Поход Армии Проклятых

Последний шаг к Энгоарду

Не откладывая ничего в долгий ящик, Сорген решил уйти немедленно, как только он покинул шатер, в котором корчилась Хейла. У него было немного дел, потому что Хак давно собрал все вещи, и наемники были готовы выступать в любой момент. Гуннир отправлялся с ними. Он сказал, что Ргола сейчас не нужно беспокоить, заставляя открывать проход из Лейды в Энгоард.

– У меня есть уединенное убежище, совсем рядом с южной границей Империи, – сказал Мясник Соргену. Тон и выражение его глаз были очень подозрительными, но молодой колдун не мог перечить старому, ибо картина наказания Хейлы все еще стояла у него перед глазами. – Там постоянно действует заклинание возврата, которым мы сейчас и воспользуемся, чтобы преодолеть сотни льюмилов. Оттуда до лагеря Ргола не больше пяти дней пути, если скакать быстро. А, кроме того… есть кое-кто, желающий поговорить с тобой, Сорген.

Перед тем, как солнце, оторвавшись от рваных куч облаков, упало к западному горизонту, маленький отряд покинул Алутак и направился в степь. Два колдуна, Хак, Лимбул, Луратен и двадцать один наемник. Никто не видел, как они растаяли в наступающих сумерках.

Они и сами ничего не заметили и не почувствовали – кроме разве что Соргена. Гуннир провел их тайными тропами иных миров быстро и плавно. Только что ветер свистел на просторах, сравнимых с морскими, бросал в лицо запахи десятков трав – и вот вокруг уже тишина. Сумерки отступили назад, а солнце снова висело достаточно высоко над горизонтом – мутное пятно в серых наплывах туч. Кругом стояли деревья – ветер несмело колыхал их вершины. Слева и справа чащоба, где в темноте не различишь отдельного дерева, впереди прогалина, длинный луг с мощной зеленой травой. Папоротники укрыли землю непрерывным ковром, но почва под ними была ровная, и кони шли быстро. Гуннир уверенно вел отряд за собой, и скоро они увидели за расступившимися деревьями постройки. Прямо посреди леса стоял большой дом и рядом – два сарая, простых, но крепко построенных. Ни дороги, ни признаков обитаемости… Наемники поеживались, увидев это мрачное место, а кони храпели. Впрочем, во дворе, буйно заросшем репьями, возвышался колодец, а пить они успели захотеть. Кони пересилили страх, и пошли к воде; вблизи лесной дом уже не казался таким зловещим и мрачным. По стенам, сложенным из тонких буковых бревен, полз вверх сине-зеленый мох, в окнах сидели пауки, на деревянной крыше завелась трава.

Отряд быстро освоился на месте. Гуннир сказал, что все они могут отдыхать, переночевав здесь. Сараев хватит для двадцати человек, кони могут остаться снаружи, а колдуны отправятся спать внутрь дома.

– Солдаты пусть едят припасы, которые захватили с собой, или попытаются охотиться, – раздавал приказы Гуннир, в то время как Сорген молчал и наблюдал за ним. Казалось, Мясник необычайно оживлен и чуть ли не угодлив. – Здесь вокруг нет никаких опасностей. А ты, Сорген, иди со мной, внутрь. Я найду нам на ужин кое-что получше вяленого мяса и холодной воды.

Они зашли внутрь дома, где пахло подвалом. Затхлость и сырость, мышиный помет, витающая в воздухе пыль, от которой хочется чихать. Гуннир суетливо хлопнул в ладоши: на стенах затеплились магические свечи зеленого цвета, а запах пропал вместе с пылью. Сорген увидел, что они очутились в прямоугольной комнате. Из нее вели четыре двери: две прямо и по одной налево и направо. Кроме того, на углах были открытые проходы, в которых виднелись лестницы.

– Иди туда, – вежливо взмахнул рукой Гуннир, указывая на одну из дверей. – Там небольшая комната, но в ней хороший камин. Погрейся, пока я принесу ужин.

Бросив на удаляющегося Мясника подозрительный взгляд, Сорген осторожно пошел в указанном направлении. Дверь отворилась без скрипа. Внутри не было никаких светильников, только яркое оранжевое пламя в длинном камине, занимающем чуть ли не всю стену. Отсветы плясали на противоположной стене, черной и неровной. В кресле, вытянув к огню ноги, сидел человек, укутанный в темную ткань так, что нельзя было разглядеть очертаний его фигуры.

