Похищение в Тютюрлистане

Величайшая битва в истории Тютюрлистана

В костёр подбросили веток. Алое пламя взметнулось вверх. Удобно подвернув хвост и подперев лапкой мордочку, Мышибрат улёгся поближе к теплу, а петух рассказывал о величайшей битве в истории Тютюрлистана и при этом так размахивал крыльями, что огромные тени метались по стволам сосен.

— Когда утром рассеялся туман, мы увидели сверкающие панцыри блаблацкой пехоты. Разноцветные знамёна развевались по ветру. В центре на чёрном, как ночь, скакуне гарцевал король Цинамон. Он скипетром указывал на наш лагерь. Одна за другой затрубили трубы. Наши пехотинцы строились четырёхугольниками, на флангах ржали лошади, горожане-кавалеристы с большими усилиями, подставив табуретки, забирались в золочёные сёдла. Многие воины бежали, застёгивая пояса, многие упаковывали на повозки перины, подушки и столовое серебро.

Король Толстопуз, как был в туфлях с зелёными помпонами и пёстрых подштанниках, так и выбежал из шатра. Его величество спешил вскарабкаться на коня.

— Солдаты, — крикнул он, — я написал к вам воззвание, но сейчас не время, прочитаю его после битвы! Вперёд, на врага!

И король поскакал галопом, но тотчас же был схвачен верными придворными; они силой стянули монарха с коня и надели на него доспехи.

— Урра! — закричали солдаты. — Да здравствует наш король! — Ударили барабаны, и пехота двинулась в атаку.

От могучего шага наших колонн гудела земля. Бабахнули две мортиры.

Взлетела огромная стая перепуганных ворон и закрыла чёрными крыльями солнце.

— Да здравствует король! — кричали солдаты. Проходя мимо его величества, они подбрасывали в воздух шляпы с перьями и простреливали их на лету, — этим они хотели доказать свою меткость.

— Государь, кавалерия пошла в атаку, — закричал, подбегая, адъютант барон Пармезан и тут же упал: шпага запуталась у него в ногах. К пострадавшему тотчас подскочили санитары, мокрым платочком смочили большую шишку на лбу барона. Бой обещал быть кровавым, первый раненый был налицо.

На флангах мелькали наши кавалеристы. Тютюрлистанские скакуны мчались навстречу блаблацким гнедым. Издалека были слышны яростные крики всадников, прильнувших к конским гривам. Пехота остановилась и дала последний залп. Патронташи были пусты. Солдаты набивали стволы землёй, пуговицами, огрызками яблок. Многие из них, те, что имели чувствительные сердца и не могли смотреть на падающих врагов, прежде чем спустить курок, предусмотрительно зажмуривали глаза.

А кавалерия приближалась. Крики слились в нечеловеческий вой, от которого мурашки пробегали по коже. Это орали всадники, не в силах удержать мчащихся лошадей.

— Прочь! С дороги! Убегай, или тебя сомнут!

По побледневшим лицам было видно, что противники боятся столкнуться друг с другом. К счастью, умные лошади разминулись и направились к сочным лугам, расположенным неподалёку. Там скакуны остановились столь внезапно, что кавалеристы стремительно полетели носом в траву. Рыцари бросили коней и, спешившись, ринулись в гущу сражения.

— Вперёд, — крикнул ротный, — вперёд, за Бла!.. — и не докончил, — выстреленное с близкого расстояния гнилое яблоко угодило ему прямо в нос. Среди пыли, грохота и суматохи столкнулись обе армии, грудью наступая друг на друга. В воздухе носились снаряды. Побеги кукурузы, помидоры, гнилая свёкла и комья земли барабанили по шлемам. Какой-то монах со связкой сушёных грибов в руке призывал к стойкости колеблющуюся пехоту.

А за нашими спинами, на холме, из трубы постоялого двора «Под копчёной селёдкой» мирный дымок поднимался в небо, и хозяин, господин Завтрак, готовя обед, ежеминутно выбегал на порог, — сквозь заросли подсолнуха он следил за ходом битвы. Ему было равно, кто победит. Так или иначе победители придут к нему пировать. Он даёт сражающимся два часа сроку. И не кончись бой до часу дня, Завтрак очень бы огорчился, потому что высохшее жаркое и подгоревшие соусы утратили бы свой вкус.

Как раз в это время спешившаяся кавалерия напала на врага. Запыхавшиеся воины останавливались на мгновение, отирали орошённые потом лица и хватались за сабли.

И тут послышались крики: «Измена! Измена, господа, измена!»

Несмотря на все усилия рыцарей, мечи не обнажались. Бойцам пришлось, не доставая оружия, бить врагов ножнами по головам. А если кому-нибудь удавалось вытащить саблю, то ею невозможно было сражаться, так как клейкое и тяжёлое остриё прилипало к воздуху, липло к бородам и усам возмущённого врага. Это предатель-козёл налил мёду во все ножны, сделав тютюрлистанскую армию почти безоружной.

