Поход Армии Проклятых

Зов с севера

Вопящие слуги разбегались из дворца кто куда, твердо уверенные, что жестокий колдун собирается убить их всех до одного. Под Приветственным Балконом валялись тела гвардейцев, пробитые арбалетными стрелами и похожие на раскиданные капризным ребенком игрушки. Возбужденный народ толпился поодаль, гудя и колыхаясь, как рой рассерженных пчел. Носильщики, торговцы, водоносы, садовники и крестьяне одинаково гневно и опасливо смотрели на непотребства, творящиеся в княжеской вотчине.

Сорген в шлеме и алой накидке стоял, опершись локтями на балюстраду.

– Чем вы недовольны? – раздраженно воскликнул он, обращаясь к толпе. Усиленный заклинанием голос взмыл над площадью и своей силой заставил собравшихся отшатнуться – но ненадолго. Толпа тут же прянула обратно, ворча:

– Ты безжалостный убийца! Подлый захватчик трона! Предатель! Гнусный колдун! – понеслись выкрики из задних рядов.

– Вы позволите ответить на эти обвинения? – спросил Сорген с едким сарказмом. Его слова опять заглушили гомон толпы, однако услышаны не были. Оскалившись, как волк, колдун подался вперед, нависая над балконной оградкой. – Глупцы! Я ведь только что спас сотни из вас! В комнатах советников найдены многочисленные списки людей, подлежащих казням.

– Убийца! Предатель! Мы не подчинимся тебе! – продолжала выкрикивать толпа.

– Мне не нужен ваш трон, болваны! – закричал Сорген.

– Проклятье тебе! Сколько крови ты пролил!!

– Тогда возрадуйтесь – я ухожу. Только не вздумайте мешать мне и даже приближаться, чтобы не дать новых поводов для обвинений в жестокости и кровожадности.

– Наодим покарает тебя! Будь ты проклят!

– И вам того же.

Зло дернув полы плаща, которые ветер норовил поймать и завернуть на голову, Сорген быстро повернулся и исчез в глубине дворца.

– Болваны! – бормотал он Лимбулу, который семенил рядом. – Нашли для себя прекрасный жупел в моем лице. Помяни мое слово, мальчик: через несколько лет здесь забудут злодеяния и прегрешения обоих князей. Останется один кошмарный демон – я. Халаин и Ануар станут мучениками, погибшими в борьбе с чудовищем, а счастливчик, которому удастся занять престол, будет объявлен героем и избавителем.

– Отчего же все так происходит? – воскликнул Лимбул. – Это несправедливо! Ты мог разъяснить им все от начала до конца, чтобы они не придумывали небылиц.

– Зачем? – пожал плечами Сорген и криво ухмыльнулся. – Нужно ли мне это? Я взял остатки денег из княжеской казны – меньше, чем та сумму, на которую мы договаривались с Халаином, но все же достаточно для моего аппетита. Слава, хорошая или дурная, меня ни капли не заботит. Тем более, что князю эта перемена роли счастья не добавит. Он отправился в их местный Ад. Знаешь, как он выглядит?

– Нет, Мастер!

– Туманными ночами грешники таскают тяжеленные бадьи с водой из горных пещер в море, чтобы оно не пересохло.

– А это правда?

– Кто знает? У меня не было времени проверить. Но сдается мне, что если бы так оно и было, море давно вышло бы из берегов и затопило все эти мерзкие городишки. Пойдем, ни мгновения больше не хочу задерживаться в Сурахии! Надо быстрее покинуть ее.

– Куда направимся? – спросил вышедший навстречу из боковой двери Гримал. – Внутренний двор очищен от разной шелупони. Правда, они не особо сопротивлялись – только ругались уж больно заковыристо. Сундуки опорожнены, сумки набиты, припасы собраны, кони оседланы.