– Входи, Сорген, и садись рядом со мной! – сказал тонкий, резкий голос. – Да закрой поплотнее дверь, здесь так ужасно холодно!

Молодой колдун послушно притворил дверь и прошел к огню. У края камина стол высокий деревянный стул, повернутый так, чтобы сидящий в нем смотрел на того, кто угнездился в кресле. Сорген сел и внимательно поглядел на Фонрайля, жмурящегося, как старый, худой и злобный кот, только что сожравший птичку.

– Возможно, ты удивлен? – спросил Старец, едва раздвигая бледные губы. Тени двигались по его лицу, прыгая одна на другую и пересекаясь. Лицо Фонрайля было маской, меняющейся каждое мгновение – и Сорген подумал, что это подходит Старцу как нельзя лучше. Криво ухмыльнувшись, он ответил:

– Я теперь редко когда удивляюсь… Но мне думалось, что встреча эта состоится пораньше – учитывая важность данного мне задания. И уж конечно, я не ждал увидеть Фонрайля так близко от вотчины его заклятого врага, Бога-Облака.

– Все верно! – Фонрайль оскалился и даже ненадолго приоткрыл глаза. В них сияло красное пламя. – Но здесь, в доме нашего верного последователя, я могу провести некоторое время без лишних опасений. Видишь этот жаркий огонь?

– Да, – Сорген расстегнул плащ и сбросил его на пол; этого ему показалось мало: он вытер пот со лба и стал расшнуровывать крутку.

– Он дает хорошую защиту и позволит мне быстро уйти прочь… Меня никогда нельзя было назвать легкомысленным.

– Что же? – спросил Сорген, не переставая раздеваться. Не вставая со стула, он отодвинул его подальше от камина. – Я должен рассказать о том, как прошло мое путешествие к Келудану?

– Ну, если хочешь, можем поменяться ролями. Я тоже могу рассказать это! Он отказал тебе… вернее, сказал, что не знает средства.

– Келудан оказался скользким и хитрым, как только что вынутый из тины линь. Он разыграл возмущение, за которым было непонятно, знает ли он средство, или нет.

– Что еще он сказал тебе? О чем спрашивал? – Фонрайль продолжал жмуриться, но его руки, лежащие на подлокотниках, медленно сжались, вцепляясь в лакированное дерево.

– Он больше смеялся над нами и вами, Старцами. Говорил о том, что все черные – ваши рабы и так далее. Похоже, он на самом деле выживший из ума старикан, сохранивший кое-какие навыки волшебника.

– О нет, не стоит его недооценивать! – Фонрайль вздохнул. – Он сумасшедший, это точно, но при этом знания его превышают знания кого-либо еще в нашем мире.

– Даже ваши?

– Ну… скажем так… они лежат в иной плоскости. Есть что-то, чего он не знает, но и мы не знаем чего-то такого, известного ему. Твой визит к нему был рассчитан на неуравновешенность старикана… Вдруг он проболтался бы? Или по нелепой прихоти рассказал что-то важное? Но если не повезло, тебе не нужно огорчаться. Ведь он не сказал тебе ничего огорчительного?

– Ну… его отказ – я думал, что войну удастся упростить. Теперь кажется, что мы взвалили на себя непосильную задачу, – Сорген взглянул на огонь, одновременно стараясь держать Фонрайля в поле зрения. Старец на мгновение открыл глаза и бросил на собеседника быстрый, злой и осуждающий взгляд.

– Эта война – наша Необходимость, последняя, решительная, жизненная! – голос Старца стал громче и резче. – Этот мир тесен для двух цветов, Черного и Белого. Один из них должен быть уничтожен, и мы обязаны сделать все возможное, чтобы это был Белый цвет. Сейчас наступил удобный момент для удара, и ты уже очень неплохо постарался, чтобы сделать успех более достижимым. Армия Ргола топчет землю Империи. Пока никто не может остановить ее… даже не пытается этого сделать! Они стоят на виду у замка Бартрес; впереди наконец собирается войско Энгоарда, которое требуется разбить. Это будет сражение для тебя, Сорген! Решающая битва на границах земель твоего отца Кобоса и его обидчика, Симы. Скажи мне, как долго ты ждал этого момента? Мести, такой сладкой и желанной? Теракет Таце дает тебе возможность осуществить мечту. Иди и воспользуйся ею!

