Поглощенные Грешники

Глава двадцать пятая

Почерневшее небо наконец-то проясняется, дождь свободно льет с небес и барабанит в окно моей гостиной. Я поднимаю взгляд на внезапно начавшийся ливень, затем снова поворачиваюсь к телевизору.

Я заменила «Дневник памяти» на пересматривание «Друзей». Закадровый смех эхом отражается от моих голых стен, но я никогда не находила Джоуи, разгуливающего с индейкой на голове, очень смешным. В любом случае, я на самом деле не смотрю, а просто убиваю время, пока Мэтт не закончит хоккейную тренировку. Отчасти для того, чтобы съесть все остатки пиццы в его квартире, а отчасти потому, что мне до смерти хочется выбить из него все дерьмо за то, что он завизжал, как маленькая сучка, когда Раф направил ему в лицо пистолет.

Раф.

Весь день у меня щемило в груди при мысли о нём. Наверное, именно так ощущается неопределенность. Когда я выгнала его из своей квартиры сегодня утром, я передала ему инициативу. Теперь от него зависит, что он с этим сделает, если вообще что-то будет делать.

Я рассеянно провожу пальцами по кулону. Не могу поверить, что женщина, подарившая его мне, была его матерью. Теперь мои воспоминания о ней в том темном переулке окрашены нежно-розовый цвет. Она не безымянный ангел-хранитель, а Мария Висконти: женщина, родившая мужчину, в которого я безумно влюблена.

Но все равно этого недостаточно.

Конечно, мое сердце хочет танцевать под мелодию созвездий, но моя голова полна горького чувства предательства. Песня о том, как мужчины меня обманывают, слишком знакома, и я не могу так легко ее отпустить.

Знаю, прошло всего несколько часов, но я до сих пор ничего не слышала от Рафа. Самое близкое к контакту — это прийти домой и обнаружить, что у меня новая входная дверь. Жаль, что он не заменил и мой диван, сейчас я сижу на подушке на полу, потому что моя покупка с сайта Craigslist лежит у меня за спиной в плачевном состояние.

Поздний вечер плавно переходит в ночь, время проходит под звуки непрекращающегося дождя и бесконечной рекламы медицинской страховки. Моя задница начинает неметь, и когда я поднимаюсь, чтобы размять затекшие конечности, раздается резкий стук во входную дверь.

Как раз вовремя. Я бегу по коридору, желудок урчит при мысли о холодной пицце. Но когда открываю дверь, мое сердце подскакивает на несколько сантиметров, а затем бьется немного быстрее.

Это не Мэтт, а Раф.

На нем строгий костюм и его учтивый силуэт, с удивлением смотрит на мой приветственный коврик.

— Это даже не смешной каламбур.

Я могу только смотреть на него.

— Что ты здесь делаешь?

Его взгляд поднимается по моему спортивному костюму и заманивает меня в ловушку.

— Пресмыкаюсь.

Я моргаю.

— Пресмыкаешься?

— Угу, — он достает из-за спины букет. — Пресмыкательство начинается с цветов.

Я хмуро смотрю на розы в его руках. Они кроваво-красные и сбивающие с толку. Воспользовавшись моим неверием, Раф отодвигает меня в сторону и заходит в мою квартиру.

— Во всяком случае, так утверждает Google, — продолжает он, прежде чем исчезнуть на кухне. — Но Google также считает, что мне тридцать восемь и у меня есть ротвейлер по кличке Печенька, так что кто на самом деле знает?

Я следую за ним и неловко топчусь в дверях кухни. Он кладет розы на стол и открывает шкафы и ящики, как будто это место принадлежит ему.

— У тебя есть ваза?

— Что?

Он удивленно смотрит на меня.

— Для цветов.

— Эм, нет?

— Так я и думал. Кувшин? — он осматривает мои не совсем белые столешницы, недовольно щурясь. — Бонг?

Его пассивно-агрессивная насмешка по поводу моей квартиры вернула меня к действительности.