Сорген молча сделал знак рукой, призывая следовать за собой. Он спустился по широкой гранитной лестнице, на каждой ступени которой стояли по две кадки с мясистыми растениями, названия которых колдун не знал. Гроздья мелких цветков самых разных оттенков синего и сиреневого украшали стволы и наполняли воздух приятным терпким ароматом. Во дворе было пусто – ни людей, ни животных. Только на той стороне, ближе к воротам, у конюшен толпились наемники, а у хозяйственных построек валялись брошенные, как попало ведра, тазы, метлы и мешки. Поджарый пегий кот лежал в тени стены и, прищурившись, разглядывал прыгавших в пыли воробьев, которые подбирали рассыпанное зерно. Животное казалось расслабленным и равнодушным, однако кончик его хвоста нервно подергивался из стороны в сторону. Готов к удару, если глупые птицы дадут повод, подобравшись слишком близко, – подумал Сорген. – Я должен быть таким же. Испуг толпы легко перерождается в безумную, никем не контролируемую ярость, от которой трудно спастись. Нужно иметь на этот случай пару трюков в запасе…

Сжимающие в руках оружие наемники были готовы к отъезду в тот же момент, когда их предводитель взобрался в седло. Четверо самых доверенных бойцов плотно окружали лошадь, груженую золотом.

– Если мы отправимся в Вейдзал, перепуганный слухами Ирдел может выслать против нас армию. Опять бойня под этим дурацким палящим солнцем, – Сорген говорил, ни к кому не обращаясь, просто рассуждал вслух. – Я устал. Поедем на север, там сплошные леса и заброшенные города. Очень мало людей – как раз то, что нам сейчас нужно.

Никто, естественно, не возражал, хотя отправляться в край заброшенных городов, издавна слывших местом проклятым, наемники вряд ли рвались. Выбравшись из-за дворцовой ограды, отряд ринулся по площади на виду у колышущейся толпы. Кажется, она поредела, а благородная ярость горожан и крестьян, перекипев, испарилась и ни к чему не привела. Кто-то пытался кричать проклятия и грозить кулаками удалявшимся чужакам, однако те равнодушно скакали прочь и не оборачивались. Впрочем, Лимбул не преминул сказать на скаку:

– Мастер! Ты слишком добр к ним! Нужно было как следует поучить дураков.

– В этом не было необходимости, – возразил Сорген. – Думаешь, я получу большое удовольствие, сжигая их хибары и раздирая на половинки младенцев? Напрасная трата сил и времени. Никого ни в чем такими действиями не убедишь, ибо помыслы толпы управляются не грубой силой. Научить ее чему-то кроме ненависти и страха, можно только долгим и кропотливым трудом. Согласись, страха в них и так довольно! Если перебить всех, будет ли это значить, что я «научил» их почтению и правильному пониманию происшедшего? Глупо говорить об обучении мертвецов.

– Убить одних, чтобы проучить других, – неуверенно начал Лимбул, но Сорген одернул его:

– Заткнись! Тебе пока рано рассуждать о таких материях. Оставим баранов в собственном стаде. Свои хозяева, забивающие сотни сородичей каждую осень, чтобы ублажить какого-нибудь божка и оставить мясо гнить на алтаре, всегда милее волка, зарезавшего пару овец из крайней необходимости голода.

– Значит мы – волки?

– Тебе нравится этот зверь, Лимбул?

– Не знаю… В моей деревне его вряд ли кто-то любил.

– Плевать на твою деревню и все деревни мира. Я спрашиваю тебя!

– Тогда да, Мастер! – глаза Лимбула загорелись. – Волк силен и независим. Он охотник, а не безответная жертва!

– Волк туп. Он позволяет загнать себя сборищу трусов с трещотками прямо на жирного аристократа с арбалетом, который сидит в кресле и ждет. Не нужно выдумывать себе тотемов. Мы – люди, вершина этого мира, если не брать в расчет богов. Выброси из головы сравнения с животными, парень. Тот пример с овцами – только для красного словца.

– Но, Мастер! Тогда я ничего не понимаю…

– Со временем поймешь. Всякое сравнение с низшим созданием унизительно для того, кто стремится к совершенству и величию.

Улицы, казалось, стремились сжаться и раздавить чужаков, скачущих по ним плотной группой. Большие дома и мостовая сменились глинобитными стенами, от подножий которых торчали чахлые ветки пыльных акаций. Ни дверей, ни окон – только редкие крошечные калитки, наглухо закрытые. Зловоние из сточных канав, палящее солнце и ненависть, струящаяся к небесам вместе с дрожащим воздухом.

