Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица

ПРОЛОГ

За окном шел снег и XXVI съезд КПСС.

Леонид Ильич взял в руки книжку «Малая земля», пролистал ее, высморкался, снял очки и спросил:

— Константин Устинович, вы читали «Малую землю»?

— Однако, обижаете, читал.

— Ну и что?

— Нет слов, Леонид Ильич. Моя ее пять раз читал, на шестом жена оторвал, а то б моя читала и читала… Прям бестселлер какой-то, во!

— Ну да?! Надо и самому как-нибудь прочитать, вот только все времени не хватает. А что же я у тебя спросить хотел… xm? Ах, да! Этого, c усами, еще не убили?

— Он, однако, без усов, но он жив, то есть, его не убили.

— Глубоко вы размышляете! Ну что ж, нет так нет. А где он сейчас?

— Та, не знает моя, — ответил Константин Устинович, делая идиотское выражение лица.

Брежнев нажал невидимую кнопку и вызвал своего помощника. Через минуту вошел Борман. Вытянув вперед правую руку, он прокричал:

— Хайль, дорогой наш товарищ и брат Леонид Ильич!

— Да ладно вам, — сказал Брежнев. — Бросьте в унитаз Евы Браун ваши кинчевские штучки! Вот что… Опять забыл…

— Про Штирлица… — напомнил Черненко.

— Да, про него. Мартин Рейхстагович, где генерал Исаев?

— Так ж в Бразилии он! Отдыхает…

— Это значит, мы здесь строим коммунизм, а товарищ штандартенфюрер отдыхает!

— Но… — хотел было возразить мелкий пакостник.

— Однако, это не по-партийному! — вставил Черненко.

— Да, это не по-коммунистически! Немедленно вызвать его в Москву! — приказал генсек.

— Я воль, мой Леонид! — прочеканил Борман и быстро вышел.

— Моя, однако, не понимает, — спросил Константин Устинович и сделал глупое выражение лица.

— Чего твоя не понимает? — передразнил его Брежнев.

— На фиг нам этот… Без усов?

Леонид Ильич задумался на пару часов, в течение которых он крепко выспался, потом встал с кресла, подошел к окну и сказал сурово:

— А мы дадим ему новое задание.

А за окном шел снег и XXVI съезд КПСС.

ГЛАВА 1. ИНТРИГИ БОГАТЫХ В ДЖУНГЛЯХ РЕСПУБЛИКИ МЕКСИКА

В местах, где водятся дикие обезьяны и живут аллигаторы, полным ходом шло строительство мексиканско-бразильской магистрали. Начальник строительства, он же известный предприниматель и глава концерна «Ревность — не порок», товарищ Луис Альберто был весьма недоволен тем обстоятельством, что некто Исаев из России соблазнял его, товарища Альберто, жену. Когда была пущена первая ветвь, этот Исаев подло увел Марианну в местную забегаловку под глупым предлогом «поесть тушенки!» и провел с ней всю ночь. Чем они там занимались, начальник строительства не знал, но догадывался. Его бразильская кровь кипела и болезненно выходила наружу. Частный сыщик, который специально был нанят для слежки за Марианной, в ту же ночь был кем-то зверски избит и объявлен врагом народа. Луис Альберто догадывался чьих это рук дело, но его гордая мужская натура не хотела давать этому инциденту публичную огласку. Поэтому, товарищ Альберто сделал вид, что ничего не произошло и дал ценные указания своему прорабу о начале строительства второй ветви.

…В прибрежном ресторане «Придуркис» города Лас-Упитанос к вечеру подавали русскую тушенку. В темном углу за отдельным столиком сидели двое — мужчина и молодая шикарная дама, достаточно хорошо одевающаяся, лет тридцати.

— Послушайте, мадам! Давайте без пошлости и лишних сантиментов! — вежливо сказал Штирлиц. — Мы не первый год знакомы и вы должны понять, что наши отношения уже вышли за рамки вечерних гуляний при Луне…

— Что вы хотите этим сказать? — вздрогнула Марианна.

— Не перебивайте, прошу Вас! — Вежливый Штирлиц щелкнул пальцами, подозвав тем самым официанта, и заказал пять банок тушенки. — Вы просто должны, дорогая, меня понять правильно! Марианночка, я человек не старый. Не скрою — и не молодой. Таких как ты за всю свою жизнь я перевидал не мало… Это и Кэт, и Анхен, впрочем, это не важно, мне знаете ли все равно… Сегодня — ты, завтра — Стефани из Австралии, потом… Любите ли вы меня?

— Я?! Да с какой стати! Я порядочная женщина! У меня муж есть.

— Жаль, очень жаль! Как говорят у нас в России: «Well not, so not!» И это ваш окончательный ответ?

Марианна моргнула глазками и почувствовала, что не может владеть собой — Страсть ласкала ее ранимое сердце. Этот суровый мужчина откровенно говорил ей о чем-то возвышенном. Но она прекрасно понимала его. Море чувств наполнило ее грустную душу. Ей казалось, что в этот миг она сделает все, чтобы согласиться. Но суровый облик мужа отталкивал ее в безграничную пропасть, в которой было все — боль, унижения и рабская покорность идеалам супружеского брака.

— Вы мне не ответили! — мягко пробубнил Штирлиц, взяв руку девушки.

— Я… — что-то тяжелое и непонятное заставляло ее молчать. Жизнь казалась ей слишком сложной. Смерть — ужасно простой. Нет, она не думала о пустоте! Не это двигало на нее страх. Страсть — вот то чувство, c которым она не могла бороться. Но эти глаза — глаза настоящего мужчины приказывали ей: «Покорись!» и она сдалась. — Хорошо! Где бланк?

— Он здесь, — сказал Штирлиц и вытащил из внутреннего кармана пиджака типовой бланк вступления в КПСС. — Давно бы так! И его заставим.

— Кого? Луиса?

— А ты как думала, крошка! — грозно сказал Штирлиц, взвешивая в руке свой любимый кастет.

А Луис Альберто в это время закладывал третью ветвь. «План — он всему план. Планы надо выполнять!» — постоянно себя подгонял дорогой товарищ Альберто. Несчастная Ракелия смотрела на своего любимого Луисика и тайно, где-то очень далеко в своей душе жалела его, но не стеснялась, однако, замечать ему:

— Товарищ Альберто, вы бы, голубчик мой, не перетруждали себя! Ведь после ваших строек никакой любви!

На что великий строитель отвечал:

— Уйди, родная! А то плитой зашибу.

Такую грубость она прощала ему и продолжала любить с еще большим чувством ревности, тем более, поводов для этого было предостаточно: до приезда Штирлица, виллу Альберто посетила молодая артистка из России, представившись Донной Розой по кличке Альвадорес, она что-то спела о любви, по-женски посплетничала о диких обезьянах Бразилии и полностью покорила Луиса. В ту ночь Ракелия сидела на верхушке пальмы и наблюдала за окном товарища Альберто. То, что она видела было ужасным сном, напоминающим кошмар на улице Вязов: Донна вцепилась в горло Луиса и, похоже, ставила ему смачный засос, что сильно нравилось Луису, так как он в это время грубо лапал зад Розы. Эта сцена длилась достаточно долго, так долго, что Ракелия уснула, так и не увидев конца. Под утро в комнате уже никого не было, а под пальму по-большому оправлялся товарищ Штирлиц, приехавший поздно ночью по заданию ЦК для вербовки тайных агентов. Ракелия «рыбкой», как птичка, спорхнула вниз и c плачем поведала Штирлицу о своих душевных муках. Штирлиц пообещал разобраться, но с условием, что Ракелия вступит в партию и станет первым тайным бразильским агентом товарища Исаева. Ракелия была женщиной хоть и легкого поведения, но мозги в голове у нее водились, и поэтому она быстро согласилась, успокоилась и, как бы в доказательство своей преданности, отдалась Максиму Максимовичу в ночь, когда в Кремле шло заседание XXVI съезда партии.