— У меня есть мусорное ведро, которым ты можешь воспользоваться. Если хочешь, можешь бросить туда и себя.

Ухмыляясь, он берет с подставки мой Nutribullet²⁹ и подносит его к раковине. Кладет ладони на стойку, ожидая, пока из крана потечет холодная вода, затем подставляет под нее стакан для смузи.

— Иди одевайся.

— Я одета.

Он оглядывается на меня.

— Но не для ужина же.

— Я уже поужинала, — вру ему.

В отражении окна вижу, как напрягается его челюсть.

— Уверен, что ты впихнешь еще один.

— Ты называешь меня толстой?

Он практически выбивает ударом мой кран.

— Детка, ты девушка, которая съедает по два ужина каждый божий вечер. Это просто факт. Я видел это собственными глазами, — он поворачивается, прислоняется к раковине и изучает меня. — Ты не собираешься облегчать мне задачу, не так ли?

У меня пересыхает в горле, и я медленно качаю головой.

— Ты не заслуживаешь облегчения.

Мы смотрим друг на друга, стук дождя по стеклу — единственный звук, наполняющий мою кухню. Затем его грудь вздымается, когда он напряженно вздыхает.

— Иди сюда.

Я не двигаюсь. Во-первых, какого хрена я должна это делать? У него тоже есть ноги. Во-вторых, «иди сюда» означает, что мне придется идти «туда», а «там» — место, где принимаются неверные решения. Внешние факторы, такие как его горячие руки, которые точно знают, где ко мне прикоснуться, вытесняют все разумные доводы из моего мозга.

Здесь я в большей безопасности.

Здесь у меня больше шансов остаться в трусиках.

С резким шипением он отталкивается от стойки и направляется ко мне. Я отступаю на два шага, но недостаточно быстро, чтобы увернуться от его руки. Он притягивает меня к себе и относит к прилавку, опуская мою задницу на столешницу. Изо всех сил я пытаюсь спрыгнуть вниз, но он встает у меня между ног и заключает меня в ловушку.

Он смотрит вниз, где его руки сжимают мои бедра.

— Я пытаюсь загладить свою вину перед тобой. Пытаюсь показать тебе, как сильно забочусь о тебе, — его глаза поднимаются к моим, мягкие и с оттенком чего-то, что ему не подходит. Отчаянием. — Я пресмыкаюсь, Куинни. Но ты должна мне это позволить.

Мое сердцебиение замедляется, а бабочки в моем животе взлетают, но такое чувство, что они слишком рано вышли из спячки. Мне все еще слишком мучительно и больно, чтобы принять его обещание за чистую монету, и, наверное, именно поэтому мои следующие слова срываются с языка.

— Скажи пожалуйста.

Его взгляд темнеет.

— Что пожалуйста?

— Пригласи меня на ужин, но скажи пожалуйста.

Его ноздри раздуваются, и по тому, как он смотрит в потолок, понимаю, что он задается вопросом, стою ли я такого унижения. Но затем его взгляд возвращается к моему, его челюсть напряжена.

— Пенни, не окажешь ли ты мне честь, позволив пригласить тебя на ужин? — он стискивает зубы. — Пожалуйста?

Несмотря на то, что я не могу решить, хочу ли я выцарапать ему глаза или нет, удовольствие пробегает по моему телу. Думаю, мне нравится, когда это слово срывается с губ Рафа.

— Хм, — размышляю я, откидываясь на ладони и делая вид, что взвешиваю варианты. — Ты платишь?

Он смеется.

— Что это за вопрос?

— А десерт будет?

— Конечно.

— Можно мне два?

— Ты можешь взять все, что захочешь.

Я закусываю зубами нижнюю губу.

— Даже не знаю. У меня есть другие предложения на вечер…

— Твоими единственными другими предложениями на вечер, может быть только отшлепанная попка, — огрызается он, убирая руку с моего бедра и потянувшись к пряжке своего ремня. — Ты можешь получить двойную порцию и этого.

