Поглощенные Грешники

Глава восьмая

Я глушу двигатель и поворачиваюсь к Пенни на пассажирском сиденье. Веселье согревает мою грудь, она заснула час назад, и теперь ее недоеденный бургер стынет в картонной коробке на коленях. Когда я тянусь, чтобы убрать его, она протягивает руку и хватает меня за запястье.

— Я приберегу это на потом.

Мой взгляд скользит вверх к единственному глазу, который она открыла.

— Чуть ранее на дороге, я почти не сбил оленя, а ты не перестала храпеть, ни на секунду. Но как только я прикасаюсь к твоей еде, ты внезапно приходишь в состояние повышенной готовности?

— Не лезь к ней, — серьезно говорит она, а затем выпрямляется и, моргая, смотрит на церковь за лобовым стеклом. — Что это? Мимолетный визит, чтобы покаяться в своих грехах?

Я провожу пальцами по ее волосам, прежде чем заправить все выбившиеся пряди ей за ухо.

— Нет, я провожу эксперимент.

Она подозрительно приподнимает бровь.

— Я собираюсь бросить тебя внутрь и посмотреть, загоришься ли ты.

Она хрипло усмехается.

— Если я сгорю в адском пламени, ты сгоришь вместе со мной.

Мне ли об этом не знать.

— Я ненадолго, — мои руки не знают, как оставить девушку в покое, они пробегают по ее телу, словно каждый изгиб все еще в новинку. Думаю, так оно и есть… прошла почти неделя с тех пор, как я впервые погрузил в нее свой член, и я еще не нашел в ней ни одного сантиметра, который бы мне наскучил. Я просовываю одну руку под плед и провожу ею по ее бедру, а другой сжимаю подбородок и заставляю посмотреть на меня. Мой голос понижается до шутливого предупреждения. — Не пей мою газировку. Я узнаю.

Она поворачивает голову, чтобы укусить меня за руку, затем переворачивается лицом к окну, когда я отпускаю ее.

— Я подумаю об этом, — бормочет она, зевая.

— Сладких снов, Куинни.

Ночь образует яркий контраст с теплом моей машины, заставляя меня еще больше злиться на Анджело за вызов экстренного собрания в середине ночи. Я — Висконти, известный своей театральной репутацией, но Анджело также обладает драматической жилкой, когда его разозлят. Не сомневаюсь, что всё, что он хочет мне проорать мне в уши, могло быть сказано по телефону.

Закрыв дверь, свет фар, падающий на кончики моих туфель, заставляет меня остановиться. Шагая по гравию и льду, я подошел к припаркованной позади машины. После моего резкого тук-тук-тук по стеклу Гриффин неохотно опускает его и смотрит на меня.

— Контракт с албанцами сорвался. Мне понадобится усиленное наблюдение за моими казино в Вегасе. Роэн и его люди — мстительные маленькие ублюдки.

Взгляд Гриффина стал более хмурым.

— Итак, вы разозлили ирландцев и албанцев. Принял к сведению.

Я настороженно смотрю на него.

— С ирландцами проблема решена, — всё закончилось, когда судмедэксперт застегнул молнию мешка с телом Мартина О’Хара. Никто другой из этой семьи не был бы настолько глуп, чтобы прийти за Висконти без Мартина или Келли во главе. Они бы этого не пережили. — Но да, я разозлил албанцев.

— И все это меньше чем за неделю, — сухо говорит он. Его внимание падает на мои костяшки пальцев, обхватившие оконную раму. — К тому же, я уверен, что семья Блейка захочет получить ответы.

От раздражения у меня сводит челюсти. Грифф сказал мне около десяти слов с тех пор, как я оставил Блейка умирать на обочине дороги. Половина из них была «да, босс» в самом язвительном тоне, другая половина — невнятные ворчания. Несколько дней я не обращал на это внимания, потому что знал, что он, вероятно, разозлился, что я оставил его без одного подчинённого, но, думаю, я был более чем любезен.

— Ты хочешь что-то сказать по поводу того, что я убил Блейка? — спокойно спрашиваю я. Когда он только смотрит в ответ, я опускаю голову в машину и вглядываюсь ему в лицо. — Я плачу тебе не за то, чтобы ты высказывал свое мнение.

Не дожидаясь ответа, я направляюсь к церкви. Где-то между надгробием наших родителей и коваными железными дверями тяжелые шаги Габа попадают в ритм с моими.

— Анджело зол на тебя.

Мой смех сгущается на фоне ночного неба.

— И что он собирается сделать? Уволить меня?

Его внимание падает на мои костяшки пальцев, затем он ухмыляется.

— Я начинаю думать, что тебе нравится темная сторона.

— Ну, здесь в некотором роде весело.

Двери церкви распахиваются, и, к моему удивлению, оттуда выпрыгивает что-то маленькое и четвероногое. Вскоре появляется Анджело, наклоняясь, чтобы поднять собаку.

— Иди сюда, маленькая зараза, — ворчит он, трепля ее по голове и отвечает на мой молчаливый вопрос мрачным выражением лица. — Даже, блять, не спрашивай.

— Но ты же знаешь, что я собираюсь.

Он вздыхает.

— Она спасена из приюта. Рори не переставала говорить о ней с тех пор, как мы ее навещали, так что я вернулся и купил ее на Рождество.

— И ты таскаешь ее с собой, потому что…

— Потому что каждый раз, когда я выхожу из дома, моя жена отправляется на поиски сокровищ для ее рождественских подарков. Собака пока остаётся с экономкой, но она не переживет допроса Рори.