ГЛАВА 2. ТУСОВКА ПАРТИЙНЫХ МАСШТАБОВ

Леонид Ильич проснулся и понял, что он заснул весьма некстати. Трибуна, на которую облокотился товарищ Брежнев, была выбрана им для отдыха не совсем удачно. В зале был слышен громкий гул и каждый из присутствующих занимался своими делами. Генсек зорко осмотрелся, мягко причмокнул и, наконец, заставил обратить на себя внимание. Воцарилась тишина, дорогой Леонид Ильич продолжил чтение:

— …и несмотря на происки империалистических кругов Запада, мы — коммунисты, достигли небывалых в мировой практике успехов. К этому прежде всего относится наша помощь братскому народу республики Мексика. Дорогие товарищи! Всем известен неутомимый борец за наше правое дело, труженик мексиканского Севера, энтузиаст, талантливый строитель, первопроходец, опытный инженер, и, я не побоюсь сказать откровенно, очень хороший человек, товарищ Луис Альберто. Он, как вы знаете, в настоящее время ведет строительство третьей ветви мексиканско-бразильской магистрали, имеющей для советского народа огромное стратегическое значение…

Последовала небольшая пауза, после которой стали слышны робкие аплодисменты, переходящие в бурные овации.

Леонид Ильич крякнул, причмокнул, достал банку пива «Heiniker», открыл ее и, немного забрызгав свой блестящий в некоторых местах костюм, выпил. Рыгнув, генсек продолжил чтение:

— Друзья! Троцкистско-зиновьевский блок, угрожающий нам с Антарктиды, потерпел полный идеологический крах. Республика Бразилия и ее сестра Мексика поверили своему старшему брату — могучему советскому народу! И теперь, эти страны строят коммунизм вместе с нами. Откровенно говоря, наши успехи неоспоримы. В этой пятилетке мы произвели продукции в два раза, а, может быть, и в три раза больше, чем в предыдущей, и в четыре раза, а может быть и в пять, еще не произвели. Товарищи! Будем работать сегодня — лучше, чем вчера, а завтра — лучше, чем сегодня!

Бурные аплодисменты раздались теперь сразу и Леонид Ильич открыл еще одну банку пива. Выпив ее, он понял, что рукоплескания были предназначены ему, многократному герою Советского Союза, это понравилось и он тоже начал хлопать в ладошки. Неожиданно на сцене появилась группа «Самоцветы», зазвучали гитары, запели трубы, послышался хриплый голос певца:

Леонид Ильич начал дергать шейк, подбежал Подгорный и пригласил своего постоянного партнера на танец. Началась дискотека. Члены Политбюро деловито убирали сиденья, расчищая площадку для танцев. Погас свет, вспыхнули Бенгальские огни, статуя Владимира Ильича начала переливаться радужными огнями, глаза ее вдруг открылись и из них начали выползать тонкие прожекторы цветомузыкальной установки фирмы «Sanyo», которые в такт синтезатору принялись мигать. Хриплый голос продолжал петь:

Где-то в глубине зала старый развратник Пельше подбежал к скучающей в одиночестве Терешковой и грубо увел ее с собой. Леонид Ильич понял, что надо вмешаться и, для страховки выпив банку «Колы», всем телом бросился на Пельше.

— Ну ты, шкет, оставь девку в покое!

— Это ты мне?! — огрызнулся дорогой товарищ Пельше.

— Выйти хочешь?! Ты видно сегодня «кашки-борзянки» объелся? — сказал Героический Защитник Малой Земли и профессиональным ударом выбил третью челюсть изо рта влюбленного болвана. Болван ответил тем же.

Тусовка продолжалась и на двух драчунов никто не обращал внимания. Терешкова ушла с другим парнем, а генсек от кого-то получил мощный удар поддых. Это ему не понравилось, послышался мат, неясные высказывания о Малой земле, стоны Пельше и вялый хрип еще какого-то сосунка, очень похожего на товарища Кириленко, впрочем, это не помешало выйти на сцену группе «Коммтруд»; молодая солистка что-то прохрипела, и в стиле «рэп» выкинула неплохую, достаточно модную в то время, вещичку:

Тусовка продолжалась до утра. А утром съезд, а вместе с ним и товарищ Пельше, кончил… свою работу. Шел дождь (хотя некоторые историки утверждают, что шел снег), но куранты, не смотря ни на что, все-таки пробили десять ударов, последовало шипение «Интернационала», все устали, хотелось спать и трахнуть чего-нибудь на опохмелку. Товарищ Брежнев в обнимку с товарищем Андроповым уснули крепким сном и больше уже никогда не проснулись; делегаты разошлись по домам, в принципе, ничего особенного не произошло.

ГЛАВА 3. ЗУБНАЯ БОЛЬ ГЕНЕРАЛА ИСАЕВА

Сорок восьмая мама сидела на черной жесткой кушетке в кабинете зубного врача и c мощной энергией Чернобыльской АЭС проклинала своего восьмого мужа. Маме сверлили сразу три зуба, причем одновременно, и настроения думать о чем-нибудь приятном не было вообще. Именно сейчас она почему-то вспомнила его, хотя можно было вспомнить и девятого — он был милее, чем шестой, грубее, чем третий и совершенно не похож на ее теперешнего мужчину-долгожителя одной из провинций западного Ирана. Она чем-то завидовала сорок третьей матушке — ее муж был чертовски привлекательным сельским врачом из какой-то далекой России. И если бы не родство, она бы собственными руками задушила сорок третью. Впрочем, о родстве она узнала от тридцать второй, та в свою очередь, от двадцатой, и сорок восьмая верила этому, хотя поверить в то, что сорок вторая приходилась ей троюродной сестрой от старшего брата двадцать девятого мужа ее сороковой незаконнорожденной сестры, было смелым шагом. Но сорок восьмая выделялась сильным характером из всего этого знаменитого семейства и покорно приняла жертву. Но сейчас, когда ей сверлили челюсть, она ненавидела эту родственницу.

— Мадам, — оторвал ее от мысли один из трех врачей. — Будем ли мы дергать нерв?

Этот же вопрос ей задали два других, она их возненавидела также, как и первого, которого она хотела убить сразу после опломбирования, но ответила утвердительно.

И вдруг она вспомнила человека с усами. О! Это было прекрасно! Он был ее любовником еще во время двадцать четвертого замужества. Какие это были дни! Как долго, тихо, со скрипом, со стонами и счастливо тянулись уютные ночи. Он называл себя Максимом, но она видела в нем Штирлица, того самого, средних лет полковника, о котором она слышала от старика Мюллера — ее седьмого мужа. «Где ты, Отто?» — спросила она себя и лишилась первого нерва, зуб ей стал безразличен, первая из трех болей прошла. Почему-то она подумала о ревности, ей показалось, что сейчас ее былой возлюбленный трах-тарарах в одной постели с какой-нибудь там Марианной из Мексики или Розой из России, а может даже, c бывшей радисткой Кэт, которую она вообще не знала.

Но Штирлицу в это время было не до этого. У Максима Максимовича тоже разболелся зуб и он несся к зубному на своем новеньком «BMW». Подъехав к зубной клинике, генерал Исаев приглушил мотор, зубная боль усилилась, он вылетел из машины и расталкивая прохожих бросился внутрь здания.

В «зубовыбивальную» была жуткая очередь. Это обстоятельство бывалого разведчика ничуть не смутило. Дав двум самым рьяным очередникам в морду, он с криком «Ура! За партию!» ворвался в кабинет. В этот момент сорок восьмая мама почувствовала легкое облегчение — третий нерв решил сам покончить с собой, она открыла глаза и почти потеряла сознание: Человек с усами стоял перед ней! Это было чудо! Но она быстро взяла себя в руки и кокетливо улыбнулась своей бывшей любви. Штирлиц сделал вид, что он просто так зашел.

— А, Максимушка! Ты ли это? — воскликнула больная.

— Сама видишь, что я! — грубо ответил Штирлиц. — Тебя, дуры, только здесь и не хватает! Зубы болят, а ты тут со своими мужеподобными выходками.

— Но я…

— Молчать! — приказал генерал Исаев. Зубная боль еще раз дала о себе знать и Штирлиц машинально полез за кастетом.

«Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер?» — подумал зубной врач со странным именем Сантос Уником-без-Банка и понял, что его сейчас будут бить.

Сорок восьмая под предлогом, что надо сходить в магазин — она там еще с утра заняла очередь, быстро удалилась. Уником-без-Банка был прав. Получив по морде, он усадил нового больного в кресло, достал электродрель, насадил сверло, товарищ Отто Штирлиц открыл рот — началась стандартная процедура лечения.

В это же время где-то в далеком городе Санта-Барбара шел проливной дождь.

ГЛАВА 4. ТАЙНА СОРОК ВОСЬМОЙ МАМЫ

Луис Альберто жестоко порол… Марианну кожаным сыромятным ремнем за неверность. Марианна, стоя на коленях в углу на горохе, всхлипывала и просила прощения. Ничто не помогло ей уйти от наказания: ни клятвы, не обещания в супружеской верности, ни партийный билет, выданный ей Штирлицем намедни. Луис был неумолим. Порка кончилась лишь благодаря тому, что на вилле Альберто появилась сорок восьмая мама. Марианна, встав с коленок, была удивлена, что сорок восьмая вошла без стука.

