Покорение Сибири. От Ермака до Беринга

Судьба «златокипящей землицы» Мангазеи

Первым написал о земле Мангазее, то есть о бассейнах рек Таз и Пур, расположенных между низовьями Оби и Енисея, новгородский книжник, сочинивший в конце ХV в. сказание «О человецех незнаемых в Восточной стороне». В нем рассказывалось о населявших эту землю ненецких племенах под названием «молоканзеи», или «молгонзеи». Сведения о них, в которых правдивые сообщения перемешаны с фантастическими и сказочными, принесли на Русь новгородские воины, побывавшие на нижней Оби еще в ХIV в., а может быть и ранее.

Сказание начинается так: «Над морем живут люди самоедь зовомые молгонзеи. А ядь их мясо оленье да рыба. Да между собою друг друга ядят. А гость к ним откуды приидет. И они закалают дети свои на гостей, да тем и кормят. А который гость у них умрет и они того снедают, а в землю не хоронят, а своих також. Сияж люди невеликы взърастом. Плосковидны. Носы малы. Но резвы велми и стрельцы скоры и горазды. А ездят на оленях и на собаках. А платие носят соболие и оленье».

Ездовые собаки

Далее в сказании следуют фантастические сведения о различных самоедских племенах, одни из которых часть лета живут в море, другие «по пуп люди мохнаты до долу, а от пупа въ верхъ яко ж и прочии человецы», третьи на зиму умирают на два месяца и оживают летом, четвертые без глаз, а «ръты у них межи плечми», «а стрельба же их трубка железна въ руце. А в другой руце стрелка железна. Да стрелку туж вкъладает в трубку. Да бьет молотком въ стрелку». Рассказал книжник и о немой торговле с ненцами, когда рядом с мехами кладут товар на обмен и уходят, ожидая решения продавца — заберет он товар или нет, и о множестве других правдивых и полулегендарных сведениях про жителей этой северной страны (11, с.6, 7).

Название ненецких племен молоканзеи (молгонзеи) при написании было несколько искажено и страна их проживания стала известна как Монгазея или Мангазея, что, по сообщению д. и. н. М. И. Белова на коми-зырянском языке, означает землю близ моря — Мангазейского моря, включающего, по понятиям старинных поморских мореходов, Обскую и Тазовскую губы и прилегающие к полуостровам Ямал и Гыданский районы Карского моря. В этом Новгородском сказании приведены также абсолютно правдивые сведения об изобилии в «незнаемых странах» соболя, песцов и оленей (10, с. 39; 21, с. 4).

Более того, в сказании наряду со страной «молгонзеев» упоминается и расположенная среди безлесных тундр страна Балд (Баид), где «человеци живут в земле (то есть в полупогруженных в землю землянках. — М.Ц.), а ядят мясо соболи; а иного у них звери никоторого нет, опроче соболна. А носят платие соболие и рукавицы и ногавицы, а иного платиа у них нет, ни товару никоторого».

В сказании страна Балд помещалась «в верху Оби реки великиа». Но вероятнее всего, речь идет о полярных странах. Академик Л. С. Берг считал, и он, видимо, прав, что страна Балд находилась к западу от Енисея и к северу от Северного полярного круга, где жили енисейские самоеды (ненцы) из рода бай (5, с.260). По мнению известного историка полярных исследований д. и. н. М. И. Белова под страной Баид автор сказания подразумевал «Туруханский край», названный так по имени двух речек Баих (Большой и Малой), впадающих в р. Турухан в том месте, где позднее возник Туруханский острог» (14, с.377). Какую бы из версий нахождения страны Балд (Баид) мы ни приняли, ясно, что автору сказания уже в конце XV в. было известно о существовании обширной полярной страны в Обско-Енисейском междуречье.

Ранее уже говорилось об активном проникновении русских в низовье Оби и в Заобье еще в конце XV в. и о полном присоединении к Московской Руси бассейна нижнего Иртыша и большой части низовья Оби к концу XVI в. Упоминалось также об основании в бассейне Нижней Оби Березовского и Обдорского острогов. Это были уже западные подступы к Мангазее, богатой мехами земле, где кочевали самоеды (ненцы).

