— Какая опрометчивость! — воскликнул доктор Приёр. — Напрасно мы послушались моего коллегу. Мадам Бернстайн ни в коем случае не следовало посещать вечеринку мадам Монтано. Помогите мне приподнять ее.
Жюли с доктором усадили больную в подушках. Глория дышала тяжело, со всхлипами, но пыталась покачать головой, давая понять, что ей уже лучше.
— В вашем возрасте, — с укором произнес доктор, — никто не может похвалиться хорошим самочувствием. Вы де́ржитесь, не более того. Как свеча, которая говорит ровно, только если стоит не на сквозняке. Вы не хотите меня слушать. Если у нее сдаст сердце, пеняйте на себя. Повторяю: никаких волнений. Это и вас касается, мадемуазель Майёль, вы тоже выглядите неблестяще. Нужно вас осмотреть.
Он начал прослушивать грудь Глории. Дышите… Не дышите…
— Так что же все-таки произошло? Надеюсь, она ни с кем не подралась?
«Именно что подралась, — подумала Жюли. — Очень точное определение».
— Так и до инфаркта недалеко… Мне не нравятся тоны сердца.
Доктор присел на край кровати и начал считать пульс Глории, продолжив допрос Жюли.
— Итак, вы вернулись вдвоем, как она выглядела?
— Совершенно нормально.
— Первый приступ удушья случился в тот момент, когда ваша сестра начала раздеваться, верно?
— Да.
— Рот открыт, руки прижаты к груди, глаза выпучены… Классический приступ грудной жабы.
— Я очень испугалась.
— Как только ваша сестра сможет вставать, мы сделаем кардиограмму. Сейчас непосредственной опасности нет, хотя пульс все еще слишком частый. Ну же, мадам Бернстайн, приободритесь. Прописываю вам отдых, никаких вечеринок и треволнений. Ваше главное лекарство — покой.
Он встал, свернул стетоскоп и сказал, обращаясь к Жюли:
— Пойдемте, нам нужно поговорить.
В тон-ателье доктор усадил Жюли рядом с собой.
— Вы тоже нездоровы, мадемуазель. Я не имею права…
Она не дала ему договорить.
— Со мной кончено. Доктор Муан поставил диагноз несколько недель назад. Он настаивал на операции, но я отказалась. Вы понимаете почему.
— Мне так жаль… — тихо произнес врач после долгой мучительной паузы. — Я подозревал и очень вам сочувствую.
— Для меня главное — спокойствие сестры. Вы знаете Глорию. Она даже не заметила, что я похудела. Я так давно живу в ее тени, что превратилась в невидимку. Когда меня не станет, она решит, что я играю с ней в прятки.
— Откуда такая желчность?
— Это не желчность, я всего лишь констатирую факт. Я знаю, что Глория ни за что не уступит Джине Монтано. Я знаю, что сейчас она проклинает свое сердце — за то, что подвело. Вы забываете главное, доктор. Все мы — Монтано, Глория и я — актрисы, а «Приют отшельника» — своего рода театр. Мы в ответе перед нашей публикой. Даже я, несмотря на изувеченные руки. Как говорит Глория, плевать на здоровье, если драчка хороша. — Горький смешок. — Драчка — меткое определение, хотя применительно ко мне звучит нелепо. Есть много способов помериться силами.
Жюли успокаивающе похлопывает доктора по колену.
— Не огорчайтесь. Я стала излишне раздражительной и недопустимо разоткровенничалась. Глория будет выполнять все ваши предписания, я за этим прослежу. Я тоже постараюсь держаться. А чувства… что же, как поется в одной песенке, «что будет, то и будет»…