Инструктор. Пока горит звезда

Глава 4

Сорокин последнюю неделю почти не сомкнул глаз. Его донимала такая сильная бессонница, что не помогало даже снотворное, ни в форме таблеток, ни в форме бутылки коньяка. А если и удавалось прикрыть глаза, то вместо отдыха Сорокин получал сон, в котором он расследовал жестокое убийство с отрубленной рукой. Понятное дело, что многим гениям удавалось сделать открытия во сне, как, например, тому же Менделееву, только Сорокин был человеком другого времени и другой формации, и, наверно, именно поэтому ему не удавалось повторить этот достойный подвиг. Он бы с удовольствием раскрыл это преступление во сне, но там он точно так же путался, как и наяву, бессмысленно бегая по строительной площадке и опрашивая чуть ли не всех подряд свидетелей.

Вдобавок ко всем несчастьям Сорокин потерял отпуск. Начальник, конечно, обещал его отпустить, дать ему, так сказать, вполне заслуженный «тайм-аут», но обстоятельства складывались так, что Сорокин и сам понимал: не видать ему отпуска как своих ушей. И пню ясно, что начальник не собирается расследовать это сложнейшее дело, но в то же время он не будет подставлять свой зад и заставит Сорокина сделать за него всю грязную работу, а потом получит личную благодарность от министра МВД, который, кстати, не побрезговал взять расследование уголовного дела под личный контроль.

Ох, как устал Сорокин от этой патетики. Рядовому обывателю скажи, что дело взял под контроль министр МВД, и он сразу вообразит себе, что сам министр занимается этой мышиной возней. Куда там! Все гораздо проще. Всего-навсего министр наезжает на начальство, требуя раскрыть преступление, а начальство в свою очередь пинает следователя, у которого на конвейере сорок таких дел, которые он должен довести до конца. Нервная у него работенка, не то что у этих телевизионных ментов, которые выучили отрепетированные диалоги и уже думают, что Сорокин верит их актерских рожам. Посидели бы они в кабинете так, как он, так их как ветром сдуло бы из МУРа на следующий день.

Сорокин, сжав виски руками, тупо смотрел в стол. Его мыслительный аппарат сковала безграничная усталость. Размышляя, чьих это рук убийство, он доходил до такого состояния, что уже сомневался, так ли это, что дважды два – четыре.

Зазвонил телефон на столе. В пепельнице чадила сигарета.

«Наверно, Забродов звонит, – решил Сорокин. – Это в его моде пропасть на неделю, а потом неожиданно объявиться, причем в тот момент, когда на моей шее уже затягивается петля».

Однако, сняв трубку, Сорокин сразу же понял, что это не Забродов.

– Полковник Сорокин, убийство на Дорогомиловском рынке. Расстреляли из автоматического оружия пятнадцать человек.

По служебному телефону звонил сам начальник, и тот факт, что именно он сообщил об убийстве, означал лишь одно – расследование этого уголовного дела теперь тоже на совести Сорокина.

– Есть, – сказал Сорокин и, поднявшись, машинально козырнул.

Положив трубку, он, не мешкая, надел плащ, взял папку с документами и вышел из кабинета.

«Черт бы вас побрал! – злился полковник. – Что это за стрельбище они устроили? Вначале одних порезали, теперь других постреляли! И главное, что не поделили? Кто там у нас на Дорогомиловском рынке?»

Сев в машину, Сорокин зло хлопнул дверцей, прекрасно понимая, что сейчас самый час пик и наверняка он увязнет в пробке на Кутузовском…

Так оно и случилось. Полковнику оставалось довольствоваться радио и курить сигареты. Его раздражала веселая попса, которая словно измывалась над его незавидным положением, и, в конце концов, Сорокин не выдержал и выключил радио.

«И как это дернуло меня? – спрашивал сам у себя полковник. – Почему я, вместо того чтобы садиться в машину, не поехал на метро? Где мое соображение, в конце-то концов?»