— Ладно, ладно, — визжу я, вырываясь из его хватки. — Полагаю, у меня есть время на ужин. Но я не собираюсь переодеваться.

Он окидывает недоверчивым взглядом мои серые спортивки, толстовку и растрепанный пучок.

— Это хороший ресторан.

— Ты хочешь сказать, что я выгляжу некрасиво?

Он делает паузу, затем одаривает меня фальшивой улыбкой.

— Ты бы прекрасно смотрелась и в мешке из-под картошки, — неискренне говорит он, поднимает меня со столешницы и ставит на ноги. — Пойдем.

Менее чем через пять минут мы переходим дорогу под зонтиком Рафа, его люди следуют за нами по пятам. Возбуждение гудит у меня под кожей, а на языке ощущается привкус безрассудства. Может быть, я садистка, но мне нравится идея о том, что Раф пресмыкается. Это похоже на настоящую игру, и правила для нее устанавливаю я. Черт возьми, не знаю, выиграет он или нет, но я чертовски уверена, что заставлю его сделать все возможное, чтобы выяснить это.

Он придерживает для меня дверцу со стороны пассажира. Я бросаю взгляд на его людей, садящихся в колонну седанов позади. Их больше, чем обычно, и я не узнаю ни одного лица. Потом вспоминаю, как Раф говорил что-то о том, что Гриффин пытался его убить, и вздрагиваю.

Это объяснило бы внезапную смену подчинённых.

Как только я опускаюсь на сиденье, мое предвкушение улетучивается. Запах теплой кожи переплетается с одеколоном Рафа. То, как спинка сиденья идеально прилегает к моим бедрам. То, как мои тапочки всё ещё лежат в углублении для ног. Чувство чего-то знакомого, живущее между этими четырьмя стенами автомобиля, поражает меня до глубины души.

Раф, должно быть, почувствовал перемену в моем настроении, когда сел на водительское сиденье, потому что напрягся. Раздается щелчок, когда он запирает мою дверь.

— Ты не можешь отказаться. Я уже сказал пожалуйста.

Я смотрю на его профиль, эмоции захлестывают меня.

— Почему ты пытаешься?

Его взгляд лениво устремлен на лобовое стекло, когда он выезжает на дорогу.

— Потому что я люблю тебя, — просто отвечает он.

Еще один удар в живот, но на этот раз он больше похож на удар складным ножом. Потому что я люблю тебя. Несмотря на то, что его слова были сказаны так легкомысленно, так равнодушно, они рикошетом разносятся по машине и оглушают меня. Несмотря на то, что мне вдруг стало трудно дышать, мне удается покачать головой.

Я понимаю, как и почему я люблю его, несмотря на то, что страстно ненавижу. Но это потому, что я не отдалилась от него. Он решил разлучить нас чеком на миллион долларов и признанием.

И несмотря на его предательство, я могу понять его логику.

— Но я невезучая, — выпаливаю я, думая о его крови, стекающей по прессу и капающей в сток душа. До сих пор я даже не знаю, что с ним произошло, только то, что это была еще одна зарубка на его поясе невезения. — Тебе будет не везти до конца жизни.

Он меняет полосу движения, затем украдкой бросает взгляд на серебряную цепочку, исчезающую под воротником моей толстовки.

— Я пытаюсь последовать совету моей мамы.

— Какому?

— Удача — это вера в то, что тебе повезло, — говорит он. — Это то, что она тебе сказала, верно?

Мое сердце сжимается при воспоминании, и я могу только кивнуть.

— Так что с этого момента я верю, что мне повезло, — его рука скользит по моему бедру и тепло разливается у меня между ног. — Мне повезло, что ты позволила мне пригласить тебя на свидание, не так ли?

Он усмехается, когда я отмахиваюсь от его руки. Прикосновения приводят к сексу, а секс приводит к тому, что я говорю глупости, которых не должна говорить, типа, Я тоже тебя люблю.

Когда мы сворачиваем с Главной улицы и поднимаемся на холм к церкви, раздается внезапный резкий треск.

