Пока ты спишь - враг качается

6

Когда то это было зажиточное и процветающее поселение. Купол покосившейся церквушки наглядно это показывал, ведь далеко не в каждой деревне строили храмы.

Но пришёл двадцатый век с его индустриализацией и сменой строя, и народ двинул из деревни в города. А в двадцать первом веке эта миграция только усилилась.

Молодёжь уезжала, оставляя в ветшавших домишках своих родителей. Которые старились и умирали. А вместе с людьми умирали и дома.

Обваливались крыши, зарастали огороды, деревянные стены гнили и теряли прочность, с каждым годом запуская все больше и больше влаги и холода внутрь.

И через пару десятков лет домик тихо оседал, обрастая сорной травой и молодыми деревьями. И только обвалившийся забор, да каменная печь, гордо высившаяся над сгнившими деревяшками, говорили о том, что когда то здесь жили люди.

Эта деревня только начала свой путь к забвению. Во многих, но далеко не всех, домах ещё жили люди, в основном — сгорбленные старики. Дома выглядели вполне ничего, да и близость к большому Городу сказывалась положительно. Деревня хоть и была на отшибе от основных трасс, но еще находила в себе силы держаться.

А сейчас она зажила второй молодостью.

Сюда приехали Отказники. Несколько сотен людей, всех возрастов и рас, большой гурьбой приехали и расшевелили этот тихий уголок области. Часть заселилась, за скромную плату, к жителям, часть пыталась облагородить заброшенные дома, но большинство встало огромным лагерем на поляне за деревушкой.

Машины и разноцветные палатки всех размеров и мастей служили им временным жилищем. Правда, как они будут жить в этих тряпичных домиках зимой, я даже не представлял.

Управлял этим сборищем сухонький, жилистый мужичок. Иван Степаныч. Выживальщик в третьем поколении. По крайней мере так он мне представился.

— Значит, жить с нами хочешь, — прищурив глаз, медленно, произнес он.

Мне указали на заброшенный дом в котором стихийно образовалась управа Отказников и в котором и обитал голова всего этого сборища. Там, во дворе этого домика меня и встретил Степаныч. На большом сухом полене стояло полено поменьше, которое упорно сопротивлялось попыткам мужчины его расколоть. Оно и не удивительно, учитывая сколько сучьев было в этой короткой деревяшке.

— А что ж тебе не захотелось то вечной жизни? Тыщу лет в обед да на Марсе? — он с силой втянул воздух носом и резко харкнул в сторону.

— Да фиг знает, — пожал я плечами. — Не верю я всему этому. Нас и так правительство всю жизнь имеет во всех позах, а тут еще и штуки какие то внутрь хотят ставить. Не хочу. Как говориться: я не знаю что это такое, но знаю точно — на@бут!

Степаныч заржал.

— Правильно говоришь! В наше время верить такой халяве нельзя! Вмиг зачипируют и управлять будут изнутри! Да так, что по струнке ходить будешь. Шаг влево, шаг вправо — наказание! Покажу я тебе потом пару видео обо всем этом.

Ясненько. Попался мне человек, верящий в теорию мирового господства через чипы. Хотя, с другой стороны, конкретно в этом случае, он прав на все сто.

— Ну а сам то ты кем будешь? Что знаешь, что умеешь?

— Хм, — я задумался. — По профессии я экономист, но тут она вряд ли пригодится. А так машины могу ремонтировать, если по механике что, да и драться умею. Хорошо умею.

Я решил не скрывать своих умений. Все равно буду тренироваться. Глядишь и еще кого обучать буду, а за тренерство, возможно, и денежка какая перепадёт. Ведь моя «подушка безопасности» стремительно таяла, а новых поступлений туда не предвиделось и не ожидалось.

— Вот хорошо, что драться умеешь! В дружинники пойдешь! Народ у нас тут самый разный, конфликты нет-нет да случаются. Да и то, что ты механик тоже очень замечательно! Так что велком, как говорится.

Он отправил меня к теть Вале, местному завхозу, которая попутно занималась расселением желавших жить в общине.

