Поездка за наследством

Глава 6

Мы не торопясь ужинали. Откуда-то раздавалась музыка, очень приятная. В большинстве своем мы все едим дома, но всегда найдутся и такие, которые захотят выйти на люди. Официанты делали свое дело так неслышно, словно их здесь и не было. Тем временем я не спускала глаз с Феликса Хорста.

Не похоже, чтобы он оказался здесь случайно. Его посадили за убийство, но Джеймс Уайт добился пересмотра дела и ухитрился его освободить. Может быть, тот факт, что он ужинал в одно время и в одном месте со мной, как раз когда я получила наследство, и был случайным, но я этому не верила.

Убийства меня не пугали, как многих других. В горах поножовщина и стрельба были обычным делом, какое-то время у нас даже была своя кровная вражда, и случалось, что кого-то убивали.

Время от времени у нашего столика останавливались люди, и мистер Чантри представлял меня как внучку своего старого друга. Многие из них были моложе него, довольно привлекательные мужчины.

Трое таких сидели за столиком недалеко от нас, двое из них подошли, как говорится, засвидетельствовать свое почтение. Третий, молодой человек, сидел к нам спиной. Он был широкоплечий и, видно, рослый, правда, во весь рост я его не видела.

— Мой племянник, Дориан, — объяснил Финиан Чантри. — Не подошел к нам, потому что мы недавно крупно поспорили, а он весьма независимый молодой человек.

Мистер Чантри вдруг улыбнулся, в глазах мелькнули озорные искорки.

— Мы друг друга стоим, поэтому время от времени ссоримся. Последнее время он слишком увлекся танцами, охотой с гончими, фехтованием и прочими подобными вещами и забросил учебу.

— Он хороший стрелок?

— По-моему, отличный. К тому же он прекрасный наездник. Пользуется огромным успехом у дам и, может быть, чересчур самоуверен. При всем при том мой племянник — славный парень, хотя немного чопорен и упрям.

Мистер Чантри взглянул на меня.

— Кажется, ты говорила о своем ружье? Стреляешь?

— Да, сэр. Папа научил, когда мне было семь лет. Мои братцы дразнили меня, потому что я была девчонкой, и папа сказал: «Быть девочкой — это так здорово. Только не давай своим сорванцам братцам взять над собой верх». — «А что я могу поделать? Они старше и сильнее». — «Ты должна стать лучше их. Научись стрелять». — «В этом нет толку. Ведь никто не стреляет лучше Сэкеттов!» Он засмеялся и сказал: «Но ведь ты тоже Сэкетт! Просто научись стрелять еще лучше. Вот что, я тебя научу!» И научил.

— И ты их побивала?

— Да, сэр. Почти всегда. Только Регал… это мой дядя, хотя он мне больше как брат. Регал со мной на спор не стрелял. По-моему, не хотел обыгрывать, был доволен, что я обошла братьев.

— Может быть, это как раз то, что требуется Дориану, — чтобы девушка обошла его в стрельбе.

— Ой, нет. Я этого не сделаю! Регал — тот предупреждал меня, чтобы я никогда не говорила мужчинам, что хорошо стреляю.

— Добрый совет, но в данном случае пусть он тебя не смущает. Дориан — славный парень. Надо бы только немножко сбить с него спесь. Чтобы он повидал жизнь, побывал в суровых местах, подальше от цивилизации.

Чуть позже я оглянулась, но Дориан уже ушел. Я даже чуточку расстроилась.

Мы еще немного поговорили, потом мистер Чантри сказал:

— Ты меня порой удивляешь. Ты вполне владеешь хорошим английским, но иногда говоришь, как необразованная деревенская девчонка.

— Да, сэр, но если подумать, это относится почти ко всем людям. С одними они говорят так, с другими — иначе. Мама требовала, чтобы я говорила правильно, в школе тоже, но там, в горах, с людьми приходится говорить на их языке. Сдается мне, что все мы говорим и пишем по-разному. Вот вы юрист. Существует набор терминов, которыми вы пользуетесь в суде, но ведь не за ужином вроде нашего? Когда пишешь письмо, часто употребляешь слова, которыми не пользуешься в разговоре. Там, у нас, люди в лавке заводят разговоры о политике, о севе, о войнах, об индейцах и тому подобное и очень часто одни толкуют Библию так, а другие иначе. А то, что человек не говорит грамотно, еще не значит, что у него нет мыслей. Наш атеист — очень начитанный человек. Людям больше всего нравится слушать его беседы с пастором об истории и религии. Они, бывает, спорят от заката до восхода, а люди сидят и слушают. Есть у нас старый мистер Фозергилл, он в молодости служил в армии, пару раз ходил в море. Не умеет ни читать, ни писать, а рассуждает так, что, если захочет, может переспорить обоих. Некоторые думают, что набраться ума можно только из книг, но это вовсе не так. Люди многому учатся, когда что-нибудь делают или узнают от других. И когда работаешь на ферме, или ходишь по лесу, или едешь куда-то, можно сколько угодно думать. Многие из тех, кто начитан, только повторяют то, что прочли, а это не то, что думать самому. Мне кажется, — добавила я, — что на разные случаи у человека есть десятки разных слов. Как бы то ни было, многие люди, занятые физическим трудом, довольно много читают и могут говорить о вещах, далеких от их работы.