Я вскрикиваю. Раф одной рукой поворачивает руль, в то время как другая перекидывается через мой живот и прижимает меня к сиденью. Я открываю глаза, когда мы сворачиваем, чтобы остановиться между деревьями.

Раф включает свет в салоне и берет меня за подбородок, осматривая.

— Ты в порядке?

— Д-да, — я прерывисто выдыхаю, а затем киваю на лобовое стекло. С правой стороны вмятина размером с горошину, от нее расходится паутина трещин.

Он бросает на нее взгляд.

— Должно быть, это был маленький камушек или что-то в этом роде, — неискренне бормочет он.

— Ты недостаточно сильно веришь в это.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе и одаривает меня невеселой ухмылкой.

— Мне ещё есть над чем работать, Куинни.

Сменив Гелендваген Рафа на один из седанов, ехавших за нами, мы оказываемся в Лощине. Лифт поднимает нас ближе к уровню моря, и когда мы выходим из него, у меня возникает желание развернуться и удариться головой о его закрывающиеся двери.

Проклятье. Этот ресторан шикарный. Один из тех, где слишком много вилок по обе стороны тарелки и недостаточно еды. В такой ресторан не ходят в спортивных штанах и толстовке, испачканной молочным коктейлем.

Хотела бы я не быть такой чертовски упрямой.

Раф кладет ладонь мне на поясницу и подталкивает к главному залу, где к нам подбегает официант, чтобы поприветствовать нас.

— Мистер Висконти, Миссис Висконти, — говорит она, вежливо кивая нам, затем произносит еще несколько любезностей, но они проплывают мимо моих ушей, шаткие и бессвязные. Миссис Висконти?

Когда рука Рафа снова находит мою спину и ведет меня к столику, я пристально смотрю на его профиль.

— Почему она думает, что мы женаты?

Ямочка на его щеке становится глубже.

— Потому что я сказал ей, что мы женаты.

— Что? Почему?

Он не отвечает, пока не пододвигает под меня стул, затем опускает губы к мягкому местечку у меня за ухом и шепчет свой ответ прямо в него.

— Потому что мне захотелось поиграть в нашу любимую игру, — он целует меня в шею. Это так нежно, но у меня внутри все переворачивается, как при землетрясении. — Притворство.

Ошеломленная, я слежу за ним глазами, пока он обходит стол и садится напротив меня. Вокруг суетятся официанты с улыбками, салфетками и меню в кожаном переплете, но как я могу сосредоточиться на таких мелочах, как блюда дня, в такой момент?

Как только мы остаемся одни, взгляд Рафа устремляется на меня. Я увожу свой от него в целях безопасности и осматриваю пространство.

Пещера завораживающе красива. Это небольшое овальное помещение с минимальным количеством людей. Здесь всего шесть столов, все пустые, кроме нашего, и все высечены из камня. Барная стойка тоже, не более чем скалистый выступ, выступающий из дальней стены, с достаточным пространством для демонстрации бутылок Клуба Контрабандистов специального выпуска в витрине с подсветкой.

Мой взгляд устремляется к потолку. Кажется, что с него капает. Каждый образовавшийся в виде сосульки камень обвит мелкими светодиодными огоньками, окутывая пещеру романтическим свечением.

— Сталагмиты, — говорит Раф, наблюдая за мной. — Образуются в результате осаждения минералов из воды, стекающей по потолку пещеры.

— Сталактиты.

— Что прости?

— Сталагмиты образовываются с пола пещеры, а сталактиты свисают с потолка, — вытирая вспотевшие ладони о свои треники, я добавляю: — Ты купил мне Петрологию для чайников.

Его смех прекрасен и проникает в мою грудь, как ключ, открывая воспоминания о других случаях, когда я заставляла его так смеяться. Я сжимаю челюсть и отгоняю их.

— Конечно, — он небрежно машет рукой вокруг себя. — Ну, тебе здесь нравится?

— А другим твоим подружкам здесь нравилось?

Раздражение пробегает по его лицу, как тень.