Нет ничего удивительного, что наша кавалерия, сражаясь за каждую пядь земли, избивая противника кулаками, бросая приклеившееся к волосам оружие, медленно отступала.

— Победа! Победа! — орали блабланцы и напирали сильнее. Какой-то толстяк, прижатый со всех сторон к дереву, снял с ноги высокий сапог и бил им подбегающих драгун.

Заслышав громкие крики, Завтрак подгонял слуг: «Быстрей накрывайте на столы, их уже добивают!» Он не знал, кто кого добивает, но хотел поскорее окончить приготовления.

Поражение нависло над армией. Но вдруг раздались радостные вопли: «Папа, не поддавайся!! Смотри, как он упарился! Заходи сзади!!!» Это подбежали сыновья героических горожан, чтобы посмотреть на сражение. Издалека они услыхали звон оружия, треск выстрелов и могучее кряхтение бойцов. Последние семь вёрст мальчишки мчались рысью, высунув языки. Сорванцы остановились на холме и, глядя на поле битвы, переступали от восторга с ноги на ногу. Иногда они засовывали пальцы в рот и свистели так пронзительно, что у всех мороз пробегал по коже.

Юные тютюрлистанцы не могли оставаться без дела. Один из мальчишек достал из кармана рогатку и подбил каштаном глаз какому-то блабланцу.

Остаток нашей конницы был оттеснён к изгороди постоялого двора, и тут тютюрлистанцы начали вырывать с корнем подсолнухи и бить длинными стеблями по головам наступавших солдат, во все стороны полетели листья и кострика. Получив столь решительный отпор, враги стали отступать. Жестоко избиваемые, они часто падали: так ловко подставляли блабланцам ножку пронырливые мальчишки, пробегая за их спинами. Увидев, как редеет войско, противник в панике побежал, бросая мечи и теряя шлемы.

Мальчишки ударяли палками по панцырям и производили неимоверный шум. Потом они построились гуськом и отправились торжественным маршем на батарею, где главный пушкарь Пукло зажигал пушечные фитили от своей курительной трубки.

Когда Завтрак открыл двери трактира и с поклоном пригласил; «Господа, прошу к столу», — он увидел только поломанные подсолнухи и пожилого блабланца: бедняга не мог убежать, — его огромная шпора запуталась в бороде, и он сидел на корточках, тихо постанывая.

Завтрак позвал слуг; они быстро обошли поле битвы и собрали богатую добычу: несколько шлемов, которые можно было использовать вместо горшков, две рапиры, годные на вертелы и на кочерги. В кустах были найдены три пары брюк, брошенных там при паническом бегстве. Брюки, понятно, пришлось нести кончиками пальцев и на большом расстоянии от себя.

— В центре героически сражалась наша пехота. На правом фланге около полковника Перната находился я. — Тут петух гордо поднял клюв. — Враг так густо осыпал нас пулями, что я каждую минуту вытряхивал их из своего рожка. Полковник Пернат выскочил вперёд и, сверкнув моноклем, крикнул, очевидно, желая нас раззадорить: «Что, боитесь короля Цинамона?!» — «Нет», — гаркнула обиженная гвардия. «Тогда, вперёд!» — И мы бросились в атаку.

Тем временем мальчишки вертелись около пушек. Сын старого портного Узла, маленький веснущатый Узелок и его приятель, рыжий Прыг, пытались заглянуть в жерло, но когда один из них, встав на цыпочки, радостно пищал: «Я вижу ядро! Я вижу ядро!», — другой, завидуя приятелю, толкал его плечом, и оба падали на землю. Пушка подскакивала, зарево било в небо, и свистящее ядро пролетало над их головами.

— Прочь отсюда, сопляки! — рявкнул главный пушкарь Пукло. — Что вам здесь надо? Хотите собственными головами набить жерла?

С поля битвы прибежал королевский адъютант барон Пармезан. Его парик почернел от порохового дыма. Со слезами на глазах он умолял: «Огня, огня, господа, больше огня!»

А тут, как назло, кончились ядра!

— Эй вы, юнцы-малыши, — гаркнул Пукло, — толкайте в ствол, что попадёт под руку!

Мальчишки подскочили от радости, а рыжий Прыг сунул два пальца в рот и так пронзительно свистнул, что все упали ничком, думая, что подлетает вражеское ядро.

Узелок подмигнул приятелю, и оба побежали к полевой кухне, схватили там огромный котёл и высыпали в ствол семь тысяч галушек с маком.

Главный пушкарь Пукло зажёг фитиль. Грянул выстрел. Над полем битвы разостлалась чёрная маковая туча, в которой зловеще шумел галушечный град.

Вскоре туча осыпалась на убегающую пехоту. Воины скользили, падали, фыркали и плевались, доставая из носа и ушей липкое тесто. «Это не достойно рыцарей! — кричали они. — Безобразие! Мы не можем сражаться в таких условиях!» По лежащим бежали новые шеренги и тоже падали; росли копошащиеся груды врагов, на которые тютюрлистанцы налетали с удвоенным азартом.