Сорокин с досадой ударил по рулю. Взвизгнул клаксон. Впрочем, тут все давили на клаксоны, желая выехать из пробки как можно быстрее, но никто не обращал внимания на истеричные припадки отдельных водителей.

«Так и простою здесь до вечера, – тоскливо подумал полковник. – И ради чего? А там же меня ждут. Разве начальство удовлетворит объяснение, что я вовремя не смог попасть на место преступления из-за пробки? Опять общественный резонанс, и, естественно, новые проблемы, которые начальство будет разгребать моими же руками. Может, по собственному написать, да и свалить куда подальше от этой чертовщины? Умное решение, ничего не скажешь, Сорокин! Во-первых, останешься без пенсии, до которой тянуть не так-то долго осталось, всего полтора года, а во-вторых, останешься в памяти сослуживцев, да и всех остальных граждан – трусом, который, расписавшись в собственной несостоятельности, решил смыться при возникновении первых же трудностей. Нет, это позорный поступок, недостойный настоящего мужика. В газете точно напишут, что я ушел, а потом бегай от этих дотошных журналистов и стыдливо оправдывайся. Нет, Сорокин, рано тебе еще уходить на пенсию. Рано. Да и чем ты будешь заниматься? Так хоть какой-то смысл есть, цель в жизни. А что появится, если я оставлю это дело? Ничего, кроме пустоты. Мучительной пустоты, когда понимаешь, что ты никому не нужен и бесполезен даже для самого себя. Оставлю я здесь машину на аварийке, все равно служебная, начальство поймет, а если и не поймет, то все равно из двух зол всегда выбираешь меньшее, и рвану на метро. Там точно доберусь быстрее».

Приняв решение, полковник тут же претворил его в жизнь. Он заглушил двигатель, открыл багажник, откуда достал знак, поставил его позади, правда, почти впритык к багажнику, закрыл машину и пошел через транспортный поток на противоположную сторону улицы.

Наверно, из-за того, что он был при полном «параде», в милицейской форме и фуражке, водители не очень-то любезно отнеслись к его инициативе. Кто-то уже кричал в спину матерные ругательства, вероятно, именно тот водитель, перед носом которого Сорокин безмятежно бросил своего железного коня. Другой чудак на «лендкрузере» едва не взял Сорокина на капот, хотя явно видел, что он идет прямо перед его машиной. В общем, Сорокин лишний раз убедился, что народ милицию не любит, не любит, хоть убей, и ничего ты с этим не поделаешь. Пропаганда как раз-таки наоборот производит обратный эффект, вызывая среди народных масс еще большее озлобление. Оно и понятно, каждый человек хочет в этом мире справедливости. Только где ее на всех наберешься? Что для одного справедливость, то для другого зло.

В метро Сорокин тоже ловил на себе недобрые взгляды. Так и читал, что если бы не людное место, то некоторые давно бы с ним разобрались. От этих взглядов ему становилось не по себе, и он подумал, что понимает начальников, которые ездят с мигалками вразрез со всеми правилами дорожного движения. Что остается делать в антагонистическом противостоянии? Начнешь каждого убеждать, что на самом деле ты хороший мент, не поверят, так как убеждены, что хороших ментов по определению не бывает, и что люди в милицию не служить идут. Вот и занимайся любимым делом после этого. Кто же поверит Сорокину, что он шел в милицию, чтобы расследовать преступления и ловить преступников? Скажут, не заливай, мол, брат, ты шел за должностью и думал забраться повыше, чтобы нахапать побольше взяток на сытую старость.

Философствуя о нелегкой ментовской жизни, Сорокин и сам не заметил, как проехал нужную станцию метро. Когда он очнулся, то хорошенько себя отругал: «Тоже мне мечтатель нашелся! Одного Забродова выше крыши хватает со своими умствованиями, так еще ты решил прославиться!»