— Ты первая девушка, которую я привел сюда, — его внимание переключается на мои губы, и он облизывает свои. — И ты будешь последней.

Я пытаюсь контролировать дыхание, сопротивляться его очарованию. Это безумие, как легко я раскусила его, когда мы впервые встретились, но теперь это затуманивает мое видение и угрожает сбить меня с пути.

Я провожу пальцем по вышитой кайме салфетки, игнорируя его пристальный взгляд.

— Итак, ты снова играешь в идеального джентльмена.

— А ты бы предпочла, чтобы я не был джентльменом, Пенни?

Я поднимаю взгляд на него, как раз в тот момент, когда у нашего столика появляется официант.

— Могу я предложить вино к вашему блюду? — спрашивает она.

Глаза Рафа не отрываются от моих.

— Отвали, Джулия.

Не знаю, у кого вырывается вздох, у меня, Джулии или у нас обеих, но когда она поспешно уходит, мои щеки горят от смущения.

— Это было чертовски грубо.

Раф — это словарное определение невозмутимости. Он делает вид, что не услышал меня, затем расстегивает запонки и наклоняется к свету мерцающей свечи между нами.

— Хочешь узнать секрет, Куинни?

— Нет.

Да.

Он резко протягивает руку, затем раздается неприятный скрежещущий звук, когда он тащит мой стул по известняковому полу, так что я оказываюсь рядом с ним.

Наши бедра соприкасается, мои мягкие спортивные штаны рядом с его строгими брюками. Невзрачность по сравнению с его учтивостью. Мой следующий вдох прерывается. Чёрт, как же я хочу ненавидеть этого мужчину.

Его знакомый запах ослабляет меня, когда он перекидывает руку через спинку моего стула и касается губами моего виска.

— Ты была права с самого начала.

— В чем? — выдыхаю я.

— В том, что я притворяюсь джентльменом, — костяшки его пальцев скользят по моему затылку, вызывая мурашки. — Но только с другими женщинами, никогда с тобой. С тобой никогда не было никакого притворства, Пенни. Когда ты говоришь, я слушаю, потому что мне нравится то, что ты говоришь. Когда я трахаю тебя сзади, это потому, что знаю, что у меня также есть привилегия трахать тебя лицом к лицу. И когда ты покидаешь мою постель, мне невыносима мысль о том, что это навсегда.

Я не могу ничего сделать, кроме как смотреть вниз на наши соприкасающиеся ноги. Боюсь, что если пошевелюсь, то жжение за глазами перерастет в нечто большее. Я на распутье прямо сейчас. Половина меня хочет накричать на него, другая половина призывает меня наклонить голову и поцеловать его, хотя бы для того, чтобы попробовать признание, которое только что слетело с его губ.

Я не делаю ни того, ни другого. Не могу пошевелиться, а только пялюсь на наши ноги, пока вместо Джулии не подходит другой официант и снова робко не спрашивает нас о вине.

Поездка домой проходит на мягкой коже Наппа и сопровождается знакомым урчанием двигателя. До того момента, как я закончила третий десерт, лобовое стекло у Рафа уже было починено, и, честно говоря, я немного жалею об этом. Ведь не сомкнула бы глаза от усталости, находясь в чужом седане, даже если бы Раф за рулём.

Я сыта едой, вином и удовольствием, и мои веки тяжелеют с каждым проносящимся мимо уличным фонарем. Я не настолько ушла в себя, чтобы не заметить, как Раф бросает на меня взгляд, затем выключает радио и включает обогрев моего сиденья.

Он очевиден. Знаю, он думает, что если будет достаточно тепло и если будет достаточно тихо, то я засну, как в старые добрые времена.

Ночь была наполнена надеждой. Несмотря на все мои усилия, сегодня я много смеялась. Чувствовала что-то в груди и между бедер, чего мне хотелось бы не чувствовать. Боже, было бы так легко заснуть здесь и проснуться утром от того, что Раф гладит меня по лбу, но во мне слишком много гордости и печали, а ему еще так много нужно доказать.