Сорген застыл на месте. Забытые названия пронзили его, как острые стрелы, разбудившие утихшую боль, забытую ярость и потухшую жажду вернуться и взглянуть в глаза кучке гнусных убийц. Смотреть в них в тот момент, когда сталь рвет их кишки, пронзает сердце и пожирает болью все тело – в эти туманящиеся глаза, колодцы страха, бессилия и исчезновения. Взгляд Соргена замутился, а дыхание перехватило. Он выпрямился на стуле в мучительном оцепенении, словно все тело свела судорога. Фонрайль, довольно осклабившись, вяло взмахнул рукой. Язык пламени высунулся из камина – огромный, обжигающий, ослепительный – и слизнул его с кресла, оставив на обивке несколько подпалин.

Некоторое время Сорген еще сидел в кресле неподвижно, потом оцепенение и боль медленно сползли с тела. В мгновение ока гнев, ярость и горячечные видения погибающих врагов сменились апатией и равнодушием. Что же это? Где та непрерывная одержимость, которая гнала юного Дальвига с кучкой наемных разбойников прямо в пасть смертельной опасности? Куда она делась? Осела на дно зарастающего тиной озера слоем ила и никогда уже не вернется… Сорген снова и снова спрашивал себя, зачем он пришел сюда, чего хочет, к чему стремится? Необходимость? Или глупость, на которой умело играют Старцы? Ах, Келудан, старый лис, ты был прав. Каждый из Черных лезет вон из кожи, чтобы доказать что-то. У каждого свое, но в конце концов все сводится к одному – жертвы договора с Теракет Таце пытаются доказать сами себе, что еще живы. Но на самом деле они мертвы. Ходячие покойники, надевшие маски живых. Обреченные. Проклятые.

Медленно поднявшись со стула, Сорген побрел к двери. Сквозь свои мрачные и тяжелые, как чугун, мысли он смутно осознавал, что Гуннира нет уж слишком долго. Сколько они говорили с Фонрайлем? Сколько он сидел, подобно деревянной кукле?

Он вышел из двери в прихожую залу. Дом объяла полная тишина, однако очень скоро она была нарушена громким, торжествующим голосом. Он звучал так знакомо, и в то же время так непривычно и жутко, что Сорген вздрогнул и сбросил с себя оцепенение.

– Ты никогда не сможешь представить, как много я испытал в жизни! – говорил, почти кричал Гуннир. Его обычно тихий и вкрадчивый голос, тон которого повышался в редчайших случаях, теперь звенел и дрожал от пропитывающих его эмоций. Оставалось удивляться, как Сорген не слышал его раньше… Видно, та маленькая комнатка устроена не так просто, как могло показаться с первого взгляда. Мясник вещал, словно выступал на сцене, лицедействовал перед огромной толпой. И роль его была явно не милой и кроткой.

– Вот так, как ты, передо мной стояли тысячи других, – продолжал Гуннир, немного сбавив тон. Он делал короткие паузы, словно для того, чтобы слушатель мог как следует уяснить услышанное. – Мужчины в расцвете сил и юноши, опытные потаскухи и невинные девушки, дряхлые старики и сморщенные старухи, маленькие дети. Трусы, смельчаки, тупицы и умники, уроды и красавцы, короли и нищие. Демоны и чудовища… Все, кого я только мог встретить в удобном закоулке судьбы. Вот только жизнь моя, увы, слишком длинна и даже такое разнообразие приедается. Только новизна способна вдохнуть новые силы и пропитать тело экстазом, подбросить его в высь, недосягаемую обыденности. Сколько их было, обычных мужчин и женщин! Они дают только щепотку счастья, а мне нужно больше, намного больше. Необычные ощущения. Только они могут наполнить жизнью мое дряхлое тело!

Заинтересованный и слегка обеспокоенный, Сорген пошел на звук. Он разносился сверху, так что колдун двинулся к одной из лестниц. По пути он положил руку на Вальдевул, но вытаскивать его пока не стал. Гуннир продолжал витийствовать.

– Я уверен, что ничего интересного в тебе нет – просто кусок глины, с помощью магии получивший возможность ходить и говорить. Бездушный, вялый, ведомый только той целью, которую заложил в тебя создатель. Внутри – вязкая серая масса без запаха и тепла, но уже само то, что ни одного пордуса еще не попадало мне в руки, заставляет меня трепетать! Вожделение! Люди называют этим словом свои примитивные желания к банальному совокуплению, однако, если бы они только знали, как сильно настоящее вожделение – вожделение Гуннира!! Космическое, вселенское, всеобъемлющее и всепоглощающее!

