Пожиратели сознания

1

Когда Сэнди, размахивая утренней газетой, ворвался в квартиру, Бет на кухне заваривала кофе.

— Та-да-да! — заорал он, показывая первую страницу.

Вскрикнув, Бет бросилась к нему. Вчера она перетащила сюда кое-что из своей одежды; сейчас она была босиком, в маленьких тугих шортах и майке и выглядела так привлекательно, что Сэнди захотелось схватить ее и сжать в объятиях, но она выхватила у него газету и, держа таблоид на расстоянии вытянутой руки, уставилась на заголовок из двух слов, напечатанный таким крупным шрифтом, что его можно было читать с другой стороны квартала.

СПАСИТЕЛЬ ЗАГОВОРИЛ!

— «Эксклюзивное интервью Сэнди Палмера для „Лайт“! — прочитала она текст, набранный италиком вдоль всего обреза полосы. — Сэнди! Твое имя на первой странице!

— Я знаю, знаю! Ну не здорово ли?

— Потрясающе! Я должна прочесть! — Она открыла третью страницу. — «Зови меня как хочешь, — сказал человек, которого назвали Спасителем. — Единственное, чего я тебе не скажу, — это мое имя». — Она подняла на него глаза и улыбнулась. — До чего классное начало!

Пока Бет читала, Сэнди прошел в первую комнату. Он не мог ни сидеть, ни даже стоять на месте. Каждый нерв в теле радостно пел, а в желудке так кололо, что его чуть не вытошнило от возбуждения. Сегодня, вне всяких сомнений, лучший день в его жизни, а лучшим моментом в нем было, когда он остановился перед газетным стендом и воззрился на первую полосу. Оцепенев, он стоял не менее минуты, не в состоянии даже запустить руку в карман за мелочью и купить газету. И в течение этой минуты он был свидетелем, как один человек за другим пропускали и «Таймс», и «Ньюс», и «Пост» и покупали «Лайт».

Меня. Мой «Лайт»

Он был чертовски убежден, что заслужил это. Вчера он еле живым добрался домой после того, как его безжалостно поджаривал Джордж Мешке и другие редакторы; затем появился Маккейн и устроил Сэнди экзекуцию на электрическом стуле. Он обстреливал его вопросами со всех сторон, явно надеясь поймать Сэнди на противоречиях. Детектив давил так, что Сэнди чуть не сломался.

— Я что, на допросе? — наконец заорал он. — Все, что я сделал, — ответил на этот чертов звонок! С каких пор это считается преступлением?

Эти слова заставили Мешке прийти к нему на помощь. Он сказал Маккейну, что их вполне устраивает достоверность истории, которая утром появится в печати. И Маккейн неохотно сдался.

— По крайней мере, мы знаем, что он был «морским котиком», — сказал могучий детектив. — Или, по крайней мере, он так утверждает. Если не хвастается. Но через подготовку «морских котиков» прошло не так много народу. Подключим военно-морской флот.

Он выдавил обещание, что Сэнди не будет упоминать марку и модель оружия Спасителя, и вылетел из редакции.

Но кроме первой полосы, кроме интервью, налицо был и тот факт, что «Лайт» впервые за свою пятидесятилетнюю историю отпечатал на неделе второй тираж. Газета связалась со своими рекламодателями, собрала все отложенные материалы о ресторанах, книгах и театрах и разместила их на последних страницах, чтобы возместить расходы по выпуску. Затем связалась с распространителями и договорилась о доставке специального выпуска, который вчетверо превышал обычный объем.

Это все из-за меня. Это я дал газете ход.

— Потрясающе! — сказала Бет, опуская газету и уставившись на него большими карими глазами. — Значит, сегодня все мы живы лишь благодаря уголовно наказуемому деянию. Ну просто нет слов! Потрясающе!

— Тебе понравилось? Ты думаешь, это хорошо написано?

Сэнди томительно ждал ее ответа. Бет восторгалась им, она занималась с ним любовью, но он хотел, чтобы она и уважала его.

— Абсолютно! Должно быть, так странно было слышать его голос по телефону. Я хочу сказать, он же спас наши жизни. Хотела бы я увидеть и запомнить, как он выглядит. А ты?

Этот вопрос обеспокоил Сэнди и поставил его в тупик. Он умирал от желания рассказать Бет о встрече со Спасителем и прошлой ночью пару раз ловил себя на том, что готов проговориться. Он боялся, что если в ближайшее время кому-нибудь не признается, то просто взорвется.

Но он не мог рисковать. Даже с Бет. Если она проговорится, он попадет в тяжелое положение. Может, он расскажет ей попозже, когда страсти утихнут. Или побережет историю для своей книги о Спасителе; это же будет колоссальный ход, когда он сможет рассказать, что на самом деле сидел лицом к лицу и разговаривал с этим загадочным человеком.

— А что бы ты сделала, если бы вспомнила его? — спросил Сэнди.

— То есть если бы кто-нибудь загипнотизировал меня и я бы вдруг вспомнила его лицо? — У нее загорелись глаза. — Эй! Да я бы могла использовать это в своем фильме!

Она кинулась к столу, который служил ему письменным, и набросала в блокноте несколько строк.

— Но если бы ты вспомнила, — повторил он, — что бы ты стала делать?

Бет посмотрела на него:

— Говоря по правде, не знаю. Вчера я была готова все рассказать миру. Но всего несколько минут назад, пока тебя не было, я на одном из каналов наткнулась на фильм «Убить пересмешника». Мой любимый черно-белый фильм, который я смотрела пару десятков раз. Там есть сцена, когда Скаут и Джем в лесу подверглись нападению, но кто-то, кого они не знали, убил нападавшего. Выяснилось, что это был Бо Ридли. Но Аттикус решил никому не говорить, потому что огласка может разрушить жизнь Бо. Это меня поразило: а что, если Спаситель как Бо Ридли: безобидный отшельник, который появился, когда в нем возникла необходимость, но чью жизнь может погубить огласка.

— Этот парень не так уж безобиден, — сказал Сэнди. — И конечно же никто по ошибке не спутает его с пересмешником.

— Может, и нет, но… — Бет пожала плечами. — Как он разговаривал?

— Нормально. Никакого акцента у него я не заметил. — Тут он не врал. Сэнди посмотрел на часы. — Меня ждут в конторе.

Сэнди решил зайти в «Лайт», чтобы опять оказаться в центре внимания. Он предполагал, что кое-кто из репортеров, особенно старшего поколения, будет ревновать, но надеялся, что большинство все же порадуется за него. Еще один круг почета с рукопожатиями и похлопываниями по спине ему не помешает. На этот раз, когда его не ждет необходимость писать интервью, он сможет расслабиться и повеселиться.

Кроме того, уйдя, он не должен будет и дальше врать Бет.

— О'кей, — сказала Бет. Она показала на его стол. — Ты не против, если я воспользуюсь твоим компьютером и кое-что запишу для своего фильма?

— Конечно. — Сэнди окинул взглядом хаос записок, газетных вырезок, конвертов, папок, футляров от лазерных дисков. — Если сможешь найти клавиатуру.

Бет хихикнула, когда стала рыться в этом мусоре.

— Не сомневаюсь, она где-то здесь. — Взяв какой-то конверт, она заглянула в него. — Тут что-то важное?

— Да! — громче и быстрее, чем сам хотел, отреагировал Сэнди. Он знал, что это за конверт: в нем хранились распечатки портрета Спасителя. Он сделал попытку засмеяться и с деланой небрежностью выхватил конверт из рук Бет. — Заметки для будущей статьи. Редактор убьет меня, если с ними что-то случится.

Бет слегка обиделась:

— Я с ними ничего не сделаю.

— Шучу. — Он скрестил руки на груди, прижав конверт к бьющемуся сердцу. — Чувствуй себя как дома. В полном смысле. Можешь делать все, что хочешь.

Спаситель был прав. Эти отпечатки налагали на него ответственность. Вчерашний разговор с Маккейном дал ему понять, как отчаянно детектив старается добраться до Спасителя. Если он найдет его, всем эксклюзивам придется сказать пока-пока.

Не было и вопроса — распечатки должны исчезнуть. В любом случае он не видел, что с ними еще Делать. Если ему понадобится еще экземпляр, то придется лишь вытащить «идентификационный набор» из компьютера «Лайт» и распечатать его.

Бет взяла со стола газету и снова уставилась на заголовок.

— Я все еще не могу поверить, как нам повезло, что человек с такой подготовкой оказался в этом поезде и в нашем вагоне. Я все думаю, как была бы рада встретить его… ну, ты понимаешь, обнять его и сказать спасибо, но, прочитав статью, я уже не так уверена.

— Почему?

— Ну, он не похож на человека, которому нужны теплые объятья.

— Да, он не таков. — Сэнди вспомнил убийственное выражение его глаз. — Фактически… — Смутное ощущение превратилось в подозрение. Он замолчал, стараясь полностью осознать его.

— Что? — напомнила о себе Бет.

— Я пытаюсь понять, многому ли из его рассказа можно верить.

— Ты думаешь, он врал?

— Не во всем. Я совершенно уверен, что та часть, где он говорил, что служил в «морских котиках», — чистая правда. Вспоминаю, как один из копов там, на месте, сказал, что у второго стрелявшего чувствовалась отличная подготовка, но вот относительно секретной работы для правительственных учреждений… вот тут я сомневаюсь. Он намекнул, что действует под прикрытием и если его узнают в лицо, то это разрушит легенду. А что, если он не под прикрытием? Что, если он скрывается по какой-то другой причине?

— Например?

— Например, он в розыске.

— Если это и так, надеюсь, его никогда не поймают.

— Если даже и поймают, честное слово, я его вытащу.

— Ты? Я и без того, Сэнди, считаю тебя выдающейся личностью, но, ради бога, как ты это сделаешь?

Он ухмыльнулся:

— Подниму людей. Перо могущественнее, чем меч, моя дорогая. Никогда не надо недооценивать силу прессы.

2

— Это наш парень, Стэн.

Только не снова, подумал Стэн, отрываясь от пончика с повидлом.

Этим утром они вернулись к Моше и устроились за своим привычным столом. Джой был скрыт страницей «Лайт» с кричащим заголовком, и на виду оставались только его руки. Обе. В это утро Джой не стал прятать руку со шрамом.

— Где это сказано?

Джой опустил газету. На одутловатом лице блестели черные глаза.

— Вот здесь, где он говорит, что работает по свободному найму для правительственных организаций, но не сказал ни на какие, ни что он для них делает.

— Ну и?..

— Прикинь, Стэн. — Склонившись к нему, Джой понизил голос: — Может, Контрольное бюро[13] проследило кое-какие детали одного из наших маленьких устройств до той точки, где оно стало подозревать нас, но дело у них так и не выгорело. Тогда они наняли этого бывшего «морского котика», чтобы найти наше хранилище и взорвать его. Что и случилось. Что в таком случае первым делом предпринимают местные? Конечно, звонят в бюро. Банг! Они своего добились. Сработали.

Стэн задумался. У него было чувство, что, поскольку события в Вако[14] произошли не так давно, бюро поостережется поджигать или взрывать здания. Но если эту работу сделает человек со стороны, кто-то, кого нельзя будет связать с ними…

— Это было бы незаконно, Джой, — невозмутимо сказал он. — Я не могу поверить, что наше правительственное агентство может пойти на такое.

Джой ухмыльнулся:

— Ну да, конечно. Но знаешь, что мне пришло в голову?

— Так что тебе пришло в голову?

Джой извлек из нагрудного кармана рубашки газетную вырезку и разложил ее на столе. Стэн узнал статью из предыдущего номера газеты — рассказ очевидца. Джой ткнул пальцем в фотографию автора.

— Видишь этого типа? Тот самый, кто сегодня рассказывает о своем разговоре с этим гребаным Спасителем. И вот что я думаю — стоит поболтаться у конторы «Лайт» и посмотреть, что это за кусок дерьма.

— То есть ты хочешь выследить его? — Похоже, это пустая потеря времени.

— Ага. А почему бы и нет? Уж лучше, чем сидеть в сортире, как я называю свою сегодняшнюю жизнь.

Но разве это не так? Для них обоих.

Чем больше Стэн думал об этой идее, тем больше склонялся к мысли, что Джою это пойдет только на пользу. Пусть даже он окажется с пустыми руками — как у него в большинстве случаев и бывало, — по крайней мере, будет чем-то занят, вместо того чтобы целыми днями сидеть на стуле в мусорном ящике их квартирки, вперившись в телевизор.

— Может, я составлю тебе компанию, — сказал Стэн. — Просто чтобы подстраховать тебя.

Он бросил эти слова небрежно, но на самом деле был совершенно серьезен. В эти дни Джой напоминал кусок пластиковой взрывчатки. И трудно было сказать, что послужит искрой в детонаторе.

3

— Выглядишь ты ужасно, — сказала Кейт своему отражению в зеркале ванной. Бледная, темные круги под глазами… по крайней мере, нет конъюнктивита. Она допоздна с тревогой думала об аденовирусе — вот и симптомы бессонницы.

Она посмотрела на ладонь. Крохотный след от укола уже исчез. Два дня, когда эта точка воспалилась и болела, она опасалась, что у нее какое-то заражение. Но сегодня от болей не осталось и следа.

А вот об усталости этого не скажешь. Она не сомневалась, что причиной ее были сны. Прошлой ночью ей достался самый странный из всех. Всю ночь она летала над пространством, усыпанным монетами — пенни, никели, даймы и четвертаки, — все размерами со стадион. А в голове у нее гудела сумятица голосов, большей частью незнакомых, кроме голоса Жаннет и, похоже, Холдстока. Они, приближаясь и удаляясь, звали ее по имени.

И тут сон прервался.

Она услышала, как вошла Жаннет и прямиком направилась в свою комнату.

А ее ждало очередное утро в состоянии полной измотанности — физической, душевной, эмоциональной.

Какая-то часть ее существа хотела сбежать. Эмоциональные оскорбления со стороны Жаннет — она вела себя так, что оскорбительны были даже молчание и равнодушие, — все это было больше, чем Кейт могла вынести. Но она продолжала убеждать себя, что это не Жаннет. Ее мозг поражен, и подлинное «я» Жаннет отчаянно взывает о помощи. И Кейт держала здесь лишь необходимость спасти настоящую Жаннет.

Жужжание зуммера… она открыла дверь ванной. Это из вестибюля. Кто-то внизу хочет зайти. Жаннет перестала отвечать на любые звонки — в дверь, по телефону, — так что Кейт знала, что ответить придется ей.

Ради бога, кто это может быть, подумала она, нажимая кнопку звонка.

—Да?

— Кейт, это Джек. Нам надо поговорить.

Надо ли, опять подумала она.

— О'кей. Поднимайся на кофе.

— Ты не могла бы спуститься? Зайдем к Эндрю или куда-нибудь еще.

У Джека был такой серьезный голос. Что у него на уме?

— Дай мне что-нибудь накинуть.

Через несколько минут она в джинсах и свитере спустилась в вестибюль здания. Жаннет она оставила записку с сообщением, куда идет. Впрочем, Жаннет это не интересовало.

Она увидела, что Джек, тоже в джинсах, но во фланелевой рубашке, ждет на тротуаре. Видно было, что и он не отдохнул толком. Встретив Кейт, он обнял ее.

— Я знаю о тебе и о Жаннет, — тихо сказал он, — но это, черт возьми, ровно ничего не меняет. Ты моя сестра, и я люблю тебя.

Внезапно Кейт поняла, что она прижимается лицом к его груди и плачет, захлебываясь сдавленными рыданиями. Она пыталась взять себя в руки, но рыдания не прекращались.

— Все в порядке, Кейт, — ласково проговорил он. — Ничего не бойся. Ни одна живая душа…

Высвободившись, она вытерла глаза.

— Я плачу не поэтому. Я так рада, что ты знаешь. Ты не представляешь, какое это облегчение — перестать скрывать от тебя, рассказать хоть кому-нибудь…

— Ох… да ладно тебе. Я провел полночи, прикидывая, как бы получше тебе это сказать. Я не знал, как ты отреагируешь. Я…

Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Ты поступил как нельзя лучше.

Кейт постояла еще несколько секунд, прильнув к брату. У нее кружилась голова от облегчения. С сердца спала та тяжесть, которую она несколько лет носила в себе.

— Давай погуляем, — предложил он. — Я еще не напился кофе.

— Но дай мне еще раз услышать эти слова, Джек, — сказала она, когда рука об руку они шли к Седьмой авеню. — Неужели моя порочность в самом деле ничего не изменит в твоем отношении ко мне… или ты просто успокаиваешь меня?

Он скорчил гримасу:

— И вовсе ты не порочная.

— Еще какая.

— Ничего подобного. Когда я слышу слово «порочная», то представляю себе толстую бабу в комбинезоне и сапогах, с лохмами на голове, которая выражается только матом.

Она засмеялась:

— О таких мужеподобных созданиях речь больше не идет. Просто мы сами так себя называем. Как говорит Жаннет: «Возвращаем слову его значение». — Вспомнив выражение Жаннет, Кейт ощутила прилив грусти. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— Ладно. Вопрос, насколько я понимаю, заключается вот в чем — поскольку я каждодневно вру о себе всем напропалую, как ты можешь быть уверена, что тебе я говорю правду?

— И вовсе не…

— Или, может быть, я из тех либералов, которые политкорректно удирают от разговоров на эту тему?

Неужели она обидела его?