Прищурившись через лобовое стекло, я оцениваю, где мы находимся. Меньше чем через минуту или около того мы подъедем к моему дому. Но затем мы проезжаем поворот на Главную улицу, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Рафа.

— Ты едешь не туда, — когда меня встречает тишина, у меня скручивает живот. — Эй, куда мы едем?

Костяшки пальцев Рафа сжимают руль, что противоречит его безразличному тону.

— Домой.

— Мой дом в той стороне.

Он ускоряется, игнорируя меня.

— Раф, — говорю я как можно спокойнее, — разворачивайся.

— Яхта готова.

— Разворачивай машину!

Выругавшись по-итальянски, он резко выруливает на обочину. Двигатель глохнет, погружая нас в напряженную тишину.

Он откидывает голову на подголовник, проводит рукой по горлу.

— Я пресмыкался, — тихо говорит он. — Теперь. Поехали. Домой.

Я смотрю на его четкий профиль, наблюдая, как подергивается мускул на его челюсти.

— Ты пресмыкался три часа и двадцать минут.

Он поворачивает голову и смотрит на меня мягким взглядом.

— Ты все еще ненавидишь меня, Куинни?

Несмотря на то, что у меня перехватывает дыхание от правды, я киваю.

Он на мгновение задумывается, затем небрежно пожимает плечами и тянется к замку зажигания.

— Тогда ненавидь меня на яхте.

— Я буду ненавидеть тебя из моей квартиры.

— Или ты можешь поспать в машине…

— Раф.

Что-то в моем тоне останавливает его. Он долго смотрит в лобовое стекло, а потом коротко кивает и молча везет меня домой.

К тому моменту, как он паркуется своим фирменным мудацким способом возле моей квартиры, его раздражение смягчается. Он ерзает на своем месте, изучая меня, его глаза блестят.

— Пригласи меня хотя бы на чашечку кофе.

Я смеюсь.

— Ни за что.

Он улыбается, протягивая руку, чтобы поиграть с прядью моих волос.

— В любом случае, у тебя, наверное, есть только та быстрорастворимая дрянь.

Я собираюсь сказать ему, что у меня даже нет «той быстрорастворимой дряни», в моей квартире вообще нет никаких напитков, кроме воды из-под крана и бутылки апельсиновой газировки, но затем его внимание переключается на мой рот. В машине становится жарко, и тема кофе внезапно становится неактуальной.

Его хватка на моих волосах усиливается.

— Я получу поцелуй на ночь, и это не подлежит обсуждению.

Я вздыхаю, сопротивляясь желанию уткнуться лицом в его ладонь. Было бы так легко поцеловать его. Позволить его рукам бродить, где они хотят, а потом позволить им затащить меня на заднее сиденье, когда сексуальное напряжение выплеснется наружу.

— Это тебе дорого обойдется.

Он удивленно качает головой.

— Я уже заплатил тебе миллион баксов, когда проиграл пари. Уверен, этого хватит на все поцелуи в этой жизни.

При упоминании о чеке меня пронзает жгучая злоба.

— Мы оба знаем, что ты заплатил мне не потому, что проиграл пари.

Мое сердце колотится, эхом разносясь в тишине. При воспоминании о том, как я проснулась в пустой постели, у меня саднит в горле. Блять, как я когда-нибудь смогу не чувствовать тошноту, когда об этом думаю? Раф может купить мне розы, за которыми я не знаю, как ухаживать, и позволить съесть три десерта за его счет, но как я когда-нибудь прощу его за то, что он заплатил мне, чтобы я уехала? За то, что признался, что является владельцем Анонимных грешников, в надежде, что это укрепит мое решение уехать?

Раф хмурится, чувствуя перемену в настроении, затем осознание смягчает его выражение лица, когда он проводит большим пальцем по моей скуле.

— Хорошо, сколько?

— Пятьдесят баксов.

Он смеется, бросая бумажник мне на колени.

— Продано.

Когда он наклоняется, я прижимаю руку к его груди.