В середине XVI в. рассказами о богатой мехами «Malgom-zaia» заинтересовались англичане. А в царствование Федора Ивановича (1584–1598 г.) на московском рынке лучшим сортом соболей считались — наряду с печорскими — мангазейские. В Мангазейский край, такой заманчивый и привлекательный для промышленников, торговцев мехами и моржовыми клыками, казаков-сборщиков ясака вели нелегкие морские, речные и сухопутные дороги.

Видимо, в 60–70 гг. XVI в., а может быть и в более ранние десятилетия этого века, установился Мангазейский морской ход. Походы в район реки Таз совершались обычно партиями промышленников, в основном поморов. Для плавания в Мангазею поморы использовали суда небольших размеров — «малые кочи». Это были плоскодонные парусно-весельные суда с малой осадкой, приспособленные для перетаскивания через волоки небольшими командами (до 10 мореходов) и плавания вдоль отмелых морских берегов и в устьях рек. Их грузоподъемность была от 6–7 до 10 т (от 375 до 600 пудов).

Морской ход начинался в устье рек Северной Двины или Кулоя. Вот как описывали его сами промышленники:

По словам тех же мореходов, при хорошей погоде на путь от Архангельска до Байдарацкой губы уходило от одного до двух месяцев. Оттуда на путь до устья Мутной реки, следование по ней, волоку и реке Зеленой затрачивали до 20 суток. На плавание от устья Зеленой реки до Мангазеи уходило также две-три недели. Конечно, эти сроки выдерживались только при попутных ветрах и благоприятной ледовой обстановке в районе плавания, что случалось не часто.

Продолжительность пути всецело зависела от погоды: «а коли де бог не даст пособных ветров… и тогда все кочи ворочаются в Пустоозеро; а коли захватит на Мутной или на Зеленой реке поздное время, и на тех реках замерзают, а животишка Пинежанина Фомку Борисова, например, под Бурловым берегом (в Варандеях — у побережья между Печорской и Xайпудырской губами) «заняли великие льды, и они сквозе льды пробивалися в том месте четыре недели, и как льды отнесло в большое море, и они пришли к Югорскому шару».

Пути русских в Мангазею и на Енисей

В 1626 г. ехавших из Тобольска служилых людей у Заворота застигла «туча с дождем и ветр встречный с сиверу, и парус на коче изодрало, и павозок (лодку, перевозимую на коче. — М. Ц.) разбило, и коч с якорей сбило и прибило за кошку (подводную мель, протянувшуюся от берега. — М. Ц.) и стояли де они за ветры 6 недель дожидалися пособных ветров» и после Успенья воротились назад, «потому что стало поздно, море стало мерзнуть и льдов стало много». Так что русским мореходам приходилось на пути в Мангазею и обратно преодолевать «непроходимые злые места от великих льдов и всякие нужи» (6, с.89, 90).

Существовали два речных северных маршрута для следования в район Мангазеи с запада через отроги Уральского хребта. По ним шли через «Камень» промышленники и торговцы. Первый из Устюга Великого шел по рекам Вычегде, Выми, Ухте, Ижме и Печоре. Второй начинался в Xолмогорах и проходил по рекам Пинеге, Кулою, Мезени и ее притокам в приток Печоры Цильму. Таким образом, оба пути выходили на Печору, а далее один из них шел вверх по ней и по ее притоку, а затем в реку Собь до отрогов Уральского хребта, где для зимовок в XVI в. был основан Роговой городок. От него путники следовали волоковым участком пути по узкому ущелью на противоположный восточный склон хребта к истокам другой реки Соби, по которой добирались до Березовского острога. В связи с тем, что по этому пути к концу XVI в. резко возрос поток промышленников, по указу царя Федора Ивановича в 1595 г. при впадении Соби в Обь для взимания пошлины был основан острог Носовой (на месте, где впоследствии был построен г. Обдорск, теперь Салехард).