— Джек…

— Давай хоть кое-что выясним раз и навсегда, Кейт. Я не поклонник политкорректности и не либерал. Кроме того, не консерватор, не демократ и не республиканец. Я исхожу из одного принципа: твоя жизнь принадлежит тебе. И это означает, что ты вольна делать с ней все, что хочешь, пока это не мешает свободе других людей распоряжаться своей жизнью. Это означает, что твое тело принадлежит тебе и ты можешь делать с ним все, что захочешь, — прокалывать, накачивать наркотиками, сжигать. Твое дело. То же самое и с сексом. Пока тебя к нему силой не принуждают, меня не касается, как ты им занимаешься. Я не должен ни обвинять, ни оправдывать, потому что это не моя жизнь. Она твоя. В той же мере я не должен ни понимать, ни объяснять. Чего, кстати, я не делаю.

Когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, Кейт вскинулась:

— Но это не говорит мне, что ты чувствуешь.

— Чувствую? Ты хочешь услышать, как я изумлен и потрясен? Если бы ты всю жизнь вела себя как мальчишка-сорванец и никогда не бегала бы на свидания, я бы еще понял… Но у тебя появлялся один бойфренд за другим.

— Верно. Но ни одного постоянного.

— Это так важно?

— Тогда я так не думала. А вот сейчас думаю. Они нашли уютное местечко на Седьмой улице — «Греческий уголок». Она не увидела за стойкой никого, кто хоть бы отдаленно напоминал грека, но тут стоял запах хорошего кофе. Они заняли столик в огромном стеклянном пузыре, который под лучами солнца мог стать настоящей жаровней. Джек вздохнул:

— Говоря по правде, Кейт, я не понимаю однополых отношений. Я знаю, они существуют, и принимаю их, но мне они чужды. Они меня не заводят. Но тут речь идет о тебе, Кейт.

— Ты не мог бы удивиться больше, чем я сама. Но так получилось. Со мной. И я ровно ничего не могу сделать.

— Но как? Когда? Где? Почему? Вот тут ты мне помоги, Кейт. А то я в полном недоумении.

— Да я и сама пытаюсь понять, Джек. Ты хочешь знать когда? Когда я поняла? Сама не знаю. Ребята-геи, кажется, осознают это раньше. С женщинами не так просто. Наша сексуальность непостоянна, текуча — это не мое выражение, я где-то прочитала. Но это правда. У женщин гораздо более интимные отношения друг с другом. Конечно, девчонкой мне нравились ребята. Мне нравились свидания, нравилось, когда за мной бегают, ухаживают. Но знаешь, что мне нравилось больше всего? Посиделки в ночных рубашках.

Джек закрыл глаза.

— Только не говори мне, что девчонками вы устраивали лесбийские оргии в нескольких футах от моей спальни, а я ничего не знал.

Кейт легонько ткнула его ногой под столом.

— Не ори так громко, Джек. Успокойся, ладно? Ничего не происходило. Конечно, были разные контакты — бои на подушках, щекотание, хихиканье, спанье втроем на одном матрасе или вдвоем под одеялом. Словом, это было нормальное поведение для девочек — но не для мальчиков.

— Готов согласиться.

— И нормальное для меня. Мне нравилась близость с другими девочками, эта интимность, и, может, я любила это больше, чем другие, но никогда не связывала с сексом.

— Когда же это случилось?

— То есть когда я поняла, что порочна? Джек набрал в грудь воздуха.

— Опять это слово.

— Привыкай. Я выяснила примерно два года назад.

— Два года? То есть раньше ты никогда…

— Ну, это чуть не случилось во Франции… помнишь, я девчонкой провела год за границей…

— Мне ужасно не хватало тебя.

— Неужели? Приятно слышать. Я не имела понятия.

— Большие мальчики не плачут.

— Ну да, стыдно. Но, как бы там ни было, я почти или очень близко познакомилась с этим, но потом практически не вспоминала, потому что к таким вещам во Франции относятся по-другому. Ты помнишь песню Йони Митчелла «Во Франции они целовались на главной улице»?

— Смутно.

— Ну, так это правда. Во Франции девушки целуются на улице — обыкновенные нормальные девушки. Они целуются, обнимаются, гуляют под ручку, рука в руке. Там это считается совершенно нормальным.

Стоял февраль, ее звали Рене — темные волосы, темные загадочные глаза, высокая, длинноногая; ей было двадцать два года, на год старше Кейт. Она пригласила ее провести день в родительском имении в Рюи-де-Дом. Болтая, они вдвоем вволю погуляли по соседним полям. Когда хлынул ливень, Рене терпеливо слушала корявый французский Кейт. Когда они наконец добрались до пустого дома, то промокли до костей и замерзли. Стянув мокрую одежду, завернулись в огромный плед и, дрожа, уселись перед огнем.

Правая рука Рене скользнула по плечам Кейт и притянула ее поближе… чтобы было теплее, сказала она.

И это было хорошо, потому что Кейт уже стала думать, что никогда в жизни больше не согреется.

У тебя такая холодная кожа, сказала Рене. И начала растирать Кейт спину… чтобы разогреть кожу.

И это сработало. Только несколько движений, и Кейт охватило жаром. В ответ она тоже стала массировать гладкую спину Рене; кожа у нее была нежной, как у ребенка. Длинные руки Рене дотянулись до бока, наконец, коснулась груди. Кейт чуть не задохнулась от непередаваемо острого ощущения, когда пальцы стали ласкать ей соски, и затаила дыхание, чувствуя, как губы Рене приникли к ее шее, а руки уже ласкают живот. Ей казалось, что где-то глубоко внутри разгорается пожар…

И тут снаружи донесся звук шин по гравию — с рынка приехала мать Рене с ее маленьким братом, чтобы заняться приготовлением обеда. Кейт решительно стряхнула с себя оцепенение, и из комнаты Рене донесся сумасшедший хохот, пока хозяйка подбирала гостье сухую одежду. Они спустились вниз, чтобы поздороваться с матерью Рене… и никто из них больше никогда ни словом не вспоминал этот день.

— Что значит «чуть не случилось»? — спросил Джек.

— Подробности не важны. Все это ушло в подсознание — или, может, я сама его туда загнала. Я сама толком этого не понимала, — но главное, что, когда я позволяла себе вспоминать, мне казалось, что со мной произошел странный, но интересный эпизод. Кроме того, я была свободной белой женщиной без малого двадцати одного года, и на дворе стояли семидесятые, когда было так здорово экспериментировать со своей жизнью. Я столкнулась с лесбийскими отношениями, но знала, что не была лесбиянкой. И пошла дальше.

— В медицинскую школу.

— Где встретила Рона. Он был симпатичным, тонко чувствующим человеком, у нас было много общего: происхождение из рядов среднего класса, похожие семьи, и оба мы были нацелены на медицинскую карьеру. Он так сходил с ума по мне, что, казалось, мы идеально подходим друг другу. Я любила его, может, не так сильно, как он меня, но нас неподдельно тянуло друг к другу, и предполагалось, что я выйду за него замуж. Что я и сделала. Рон был хорошим парнем. Многие женщины, которые в прошлом были замужем и развелись, рассказывают жуткие истории об оскорбительных отношениях в браке. У меня их не было. Я не могу сказать, что развелась из-за плохого отношения к себе. Скорее, это я плохо относилась к нему.

— Как я слышал от отца, он обманывал тебя.

— Я не могу его осуждать. После рождения Элизабет я потеряла интерес к сексу. В этом нет ничего необычного, и со временем это проходит, но у меня это длилось и длилось. У нас с Роном долго был счастливый брак. Я была хорошей женой, а он хорошим мужем. Но шло время, и я все меньше и меньше чувствовала полноту жизни. Ужасные слова, но они точно описывают, что со мной происходило. Что-то ушло, Джек, и я не знала, что именно. Пока не встретила Жаннет.

— Ты хочешь сказать, сивиллу?

— Пожалуйста, не говори так, Джек, — сдерживая вспышку гнева, сказала она. — Ты не знал ее до этой истории с вирусом. Она самая восхитительная личность из всех, кого я встречала.

— Ладно. Прошу прощения. Ты права. Я знаю лишь безумную Жаннет. И тем не менее — стоило ли из-за нее вносить такую сумятицу в свою жизнь?

— Джек, ты не можешь представить, какой я была. Я забыла о всех радостях жизни. Я навещала родителей, неплохо справлялась с материнскими обязанностями, но быть хорошей женой мне не удавалось. Рон — хороший человек, внимательный любовник, но, что бы он ни делал, все было плохо. Я не давала Рону того, в чем он нуждался, и наконец он ушел. Я не осуждаю его, он сам ругает себя. И это разбивает мне сердце. Ведь мы были прекрасными друзьями. Он думает, что разрушил наш брак, но на самом деле разрушила его я.

— Ты или Жаннет?

— Я не знала ее до того, как мы с Роном расстались. Мое педиатрическое отделение решили компьютеризировать, а я ровно ничего не знала о компьютерах. Ими занимались Рон и дети, а меня это никогда не привлекало. Но тут я поняла, что надо поторопиться, и, увидев объявление, что в местном отеле «Мариот» проходит набор на компьютерные курсы для женщин-новичков, я на них записалась.

— Дай-ка мне прикинуть: и вела их Жаннет.

— Она, как программист, по совместительству работала и в фирме, которая проводила семинары по всей стране. Жаннет составила свой собственный курс, рассчитанный только на женщин, которые жутко боятся компьютеров. Для нее это было важно, потому что, по ее мнению, женщины не имели права оставаться в стороне от компьютерной революции.

Кейт почувствовала, как при этом воспоминании у нее сжалось горло.

— Тебе стоило бы увидеть ее, Джек. Она была просто восхитительна. Стоило ей войти в комнату, как она полностью овладевала присутствующими. Она вела себя легко и раскованно, но мы чувствовали, что она искренне заботится о нас. Кроме того, она была такая веселая, Джек. Я понимаю, сегодня в это трудно поверить, но она буквально очаровала нас рассказами, как по телефону решала проблемы с компьютерами.

— То есть возникло что-то вроде мгновенной химической реакции?

— Я не могла оторвать от нее глаз. Она предпочитала носить теннисные рубашки, брюки и сандалии; тогда волосы у нее были короче, и она куда больше, чем сейчас, напоминала мальчишку, но в то время я списывала это на ее увлеченность компьютерами. Не могу сказать, что влюбилась в нее, но когда в первый вечер класс разошелся, я была настолько захвачена ее личностью, что не могла смириться с мыслью, что сейчас мы расстанемся и я пойду домой. Мне хотелось чего-то большего. Я подошла к ней и спросила, дает ли она частные уроки…

Жаннет с легкой улыбкой в уголках губ долго рассматривала ее.

— Какие уроки?

— Ну, м-м-м… компьютерные. — Ну и вопрос. — Мне нужно что-то вроде ускоренного курса.

— Почему бы не поговорить об этом за обедом?

Кейт понравилась эта идея. Дети дома; она оставила им деньги на пиццу. Обед с этой восхитительной женщиной куда предпочтительнее, чем ломтик или два пиццы по возвращении домой. Она только должна сообщить, что вернется позже, чем предполагала.

— Звучит заманчиво, — сказала она. — Но первым делом я должна позвонить.

Они расположились в итальянском ресторанчике при отеле. Жаннет начала со светлого пива, а Кейт — с коктейля «Манхэттен». Жаннет запротестовала, когда Кейт заказала телятину, и попросила принести спагетти «Путанеска». За едой, распив бутылку кьянти, Жаннет задала кучу вопросов, а Кейт дала кучу ответов.

Когда с обедом было покончено, она пригласила Кейт к себе, где можно с помощью ноутбука выяснить, много ли она знает и что еще ей надо усвоить. Прекрасная идея. Рядом с этой женщиной Кейт чувствовала себя так тепло, так уютно, что хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.

В комнате Жаннет, куда она вошла, было темно, если не считать мерцающего экрана ноутбука. Она двинулась к нему, но так и не добралась. Руки сжали ее предплечья, развернули, и теплые губы нашли ее. Кейт оцепенела, инстинктивно съежилась, но затем уступила этим губам. Руки Жаннет переместились с плеч к пуговичкам ее блузки, расстегивали, спускали блузку с плеч. Она была так настойчива, что ее желанию нельзя было сопротивляться. Да Кейт и сама не хотела отвергать ее или сопротивляться растущему в ней жару, потому что ее переполняли новые ощущения, которых она никогда не испытывала.

Она позволила Жаннет отвести ее к постели, позволила уложить себя на цветастое покрывало и почувствовала, что ее уносит в места, где она никогда не бывала, в другую реальность. И в следующие два часа она получила свой первый частный урок от Жаннет — но не в компьютерном деле, — она как опытный терпеливый преподаватель вела ее по путям тепла и влаги.

— Одно повлекло за собой другое… мы стали любовницами. Затем партнерами. И я начала вести двойную жизнь. Жаннет сказала, что ее сексуальность сразу же выделила меня из всего класса, — она называла меня «лесбиянкой из Трентона», — но не догадывалась, что была у меня первой.

— Но она тебя устраивала? — спросил Джек, и она увидела в его глазах подлинную озабоченность.

— Не думаю, что когда-либо испытывала больше счастья или острее чувствовала… вообще. Жаннет была для меня просто чудом. Она так тонко понимала меня. Она была моим проводником в том мире, о существовании которого я не догадывалась, а я сглаживала кое-какие острые углы ее характера и учила более широкому взгляду на мир.

После кофе и рогаликов они выбрались из «Греческого уголка» и пошли в городской сад, который тянулся вдоль Седьмой авеню.

— Куда ты пойдешь отсюда? — спросил Джек, когда они пробирались сквозь листву.

Вдоль обочины стояли горшки с разнообразной зеленью — от гевей и огромных папоротников до маленьких королевских пальм. На переднем плане бушевало разноцветье красок — красных, желтых, синих, пурпурных, — а за ними, еле просвечиваясь сквозь запотевшее стекло, лежал ярко-зеленый кусочек влажных джунглей.

На прошлой неделе Кейт сорвала бы несколько цветов для квартиры, но только не сегодня… у нее было не то настроение, чтобы заниматься цветами.

— Через два года, когда Лиззи кончит колледж, я все расскажу детям и Рону. После этого новости быстро дойдут до моих пациентов, и ты понимаешь, что начнется. Добрая часть их отшатнется от меня. Трентон, может быть, и столица штата, но по сути это маленький городок. Люди решат, что им не стоит поручать своих детей, особенно девочек, педиатру-лесбиянке. Тем более, что в том же заведении есть еще пять нормальных врачей. И к тому же мои коллеги вряд ли обрадуются.

— Так переезжай в Нью-Йорк, — сказал Джек, кладя ей руку на плечо. — Тут есть масса детей, родителей которых не волнует, как ты проводишь свое свободное время. Здорово будет жить рядом с тобой.

Она прислонилась к нему:

— Ты не представляешь, как я ценю возможность вот так поговорить с тобой. Прости, что так все получилось. Пойми меня: любовь, которая не осмеливалась заявить о себе, невозможно заставить замолчать. Но я так долго все таила в себе, что сейчас чувствую себя… такой одинокой.

— Но ведь у вас с Жаннет должны быть друзья. Я знаю, что тут есть большое сообщество геев…

— Да, но я сорокачетырехлетняя баба, которая не вписывается в их компанию. Рядом с юными лесбиянками, с девицами двадцати с чем-то лет, которые еще подростками занимались этим, я чувствую себя отверженной, парией. Они считают, что мы не из их компании, и всем, кому это не нравится, говорят: а пошел ты на…

— Куда? — улыбнулся Джек. Ты сказала: «Пошел на…»

— Мне всегда было трудно произносить эти слова.

— Потому что ты нормальный человек. И всегда была им.

Кейт вздохнула. Это правда. Она не выносила ругательств.

— Во многих смыслах я и остаюсь нормальным человеком. Нормальная лесбиянка — можешь ты представить такое? Ходячая нелепица, оксюморон. Родилась нормальной, и обречена на смерть из-за своей убийственной нормальности. Я всегда старалась быть хорошим примером — для тебя, когда ты рос, а потом для Кевина и Лиз.

— Что у тебя и получалось, — мягко сказал он. — И вижу, что и сейчас получается.

— Я не хочу ни менять мир, ни вступать в какое-то движение. Просто я хочу быть сама собой. Мне понадобилось так много времени и стараний, чтобы понять это, что сейчас я хочу только расслабиться и отдохнуть. И пока рядом есть Жаннет, меня совершенно не волнует, что думают другие. Мы уже не в том возрасте, чтобы красоваться в гей-клубах; мы лишь раз как-то выбрались пообедать, но большей частью мы сами готовим и радуемся возможности побыть наедине.

— Когда не приходится специально одеваться и выбираться в город, чувствуя себя как в фильме с Марлоном Брандо «Дикарь»?

— Чувствовать себя симпатичной лесбиянкой — этого более чем достаточно в моем наборе отклонений.

— Кончай говорить о своих отклонениях.

— Я имею в виду несоответствия норме. Это то, чем мы, ненормальные, занимаемся.

— Тут уж с твоими эмоциями ничего не поделаешь. Но если ты никому не приносишь вреда…

— По крайней мере, пока этого не случалось. Но когда наконец я все расскажу… кто знает? — Кейт покачала головой. — Все это из-за хромосомы… одной проклятой хромосомы.

— То есть имеется такой ген?

— Может быть. Но я говорю об Y-хромосоме, о той самой, которая делает тебя мужчиной. У нас, женщин, две Х-хромосомы, но если бы я могла поменять одну из них, сменить X на Y, мои чувства к Жаннет можно было бы считать совершенно нормальными.

