Поединок с вампиром, или воронежские каникулы

ПУСТОЙ ТАЙНИК

Ромке неудержимо захотелось тут же отправиться на поиски клада, но какая-то неведомая сила влекла его в театр. Интересно, как выглядит Марина со сцены? Однако всю дорогу он ныл, что этот спектакль ему сто лет снился и тыщу лет не нужен.

— Я с Мариной Владимировной договорилась, что мы придем. Неужели тебе не хочется посмотреть, как она играет? Тебе спектакль понравится, вот увидишь, — заверяла его Катька. — А клад там сто лет лежит, и за оставшиеся три часа ему ничего не сделается.

— Не что, — поправил ее Ромка. Он во всем любил точность. — Меньше.

— Ну, почти семьдесят, это дела не меняет.

Очутившись в театре, Ромка вообще перестал думать о кладе. Он погрузился в атмосферу ни с чем не сравнимого предвкушения чуда, памятного с детства радостного волнения. Первым спектаклем, который он увидел в своей жизни, была «Золушка». Тогда, совсем маленький, он не отрывал от сцены завороженных глаз: в реальности увиденного он, как всякий ребенок, ничуть не усомнился.

Потом, примерно через год, мама повела его в ТЮЗ на премьеру «Головы профессора Доуэля». Ромке исполнилось уже пять лет, и он хорошо помнил, как они зашли в гримуборную к одному актеру, доброму и привлекательному дяде Саше. Валерия Михайловна была там по долгу службы — ей требовалось написать на этот спектакль рецензию, а дядя Саша не только играл в нем главную роль, но и являлся его режиссером.

Мама поговорила с ним, а потом они с Ромкой пошли в зрительный зал, но их туда не пустили, так как первое действие уже началось. Пришлось им подниматься наверх, в бельэтаж, и на это тоже ушло некоторое время. То есть когда они наконец уселись в самом последнем ряду, спектакль уже был в полном разгаре. На сцене Ромка увидел говорящую голову, у которой не было ни рук, ни ног, вместо них только одни трубочки. И вдруг откуда-то взялся дядя Саша и стал грубо кричать на и так кругом несчастного бестелесного профессора Доуэля. Каким же он стал злым и противным, совсем не таким, каким был всего несколько минут назад.

— Мама, почему он кричит?! — Ромкин голос разнесся по всему залу. — Скажи ему, что так нельзя!

Не сразу Ромка смог понять, что дядя Саша — не плохой человек, а просто играл такую роль — зловредного профессора Керна. Но и тогда, когда до него дошло, что в театре все происходит понарошку, он стал требовать от него определенной достоверности. То есть условность в его понимании должна иметь меру. Например, в том же ТЮЗе ему очень не понравились три мушкетера, отправляющиеся совершать свои подвиги на деревянных лошадках. Лучше б из-за кулис доносилось конское ржание — ведь воображение всегда превосходит реальность. И еще Ромка любил, когда на сцене был занавес, который раздвигался перед началом действия и тоже будил воображение, и терпеть не мог открытых сцен…

В этом театре занавес был, то есть первое условие для того, чтобы спектакль ему понравился, было соблюдено, и Ромка стал ждать, что будет дальше. Что это за «Журден» такой, про которого Катька прожужжала ему все уши? Скорее бы на сцену вышла Марина!

— Они уже через четыре дня за границу отправляются, — ерзая на месте от нетерпения, сказала ему Катька.

— Значит, мы опять вместе с ними в одном поезде окажемся? Они же сначала в Москву, наверное, поедут?

— Получается, что так. — Катька вдруг огорчилась. — Значит, вы уже скоро от меня уедете.

— Ничего не поделать, — вздохнула Лешка. — Каникулы осенью короткие, да и Дик мой меня ждет. Он знаешь как скучает, приеду — будет визжать от счастья.

— А у меня там попугай ручной и говорящий, — сказал Ромка, но заметил насмешливый Лешкин взгляд и уточнил: — Почти говорящий. Скоро совсем научится, ему на это время нужно. Он меня знаешь, как любит. Больше никого. Его Рэмбо зовут.