Солнце висело над самым полем битвы, и жара становилась невыносимой.

Неожиданно король Толстопуз с раскрасневшимся лицом, прикрытым тяжёлым забралом, встал посреди поля и крикнул: «Остановитесь!»

Тогда все начали шикать: «Тссс,… Тссс…» Битва постепенно затихла, и дышать стало легче.

Король Цинамон пробился сквозь гущу сражающихся и, став против короля Толстопуза, тоже поднял руку и тоже крикнул: «Остановитесь!» Все замерли на месте; наступила глубокая тишина. Палки и мечи висели над головами; лежащие старались принять более удобную позу и тихо стонали.

— Не шевелитесь! — крикнул Цинамон. — Двигаться нельзя! Положение каждого будет зафиксировано комиссией!

Толстопуз VII соскочил с коня, сделал глубокое приседание и с трудом выпрямился, — так сильно мешали королю его рыцарские доспехи. Их величества медленно подошли друг к другу.

— Неплохо идёт, — просопел Толстопуз.

— Великолепно, — гаркнул Цинамон.

— Прошу извинить меня, король Цинамон, — начал в замешательстве Толстопуз VII, — но в этом шуме совсем теряешь голову, я уже целый час мучаюсь и не могу припомнить: из-за чего мы деремся?

— Как из-за чего? — шепнул изумлённый Цинамон. — Из-за миндальной шашки.

— Из-за такой глупости? — удивился Толстопуз.

— Как из-за глупости?! Я ведь съездил тебе скипетром по голове!

— Ага, вспомнил! Только не говори об этом громко, иначе они не захотят сражаться за нас, — и он указал рукой на солдат, не отрывавших взгляда от лиц монархов. — Так, так, так, припоминаю… — Лицо короля побагровело, — такое оскорбление… — Он затопал ногами. — Теперь я снова разгневан — мы можем биться! — И Толстопуз так стремительно опустил забрало, что прищемил свой лоснящийся подбородок.

Сражение продолжалось. Дрались яростно. В самом центре побоища пузатый портной Узел мужественно бился с толстобрюхим шлифовальщиком Амилькаром Оселком. Не в состоянии достать противника руками — мечи были уже сломаны, — они наскакивали один на другого и ударялись животами, рокочущими, словно военные барабаны…

И всё-таки перевес был на стороне блабланцев.

Я дрался, как лев. Я охрип от беспрерывной игры на рожке. Но при виде отчаяния, написанного на добром лице короля Толстопуза, я не удержался и затрубил вновь, чтобы поднять утомлённое войско в атаку.

Я заиграл наш бессмертный гимн:

Но это было уже последнее усилие…

Я не знал тогда, что голос моей трубы пробудил усыплённого лекарствами вождя. Полководец, заслышав гул близкой битвы, сбросил с себя одеяла и соскочил с повозки.

— Коня! Дайте мне коня! — кричал Майонез, застёгивая пояс.

Но лагерь был пуст. Все слуги убежали смотреть на сражение, а заодно и досадить чем можно врагу.

— В тылу, за постоялым двором, сидели на корточках оба юнца. Они стащили миску блинов с абрикосовым вареньем, и теперь, облизываясь, изобретали новую каверзу.

— Слушай, Узелок, я всё-таки выпущу их, — шептал Прыг, прижимая к себе кожаный мешочек.

— Я чувствую, что нам не избежать ремня, — меланхолически вздохнул Узелок, но глаза его беспокойно светились.

— Я и в самом деле не выдержу, у меня уже затекает рука. — Прыг сжал сильнее мешочек, который двигался и шумел так, словно в работала, жужжа шестерёнками, какая-то сложная машина.

— Ну, пошли!

Быстро перебирая ногами и весело гикая, они снова побежали в гущу сражения.

На остывшей пушке стоял полковник Пернат и в подзорную трубу рассматривал поле битвы.

— Это действительно редкостные стёкла, — бурчал он себе под нос, — они здорово приближают: — у меня перед глазами одна только лошадиная морда. — Бедняга не знал, что блаблацкие драгуны в этот момент напали на батарею.

Вдруг на голову сражающимся упал таинственный мешок. Бросив его, Прыг и Узелок тотчас же удрали. А из мешка начали, жужжа, выскакивать золотые искры. И как только они садились на кончик носа или на толстый затылок, солдат удирал, размахивая руками.

Это осы, рои тютюрлистанских ос!

Так описывает это событие блаблацкий поэт.

Укушенный под хвост конь короля Цинамона встал на дыбы, повернул назад и, не слушаясь всадника, весь в мыле, умчался прочь.

— Король уходит! — заорал кто-то.

— Король уже убежал, — кричат все и бегут за ним следом.

Так осиное гнездо, снятое с крыши постоялого двора «Под копчёной селёдкой», сыграло решающую роль в нашей победе.

И как раз в этот момент подлетел, сидя с поджатыми ногами на пойманном скакуне, граф Майонез. Мой рожок придал ему силы.

— За мной! — крикнул он. — На Блабону!

И мы начали преследовать врага.