Джек тихо присвистнул:

— Господи Иисусе. По-твоему, вот из-за чего вся эта неразбериха?

— Именно. Всего одна хромосома. С ней я не мучилась бы этими жуткими страхами, не боялась бы, что люди узнают.

Он потряс ее за плечо.

— Подумай вот о чем. Ты собираешься рассказать и отцу?

Кейт поежилась. Она не представляла, как отреагирует отец. Она любила его. Они всегда были близки, но это ей и в голову не приходило. В его мире не было лесбиянок. Какими словами может она поведать, что его единственная дочь — одна из них?

— Я еще не решила — рассказать ли ему до детей или после. Но в любом случае ты понимаешь, как его это потрясет.

— Расстроится или полезет на стенку? Засмеявшись, Кейт обняла Джека.

— И то и другое.

Она полюбила нового Джека. От него шло ощущение силы и удачи. До чего чудесно быть рядом с ним. Все становится легко и просто.

Оглядевшись, Кейт поняла, что они вернулись к «Арсли». Она слегка боялась подниматься наверх и встречаться лицом к лицу с Жаннет. Какая она сегодня?

— Хочешь, я поднимусь с тобой? — спросил Джек.

Он что, читает мысли?

— Я не против.

Она открыла входную дверь, но остановила Джека в холле. Он должен совершенно четко понять одну вещь.

— Никто не должен знать, о чем мы говорили с тобой, Джек. Никто — пока и Кевину, и Лиз не исполнится восемнадцать лет. Это нужно не столько мне, сколько им.

— О'кей, конечно, но…

— Никаких но, Джек. Рон ничего не знает, и я даже не догадываюсь, как он отреагирует. Он хороший человек, я думаю, он все поймет, но ничего нельзя знать заранее. Если он решит, что его мужское начало потерпело урон, он может попытаться воздействовать на меня через детей. Пока мы совместно воспитываем их, но он может подать в суд — мол, я лесбиянка и не могу быть матерью…

— Не может быть.

— Это случается сплошь и рядом, Джек. Суды непримиримо относятся к лесбиянкам. Но если даже Рон смирится, как насчет Кевина и Лиз? Новость мгновенно распространится по школе, а ты же знаешь, как жестоки могут быть дети. Юность — вообще нелегкий период. И я не могу увеличивать груз, который лежит на них. Когда они оба будут в колледже, я сяду с ними и все им расскажу. До той поры я должна буду молчать. Как и ты.

— Я? — удивился он. — Что за?..

— Да, ты. Ты, как и я, ведешь двойную жизнь. На людях у тебя одно лицо, но есть и другое — облик того самого Наладчика Джека, который ты скрывал все эти годы от отца, от Тома, от меня и, уверена, от полиции, потому что ясно как день — кое-что из твоих дел далеко от законности. И у тебя есть свои тайны, Джек.

Он посмотрел на нее и кивнул.

— Никогда об этом не думал, но, скорее всего, так и есть. Если не считать, что я всегда остаюсь самим собой. Всегда.

— Расскажи мне о себе.

Он покачал головой, поднял руку и показал ей кончик мизинца:

— Я чуть приоткрыл дверь, но ты и через щель увидела довольно много. Остальное пусть остается внутри.

— Почему?

— Потому что путь ко мне куда длиннее и темнее, чем к тебе.

Она ожидала увидеть печаль в его глазах, но они были спокойны и невозмутимы. Он сделал свой выбор. И жил с ним.

Так же, как она жила со своим.

4

Когда Джек и Кейт вошли, Жаннет не было видно.

— Может, она еще спит, — сказала Кейт. Джек надеялся, что нет. Перед тем как оставить женщин наедине, он хотел проверить, в каком состоянии Жаннет. Кроме того, надо было еще раз присмотреться к человеку, который так много значил в жизни его сестры. Джек ничего не мог поделать с собой, но теперь он смотрел на Жаннет по-другому. Она больше не была лишь подругой Кейт. Она была ее любовницей.

— Кто спит? — спросила Жаннет, с кружкой в руке выходя из комнаты.

На ней был свитерок и короткие обрезанные шорты. Красивые ноги. Великолепные мышцы. Явно качается.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Кейт. Жаннет просияла.

— Абсолютно великолепно. А как ты? И Джек тут. Рада новой встрече. А вы-то как?

Глянув на Кейт, Джек увидел тонкую полоску ее сжатых губ и понял, как она себя чувствует. Они оказались в обществе Мэри Поппинс, говорившей без акцента.

— Прекрасно, — буркнул Джек. — Мы прошлись и поболтали.

— С Джеком я забываю обо всем, — сказала Кейт. — Он знает все и вся.

Жаннет скользнула на кухню.

— Вот и прекрасно. — Она поставила свою чашку в микроволновку и принялась нажимать кнопки. — Только все это не важно.

Кейт ошеломленно взглянула на нее:

— Что ты имеешь в виду?

— О, ровным счетом ничего. — Она расплылась в улыбке. — И в то же время все.

Жаннет нажала кнопку «пуск», и улыбка сползла с ее лица. Оно оплыло, и, глядя в одну точку, Жаннет судорожно сглотнула.

— Жаннет? — кинулась к ней Кейт.

Жаннет начала что-то бормотать, медленно и трудно выталкивая слова, как пробку из бутылки:

— Кейт… я… мы… нет… Кейт… со мной покончено. Я больше не могу… держаться…

И тут микроволновка звякнула и отключилась. Жаннет моргнула, и улыбка вернулась на лицо так же неожиданно, как и исчезла.

— Что случилось? — спросила она. — Что вы так смотрите?

— На тебя снова нашло затмение, — сказала Кейт.

— Что за глупости. — Она вынула чашку из микроволновки и сделала глоток. — М-м-м…

— Жаннет… — начала Кейт, когда та попыталась проскочить мимо нее из кухни, но Жаннет прервала ее:

— У тебя есть какие-то планы на сегодня, Кейт? — Она шлепнулась в кресло-качалку и улыбнулась.

Пока Кейт пыталась в очередной раз убедить Жаннет встретиться с доктором Филдингом, Джек рассматривал микроволновку. Он не был уверен, но вроде помнил, что на Жаннет нашло «затмение» прошлым вечером, когда Кейт подогревала подливку из авокадо. И теперь снова — пока она разогревала свой кофе.

Может ли микроволновка быть причиной таких «затмений»? Он не так много знает о них, но если людям с сердечными стимуляторами советуют держаться от них подальше, какие еще штуки они могут выкинуть?

— Никто не против, если я себе сделаю чашку кофе? — произнес он во всеуслышание.

Кейт удивленно посмотрела на него, и он понял ее мысль: не много ли ему будет после того количества кофе, что он выпил в «Греческом уголке»?

Но Жаннет сказала:

— Конечно, будьте как дома.

Найдя кружку, он наполнил ее водой и поставил внутрь печки, что дало ему возможность осмотреть ее. Он заметил, что дверца на петлях расшатана, и нашел трещину в правом нижнем углу застекления. Не падала ли она когда-нибудь?

Прикрыв дверцу, он поставил таймер на пять минут и нажал «пуск». Когда микроволновка зажужжала, Джек повернулся к Жаннет.

Ничего. Она продолжала сидеть в передней комнате, поднося чашку к губам и отрицательно мотая головой в ответ на все предложения Кейт.

Его теория вроде несостоятельна.

Но подождите. Оба раза Жаннет находилась на кухне. Решающим фактором может быть расстояние.

Щелчок на кнопке «пуск».

— Что-то тут не в порядке, — пробормотал Джек. — Микроволновка дает сбои.

— Порой неплотно прикрывается дверца, — сказала Жаннет. — Убедитесь, что она плотно закрыта.

Джек изобразил, что он открывает и закрывает дверцу, и сделал вид, что нажимает «пуск».

— Ничего. Все еще не запускается.

— Ох уж эти мужчины! — фыркнула Жаннет и поднялась с качалки. — Вы годитесь только для одного дела.

Джек отступил в сторону, подпуская ее к микроволновке.

— И для какого же?

— Для продолжения рода.

Странные слова из уст лесбиянки. Разве производитель не считается в среде геев оскорбительным выражением?

Он смотрел, как Жаннет нажимает кнопку «пуск».

Она выронила чашку, облив лодыжку Джека горячим кофе, на лице ее появилось то же самое оплывшее выражение, и она снова стала бормотать:

— Нет… да… это поможет… кто вы…

— Жаннет! — вскрикнула Кейт, кидаясь в кухню. — Это снова начинается!

— Спокойно, Кейт.

Она схватила Жаннет за руку.

— Что происходит?

— Это микроволновка. Похоже, она оказывает на нее какое-то воздействие.

— Так выключи ее!

— Нет, — выдохнула Жаннет. — Оставьте… ее.

— Послушайся ее, Кейт. Воздействие положительное. Словно оно снимает какое-то заклятье, под которым она находится.

— Вирус, — сказала Жаннет. — Это вирус…

— При чем тут вирус? — Кейт схватила Жаннет за плечи и мягко развернула лицом к себе. — Расскажи мне.

Джек сделал шаг назад. Три человека на маленькой кухне полностью исчерпали предел ее вместимости. Пусть разбирается Кейт. Она же врач.

Интонация Жаннет изменилась — голос тот же самый, но вдруг он стал более решительным.

— Мы не хотим говорить об этом.

— Что это значит — «мы»? Голос вновь задрожал.

— Это не я… не слушай их. Это вирус… изменил нас.

— Как изменил?

— Мой мозг… наши мозги… достигли критической массы… — Голос вновь изменился. — Нет! Мы не будем говорить об этом!

Жаннет с силой зажмурила глаза. Похоже, она делала героическое усилие, чтобы сохранить контроль над собой. Это могло выглядеть забавно на сцене или в комедийном выступлении, когда кто-то делает пародию на фильм ужасов, изображая, как демоническое присутствие сказывается на всех окружающих, но Жаннет была вся залита испариной от страха, — и вот она-то была совершенно реальной. Джек чувствовал, как какая-то личность неотступно держит ее, вцепившись когтями, и всем сердцем сочувствовал ей. Он хотел помочь ей, но не имел представления, как это сделать.

— Скажи мне, Жаннет! — потребовала Кейт. — Что с тобой происходит?

— Меня пожирают… пожирают живьем. Каждую минуту… каждую секунду… меня все меньше… их все больше.

— Жаннет, это похоже на… Микроволновка звякнула. Жаннет оцепенела и моргнула.

Проклятье! Джек быстро обогнул Кейт, поставил таймер на десять минут и снова запустил его.

— Е pluribus unum! E pluribus unum! E pluribus unum!..[15]

Она продолжала повторять эту фразу, и Джек не мог понять, какую из Жаннет он видит перед собой. Слова эти походили на молитву, на мантру — нечто, что можно повторять раз за разом, чтобы заглушить какие-то звуки или отогнать пугающую мысль.

— Жаннет! — Кейт трясла ее за плечи. — Жаннет, прекрати и слушай меня!

Но она продолжала гудеть все ту же фразу. И тут Джек повернулся на звук открывающейся двери и увидел, как в комнату ворвался Холдсток.

— Что здесь происходит? — вскричал толстячок. На нем был серый костюм-тройка; лицо раскраснелось и вспотело, словно он бежал. — Что вы с ней Делаете?

— Эй-эй! — сказал Джек, вытянув руку и преградив ему дорогу. — Откуда вы свалились?

— У меня постоянное приглашение, — выдохнул Холдсток и показал ключ. — Видите? Не сомневаюсь, у вас такого нет.

Он попытался скользнуть мимо Джека, но тот не собирался пропускать его и схватил за лацканы пиджака.

— Спокойнее, приятель. Стой, где стоишь.

А за спиной Джека продолжался монотонный речитатив «е pluribus unum».

— Уберите от меня руки! И перестаньте мучить эту женщину, а то я вызову полицию!

— Неужто? — хмыкнул Джек. — Интересно.

Но он принял во внимание угрозу. Меньше всего он хотел увидеть в дверях пару копов.

— Пропустите меня к ней! Пожалуйста!

— Пусти его, Джек, — попросила Кейт. — Может, он объяснит, что происходит.

Джек отпустил Холдстока, который кинулся к Жаннет.

— Послушайте ее, — сказала Кейт, когда Холдсток приблизился. — Вы хоть понимаете, что все это значит?

— Конечно, — бросил он, но вместо объяснения проскочил мимо Кейт и сразу же выключил микроволновку.

— Эй! — вскинулся Джек, когда речитатив смолк. Жаннет повисла на Кейт, но тут же выпрямилась и оттолкнулась от нее.

— Что?.. Где?..

— Все в порядке, дорогая, — сказал Холдсток, выводя ее из кухни. — Я здесь.

— Ну-ка, уберите от нее руки, — приказал Джек.

— Убрать ли от тебя руки, Жаннет? — спросил Холдсток.

— Нет. Конечно нет.

— Ты пойдешь со мной, — сказал он, подталкивая ее к дверям. — Тебе вредно здесь находиться.

— Не так быстро, — прищурился Джек, преграждая им путь.

Жаннет уставилась на Джека.

— Ты! Ты враг! Ты зло! Вон из моего дома!

— Жаннет! — взмолилась Кейт. — Прошу тебя!

— Я хочу, чтобы ты осталась, — произнесла она, не отводя взгляда от Джека, — но если твой брат еще будет здесь, когда я вернусь, то вызову полицию.

Джек не сдвинулся с места. Интуиция говорила ему, что он не должен отпускать Жаннет — для ее же блага, — но если она настаивает, что хочет уйти, он понимал, что выбора у него нет. Придется отпустить ее.

Он неохотно отступил в сторону. Но лишь немного. Чтобы дать им протиснуться.

Когда Холдсток, положив руку Жаннет на плечо, двинулся к дверям, Джек почувствовал, как что-то острое оцарапало ему тыльную сторону ладони. Посмотрев, он увидел отчетливую царапину. Откуда она взялась? Рука Холдстока, когда он проходил мимо, была в кармане пиджака.

Он пожал плечами. Ничего серьезного. Скорее всего, след от булавки, которой была приколота квитанция из химчистки. Чуть-чуть кровоточит.

Он повернулся к Кейт и увидел, что та продолжает стоять на кухне с растерянным и смущенным выражением лица.

— Что тут произошло? — спросила она.

— Будь я проклят, если понимаю. Ты же доктор. Тебе доводилось видеть что-то подобное?

— Никогда.

— Должно быть, это в самом деле микроволновка. Но я знаю о ее работе столько же, сколько о ядерной физике.

— Я знаю, они что-то излучают — неионизированную радиацию. Она зависит от длины волны и используется где угодно — от радаров и мобильных телефонов до приготовления пищи. Но я не могу поверить, что Жаннет так меняется, стоит только ей включить микроволновку.

Джек взял руку Кейт и заставил ее провести пальцами по трещине в дверце духовки.

— Похоже, она протекает.

Кейт помотала головой:

— Я все же не понимаю…

— Я могу составить целый список того, чего и сам здесь не понимаю. И всюду торчит Холдсток. Ты рассказывала, что он появился сразу же после того, как Жаннет в первый раз изменилась, так? И теперь он снова выскочил на сцену. Тебе не кажется ли, что он насовал сюда жучков?

Кейт потерла предплечье.

— Не говори так. Я читала статью, как люди заболевали, когда подвергались облучению неисправными микроволновками.

— Пару месяцев назад я провел весь уик-энд в компании параноиков, которые рассказывали о жутких событиях. Среди них были истории, как КГБ и ЦРУ используют микроволновки для контроля над мозгами. Но может, они были не такими уж параноиками.

— От твоих слов у меня мурашки по коже.

— А что там она говорила о вирусе, который действует ей на мозги? Как по-твоему, это возможно?

У Кейт был жалкий вид.

— Джек, я не знаю. Вроде этого не может быть. Это же аденовирус. Даже если он мутирует… я не могу представить, что аденовирус в состоянии влиять на чей-то мозг.

Микроволновки, многообразие личностей, вирусы с их мутациями — Джеку казалось, что он сорвался с уступа и погружается в подводный каньон.

— Может, я ошибаюсь, но думаю, что надо выходить на Филдинга. Не знаю, как тебе, но мне это не по плечу. Не моя лига. Может, тебе удастся с ним договориться.

— Сейчас же займусь этим.

— А пока ты будешь вести с ним медицинские разговоры, я тоже кое-куда сбегаю. Когда вернусь, не знаю.

У Джека была идея, которую он хотел проверить. Но первым делом ему нужно было обзавестись кое-каким инструментом.

5

Сэнди сидел за своим столом. У него кружилась голова. Должно быть, это утро было величайшим в его жизни. Он все еще не мог поверить в тот прием, который ему устроили два часа назад, когда он вошел, — поднявшись, ему все аплодировали, издавая радостные вопли. Джордж Мешке встретил его на полпути, чтобы пожать руку, и сказал, что его номер — да, они так и говорят, что это его номер, — был распродан по всему городу.

И теперь еще автоответчик. Он только что прокрутил последнее из девяти посланий. Люди, о которых он не слышал годами — бывший сосед на съемной квартире, давний соученик, даже один из профессоров с факультета журналистики, — все звонили, чтобы поздравить его. Что дальше?

— Привет, Сэнди.

Он поднял глаза и невольно моргнул. Патрисия Роулинсон из отдела культуры, силиконовая блондинка с неизменным загаром. Конечно, она ломака и врунья, но в этом цветастом платье она была сущей куколкой.