— Не Рэмбо, а Попка, — не преминула заметить Лешка. — И ничего он не говорит, а только звонит.

— Как это? — не поняла Катька.

— Да так. Как телефон. А Ромка звонки путает и без конца бегает к трубке. И папа наш на Попку обижается. Тоже думает, что это ему звонят.

В зале раздались хлопки. Лешка оглянулась назад, осмотрела публику.

— Здесь все свои, — пояснила Катька. — Актеры из разных театров и студенты из Института искусств. И еще ребята из нашей студии. Нас тоже всегда на все прогоны приглашают.

— Они хлопают, потому что спектаклю давно пора начаться, — посмотрев на часы, сказал Ромка.

— Пойду узнаю, в чем там дело.

С важностью демонстрируя причастность ко всем театральным таинствам, Катька поднялась с кресла, одернула на себе блузку и прошествовала в маленькую, расположенную сбоку сцены дверь с надписью «Посторонним вход запрещен».

Вернулась она очень скоро и выглядела донельзя взволнованной.

— Вы представляете, спектакль не начинается потому, что Марина Владимировна не пришла в театр.

— Как не пришла? — не понял Ромка. — Ты же говорила, что у нее здесь главная роль.

— Вот именно.

— А разве можно не явиться на такую репетицию?

— В том-то и дело, что нельзя, это все равно что в школу на экзамен не прийти, даже хуже. Что с ней могло случиться?

— А ей звонили?

— Звонили. Но ее телефон отключен.

— А что, если ее похитили?! — Похолодев от страха, Ромка вскочил. — Лешка, помнишь, как за нами вчера кто-то следил? Значит, не за нами, а за ней. Значит, ее еще вчера хотели похитить, да мы этому помешали.

— Зачем ее кому-то похищать? Актеры получают мало, и у ее мамы денег нет, чтобы выкуп заплатить. — Сказав так, Катька, тем не менее, встревожилась еще больше и с робкой надеждой попросила: — Давайте еще немножко подождем.

Ромка сел, посидел и вскочил. Такую красивую девушку, как Марина, могли похитить вовсе не из-за денег. На нее мог напасть какой-нибудь безумный маньяк. Да мало ли что еще могло случиться.

— Не обязательно из-за выкупа похищают. И ждать здесь нечего. Она давно должна была прийти. Ведь перед выходом на сцену ей загримироваться надо, а на это время нужно. Катька, ты знаешь, где она живет? Надо к ней домой сходить, вот что. С кем она живет?

— С мамой. Но зачем туда идти? Ей домой уже звонили, там никто трубку не берет.

— Да ты что? А вдруг к ней в дом ворвались бандиты!

Ромкино воображение нарисовало страшную картину: Марина лежит в луже крови, рядом — ее мать, а вокруг все перевернуто.

Его страхи передались девчонкам и усилили их собственные. Все вместе они кинулись к выходу.

Марина жила недалеко от Центрального телеграфа, где вчера началась их экскурсия.

Друзья вошли в огромный мрачноватый подъезд следом за какой-то старушкой, открывшей дверь своим ключом, и мигом взлетели на третий этаж.

Катька указала на обитую черной кожей дверь.

— Вот ее квартира.

Ромка дернул дверь, жутко боясь, что она окажется открытой, и его опасения сбудутся. Но дверь не поддалась. Тогда он резко надавил на кнопку звонка. Внутри квартиры раздались шаги, и на пороге появилась Маринина мама, живая и невредимая. Она узнала Катьку и удивленно подняла брови.

— А Мариночка в театре, у нее сегодня генеральная репетиция. Ты разве не знала?

— Ох, Ирина Афанасьевна, а я совсем забыла, — воскликнула Катька, предостерегающе оглянувшись на Ромку с Лешкой. — И давно она ушла?

— Загодя.

Послышался телефонный звонок.