— Я имела в виду сотню!

— Боже. За сотню я хочу немного языка.

Прежде чем я успеваю возразить, его пальцы скользят по моей голове и притягивают меня к себе. Его губы касаются моих, мягко, как шепот ветра. Это легчайшее прикосновение, но оно вскрывает мою сущность, оставляя меня опустошенной и отчаянно нуждающейся в большем.

Да пошло оно все в задницу. Он ведь заплатил, верно?

Я беру его за подбородок и сильнее прижимаю его губы к своим. Его одобрительный рык вибрирует у меня во рту, и я провожу языком по его, чтобы почувствовать это. Он посасывает мою нижнюю губу, глядя на меня с полузакрытыми опасными глазами, и выпускает её изо рта с животным хлопком.

Блять. Этот звук — плотский грех, и то, как он разогревает мою кровь, только вызывает у меня желание услышать его снова. Я преследую его, целуя еще яростнее. Каждый поцелуй горячее и слаще, с каждым беспрепятственным касанием наших языков стекла запотевают еще больше.

Я так потерялась в его вкусе, что едва замечаю, как его ладонь прокладывает дорожку вверх по моему бедру, пока он не дергает мой пояс. Когда воздух касается моего бедра, внезапное осознание охватывает меня.

Я отталкиваю его и прижимаюсь спиной к двери. Он снова бросается на меня, но я ставлю ногу на центральную консоль, мое колено создает физический барьер между нами.

— Хватит, — выдыхаю я, стирая его вкус со своих губ тыльной стороной ладони.

Его глаза возбужденные и голодные, когда спускаются по моей толстовке и наблюдают, как поднимается и опускается моя грудь.

— Сколько стоит поцеловать тебя в другие губы?

Несмотря на то, что он был абсолютно серьезен, и эта мысль заставляла мой клитор пульсировать, я выдавила смешок.

— Нисколько. Спокойной ночи, Раф. Спасибо за ужин.

Он стонет, опуская подбородок мне на колено.

— Не будь такой упрямой маленькой негодницей. Хотя бы поспи в машине, — я качаю головой, неловко протягивая руку за своей сумкой. — Ну а что еще ты собираешься делать? — он смотрит на окно моей гостиной так, словно это его злейший враг. — Ты не будешь спать. Собираешься сидеть и играть в шахматы с тараканами всю ночь?

Нет, я собираюсь мастурбировать и представлять, к чему бы все это привело, если бы была слабовольной, а затем притворяться, что смотрю двадцать серий «Друзей», на самом деле потакая навязчивым мыслям о каждой детали вечера.

Конечно, я ему этого не говорю, а также не отвечаю на его оскорбления по поводу моей квартиры.

— Звучит как идеальный вечер.

— Я буду припаркован здесь всю ночь, если ты передумаешь.

Я поворачиваюсь и открываю дверь. Когда прохладный воздух врывается внутрь и обдает меня холодом, рука Рафа хватает меня за запястье. Я оборачиваюсь, ожидая последней мольбы, но встречаю его крепко сжатую челюсть.

Его глаза смотрят на меня, что-то уязвимое танцует за серьезным выражением его лица.

— Просто скажи мне, что у меня есть шанс, Куинни, — его большой палец скользит по моему пульсу. — Это все, что мне нужно знать.

Мое сердце срывается со своей оси и бьется где-то над пупком. Я смотрю на него в ответ, впитывая его задумчивый взгляд и каждую резкую черточку его лица.

Эмоции грозят задушить меня, но я этого не допущу. Во всяком случае, не в машине Рафа. Я беру из его кошелька причитающуюся мне сумму — плюс еще немного на чаевые, конечно — и бросаю его в подстаканник.

Я смотрю на него, пока отвечаю на его вопрос.

— Я сказала тебе выбрать свой путь в ад, Раф, — тихо говорю я. — Не моя вина, что ты выбрал длинный путь.

Его пристальный взгляд обжигает мне спину, когда я перехожу дорогу и исчезаю в своем многоквартирном доме.