Сэнди замялся с ответом.

— Ох… ну да, привет.

— Блистательно.

В прошлом, когда он с ней здоровался, она всегда смотрела на него как на пустое место. В такие минуты он чувствовал себя Рольфом Эллисоном в роли человека-невидимки. А сегодня она сама подошла к нему. Доставила свое роскошное тело в его закуток и заговорила с ним. Даже назвала по имени.

— Я просто хотела сказать, как мне понравилось твое интервью со Спасителем. Запомнила его дословно. Должно быть, говорить с ним было таким волнующим переживанием.

— Так и было. — Только, ради бога, не брякни какую-нибудь глупость, сказал он себе. — О таком моменте мечтает каждый журналист.

— Когда-нибудь ты обязательно мне все расскажешь.

— С удовольствием.

— Звякни, когда будешь свободен.

И с этими словами она, покачивая бедрами, удалилась. Сэнди с трудом подавил желание высунуть голову из ниши и проводить ее взглядом, что он не раз делал в прошлом. Теперь он был выше этого.

— Убеди меня, что я только что слышал не голос Патрисии, — откуда-то с дальнего конца обратился к нему Покорны.

— Ее, приятель. Можешь не сомневаться. Покорны застонал:

— Остается лишь покончить с собой.

Что может быть лучше, чем сегодняшний день, улыбаясь, подумал Сэнди.

Сплошное опьянение. Как наркотик. И он уже привыкает к нему. Он не хочет, чтобы это опьянение проходило. Не может этого позволить. Ему нужно еще больше. Чтобы оно постоянно присутствовало.

Но что дальше? Он не может допустить, чтобы это стало пиком его карьеры, — пойдут разговоры, что после такого взлета он быстро пошел вниз! Он должен выдать еще что-то такое же. Или еще лучше. Но единственным, что, по его мнению, отвечало этому замыслу, могло стать лишь еще одно интервью со Спасителем.

Но что еще осталось недосказанным? Перелопачивать старый материал… нет, это не пойдет.

А что, если я переосмыслю его, подумал он.

Он подозревал, что кое-какие подробности были враньем. Чем больше он думал на эту тему, тем увереннее считал, что Спаситель не занимался тайной работой на правительство. Это было бы слишком уж романтично, слишком напоминало Голливуд.

Но какие другие причины могли остановить его, заставить отказаться от звания героя?

И тут он вспомнил прежний разговор с Бет. Конечно, в ее обществе он витал в облаках, но…

Сэнди хлопнул руками по столу. Господи, держу пари, что так и есть! У этого человека уголовное прошлое. Он беглец! Что-то вроде преступника, на арест которого уже выдан ордер. Вот поэтому он и вооружен!

Вот что ему теперь надо сделать: найти Спасителя и поговорить с ним о его преступлении. Может, он невинная жертва. Или в бегах из-за преступления, которого не совершал…

Нет. Стоп. Тебя снова тянет в Голливуд.

Может, он совершил всего одно преступление и, возможно, в целом он хороший человек. В том поезде он конечно же вел себя совершенно правильно. Может быть…

И когда все сошлось воедино, Сэнди вскочил, хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Он все понял! Идея просто сказочная.

Он выудил из кармана клочок бумаги — номер телефона, который ему дал Спаситель. Но, потянувшись к телефону, замер.

Нет. Отсюда никаких звонков. Где-то внутри он не сомневался, что все исходящие номера фиксируются. Лучше таксофон.

Сэнди выскочил на улицу. Его буквально жгло. Сейчас на нем лежала ответственная задача. Он собирается сделать нечто потрясающее, он наконец расплатится с этим загадочным человеком за спасение своей жизни. Сколько говорилось, что журналистика должна защищать! Он сделает классный ход, и его материалы не будут звучать как сводка погоды. Конечно, не каждый из них — текучка требует своего, — но он-то будет творить журналистику будущего века!

Сможет ли он дотянуться до Пулицеровской премии?

6

Джек прошелся по всем магазинам и их закромам и, наконец, в «Домашнем волшебнике» нашел то, что хотел. Возвращаясь к квартире Жаннет, он остановился у таксофона, чтобы проверить автоответчик. Услышав голос Сэнди Палмера, он громко застонал.

— Доброе утро, Джек. Я предполагаю, что это ваше настоящее имя.

Джек? Откуда он узнал?..

И тут Джек вспомнил: он же сам записал на автоответчике: «Это Джек…» О чем начисто забыл. Впрочем, не важно.

Палмер так и так решит, что имя ненастоящее.

— Послушайте, мы должны еще раз поговорить. Мне пришла идея, которая может изменить всю вашу жизнь. Нам необходимо встретиться. Только не отказывайтесь, ибо то, что я собираюсь сказать вам, жизненно важно. Еще одна причина, по которой вам не стоит отказываться, — у меня остался рисунок. Только не ругайте меня. Я не хочу, чтобы вы думали, будто я пытаюсь шантажировать вас, но совершенно уверен, что вы не были полностью искренни со мной в тот день — то есть когда шла речь о вашем прошлом, — так что я не чувствую себя связанным нашим маленьким соглашением и не стал уничтожать рисунок. Но давайте забудем прошлое, и все выясним во время нашей короткой встречи. Позвоните и сообщите мне, где и когда. И верьте мне, Джек, или как там ваше имя, вы будете очень обрадованы.

Он оставил номер и свой добавочный в газете.

Джек с грохотом швырнул трубку. Значит, все снова. И снова.

Я не хочу, чтобы вы думали, будто я пытаюсь шантажировать вас…

А что же еще я должен думать, ты, паршивое маленькое отродье?

Он испытывал настоятельное желание почувствовать в руках тонкую, как карандашик, шейку Палмера и сжать пальцы…

Успокойся. Шаг назад. Посмотри на ситуацию по-другому…

Да, мальчишку прикончить нетрудно. Но Джек не увидел в этом простого и легкого выхода из ситуации. Все козыри на руках у Палмера. Джеку приходится играть по его правилам. Пока.

Он позвонил ему. Пришлось сделать немалое усилие, чтобы голос звучал ровно и спокойно, когда он говорил с автоответчиком.

— На том же месте. В полдень. И повесил трубку.

Когда он добрался до квартиры Жаннет, то уже немного успокоился, но продолжал кипеть, как кастрюля с водой на медленном огне.

Едва только взглянув на него, Кейт спросила:

— Что случилось?

— Ничего особенного.

— Не хочешь поделиться?

Джек едва не поддался искушению все рассказать ей, но решил воздержаться. Чем меньше людей знает, тем лучше.

— Все будет хорошо. Но спасибо. — Он открыл купленный в «Волшебнике» чемоданчик и вытащил маленькую белую коробочку. — Смотри. Тестер для микроволновых печек.

Он поставил таймер духовки на пять минут, включил ее и провел маленьким тестером по краям дверцы. Индикатор сразу же стал мигать красным и буквально раскалился, когда он поднес тестер к нижнему правому краю духовки с треснувшим стеклом.

— Все подтверждается. Вот откуда идет утечка. — Он отключил таймер. — Насколько это может быть опасно?

— Пока тебя не было, я открыла компьютер Жаннет.

— Я-то думал, что врач должен все знать о микроволновках.

— Откуда? На практике мне не приходилось пользоваться радаром.

— Радаром?

— Духовки таких первых печек шли по разряду Радаров. Микроволновый диапазон — это радиочастота излучения. По спектру частот где-то ниже инфракрасного и выше ультракороткого.

Для Джека это ничего не значило.

— Я знаю, что они используются в сотовых телефонах. Но какое у них негативное воздействие — кроме опухолей мозга?

— Этот фактор никогда не был доказан, и вообще это довольно сомнительно, поскольку радиация не обладает ионизирующим эффектом. Основной фактор воздействия — это жар. Тот человек, который открыл, что микроволновка действует на разных частотах, на самом деле искал новое применение радара — а у него расплавился леденец в кармане рубашки.

— Самое время заорать «эврика!».

— Пожалуй. Принцип работы в том, что микроволновка вызывает вибрации молекул воды, создавая тепло. Мощность передатчика и волновая частота определяют глубину проникновения и количество произведенного тепла. Из задокументированных отрицательных воздействий на человека лучше всего известны катаракты и стерилизация тестикул.

На всякий случай Джек отошел подальше от печки.

— И никаких опухолей мозга?

— Ни одной. Но в ходе поиска я наткнулась на описание воздействия на центральную нервную систему — от потери памяти до контроля над мышлением. Но не знаю, насколько это соответствует действительности.

— То есть, если этот вирус оказывает воздействие на мозг Жаннет…

— Который является сердцем центральной нервной системы…

— …может, это излучение подавляет и разрушает его.

— Но как же Холдсток? Он тоже получил свою дозу вируса, но прямиком направился к печке и выключил ее.

— Верно. Я и забыл. Проклятье. Эта теория не годится.

— Во всяком случае, она явно притянута за уши.

— Чего только в наши дни не притягивают за уши, — сказал он, вспоминая о событиях последних двух месяцев. — И помни, это не моя идея, что, мол, вирус берет верх, а Жаннет.

— Ладно, расслабься. Нет такого вируса, который мог бы взять верх над мозгом Жаннет. Но она может верить в это.

— Может, на этом и стоит секта Холдстока — какое-то общее заблуждение.

— Не исключено, тут ты что-то нащупал.

— Ну, так или иначе, но заниматься этим должны ребята из Национального института здравоохранения, а не я. Ты звонила Филдингу?

Кивнув, Кейт помрачнела.

— Да. Он сказал, что не стоит беспокоиться. Он поддерживает с ними постоянный контакт, а эти бесконечные задержки — всего лишь нормальный бюрократический процесс.

— Почему я не могу отделаться от чувства, что ты ему не доверяешь?

— Потому что он очень нервничает. Я прямо физически чувствую, как он обливается потом.

— Что ж, на кону его репутация и его карьера.

— Из-за мутации? Не вижу, при чем тут она. Думаю, я сама позвоню в институт и посмотрю, что там выяснится.

— Хорошая идея. А пока ты будешь звонить, мне придется встретиться с прессой.

— Прости?

— Долгая история. Кейт улыбнулась ему:

— Ты хоть помнишь, сколько раз за последние несколько дней ты мне говорил эти слова?

— Наверно, слишком много. Скоро придет день, когда мы сядем и, если хочешь, я тебе объясню кое-какие из них, — пообещал Джек и мысленно добавил: «Тщательно отобранные».

— Очень хочу, — сказала она.

— Значит, договорились. А теперь я должен бежать. Потом позвоню.

7

— О, проклятье! — выпалил Джой. — Этот парень идет прогуляться в парк.

— Может, да, а может, и нет, — успокаивая брата, сказал Стэн. Джой, как всегда, был в дерганом и взвинченном состоянии. Словно по нему ползали тараканы.

Братья все утро болтались вокруг редакции «Лайт» и, наблюдая за репортерами, ждали появления этого Сэнди Палмера. Они даже не знали, на месте ли он, и поэтому позвонили в редакцию и услышали его голос по телефону. Теперь им оставалось только ждать. Наконец, примерно в половине двенадцатого он вышел и нырнул в подземку. Парень мог пойти домой или к парикмахеру или отправиться навестить мамочку. Выяснить это было невозможно. Но Джой настоял, что, куда бы он ни шел, его надо выследить. Репортер сел в девятку, и они сделали то же самое. На тот случай, если он заметит за собой хвост, они разделились — Джой сел в вагон перед ним, а Стэн — за ним. Стэн заметил, что Джой не вынимает из кармана левой руки. Если парень заметит эту его отличительную особенность, Джою придется бросать слежку и Стэн останется один.

Когда репортер вышел на «Семьдесят второй», Стэн было подумал, что он хочет просто вернуться на место происшествия. Но нет, он прямиком направился к эскалатору.

Наверху Стэн и Джой разошлись по разным сторонам улицы, и когда Палмер двинулся по Семьдесят первой в западную сторону, пропустили его на квартал вперед. Можно было не стараться. Парень был полон забот и шел себе ни разу не оглянувшись.

Стэн присоединился к Джою на углу Риверсайд-Драйв, где они и остановились, когда репортер, не замедляя шага, нырнул в парк.

Стэн постарался обратить внимание Джоя на положительную сторону такого развития событий.

— Похоже, в этом что-то есть. Помнишь, в свое время мы тоже назначали встречи в парке.

Джой потер обросший подбородок.

— Если подумать, то да. Так как будем действовать?

Стэн осмотрелся. Риверсайд-Драйв тянулась поверху, и западная часть ее была ограничена низкой стенкой, от которой вниз полого уходил зеленый склон.

— Разделимся, — сказал Стэн. — Ты иди по верхней дороге, а я двинусь по нижней…

— И я обгоню тебя, где бы ни был.

— Да хоть в Скотленд-Ярде. Держи наготове свой мобильник, и я позвоню тебе, если решу, что он меня заметил, или увижу, что он возвращается на улицу. Ты его перехватишь и…

— Заткнись! — прошипел Джой. Он схватил Стэна за руку, и пальцы впились как когти. — Вот он!

— Кто? Где?

— Вон там. В двух кварталах. Видишь его? В бейсбольной шапочке, прислонился к стенке и рассматривает парк.

Стэн увидел ничем не примечательного человека. В нем ничего не бросалось в глаза. Он был совершенно спокоен — убивая свободное время, человек вышел подышать свежим воздухом.

— Думаешь, это наш парень? Да это может быть кто угодно.

Джой стоял как вкопанный, не отрывая взгляда от бейсбольной шапочки, как собака, сделавшая стойку на дичь.

— Это он, Стэн. Я видел его во сне и мечтал об этом моменте. Ты и не знаешь, как я мечтал о нем. — Он с хрипом дышал сквозь зубы. — Вот он, сволочь! Вот он, гад!

— Успокойся, Джой. Мы должны убедиться. Мы…

— Я-то уверен. Господи, как я уверен! Знаешь, чем он занят? Осматривает парк. Увидел, как в него вошел репортер, и проверяет, нет ли за ним хвоста. Если бы ты пошел понизу, он бы заметил тебя — и все к чертовой матери. Он бы исчез, и встреча не состоялась. Но он долбаный идиот. Думает, если кто-то следит за репортером, кто бы это ни был, то ему неизвестно, как он сам выглядит. Думает, что сидит себе спокойненько и все обзирает с высоты. Но мы-то знаем, как он выглядит, не так ли, Стэн. Мы знаем.

Чем больше Джой говорил и чем больше Стэн вглядывался, тем отчетливее он опознавал парня у стенки. Стэн едва ли не боялся поверить, что это он, боялся обмануть самого себя, потому что так хотел этой встречи. Может, не так сильно, как Джой, но долг взывал о расплате — и она будет весомой.

— Знаешь, Джой… Думаю, ты прав.

Джой продолжал смотреть. Ракета с тепловым наведением захватила цель.

— Конечно прав. — Он запустил руку в карман куртки. — Я его сделаю, Стэн. Пущу плавать его мозги по речке, а голову возьму домой как сувенир! Из черепа сделаю суповую миску и каждый гребаный вечер буду есть из нее!

Стэн успел перехватить брата за руку, не дав ему вытащить свой 38-й калибр. Вокруг было полно народу.

— Слишком много свидетелей, Джой, — быстро сказал он. — Какой смысл приканчивать его на месте, если мы оба окажемся в тюрьме? Как я говорил, самое главное мы узнали. Вот он — тот тип, который распылил все наше имущество, нашу наличность, пустил на ветер нашу репутацию. Вот так же и мы с ним поступим. Взорвем его к чертям собачьим. Устроим ему показательную казнь. И потом мы сможем сказать: помните того парня, которого в июне взрывом разнесло на ошметки? Так вот — это был тот самый, который взорвал нашу ферму и изуродовал руку Джоя. Мы нашли его и сделали. Рассчитались, как полагается.

Он почувствовал, что рука Джоя, который продолжал смотреть на мужчину, расслабилась, и он кивнул.

— Ага. Ладно. Но сделаем не только его, но все его имущество и всех, кто с ним рядом. Чтобы не лез к братьям Козловски.

Стэн понимал, что прежнего не вернешь. Они никогда не восстановят свою репутацию, но, по крайней мере, посчитаются за потерянное добро. Это хоть что-то.

— Как ты хочешь действовать?

— Он смотрит, кто выслеживает репортера. А мы проследим за ним. Выясним, где он живет, и сделаем его. Ждать не будем, Стэн. Сделаем его сегодня же вечером!

8

Сэнди посмотрел на часы. 12.30. Он уже полчаса бродит по парку. Послание гласило: на том же месте, в полдень. Который уже миновал. Сэнди предположил, что «то же место» означало ту же самую скамейку. Так что он какое-то время подождал рядом с ней, но Спаситель не появился. Он подумал, имеет ли он право называть Спасителя Джеком. Он не знал, настоящее ли это его имя, но все же оно лучше, чем Спаситель.

Просидев на скамейке минут пятнадцать, он встал и прогулялся неподалеку от нее. Может, «то же место» означало парк в целом. Но очередные пятнадцать минут, когда он мерил шагами туда и обратно расстояние в десять кварталов, ровно ничего не изменили.

Похоже, что его кинули. И что теперь? Он попытался запугать Спасителя упоминанием рисунков, сказал, что не избавился от них. Неправда. Он разорвал их и спустил в унитаз в одном из туалетов «Лайт». Но если захочет, он их распечатает с компьютера сколько угодно. Вот только захочет ли?