Пользуясь случаем, я переменила тему, потому что не хотела упустить редкую возможность побольше узнать о своем дедушке.

— Да, — ответил на мой вопрос мистер Чантри, — все, что ты сказала, очень верно. Именно таким человеком был Доубени Сэкетт. Он был самым замечательным охотником, каких я когда-либо встречал, оружием владел феноменально, но если требовалось, то мог обсуждать государственные дела или философию с самыми светлыми умами. Книг, думается, он прочел не много, зато каждую — несколько раз. Правда, в те дни так было принято. Он участвовал в сражении у Кингз-Маунтин, а также у Коупенз. Последний раз я видел его во время капитуляции Корнуоллиса в Йорктауне. Представляешь, он их всех знал. Вашингтона, Джефферсона, Патрика Генри, Джорджа Мейсона… Да, он был человек, твой дед.

Мистер Чантри заказал еще кофе, а я оглянулась на тот столик, за которым недавно сидели трое молодых людей. Теперь их место заняли другие.

— Эхо, какие у тебя планы? Знаешь, ты могла бы остаться здесь. Тут есть несколько очень хороших школ для девушек, а судя по тому вниманию, какое ты вызываешь у молодых людей, тебе вряд ли долго придется скучать в одиночестве.

— Нет, сэр. Утром я отправляюсь в горы. Мои станут беспокоиться.

— Послушай, может, ты все-таки останешься? У меня очень большой и совершенно пустой дом. К тому же Мэри Бенан — это моя экономка — будет о ком заботиться. Боюсь, что со мной у нее слишком мало хлопот.

— Благодарю вас, сэр. Но я уже скучаю по запаху сосен и хочу вновь увидеть, как над Клингманз-Доув собираются облака. Вам надо как-нибудь приехать к нам в листопад. Самое время, чтобы посидеть у очага и послушать всякие истории. Большинство из нас узнает родную историю по рассказам стариков. Это не та история, которую знаете здесь вы, это история жизни тех людей, которые живут среди нас или которых знавали наши предки. Да и война для нас не такая уж далекая вещь. Папа воевал в 1812-м. Он был в Новом Орлеане, в отряде стрелков из Кентукки, которые обороняли свои укрепления, построенные из тюков с хлопком. Когда стране требовались бойцы, всегда отзывался кто-нибудь из Сэкеттов.

«Мистер Чантри — одинокий человек, — думала я, — и медлит, потому что ему хочется посидеть еще».

Я его хорошо понимала, потому что, когда мы сидели у огня, слушая рассказы или напевая старые песни, мне тоже хотелось, чтобы это длилось вечно.

— Я так скучаю по жене, Эхо, — вдруг сказал он. — Ты очень похожа на нее, такая же милая и женственная. — Потом он лукаво взглянул на меня. — Не могу представить тебя с ружьем в руках!

— Я научилась стрелять чуть ли не раньше, чем шить. Ходила через лес в школу, а то и добиралась туда на каноэ, по реке. Когда много бываешь одна, становишься самостоятельной. Если меня, бывало, застанет гроза, я остаюсь ночевать в лесу. И никогда особенно не боюсь.

— Ты уезжаешь утром?

— Да, сэр. Уже заказала место в дилижансе.

— Следует быть крайне осторожной. У тебя с собой будет — по всем понятиям — очень много денег, а за один только железный ящичек можно купить ферму на равнине, большую ферму. Феликс Хорст все еще здесь. Не думаю, что он зашел случайно. Он чрезвычайно опасная личность, к тому же в долгу у Уайта. Мне бы хотелось, чтобы ты передумала и осталась со мной.

— Если Хорст погонится за моими деньгами, — возразила я, — то будет действовать сам по себе. Похоже, это еще более грязный тип, чем мистер Уайт. Ограбит не моргнув глазом, а то и убьет. Но мне бы только добраться до леса, а там он мне не страшен.

Мистер Чантри, покачав головой, улыбнулся.

— Ох уж эти Сэкетты! Всегда поражали меня!

— Мы живем в дикой стране, сэр. Я встречала таких, кто думает, что дикие звери — это милые приятные существа, но думаю, что они ни разу не заходили в курятник после того, как там побывала ласка. Она напьется крови одной-двух кур, а передушит всех. То же самое и волки, когда забираются в овчарню. И мне известно, что на свете живут не только свирепые звери, мистер Чантри, но и не менее свирепые, безжалостные люди. Нет-нет да и встречаются такие.