Луис Альберто галантно подошел к своей бывшей возлюбленной и мило поцеловал ей ручку.

— Какими судьбами? — учтиво спросил он, вешая ремень на привычное для него место в прихожей.

— Штирлиц в городе! — почти прокричала мама.

— Как?! — ужаснулась Марианна.

— Да, милочка моя. Он сейчас в зубной клинике. Я только что еле ушла оттуда.

Откуда-то появилась Донна Роза, что-то фыркнула, напомнила о диких обезьянах Бразилии и, неожиданно для всех, спросила:

— Ну как он?

— Кто он? — мрачно спросил Альберто.

— Ну как же? Товарищ Штирлиц! — Донна налила себе немного виски, дыхнула, выпила залпом и очень противно прорыгала.

Марианна поморщилась.

— А ты что, корова, знаешь его? — Сорок восьмая мама грозно посмотрела на небрежную фигурку Розы.

— Это кто — корова? Ах ты распутница! Марианна, а знаешь ли ты, что вот эта тварь спала с твоим мужем?

Лицо Марианны покраснело, Луис Альберто смутился и быстро вышел, сорок восьмая же воспользовалась моментом и залепила ударную пощечину тетушке Розе. Донна вскрикнула, но не ответила; она налила еще виски и c мощным выдохом выпила, заметив при этом:

— Ты, милочка, руки не распускай. Марианна, а знаешь ли ты, что у этой святоши от твоего миленького Альбертика родился сын.

— Как! Мой муж — рогоносец?

— Да, да, девочка моя. Твой ревнивец скрывает это уже двадцать лет. Но мы то в России все знаем! Телевизоры, слава Богу, у всех есть. Насмотрелись ваших дебильных сериалов!

Сорок восьмая в этот момент была готова провалиться на месте. Как она возненавидела эту мерзкую русскую. Но она не искала теперь физической расправы:

— Вы все сказали? Ну, так вот послушайте меня! Завтра все газеты мира узнают, что Майоров Вихрь — плод твоей пошлой любви с товарищем Штирлицем.

Пустая рюмка выпала из рук Донны Розы и c шумом разбилась вдребезги. Роза была не готова к такому удару. Она встала на колени и дергая ляжками, подошла к сорок восьмой:

— Умоляю вас, как может умолять женщина женщину, не губите меня! Не дайте утонуть моей любви в чане с дерьмом. Если б вы знали, как я люблю Максима!

— Я тоже его люблю! — воскликнула сорок восьмая.

— И я! — почти вскрикнула Марианна.

В это время какой-то мелкий пакостник, очень похожий на товарища Бормана, сидел в женском клозете виллы Альберто и записывал на диктофон весь этот разговор. «Получится неплохое донесение товарищу Черненко!» — подумал мелкий пакостник и насторожился.

В дверь постучали, Марианна спешно открыла, вошла Ракелия.

— Что тут происходит? — спросила она, увидев коленопреклоненную Донну Розу.

— Да, ничего! Так, разговариваем! — ответила ей Марианна.

— Ну, ну! — Ракелия тихо прошмыгнула в комнату и со вздохом села в кресло. — Послушайте, а никто не знает, где сейчас может быть товарищ Штирлиц?

Три женщины одновременно вскрикнули, Роза деловито встала с колен, мелкий пакостник проглотил жвачку.

— Что с вами? — удивленно спросила Ракелия.

Донна Роза ответила за всех:

— А что тут удивительного! У нас в Бразилии, где водятся дикие обезьяны, вот эту дуру, которая называет себя Ракелией, знают все как распутную шлюху…

Ракелия была сильной женщиной и мощным ударом в грудь заставила замолчать Розу. Грудь упала и Ракелия неожиданно поняла, что перед ней мужчина:

— Так ты — «мужецко пола»! Ах ты развратник! Девки, бей его!

Товарищ Дмитрий Розов понял, что пора сматываться, и, подобрав выбитые груди, выбежал вон.

ГЛАВА 5. ДОНОС ПОД ДИКТОВКУ

Господин Кальтенбруннер, будучи главным советником товарища Хонекера, писал доклад. Рука дрожала и текст получался неровным. Что-то сильно раздражало Генриха. Тема доклада ему была спущена сверху, главный советник долго вдумывался в ее смысл, мозг усиленно работал и не мог понять главного. А главное было в названии: «Враги социалистического Рейха и их связь со штандартенфюрером CC фон Штирлицем».

Генрих работал с таким напряжением, что даже не заметил, как к нему вошел его бывший шеф Мартин Борман. Рейхсляйтер вежливо чихнул, Кальтенбруннер поднял глаза, лицо его окаменело, голос поник и выплюнул древнее восклицание:

— Хайль, Гитлер!

— Какой еще Гитлер? — спросил Борман. — Тот что сидит в Бутырке? Чем вы тут занимаетесь? Антисоциалистической пропагандой?

— Нет… Но вы… Здесь… Я подумал…

— Что вы подумали?

— Я…

— Что нацизм опять пришел к власти? — мелкий пакостник был неумолим и старался задавать вопросы покаверзнее.

— Нет, просто, что-то нашло… Вот я и выпалил невесть знает что.

— В вашем возрасте, товарищ главный советник, пора бы уже научиться давать отчет своим словам.

Кальтенбрунер вовремя пришел в себя и холодно произнес:

— Я считаю, господин рейхсляйтер, что мои действия и поступки служат делу мирового пролетариата!

— Действия и поступки — это одно и то же! — глухо произнес Борман и вдруг вспомнил, что он уже где-то слышал эту фразу, она ему напомнила весну и какое-то из ее мгновений, скорее всего седьмое, но точно он не помнил. — И никакой я вам не рейхсляйтер. Зовите меня просто — Мартин Рейхстагович. Впрочем, я к вам не за этим пришел… Я сверху… Вы меня понимаете?! — Борман показал пальцем на потолок. — Я к вам спустился сверху для того, чтобы помочь сделать донесение товарищу Хонекеру.

И тут Борман включил диктофон. Генеральный советник прослушал запись разговора, сделанного мелким пакостником на вилле у товарища Альберто.

— Так что же это получается, — воскликнул Кальтенбруннер. — Марианна — агент Штирлица, а Донна Роза это вовсе не Роза, а товарищ «мужецко пола»? А на кого работает Ракелия и сорок восьмая, как ее там… мама?

— Вы коммунист? — неожиданно для себя спросил Борман.

— Я?

— Ну конечно вы.

— Вы меня обижаете! Конечно же коммунист.

— Тогда вы все должны понять сразу и без лишних объяснений.

— Но, простите…

— Мартин Рейхстагович…

— Но, простите, Мартин Рейхстагович, я хотел бы напомнить вам, что Штирлиц тоже коммунист и в партии он более нас с вами. Не нам судить о его действиях и поступках.

— Я вам сказал, — воскликнул Борман. — Это одно и то же. А опорочить его перед глазами мировой общественности мы должны. Директива спущена и не мне вас учить, что ее надо выполнять, и все тут! А, может, Генрих Кальтенбрунович, вы против партии?!

— Вы меня оскорбляете!

— Я? Да что вы! Уж не мне соваться в ваши дела. Но то что вы защищаете Штирлица наводит на всякие мысли… Впрочем, предателем вы никогда не были.

— Предателем? — оборвал его Кальтенбруннер. — Да я за свой партийный билет готов жизнь отдать! Я — коммунист до мозга костей!

— Ну, ну, друг мой, я погорячился. Впрочем, хватит дискуссий, посмотрим, какой вы коммунист. Итак, к делу, пишите.

Кальтенбрунер взял ручку и принялся записывать слова мелкого пакостника:

Полковник Максим Максимович Исаев находясь на ответственном задании в Мексике (или в Бразилии, точно пока не установлено) грубо нарушив партийную дисциплину и потеряв облик человека коммунистического труда, вел распутную жизнь с тамошними плохо одевающимися девицами подозрительной наружности. Снюхавшись с некой Марианной, означенный Исаев опорочил ее и по принуждению заставил вступить в партию. Этого ему показалось мало, и он завел связь с барышней легкого поведения, некой Ракелией, которая разоблачила нашего агента по кличке Голубая Розочка. Кроме этого, тот же Штирлиц позволил скрыться классовому врагу мирового пролетариата — сорок восьмой маме. Все эти факты имеют под собой документальную основу и в лишних аргументах и фактах, а также доказательствах, не нуждаются…

— Но это же не доклад! Это же донос, товарищ Мартин Рейхстагович! — Кальтенбруннер наморщил лоб и прекратил писать.