За мостом через пересохший ручей, после десятка небольших вилл, окруженных аккуратными садами, сразу начался настоящий лес – дикие каштаны, заросли розовых акаций, редкие и величавые кедры и плотные группы низкорослых кустов с множеством треугольных листьев. Стволы баньянов росли связками, будто под землей кто-то глубоко закопал громадные веники; на небольшом пространстве от подлеска до дороги торчали редкие кустики багульника.

Потом стена леса вдруг отошла в сторону, на некоторое время сменившись возделанными полями с густыми зарослями бобов, чечевицы и цветущей гречихи. Поодаль поднимался склон холма, на котором располагалась плантация винограда, а рядом виднелись соломенные крыши небольшой деревеньки. Ястреб, распластав крылья, кружил где-то у самого солнца, равнодушный к волнам исторгаемого светилом жара…

Сорген, расслабив напряженное тело, подставил лицо теплому ветру и прикрыл глаза. Чем дальше от людей, тем лучше он себя чувствовал. Уже несколько лет, после своего прибытия в эти жаркие места, он не останавливался, постоянно двигаясь куда-то. Долгая остановка пугала, городки и деревни внушали отвращение и навевали чудовищную скуку. Только в дороге, ведущей к познанию новых истин или хотя бы к новым приключениям, неважно какого свойства, Сорген находил удовлетворение. Только таким, по его разумению, должен быть настоящий, высший человек. Как могучая река, которая никогда не останавливается, которую ничто не задерживает, которой плевать, что происходит на ее берегах. Лишь в дороге космическое равновесие во Вселенной по имени «Сорген» восстанавливалось.

На пятый день пути, к вечеру, после небольшого обеда на вершине голого холма в окружении тополиных рощ, они встретили одинокого всадника. Одежды его были серо-желтыми от въевшейся пыли, а некогда блестящие стальные застежки плаща в виде рыб поблекли. Опустив плечи и глаза, усталый путник равнодушно вглядывался в дорогу под копытами своего коня.

Поравнявшись с отрядом, всадник поднял красивое, измученное лицо.

– Досточтимые господа! – хрипло воскликнул он, шаря взглядом по настороженным наемникам. – Не скажете ли вы, дороги какой страны покрывают пылью мои одежды?

Некоторые солдаты грубо расхохотались в ответ, признав по речи аристократа.

– Что за манера говорить! Что за зрелище! Уж не баба ли в штанах этот красавчик? – раздались выкрики. Впрочем, наемники не забывали оглядываться, чтобы посмотреть на хозяина и понять, как им следует себя вести. Всадник молча и скорбно ждал ответа; взгляд его снова переместился на дорогу. Наемники, не останавливаясь, проезжали мимо него, мерили презрительными взглядами и криво ухмылялись. Ветер теребил спутанные кудри всадника и шевелил кружевной воротник на шее.

– Это Сурахия, – буркнул наконец один из солдат, старый и покрытый шрамами вояка по имени Берик Седал Дирой. – И уж вряд ли тебе здесь сейчас будут рады, несмотря на красивые слова.

– Спасибо тебе, добрый человек, – ответил всадник, несколько приободрившись и поглядев на Берика. – Однако, я должен ехать, несмотря ни на что, как ехал уже долгие дни – до тех пор, пока не найду нужного мне человека.

– Кого же ты ищешь? – спросил Сорген, оказавшийся к тому времени поблизости с путником и с любопытством разглядывавший его изможденные дорогой черты.

– Всех, кто мне встречается, я спрашиваю, не встречались ли они с человеком по имени Сорген. Кто-то отрицательно качал головой, кто-то говорил мне: "На юге" и я ехал дальше.

– Тогда считай, что ты добрался до юга, потому как вот он я, перед тобой!

Слабая улыбка возникла на лице всадника. Он встрепенулся и принялся разворачивать коня, чтобы поехать вслед за миновавшим его Соргеном. Наемники принялись оглядываться, впиваясь в незнакомца подозрительными взглядами.