Он вспомнил, что Бет говорила о фильме «Убить пересмешника». Есть ли у него право вытягивать Бо Ридли на свет — только ради материала?

Но аналогия тут не годилась. Он здесь, чтобы помочь Спасителю — оказать ему самую большую помощь в жизни.

Сэнди снова посмотрел на часы. Он дает ему еще пятнадцать минут и потом…

— Эй!

Сэнди подпрыгнул, поднял взгляд, осмотрелся — Спаситель стоял под деревом в двадцати футах от него. Кивком он показал вниз по склону к хайвею.

— Подожди минуту-другую, — сказал он, — и встречай меня в подземном переходе.

Сэнди проводил его взглядом, подождал предписанное время и последовал за ним. Спаситель ждал его в тени бетонного свода, который поддерживал короткий отрезок пути на Вестсайд-хайвей. Сверху сюда доносился гул уличного движения.

— Послушайте, — начал Сэнди, подходя к Спасителю, — первым делом я бы хотел сказать вам…

Спаситель поднял руку, призывая к молчанию, и внимательно всмотрелся в парк за спиной Сэнди.

— Если вас волнует, не следили ли за мной, то я ничего не заметил.

— Может, ты и прав, — кивнул он. — Я вроде тоже не заметил хвоста за тобой в парке, но в таких делах никогда нельзя быть уверенным.

Прищурившись, он еще несколько минут понаблюдал и затем повернулся к Сэнди:

— Что за дела, Палмер? Мы что, ведем какие-то игры? Я-то думал, что мы поняли друг друга: ты получаешь свое интервью — и я больше никогда о тебе не слышу.

Он был раздражен, на что у него было право, но Сэнди прикинул, что лучший способ добиться своего — это не дать загнать себя в угол.

— Это не игры, — сказал он. — Просто я понял, что вы не были искренни со мной. Не думаю, что вы работаете на правительство, и далеко не уверен, что вы были в составе «морских котиков».

— Так это или нет, какая разница? Ты получил свою историю, газета распродана подчистую…

— Откуда вы это знаете? Джек скривил губы в усмешке.

— Пришлось обойти три газетных киоска, чтобы найти экземпляр. Что значит — твои боссы могут быть счастливы. Теперь ты и сам стал большой шишкой. Так на что ты жалуешься?

Сэнди подавил желание вытереть мокрые руки о штаны. Это опасный человек, и он должен внимательно наблюдать за каждым его движением. Сэнди припомнил все, что он внушал себе в течение последнего часа. Настало время все выдать.

— И вовсе я ни на что не жалуюсь. Просто я понял подлинную причину, по которой вы не хотите видеть свое изображение в газете и не хотите, чтобы кто-то знал ваше имя. Вы в розыске.

Бинго! Спаситель в это время снова изучал парк, но когда он, моргнув, уставился на Сэнди, тот понял, что попал в точку.

— Ты с ума сошел.

— Выслушайте меня. Должно быть, вы совершили какое-то уголовное преступление. Из-за проступка вы не стали бы скрываться. Так что вас или разыскивают из-за преступления, или вы скрылись, оставив залог, или сбежали из тюрьмы.

— Ну, у тебя и фантазия. Сэнди пожал плечами:

— А что еще может быть?

— Мне стоило бы понять, что тебя не следует водить за нос. — Спаситель покачал головой и оглянулся. — Что касается сиротского приюта, это правда, но вот ту часть, где копы говорят мне, мол, иди в армию или сядешь в тюрьму, я сочинил. Большую часть жизни я попадал в неприятности и выпутывался из них. Но все же попался на взломе винного магазина.

— Винного магазина… — Сэнди боялся задать следующий вопрос. — Но ведь вы никого не застрелили, да?

— Не-а. Я просто вытащил стартовый пистолет. Но это не имело значения: я был обвинен в вооруженном грабеже. Я не мог оправдаться. В то время мне было всего девятнадцать. Мне ничего не оставалось, как удрать, оставив залог, и с тех пор я в бегах.

— Может, вас разыскивают за что-нибудь еще?

Спаситель не торопился с ответом. Он снова смотрел куда-то мимо Сэнди. Наконец он облизал губы и сказал:

— Вот дерьмо. Отодвинься.

— Что?

Он прижал его к пологой бетонной стенке перехода.

— Назад!

Повернувшись, Сэнди увидел парня примерно его возраста в обрезанных брюках и майке, с намеком на бородку, который на каком-то раздолбанном и грязном велосипеде на полной скорости летел по склону к проходу. Он держал при себе серую ручную сумку и постоянно оглядывался через плечо.

Он вытаращил глаза, когда влетел в проход и увидел, что тот занят, но Спаситель дружелюбно махнул ему и сказал:

— Эй! Как дела?

— Неплохо, — переводя дыхание, выдохнул парень.

Затем события стали развиваться с такой скоростью, что Сэнди ничего не понял. Внезапно Спаситель сорвался с места, стремительно сделал шаг вперед и двинул ногой по заднему колесу велосипеда. Седок потерял контроль над машиной, врезался в обочину и перелетел через руль. Сэнди в ужасе смотрел, как Спаситель шел за парнем, кувыркавшимся по тротуару, о который он сначала ударился грудью и приземлился так, что пятки оказались около ушей. От хруста ломающихся костей, от вопля боли Сэнди чуть не вывернуло.

Мать твою, что же это делается? — подумал Сэнди.

— Это была моя мать! — гаркнул Спаситель. Он присел на корточки рядом с парнем. Тот корчился на земле, пытаясь подняться, но, похоже, у него не действовала рука. — Ты только что ограбил мою мать!

— О, дерьмо! — слабо пискнул велосипедист.

— Мою мать! — побагровев, заорал Спаситель.

— Слышь, я не знал, — простонал воришка; каждое слово давалось ему с болью. — Ну, ничего не знал!

Спаситель повернулся к Сэнди; глаза его были полны ярости.

— Теперь твоя очередь стать героем, — сказал он, показывая на серую сумочку, лежащую рядом с велосипедистом. — Отнеси ее той пожилой леди, которую он сбил у вершины склона. Скажи, что нашел сумку на траве.

Сэнди мог только потрясенно смотреть.

— Давай, Палмер! Шевелись! Я встречу тебя у баскетбольной площадки. — Он снова нагнулся к поверженному грабителю и заорал: — Мою мать!

— Я понимаю, — прохрипел любитель срывать сумочки. — Прости… честное слово… прости.

Спаситель бросил на Сэнди очередной взгляд и быстро пошел к противоположному концу прохода, оставив Сэнди наедине с незнакомцем. Палмер осторожно подошел поближе, взял сумочку и стремглав выскочил в солнечный парк.

Мать Спасителя? Она что, была в парке? И это ее сумочка?

Он заметил кучку людей на вершине склона и торопливо побежал к ним. В центре группы на скамейке, всхлипывая, сидела пожилая женщина. Колени и руки у нее были в ссадинах, чулки порваны.

— …он взял и толкнул меня, — рассказывала она. — Я не знаю, куда он делся. Я его даже не увидела.

Мать Спасителя… Сэнди удивленно покачал головой. Ничего подобного. Пожилая женщина была чернокожей.

— Не вы ли это потеряли? — спросил Сэнди, проталкиваясь сквозь толпу.

Она подняла взгляд, и ее глаза, залитые слезами, расширились.

— Моя сумка!

— Откуда ты ее взял? — спросил грузный мясистый мужчина, с подозрением глядя на Сэнди.

Протягивая сумку женщине, Сэнди ткнул большим пальцем через плечо и изложил свою историю:

— Я спускался по склону и нашел ее.

— Все здесь! — воскликнула женщина, открывая бумажник. — О, спасибо вам, молодой человек! — Она протянула ему пару двадцатидолларовых купюр. — Позвольте поблагодарить вас.

Сэнди отмахнулся:

— Ни в коем случае. Ни за что. Толстяк хлопнул его по спине:

— Хороший парень!

Сэнди подчеркнуто внимательно посмотрел на часы:

— Понимаете, у меня встреча. С ней все будет в порядке?

— Мы вызвали копов. Они уже едут.

— Отлично. Всего вам хорошего, мэм, — сказал Сэнди пожилой женщине. — Мне очень жаль, что так случилось.

Она еще раз поблагодарила его, и он побежал вниз по склону к баскетбольной площадке, пытаясь восстановить в памяти события последних нескольких минут. Он понимал, что не был знаком с этой стороной жизни. Когда он рос, его знакомство с насилием ограничивалось несколькими драками на школьном дворе. Но после кровопролития в вагоне метро все переменилось. Он получил крещение огнем.

Но, как ни странно, этот последний инцидент обеспокоил его куда больше. Спаситель действовал так быстро, с такой безоглядной решительностью — вот воришка крутит педали, и не успел Сэнди моргнуть, как видит, что тот валяется лицом вниз со сломанными или вывихнутыми плечами, а Спаситель кричит ему о своей матери.

Что все это значит?

Еще больше его испугала темная жестокая радость в глазах Спасителя, когда он склонился над упавшим. Он радовался тому, что причинил ему боль. И сделал это без малейшего промедления. Это было очень, очень пугающе. И еще страшнее было думать, как с ним иметь дело один на один.

К Сэнди закралась мысль, что, должно быть, он был не в себе, но он отбросил ее. Он явился не для того, чтобы угрожать этому человеку; он хочет прийти к нему на помощь.

Но какой в этом смысл, если он имеет дело с психом? В мгновение ока Спаситель превратился из нормального человека в бешеного пса. Какое ему было дело до этого мелкого воришки? Если Спаситель был разыскиваемым грабителем, чего ради ему мешать своему коллеге-преступнику?

Сэнди ничего не мог понять.

Он нашел своего собеседника сидящим на высокой цепи, которая огораживала асфальт баскетбольной площадки. Едва только Сэнди приблизился, он снялся с места, сделав знак следовать за ним. На пару с ним Сэнди оказался в небольшой рощице.

— Почему здесь? — спросил он, оглядываясь и замечая, что они частично скрыты от остальной части парка. Ему стало как-то не по себе, когда он остался с глазу на глаз с этим человеком.

— Потому что твоя физиономия была в газете дважды на этой неделе. Как знать, когда кто-то опознает тебя?

— Да? — внезапно просиял Сэнди. Кто-то узнает его на улице. Вот классно! — Я понимаю… ну да, конечно… я понимаю, что вы имеете в виду.

Сэнди чувствовал, что мистер Хайд исчез. Похоже, что Спаситель снова стал доктором Джекилом.

— Так объясни мне, — сказал Спаситель. — Каким же образом ты собираешься изменить мою скромную преступную жизнь?

Сэнди поднял руку:

— Подождите. Первым делом объясните мне: что это за дела с вашей матерью? Она же не была ею.

— Но могла быть. Ей было бы примерно столько же лет, доведись ей пережить.

— Что пережить…

— Смерть.

Сэнди отчетливо увидел перед глазами надпись «ВХОД ВОСПРЕЩЕН» и посему перешел к другому вопросу, который волновал его.

— Ну ладно. Тогда скажите мне вот что: почему вы, человек, который, по всей видимости, избегает внимания, поступили таким образом?

Спаситель удивленно взглянул на него:

— А как иначе? Если бы он улепетывал где-то в стороне, я не стал бы бегать за ним, но он выскочил как раз перед нами. И дать ему удрать… было бы… ну как бы… — Он подыскивал слова. — Как бы я становился его сообщником… в ограблении маленькой старой леди. Вот так.

Сэнди уставился на него и испытал вспышку озарения, которая, похоже, прокладывала путь к общению с этим человеком.

— Думаю, что теперь я вас понимаю, — кивнул он. — Вы терпеть не можете беспорядка, но загнаны в угол в мире, где все из рук вон плохо.

— Никуда я не загнан.

— Да мы все в таком же положении. Но вы хоть что-то делаете.

— Ты с ума сошел?

— Вовсе нет. Посмотрите, что сейчас произошло. Грабеж. Это неправильно. Убедительный пример того частого беспорядка, который мешает нам жить.

— Это жизнь. Это происходит ежеминутно и каждодневно с того дня, как пещерный человек решил, что не хочет больше охотиться, и попытался стащить у своего соседа кусок бронтозавра.

— Но вы стараетесь, чтобы этого не происходило. Вы восстанавливаете порядок.

— Ты накурился или удрал из больницы? По твоим словам выходит, что я вроде как патрулирую улицы в поисках нарушителей. Я этим не занимаюсь. Хотя такие истории случаются у меня на глазах. Но он проезжал буквально рядом. Я понял, что должен сделать, и не думал, во что мне это обойдется. Абзац. Конец цитаты. Конец дискуссии.

— Но…

— Конец дискуссии.

— Вы когда-нибудь слышали о Ницше?

— Конечно. Это музыкант, верно?

— Сомневаюсь. Он был философом.

— Джек Ницше? Ну и ну. Обычно он лабал на пиано в «Камнях».

— Фридрих Ницше. Фридрих.

— Фред Ницше? Кто он такой? Брат Джека? Никогда не слышал о нем.

Он надо мной издевается, подумал Сэнди. Ну, конечно. Но у Спасителя было совершенно невозмутимое выражение, лица.

— Ницше скончался лет сто тому назад, — сообщил Сэнди. — Я изучал его в колледже. Вам конечно же стоит почитать его. В его «Воле к власти» вы получите ясное представление, кто вы такой.

— Ясное представление… то, что мне сейчас и надо. Обрести ясность. Слушай, оставим в покое философов и займемся нами с тобой. Что мне надо сделать, дабы ты исчез из моей жизни?

Сэнди показалось, что он получил оплеуху.

— Эй, послушайте, я всего лишь пытаюсь помочь вам.

— Думаю, оба мы понимаем, кому ты стараешься помочь.

— Черт побери, я могу вытащить вас с холода. Спаситель рассмеялся:

— Что ты можешь?

— На вас висит еще что-нибудь, кроме грабежа того магазина?

— К чему ты клонишь?

— Просто скажите мне.

— Нет.

— Вы уверены?

— Я старался впредь не привлекать к себе внимания.

Сэнди лихорадочно размышлял, с трудом справляясь с сердцебиением. Именно на это он и надеялся. Всего одно преступление — да, грабеж, но много лет назад, когда он был мальчишкой. Теперь он вырос, старается не высовываться и ни во что не впутываться. Беглец, пария, но когда законопослушные граждане оказались под огнем, когда их жизни угрожала смертельная опасность, кто закрыл их собой и спас? Этот человек. Этот преступник.

О боже милостивый, какое тут можно сделать кино! Надо обеспечить права.

— Я могу добиться для вас помилования! — выпалил Сэнди.

Спаситель сел на корточки и опустил голову на руки. Потер глаза.

— Вот уж не верю.

Он переполнен эмоциями, подумал Сэнди.

— Да, могу! Я могу начать кампанию. Заставлю вспомнить жизни, которые вы спасли в тот вечер. Как это вас не амнистируют!

— Легче легкого. — Спаситель посмотрел на него снизу верх. — Просто скажут «нет» — и все тут.

— Они не смогут сказать вам «нет». Вы не знаете силы прессы. Я заставлю их вернуть вас с холода.

Спаситель поднялся:

— С чего ты взял, что мне не нравится холод? Может, я гребаный полярный медведь!

— Не верю. Потому что никто не хочет быть никем, когда он может быть кем-то… настоящим кем-то!

— Ты впустую тратишь свое время. И мое тоже. — Он повернулся и стал уходить.

— Подождите! Вы не можете вот так взять и уйти! Это же шанс на всю жизнь!

— Может, для тебя. — Он даже не обернулся. — Меня это не волнует.

Встревожившись, Сэнди кинулся за ним. Он должен поговорить с ним, он должен убедить его. Но тут он остановился, осознав, что для этой цели ему никто не нужен. Он может самостоятельно вызывать мощную волну симпатии к Спасителю… и даже не придется ни на йоту отступать от истины.

Первым делом — кусок, в котором он расскажет, как у них состоялся еще один разговор со Спасителем и как этот человек признался, что единственная причина, по которой он остается неизвестным, кроется в том, что он преступник, находящийся в розыске. В подробности этого преступления Сэнди вдаваться не будет — еще не хватало, чтобы копы подняли свои архивы и вычислили Спасителя раньше его, — но он опишет его как достойного порядочного человека, виновного лишь в единственной ошибке молодости, который много лет назад скрылся от наказания, но на прошлой неделе сполна вернул свой долг обществу, вернул куда более убедительно, чем если бы сидел в камере, вернул тем, что спас жизни, а не провел годы в тюрьме. Затем он приведет рассказы других спасенных — начав с Бет. Далее он возьмет интервью у мэра, и у комиссара полиции, и у окружного прокурора. Он поставит перед ними вопрос: как насчет амнистии для героя? Неужели один плохой поступок, который он совершил, будучи подростком, перевесит его героическое поведение, доказывающее, что он изменился до мозга костей?

Он не просто подбирал слова, теперь они хлестали бурным потоком!

Вся компания стала обретать отчетливую форму. Он уже предвкушал, как другим крупным газетам придется подхватить ее — кого волнует, за они будут или против? — а дальше дебаты развернутся и на страницах таких общенациональных журналов, как «Тайм» и «Ньюсуик». И если он не потеряет мяч, то, может, он его приведет в такой журнал, как «Пипл».

А когда он добьется амнистии для Спасителя, дальше ему решать, примет ли он ее или отвергнет. Во всяком случае, Сэнди вернет ему долг.