Сдерживая ухмылку, я рассматриваю запыхавшуюся собаку, уютно устроившуюся на руке брата. С ее золотистыми кудрями и большими карими глазами она на самом деле похожа на мою невестку, но у меня уже и так с Анджело достаточно проблем, поэтому думаю, лучше не говорить ему, что его жена выглядит как собака.

— Ты притащил нас сюда, чтобы погладить ее?

Анджело стискивает зубы.

— Нет, нам нужно поговорить.

— Мы можем поговорить в церкви? Кажется, у меня от холода уже синеют яйца.

Он бросает раздраженный взгляд в сторону моей машины.

— Я думаю, твои яйца получают достаточно тепла, брат. Вот, — он обращает свой гнев на Габа и пихает собаку ему в руки. — Выведи ее на прогулку.

Я приподнимаю бровь.

— Ты никогда не читал «О мышах и людях»? Габ — это Ленни, только сильнее.

Он игнорирует меня, пристально глядя на Габа, который удаляется, волоча за собой комически маленькую собачку.

Когда мы остаемся вдвоем, он издает тихий, напряженный вздох.

— Ты чокнулся, Раф.

— Это официальный диагноз или…?

Он прерывает меня.

— Хоть раз в своей гребаной жизни перестань нести чушь и будь со мной откровенен. Что происходит? Твоя голова не занята этой войной. Черт, я даже не уверен, что твоя голова всё ещё прикреплена к твоей шее.

Пламя моей Зиппо рассекает темноту. Я прикуриваю сигарету и прислоняюсь головой к двери церкви. В чем-то он прав. Я бы солгал, если бы сказал, что эта война приходила мне в голову хотя бы раз за последнюю неделю.

— Я был занят.

Анджело выдавливает ироничный смех.

— Ты убил другого О’Хара?

— Да.

— Как?

Поднося сигарету к губам, я оглядываю мои разбитые костяшки пальцев.

— Хаотично.

— Боже, Раф. Что с тобой случилось?

Что-то за пределами горящей сигары привлекает мое внимание. Я задираю подбородок, чтобы посмотреть на свою машину. Пенни уже проснулась, ее лицо освещено светом экрана телефона. Маленькая проказница прихлебывает газировку. Мою газировку. Ухмылка появляется на моих губах, но я сдерживаю ее. Она случилась со мной.

Я выдыхаю дым в ночное небо и даю брату менее сложный ответ.

— Случились плохие вещи, брат.

— Так составь план и исправь их.

Мой взгляд скользит к нему.

— Что?

— Это то, что ты делаешь в этой семье, ты строишь планы, как все исправить. Когда последняя телка Тора умерла от передозировки в туалете отеля Visconti Grand, ты отвез ее обратно к ней в квартиру и написал предсмертную записку. Когда турки взяли Бенни в заложники из-за тех сомнительных дробовиков, которые он им продал, ты прилетел в Стамбул и договорился о его освобождении.

— Этот пиздюк до сих пор не сказал спасибо, — ворчу я.

— Черт возьми, даже когда я поджег Роллс-Ройс дяди Эла, ты каким-то образом вытащил меня и из этой передряги тоже.

Его тяжелые шаги отдаются эхом, когда он поднимается по ступенькам и присоединяется ко мне, прислонившись к дверям. Я передаю ему сигарету, и он делает длинную затяжку. Он прав, я все исправляю. Но тот привычный огонь, который горит в моих венах, когда что-то идет не так, сменился рекой принятия, холодной и бездеятельной. Судьба победила, и я чувствую твердую почву под ногами. Точно так же, как Судьба обещала дать мне весь успех в мире, она также подарила мне карту гибели. Королева Червей поставила меня на колени, и я не могу найти в себе сил беспокоиться.

Может быть, это потому, что когда я стою на коленях, она садится мне на язык.

— Я даже не помню, чтобы ты был суеверным в детстве.

От замечания Анджело у меня перехватывает дыхание, отметая все мысли о киске Пенни.

— И сейчас я не суеверен.

Он смеется.

— Ты думаешь, я этого не вижу? Как ты обходишь приставные лестницы каждый раз, когда мы проверяем ход работ по реконструкции в порту? Как ты бросаешь соль через плечо каждый раз, когда я приглашаю тебя за мой обеденный стол? — он передает мне сигарету. — Может, у меня и вспыльчивый характер нашего отца, но у тебя мамины убеждения.

Я стискиваю зубы, а затем затягиваюсь дымом.

— Ты видишь только половину дерьма, — бормочу я. — Если бы это происходило с тобой, ты бы тоже поверил в невезение.

Краем глаза я вижу, как он кивает.

— Я верю в невезение, брат. Но я также верю в то, что говорила мама.

Я поворачиваюсь к нему.

— Хорошее всегда компенсирует плохое?

Он грустно улыбается.

— Нет, другое. Плохое не может длится вечно.

Раздавив сигарету ботинком, он следует за моим взглядом до моей машины. К Пенни, которая ловит мой взгляд через лобовое стекло. Она замирает, как олень, ослепленный фарами, а потом с ехидной ухмылкой делает очень большой глоток моей газировки.

Что-то приятное и болезненное расцветает в моей груди. Она может выпить мой напиток. Черт, она может забрать все. Нет ничего, чего бы я ей не отдал, и в этом и проблема.

Осознание пронзает меня насквозь. Анджело был прав сегодня вечером слишком много раз, на мой взгляд, но он прав и в этом.

Плохое не может длится вечно. И моя игра с Королевой Червей. И отношения «враги с привилегиями», особенно между девушкой, которая считает любовь ловушкой, и мужчиной, который выбрал Короля Бубен.

Это не будет длиться вечно. А что потом?

Мне придется восстать из пепла и начать все сначала.