Валентина Михайловна, бойкая, моложавая женщина, выделила мне место в «казарме». Скромном домике, в котором жили одинокие дружинники. Помимо меня, там обитало еще пара парней чуть постарше. Василий да Никита. Остальная дружина была семейная, и в этот «дом разврата» не заходила.

А то, что казарма имеет дурную репутацию, я узнал этой же ночью, когда пьяный, по самые брови Никитос, привёл с собой такую же, перебравшую алкоголя барышню из наших, из Отказников, и развлекался, охая и ахая с ней, на скрипучей кровати, целую ночь.

В итоге, я не выдержав, оделся и вышел на улицу, устроившись на ночлег в сарае, на стоге сена. Было ужасно холодно, я замерз как собака, но хотя бы поспал. А выспаться мне было крайне желательно.

Потому что с утра, помимо дежурства и наблюдения за общественным порядком, меня отправляли на заготовку дров. И, я полагал, работа эта не из легких.

Так оно и вышло.

Взрослого, работоспособного населения в общине оказалось не так и много. Из пяти сотен человек, чуть меньше трети составляли дети до восемнадцати лет. Их тоже, кого могли, привлекали к работам, но, понятное дело, таскать тяжёлые бревна дети не могли физически.

Еще треть была пожилых людей и стариков. Тут все понятно.

Оставшаяся пара сотен человек тоже делилась крайне неравномерно. Часть фрилансили, добывая общине деньги. Их не трогали, берегли, холили и лелеяли.

Другая часть — женщины, что готовили еду, стирали и вообще вели всю хозяйственную деятельность. И вот в итоге, оказывается, что из полутысячного населения общины, только тридцать — сорок мужчин могли заниматься тяжелым физическим трудом.

Вот и выкручивались с таким количеством как могли. Половина занималась восстановлением домов и жилишь и ремонтировала сейчас местный клуб, превращая его в огромное общежитие на пару сотен человек. Ибо зима с холодом и снегом не за горами, и жить в палатке со стенами из тряпочек в двадцатиградусный мороз занятие так себе.

Еще часть занималась неотложными делами в деревне. Вроде поправить забор, починить телегу и прочее.

И только шесть мужчин смогли выделить на заготовку дров. В их число попал и я.

Нас разделили на три бригады. В каждой бригаде, помимо двух мужчин, выделили еще по крепкому подростку, в чьи обязанности входил сбор валежника и обрубка мелких сучьев на стволах деревьев, что мы готовили к распилу.

А распил был самым трудным и выматывающим занятием. Деньги, а потому и бензин, берегли как зеницу ока, поэтому забудьте о всяких благах цивилизации, навроде бензопилы. Вот вам двуручная пила, со смешным названием «Дружба 2», вот вам топор, просто топор, без названий, и вот вам лес. Дальше сами.

И то ли в наказание, то ли по блату, но вместо крепкого подростка, нам в нагрузку дали, эмм, крепкого подростка. Только девочку. Дочку одной из Отказниц, Лену.

Нет, она была крепкой, не спорю. До всего этого кипиша ходила в секцию самбо, занимала какие-то там места в местечковых соревнованиях, но блин.

Девушке шестнадцать лет, отца нет, мать тянет все хозяйство, так что сидеть ей в стороне совсем нельзя. Надо помогать маме, зарабатывать если не деньги, то хотя бы еду. Вот она и подалась в добытчики дров.

Впрочем, через пару дней, мы с Колей, моим напарником, поняли, что девка то она, сама по себе не плохая. Не ноет, не воображает. Таскает сухостой, ловко рубит сучки и, главное, не лезет в наши дела.

Мы с Николаем валили и пили деревья, оттаскивая стволы на дорогу, куда за ними приезжал трактор с прицепом, Лена туда же таскала сучья.

Да это незаконно. Рубка деревьев карается штрафом, а рубка в особо крупных размерах и уголовными делами. И сначала Отказники соблюдали закон. Пилили и возили только валежник и рухнувшие деревья.