Когда полковник Сорокин прибыл на Дорогомиловский рынок, его глазам открылась печальная картина. Преступники пронеслись словно смерч, методично, если так уместно сказать, даже филигранно расстреляли торговцев овощами и фруктами, в том числе и тех, кто по чистой случайности оказался неподалеку.

«Вот, нелепая смерть, – подумал Сорокин. – Пошел на рынок за продуктами и не вернулся, погибнув от шальной пули. В этом, наверно, и есть вся Москва, прибить могут на каждом шагу, прямо как в военное время. Ничего не поделаешь, разгул преступности, с которой мы бы давно справились, если бы не преступники в милиции, прокуратуре, судах и Госдуме. Куда ни ткнись, всюду взятки гребут, а с таким подходом, когда деньги превыше всего, занимаются всем, за что платят деньги. Как вам нравится участковый, который организовал банду и совершил двадцать шесть грабежей? Конспиратор хренов!»

Милиция оцепила проход, куда пытались прорваться азербайджанские женщины и дети, как понял Сорокин, родственники погибших. Милиция не пускала их к жертвам, и по всему рынку разносились горький плач и вместе с тем истерично-возмущенные крики. На мостовой валялись раскрошенные арбузы и дыни, раздавленные поздние персики. Если бы не многочисленные трупы, со стороны казалось бы, что произошел погром на основе расовой неприязни. Кто-то из торговцев, раскинув руки в стороны, весь пропитанный кровью, лежал на асфальте, кто-то уткнулся лицом в прилавок, кому-то пуля попала в спину, по всей видимости, при попытке к бегству.

Свидетелей было много, но ничего толком они рассказать не могли, по крайней мере, не было каких-то существенных деталей, за которые могло зацепиться следствие. Все как один утверждали, что торговля шла как обычно, пока внезапно на торговый ряд с двух сторон не ворвались люди в масках, открывшие огонь на поражение. Одеты они были в обыкновенные спортивные костюмы с рюкзаками на спинах. После совершения преступления скрылись в неизвестном направлении, и никто их больше не видел.

Сорокин изучил взглядом пустую гильзу, поднятую из-под ног.

«Ничего себе ворошиловские стрелки! – хмуро подумал он. – АК-47. Они что, совсем обнаглели? Решили сделать из Москвы арену боевых действий?»

– Может, у них были какие-то особые приметы? – настойчиво допытывался Сорокин у старенькой азербайджанки, которая находилась в шоковом состоянии. Ей повезло, потому что при первых же выстрелах она сразу упала под прилавок, и о ней просто-напросто забыли.

– Нет, я не видела. Все в одинаковых штанах и мастерках черного цвета.

– Они разговаривали между собой?

– Ничего не было слышно.

– Спасибо, – с досадой поблагодарил полковник Сорокин.

Уж второго «глухаря» ему точно не спустят. Это факт. Налицо сведение счетов. Вначале убиты армяне, теперь – азербайджанцы. И что получается, они устроили тут сведение счетов, а ему, Сорокину, теперь разгребай, рискуя при этом получить пулю в затылок, или, может, сделать, как кот Леопольд из памятного мультфильма: «Ребята, давайте жить дружно»?

На месте происшествия только и были найдены, что трупы и пустые гильзы. Больше ничего. Сорокин отправил гильзы на экспертизу, чтобы узнать как можно больше об оружии и местоположении стрелявших. Он походил по рынку и порасспрашивал людей в надежде, что кто-нибудь видел, на какой машине приезжали преступники, или запомнил хоть какие-нибудь детали, которые могут навести его, сыскаря, опытную ищейку МУРа, на верный след.