Сорген поднялся наверх и оказался в полутемном помещении, размером ненамного большем, чем комната с камином – хотя это было по форме квадратным, а не вытянутым. В каждом углу, на коротких металлических держателях, торчащих из стен под небольшим углом вниз с высоты в полтора человеческих роста, горели синие магические огни. Света они давали немного, так что комната была погружена в полутьму. Рядом с ближайшим к Соргену светильником к стене был пришпилен Луратен, безмолвный и равнодушный. В руки, ноги и грудь ему Гуннир вбил огромные гвозди с золотистыми шляпками. Сам Мясник стоял рядом – совершенно голый и от этого намного более мерзкий, чем обычно. Тело его могло принадлежать мумии, пролежавшей в склепе лет пятьсот, а то и больше – кости, облепленные сухими жилами и пергаментной кожей. Размахивая коротким, кривым мечом Гуннир метался рядом с Луратеном, потрясал сжатой в кулак рукой, более похожей на птичью лапку. На лице у него застыл оскал, сине-серый в тусклом свете ламп, с огромного лба свисали похожие на паклю пряди мертвых волос. Только глаза, всегда тусклые и равнодушные, сейчас горели безумным огнем. Набухшие, вытаращенные еще больше обычного, они грозили выскочить наружу и разлететься по сторонам, а потом взорваться огненными шарами.

Этот взгляд, лихорадочный, шарящий по сторонам, при очередном повороте Гуннира вперился прямо в Соргена, застывшего на пороге.

– А! – воскликнул Мясник и расхохотался. Казалось, что волны гнилостного запаха полились из его раскрытой глотки, как поток бьющей из фонтана воды и на расстоянии трех саженей затопили Соргена, заставляя сморщиться и зажать лицо руками. – Фонрайль испугался находиться здесь долго, малыш? Отпустил тебя раньше, чем думал старый Гуннир… Ну что ж, раз ты пришел, то погляди, как развлекается Мясник! Тебе понравится, это точно.

Сорген не успел двинуться или сказать что-то. Гуннир воздел руку, между пальцев которой были зажаты круглые камушки, и прокричал заклинание. Слов было не разобрать, всех, кроме одного: паде, камень. Оставшись стоять на одном месте, Сорген мгновенно почувствовал, что не в силах больше пошевелиться. Каменное заклятие, которое он столько раз насылал на других, теперь сковало его.

Ощущения были странные – словно сверху на тебя наложили стопку одеял высотой сажени в две, а лицо держат невидимые, но цепкие ладони. Сорген не мог вздохнуть, однако грудь не рвала жгучая боль, как это бывает под водой, когда не можешь глотнуть воздуха.

Гуннир подбежал вплотную к получившейся «статуе» и любовно погладил затвердевшие складки плаща, кое-как накинутого на плечи Соргена. Затем он ткнул в живот мечом и захихикал, услышав скрежет.

– Это на всякий случай, – прошептал Мясник, медленно обходя «статую» по кругу. – Чтобы ничего не помешало тебе насладиться зрелищем… никакой пустяк, никакая случайность. Ты знаешь, Сорген, сколько бы я отдал, чтобы сменить глиняного человечка на тебя? Пожалуй, согласился бы умереть после этого, ведь я столько пожил! Но Старцы не согласны. Приходится их слушаться… пока!

В поле зрения Соргена оставался Луратен, покорно и безмолвно висящий на стене. Пордус лишь немного поднял голову и поглядел на новую жертву Гуннира ничего не выражающим взглядом мертвой куклы. Ему все равно… он тоже уже мертв, с того самого момента, когда обожаемый хозяин выгнал его прочь.

Гуннир снова повернулся к Луратену и стал подкрадываться к нему маленькими, игривыми шажками.

– Пришло время! – вкрадчиво говорил он, гнусно покачивая плечами и бедрами. – Зрители заняли свои места, а представление подходит к кульминации!

Сначала Сорген отчаянно хотел закрыть непослушные веки, чтобы ничего не видеть. Он понимал, что Луратен не станет мучиться, что смерть принесет пордусу только избавление, но поделать с собой ничего не мог. Вдруг он увидел в гротескной и жуткой фигуре Гуннира страшное предостережение: самого себя через много лет. Что если он, Сорген, превратится в такое же чудовище, жалкое и страшное одновременно, отвратительное внутри и снаружи, безумное и не понимающее своего безумия? Нет! Никогда! Ни за что!

Волна ярости к Гунниру поднялась внутри Соргена и превратила его в сосуд с водой, закупоренный и поставленный на огонь. Ярость и гнев взбурлили и просились наружу, но проклятые путы не давали пошевелиться!