Другой более северный путь проходил после выхода на Печору вниз по ней до ее притока р. Усы, далее по Усе до отрогов Уральского хребта, затем рекой Xарутой и оттуда в реку Синью, впадающую слева в Обь. От Березова речной путь в Мангазею шел по Оби, Обской губе мимо Обдорска и Надыма (район кочевьев ненцев, торговый пункт, выгодный по своему расположению на полпути от Березова до Мангазеи), далее по Тазовской губе и р. Таз.

Безусловно, путь по рекам и волокам через Березов был более продолжительным, чем по Мангазейскому морскому ходу. Сложным было плавание судов в Обской дельте, которую в начале XVII в. называли «островами». «А устья де, государь, Обсково нихто не знает, разлилась на многие места, и островы частые», — сообщали в 1616 г. на допросе в Тобольске торговец Кондратий Курочкин и тобольский стрелец Кондратий Корела.

На необитаемые зимой острова дельты летом приплывала для рыбной ловли «кочевая самоядь», которая не всегда дружественно относилась к высаживавшимся на берег русским людям. Особую опасность в дельте для судов представляли многочисленные мели: «мелко добре; не токмо большим судном, кораблем или кочами ходити, и мелкими судами ходити невозможно», — сообщали те же информаторы.

Речной путь в Мангазею из Тобольска и Березова был совсем непростым. В те времена плавание от Тобольска в Мангазею протяженностью немногим более 3000 км было трудным и опасным предприятием. Продолжительность такого плавания была от двух до четырех с лишним месяцев. Все зависело от погоды и благоприятных ветров. Особо сложным был участок пути от Березова до устья р. Таз, особенно в осеннее время, до наступления морозов, когда часты в устье Оби и в Обской губе бури, во время которых нередки были посадки судов на мель, повреждение их при ударе о подводные камни. Еще хуже было в том случае, когда суда уносило бурей в северные районы губы, протянувшейся в меридиональном направлении на 760 км.

В «островах» дельты торговцы, промышленники и служилые люди иногда подолгу ожидали благоприятных ветров и затем выплывали в «голомя», то есть в Обскую губу. Шли суда, по-видимому, по бурной Обской губе вдоль берегов, укрываясь от непогоды в устьях рек, сперва на север до «Русского заворота», отделяющего собственно Обскую губу от Тазовской, затем поворачивали к юго-востоку. За Заворотом часто упоминаются, как места стоянки судов, Черные горы и Столбовая река, несколько ниже которой лежала Черная коса, или «Черная кошка». Затем проходили Япанчин Шар, соответствующий, вероятно, проливу между материком и островом, называемым в настоящее время Находкой. Далее оставляли справа Пуровский остров у входа в глубокую Пуровскую губу и добирались до устья р. Таз. Оттуда до Мангазеи при попутных ветрах шли под парусом четверо суток, а при противных ветрах продвигались вверх по течению Таза «бечевым ходом» (6, с.115, 116).

До наших дней сохранились некоторые сведения о плаваниях поморских мореходов по Мангазейскому морскому ходу. В 1601 г. Матрена Афанасьевна Кузьмина подала на имя царя Бориса Годунова «явку» — челобитную, в которой просила оказать ей помощь, так как ее отец и брат — черносошные крестьяне Двинского уезда, в 1597 г. потратили все свои наличные средства на снаряжение коча для плавания в Мангазею. Очевидно, на обратном пути Кузьмины попали в бурю и потерпели крушение («побило их море»). А поморы пинежанин Иван Угрюмов и мезенец Федул Наумов получили от царя Бориса хвалу за «частые поезди в Мангазею» (10, с.110).

Выдающимся полярным мореходом был промышленник пи-нежанин Леонтий Иванов Шубин, по прозвищу Плехан. Одно из плаваний на р. Таз он описал сам. Летом 1601 г. он вышел из устья Северной Двины на четырех кочах с командой из 35 мореходов. Они плыли «пособным морем с западу на восток… влево море, вправо земля, и шли до устья Печоры реки». Из-за встречных ветров и неблагоприятной ледовой обстановки Шубину пришлось там в Пустозерске зазимовать. Оттуда часть мореходов по зимней дороге отправилась через «Камень» на восток.

С наступлением новой навигации Шубин продолжил плавание. Теперь с ним шли москвитин Первый Тарутин, пустозерцы Семен Исаков Серебряник и Архип Баженик, волочанин (житель Волока Пинежского) Михаил Дурасов, а также 40 других торговцев и промышленников.