— Что вы имеете в виду, Генрих Кальтенбрунович?

— Я имею в виду текст, который вы только что продиктовали.

— Ах, текст! Так вот, друг мой! Или вы его подпишите, или положите партбилет на стол, или одно из трех! Вы меня давно знаете? Давно! Я, в отличие от вас и подхалима Шелленберга, не путаю действия с поступками! Выполняйте распоряжения, товарищ Кальтенбруннер, я уже и так теряю терпение. А может, меня осенила мысль, вам в морду дать?

Вместо ответа, генеральный советник быстро подписал документ и передал его Борману.

— То-то! А то не могу, не хочу! — Мартин Рейхстагович положил бумагу к себе в папку и поспешно вышел.

«Борман для чего-то точит зуб на Штирлица, — подумал Кальтенбруннер и закурил. — А впрочем, мне на это глубоко наплевать! Это их проблемы! У этих русских вечно что-то не так. Стоп! Причем здесь русские? Ведь Борман… значит Штирлиц все знает… А может это была проверка? Тогда я погиб».

Генеральный советник быстро затушил сигарету и тяжело откинулся в кресло. За окном шел дождь, не сулящий ничего хорошего. Старый партиец был подавлен и неожиданно понял, что его провели.

— Конечно провели! — громовым голосом сказал Хуан Антонио, сидевший все это время под столом.

— А-а, дорогой мой Хуян! Это вы?! Вечно вы неожиданно появляетесь! — Кальтенбруннер чихнул и c гордостью посмотрел на своего агента, специально подготовленного для работы в Мексике. — Так вы думаете, что все кончено?

— Ну, это не совсем так…

— Говорите яснее.

— Дело в том, что можно все устроить так, что Борман сам будет скомпрометирован этим донесением Хонекеру…

— Неужели это возможно?

— Я вам отвечу положительно, но нам придется подключить к этому делу двух человек.

— Кто эти люди? — Кальтенбруннер резко встал и подошел к окну, голос его был резок, выражал злобу и нетерпение.

— Генрих Кальтенбрунович, их имена вам ни о чем не скажут, но только с помощью этих двух мы сможем обвинить мелкого пакостника в неверности его супруге и в предательстве коммунистических идеалов.

— Что вы все вечно тянете, дорогой товарищ Хуян Антонио, итак — их имена?

— Это товарищ Даниэла Лоренте и Мария Сорте…

— Но позвольте, — вскричал Кальтенбруннер. — Эту Сорте я прекрасно знаю и, если мне не изменяет память, она является второй дочерью Мюллера от третьего брака с этой, ну как ее…

— Долорес…

— Точно! C этой милой старушенцией.

— У вас хорошая память, дружище. Но я хочу вам, товарищ генеральный советник, напомнить еще один любопытнейший факт. Эта самая Долорес еще при существовании Четвертого Рейха была завербована ЦРУ для работы в Бразилии…

— В Мексике…

— Да, да, вы правы. Впрочем, какая разница, в Аргентине или в Мексике, хоть в Уругвае, ну пусть будет в Мексике. Хотя мне милее Венесуэлла. Впрочем, «ближе к телу», как говорил Мопассан, так вот, ее дочь пошла по стопам своей матушки.

— Как?! Сорте — агент ЦРУ?!

— Вот именно.

— Значит… Ага! У этой же Сорте дружеские связи с Джиной — женой Бормана. Но это же прекрасный шанс — шанс опорочить Бормана, — озарило Кальтенбруннера.

— Конечно, камрад генеральный советник! Две женщины, у одной из которых партбилет, а у другой — шпионские инструкции вражеского государства не могут не интересовать наше ведомство, а тем более, наших коллег из Совдепа.

— Да, но тогда зачем нам эта… вторая, как ее там?

— Лоренте?

— Да.

— Даниэла Лоренте — наш тайный агент в Южной Америке, вступивший в контакт с Марианной, Ракель, сорок восьмой мамой и что самое важное, c этой Марфушей Сорте.

— А Борман ее знает?

— Кого?

— Ну не Марфушу же?!

— Нет, товарищ Кальтенбруннер, и даже не догадывается о ее существовании.

— Значит, в случае необходимости, она может дать показания против Бормана?

— Да, мой учитель! — Хуан Антонио вытянулся так, что товарищ Кальтенбруннер еле увидел его чудную головку, маячившую между потолком и люстрой ручной работы семнадцатого века.

— Немедленно вызовите ее в Берлин! — строго приказал Кальтенбруннер.

— Она уже здесь! — Хуан Антонио подошел к старинному комоду, в одном из ящиков которого лежала свернутая калачиком Даниэла, нажал тайную кнопку, девушка вывалилась наружу и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовала:

— Товарищ генеральный советник! Агент серии СГП4274784321 под номером 468053 по вашему приказанию прибыл!

— Вольно! — приказал Кальтенбруннер.

— Итак, вы все знаете. Ваша задача — опорочить товарища Бормана в глазах товарища Хонекера, товарища Штирлица — в глазах товарища Черненко. Вы все поняли?

— Так точно!

— Вы свободны. Ханс проводит вас. Ханс! Где этот развратник?! Товарищ Хуян, немедленно найдите его. А я пока свяжусь с Борманом.

Не знал Генрих Кальтенбрунович, что мелкий пакостник был не так глуп, чтобы уйти сразу после того, как он получил мерзкий донос; товарищ Борман подло подслушивал под дверью и все записывал на диктофон, адъютант Кальтенбруннера Ханс был рядом, но в бессознательном состоянии — Мартин Рейхстагович постарался на славу.

— А не надо со мной связываться! — дверь открылась и невозмутимый Борман резким ударом в нос дал понять Кальтенбруннеру, что тот окончательно проиграл.

— Я, пожалуй, пойду, — поспешно сказал Хуан Антонио, — я вспомнил, что у меня дома утюг остался включенным в розетку.

— Я прошу вас остаться! — сказал Кальтенбруннер. Из-за окровавленного носа его голос сделался более мягким.

Но товарища Хуана уже не было.

— Значит, вот как?! Значит — так?! — мелкий пакостник всем своим телом наступал на Кальтенбруннера. — Значит, опорочить меня?! Не думал, Генрих, не предполагал даже, что вы способны на предательство!

— Я… Я…

Удар поддых, мастерски сделанный Борманом, дал понять товарищу Кальтенбруннеру, что пора сматываться. Бывший рейхсляйтер понял это и схватил свою жертву за горло:

— Против моей миленькой Джины? Вот так, да?!

— Простите, я больше так не буду!

— Я тебя прощу! Я тебя так прощу, что ты у меня десять лет проведешь в реанимации и пять лет в морге!! — Борман любил душить людей, это занятие доставляло ему истинное наслаждение и всегда приводило в экстаз. Но прикончить свою жертву он не успел, откуда-то появился архитектор Мендисабаль и на русско-испанском языке отрапортовал:

— Товарищ Борман, я за вами! Четвертая ветвь магистрали построена. Товарищ Альберто ждет ваших новых распоряжений по поводу строительства пятой ветви.

Борман отшвырнул полуживое тело и посмотрел на уже немолодого человека — главного архитектора мексиканско-бразильской стройки:

— А при чем здесь я?! Пусть этим занимается товарищ Штирлиц.

— Штирлицу сейчас не до этого: он беседует с товарищем Хонекером, точнее они разговаривают о вас, мой ляйтер.

— Как?! — вскрикнул Борман и вдруг обнаружил, что у него куда-то пропал донос и диктофон. — Свинья! Он опять провел меня!

— Простите, я не понял? — сказал Мендисабаль.

— Это я не вам! Что вы тут стоите? Не видите, я уже иду! Русская свинья!

— Что-о?!

— Я вам уже сказал, это не для вас! Скотина!

— Не понял!

— Да заткнись ты, дебил, это я уже вам! Идите, я за вами.

Там, где лежал Кальтенбруннер, послышался легкий смешок медленно переходящий в яростный смех.