Он направился обратно к подземке, чувствуя такое возбуждение, что порой переходил на бег. Он не мог дождаться начала работы.

9

— С тобой все в порядке, Джек? — спросила Кейт. Он вернулся в квартиру Жаннет прямо из парка и все не мог успокоиться.

— Немного взвинчен, вот и все, — ответил он сестре.

Ничего себе немного — еще как взвинчен. Он чувствовал, словно сидит на иголках. Все время, что он провел в парке, ему казалось, что за ним кто-то наблюдает, но он так и не смог вычислить, кто же им интересуется. И пока он шел к дому Жаннет, это чувство не оставляло его.

И теперь он стоял у окна, глядя на улицу, пытаясь определить, кто кажется тут чужаком. Он обратил внимание на парочку, что курила рядом с магазином гравюр, и на другую пару работяг, что сгружала рулоны тканей и заносила их в магазин оптовой продажи. Но никто не сидел в засаде.

Он вспомнил идиотский замысел Палмера.

Мальчишка не имел представления, с чем он имеет дело. Амнистия означала, что ему придется иметь дело с Налоговым управлением США, с ФБР, улаживать взаимоотношения с генеральным прокурором штата Нью-Йорк и с окружными прокурорами почти всех пяти округов. Именно так. А ведь «Джетс» собираются выиграть в очередных шести играх Суперкубка.

А Ницще? А «с холода»? Откуда он набрался всех этих штучек? У мальчишки явно имеется в запасе что-то еще.

Джек отошел от окна.

— Ты что-нибудь слышала из Национального института здравоохранения? — спросил он, не испытывая желания и дальше продолжать разговор о его настроении.

Кейт покачала головой:

— Ничего конкретного. Все, с кем я говорила, как воды в рот набрали.

— То есть?

— Не смогла найти ни одного, кто бы признался, что говорил с доктором Филдингом, и никого, кто бы признался, что не слышал о нем.

— Типичные бюрократические игры — вокруг и около.

— Так я и подумала, но…

— Но не услышала ничего хорошего. Она кивнула:

— Именно.

— Ты думаешь, Филдинг нам рассказал далеко не все?

— Утверждать не берусь. Но у меня появилось какое-то смутное ощущение.

Джек не мог не улыбнуться.

— «Смутное ощущение»… Типичные семидесятые. Она пожала плечами:

— На них и пришлась моя юность. — Кейт потянулась к телефону. — Я больше не хочу ходить вокруг и около. Позвоню Филдингу и напрямую спрошу его…

Джек мягко перехватил ее за руку:

— Напрямую лучше всего разговаривать лицом к лицу. Где его офис?

— В медицинском центре.

— На Первой авеню? — От них это было прямо на востоке. Двадцать седьмая выведет их. — В дорогу?

— Почему бы и нет? Нанесем доктору Филдингу маленький неожиданный визит. — Она направилась к дверям, но остановилась. — А что, если он не захочет разговаривать? Что, если он нас выставит?

Может, и попытается. Но Жаннет была так важна для его сестры, что такой же она стала и для Джека. Так что не будет никаких попыток выставить. Джек в этом не сомневался.

— Еще как будет разговаривать, — сказал ей Джек. И когда она как-то странно на него посмотрела, он добавил: — Людям нравится откровенничать со мной. Это мой дар. Вот увидишь.

10

— Ага, — сказал Джой, — но как мы выясним, здесь ли он живет? Может, он просто зашел в гости?

Стэн Козловски закусил изнутри щеку и пожевал ее, глядя на разукрашенный фасад здания на Западной Двадцать седьмой улице. Джой задавал ему этот вопрос, должно быть, в шестой раз, но Стэн, как и в первый раз, не знал, что ему ответить.

Они следовали за своим объектом слежки всю дорогу из Риверсайд-парка. Это было нетрудно. Похоже, он не подозревал о существовании хвоста, но они принимали все меры предосторожности, отпуская его так далеко, что один раз чуть не потеряли из виду. Они видели, как он вошел в этот дом. Поскольку они не могли последовать за ним внутрь, братья нашли укромное местечко на той же стороне улицы и продолжили наблюдение за входом.

— Есть только один способ выяснить, — сказал Стэн. — Следить за ним, куда бы он ни пошел, куда бы ни возвращался, где бы ни проводил ночь, — так и узнаем, где он живет.

— Надейся.

— Поскольку мы не знаем его имени и вообще ничего о нем…

— Мы вроде услышали, что его, кажись, зовут Джек.

— «Вроде» нам не поможет. Джек — не такое уж редкое имя. Неужто ты не понимаешь, что у нас нет иного шанса, кроме как наблюдать и ждать.

— Я не могу ждать, Стэн. Я и так жду слишком долго.

— Потерпи, Джой. Неделю назад у нас не было даже надежды, что мы его снова встретим. А теперь мы его не упустим.

— Ка-пут! — ухмыльнулся Джой.

— Это ты верно сказал. Мы… эй, а это не он? Да. Точно он. И не один. Обнимает за плечи какую-то блондинку.

— Вот черт, — проворчал Джой, когда им снова пришлось прижаться к стене. — Подцепил куколку. Просто классно.

— Если она живет здесь, братец, то, значит, мы нашли его кроватку. Но для надежности давай-ка проследим за ним.

— Ага, — сказал Джой и, расплывшись в улыбке, потер изуродованную руку здоровой. — Потому что хотим точно знать.

Стэн смотрел, как пара направилась к Шестой авеню. Пока все получается классно. И приятнее всего было то, что он уже несколько лет не видел Джоя в таком хорошем настроении.

11

— Все, что я могу посоветовать, — сказал доктор Филдинг, беспомощно разводя руками, — это проявлять терпение.

Кейт, сидя рядом с его столом в тесном кабине-тике доктора на третьем этаже Центра клинических исследований Соломона и Мариам Броди, смотрела, как лоснятся напомаженные волосы доктора. Кейт была хорошо знакома с мраморным вестибюлем этого двухэтажного здания с кирпичным фасадом. Ей часто приходилось тут бывать вместе с Жаннет.

Филдинг засуетился, когда они неожиданно вошли к нему — Джек не стал слушать никаких слов секретарши, — но быстро обрел свой облик самоуверенного врача-исповедника. Кейт была хорошо знакома с такой манерой поведения, часто сталкиваясь с ней на работе.

Он поклялся, что на этих днях связался с Национальным институтом здравоохранения и с таким же волнением, как и Кейт, ждет от них помощи и поддержки.

— Но ей с каждым днем становится все хуже. — Кейт старалась говорить спокойно, хотя ей хотелось кричать.

— Знаю, знаю, — скорбно покивал он. — Но нам приходится иметь дело с бюрократией масштаба Пентагона.

Кейт знала, что он преувеличивает. Скорее всего, знал это и Филдинг. Он бросил взгляд на Джека — он все время посматривал на него. Может, потому, что, войдя, Джек сообщил, что у его сестры есть несколько вопросов, и с тех пор не произнес ни слова. Он просто сидел и смотрел на Филдинга. От его взгляда и Кейт было не по себе; она могла только догадываться, как он действует на Филдинга.

Внезапно Джек ожил. Он хлопнул ладонями по бедрам и встал.

— Что ж, наверно, так и есть. — Он протянул руку Филдингу. — Спасибо, что уделили нам время, док.

Филдинг тоже встал, и они обменялись рукопожатиями.

— Не сомневаюсь, что скоро все выяснится.

— Еще один вопрос, — сказал Джек, не выпуская руки Филдинга. — Почему вы врете?

— Что? Как вы смеете…

Джек сменил хватку и, зажав большой палец Филдинга, взял его на излом. У Филдинга подогнулись колени, и он застонал.

— Джек! — воскликнула Кейт, кидаясь к нему. — Боже милостивый, что ты делаешь? Прекрати!

— Я извиняюсь за то, что мы тут устроили армрестлинг, — сказал он ей. — Будь у нас время, я бы нашел другой способ. Но поскольку время поджимает…

— Я позову охрану! — выдохнул Филдинг. Он пустил в ход свободную руку, чтобы освободиться от хватки Джека, но его старания привели лишь к тому, что Джек перехватил большой палец и левой его руки. — Полиция!

— Прекрасно, — мягко и спокойно, словно объясняя прохожему, как пройти к ближайшей станции подземки, сказал Джек. — Но это не помешает мне вывихнуть вам оба больших пальца и вывернуть их на триста шестьдесят градусов. Вы врач. И можете представить, как долго вы не сможете пользоваться ими, если вообще сможете. Копы могут явиться, но вам придется жить без больших пальцев. Как низшей форме жизни.

— Джек, прошу тебя! — Кейт никогда не видела брата таким — воплощением необоримой силы и неумолимости; от него шло грозное обещание жестокости. Она ужаснулась, испытывая страх. — Он же не…

— Правду! — Джек повысил голос, выворачивая оба пальца на четверть оборота. — Вы не звонили в НИЗ. Ни разу. Я прав?

Филдинг что-то пролепетал. По его искаженному лицу градом тек пот. Наконец он кивнул.

— Подонок! — вырвалось у Кейт. Джек посмотрел на нее:

— Что это за слово?

Не обращая на него внимания, Кейт подошла к столу Филдинга. Только что она испытывала сочувствие к этому человеку — она не выносила, когда кому-то причиняют боль, — но сейчас она хотела взять его медный письменный прибор и вышибить ему мозги. Джеку потребовалось всего тридцать секунд, чтобы сорвать с Филдинга маску респектабельности, после чего некогда уважаемый коллега представлял собой жалкое зрелище.

— Почему не звонили? — закричала она. — Объясните!

— Прошу вас… — выдохнул он, кивая на свои беспомощные руки.

Джек выпустил левую, но продолжал держать правую руку.

— Мы ждем.

Филдинг сделал глубокий вдох.

— Векторный вирус не подвергся мутации. Кейт оцепенела.

— Но если мутации не было, почему же?.. Филдинг отвел глаза.

— Он был заражен. Теперь она все поняла.

— И что из этого? — спросил Джек. — В любом случае Жаннет подсадили в мозг не того клопа, так что…

— Его нельзя было бы осуждать за непредусмотренную мутацию, — объяснила Кейт. — Пока вирус не подвергся воздействию ионизирующего излучения. Но зараженный… вот за это он несет полную ответственность. И тут не может быть никаких извинений. Зараженный вирус делает его положение хуже некуда.

— Ты, слизняк, — рыкнул Джек. — Я сейчас сделаю из тебя черт-те что…

— Нет… умоляю вас… — захныкал Филдинг.

— Джек, не надо.

Джек отшвырнул руку Филдинга и толчком послал его обратно в кресло, где он и съежился.

Кейт закрыла глаза, чтобы дать себе время привести в порядок сумятицу мыслей. Она понимала, каков будет следующий вопрос, но медлила задать его, боясь услышать ответ. Но без него не обойтись.

— Что за заражение? — спросила она.

— Так получилось. Я не знаю. Оно не походит ни на один из вирусов, что я видел. Похоже, оно само представляет отдельный класс.

О нет. Кейт спазмом свело желудок.

— Как это получилось?

— Я совершенно растерян, — развел руками Филдинг. — Все культуры у нас закрыты, хранятся под замком, существует процедура расписки за каждую взятую и возвращенную культуру.

— Вы имеете в виду, — нахмурился Джек, — что кто-то мог захотеть украсть вирус?

— Нет, конечно же нет. Просто, чтобы была уверенность, что лишь обученный персонал, люди, которые знают порядок обращения с вирусами, имеют дело с культурами, дабы предотвратить то… то, что случилось: заражение.

— Похоже, что ваши люди нуждаются в дополнительных курсах, — сказала Кейт.

Она заметила, что на лице Филдинга мелькнуло смущенное выражение.

— В чем дело?

— Какое дело? — переспросил Филдинг. — Ни в чем.

— Рассказывайте, — сказал Джек. Он переплел пальцы и постучал костяшками по столу.

Филдинг подпрыгнул при этом звуке.

— У нас возникла… э-э-э… определенная прореха в системе безопасности.

Джек наклонился к нему:

— Какого рода?

— Неопознанная личность получила доступ к культурам вирусов.

Кейт почувствовала тошноту.

— Террорист?

— Сомневаюсь. Скорее всего, я бы никогда об этом не узнал, если бы не стало известно о зараженном вирусе. Я проверил все записи о получении и нашел неизвестное имя.

— Мы его знаем? — спросил Джек. — Может, кто-то типа Холдстока?

— Нет. Я нашел только одну входящую запись, сделанную несколько месяцев назад. — Он порылся в бумагах на своем столе, вытащил ксерокопию и показал на строчку, обведенную красным. — Вот. «М. Аролос». Но у нас в институте нет никого с таким именем, не говоря уж о лаборатории вирусов.

— Минутку, — сказал Джек, перехватывая лист и внимательно изучая его.

— В чем дело? — спросила Кейт. — Ты что, знаешь его?

Он покачал головой:

— Никогда не слышал. Но вот что-то в этом имени… — Он продолжал рассматривать записи, беззвучно бормоча про себя это имя, а затем вернул лист. — Забудем. Что бы тут ни было, все прошло. А может, и ничего не было.

Но Кейт видела, что эта история продолжала волновать его.

— Если что-то вспомните, немедленно дайте мне знать. Никто ровно ничего не помнит об этой личности, даже те, кто давали ей расписаться.

— Вы думаете, что этот Аролос и заразил вирусы?

— Не могу не предполагать. Он расписался за получение культуры моего аденовируса. Но я продолжаю спрашивать себя: зачем? Какую цель преследовал любой, кто заразил культуру, предназначенную Для борьбы с опухолью мозга?

— Какое-то профессиональное соперничество? — предположила Кейт.

Филдинг пожал плечами:

— Я не сделал никаких открытий.

— А как насчет бактериологической войны? — спросил Джек.

Филдинг улыбнулся — в первый раз с момента их появления, — точнее, скривил губы в легкой снисходительной усмешке.

— С помощью аденовируса? Весьма сомнительно. Глянув на него, Джек процедил сквозь зубы:

— Я имею в виду зараженный. Улыбка Филдинга исчезла.

— Тоже вряд ли. Он не вызывает никаких симптомов.

— Кроме изменений личности, — уточнила Кейт.

— Разве что. Но мы не можем быть уверены. Даже в этом случае такой сценарий террористам не нужен. Им нужен именно террор — что-то вроде эпидемии размахом с лихорадку Эбола, когда люди мерли как мухи в лужах кровавых экскрементов. Судя по тому, что я успел узнать о зараженном вирусе, он не передается ни через воздух, ни через выделения.

— Значит, через кровь? — сказала Кейт, которую охватила дрожь.

Она посмотрела на свою ладонь. Ранка от укола затянулась. Но ведь что-то попало в нее через этот крохотный прокол в коже?

— Я тоже так считаю, — кивнул Филдинг. — Если бы мне удалось наладить сотрудничество с Жаннет, или Холдстоком, или с кем-то еще, я бы мог это выяснить. Я был бы рад убедиться, что сформировались какие-то антитела. Это какой-то странный вирус, который может поселиться в спинно-мозговой жидкости, — во всяком случае, предполагаю, что там он концентрируется, но не вызывает никаких симптомов энцефалита или менингита.

— А каковы симптомы? — спросил Джек.

— Все, что угодно, — от лихорадки и головной боли до паралича, инсульта, комы и смерти.

Джек посмотрел на сестру:

— Сегодня утром Жаннет выглядела совершенно здоровой.

— Физически она себя прекрасно чувствует, — согласилась Кейт.

А вот что относительно меня? — подумала она.

Сейчас она хорошо себя чувствовала, но помнила и легкую боль, и озноб, и головную боль, которая преследовала ее вчера и позавчера.

— Вот что тут самое удивительное, — продолжил Филдинг. — Похоже, нет никакой реакции со стороны иммунной системы — во всяком случае, которая имела бы клиническое проявление. Если бы только я мог получить образец крови…

— Мы надеемся, что об этом позаботится НИЗ, — сказал Джек, — а не мы.

— И ЦКЗ, — добавила Кейт. — Центр по контролю за заболеваниями.

Филдинг побледнел.

— Послушайте. Все надежды Жаннет связаны лишь со мной. Я опережаю всех, кто изучает это заражение. Я уже начал тестировать агенты-убийцы вирусов.

— И?.. — спросила Кейт, молитвенно надеясь услышать хорошие новости.

— Пока не везет. — Он облизал пересохшие губы и быстро продолжил: — Но по крайней мере, я знаю, какие факторы не срабатывают, а когда найду действенный, то не сомневаюсь, что смогу устранить все симптомы, вернуть и Жаннет, и остальных в прежнее состояние. Я уже заложил основу для создания полисахаридной вакцины против заражения.

— Отлично, — сказал Джек. — И теперь большие ребята смогут понять, где вы оплошали.

Филдинг сложил ладони, словно на молитве.

— Прошу вас, дайте мне еще немного времени. Я справлюсь с этим куда быстрее, чем эти бюрократы. Они вечно начинают с каких-то бессмысленных исследований.

— Забудьте, — махнул рукой Джек.

Кейт открыла рот, чтобы согласиться, но ее охватила волна нерешительности и слова застряли в горле.

Может, Филдинг прав. Может, он один сможет сделать куда больше, чем эта куча бюрократов.

Нет. Это смешно. Она обязана оповестить НИЗ и ЦКЗ о новом вирусе, который вызывает изменения личности.