— Погодите, я сейчас. — Маринина мать пошла к трубке, и друзья услышали ее встревоженный голос: — Я только вошла. А ее нет. Как не появилась? Почему? Этого не может быть!

— Это, наверное, из театра звонят, — тихо сказала Катька. — Что же делать-то будем, а?

— Надо ее искать. Где только? — Ромка сжал губы и наморщил лоб, мучительно соображая, как им быть.

Когда Ирина Афанасьевна вернулась, на ней лица не было. В руках она держала мобильный телефон.

— Мариночка не пришла на репетицию. И позвонить ей нельзя, она трубку оставила заряжать. Куда ж она делась-то? Никогда с ней такого не было. Что-то случилось. Боже мой, что же делать? Надо немедленно идти в милицию.

Она заметалась по квартире, кинулась к вешалке, набросила на себя пальто и заторопилась к выходу. Но Ромка преградил ей путь.

— В милицию идти рано. Вы лучше скажите, а кроме театра, она никуда больше не собиралась? Вы сказали, что она раньше времени из дома вышла.

— Она хотела к одной старушке зайти. Да вы же вместе с ней вчера у нее были, Мариночка мне об этом рассказала. Она когда днем вернулась, военные фотокарточки своего деда разыскала и сегодня понесла ей показывать. — В голосе Ирины Афанасьевны вспыхнула надежда. — А ей можно позвонить? Может быть, она у нее задержалась?

Ромка развел руками.

— Кажется, там нет телефона. Я его не видел. Но мы сейчас к ней сбегаем и все узнаем, вы только не волнуйтесь, пожалуйста, и никуда не ходите. Мы вам позвоним.

Он скатился по перилам вниз, девчонки, раскрасневшись, догнали его. Все трое понеслись на проспект и сели на первый попавшийся троллейбус, чтобы сократить путь.

— Сейчас все узнаем, — успокаивающе сказала Катька, но Ромка в отчаянии махнул рукой.

— Мне кажется, мы зря туда едем. Я просто хотел ее мать успокоить, а сам не думаю, что она до сих пор у бабульки сидит. Что ей там делать, когда ее в театре ждут?

— Узнаем хотя бы, была она у нее или нет, — сказала Лешка.

Вскоре они стучали в окошко зеленого домика.

Шевельнулась занавеска, затем открылась дверь. На пороге стояла… Марина.

Ромка глазам своим не поверил.

— Вы здесь? А почему? А вас там ищут.

— Вы, наверное, забыли о репетиции, — обрадовавшись, что девушка жива-здорова, быстро затараторила Катька. — А режиссер звонил вам домой, и ваша мама волнуется, даже в милицию хотела идти.

— Я и сама волнуюсь, места себе не нахожу. Как хорошо, что вы догадались сюда прийти. Позвонить я не могла, телефон у бабушки Симы не работает. К соседям стучала — никто не открыл.

— А мы уж решили… Что случилось-то? — с облегчением спросил Ромка.

— Да плохо ей стало, только что «скорая помощь» уехала. А я задержалась, не могла ее одну оставить.

Девчонки почувствовали запах лекарств.

— А что с ней такое? — встревожилась Лешка.

— Надеюсь, ничего серьезного. — Марина подошла к вешалке и стала одеваться. — Я пришла к ней задолго до прогона, постучала в окошко, а мне никто не открыл. Тогда я подумала, что ее нет дома, и уже собралась уходить, как вдруг случайно потянула на себя дверь, а она открылась. Вошла и вижу, что старушка лежит одетая. Мне от страха дурно стало. Я до ее руки дотронулась, пуль пощупала — бьется. К телефону потянулась — молчит. А свой мобильник дома оставила — он разряжен был. Что делать? Я на улицу, кинулась к первому встречному, он мне разрешил по своему телефону вызвать «скорую». А больше я никуда не смогла позвонить — он трубку отобрал. Думала, врачи быстро появятся, но не тут-то было.

— А что они сказали?

