миновала. Немецкий рейдер поврежден и ушел зализывать раны, авиация же из-за нелетной погоды угрожать им не может. Теперь бы только добраться до Медвежьего.

Однако же через час с небольшим впереди снова загрохотали пушки, озаряя вспышками горизонт. Снаряды падали слева и справа от транспортов, вздымая водяные столбы.

Эсминцы ушли вперед, прикрывая транспорты.

Грохотало беспрерывно и долго. Как на глаз определил Владимир, до стрелявшего рейдера было около четырех миль: для пушек главного калибра это пустяшное расстояние.

Транспорты стали расползаться в стороны. Останавливаться было нельзя; становясь неподвижным, корабль превращался в легкодоступную мишень. Кроме того, необходимо было держать нос корабля на волну. Суда обледенели, и ударь волна в борт, она могла перевернуть железную посудину. Поэтому рассредоточение было спасением.

Вызванный на мостик капитан пытался принять верное решение. Уходить влево было невозможно — через десяток миль, а то и меньше, начиналась полоса льдов. Небольшие льдины встречались и здесь, но они не представляли угрозы. Но впереди — рейдер. И оставался только путь вправо, в сторону побережья Норвегии, или назад.

Владимир же, ожидая приказа капитана, всматривался в волны. Он вполне обоснованно полагал, что кроме рейдеров и сопровождавших его эсминцев могут быть — просто должны быть — подводные лодки. Для субмарин транспорты рассыпавшегося и оставшегося без сопровождения конвоя представляли легкую цель.

Справа, милях в трех, раздался сильный взрыв, затем вода осветилась пожаром. Стала видна корма судна, освещенная пламенем и уходящая под воду.

Кого потопили? Англичанина или немца? Было слишком далеко и темно, чтобы рассмотреть даже в сильный морской бинокль.

Один из снарядов упал рядом, подняв водяной столб. Володя инстинктивно крутанул штурвал влево.

Еще один снаряд угодил в тральщик «Брембл». Разрушительная мощь снаряда была такова, что тральщик почти переломился надвое, и во все стороны полетели куски дерева и металла. Тральщик загорелся.

Несколько человек из уцелевшей команды, видя, что судно получило серьезные повреждения и долго на плаву не продержится, пытались спустить с кран-балок спасательную шлюпку. Это им удалось до того, как тральщик перевернулся на бок, а потом — оверкиль, показав днище. Наконец, он пошел ко дну.

Люди подплывали к шлюпке, хватались за борт.

Володя вопросительно посмотрел на вахтенного офицера. Во всех флотах мира положено было застопорить ход и объявить сигнал: «Люди за бортом!» После этого следовало спустить свою шлюпку со спасательной командой или ухитриться поднять на борт людей из их шлюпки. А еще — зажечь прожектор и осмотреть поверхность воды, чтобы не бросить в беде тех, кто не успел взобраться на борт шлюпки. В ледяной воде, даже в гидрокостюме или спасательном жилете, долго не продержишься, от силы — полчаса. Потом из воды извлекут уже окоченевший труп.

Но остановиться и зажечь прожектор сейчас, когда рейдер ведет огонь по транспортам, — значит обречь себя на орудийный огонь немцев, на гибель. И потому струхнул вахтенный офицер, отвел глаза — жить очень хотел.

Владимир кашлянул. Он хотел предложить вахтенному офицеру вызвать капитана. Конечно, это было нарушением Устава — офицер должен решать сам.

Но капитан уже сам всходил на мостик. Разве усидишь в каюте, когда рядом с судном упал снаряд? Капитан — царь и бог на корабле, он отвечает за судно, груз и команду. Его приказ — истина в последней инстанции.

Вахтенный офицер облегченно вздохнул, сделал шаг навстречу:

— Люди за бортом, сэр. Немцы попали снарядом в тральщик, он ушел под воду. Команда успела спустить шлюпку, — четко доложил он.

— Стоп машине! — отдал приказ капитан.

Прозвенел судовой телеграф. Мерная дрожь корпуса от работающих машин почти стихла, и пароход теперь шел вперед по инерции.

— Спасательную команду в шлюпку!

— Есть, сэр!

Вахтенный объявил тревогу по громкой связи.

Пока матросы выбирались на верхнюю палубу, усаживались в шлюпку и спускали ее на талях, транспорт остановился.

Спасательная шлюпка отвалила от борта судна и пошла назад — там должна была находиться шлюпка с потопленного тральщика.

— Включить прожектор, сэр? — осведомился вахтенный офицер.

— Нет. Мы и так делаем все, что возможно. Если включим прожектор, обозначим себя. Тогда спасать придется нас.

Судно стояло бортом к волне, и его раскачивало. Пушечной стрельбы больше не было слышно. И никто на судах конвоя еще не знал, что «Лютцов» сбежал, едва услышав по радио о повреждениях «Хиппера» и о том, что к каравану на всех парах идут все силы эскадры во главе с «Шеффилдом» и «Ямайкой».