ГЛАВА 6. МОЛЧАНИЕ ПОСРЕДСТВОМ ЭКЗЕКУЦИИ

Как и говорил Мендисабаль, Штирлиц был в кабинете у Хонекера. Речь шла о Бормане и Кальтенбруннере. Максим Максимович жрал тушенку, закусывал ее «Сникерсом» и доказывал товарищу Хонекеру о преимуществах лубянских казематов перед берлинскими тюрьмами. Последний доклад товарища генерального советника был как раз на эту тему, Кальтенбруннер предлагал построить новые камеры пыток и пару лагерей для алкоголиков, при этом он исходил из того, что сегодняшнее состояние тюрем социалистического Рейха было самым тяжелым. Борман был против такого подхода, как советский человек, он не мог простить Генриху Кальтенбруновичу непатриотичность по отношению к социалистическому Рейху.

— Товарищ Штирлиц, значит вы думаете, что все-таки прав Борман?

— Да, мой учитель! — ответил разведчик.

Товарищ Хонекер на минуту задумался и подошел к камину, почувствовав тепло, он неожиданно для себя предположил, что где-то там, в Антарктиде, сейчас заседает троцкистско-зиновьевский блок и людей пронзает жуткий холод. Но, вспомнив, что этот самый блок — враг мирового социализма, генсек отогнал от себя эти холодные мысли и, подойдя вплотную к Штирлицу, спросил:

— Значит, вы считаете, что Кальтенбруннер — предатель?

— Не думаю! — ответил Максим Максимович. — Хоть он и из бывших, но положиться на него все же можно…

— Но тогда только Борман?

— Нет… Не думаю.

— Но, простите, товарищ Исаев, Борман — это, как не крути, по вашему ведомству. Он — ваш человек!

— Ну вы загнули! — усмехнулся генерал Исаев. — Он, прежде всего, человек Черненко, это первое. А во-вторых, посмотрите на его последнее сочинение.

Товарищ Хонекер подозрительно посмотрел на Штирлица, взял из его рук листок бумаги и бегло прочитал донос Кальтенбруннера.

— Но, позвольте, — удивился генсек. — Ведь это же почерк Генриха!

— Когда вас бьют в нос и пытаются скомпрометировать вашу жену в пособничестве вражеским разведкам, вы и не такое напишите!

— А кто это… Марианна?

— Да, так, девчонка одна, по-моему из Мексики или из Бразилии, но что точно — из тех мест, где водятся дикие обезьяны.

— Так, все понятно, — легко усмехнулся Хонекер. — Значит это все — правда?

— Что — правда?

— Что вы ее знаете?

Максим Максимович вдруг понял, что разговор не складывается в его сторону и информация из доноса Кальтенбруннера-Бормана может попасть к Черненко или того хуже к товарищу Ваучеру Неприватизированному. Не долго думая, он, от нечего делать, влепил дорогому товарищу Хонекеру легкий подзатыльник.

— Да как ты смеешь, холоп?! Я — генсек! — закричал глава социалистического Рейха.

— А я — Штирлиц! — спокойно сказал разведчик.

— Да вы, вы…

— Я, я.

Штирлиц подошел к окну и посмотрел сквозь грязное стекло. Перед ним простирался Берлин — город, в котором он когда-то проработал двенадцать лет и из которого еле унес ноги в сорок пятом. Сейчас Максим Максимович смотрел на эти странные новые, но до боли знакомые улицы почти родного ему города и страстно желал как можно скорее убраться отсюда снова. Мысли разведчика были прерваны ударом по голове посредством пустой бутылки из-под шнапса. Штирлиц обернулся и увидел перед собой подлого товарища Хонекера с разбитой бутылкой в руках.

— А это вы зря сделали! — сухо сказал разведчик. — Снимайте штаны.

— Простите, я больше не буду.

— Надо, товарищ Хонекер, надо, — сурово сказал Штирлиц, снимая ремень и ловко перебрасывая хрупкое тело дорогого товарища Хонекера на коленку. — Будем учиться.

…Порка длилась около двух часов. Товарищ Хонекер визжал, как ошпаренный поросенок и тягостно просил пощады. Штирлиц был неумолим. И только потерянное сознание дорогого ему генсека заставило бросить нагое тело.

«Хиляк, другие дольше держались!» — подумал Максим Максимович, заталкивая тело под диван.

— Если дашь делу ход, проведешь там весь свой остаток жизни.

Из-под дивана донесся жалкий стон и подхалимский примирительный плач.

В тоже время где-то в далеком городе Санта-Барбара выглянуло солнышко.

ГЛАВА 7. АМУРСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПАСТОРА ШЛАГА

В то время, когда на Марс перестали падать летящие мимо метеориты, на Венере перестал плавиться известняк, а на Меркурии застыл алюминий, в России пачками продавался заморский шоколад «Сникерс». Его рекламировали так успешно, что пастор Шлаг, путешествующий по БАМу, начал подумывать о том, что здешние христиане окончательно помешались на шоколадной стезе. Пастор ехал в поезде «Москва-Якутск» и, лежа на верхней полке, мирно созерцал вагонную суету. Пассажиры, все без исключения, c жадностью пожирали огромные порции «Сникерса» из-за чего в вагоне воняло «Красным Октябрем» и чем-то еще, похожим на тот запах, который был в бункере Гитлера, когда Рейх изнемогал от канализационных отбросов. Когда Шлаг уже было начал рыгать, к нему обратилась проходящая мимо буфетчица:

— Товарищ, батончик «Сникерса»?

— Дочь моя, — сказал пастор, стараясь придать своему голосу мирный тон. — Шла бы ты отседова подобру, поздорову, пока я добрый.

— Грубиян! — громко сказала буфетчица. — Ему как лучше, а он меня на хрен посылает.

Несколько пассажиров подошли к буфетчице и купили весь шоколад.

— Нет, вы только посмотрите на этого бугая! — не унималась буфетчица. — «Сникерс» он не любит!

Несколько рабочих БАМа, услышав такую наглость, подошли к пастору и за сутану стянули его вниз.

— Ты что ли не любишь «Сникерс» — спросил один из рабочих.

— Сын мой, — начал пастор, — мне по положению не полагается этот продукт. Я человек верующий и не могу питаться дьявольской пищей.

— Ненавижу тех, кто ненавидит «Сникерс»! — крикнул второй рабочий, тот, что был покрепче и поздоровее первого. Завернув Шлага в его же сутану, он открыл окно и, дождавшись, когда поезд проезжал по мосту через озеро Байкал, выкинул огромный сверток.

Очнувшись, пастор понял, что он тонет. Плавать он не умел, но вовремя вспомнив про что-то, о чем говорил ему Штирлиц еще в Бразилии, Шлаг вдруг понял, что утонуть он не может, исходя из определения своей сущности. Поэтому он быстро всплыл и течение понесло его к берегу.

«Интересно, — подумал пастор. — А водятся ли здесь крокодилы?»

Но крокодилы и другие бразильские обитатели в Байкале не водились, поэтому тело грузного Шлага благополучно пришвартовалось к пристани города Тындым-Амура, где совсем недавно был построен очередной кирпичный завод «Унитрон».

Выйдя на берег, путешественник разделся и хотел уже было высушить свою сутану, как вдруг заметил, что она замерзла и что над ним бессовестно ржут местные жители.

— Ты что здесь, на курорт приехал? Однако здесь солнце плохо светить. Простыть можно! — щебетал низенький человечек, очень похожий на товарища Ким Ир Сена.

— Сын мой, — жалобно произнес пастор, — помоги мне. Всевышний отблагодарит тебя и воздаст семье твоей по заслугам за помощь ближнему.

— Я — Бискек! А ты кто?

— Зовите меня, дети мои, Шлагом!

— Очень xopoco, Cpak, иди за мной! Моя будет помогать тебе.

Процессия, состоящая из местных чукчей, медленно пошла по пристани. Впереди шел пастор Шлаг, за ним Бискек и еще человек сорок, очень похожих на него. Где-то вдали дымились трубы кирпичного завода «Унитрон».

Вселенная поражала своей бесконечностью!

ГЛАВА 8. УДАР ПО ПАРТБИЛЕТУ ТОВАРИЩА БОРМАНА

— Ну, в общем так, — сказал Константин Устинович. — Или вы мне этого Штирлица в Москву доставите, или одно из двух.

— Из каких двух? — глупо спросил Борман.

— Мартин Рейхстагович, однако, вы не дерзите! Не любит партия тех, кто дерзит ей. Здесь Кремль, а не публичный дом для голубых чукчей! Я вас быстро отучу водку пьянствовать! А может, дорогой мой товарищ, вы пьяны? То-то я смотрю на вас — нос красный, как огурец! — зверствовал Константин Устинович, сидя за рабочим столом, нервными движениями включая и выключая настольную лампу.