Он перестал смотреть глазами, попытавшись уйти в мысли и забыть о реальности. Он позвал к себе потоки волшебных энергий, струившиеся вокруг, могучие и независимые. Разноцветные струи, тянувшиеся в разных направлениях и лениво извивающиеся – он увидел их! Одна, самая мощная, изогнулась и сверху обрушилась на его тело, наполняя его жаром и невообразимой мощью. Тело стало разбухать, ему было тесно в прежней оболочке… в этих дурацкой каменной скорлупе.

Сорген снова вернул себе зрение и увидел, что за время его забытья Гуннир успел сделать всего пару шагов и занести меч над плечом. Сейчас он пронзит Луратена, станет кромсать его, разделывая на кусочки. Тогда веки послушались и закрылись, чтобы измученные глаза не видели этого. Закрылись? Так значит, эта жаркая волна и видение обрушившегося на голову водопада – не бред, не обман? Сорген снова сосредоточился – на сей раз, чтобы повернуть голову. Каменные чары представились ему слоем липкой грязи, облепившей все тело, от макушки до пяток, и теперь сползающей. Так он пожелал, и желание должно сбыться! Оковы послушно разваливались на части и сползали вниз, мягкие и бесполезные.

Сорген снова открыл глаза и протянул вперед руку. Он мог бы этого и не делать – плети, похожие на ожившие лианы, росли у него прямо из глаз. Олейз, волшебная энергия в чистом виде, и нет ничего более могущественного, более великолепного.

Гуннир вонзил меч в грудь Луратена в первый раз, когда невидимые руки схватили его тощее тело и отшвырнули прочь. Тонко взвизгнув, Мясник кувырком улетел в противоположный угол, с грохотом упал на какие-то козлы. Яркий свет вспыхнул в комнате, осветив ее до самого последнего уголочка. Мясник снова заверещал, пытаясь закрыть руками лицо и поджимая ноги с огромными коленными суставами. Сорген, по-прежнему не двигаясь с места, начал срывать с мест все предметы, которые он увидел рядом – стул, легкий столик, высокий шкаф и громоздкий сундук. Ломая их в воздухе на части, он бросал и бросал в Гуннира, погребая его под горой обломков. Кусок потолка отвалился и упал на голого Мясника, покрыв густой пылью. Половицы стали с треском отрываться от пола и загибаться, будто бы они хотели завернуть колдуна, как младенца в пеленки.

Наконец все было кончено и из-под огромной кучей мусора больше не доносилось звуков. Сорген очнулся от своего магического забытья. Видения хлещущих вокруг плетей покинули его, и он снова видел обычный мир, полутемный и наполненный пылью. Луратен, подняв голову, удивленно смотрел на погребенного под обломками мебели и пола мучителя. Наружу торчала только одна ступня Гуннира, плоская, костистая и синяя. Она не двигалась.

Глубоко вздохнув, Сорген сделал шаг. Что же такое он сотворил? Тот же самый кураж, который он поймал во время своей первой встречи с Колокольчиком, только на сей раз более яркий и сильный. Заклинание Гуннира, заперевшее тело в ловушку, должно было быть очень могущественным, но Сорген смог справиться с ним без волшебных слов и артефактов! Невероятно! Он посмотрел на свои руки, будто ожидал увидеть написанный на ладонях ответ. Затем поглядел в противоположный угол долгим, постепенно наполняющимся злостью взглядом.

– Я бы тоже хотел кое-что сделать с тобой, Гуннир, – прошептал Сорген сквозь зубы. – Что-то очень плохое… Но тоже боюсь, Старцы не оценят этого. Придется подождать… Ничего.

Он подошел к Луратену и застыл, разглядывая пронзившие тело пордуса гвозди. Они были огромными – не менее локтя в длину. Куртка на груди глиняного человека была распорота, но самой раны не было видно. Сам же раненный от нее нисколько не страдал.

– Ты великий волшебник! – сказал Луратен с благоговением. – Знакомство с тобой так скрасило последние дни моей жизни!

– Рано прощаться с ней! – с нарочитой небрежностью сказал Сорген, пытаясь найти рядом подходящий поток волшебной энергии, но вокруг была только полутьма и пыль. Вот тебе и великий волшебник! Куда все делось? Вздохнув, он стал шарить на поясе. Мазь из толченых муравьев и нужное заклинание, чтобы придать себе силы. После этого Сорген смог правой рукой, ненадолго ставшей необычайно сильной, один за другим выдернуть все гвозди. – Вот, теперь ты свободен!