«Вышед на устье Печеры, — сообщил Шубин, — и пошли в Мангазею великим же морем-окияном, на урочище на Югорский Шар; бежали парусом до Югорского Шара (примерно 150 миль. — М. Ц.) два дни и две ночи, а шли на прямо большим морем, пересекая через губы морские». Он сообщил и некоторые гидрографические сведения о районе плавания. По его мнению, от устья Печоры до Югорского Шара морское дно очень неровное, «местами глубоко, а в иных местах мелко, в сажень, а в иных местех и суда вставают». Значит, суда шли у самого берега, так как мористее в восточной части Баренцева моря глубины почти везде равны 7–8 саженям.

Такой же характер дна («местами глубоко, а инде мелко») наблюдал Шубин и в проливе Югорский Шар. Значит, и здесь кочи шли у самого берега. Описал он о. Вайгач, заметив, что остров каменный, леса на нем нет и «около его русские люди в Мангазею не ходят, потому что отошел далеко в море, да и льды великие стоят».

Пройдя пролив, кочи прошли в Карскую (Байдарацкую) губу, а затем к р. Мутной, которая «пала в Нярзомское (Карское. — М. Ц.) море с полуденной стороны. А река Мутная невелика, через мошно перебросить камнем, а река мелка». Затем мореходам предстояла трудная работа по разгрузке кочей, перетаскиванию грузов и самих кочей по волоку в р. Зеленую. Шубин рассказал об этом так: «А дошед до озера, до вершины Мутной реки, учали меж озерцами волочить запасы в павозках (небольшие плоскодонные лодки для перевозки грузов. — М. Ц.), а в павозок клали четвертей до десяти и больше, в четыре пуда четверть (64 кг. — М. Ц.), а проводили павозки от озера до озера паточинами, тянули по воде бродячи, один павозок тянут два человека, а те между озерцами паточины тож в дву местех от озера до озера по версте и меньше, а кочи тянули канаты после запасов порожние по тем паточинам всеми людьми». Затем по р. Зеленой вышли в Обскую губу и направились в Тазовскую губу. Только 1 октября мореходы добрались до Мангазеи.

Шубин отметил, что Ямал является районом тундры: «на обе стороны место пустое… растет мелкий лес, в вышину четверть аршина (18 см. — М.Ц.), а зовут тот лес ярник». Сообщения Шубина явились, вероятно, первыми достоверными сведениями о природе о. Вайгач, Карского моря и Ямала (22, с.1088–1090).

Сибирский коч. Рис. А. Карелова

Коч. Реконструкция М.И. Белова

Совершая походы в район р. Таз, поморы основали торгово-промысловое поселение у впадении в р. Таз реки Осетровки (позже переименована в р. Мангазейка). В 1968–1970 и 1973 гг. в течение четырех летних полевых сезонов в этом районе работала историко-географическая экспедиция Арктического и Антарктического НИИ с участием ученых Института археологии Академии наук СССР, возглавляемая д. и. н. Михаилом Ивановичем Беловым. Экспедиция обнаружила деревянные остатки построек поморского торгово-промышленного поселения, возраст которых определили дендрохронологическим методом. Самая ранняя из обнаруженных построек датируется 1572 г., но ученые считают, что это поселение, вероятно, возникло значительно раньше.

По данным мангазейского воеводы И. Ф. Танеева, поморы этого поселения быстро установили довольно тесные связи с местным населением, женились на местных женщинах. Вероятно, в этом поселении стоял скит или часовня (23, с.34, 35). Другое укрепленное поморское зимовье, «зырянский городок» в верховьях Таза, существовало еще в начале XVII в. Из этих городков торговые поморские люди объясачили местных жителей и «дань с них имали воровством на себя» (6, с.142).