— Даю вам слово коммуниста, что не пройдет и трех дней, как товарищ Штирлиц будет в Москве, и не просто в Москве, а в Кремле, и не просто в Кремле, а в этом кабинете!

— Ты у меня смотри, задница, — серьезно сказал генсек. — Я где нормальный, а где и беспощаден! У нас, коммунистов, c фашистами разговор короткий! Не сдержите слово — положите партбилет на стол! — Константин Устинович очень подозрительно посмотрел на бывшего рейхсляйтера Германии. — Тем более, прошлое ваше, однако, у меня начало вызывать серьезные беспокойства…

— Я…

— Молчать! Или я сейчас начну зверствовать! Товарищ Ваучер Неприватизированный мне мн-о-о-го рассказывал о ваших похождениях в нацистской Германии и о вашей подлой связи с известной операцией «Шнапс» и, поверьте, факты, однако, которые он мне предоставил, достойны моего, однако, внимания. А это, Мартин Рейхстагович, вам боком чревато. Так что вечером, на рассвете третьего дня с утра в четверг после вторника к обеду, чтоб Штирлиц был здесь! Вы все поняли?

— Да, товарищ Генеральный секретарь, — сказал Борман и тихо удалился из кабинета.

Через час Мартин Рейхстагович своим корявым почерком писал послание Центра Штирлицу:

«Алекс — Юстасу.

По нашим непроверенным данным в Москве объявился вражеский шпион троцкистско-зиновьевского блока. Нам известно, что этот шпион имеет паспорт с пропиской в Тындым-Амуре. Вам необходимо:

1. Временно приостановить деятельность по вербовке мексиканско-бразильских агентов.

2. Явиться в Москву для получения подробных инструкций.

Алекс».

Плюнув на законы конспирации, Борман той же ночью передал послание по факсу в места, где водятся дикие обезьяны и живут аллигаторы.

В ночь, когда просто Мария просто спала с Хуаном Антонио, а Марианна в очередной раз наказанная, униженно просила прощения у Луиса Альберто, под пальмой, где спал штандартенфюрер CC фон Штирлиц, зазвонил телефон. Максим Максимович неохотно снял трубку и грубо спросил:

— Чего надо?!

— Примите факс! — ответил Борман вежливым женским голосом.

Штирлиц нажал кнопку «START» и через минуту получил послание Центра. Прочитав его, он понял, что ничего серьезного не случилось и перевернувшись на другой бок, уснул крепким сном профессионального разведчика.

На тихий городок Санта-Барбара обрушился шторм. И через неделю местное правительство получило официальный документ из Ливии об объявлении войны.

ГЛАВА 9. РЕЗИДЕНТ ГОСПОДИНА МЮЛЛЕРА

— Вечно у вас нет денег, дружище! Вы только и умеете, что просить…

— Послушайте, я не прошу, я просто хочу взять в долг.

— Вы и так мне должны. Послушайте, Айсман, а хотите сто миллионов в год? — засветились глаза у Мюллера, а Айсман сглотнул слюну.

— Сто миллионов, вы не шутите?!

— Мне сейчас не до шуток, господин Айсман.

— Ну конечно же, группенфюрер!

— Тогда поезжайте в Россию и все!

— В Россию? — удивленно спросил Айсман; черная повязка на левом глазу вновь лопнула и оба совершенно здоровых глаза налились гневом.

— Не удивляйтесь! Возьмете там кредит в пять миллионов для покупки кирпичного завода «Унитрон», соберете, подключите, конечно, все просто — кирпичные заводы «Унитрон» — это путь к процветанию вашей семьи!

— Вы наверное спятили, господин управляющий?

Вместо ответа, Мюллер подло усмехнулся и пропел отрывок из популярной песенки эпохи XXVI съезда партии:

— Куда пошлет? — оборвал его Айсман.

— Не туда, куда вы думаете!

— А куда я думаю?

— Ну ладно, хватит паясничать. В общем, дружище, разговаривать с вами я долго не намерен. Поедете в Россию с официальным визитом, построите там завод, заработаете деньги и отдадите ваш долг. Не бойтесь, в кандалы вас не закуют. У них скоро перестройка и будет не до вас.

— Но я…

— Никаких разговоров! Сегодняшним рейсом отправляйтесь в Москву.

Айсман прослезился и упал на колени:

— Господин Мюллер, не губите! Ведь это же я помогал создавать ваш банк! И про золото Бормана я вам рассказал, вы забыли? Не губите, господин управляющий! Пожалейте мою семью. Только не в Россию!

Мюллер нажал невидимую кнопку и через секунду плачущего Айсмана выносили два здоровых негра, которым было глубоко наплевать на чувства бывшего друга Штирлица и нынешнего советника по финансовым вопросам «Muller Bank Inc»

ГЛАВА 10. ШЛАГ, ТОВАРИЩ БИСКЕК И ТОВАРИЩ СКОТОВ

Шлаг бредил. Его бред состоял из немецких ругательств, адресованных какому-то шпиону. Чукчи, сидевшие возле кровати пастора, ничего не могли понять. Директор одного из кирпичных заводов «Унитрон», он же вражеский агент троцкистско-зиновьевского блока, товарищ Скотов Инком Банкович все записывал на потайной диктофон. Прошло два часа, пастор Шлаг открыл глаза.

— Я в аду или в раю? — спросил он.

— Вы в Тындым-Амуре, друг мой, — ответил Скотов.

— А-а-а!

— Жив! Жив! — обрадовались чукчи.

Бискек гордо подошел к больному и сказал:

— Это моя вас спасла! C вас сто рублей!

Пастор нахмурился, денег у него было мало и он не знал, где они.

— Я за него заплачу! — сказал Инком Банкович.

Шлаг в знак благодарности подарил агенту вражеского блока обворожительную улыбку и показал три уцелевших, после последней встречи со Штирлицем, зуба.

— Не меня, товарищ Cpak, благодарите, а партийный комитет нашего завода, который я здесь представляю! — отрапортовал товарищ Скотов.

— Сын мой, и вы, дети мои грешные, да будете вы жить вечно в сердцах потомков ваших! — ответил Шлаг.

— Товарищ Бискек, у меня к вам просьба. Как только Сраке станет легче, найдите упряжку и собак для перевозки ее, то есть, я хотел сказать, его к нам на завод. Договорились?

— Xopoco, товарищ Скотов! — замер чукча, отдавая честь.

— Ну вот и славненько! — Инком Банкович незаметным движением руки выключил диктофон и тихо вышел. Его ждала рация и родная Антарктида. Уже через час тайный агент передавал на родную Антарктиду первые сведения об операции с кодовым именем «Вербовка пастора Шлага».

В Санта-Барбаре шла кровавая резня; ливийцы шли напролом.

ГЛАВА 11. ИНТРИЖКА ТОВАРИЩА ШТИРЛИЦА

Борман был ужасно доволен тем обстоятельством, что Штирлиц, приехав в Москву, выбил ему только два зуба, а не три. Те два были старые и уже давно требовали замены, а вот третий был здоровее и крепче, чем те два, и был очень дорог Борману. Хотя те два и сидели в челюсти достаточно прочно, Штирлиц умудрился все же выбить их одним ударом, а тот третий он оставил в покое. Впрочем, Максим Максимович не ограничился выбитыми зубами и наставил Борману еще и рога, соблазнив его милую жену. Но Мартин Рейхстагович простил все эти мелкие неприятности своему лучшему другу, и Штирлиц, после долгих переговоров, согласился выполнить задание Центра и даже удостоил Бормана чести поселиться в правительственной квартире, которую год назад выделили Мартину Рейхстаговичу за его особые заслуги перед партией и правительством. Все это мелкому пакостнику нравилось, хотя эта самая честь была весьма обременительной. Тушенки разведчик поедал очень много и Борману по несколько раз в день приходилось стоять в длинной очереди в кремлевском буфете за этим ценным для Штирлица продуктом.

В то утро в Москве шел дождь и очередной Пленум партии. Штирлиц лежал на диване и лениво пожирал тушенку. Борман, в форме официанта, вежливо обслуживал своего кумира.

— А вот скажи мне, Борман, ты всегда был таким? — вдруг спросил Штирлиц, издавая рыгающий звук.

— Простите, Максим Максимович, я не понимаю.

— Чего ты не понимаешь?

— Каким я был?

— А каким ты был?

— Каким?

— Это я тебя, дурак, спрашиваю: каким?

— А-а! Каким я был, таким я и остался! — радостно сказал Мартин Рейхстагович, мельком подумав, что он где-то уже слышал эти слова.