Нет, все, словно сговорившись, молчали. И в этом молчании Сорокин не видел для себя ничего хорошего. Снова все нити оборваны. Это что ему прикажете, сажать в СИЗО всех подряд по подозрению в совершении преступления? Нет, он не может этого сделать, потому что таким образом покажет свое бессилие. Его поднимут на смех, и он с успехом завалит два дела. На этом его песенка будет спета, и его с позором выгонят из МУРа, после чего ему не то что людям в глаза будет посмотреть стыдно, он даже в зеркало не взглянет. Вся надежда остается на Забродова. Ему нужен всего лишь след, а там-то он уже развернется. А найти след ему поможет Забродов, в этом Сорокин был уверен. Иначе остается только виселица с куском мыла. Никто и слушать не захочет, что он, Сорокин, не Бог и не может сделать невозможное. Начальство приказало, и он должен исполнять. Остальное их не интересует.

– Вот что, – сказал Сорокин молодому сержанту, чье выражение лица показалось ему хоть немного осмысленным. – Будьте внимательны. Погуляйте на рынке с ребятами, и если заметите что-то подозрительное, сразу звоните мне по этому номеру.

Сорокин написал на клочке бумажки свой телефон, после чего, сильно тревожась не столько за нераскрытые убийства, сколько за свое неопределенное будущее, побежал к метро. Еще не хватало, чтобы его машину оттянул эвакуатор на штрафстоянку, если ей уже не прокололи шины разгневанные автолюбители.

Забродов за время службы в ГРУ успел обрасти неимоверным количеством связей. Номеров в телефонной книге у него было под тысячу, и иногда, лежа на кровати, он листал телефонную книгу и, глядя на какое-нибудь имя, толком не мог вспомнить, кто это такой и откуда он его знает. Бывало, поможешь чем-то человеку, для тебя вроде как мелочь, а для него это имеет большое значение, вот и разговоритесь, обменяетесь телефончиками. Понятно, что по многим номерам Забродов ни разу не звонил, но в таком случае, как, например, сейчас, ему была нужна хоть какая-то зацепка.

«Сорокин, наверняка, плотно сидит на валидоле и коньяке. Когда я звонил, у него был голос как при смерти. Такая работенка, как у него, высосет из тебя все силы похлеще вампира. Шутка ли, он несколько дней подряд не ночует дома, все сидит в своем кабинете и разрабатывает версии, которые ни черта не сходятся с произошедшим. Досидит так до четырех, а потом куда уже домой ехать, пока доберешься да ляжешь вздремнуть, опять на работу собираться. Вот и прикорнет на несколько часиков в своем кабинете, – философствовал Забродов. – Случается так, что жизнь давит тебя прессом, проверяет на устойчивость и износ. Сорокин – мужик, держится. Тут второе массовое убийство на его голову свалилось, а он все сидит, думает, пробует что-то. Нужно что-то предпринимать. Кому охота подохнуть на рынке? И что это за выяснение отношений в цивилизованном обществе? Если такие убийства оставлять безнаказанными, то в обществе произойдет эскалация насилия. Потом на лестничной площадке начнут стрелять, если не понравишься».

Листая телефонную книгу с этими мыслями, Забродов наткнулся на фамилию Борынец. В скобках было помечено «парикмахер». Илларион ухмыльнулся и набрал номер. Он, как человек бывалый, давно знал, что любая ценная информация требует своего шифра. Кто его знает, украдут телефон, а там такой подарочек.

– Алло, – фамильярно приветствовал Забродова хрипловатый мужской голос.

«Как его зовут? Гриша? Леша? Вася?» – ломал голову Илларион.

– Сергей…

– Какой Сергей! Научись набирать правильный номер, козел!

– Борынец!

– Чего надо?

– Это Забродов. Помнишь такого?

– Ну, – неохотно процедил Борынец, словно тем самым делал Иллариону большое одолжение.

Ох, как не любил Илларион хамство. Неужели так трудно быть вежливым и доброжелательным человеком? Некоторые, оказывается, не понимают.

– Нужно встретиться, Борынец. У меня есть информация, которая тебя заинтересует.