Нерешительность продолжала крепнуть… Почему бы в самом деле не дать Филдингу время? Поскольку опасность распространения инфекции так невелика, почему бы не подождать… ради Жаннет. Всего несколько дней…

Она покачала головой. Откуда только берутся эти сумасшедшие идеи?

— Кейт? — обратился к ней Джек.

Подняв глаза, она увидела, что Джек и Филдинг смотрят на нее. Лицо Филдинга было полно надежды, а выражение Джека говорило: у тебя не может быть никаких сомнений по этому поводу.

И этот его взгляд сломал стену нерешительности.

— Звони им сейчас же, — велела она, выталкивая слово за словом. Голову резануло болью, когда она произносила их.

— Хорошо, — кивнул Джек. — Я вижу, тут есть громкая связь. Воспользуйся ею. А мы послушаем.

— Прошу вас, не надо. Я…

— Если бы вы сами позвонили в ЦКЗ, — сказала Кейт, с трудом обретая контроль над своим голосом и удерживаясь от желания прикрикнуть на этого человека, — то могли бы спасти остатки своей репутации. А поскольку звонить придется мне, я расскажу им, как вы увиливали от необходимости рассказать о случайном заражении, — и можете послать своей карьере воздушный поцелуй.

Филдинг набрал номер.

Кейт сидела рядом с Джеком, слушая по громкой связи, как Филдинг прокладывал путь в лабиринте служб ЦКЗ, пока наконец не вышел на какого-то нужного человека в правильном кабинете, который может заняться этой проблемой. Доктор Пейдж Фримен, голос которого звучал так, словно ему лишь чуть больше двенадцати, дал ему конкретные инструкции, каким образом к утру доставить образец в Атланту.

Кейт лично проследила, чтобы образец культуры запечатали, упаковали и отправили. Они даже дождались представителя «Федерал экспресс»[16].

Доктор Филдинг покорно выдержал все это, но его решимость лишь укрепилась, когда они собрались уходить.

— Вы же понимаете, что это нечестно. Я всегда строго соблюдал правила стерильности. И не могу нести ответственность, если кто-то сознательно заразил культуру. Это просто нечестно!

— Вы верите в честность? — поинтересовался Джек. — А я-то думал, что вы верите только в Санта-Клауса и волшебную зубную щетку. Вы считаете, что честность существует сама по себе? Ничего подобного. Хотите ее — так сами и ведите себя соответственно.

Кейт посмотрела на Джека, удивившись его внезапной горячности. Что это с ним такое? Но Филдинг, похоже, понял.

— Я по-прежнему говорю, что вашей подруге лучше надеяться на меня, — сказал он, кивнув. — Я первым это начал и буду продолжать. Если я подвергнусь осуждению за случившееся заражение, то постараюсь восстановить к себе доверие, поняв, как справляться с ним. Увидите. Прежде чем ЦКЗ начнет раскручиваться, я найду для вас решение.

Кейт подумала, что он слишком оптимистичен, но ей не хотелось обескураживать его.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— А если бы я мог получить образчик крови Жаннет, — продолжил Филдинг, — то это конечно же ускорило бы процесс.

— Посмотрим, что мы сможем сделать, — сказал ему Джек.

После того как они покинули кабинет Филдинга, Кейт спросила:

— Как, по-твоему, мы сможем взять у Жаннет кровь на анализ?

Он пожал плечами:

— Ты бы удивилась, знай, сколько есть способов получить кровь.

Кейт вздохнула. Пусть все идет своим чередом. По крайней мере, теперь делом занялись специалисты. Она знала, что, хотя центр недавно стал известен во всем мире, он не всесилен и не безупречен. Но у него есть связи с лучшими вирусологами мира. Она почувствовала уверенность, что решение уже на подходе.

Но так же, как она почувствовала подъем духа, он и упал. Не нужно ли лечение и ей самой? Хотя она никак не могла быть уверенной, да и не хотела в это верить, Кейт подозревала, что Жаннет заразила ее этим отбившимся от рук вирусом.

Но зачем? Зачем Жаннет было нужно так поступать с ней? Она передернулась при мысли о неопознанном организме, который обосновался в ее теле, вторгается в ее клетки и размножается. Что он с ней сделает?

12

Стэн расплатился с таксистом и на углу присоединился к Джою.

— Как ты думаешь, что они там делают, в этом медицинском центре? — спросил Джой.

— Чтоб я знал.

Они проводили своего парня и его женщину до Истсайда, поболтались по Первой авеню — им показалось, что прошло несколько часов, — а затем вернулись вместе с ними к точке старта.

— Думаешь, у него рак или что-то такое?

Стэн не помнил, была ли на здании вывеска, упоминавшая о раке. Что делается у Джоя в голове?

— Откуда мне знать? Да и какая нам разница?

— Потому что, если у него крупный рачок, может, нам не стоит сразу же убирать его. Может, мы подождем и посмотрим, как он несколько месяцев будет гнить, — и лишь потом сделаем его.

Они стояли в укромном месте рядом с Шестой авеню, откуда открывался прекрасный вид на фасад многоквартирного здания. Их парень еще не вошел в дом, а торчал у парадных дверей, разговаривая со своей дамой.

— Не думаешь, что его стоит пожалеть? Джой неотрывно смотрел на жертву.

— Может быть, но я не хочу, чтобы какая-то паршивая опухоль увела его от меня. Мы вот что сделаем. Именно мы и подпишем ему свидетельство о смерти. Что, не так?

Стэн прикинул, не имел ли Джой в виду «смертный приговор», но спрашивать не стал, потому что Джой неожиданно схватил его за руку.

— Дьявольщина! Что они делают? Они расходятся! Их парень притянул свою подругу к себе, и этот жест смахивал на прощальное объятие.

— Шевелись! — приказал Стэн. — Марш на другую сторону улицы! И следи за ним, куда бы он ни пошел.

Хотя он беспокоился, не потеряет ли Джой самообладание во время слежки, он не мог рисковать, самому взяв на себя эту обязанность. Стэн выглядел почти точно так же, как два года назад. Если парень увидит его, то опознает. У Джоя, прибавившего сорок фунтов, обросшего клочковатой бородой, было больше шансов остаться неузнанным.

Джой уже был готов пуститься в дорогу.

— А что ты собираешься делать? — спросил он из-за плеча.

— Пройду за ней внутрь. Посмотрю, где она живет.

— Великолепно!

Конечно же пара рассталась, и парень пошел своим путем. Когда женщина направилась к дверям здания, Стэн быстро перебежал улицу, лавируя между припаркованными автомобилями. Она открыла ключом замок и, заходя в вестибюль, придержала дверь. Стэн прыгнул на тротуар и успел к дверям, удержав их в дюйме от защелки.

Когда он зашел в вестибюль, то заметил в дальнем конце лифт, но тот был пуст. Что за чертовщина?..

Справа от себя он увидел, как закрывается дверь с надписью «лестница», и услышал эхо шагов. Держась как минимум на расстоянии одного пролета, Стэн проследовал за женщиной до третьего этажа. Когда она зашла в холл, то повернула налево. Стэн повернул направо и неторопливо двинулся в противоположном направлении. Порывшись в кармане, он выудил ключи и уронил их на ковровое покрытие. Нагибаясь за ними, он краем глаза заметил, как она исчезла за дверью.

Когда дверь окончательно закрылась, он развернулся и заторопился к ней.

Довольный, Стэн пошел обратно к лестнице. Теперь мы знаем, где живет она. Будем надеяться, что он тоже живет здесь.

13

Снова это ощущение.

Джек неторопливо повернулся и внимательно рассмотрел всех, кто толпился на небольшой запруженной платформе станции подземки на Двадцать восьмой улице.

Кто-то за ним наблюдает. Он это чувствует. Беда в том, что в пятницу после обеда уже начался час пик и он стоял в гуще толпы возможных подозреваемых.

Вопрос был в том, кто он такой. Возможно, кто-то из членов секты Холдстока. Жаннет и Холдстока он бы узнал без промедления, не исключено, что и пару других. Но не всех. Вполне вероятно, что один из них стоит рядом… или за спиной…

Эта возможность заставила Джека отойти от края платформы.

Почему за мной следят?

Проверяют? Или хотят обнаружить квартиру?

Эта мысль неприятно поразила его. Именно туда он сейчас и направлялся: сделать дома кое-какие дела, а попозже на машине вернуться к Кейт — на тот случай, если ей понадобится еще раз съездить в Бронкс.

На станцию с грохотом влетел поезд, и толпа рванулась вперед. Джек оставался на месте, стараясь заметить малейший признак интереса к себе со стороны пассажиров, которые обтекали его.

Ничего.

Но ощущение слежки не уходило.

Пристроившись в самом конце толпы, Джек вместе с остальными продвигался к ближайшей открытой двери. Он втиснулся одним из последних, и его ступни оставались на линии дверей. Как только их створки стали сдвигаться, он выскочил на платформу и, повернувшись, осмотрел поезд с закрытыми дверями по всей длине, надеясь увидеть кого-то, кто тоже выскочил в последний момент. Но сдвинувшиеся двери не выпустили никого из пассажиров.

Поезд снялся с места и с гулом покинул станцию. Джек провожал взглядом окна, надеясь увидеть на одном из мелькавших лиц удивление или гнев. Но видел только усталость и равнодушие.

Значит, он напрасно пропустил поезд? Может быть. Он знал, что у него имеется склонность к паранойе, — Но всегда настаивал, что на это есть веские причины, — и сейчас он не в первый раз тратил время и усилия лишь из-за смутных подозрений. Он решил, что и то и другое потратил не зря. Он не так уж занят и может пройтись лишнюю милю… на всякий случай.

И он решил совершить небольшую дополнительную прогулку — до Восьмой авеню — и там уж сесть На поезд.

Двинувшись в дорогу, он остановился, заметив кое-что.

Ощущение слежки… исчезло.

14

Стэн нашел местечко на Седьмой авеню, где и ждал Джоя. Едва только он пристроился на тенистой скамейке рядом с Институтом моды, как зазвонил его сотовый телефон.

— Потерял этого сукина сына, — сказал голос Джоя.

Даже в крохотном наушнике Стэн чувствовал, с каким трудом разгоряченный Джой сдерживает ярость.

— Он заметил тебя?

— Никак не мог. Я держался на расстоянии, и он даже не посмотрел в мою сторону. У этого гада, должно быть, какое-то шестое чувство. Ты засек квартиру?

— Конечно. И проверил почтовый ящик внизу. Квартира принадлежит «Ж. Вега».

— Значит, Ж. Вега? Мне это нравится. Держи дверь под наблюдением, чтобы мы знали, когда он придет. Я иду домой и прихвачу кое-какие вещички.

— Что значит — кое-какие вещички?

— Покажу, когда вернусь. До встречи.

Стэн отключился. Если Джой не хочет ничего обсуждать, то, значит, его «вещички» незаконны. Но Стэн прекрасно понимал, что именно Джой хочет прихватить с собой. Большой «бум».

15

Кейт осторожно подошла к дверям. Кто там может стучать? Снизу из вестибюля никто не звонил. Она заглянула в глазок, надеясь увидеть Джека. Вместо этого она увидела коренастого мужчину в комбинезоне.

— Да?

Из-за закрытой двери донесся голос:

— Телефонная компания «Белл Атлантик», мэм. Мы получили сообщение о нарушениях на линии по всему зданию. У вас есть какие-то проблемы?

— Нет. Не думаю.

— Речь идет о входящих звонках.

Ей хотелось, чтобы он говорил погромче. Он упомянул входящие звонки? Откуда ей знать, что входящие звонки не проходят? А что, если Жаннет или Джек — или, господи, кто-то из детей — пытались созвониться с ней?

Кейт взялась за дверную ручку и остановилась. Она слышала ужасные истории о таких случаях — насильники представлялись какими-то ремонтниками. Она накинула цепочку и приоткрыла дверь на несколько дюймов.

— Могу ли я посмотреть ваше удостоверение?

— Конечно.

Он отстегнул карточку, которая висела на отвороте кармана и протянул ее. Вроде настоящая. Подтверждает, что этого человека зовут Гарольд Мозес. Работник «Белл Атлантик». Но вот фотография…

Кейт снова посмотрела на него, сравнивая изображение с реальностью.

— Знаю, знаю, — со смущенной улыбкой сказал ремонтник. — Я бросил курить, и меня разнесло как дом.

Улыбка убедила Кейт — она была точно такой, как на фотографии.

— А вы не можете зайти попозже? Это не моя квартира и…

— Понимаете, уже конец дня, и если я не справлюсь сегодня, то только на будущей неделе. У нас проблемы по всему городу.

Не слышать звонков всю неделю? Кейт сняла цепочку и вернула карточку.

— О'кей. Пожалуй, в самом деле лучше все проверить.

— Займет всего лишь пару минут, — сказал он, проходя мимо нее и направляясь в комнату.

Кейт сразу же пожалела, что впустила его. В прихожей она этого не чувствовала, но теперь, очутившись с ним в комнате, она испытала страх от его присутствия. Он был таким напряженным, и от него шло… что-то такое… Она не могла сказать, что именно, какое-то зло, словно его мешковатый комбинезон скрывал в себе не плоть, а ярость. И эти прищуренные глаза, которые шарят по всем углам, словно чего-то ищут…

Но когда он заговорил, речь зашла только о деле.

— Сколько у вас тут телефонов, мэм?

— Три. — Ей захотелось выскочить в прихожую, но она сдержалась. — Один на кухне, а еще два в спальнях.

Он положил чемоданчик с инструментами на кухонную стойку, и она в первый раз обратила внимание, что на левой руке у него непомерно большая рабочая перчатка — только на левой.

— О'кей. Я займусь этим, но мне надо, чтобы вы были при каком-то из остальных.

— Нужен какой-то конкретный? Он пожал плечами:

— По вашему выбору.

Он не смотрел на нее, она его совершенно не интересовала. Кейт расслабилась. Эти странные дела с Жаннет слишком подействовали на ее воображение.

Секунду помедлив, она направилась в спальню.

— О'кей. Что мне надо делать?

— Снимите трубку и говорите в нее. Не набирайте номер — просто говорите. Если хотите, считайте до сотни. Все, что угодно.

Он махнул левой рукой, и Кейт заметила, что несколько пальцев его перчатки вроде пустые, а другие как-то неестественно выпрямлены.

Размышляя, врожденное ли у него уродство или результат несчастного случая, Кейт вошла в спальню, сняла трубку и начала считать.

Она слышала, как подняли трубку телефона в кухне.

— Вот так хорошо, — сказал ей ремонтник. — Продолжайте. Не останавливайтесь.

В своем наушнике она слышала, как он тихо насвистывал, роясь в своих инструментах. Она услышала треск отрываемой липкой ленты и удивилась, зачем она ему понадобилась, но телефонный шнур был слишком коротким, и она не дотянулась до двери. Кейт оглянулась в поисках бумажника и увидела, что тот лежит на комоде. По крайней мере, она убедилась, что его не похитили.

Минуты через три она услышала ряд гудков в трубке, а потом мужской голос:

— Порядок, мэм. Все налажено.

Кейт положила трубку и, вернувшись в комнату, увидела, что ремонтник защелкивает замки своего чемоданчика.

— Это все? Он кивнул:

— Ваши телефоны в полном порядке. Всего вам хорошего.

— Вам тоже. Спасибо.

Закрыв за ним дверь, она вспомнила свои недавние опасения. Теперь ремонтник предстал перед ней совершенно иным, спокойным и серьезным, словно сбросившим с плеч тяжелый груз. Едва ли не… счастливым.

Какой она была глупой.

16

Джой открыл заднюю дверцу, кинул на пол ящик с инструментами и устроился на переднем сиденье.

— Сделано!

Стэн посмотрел на него:

— Прекрасно. А теперь, когда все сделано, может, ты расскажешь мне, что именно?

Полчаса назад Джой прибыл в краденом «таурусе» и поставил его неподалеку от многоквартирного дома. Он выглядел свежим и бодрым — принял душ, побрился и облачился в комбинезон ремонтника. Но скромно умалчивал о своих намерениях — пока все не сделает.

— Оставил небольшой подарочек нашему герою. Боялся, что не попаду в квартиру с этим старым удостоверением «Белл Атлантик», но она купилась.

— Повезло. Велик ли был подарок? Джой ухмыльнулся:

— Брусок.

— Целый брусок?

— Именно, черт возьми.

Стэн закрыл глаза. Прежде чем федералы накрыли их, им удалось спасти часть своих армейских запасов пластиковой взрывчатки — бруски длиной в фут, двух дюймов в ширину и в дюйм толщиной, аккуратно обернутые в промасленный целлофан. Классная штука. Их можно было валять как угодно, они сохраняли мягкость и плавкость даже при минус семидесяти.

Во Вьетнаме их использовали не только для взрывов. Например, чтобы разжигать огонь. Отрезаешь от бруска полоску в дюйм толщиной, подносишь спичку, и полоска тут же вспыхивает. Правда, воняет, но жара хватает даже чтобы поджечь мокрый лес. Одно лишь стоило помнить: если хочешь потушить горящий пластид, его надо сунуть в воду. А ни в коем случае не затаптывать. Стэн как-то видел, как парень потерял пальцы на ноге, пытаясь затоптать такой огонь. Стэн даже учитывал скорость взрывной волны, которая у пластида достигала восьми тысяч ста метров в секунду.

А Джой пристроил в той квартире целый брусок. Ну дает.

Он поднял стекло кабины и повернулся к брату.

— Джой… такое старое здание… ты же снесешь его до основания.

Прекрасное здание… стыдно превращать его в груду обломков.