– Приветствую тебя! – слабо воскликнул всадник, обращаясь к спине волшебника.

– Откуда ты прибыл? Из Буле? – вяло спросил Сорген, не оборачиваясь. Он вытянул далеко вправо руку и услужливый Хак тут же вложил в нее фляжку с водой.

– О нет, путь мой длился гораздо дольше! – горячо заговорил незнакомец. – Я отправился почти что с вашей родины…

– Что? – вскричал Сорген и при этом выплюнул себе на грудь изрядную порцию воды, которую держал во рту. Резко вытерев рукой подбородок, он наконец обернулся в седле и строго поглядел на собеседника. – Ты явился из Энгоарда?

– Не совсем, мой господин. Я выехал из Мейоны – что, согласитесь, гораздо ближе к Империи, чем здешние места.

– И что же за вести ты привез?

– Великий Завоеватель и Маг, перед которым склоняются целые страны, послал меня просить твоей помощи в память о его давнем расположении.

– Кто же это? Как его имя? – подозрительно спросил Сорген, лихорадочно вспоминая, кто бы мог назваться его другом в тех краях. Ответ мог быть только один, и в тот самый момент, когда имя пришло на ум, незнакомец назвал его вслух.

– Ргол, князь Тсуланы и король Мейоны.

– Перстенек?!

Всадник в неподдельном ужасе отпрянул, когда услышал прозвище своего господина.

– Никто, если желает пожить подольше, не смеет называть его так! – сказал несчастный дрожащим голосом.

– Когда я видел его в последний раз, он не был так грозен, – пробормотал Сорген. Задумчиво вздохнув, он натянул поводья и позволил коню собеседника поравняться с Дикарем. – Смотри: вот перстень, который он мне подарил!

Достав из кармашка кольцо из переплетенных змей с желтым топазом, Сорген протянул его незнакомцу. Тот благоговейно прикоснулся к нему одним пальцем, тонким и грязным.

– Слава великому Рголу!

– Чего же он хочет от скромного бродячего колдуна?

– Дословно он велел сказать мне следующее, – всадник расправил плечи, гордо поднял голову и свел вместе шелковистые брови. Осанка, лицо, голос – все неуловимо изменилось. Теперь перед изумленными наемниками сидел в седле не измученный путешествием неженка, а гордый и сильный владыка. Говорил он тихо и плавно, но твердо: – "О, Сорген! Слухи не имеют преград и преодолевают горы. Я вдвойне радуюсь каждому твоему успеху, потому что много лет назад этот триумф был предсказан мной. Теперь пришло время, чтобы слава и величие умножились и распространились на весь мир. Теракет Таце зовет нас в бой против засилья Белых; я начал с покорения Мейоны, но впереди ждет гораздо более трудная и кровопролитная война. Война против Энгоарда! Я жду, что ты присоединишься ко мне".

– Энгоард… – прошептал Сорген. Старые помыслы, казалось, давно умершие у него внутри, снова наполнили разум и сразу забурлили, заставляя скрипеть зубами и сжимать кулаки. Логово главных его врагов, которое он страстно желал уничтожить, но не имел для этого сил и возможностей. Сорген не мог и помыслить, что мечты вдруг вернутся и станут гораздо ближе к реальности, чем он смел надеяться. Война… Армия… Не глядя, Сорген сунул фляжку обратно Хаку и снова обратился к вестнику.

– Но почему Ргол послал тебя в такой долгий и опасный путь? Отчего он просто не вызвал меня дудочкой?

– Не мне судить о причинах поступков Великого Завоевателя! Однако, я знаю, что не только ты нужен ему, Сорген. Великая война требует великой армии, поэтому Ргол ждет, что ты придешь во главе войска. Он говорил, что тебе придется направиться в страну Рха-Удана. Черный Рогез, что правит там, присоединится к тебе вместе с несколькими союзниками. Вместе вам предстоит перейти через Барьерные горы и наступать на Империю с юга.

– Безумие! – пробормотал Сорген. – Никто не может так просто пройти через Барьерные горы, а тем более – целая армия. Они ведь для того и воздвигнуты, чтобы никто не мог свободно проходить с юга на север и обратно.