Царские власти стремились поставить под контроль всю торговлю пушниной в районе Нижней Оби и в Заобье. Уже в 1598 г. для разведки «Мангазейских мест» московские власти направили из Тобольска небольшой отряд под начальством дьяка приказа Казанского дворца Федора Дьякова (в ведении этого приказа находились все сибирские дела до передачи их в 1637 г. в управление вновь образованному Сибирскому приказу). Для отряда в Верхотурье было приготовлено четыре коча — палубные морские парусно-весельные суда, построенные по образцу тех, что строили в Поморье для плавания на Новую Землю и Шпицберген.

По Иртышу и Оби Дьяков добрался до Обской губы, но на р. Таз он, видимо, не попал и зазимовал в Надымском городке. К началу зимы туда же прибыл Юрий Долгушин с партией поморских промышленников. Летом 1599 г. объединенный отряд, видимо, все же добрался до р. Таз по рекам Надым и Пур и их притокам и волокам между ними. Собрав ясак, Дьяков вернулся в Москву зимой 1600 г.

После этого в Мангазею направилась более крупная русская правительственная экспедиция с задачей «в Монгазее на Тазском устье поставити острог для того, чтоб монгазейскую и енисейскую самоедь привести под государеву, царскую высокую руку и есак с них ежегод збирать» (24, с.51).

В экспедиции участвовала сотня тобольских казаков под командой воеводы князя Мирона Михайловича Шаховского и «письменного головы» (начальника воеводской канцелярии) Даниила Xрапунова. Летом 1600 г. отряд вышел из Тобольска и поплыл в Березов, где к нему присоединились 50 березовских казаков, а также местные торговые люди. Там же были построены морские суда — четыре коча. На них и на двух речных судах-коломенках, которые загрузили запасами продовольствия, экспедиция вышла в Обскую губу.

Город Старая Мангазея (чертеж XVII в.)

Там коломенки прибило к берегу. При этом были повреждены их корпуса и в них поступила вода, «муку и толокно подмочило, а крупы и соль потонули». На помощь пришли ненцы. «И они (участники экспедиции. — М. Ц.) поднялись на оленях и тем своим остальным запасом кормили самоядь, а сами до Мангазеи шли на лыжах». Известно, что отряд проследовал за р. Пур и там подвергся нападению: «Енисейская самоядь своровали, князя Мирона и Данило за рекою за Пуром в днище (в дне пути. — М. Ц.) их разгромили, и наряд, и зелье (пушки малого калибра и порох. — М. Ц.), и свинец, и запасы поимали, а князь Мирон и Данило отошел», потеряв 30 человек. Раненый Шаховской и 60 казаков на оленях в августе 1600 г. вернулись в Березов.

Но, вероятно, поздней осенью он с уцелевшими казаками на лыжах вновь отправился на р. Таз. Вероятнее всего, проводники по зимнему мангазейскому маршруту вывели его к поморскому поселению на р. Таз, о котором упоминалось ранее. Обосновавшись там, князь начал строительство Мангазейского острога. Что сталось с Даниилом Xрапуновым и остальными участниками экспедиции, неизвестно. Установлено лишь, что на восточном берегу Тазовской губы была еще одна стычка с ненцами, в ходе которой погибли восемь казаков.

Может быть, недовольство ненцев было вызвано жестокими действиями промышленников при контактах с местными жителями? И. П. и В. И. Магидовичи не исключают и того, что промышленники сами подстрекали ненцев к избиению служилых людей, видя в них конкурентов при заготовке пушнины (18, с.258).

В помощь отряду князя Шаховского московские власти в марте 1601 г. направили второй отряд под командой воевод князя Василия Михайловича Масальского-Рубец и Савлука (Луки) Пушкина. Этот отряд состоял из стрельцов, казаков и пленных литовцев, всего 300 человек. В «вожи» (проводники) им предлагалось брать «зырян торговых людей и вымичь… которые Мангазейский и Енисейский ход знали и толмачить умели» (зыряне — это коми, вымичь — жители поселений по р. Вымь, приток р. Вычегды. — М. Ц.). Ясно, что под «Енисеем» понималась не река, о которой московские власти еще ничего толком не знали, а местность на восток за Мангазеей.