Голова Луратена опять поникла. Гвозди больше не держали его, но пордус продолжал стоять у стены с растопыренными руками.

– Свобода мне ни к чему, о необычайный маг! Лучше бы этот плохой человек успел разделать меня на кусочки. Посмотри на эти руки и эту грудь!

Пордус качнулся, протягивая к Соргену ладони, обезображенные здоровенными круглыми дырами. Внутри не было видно ничего, кроме равномерно серой глины, отливающей синим в свете лампы.

– Разве я могу осмелиться явиться к моему господину в таком виде? Нет, никогда. Поэтому прошу, убей меня немедленно! Расплавь, размажь, распыли!

– Ну, не для того я тебя освобождал! – хмыкнул Сорген. – Думаешь, дырка в руке сложнее, чем вытаскивание гвоздей или еще что-то? Давай сюда ладонь.

Недалеко валялась как попало сброшенная одежда Гуннира. Сорген поднял его вонючий, ветхий плащ и отодрал пару больших кусков, которыми заткнул раны от гвоздей. Затем он превратил ткань в плоть пордуса: ладони его опять стали цельными, словно в них никогда не было дыр. Точно так же Сорген залатал грудь Луратена, после чего они спустились вниз и вышли из дома.

Вокруг горели костры и звучали разговоры наемников. Они освоились и готовились к ужину, расседланные кони спокойно паслись на большом лугу за сараями. Жаль было разрушать эту маленькую идиллию, однако Сорген не желал ни единого лишнего мгновения оставаться в гнезде Мясника. Ничего не объясняя, он велел Грималу поторопить наемников с ужином, а потом седлать коней. Лучше темный лес и усталость, чем мерзость этого места и близость Гуннира. Что станет, когда тот очнется? Лучше этого не выяснять.

Солдаты ответили на новый приказ ропотом, но делать было нечего – никто не желал сердить хозяина. Быстро поужинав, они заседлали коней, собрали вещи и покинули дом, который только-только начал казаться им гостеприимным.

Углубившись в лес на север от дома Мясника, отряд пробирался в чаще всю ночь. Сорген потратил немало сил, создавая и поддерживая магические огни, без которых кони могли бы переломать ноги. К счастью, местность тут была достаточно ровная, без больших оврагов и ложбин. Рек тоже не было – одни лишь узенькие ручейки да крошечные, круглые озерца с черной водой.

Они продвигались вперед всю ночь; каждое мгновение Сорген ожидал нападения, но оно так и не произошло. Он даже начал думать, что все-таки убил Гуннира – ведь не мог тот просто так снести оскорбление или напугаться? Тем не менее, в гаданиях было мало толка.

Даже утром, когда они наконец достигли реки и остановились на привал на высоком берегу, Сорген не мог себе позволить спать. Он оставался начеку столько, сколько смог – до полудня, когда сон наконец сморил его. К счастью, никто этим не воспользовался.

Река была не очень глубока – кони прошли ее, и ни разу им не приходилось плыть. Все, конечно, промокли, но и только. Солнце к тому времени клонилось к закату, а лес снова наполнился глубокими тенями. Впрочем, на этом берегу реки чаща не была такой уж густой. То и дело попадались проплешины или заросли кустов, густых и колючих. Идти через них было гораздо хуже, чем по лесу. Промучившись некоторое время, Сорген приказал остановиться на очередной прогалине и отдыхать там до позднего утра, когда они продолжили путь при свете солнца.

Выбирая путь, они двигались так еще три дня. На четвертый, Сорген с высокого пригорка увидел кое-что, от чего его сердце екнуло: одинокую скалу с обвалившимся склоном. Серо-белый известняк, обнажившийся при этом, напоминал издалека оскаленную пасть чудовища – поэтому ее так и звали, Пасть. Если скакать от нее во весь опор в течение полудня, то достигнешь замка Бартрес.

После пяти с лишним лет скитаний Сорген вернулся в родные места – как и обещал. При этом он не почувствовал радости или предвкушения скорой расплаты, которая ждала врагов. Он устал и хотел прилечь на мягкую постель, но что-то все-таки зашевелилось внутри, когда он всматривался в волны желто-зеленого леса, уходящие на север.

– Я вернулся, – прошептал он, как заклинание, призванное воскресить былое. – Я вернулся!!!

1994, 09.04—23.09.2003