— Вот дурак, — сказал Штирлиц, — c ним серьезно разговаривают, а он песенки распевает.

— К чему вы клоните, штандартенфюрер?

— Я, дружище, клоню к тому, что пора бы выбить твой третий зуб!

— Нет! Только не это!

— Или будешь прямо отвечать на поставленный вопрос, или лишишься третьего зуба, или одно из трех!

— Просто мы работаем для вас, товарищ Тихонов, то есть, я хотел сказать: товарищ Штирлиц.

— То же мне, Визбор нашелся! А кто это — мы? А впрочем, не важно… Видите, можете ведь! — Штирлиц стал добр и по-товарищески похлопал Бормана по небритой щечке. — А раз вы работаете на меня, то будете выполнять следующее мое предписание.

— Я весь в ушах, то есть, я хотел сказать: я вас внимательно слушаю, товарищ генерал.

Штирлиц недоверчиво посмотрел на бывшего рейхсляйтера Германии и невольно пожалел этого тучного старика. То, что хотел он ему поручить, было опасным и смелым предприятием, но бывалый разведчик знал, что Борман, даже при всем своем слабоумии, сделает все так, как ему прикажут. Поэтому Максим Максимович, отбросив все сомнения, спокойно сказал:

— Дружище, есть мнение, что товарищ Черненко больше не способен руководить государством, а тем более заниматься партийными делами.

Сразу после этих слов за окном прогремел гром и начался страшный ливень. В комнате стало темно и душно. Борман дрожащими руками включил торшер.

— Мнение? — загадочно прошептал Мартин Рейхстагович.

— Именно!

— А товарищ Ваучер в курсе этого?

— Нет! — протянул Штирлиц. — Скажем так: Нет! Вы меня понимаете?

— Да, товарищ Штирлиц! — лоб Бормана, и без того красный, покраснел еще больше, холодные струйки пота текли по всему лицу и делали из его физиономии морду немецкого солдата, застигнутого врасплох по большому в деревенском сортире одного из районов Запорожья.

— Я рад, дружище, что вы все понимаете! Мне очень приятно работать с вами. Обещаю вам, как коммунист, что после выполнения моего задания, я лично вставлю в вашу вонючую челюсть все недостающие зубы.

Борман поблагодарил Штирлица за такую высокую честь, как мог, вытянулся и, как на параде, прокричал:

— Позвольте узнать суть этого задания?

— А суть, дружище, как и все гениальное, проста. Вам необходимо отправить товарища Черненко в психиатрическую лечебницу.

— Мне? Но как?

— Вы тупеете на глазах? Завтра, как вы знаете, в Кремле банкет. Так?

— Так.

— Все, само собой, напьются, в том числе и Константин Устинович, вы тоже будете там. Разыграйте комедию, что ему сделалось плохо, наберите «03», вызовите «Скорую» и отправьте этого жителя Крайнего Севера куда следует. Главное, не меняйте свой голос, когда будете говорить по телефону; у вас это, кстати, очень плохо получается.

— Я все понял! Во сколько начало операции?

— Об этом мы вам сообщим дополнительно. Слушайте все указания товарища Ваучера Неприватизированного! — сухо сказал Штирлиц.

— Простите за нескромный вопрос, штандартенфюрер, а кто это — «мы»?

— Мы — это мы, мы — это те, кто верен идеалам коммунизма и нашей партии.

Борман понимающе кивнул.

— Еще тушенки? — вдруг спросил он.

— Пожалуй! — удивленно ответил Максим Максимович и понял, что кандидатура мелкого пакостника — наиболее подходящая для выполнения этого задания; товарищ Ваучер был прав.

ГЛАВА 12. УДИВЛЕНИЕ ГОСПОДИНА АЙСМАНА

Друг Штирлица Айсман остановился в «Национале», хотя Мюллер советовал выбрать «Космос», но астрономию Айсман не любил с детства и решил, поэтому, снять номер поближе к Кремлю. В тот же день он попросил принести в его апартаменты свежие московские газеты и, найдя объявление о продаже заводов «Унитрон», позвонил по указанному в одной из газет телефону. В трубке раздался молодой женский голос:

— Пароль?

— Кто вас знает?

— Нас знают все! Кирпичный завод «Унитрон» слушает!

— Я хочу заключить с вами контракт на покупку партии заводов!

— Очень хорошо, товарищ Айсман, — ответила девушка. — Купить у нас заводы не просто, а очень просто! Мы вас уже давно ждем.

— Как?

— Молча, разумеется. А не хотите ли «дольчики»? Чертовски хороши!

— Какие еще там «дольчики»? Я только что приехал в Москву.

— Очень хорошо! Мы вас ждем через час. Пропуск на ваше имя уже заказан.

«Чепуха какая-то!» — подумал посланник Мюллера и повесил трубку.

Через минуту раздался телефонный звонок. Сняв трубку, Айсман услышал все тот же женский голос:

— Площадь Революции, дом два; улица Ботаническая, семнадцать; Варшавское шоссе, дом одиннадцать. Спасибо!

В дверь постучали и вошел негр в форме офицера внутренних войск Китайской республики.

— Вам письмо из ЦК.

— Положите на стол и идите, — сказал Айсман. Раскрыв конверт, он прочитал следующее:

Господин Айсман!

Зная ваши великие заслуги в налаживании торговых сношений между нашими странами, мы решили пригласить вас на банкет, посвященный Дню Рождения Меня. Жду вас сегодня вечером в Кремле.

C уважением ЦК КПСС.

— Ну и страна! — воскликнул господин Айсман. Повязка вновь лопнула, глаза покраснели. — Не успел приехать, как они уже все знают! Немыслимо!

ГЛАВА 13. АГЕНТ ТОВАРИЩА СКОТОВА

Пастор Шлаг проснулся от невыносимой жары. Открыв глаза, он увидел товарища Скотова и какого-то человека в белом халате. «Тот второй, наверное, доктор…» — подумал Шлаг и попробовал встать с постели.

— Я не доктор, — сказал человек в белом. — Я товарищ Мамонов.

— Что? Мамонов? Ни черта не понимаю! Где я? — пастор перекрестился и внезапно испытал нестерпимую боль в ушах.

— Вы на одном из кирпичных заводов «Унитрон», — сказал Инком Банкович. — В вашем распоряжении пять минут. Товарищ Мамонов, объясните этому типу что к чему.

— Ну вот что, дорогой товарищ Cpak, — начал Мамонов, — в ваших интересах начать работать на нас, а не на Штирлица. Советую вам не отказываться. Здесь вас никто не услышит, а по морде я могу дать мигенько. Так что решайте.

— Но, позвольте, дети мои, я ни на кого не работаю! Я — турист, — пастор Шлаг встал и удивленно посмотрел на двух людей.

— Товарищ Мамонов…

Мамонов понял и в течение трех часов избивал пастора Шлага. Бил он его не больно, а очень больно, мастерски и c профессиональным чутьем.

Через пять часов товарищ Скотов лениво подошел к стонущему телу.

— Он жив?

— Жив, жив… — ответил пастор. — Я все понял. Что нужно делать?

— Давно бы так. Во-первых, вот это — ваш новый паспорт, — Ином Банкович протянул Шлагу паспорт на имя Сракина Пастора Пасторовича.

— Так что же, я теперь — гражданин CCCP?

— Именно!

— Хорошо! Что вы от меня еще хотите?

— Вы знаете Штирлица?

— Ну как вам сказать? Его знают все.

— Но вы его знаете лучше, чем все. Не так ли?

— Если учесть то количество зубов, которое выбил мне ваш Штирлиц, то можно утвердительно ответить на этот вопрос.

— Итак…

— Да, я его знаю!

— Штирлиц сейчас готовит операцию по перетусовке в высших эшелонах власти. Как вы знаете, генсек не сегодня-завтра будет отправлен в психушку.

— Да-а?

— Хватит придуряться. Это знают даже местные чукчи. Но это не важно. На его месте, как вы, наверное, догадываетесь, будет товарищ Ваучер Неприватизированный.

— Разумеется.

— Очень хорошо. Теперь о главном. Вы должны убедить Штирлица, в том, что наш блок должен войти в состав нового правительства; иначе Неприватизированный генсеком не станет.

— А что это за блок? — наивно спросил пастор.

— Хватит придуряться! АТЗ знают все!

— Вы говорите об Антарктическом троцкистско-зиновьевском блоке?