Я перевела разговор на более приятные вещи и принялась расспрашивать старого Чантри о том, как он ухаживал за своей женой, как делал предложение и всякое такое.

Когда наша карета остановилась у пансиона миссис Салки, было уже довольно поздно. Карета скрылась в темноте. На другой стороне улицы что-то шевельнулось.

Когда я уютно свернулась калачиком в постели, то, к несчастью своему, совсем не думала о дилижансе, который отвезет меня на запад, в Питтсбург, а все больше вспоминала о широких плечах того молодого человека. Наверное, у нас больше не будет случая свидеться и познакомиться.

Когда я до света спустилась вниз, Эми Салки уже хлопотала на кухне вместе с чернокожей женщиной, которая и стряпала основные блюда. Она была свободной и замужем за возницей, работавшим в одной богатой семье. Обе женщины проводили меня до двери. Эми все причитала:

— Не нравится мне это! Всю дорогу будешь ехать одна! И с такими деньгами!

— Чем меньше о них говорить, тем лучше, — перебила ее я. — Однако не беспокойтесь. Бродила же я одна по горам, а там всякое случается.

Мы распрощались, и я подняла здорово потяжелевший саквояж — он, правда, не стал для меня непосильной ношей. Там, в горах, мне не раз доводилось ворочать пни и бревна, чтобы добыть дрова для очага, так что таскать тяжести было для меня привычным делом.

Прежде всего я внимательно огляделась, но не заметила, чтобы за мной кто-нибудь следил.

На почтовой станции собралось порядочно народу. Но усевшись на свое место в дилижансе, я тут же разглядела мужчину в грубой серой шляпе и пальто в мелкую клетку. Он сидел в дальнем углу дилижанса на противоположной стороне. Всего в дилижансе было двенадцать пассажиров. Все люди как люди. Пятеро женщин, не считая меня, но только одна более-менее молодая. Хорошенькая веселая девица с большими глазами и дружелюбной улыбкой.

Рядом со мной уселась маленькая седая старушенция с живыми голубыми глазами.

Тронулись мы довольно резво, но дорога была ухабистая, и пассажиров порядком растрясло. Если бы не наваленные внутри объемистые мешки с почтой, было бы еще хуже. Маленькую старушку притиснуло ко мне, и, взглянув вниз, я заметила, что ее саквояж — совсем новенький — был в точности таким, как у меня.

Несколько раз я украдкой поглядывала на мужчину в серой шляпе и клетчатом пальто, но он все смотрел в окно и не обращал на меня ровно никакого внимания. Может быть, он ехал куда-то по своим делам, а я просто чересчур подозрительна? Все равно, решила я, буду оставаться такой, как есть.

Мы обогнали несколько фургонов, в которых ехали семьи, направляющиеся на запад. Мужчины шли пешком рядом с лошадьми. Это были, главным образом, большие добротные фургоны, способные, если надо, держаться и на воде. Большинство колонистов, по словам одного из пассажиров, направлялись в Иллинойс и Миссури. Какой-то человек по фамилии Биркбек селил людей на своих землях в Иллинойсе.

Мы останавливались в Ланкастере: высадили двух пассажиров и взяли еще одного. Регал мог без конца говорить о замечательных ружьях, которые делала здешняя компания «Пенсильвания датч». Во всяком случае, так он их называл.

Я то и дело возвращалась мыслями к тому молодому человеку, что был прошлым вечером в ресторане. Дориан Чантри. Красивое имя. Помнила, что говорил Регал: «Не торопись. Ты встретишь в жизни не одну сотню мужчин, и может быть, один-два из них чего-то стоят и подойдут тебе по возрасту». — «А какой возраст самый подходящий?» — спросила я. «Узнаешь, когда увидишь», — усмехаясь, отвечал он.

Было уже поздно, так что мне не удалось особо разглядеть Ланкастер, а в Элизабеттауне мы стояли больше часа. Пришлось тащиться с саквояжем до места, где можно было выпить кофе и съесть пару ломтиков мяса с хлебом. Маленькая старушка тоже вышла из дилижанса и любезно улыбалась, но не выражала намерения поговорить. Она опять села рядом.

Мы проехали еще несколько небольших городков и только в Шамберсбурге сделали остановку на ночь. К тому времени все уже смертельно устали. Меня тряска так измучила, что я двигалась как во сне. Видела, что мужчина в клетчатом пальто, любезно подхватив саквояж, помогал старушке выбраться из дилижанса. Может быть, я ошибалась в отношении него.

Взяв свой багаж, я двинулась к дверце. Саквояж показался несколько странным. Посмотрела вниз — в тусклом свете показалось, что все в порядке. Кто-то помог мне выйти из кареты, и я снова подняла саквояж.

Он был слишком легким. Расстегнув, заглянула внутрь. Багаж был не мой!

Я в ужасе огляделась, как раз вовремя, чтобы увидеть, как мужчина в клетчатом пальто вместе со старушкой скрываются за углом! В руках у мужчины был мой саквояж.