– Думаешь, у меня так много времени? – ухмыльнулся Борынец и откашлялся в трубку. – Я человек занятой…

– Знаю я твою занятость, – усмехнувшись, перебил его Забродов. – Старушек лавочных допрашиваешь да алкоголиков у универсама, не замышляет ли кто теракт. А тут, между прочим, два убийства, да еще каких. Они должны быть вашему ведомству как бельмо на глазу!

– Мне непонятно одно, Забродов. Какое ты имеешь к этому отношение? Лучше в своем огороде копайся и читай литературку. Для жизни полезно.

– Борынец, – тихо сказал Илларион, – если ты думаешь, что у меня нет на тебя рычага воздействия, то ты глубоко ошибаешься. Твоя шея в петельке, а стоит мне ударить раз по табуретке, и все тебе, каюк.

Борынец работал в ФСБ. Раньше он когда-то пересекался с Забродовым. И тот ему помог, правда, вышло как-то некрасиво, что Борынец просто использовал его в своих целях и часть денег, которые получил от преступной группировки, присвоил себе. Забродов о такой нечистоплотности узнал не сразу, да и не хотел он стучать, но надавить мог. Так, по звонку Федорову, в интересах дела, у него оказались бы материальчики на Борынца.

– Гнида ты, Илларион. Шантажист.

– В отличие от тебя, Борынец, честный советский человек. Насколько мне известно, долларовая болезнь у тебя уже давно. Трепаться по телефону я не люблю, так что через полчаса жду тебя на Тверской. Около метро.

И Забродов повесил трубку. Конечно, он не любил шантаж, чувствуя себя при этом как-то неловко, но с другой стороны, когда речь шла о восстановлении справедливости и порядка, и уж тем более о помощи давнему другу, Илларион пользовался и этими методами. Он знал, что Борынец занервничает и приедет.

Борынец был низкорослым мужчиной с аккуратной лысиной и беспокойными глазами. Щеки у него были розовыми, нос с горбинкой, и почему-то у Забродова он ассоциировался с упитанным поросенком, который вместо того, чтобы заниматься стоящим делом, вольготно жирует на государственных харчах.

– Только побыстрее. Я тороплюсь, – сухо предупредил Борынец, даже не протянув руки, чтобы поздороваться.

Забродов достал из кармана бумажник и протянул Борынцу десятирублевую купюру.

Тот недоуменно уставился на Иллариона.

– Не стесняйся, бери. Это тебе денежка, чтобы ты научился в школе хорошим манерам.

– Ну тебя!..

– Типун тебе на язык! – весело отозвался Забродов, пряча деньги. – Пройдемся по улице и поговорим.

Меня интересует одна штука. Что тебе известно об убийствах в Багратионовском проезде, где строится медицинский центр, и на Дорогомиловском рынке? И не делай вид, что об этом ты услышал только сейчас. У тебя на каждом углу стукачи.

– Не стукачи, а информаторы, – обиделся Борынец. – Следи за своим языком.

– Что-то ты обидчивый стал. Небось, начальство не жалует, и ты сливаешь всю агрессию на окружающих?

– В психологи подался, чтобы подрабатывать на досуге?

Забродову надоели эти ужимки и клоунские выходки Борынца, и он цепко схватил его за запястье, нелюбезно надавив на несколько особо чувствительных точек.

Борынцу словно битой съездили по спине. Он скривился и согнулся, как будто пропустил удар в солнечное сплетение.

– Вот что друг, у меня к тебе пара вопросов. Ответишь на них и пойдешь. Откажешься, я сделаю звоночек, а потом подброшу твоему шефу материальчик. Не думаю, что он одобрит такую инициативность.

– Отпусти руку, дурак! Больно же!

Забродов отпустил руку. ФСБ только дай повод поддеть ГРУ. Вот и скажут, что, дескать, бывший инструктор на пенсии нападает на безобидных прохожих. Хотя такой, как Борынец, больше тянет на крысу, оно и понятно, почему его пригрела ФСБ. В ГРУ таких однозначно не берут.