Но время шло, упавшие деревья кончались. А государство, казалось, исчезло из вида. В деревню не заезжала полиция, существовавший фельдшерский пункт, закрылся через две недели после открытия пунктов установки медкомплексов. Которых, кстати, в этой деревне не было. И даже перестал поступать газ по построенному еще в середине нулевых газопроводу. Казалось, государство забыло про существование этого поселения.

И тогда Отказники слегка забили на законы. И стали валить деревья. Не открыто, в глубине леса, но при желании, доказать их вину не составило бы труда.

Для меня же, такая работа стала отличным бустом к прокачке силы и выносливости. Буквально за пару дней, я на два пункта увеличил показатель силы, на один выносливости и поднялся еще на один уровень. Два очка навыков решил снова попридержать. Новых навыков и умений не открывалось, а старые меня, в принципе и так устраивали.

По вечерам, после работы ходил по поселению, выполняя свою вторую работу — охрану порядка. Впрочем, сильно его, порядок то бишь, никто и не нарушал. Так, по мелочи. То женщины поссорятся из-за места у реки для стирки, то мужчины по пьянке повздорят. Ничего такого, все как у всех.

Я сближался с Отказниками. Вместе смеялись над глуповатыми шуточками Коляна, слушали, на привалах, рассказы Лены о ее соревнованиях. Она на смартфоне показывала нам видео ее боев. Ничего такого, конечно, так, две девчушки в смешных кимоно, обнявшись, поползают по татами, а потом одной за это дают медаль. Но мы ее хвалили. Она смешно краснела и стреляла глазами то в мою сторону, то в сторону Николая.

Коля рассказывал, как он работал водителем автобуса, про смешные, страшные или глупые случаи, что случались на его службе. Парень он простой, без закидонов, поэтому, несмотря на разницу в возрасте, а ему сейчас глубоко за сорок, мы быстро нашли общий язык.

Рассказчик он умелый, поэтому мы с удовольствием слушали его байки. Лена смущалась, когда Коля со смехом излагал очередную историю с чуть пошловатым смыслом, но не уходила, поглощая одну историю за другой.

Я понял, что жизнь у нее была далеко не сахар. Мать была достаточно строгой и многое запрещала ей, поэтому секция самбо была для нее эдакой отдушиной в серых буднях.

Так прошла неделя, другая. Мы рубили дрова, возили их в поселение и в целом, мне начало казаться, что жизнь вошла в колею. Я знал, что буду делать завтра и через неделю и, в какой-то степени, мне это нравилось. Видимо, надоело это беспрерывное мотание по съемным квартирам. Да и люди попались хорошие, душевные. Не все, но большинство. Да с тараканами в голове, но кто сейчас без этого? Нет таких.

Раннее осеннее утро. Солнце только встает из-за горизонта, а мы с Коляном уже сидим на завалинке, на нашей точке сбора, и ждем Ленку.

Девчуля явно запаздывала. Николай докуривал уже вторую сигарету, когда я соскочил с пенька.

— Пойду, дойду до их дома, — я потянулся, выгоняя сон. — Хоть разомнусь.

Лена с матерью жила по этой же улице, в десятке дворов от нашего места встречи, так что я рассчитывал обернуться минут в пять — десять. Собственно, я не особо переживал по поводу ее опоздания, ну подумаешь, проспали. Мы сами себе хозяева, каких то строгих временных рамок нет. Ничего страшного не произойдет, если начнем пилить деревья на полчаса позже.

Община неспеша просыпалась. В окнах мелькали тени, скрипели двери. Я словно вернулся в свое босоногое детство. Брр, ну нафиг…

А во дворе у Лены пахло бедой. Поваленная корзина с не развешенным бельем, распахнутая настежь дверь в сени.

Быстро оглядев все вокруг я, аккуратно, стараясь не шуметь, зашел внутрь. Из за плотно закрытой внутренней двери доносились приглушенные голоса. Они о чем то спорили, негромко, но с надрывом в голосах. К тому же там явственно слышался мужской баритон. Крайне знакомый к тому же. А насколько я знал, Лена с матерью жили одни. Никаких мужчин там быть не должно.