В наказной памяти воеводам было приказано поставить острог на р. Таз или далее на востоке: «… в Мангазею и в Енисею притти до заморозков и… идучи не зимовать и рекою Обь и морем итти бережно, и ставиться в крепких местех бережно и осторожно на якорях, а у берегу однолично не ставиться и от погоды беречися». Наказная память предписывала воеводам добраться до поморского поселения на р. Таз и, базируясь на нем, возвести острог, то есть сделать то, что и сделал князь Шаховской (23, с.36).

В Тобольске Масальскому и Пушкину были выданы скорострельная пищаль с 200 ядрами, три затинные пищали (пушки небольшого калибра, устанавливаемые на судах и на крепостных стенах), 25 пудов (400 кг) пороху, 10 пудов (160 кг) свинца. По фунту (410 г) свинца получил каждый казак. Всего в плавание ушли 9 кочей, две морские лодки и два дощаника (речное парусно-весельное судно). В Березове на суда погрузили еще одну скорострельную пищаль и три затинные, и к ним большое количество ядер.

Придя на Тазовское устье, воеводы должны были разведать с помощью зырян, где лучше основать острог. Добравшись до Таза летом 1601 г., воеводы выяснили, что Шаховскому уже удалось его основать, но не в устье реки, а выше устья в 300 км на правом берегу. Значит, Масальский и Пушкин завершили основание Мангазеи.

О том, что строительство Мангазеи началась при участии экспедиции Шаховского, свидетельствует, например, такой любопытный документ: в челобитной Сибирскому приказу казака Лазаря Аргунова, поданной в 1655 г., описана служба его отца Саввы Аргунова, который был послан «из Березова… в Мангазею с князем Мироном Шаховским да Данилом Xрапуновым зимним путем на нартах; и самоядь их многих служилых людей побили и запас их отгромили и после того они до Мангазеи шли, голод и всякую нужду терпели; и пришед в Мангазею самоядь и аманаты поймали и к шерсти их привели (взяли заложников из семей племенных вождей, а последних привели к присяге на верность царю Московской Руси. — М.Ц.) и город поставили» (10, с.112).

Один из участников похода 1601 г. составил карту Обской и Тазовской губ, датируемую д. и. н. М. И. Беловым 1601–1603 гг. На этом чертеже, озаглавленном «Губа море Мангазейско с урочищи», безусловно с искажением, в виде огромного полуострова показана «Земля Самоедская» с островом у «вершины». Эта «Земля» явно может быть отождествлена с полуостровом Ямал и о. Белым у его северной оконечности. На материке показаны несколько рек, текущих в Обскую губу, и сама губа с впадающими реками Пур и Таз. На чертеже изображена часть восточного побережья Гыданского полуострова. Этот чертеж впервые дал уже более близкое к действительности представление о северных приморских районах Западной Сибири и явился наглядным подтверждением выдающихся достижений русских людей в изучении и освоении района севера Сибири между устьями Оби и Енисея (18, с. 259).

С основанием Мангазеи весь промысел «мягкой рухляди» промышленников и торговля мехами стали проводиться в бассейне р. Таз при строгом таможенном контроле со стороны центральной московской власти: таможня собирала государеву десятину со всей добычи и прибыли купцов и промышленников.

Мангазея прославилась не только на Руси, но и за ее пределами, как «царева златокипящая вотчина». Из Мангазейского уезда, раскинувшегося в тайге и тундре на миллионы квадратных километров, ежегодно в течение первой половины XVII в. вывозилось до 100–150 тыс. соболиных шкурок, ценившихся исключительно высоко. Самая дешевая шкурка стоила в XVII в. в Москве 5 руб., что равнялось годовому окладу служилого сибирского казака.

В результате проведения в 1968–1973 гг. раскопок в районе городища Мангазея можно довольно уверенно реконструировать облик города, характер деятельности его обитателей и описать его историю на протяжении всего XVII в.

Сам город Мангазея являлся довольно мощным укрепленным пунктом северных окраин Московской Руси, размещенным на высоком, удобном для обороны берегу реки. Вначале в 1601 г. был возведен, срублен деревянный тынообразный острог «стоячий на углах»— защитная стена из вертикально установленных сплошным рядом заостренных бревен с небольшими башнями на углах.

