Похищение в Тютюрлистане

Прибытие в Тулебу

Снова настали хорошие дни. Знойная пора августа несёт с собой звон отбиваемых кос, сухой шорох срезанных колосьев. Среди лугов, где лениво сочатся голубые ручейки, аисты учат аистят охотиться на перепуганных жаб. Леса источают душный запах. Порой промелькнувшая белка задевает рыжим, как пламя, хвостом верхушки ёлок. Обвитые золотыми нитками смолы шишки уже утратили свой розовый цвет и отвердели; с шуршанием ударяясь о ветви, они падают в мох. Поляны усеяны крохотными фиолетовыми колокольчиками, а на вырубках уже начинает синеть вереск.

По вечерам, когда падает роса, усталые крестьяне возвращаются домой. Мокрые от пота рубашки овевает тёплое дыхание близящейся ночи. Крестьяне садятся на завалинке и слушают, как мирно скрипят журавли, плещется вода в желобах, как хрипит и переступает с ноги на ногу испуганный жеребенок. Иногда какая-нибудь звездочка заглядится в своё отражение и мелькнёт зелёной молнией, падая в пруд.

Но напрасно будешь искать на земле радость, над всем нависла угроза близкой войны: королевну до сих пор не нашли. Люди обсуждают новости, беспокойно вглядываются в сгущающиеся сумерки. Им кажется, что они слышат рокот барабанов и стук пушечных колес. Но это шелестят соломой о придорожный кустарник возвратившиеся с поля последние косматые возы с золотыми снопами, пахнущими хлебом и сытостью.

И тогда все спокойно вздыхают и тихо улыбаются, а ночные бабочки, привлечённые белизной рубашек, порхают вокруг, касаясь крыльями задумчивых лиц. Как раз в такое время трое друзей приближались к стенам Тулебы.

Хотя Виолинка не попросила извинения у петуха, он великодушно простил.

«Молодая, неразумная, она даже не понимает, что обидела меня», — думал он, прижимая к груди яйцо.

На дороге становилось оживлённее, чувствовалась близость города. Друзья повеселели. Мышибрат насвистывал песенку и щурил от удовольствия глаза при мысли о взбитых пуховиках, в которые он плюхнется вечером в каком-нибудь трактире. И только королевна была сердита на весь мир. Виолинка дала себе слово: пока с лица не сойдут чары цыгана, она не явится на королевский двор. Навстречу путникам шли крестьяне с пустыми корзинами и крестьянки с бидонами за спиной.

За скрытой в кустарнике часовенкой друзья услышали пронзительный свист и радостные крики. Паровоз, тащивший за собой девять вагончиков, состязался в скорости с запряжённым шестерней дилижансом. Высунувшись из окон, пассажиры покрикивали на машиниста, который бросал поленья в открытую топку. Длинная труба, похожая на катушку из-под ниток, обтянутую проволокой, дымила и шипела. Какой-то старичок пытался сэкономить пар и дудел в свёрнутую трубочкой газету, подражая паровозному гудку. Три мальчика, желая облегчить ход поезда, бежали вдоль полотна. Долговязый франт, выскочив из первого вагона, нарвал полевых цветов и вскочил на буфер, рядом с кондуктором, держащим высоко над головой красный флажок. Он карабкался теперь по крышам, чтобы вручить букет невесте. Встревоженная мать утихомиривала двух малышей; они высунулись из окна и размахивали вышитыми подтяжками задремавшего отца.

А внизу мчался дилижанс. Почтмейстер то щёлкал бичом, то, приложив к губам рожок, издавал весёлые звуки. Несколько усатых дворян, презирая станционную толчею, сажу и копоть, обещали ему, если он выиграет это состязание, большую бочку вина. Они небрежно кивали в сторону обезумевшего машиниста и курили, благовонные трубки, набитые мятовым листом. В облаках пыли и грохоте колёс дилижанс и поезд скатились с холма, устремляясь к воротам столицы.

— Пойдёмте, посмотрим, кто победит, — крикнула Виолинка.

Друзья побежали. С вершины холма им открылся вид на город, сверкнули золотистым пламенем купола церквей. По длинной тополевой аллее, пересечённой голубоватыми тенями стволов, уносился вдаль дилижанс.

Дома сверкали глазированным кирпичом, стаи голубей кружились в лазури. Издалека, с людных рынков, доносились говор и крики. Часы хрипло пробили шесть. Над зелёными верхушками садов, над гребнями крутых красных крыш, предвещая хорошую погоду, поднимались в небо тонкие струйки дыма. До зверей донёсся аромат готовящегося на плите ужина.

Взгляд петуха помутился от слёз. Там у каждого есть свой дом, стол, на котором книги шелестят пергаментными страницами, тихая жена, которая движением руки разглаживает на лбу морщины забот, и альков, где, устав от дневных дел, можно уснуть, нежно обнимая друг друга, вдыхая запах цветущей в горшках резеды. А за приоткрытым окном, в соседнем саду, поёт поздняя птица, месяц освещает фонариком шкафы, зеркала и буфеты. Алебардники покрикивают:

И горожане засыпают, вслушиваясь в хрипение часов, и не знают, то ли покосами так пахнет родина, то ли это аромат волос любимой жены.

