Наутро солнце принялось за работу на совесть, и писатели попрятались в тень. Одна лишь мадам Беркутова возлежала посреди лужайки в белом пластмассовом шезлонге и обильно смазывала маслянистой жидкостью все не прикрытые куцым узбекской расцветки купальником телеса. Половину ее лица прикрывали знаменитые оранжевые очки.
Свидерский взял один из велосипедов и лихо покатил вниз по узкому шоссе, нанизывавшему на себя городки, как виноградины. Когда навстречу выбежала поляна с огромными деревьями, обильно усыпанными черными вишнями, велосипедист понял, что пора сделать привал.
Через полчаса он уже усердно отмывал у гостеприимного придорожного фонтанчика свои ладони и губы, посиреневевшие от вишневого сока.
Совсем внизу было Женевское озеро, неспешно выкладывавшее перед сидельцами пляжей веера картинок с отражениями облаков на голубом небе. На другом берегу сиреневели Альпы; Свидерскому показалось даже, что он видел знаменитый Монблан.
Путь вверх был порою труден, порою совсем мучителен. Будь его велосипед чуть похуже, сорокалетний писатель вообще бы не осилил последний подъем.
— А у нас мало кто из велосипедистов в гору едет, — сказала мадам Конобеефф. — Обычно они пешком идут и велосипед рядом с собой катят.