— Ну конечно же, вы не так глупы, как мне это думалось в самом начале…

— Да, товарищ Скотов, у меня есть еще один вопрос, можно?

— Пожалуйста.

— Каким образом, в случае если ваш блок проигнорируют, товарищ Ваучер не будет генсеком?

— А я вам отвечу. Когда-то жила-была одна маленькая ферма. А потом ее не стало, просто не стало и все. Так что, товарищ Сракин, запомните хорошенько и передайте Штирлицу — у нас очень длинные руки и большие связи в Кремле.

Жители Санта-Барбары не сдавались; ливийцы решили взять город измором.

ГЛАВА 14. ТОВАРИЩ ВАУЧЕР «ЗА»

В Кремле шел банкет. Оркестр играл легкую музыку, члены Политбюро галантно приглашали своих спутниц на медленный танец. Штирлиц ел тушенку большими порциями и опытным взглядом оценивал ситуацию. Если бы не сорок восьмая, Максим Максимович пригласил на вальс жену товарища Ваучера — очаровательную Горгону Путчеву. Но сорок восьмая была рядом и генерал Исаев решил не испытывать судьбу. Где-то в глубине зала кто-то в форме офицера Гестапо высоко запрокинув бутылку жадно пил шампанское. Штирлиц насторожился, узнав в этом человеке Айсмана. Подошел Борман и тихо шепнул:

— Все готово, штандартенфюрер.

— Что здесь делает Айсман? — сурово спросил Максим Максимович.

— Айсман? Он здесь? Ничего не понимаю! — мелкий пакостник нахмурил брови и сделал идиотское выражение лица.

Но тут швейцар доложил о приходе генсека. Оркестр прекратил игру, в зале воцарилась тишина. Константин Устинович быстро подошел к столу и пригласил всех к трапезе. Приглашенные быстро расселись, суетливо забегали официанты, Черненко принял первую рюмку водки.

«Одна есть!» — тихо сказал Борман.

— Коммуняки! — вдруг громко сказал Айсман. — Ненавижу!

Наступила мертвая тишина, все окаменели.

— Кого вы ненавидите? — вежливо спросил Пельше.

— Коммунистов! — c ненавистью произнес Айсман.

— Однако, это кто такой? Моя здесь ничего не понимает! — Константин Устинович строго нахмурился — генсек очень не любил тех товарищей, которые ненавидят коммунистов.

— Это мой друг Айсман, товарищ Генеральный секретарь, — ответил Штирлиц.

— Так утихомирьте его, — сказал Пельше. — Мало того, что он пришел в Кремль в нацистской форме, он еще и против партии выступает.

— Это вы мне? — рассвирепел друг Штирлица, залезая на стол. — Да я тебя…

Дорогой товарищ Пельше не успел опомниться, как почувствовал жгучую боль под ключицей.

Вдруг из-под стола вынырнул пастор Шлаг:

— Дети мои, побойтесь Бога!

— А это еще что за корова в чехле из-под танка? — сказал кто-то из гостей.

— Это тоже мой друг! — гордо сказал Штирлиц.

Константин Устинович, выпив вторую рюмку водки и набравшись смелости, прохрипел:

— Однако, Максим Максимович, или вы убираетесь отсюда вместе с вашими дебоширами, или одно из двух.

— Ах из двух?! — спокойно сказал Штирлиц. — Очень хорошо. Айсман, вы берете на себя левый фланг, я — правый, пастор, ваша задача — никого не выпускать.

Айсман все понял и первой его жертвой стал товарищ Кириленко, который навсегда потерял свои передние зубы. Штирлиц же спокойно надел перчатки, вложив в них по кастету. Константин Устинович, поняв, что его сейчас будут бить, закричал:

— Мартин Рейхстагович, врача — мне очень плохо.

— Костя, хорошо, я сейчас, — сказал Борман и подошел к телефону.

Началась резня. Особенно досталось членам ЦК, так как странным образом, именно они попадали под руку Штирлицу. Айсман же с хладнокровием избивал членов Политбюро, Шлаг — всех остальных.

— Бей их, ребята! — кричал Штирлиц.

— Коммуняки! — c каждым новым ударом повторял Айсман.

— Штирлиц, а этого тоже? — постоянно спрашивал пастор и получая утвердительный ответ профессиональными ударами выбивал челюсти у своих жертв.

Прошло три часа. Мордобитие закончилось. Появился товарищ Неприватизированный с Борманом.

— Здравствуйте, Максим Максимович! — поздоровался Ваучер.

— Товарищи, хочу вас поздравить! Только что, подавляющим большинством голосов на пост генсека был выбран дорогой нам товарищ Ваучер Неприватизированный, — гордо сказал Борман.

— А где товарищ Черненко? — наивно спросил пастор.

— Вы знаете, я вам скажу откровенно, по состоянию здоровья он освободился от занимаемой должности! — товарищ Неприватизированный снял очки и подал руку Шлагу. — Так что теперь я командую парадом. А что у вас здесь произошло? Кровь… Все избиты…

— Как вам сказать, — смущенно проговорил Айсман, — мы решили немного размяться, впрочем среди этих свиней могли быть и вы.

— А знаете, я скажу просто, — промычал Ваучер, — надо во всем искать компромисс…

— Оставьте его, Айсман, придет и его время, — сказал Штирлиц. — Пастор, вы что-то хотели сказать?

— Да, штандартенфюрер, мне только что сообщили о том, что есть мнение о том, что троцкистско-зиновьевский блок должен войти в состав нового правительства.

— А я не против. Сегодня же выйдет постановление! — поспешно сказал Ваучер. — А вообще, знаете ли, я за многопартийность.

— Еще бы! — сурово сказал Айсман. — Был бы ты против! Штирлиц, а может для профилактики?

— Как знаете… — бросил Штирлиц и удалился, захватив с собой Шлага и Бормана.

Все спокойно было в Санта-Барбаре, голод сморил всех; ливийцы ушли, а откуда-то с северо-востока появился штандартенфюрер CC фон Штирлиц.

ЭПИЛОГ

За окном проехала «Скорая помощь» и пустая бочка пива, разрисованная в клеточку.

Штирлиц проснулся от большого шума. «Черт, где это я? — подумал он, увидев над собой мрачный потолок. — Главное, не потерять бдительность. Если подойдут немцы, я — Штирлиц, если войдут наши, я — Исаев. Блин! А что делать, если появятся американцы?» Полуоткрытый глаз советского разведчика лениво блуждал по странному помещению. Рядом была немыслимая для Штирлица суета.

Молодой человек, лет тридцати, подошел к Штирлицу, слегка пнул его ногой и по-русски спросил:

— Ну как ты?

«Значит я на Лубянке!» — подумал Максим Максимович и хотел уже было полезть за кастетом, но его не нашел, вместо него в кармане брюк сильно поношенного костюма фабрики «Красный богатырь» лежала пустая бутылка из-под водки. Это обстоятельство сильно удивило опытного разведчика. Он посмотрел на сияющего молодого человека и узнал в нем Айсмана, правда повязки на его лице не было.

— Айсман, ты что здесь делаешь? Как себя чувствует товарищ Ваучер? — спросил Штирлиц.

— Сам ты Айсман! Во нажрался то! Славка, ты что, вообще или как? Ты хоть помнишь что-нибудь?

— Славка, Славка… Славка? О, господи, так что, это все сон?

— Закусывать надо! — пренебрежительно сказал Куравлев и быстро удалился.

Подошел Броневой, весьма изумился, посмотрел на протрезвевшего Тихонова и поучительно сказал:

— Послушай, Вячеслав Иванович, ты хотя бы здесь, в студии, не напивался до такой степени, что сам себя не помнишь. — Левый глаз Леонида был подбит и выглядел очень неприлично. — Видишь, твоя работа! Тоже мне, разведчик! Алкоголик несчастный! Тебе директора вытрезвителя играть, а не шпиона!

— Лень, прости, а?! Ну, понимаешь, сильно в роль вошел. Вот и…

— Так, все! Снято! Товарищи артисты, костюмы чтоб все сдали сегодня, до трех дня. Товарищ Тихонов, вы протрезвели? Ну, слава Богу! Бог даст, пригласим вас на съемки в «Семнадцать мгновений весны-2», а пока идите и проспитесь еще раз! — громко сказала Татьяна Лиознова, подойдя к Тихонову. — Товарищи, ну что вы столпились? Все! Расходитесь! Фильм снят! Всем спасибо! Премьерный показ — через месяц!

А за окном студии проехала «Скорая помощь» и пустая бочка пива, раскрашенная в клеточку.