– Слушай, – сердито сказал Борынец, активно растирая запястье, – если кто-то узнает, что я тебе слил информацию, мне будет край.

– Не тебе учить меня конспирации. Ближе к делу.

– Убийство на стройке – дело рук азербайджанцев. Мне тут нашептали.

– Стало быть, убийство на рынке – это месть армян?

– Пока еще неясно. Мой человек не выяснил.

– Что за человек? Я хотел бы с ним поговорить.

– Ты в своем уме, Забродов! Я и так сказал тебе слишком много.

– По-моему, ты меня плохо понял. Я хочу знать все подробности до последней детали. Понимаешь?

– Неужели ты уверен, что сможешь разрулить эту заварушку?

– Такое нельзя делать, – убежденно сказал Забродов. – Мне до криминала дел нет, пусть друг друга хоть перережут. Одна собака другой стоит. Но вот мирные люди…

– Ладно. Я дам тебе телефон моего связного, Ильгара Габиба. Пароль: «Торпеда». Скажешь, что от меня. Но помни, об этом никто не должен знать. Никто! Если кто-то узнает, ты подставишь его и меня. Понятно?

– Мне ли тебя не понять, Борынец. Ты так трясешься за свою шкуру, что вот-вот упадешь замертво. Не сдам я тебя, не хочу, чтобы вонь поднималась, – сказал Забродов и, повернувшись, пошел по улице в другую сторону.

– Козел, – пробормотал под нос Борынец и, потерев еще раз руку, засеменил к метро.

В общем-то, Илларион предугадывал, что встреча с Борынцом приятной не будет, но все же не ожидал, что она оставит за собой такой гадливый привкус. Пускай он и получил нужные данные, но этот Борынец порядочная сволочь. Наверняка, будет шестерить своему начальству, что мол, Забродов оказал на него воздействие, или придумает что-нибудь, только бы убедить шефа, что без Борынца ему никак не обойтись. Скользкий тип. Свою карьеру начинал со стукача в институте, там его приметили и завербовали. Скольких он погубил, чтобы продвинуться по карьерной лестнице? Понятно, что попадались и преступники, но почему-то Забродову такой человек, как Борынец, и сам казался преступником.

«Нужно в срочном порядке связаться с этим Габибом. Интересно, это его настоящее имя и фамилия или так, псевдоним для работы? Главное только, чтобы Борынец не предупредил его, что не стоит трепаться языком. От этих ФСБшников можно ждать чего угодно».

Забродов, сев в машину, позвонил Габибу. Тот долго не снимал трубку, и Илларион уже решил, что Борынец проинформировал его, как раздался голос:

– Да.

– Ильгар. Я от Борынца. Нужно срочно встретиться.

– В Столешниковом переулке через полчаса. Черный «кадиллак». Моргнешь фарами два раза, чтобы я узнал.

– Идет.

По голосу Забродов почувствовал, что имеет дело не с какой-то сошкой, вроде Борынца, а с серьезным парнем. Сразу видно, деловой человек, к тому же сообразительный, не задает много вопросов. Может, Илларион прояснит информацию насчет однорукого чиновника, что-то он сомневается, что этот чинуша решил уехать из Москвы, скорее, сидит где-нибудь тише мыши. Неудивительно, что он поменял гостиницу и отсиживается там. Вряд ли он обращался за первой помощью в какую-нибудь больничку, его бы взяли как главного свидетеля, а может, пришили бы киллеры, прежде чем он успел бы вякнуть хоть одно слово.

Транспортный поток не доставлял особых неудобств, что радовало Иллариона, наконец-то у него была возможность получить удовольствие от вождения, а не ежеминутно дергаться, мучая педали и коробку передач. Ведь на дорогах большинство водителей – настоящие дилетанты, и хорошо если бы они создавали проблемы только себе, но они создают их еще и другим, то рванут с места, то резко затормозят, так что чуть не уткнешься в их бампер, и хоть бы что им, сразу материться начинают. Не любил таких водителей Забродов, ей-богу не любил, ему не раз доводилось учить их уму-разуму. Что поделаешь, если нормальному разговору они предпочитают матерную перебранку и рукоприкладство?