Петух вытянул оба крыла, словно хотел обнять милый сердцу город. За его покой он столько раз сражался и даже сегодня готов за него погибнуть, он, бездомный ветеран, скиталец…

Затуманенному слезой взору казалось, что город улетает в голубоватую мглу, — город далёкий и прекрасный, как самый дивный сон.

Петух наклонился, точно хотел удержать это видение, но тут яйцо выскользнуло у него из-под перьев и, постукивая скорлупой, начало скатываться по откосу.

Когда Пыпецу, наконец, удалось поймать яйцо и он в отчаянье взглянул на него, то оказалось, что скорлупа уже лопнула, — цыплёнок высунул свою маленькую головку, украшенную гребешком, и бойко оглядывался вокруг.

— Что мы с ним будем делать? — простонал петух, хотя его сердце билось от радости. — Где я найду ему няньку? Не мог ты выбрать другой минуты, чтобы родиться?

— Какой хорошенький петушок! — воскликнули, обступив его друзья. — Вылитый папа!

Они были уже недалеко от городских ворот. На придорожном камне сидел старичок и, попыхивая трубкой, паял кастрюлю. Махорочный дым то поднимал крышку трубки, расползаясь в надвигающемся вечере, то исчезал в глубине чубука. Старичок напевал:

Вдруг петуху пришла в голову спасительная мысль.

— Мастер, — крикнул он, — обтяни проволокой эти скорлупки, — ты избавишь меня от больших хлопот: мой малыш хочет до времени вылупиться на свет.

Старичок поправил очки: «Всю жизнь чиню и паяю, но еще никогда не делал такой работы!»

Он сунул руку в ящик, достал тонюсенькую проволочку и обтянул треснувшую было скорлупу крепкой сеткой.

— Папочка, пусти меня хоть на минутку, ножки размять, — пищал цыплёнок, но петух ласково объяснил сыну:

— Не время мне теперь жену искать, — мы накануне войны, а связаться с первой встречной наседкой, благодарю покорно, я уже учёный! Ничего не поделаешь, сынок, придётся подождать, пока папа разбогатеет и построит приличный курятник.

Яйцо было починено, и друзья отправились дальше.

На стенах города по обеим сторонам ворот виднелись огромные афиши:

ЗАВТРА!!! ЗАВТРА!!!

БОЛЬШОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЦИРКА

МЕРДАНО

ЛЕДЕНЯЩАЯ КРОВЬ ДРЕССИРОВКА ХИЩНЫХ

БЛОХ

МАЭСТРО

НАГНЁТКОМ

На афише был изображен улыбающийся цыган, который взвил бич над дюжиной блох, обнаживших острые зубы. В сгустившихся сумерках руки его, обтянутые белыми перчатками, высовывались из афиши, и друзьям казалось, что он вот-вот выскочит и расправится с ними.

Мышибрат всматривался в Нагнётка, ощетинив шерсть:

— Чувствую, что он принесёт нам несчастье…

— Уйми ты это глупое предчувствие, — дружески похлопала его по плечу Хитраска, — здесь в городе нам нечего бояться.

В темноте из аркады выбежал какой-то толстяк и, растолкав животом зевак, попытался обнять петуха.

— Кого я вижу? — гаркнул он, сердечно поцеловавшись с Пыпецом. — Где ты пропадал столько времени?

Пушкарь Пукло! — ударил изо всех сил приятеля по плечу капрал. — Здравствуй, старина!

— Ты что-то неважно выглядишь, — Пукло сочувственно посмотрел на петуха, — может быть, слишком много этого… (Тут он поднёс руку ко рту, словно опрокидывал кубок.)

— Да где там… Зато ты цветёшь, — шутливо щёлкнул Пыпец пушкаря по огромному животу.

— Ну, и что же, — рассмеялся Пукло, — выросло у меня пузо, теперь есть на что ордена вешать. Я содержу в Тулебе постоялый двор, частенько за кружкой пива с дружками я вспоминаю старые времена, и только тебя не хватает в нашей компании. Да, да, — болтал он, взяв капрала под крыло. — Пойдём ко мне, жена будет рада…

— Я не один, — буркнул Пыпец, указывая на лису, прижимавшую к себе сонную королевну, и на Мышибрата. — Я не хотел бы наделать тебе хлопот…

— Пустяки, пожалуйста, не стесняйтесь, слава богу, у меня хватит места на всех… Найдём что поесть и выпить. Пошли, все пошли, — подталкивал он друзей.

Едва они миновали ворота, как на городской стене запели трубы. Какой-то человечек влезал на лесенку и зажигал перед домами фонари. В вечерних сумерках с грохотом закрывались ворота города.

Тулеба ложилась спать.