Острог был возведен так, что южная часть защитной стены проходила совсем близко к береговому обрыву. Внутри острога были построены воеводский двор, съезжая изба, тюрьма, стрелецкая сторожка — караульное помещение. В съезжей избе воеводы, их подъячие и сторожа вершили административные, сыскные и судебные дела, там же хранилась воеводская денежная казна, выдавалось государево денежное, хлебное и соляное жалование служилым людям. Через подъячих съезжей избы сдавались на откуп торговые бани и право на продажу вина в кабаках. Любопытно, что, учитывая крутой нрав поморов и вообще промышленников и казаков, воевода во время приема людей в съезжей избе был огорожен от них железной решеткой (23, с.59).

В остроге возвели главную соборную Троицкую церковь — теплый шатровый храм, служба в котором шла круглый год. Троицкий священник считался старшим среди мангазейских церковнослужителей. Известно, что Троицкая церковь выполняла в Мангазее и функции своего рода кредитного учреждения. Так, например, в 1642 г. таможенный голова Иван Толстоухов обратился к церкви с просьбой ссудить для государя 200 руб., чтобы выплатить жалование служилым людям (23, с.45).

Мангазейские купцы и промышленники черпали кредит из самых различных источников. Но самым важнейшим из них была касса местной церкви: «троицкая казна» в Мангазее и Никольская церковь в Туруханске, служившие как бы мирскими банками (25, с.311).

Уже в 1606 г. при отправлении в Мангазею новых воевод Давыда Жеребцова и Курдюка Давыдова приказ Казанского дворца обязал их возвести в Мангазее новые «городские» укрепления. Мангазейская крепость была срублена в 1607 г. из стволов елей, листвениц и кедров и рассчитана на оборону расположенных внутри ее построек. Крепостная стена с башнями общей длиной 279 м была возведена из бревенчатых городен — клетей длиною 3–4 м и шириною 2,7–2,8 м. Высота крепостной стены до кровли достигала почти 6 м, а на западном участке стены— почти 10 м. При постройке этой стены острожные стены частично остались и составляли для кремля внешнюю первую оборонительную линию у северной и западной «городских» стен.

Угловых башен, согласно «Росписному списку города Мангазеи от 1625 г.», было пять: Давыдовская, «что над Тазом рекою» высотой до кровли 9,23 м, Зубцовская — 8,52 м, Ратиловская — 7,66 м, Успенская — 8,88 м соответственно (все четыре башни глухие) и проезжая Спасская высотой до кровли 11,39 м.

Мангазейский кремль был вооружен девятьюжелезными затинными пищалями, расположенными в верхних этажах башен: на Спасской башне три пушки, по одной на этаж, которые могли вести огонь в сторону посада; орудия Успенской и Ратиловской башен могли вести огонь в северном направлении. На юг и восток, то есть в сторону посада и вдоль берега р. Таз, могли вести огонь по одному орудию на каждом из двух этажей Зубцовской башни и, наконец, на запад и на юг, на р. Таз вели огонь орудия двух этажей Давыдовской башни. Таким образом обеспечивался круговой обстрел местности.

Воротная башня была названа Спасской по сибирской традиции. В Сибири главные воротные башни обычно называли Спасскими. Над воротами этих башен устанавливались икона Xриста Спасителя и несколько икон, представлявших городские храмы.

Ратиловская башня получила название по имени соседней речки Ратилихи, Давыдовская — по имени руководителей возведения крепости Давыда Жеребцова и Курдюка Давыдова,

Зубцовская — видимо, по наличию каких-то зубчатых деталей облика башни.

За крепостной стеной располагался посад, основная жилая часть города, поделенная улицами на кварталы. Причем узкие улицы и переулки были замощены сосновыми досками судовой обшивки (видимо, от разобранных судов), которые располагались на необычных опорах — клетях-колодцах, приподнятых над почвой на один-два венца, чтобы при ее оттаивании избежать провалов настилов.

В посаде был возведен комплекс зданий гостиного двора, состоявший из множества амбаров, где размещались лавки и хранились предназначенные для продажи или вывоза запасы товаров, а также изб для проживания приезжавших в город купцов и промышленников. В гостином дворе на одном из зданий были даже установлены башенные часы, некоторые детали которых найдены при проведенеии раскопок.