— Они решили, что старушка перепила снотворного, оттого в одежде и уснула. На всякий случай сделали ей укол от сердца, а разбудить не смогли. Она до сих пор спит.

Ребята заглянули в комнату. Бабушка Сима без движения лежала на своем голубом покрывале и чуть слышно дышала во сне.

— Вы побудьте здесь еще немножко, пожалуйста, надо подождать, пока она проснется, а я пойду. Представляю, что мне теперь в театре будет!

— Странная история, — сказал Ромка. — Дверь-то почему была открытой? У нее ничего не пропало?

— Не знаю. Что у нее брать-то? Ну, я побежала.

— Маме своей позвоните, — сказала Катька и подала Марине свой телефон.

Марина успокоила мать и вернула трубку обратно.

— А в театр звонить не буду. Все объясню, когда приду. Чувствую себя преступницей — сорвала такую важную репетицию! С другой стороны, если бы я ушла, а она вдруг умерла, то я бы себе этого никогда не простила. Да, кстати, военную фотографию я на столе оставила, как проснется, пусть посмотрит. До свидания.

— Счастливо вам, — сказал Ромка. — Все будет хорошо, вот увидите.

— Спасибо тебе. — Марина благодарно ему улыбнулась и ушла, стуча каблучками.

Друзья остались одни. Ромка заглянул во вторую комнатушку, которая была еще меньше той, где спала Серафима Ивановна, вернулся в кухню и достал из сумки самодельный металлоискатель. Распрямил медную проволоку, надел на голову наушники и поводил щупом по потолку.

— Потолок-то до войны другим был, — напомнила ему Лешка.

— Знаю, — отмахнулся он. — Здесь все равно все такое древнее, доисторическое. Первый раз в жилом доме открытую проводку вижу. Ишь, как пищит.

— Кто пищит? — удивилась Катька.

— Не кто, а что. Проводка, говорю, пищит. А ей уж тыща лет, рассохлась вся. Как только бабулька пожара не боится!

— Может, и боится. А кто ей ее заменит? — резонно возразила Лешка. — Наверное, у нее на ремонт и денег-то нет. А сил и подавно.

— С другой стороны, это хорошо. Просто замечательно.

— Что замечательно?

— А то. Теперь я знаю, как звучат провода. И если эта штука — Ромка потряс металлоискателем, — свой тон изменит, то есть запищит по-другому, значит, там клад и есть.

Снова нацепив на себя наушники, он принялся водить медным щупом по стенам. Нашел накрепко вбитые три гвоздя, две канцелярские кнопки, на которых когда-то держался старый календарь, какую-то скобу… Из маленькой комнаты Ромка переместился в кухню. Там резко запищали печные решетки и заслонки — внизу и вверху. Больше в печке ничего интересного не оказалось.

Очень тихо он прошел в комнату, где все еще спала Серафима Ивановна, и проделал там те же операции. Нигде ничто не отозвалось. Где же клад-то? Неужели его нет? В это верить не хотелось, и отступать Ромка не собирался.

Чтобы решить, как быть дальше и где еще искать тайник с кладом, Ромка вернулся в маленькую комнатку, сел на узкую кушетку, принял позу роденовского «Мыслителя» и стал усердно думать. Наушники ему мешали, он поднял руку, чтобы их снять, и уронил щуп на пол. И вдруг в его ушах послышался тихий, какой-то особенный писк. Что бы это могло значить?

Ромка наклонился и пошарил по полу рукой, но ничего не нашел. А прибор не замолкал. И с чего это он так распищался?

Присев на корточки, Ромка заглянул под кушетку. Там тоже ничего не было. Он снова поводил по ней щупом. Около одной ножки тон мультивибратора слегка изменился. Ромка чуть-чуть сдвинул кушетку с места и под левой ножкой увидел небольшую желтую монетку. Он ее поднял, повертел. Сначала ему показалось, что это обычный полтинник, но нет, монетка была другой — чуть побольше, поярче, на одной ее стороне выделялся профиль какого-то человека, на другой — двуглавый орел. Орел был не такой, как на полтиннике. На двух его головах и сверху были короны, внутри Георгий Победоносец сокрушал змея, святого Георгия окружали еще какие-то гербы.