Рывком открыл дверь и уткнулся в широкую спину, обтянутую серой тканью куртки. Мужик стоял, оперевшись о косяк двери и я легонько ткнул его ладонью в середину, отчего тот улетел в центр комнаты.

Метнул взгляд влево — вправо, оценивая обстановку. В углу, вжавшись в стену, сидит одетая Лена. Под глазом наливается фингал, из второго ручьем текут слезы. На кровати, в другом углу, прижав одеяло к голой груди, полусидит ее мать. Над ней навис мужик, второй сидит за столом, смотрит туда же. И третий мужик летит на пол, после моего тычка.

Братья Махмудовы, у криминаланетнациональности, собственной персоной.

Главные зачинщики разных неприятных историй и источники постоянной головной боли дружинников общины. Три здоровых лося, что нигде не работали, а только пили да приставали к другим. Их терпели только потому, что они иногда давали денег в общину.

Значит, за насилие взялись.

— Тааак, — медленно протянул я, наблюдая, как встает с пола третий брат. — И что здесь происходит?

Ахмед, старший брат, что сейчас сидел за столом, повернул ко мне голову:

— Эй, зачем в дом врываешься, уважаемый? Не видишь, тут разговоры идут, дела делаются, а ты мешаешь. Нехорошо.

Он встал, и неспешно направился ко мне. За его спиной тут же вырос второй брат, тот, что стоял у кровати, а затем поднялся и третий.

— Какие же вы дела, делаете, шакалье? Тетку с девкой снасильничать решили. Деловые, млять.

Только сейчас, подойдя ко мне поближе, я учуял стойкий запах перегара. Да они же бухие!

— Дружина Общины, — я скосил глаза на красную повязку, что обвивала мою правую руку. — Вы арестованы, пройдемте.

— Ай, какие глупые вещи говоришь, какой арест? Ты что? Пойдем во двор, выйдем, поговорим как мужчины!

— Ладно, — я кивнул и отвернулся, выходя в сенцы. И тут же почуял резкое движение за спиной.

Прыгнул вперед, уходя от размашистого удара, и выскочил во двор.

Ахмед с братьями вывались вслед за мной, на ходу беря меня в полукруг. Третий брат, самый младший, никак не могу запомнить его имя, держал в руке полено.

Он на меня и кинулся, широко замахнувшись чурбаком. Уход влево, тело пробегает мимо меня, короткий, но мощный хук по корпусу с одновременной подсечкой. И тело находит свое упокоение в поленнице дров.

Никаких спецспособностей. Только умения, что вбивали в меня инструкторы по рукопашке.

Второй не дает мне опомнится, пихает ногой, целясь в живот, но я снова уворачиваюсь, стремительно сближаясь с разбега впечатав ему кулак в челюсть. Она клацает и брат отправляется в нокаут.

В руке Ахмеда, старшего брата, блеснула полоска стали. Поигрывая ножом, он приближается ко мне.

— Сейчас я тебя порежу, как свинью! — он радостно оскалился, блеснув золотыми фиксами.

Я не разделял его убеждений.

Модернизированные мышцы, с нечеловеческой, а потому и недостижимой скоростью, выбросили мою ногу вперед. Самым концом рабочего ботинка с металлической набивкой я пнул Ахмеда по предплечью, там где рука переходила в кисть..

Он все еще улыбался, когда нервы донесли до его мозга сигнал, что с его рукой все очень плохо и что там очень и очень больно.

Одна из лучевых костей, сломавшись, под воздействием сильнейшего удара, пополам, прорвала мышцы предплечья, тонкую кожу и ткань толстовки и вылезла наружу. Нож выпал из ослабевших пальцев, воткнувшись острием в поросшую травой землю.

Я довершил разгром, повторив проделанное со вторым братом — разворотив ему челюсть мощным боковым ударом. Золотые зубы посыпались из под разбитой губы.

Бесчувственное тело рухнуло рядом с остальными братьями.