— Может быть. А может, и нет.

— В крайнем случае будет уничтожена большая часть третьего этажа и квартиры наверху и внизу. Обвалится весь фасад.

Джой уставился на него.

— И ты считаешь?..

— Он еще не вернулся. И может, до взрыва не появится. Может, он тут вообще не живет.

— Да ясно, что это его квартира. Подруга сказала мне, что квартира не ее. Значит, его.

— Ладно, давай скажем, что это его квартира. А что, если он до утра не появится? И если тут все рванет в его отсутствие, то это будет дело наших рук. Он узнает…

— Он узнает, что его баба мертва и что он следующий, — холодно пробурчал Джой. — Пусть он поджарится, пусть помучается, пусть напугается, думая, когда же ему на голову свалится кирпич. Я даже надеюсь, что он не успеет прийти домой. Я хочу быть в толпе и посмотреть, какая у него будет рожа, когда он увидит, что осталось от его дома.

— Это не наш стиль, Джой. Мы всегда пристраивали ровно сколько надо и в нужное место, и делали свое дело с минимумом разрушений. Мы были хирургами, Джой.

— Пусть так, но это особый случай. Пусть поймет, что если ты сталкиваешься с Козловски, то умрешь. И погибнешь не только ты, но и вся твоя семья, и приятели, и соседи. Если мешаешь братьям, то навлекаешь на свою голову смерть и разрушение. Так что дважды подумай. Трижды. Подумай три раза. А лучше всего вообще не думай.

Стэн вздохнул. Говорить с Джоем на эту тему не имеет смысла.

Он посмотрел в зеркало заднего обзора, где отражался вход в дом. Вроде машина стоит достаточно далеко, чтобы на нее не рухнули обломки. Кроме того, поскольку она стоит ниже по дороге, они могут уехать сразу же после взрыва.

Он смотрел, как черная «краун-виктория» вписалась на свободное место как раз напротив дверей, и не смог не улыбнуться: вот небось парень благодарит свою счастливую звезду, что нашел такое хорошее место для парковки. Но если его машина будет на том же месте, когда рванет подарок Джоя, благодарить ее он больше не будет.

— Джой! — шепнул Стэн, когда водитель вышел из машины. — Посмотри!

Джой небрежно чуть повернулся на сиденье и рывком выпрямился, когда узнал человека на тротуаре.

— Да! — стал он колотить Стэна по плечу. — Да-да-да-да!

— Когда сработает?

— Скоро, — тихо ответил Джой. — Но не очень.

17

— И ты впустила его? — спросил Джек, не веря своим ушам.

Кейт пожала плечами:

— У него было удостоверение «Белл Атлантик» с его фотографией, и все такое. А что мне оставалось делать?

Джек не стал вдаваться в подробности, как легко сфабриковать удостоверение личности с фотографией. Как-нибудь он покажет Кейт свою обширную личную коллекцию. Но может быть, все в порядке. Может, человек в самом деле приходил из телефонной компании и Джек зря делает из мухи слона. Но оставался неопровержимый факт: Теренс Холдсток знает слишком много из того, что происходило в квартире. Может, один из его жучков вышел из строя и он послал кого-то сменить его.

— Ладно. Что он делал, пока был здесь? Точно расскажи мне.

— Ну… точно я не знаю. Понимаешь, ему было нужно, чтобы кто-нибудь снял трубку дополнительного аппарата, пока он… — Голос у нее упал, и она вспыхнула. — Мальчик мой, это в самом деле глупо, да?

Джеку хотелось гаркнуть: «Да!» Но это была Кейт, и поэтому он сдержался.

— Все в порядке. Просто ты не впала в паранойю.

— Как ты.

— Как я. Как долго он оставался один?

— Максимум минут пять.

Джек огляделся в передней комнате. Плохи дела. Тот тип мог насовать кучу жучков в миллион разных мест. Или…

Стоп. Кейт сказала, что у него было удостоверение «Белл Атлантик». Но «Белл Атлантик» больше не существует.

Он жестом подозвал Кейт поближе и приложил ковшик ладони ей к правому уху.

— Не обращай внимания на все, что я буду говорить громко, — шепнул он. — Поняла?

Она удивленно взглянула на него, но кивнула.

— Только пять минут? — громко переспросил он. — Думаю, за это время он не мог украсть ничего ценного. Ничего не пропало, да?

Он снова дал понять Кейт, что она должна подыграть ему.

— Пропало? Нет. Все на месте.

Лучше всего было бы сходить домой и, вернувшись с детектором, работающим на частотах от пяти до тысячи мегагерц, обшарить комнату. Что он и сделает. А пока придется ограничиться простым визуальным осмотром. Чтобы оправдать свою паранойю, ему достаточно найти хоть один жучок. После этого он может чувствовать себя как бы немного беременной — сколько бы их еще тут ни было, он будет знать, что их подслушивают.

Что может пойти на пользу, дав возможность снабжать слушателей дезинформацией.

Он включил радио — погромче — и начал с настенного телефона на кухне. Самое заманчивое место — но только для того, кто ищет жучки. Он разобрал его, но ничего не нашел. Поиск во внутренностях осветительной арматуры, на нижней части комодов и шкафов тоже ничего не дал.

Пришло время прибегнуть к другой перспективе: он лег на пол и пополз, извиваясь, как змея, в поисках чего-нибудь, чему здесь было не место. У него ныли суставы и мышцы. Интересно почему, подумал он. В последнее время он не занимался никакими утомительными занятиями. Но сейчас его тянуло лечь и полежать. Если бы у него был выбор между дремотой и незамедлительными поисками жучка, он знал, чему отдал бы предпочтение. Но он должен продолжать осмотр.

Он видел, что Кейт смотрела на него как на сумасшедшего, когда он выполз из кухни в столовую, проверяя нижнюю поверхность стульев, стола…

— Черт побери!

У Джека пересохло во рту, когда он уставился на взрывное устройство, примотанное к нижней поверхности столешницы. Не было никаких сомнений, что он видел перед собой бомбу — от маленького походного будильника тянулись провода к обоим концам бруска то ли семтекса, то ли пластида.

— Что там, Джек? — спросила Кейт.

Он попытался определить время на будильнике, но циферблат был затемнен. Может, села батарейка? Он не может рисковать. Вдруг уже слишком поздно? Надо как можно быстрее вывести Кейт отсюда…

— Джек, что ты там нашел?

Джек вытер руки о штаны и взялся за бомбу. У него подрагивали пальцы, когда он осторожно вытягивал детонаторы из пластида, — сначала он высвободил тот, который торчал слева, а затем принялся за правый. Когда они были отсоединены от часов, Джек оторвал пластид от столешницы и выкатился наружу.

Переводя дыхание, весь в поту, он лежал на спине с закрытыми глазами, собираясь с силами.

— Что это? — спросила Кейт.

Сев, Джек посмотрел на брусок. Едва только увидев клочки промасленной обертки, он понял, что это пластид.

— Пластиковая взрывчатка. Ее хватит, чтобы превратить этот дом в груду обломков.

Одной рукой Кейт зажала рот, а другой шарила за спиной в поисках стула. Найдя его, она рухнула на стул.

— Нет! — На смертельно бледном лице были видны лишь широко раскрытые голубые глаза. — Ты не можешь… должно быть, ты ошибаешься!

— Хотелось бы.

— Но это выглядит как пластилин.

Джек положил брусок на пол и пошарил под столом. Он нашел маленький будильник, разорвал клейкую ленту и показал ей:

— А вот это таймер.

Он положил его на кухонную стойку, нашел резак и двумя резкими ударами обрубил провода, на концах которых болтались детонаторы, запаянные в огнеупорную пластмассу. Это было необходимо сделать. Взорвись детонаторы — они и сами по себе могут наделать немало бед.

Кейт поднялась со стула. Она посмотрела на таймер, как на змею, открыла рот, но не издала ни звука.

— Я понимаю, — сказал Джек. — Кто и зачем — верно?

Она могла только кивнуть.

— Давай подумаем, — предложил он.

Варианты клубились в голове Джека, как рой пчел-убийц. Он взял брусок взрывчатки. Держа его в одной руке, а в другой — таймер, он вслух поделился своими мыслями:

— Ситуация такова: в данный момент мы имеем двух человек, живущих в данной квартире, причем одна из них ведет себя довольно странно. Другая обитательница квартиры и ее брат услышали от незнакомого человека какие-то странные вещи, которые, возможно, не предназначались для чужих ушей. Тот незнакомец, руководитель секты, явился неизвестно откуда и увел ее из дома. Пару часов спустя появился некто, представившийся ремонтником с телефонной станции, сделал так, что оказался один в этой комнате, и затем удалился. Сразу же после его визита мы находим бомбу. Давай прикинем, кто мог быть ее целью.

Кейт снова безвольно опустилась на стул, мотая головой.

— Нет. Я не могу поверить. Жаннет никогда бы не…

— На самом деле Жаннет больше не существует. Но если тебя это устраивает, предположи, что она мучилась сомнениями и, скорее всего, ничего не знала. Но это не меняет того факта, что кто-то хотел устранить с дороги тебя, а может, и меня. Навсегда.

Кто-то хотел убить его сестру. Только намек на такую возможность вызывал в нем ярость, готовую снести стены. Но брусок пластида, который он держал в руках, заставил собраться с мыслями и охладил страсти. Он напомнил ему о двух братьях — пару лет назад его наняли, чтобы он занялся ими. Как их звали?..

Козловски. Верно. Стэн и Джой Козловски. Они взяли за горло одного человека, и тот нанял Джека, чтобы он укоротил им руки. Что он и сделал. Нашел накопленное добро братьев, и оно занялось ярким пламенем.

Их склад был забит брусками взрывчатки. Точно такими же, как этот. Много доморощенных взрывников предпочитают иметь с ними дело; ничего сложного, если ты согласен иметь дело с красной азотной кислотой. Международное сообщество террористов использует семтекс, обычно чешского производства. Но репутация братьев держалась на сверхнадежном пластиде армии США. Ходили слухи, что в девяностых годах братья угнали грузовик, содержимое которого могло обеспечить их на десятки лет. Джек был уверен, что и другие взрывники имели источники в армейских запасах взрывчатки, но тем не менее… этот брусок в промасленной обертке не давал ему покоя.

Мог ли я быть их целью?

Невозможно. Это не моя квартира. Да и сами братья Козловски исчезли. Учитывая, что почти все правоохранительные органы США искали их, они легли на дно, и вот уже несколько лет их никто не видел и не слышал. Все указывало на Холдстока и его секту, но пока еще Джек не был готов принять эту версию.

— Что нам делать? — спросила Кейт.

Хороший вопрос. Он посмотрел на маленький походный будильник. Циферблат был отключен от источника света. Зачем? Ему пришло в голову единственное объяснение: свечение цифр может выдать местонахождение бомбы. Что, в свою очередь, означало — таймер должен был сработать попозже, когда все источники света погашены и существует высокая степень уверенности, что все обитатели квартиры на месте и пошли спать.

Но все же, на какое время он был поставлен? Ответ мог оказаться очень важным.

Джек подошел к окну и посмотрел на улицу внизу. Он видел стоящие машины и пешеходов, спешащих в сумерках. Кто-то там внизу должен быть тем самым взрывником; но с той же долей вероятности он может находиться за мили отсюда. Но Джек мог ручаться, что в рассчитанный момент взрывник — или тот, кто нанял его, — будет где-то поблизости. Он будет смотреть и ждать. Потому что это количество взрывчатки произведет колоссальные разрушения. Вне пределов здравого смысла. Куда больше, чем под силу простому убийце. Джек почти физически чувствовал, как от бруска пластида, что он держал в руках, исходит дикая злоба. Он повернулся к Кейт:

— Ты потерпишь, если я на краткое время покину тебя?

— Тебе надо уходить?

По ее глазам он видел, как ей не хочется оставаться одной.

— Думаю, что да. Это важно.

— О'кей. Только недолго.

— Постараюсь. — Он уже как-то исчезал из ее жизни, но больше этого не сделает. — Кстати, ты не обратила внимания, есть ли в доме пожарная лестница?

Ему нужна возможность незаметно скрыться из дома.

18

— Ну? Так ты думаешь, что это могли быть братья Козловски?

Внутренности распотрошенного будильника лежали между ними на рабочем столе Эйба. Магазин спортивных принадлежностей «Ишер» официально был закрыт, но звонок Эйбу заставил того вернуться на место. И, разобрав таймер, им не осталось ничего другого, как смотреть на случайных прохожих за окном магазина. Эйб предложил перебраться в подвальное помещение.

— Так выходит, — сказал Джек. — Я не могу поверить. Это против всей логики. Но мозги твердят мне другое.

— Вот и прислушайся к ним. Человек не должен игнорировать свои мысли.

Они сидели в конусе света, окруженные набором того, чем Эйб торговал на самом деле, — изделий, которые выпускали пули, или имели острые режущие кромки, или наносили тупые травмы. Не в пример хаотическому беспорядку на верхнем этаже, тут все было аккуратно расставлено по полкам и содержалось в чистоте.

Джек смотрел, как толстые, но ловкие пальцы Эйба подсоединили тонкие проводки к дисплею. В электронике Джек не разбирался. Он мог ею пользоваться, но вот то, что было внутри, ставило его в тупик.

— Вот! — сказал Эйб, когда дисплей засветился.

— Здорово! — оживился Джек. — А теперь проверь будильник.

Эйб нажал кнопку, и появились цифры 3.00.

— Три ночи, — сказал Джек, чувствуя, как у него спазмом сводит желудок. Не найди он взрывное устройство сегодня, завтра проснулся бы без сестры. — Сукин сын!

— Что ты думаешь предпринять?

— Пока еще не знаю. Эйб посмотрел на него:

— Что-то ты плохо выглядишь? Как ты себя чувствуешь?

Неужели видно? Он маялся усталостью и болью. А также раздражением.

— Со мной все в порядке. Все пройдет, когда как следует высплюсь и найду того подонка, который все это организовал.

— Ну, пока ты прикидываешь, как это сделать, должен сказать, что заказал для тебя новый пистолет. Не хуже прежнего. Будет через несколько дней.

— Не знаю, Эйб. Я вот все думаю, стоит ли отказываться от «земмерлинга».

— Слушай, этот малыш сорок пятого калибра слишком заметен для человека, который не хочет, чтобы на него обращали внимание. Такое оружие — как твоя личная подпись.

— Подожди. — В мозгу у Джека взорвалась какая-то мысль.

— Что?

— Заткнись на минуту. — Поняв, что позволил себе грубость, он добавил: — Пожалуйста.

Как подпись… как все, что он делал. Джек попытался вытащить из глубин памяти все детали: как он сработал с Козловски, как нашел их, как пустил ко дну, взорвав все их хранилища, и затем попытался уйти, не входя с ними в прямой контакт. Но не получилось. Братья появились на ферме, когда предполагалось, что они в городе, и ему пришлось огнем проложить себе путь. Большей частью он пользовался своим «глоком», но был момент, когда пустил в ход «земмерлинг». Козловски видели это оружие и видели его в лицо…

И если они читали газеты… и обратили внимание на упоминание маленького 45-го калибра… и решили выследить репортера, который утверждал, что поддерживает связь с его владельцем…

— Черт бы его побрал! — грохнул Джек кулаком по столу.

— Кого? За что?

— Сэнди Палмера! Из-за него чуть не погибла Кейт! Я должен был свернуть его тощую шею!

Он все объяснил Эйбу.

— Возможно, — кивнул тот. — Очень возможно.

— Так что мне с ним делать?

— С репортером? Я думаю, тебя первым делом должны волновать братья Козловски, не так ли?

— С ними-то я справлюсь… особенно теперь, когда знаю, с кем имею дело. Но вот Палмер… Я думаю, он видит во мне какого-то загадочного фашиста из комиксов. Сегодня он парил мне мозги Ницше — ну как тебе это нравится?

— Ницше? А ты вообще-то читал его?

— Нет.

— И не пробуй. «Так говорил Заратустра» читать невозможно.

— Верю на слово. — Джек снова ударил по столешнице. — Ну что за кошмар. Палмер бежал за мной, как собачонка, хватая за лодыжки, пока я не пригрозил, что придушу его, если он не отстанет от меня. Ему пришла в голову идея, что я могу поспособствовать его карьере. Думает, что хочет стать большим журналистом, но на самом деле мечтает стать знаменитым журналистом.

Эйб пожал плечами:

— Продукт времени. Но слушай: сдается мне, что он просто обожает тебя. Если он видит в тебе героя какого-то комикса, то, может, тебе стоит подыграть ему. У героев комиксов всегда есть мальчишка-подручный.

— Ты хочешь сказать, что, если я Бэтмен, пусть он считает себя Робином?

— Скорее мальчишка-репортер, который таскается за Суперменом. — Эйб щелкнул пальцами. — Как его звали. Тимми…

— Джимми Олсен.

— Ну да. Пускай Джимми Олсен не таскается за тобой, а занимается чем-то другим.

— Чем, например? Эйб пожал плечами:

— Я знаю? Ты же Наладчик Джек. А я всего лишь скромный торгаш.

— Ну да, как же.

Наконец они прикинули, как выбираться из этой заварухи. Но у Джека не было ни малейшего представления, как заставить план заработать. Пока. Придется пораскинуть мозгами. А тем временем он должен разобраться с братьями Козловски.

— О'кей, скромный торгаш. Покажи мне свои запасы. Кажется, мне этой ночью понадобится кое-что из твоего оборудования…