Ромка подошел к окну, где было посветлее, и стал читать надписи. «10 рублей 1903 г.», — прочитал он под орлом. На другой стороне монеты профиль мужчины кольцом обвивали слова: «Б.М. Николай II имераторъ и самодержецъ Всеросс.».

«Наверное, на последнее слово места не хватило», — подумал Рома и посмотрел на ободок монеты. Там значились слова: «чистаго золота 1 золотникъ 78,24 доли». И тут его бросило в жар: да это же золотой царский червонец! Частичка искомого клада? И она находится в его руках!

А где же остальные монеты?

Ромка улегся на пол и еще раз заглянул под кушетку. Снова интенсивно поводил там щупом, тщательно исследуя каждый сантиметр. Но больше ничего не нашел. А когда, разочарованный, он поднялся, то руки и коленки у него оказались в странной светлой пыли. Чересчур светлой, совсем не похожей на серую пыль, которая обычно скапливается на полу. У бабульки, что ли, с потолка штукатурка сыплется? Ромка задрал голову вверх — потолок был чистым. Значит, штукатурка здесь ни при чем, сверху эта монета никак не могла упасть. Кстати, еще вчера он отметил необычную чистоту в доме и подумал, что подметает, а то и моет свои полы старушка чуть ли не каждый день. Где только силы берет?

Ромка отодвинул кушетку подальше от стенки. Пол под ней оказался в грязно-белых разводах. А в самом низу стены он заметил отбитую штукатурку и чуть торчащий наружу старый красный кирпич. Ромка поддел его пальцами и потянул на себя. Кирпич свободно вышел их отверстия. За ним в стене было углубление. Вот он, тайник! Ромка прощупал его руками, обследовал металлоискателем, но тщетно. Тайник был пуст.

— Вот, значит, почему оказалась незапертой дверь, — прошептал он и тихо позвал: — Катька, Лешка, идите сюда.

Девчонки вошли в комнату, увидели сдвинутую кушетку и вопросительно взглянули на Ромку. А он молча протянул им свою грязную ладошку, на которой лежала желтая монета.

— Катя, смотри, какая интересная денежка! — воскликнула Лешка, со всех сторон рассматривая червонец. — Я таких никогда не видела. Надо же, десять рублей! Начало века! Я слышала, что в те времена за такие деньги корову можно было купить. Мне все понятно, что здесь написано, только что такое «Б.М.»?

— Какая разница? — мрачно ответил брат.

— Нашел! — возликовала Катька и отобрала у подруги червонец. — Клад нашел! Надо кричать «Эврика»! Почему ж ты не радуешься? Вот это да! А мы не верили. Ты уж нас прости, глупых! Здорово-то как, да, Лешка?

Но Ромка прервал ее восторги.

— Ничего не здорово. Какая тут «эврика»? Только это я и нашел, всего одну монетку. Она, видимо, из коробки случайно выпала и укатилась, а тот, кто клад украл, ее не заметил, потому что она под ножку кушетки попала. — Ромка ткнул в отверстие ногой. — Видите, тайник пустой, а на полу свежие следы от штукатурки. А это значит, что меня кто-то опередил. Он не потрудился даже пол как следует подмести. Думал, наверное, что мы лохи, ничего не заметим, а заметим — не поймем, в чем дело. И как так получилось, что этот вор стал искать клад тогда же, когда и мы? Неужели так совпало? Или это тот парень в кепке, который за нами следил? Но откуда он узнал, что мы идем за кладом?

Катька огорчилась не меньше Ромки.

— Но кто, кто это мог быть?

Ромка пожал плечами и попросил:

— Пойди посмотри, не проснулась ли бабуля. Может быть, она нам скажет, кто к ней приходил.