Заехав в Столешников переулок, Забродов внимательным взглядом начал сканировать стоявшие там машины.

«И на международный автосалон ходить не нужно, – отметил про себя Илларион. – Смотри сколько влезет. Печально только, что если там, за бугром, у них такие машины покупают за заработки, то у нас промышляют воровством».

Припарковав свой «бьюик» у обочины, Забродов, как и было условлено, моргнул два раза фарами. Прямо на него смотрело тупое рыло здоровенного «кадиллака». Каждый раз, когда Забродов видел эту машину, то задумывался, сможет ли он пробить на ней стену и въехать в дом. Конечно, он не рискнул бы раскошелиться на такие эксперименты, но эта мысль посещала его неоднократно.

Забродов, прежде чем выйти из машины, посмотрел по сторонам, нет ли за ним хвоста. Но все было чисто. Припаркованные машины стояли пустые, ожидая своих владельцев, пока те опустошат свои кошельки в бутиках. Илларион вышел из «бьюика» и сел в «кадиллак».

В салоне за рулем сидел на вид совсем молодой парнишка, в черных брюках и белой рубашке, сверху было наброшено пальто. Он несколько дней не брился, и от него пахло парфюмом.

Илларион никогда бы в жизни не подумал, увидев такого франта на улице, что он решает какие-то серьезные вопросы.

– Будем знакомы. Илларион.

Ильгар крепко пожал протянутую руку, чем еще больше расположил к себе Иллариона. Забродов уже знал по личному опыту, что от тех людей, у которых рукопожатие слабое или вялое, а рука как слизкая рыба, которая так и норовит выскочить, ждать хорошего не приходится, при первом же удобном случае они сделают тебе подлянку.

– Ильгар, у меня несколько вопросов. Первое, нужно узнать, где сейчас эта машина.

Забродов протянул листок с номером.

– Черный «мерседес». На нем в последний раз видели одного чиновника. Я подозреваю, что он до сих пор околачивается в Москве, но засел где-то на дне и не высовывается. Его нужно найти. Он связан с той резней в Багратионовском проезде.

– Наверно, это были какие-то внутренние армянские разборки. Там сейчас идет передел. Кого-то из высших чинов подмазывают, чтобы он закрыл на все глаза. Я могу узнать больше, но мне нужна страховка.

– Какого рода?

– У азербайджанцев можно подняться. Мне нужен толчок, чтобы я стал правой рукой нашего лидера. У меня тогда появятся ребята, и я буду посвящен во все секреты.

– Что я могу сделать, Ильгар?

– В три часа главари встречаются в «Праге». Устрой там облаву.

– Я должен буду там что-то найти?

– Ни хера. Я предупрежу их до того, как ты появишься. Скажу, что у меня есть связи в ментовке.

– Будет сделано, – пообещал Забродов. – Как узнаешь, кому принадлежит машина или где этот чинуша, сразу звони.

Ильгар кивнул.

– Илларион, я не доверяю Борынцу, – неожиданно признался Габиб.

– Вот те раз! Он же твой непосредственный начальник? – удивился Забродов.

– Он ловит рыбку в мутной воде, – жестко сказал Габиб и выразительно посмотрел на Забродова. – Будь с ним аккуратен.

– Буду.

«Тут со всеми надо быть аккуратными, – подумал Забродов. – И не заметишь, как засосет болото этих разборок. Как влезешь, так и не выберешься».

Илларион попрощался с Ильгаром и вернулся в свою машину. У него созрел план. Он позвонит Сорокину и сольет ему информацию, и пусть менты нагрянут в «Прагу». Ничего страшного, скажет потом полковнику, что в ментовке есть крысы, которые заранее предупредили азербайджанцев.