– Про это я говорить не могу. Мне велено передать слова Сиятельного князя – и больше ничего. Советовать и спорить я не стану.

– Постой, но если ты проделал путь из Мейоны, то тоже должен был штурмовать горы??

– Нет. Ргол – могучий чародей. Он был так добр ко мне, что потратил одно небывалое заклинание под названием "Волшебный ветер". Оно донесло меня до южных подножий гор.

– Хм… Почему же не дальше, до самого моря?

– То было наказание… – вестник снова сгорбился, понурился и превратился в себя прежнего. – Сиятельный князь наказал меня.

– За что?

– За то, что я разонравился ему, мой господин.

– А, – Сорген на мгновение почувствовал себя неловко, а Лимбул, ехавший совсем рядом, непонимающе нахмурился. – Ты был его рабом?

– Да. Он сам создал меня.

– Так ты – не человек?

– Совершенно верно. Я пордус по имени Розочка, глиняная кукла. Некоторое время я был очень счастлив, служа Великому Рголу, но теперь у него новый пордус, а я был отослан подальше, чтобы не попадаться больше на глаза Сиятельному.

Сорген взглянул на вестника по-новому. Грязное лицо было бледным несмотря на то, что пордус проделал длинный путь под горячим южным солнцем. Прекрасная кожа, которой позавидует лучшая красавица, тонкие, нечеловечески идеальные черты. Живая игрушка, вызванная к жизни только для того, чтобы ублажать отвратительные прихоти Ргола. Этот несчастный достоин всяческой жалости, ибо сам ни капли не виноват в своей незавидной судьбе. Его просто сделали таким, другим он быть не может. Надо будет держать его подальше от солдат, чтобы те не узнали позорных подробностей о Рголе раньше времени.

– Что ты собираешься делать теперь? – спросил Сорген пордуса почти участливо. Тот не заметил перемены в тоне волшебника. Обратив затуманившийся взгляд на северо-запад, вестник протяжно вздохнул.

– Единственно, чего я желал бы, мне делать нельзя ни в коем случае. Дороги назад, ко двору Сиятельного, нет. Жить без него мне просто не хочется… Пока у меня было дело, порученное самим Великим, у меня была какая-то цель существования, но теперь… Жаль, что я не могу умереть.

– Отправляйся с нами и держись ближе ко мне, – велел Сорген, строго посмотрев на Лимбула – но юноша молча хлопал глазами, разглядывая смешного пордуса. Тот грустно улыбнулся.

– Спасибо, мой господин, но я не смогу служить вам. Никто, кроме Великого Ргола не должен дотрагиваться до меня…

– Я не собираюсь тебя трогать! – вспылил Сорген, чувствуя – еще немного, и он покраснеет. – Я просто предлагаю присоединиться к моему отряду. Если мы отправляемся на войну, то тебе может по дороге повезти, и тебя убьют. Согласен?

– Ах, вот как!? – при мысли о смерти на войне лицо пордуса озарилось внутренним светом. – О, погибнуть, сражаясь за князя… что может быть прекраснее?

– Вот дурень, – прошептал Лимбул, но пордус его не слышал. Невидящим взором он уставился в неведомые дали и уже видел, наверное, собственную гибель.

– Только имя у тебя не очень подходящее, – буркнул Сорген, не глядя на глупую радость глиняного человека. – Розочка – так лошадей зовут, или коз. Буду звать тебя Луратен, что значит Мотылек, запомнил? Может, оно от Розочки отличается немногим, зато солдаты не поймут. Мотылек – это как раз для тебя. Стремление к жизни у вас примерно одинаковое.

Чувствуя себя болваном, Сорген болезненно скривился и нарочито отвернулся в сторону деревьев на обочине. С какой стати он возится с этим безмозглым созданием? Оставить бы его здесь, предоставленного самому себе. Однако, теперь сожалеть уже поздно: если сказать, что передумал и бросить пордуса на дороге, выглядеть это будет еще глупее. Пусть уж едет. Он, Сорген, достаточно силен и мудр, чтобы выдержать столь нелепое и смехотворное соседство.