Мангазейский гостиный двор в течение многих лет успешно справлялся с наплывом торговых караванов и перерабатывал значительную массу грузов и товаров, предназначенных как для города, так и для огромной территории, подвластной мангазейским воеводам.

В посаде размещался таможенный двор. В Мангазее таможенный голова и его подъячие, помимо основных обязанностей по взиманию таможенных сборов, ведали также снабжением города рыбой, дичью и мясом. С этой целью нанимались артели, которые весной и осенью доставляли в город куропаток, зайцев и рыбу (чирков, муксунов, осетров). Огромное количество рыбы, дичи и мяса заготовлялось для воевод, их семей и челяди, подъячих съезжей избы и таможни, стрельцов мангазейского гарнизона. Значительная часть улова шла на рынок. Таможня также нанимала «вожей»— проводников для сопровождения людей и грузов по дороге между Мангазеей и Туруханском на Енисее (основан в 1607 г.), заведовала откупами.

Значение таможни подчеркивалось тем, что ее руководитель — таможенный голова назначался не воеводами или выборным путем, а приказом Казанского дворца, а затем Сибирским приказом. В Мангазею на эту должность чаще всего назначались купцы из Устюга, Тотьмы или Свияги.

Неотъемлемой принадлежностью Мангазейского посада были торговые городские бани и кабаки.

Первый в посаде Успенский храм был возведен, видимо, в период 1603–1606 гг. Считается, что и одна из угловых башен кремля получила свое название по имени этого храма. Известно имя строителя этой церкви. Это был ярославский посадский человек Аникий Иванов Скрыпин. На деньги его и других торговых людей и был возведен Успенский храм, являвшийся религиозным центром посада. В церкви мирской староста хранил мирскую казну, собирались общинные сходы. За храмом Успения размещалось городское кладбище (23, с.76, 77).

В конце 20-х годов XVII в. на западной окраине посада невдалеке от Спасских ворот была возведена третья по счету церковь, названная в честь царя Михаила Федоровича церковью поморских чудотворцев Михаила Малеина и Макария Желтоводского.

Кроме храмов в Мангазее недалеко от стен крепости западнее посада была воздвигнута часовня Василия Мангазейского убиенного. Василий Мангазейский широко почитался в Сибири XVII–XVIII вв. как защитник бедных и обездоленных. Фактически, он почитался как защитник и покровитель промышленников-землепроходцев. По преданию культ Василия Мангазейского возник после его гибели в результате воеводской пытки из-за несправедливого обвинения в воровстве (21, с.19, 20).

Результаты археологических раскопок подтвердили, что Мангазея являлась не только военной крепостью и местом размещения администрации края, но и ремесленным посадским центром. Еще В. Н. Чернецов, руководитель археологической экспедиции Арктического института, посетившей осенью 1946 г. старое мангазейское городище, писал: «Можно также полагать, что Мангазея жила не только привозным товаром. Обилие простой глиняной посуды, гвоздей, бронзово-литейных отходов, железных поделок, сырой и дубленой кожи и т. д. свидетельствует о том, что в городе имелись ремесленники, работавшие на местный рынок».

Но, естественно, главным занятием в городе была торговая деятельность. О ее размахе свидетельствует венецианское стекло, китайский фарфор и нюрнбергская монета, найденные там при раскопках. В заключении своего отчета В. Н. Чернецов отметил: «Мангазея представляется нам городом с большим населением, развитым ремеслом и оживленной торговлей» (10, с.113, 114).

Это утверждение было полностью подтверждено при подведении итогов работы историко-географической экспедиции 1968–1973 гг. Более того, экспедиция установила, что ремесленная часть посада превосходила торговую. Особо было развито изготовление изделий из моржовой и мамонтовой кости и дерева. В 40-е годы XVII в. в Мангазейском посаде широко развивается плавильное дело. Причем удивительно, но факт, твердо установленный экспедицией: в Мангазее ремесленники в то время плавили медно-никелевые руды из Норильского месторождения, которые в небольших количествах завозились на р. Таз из района Нижнего Енисея (23, с.74).

Голландский географ Николай Витсен в своем сочинении «Северная и Восточная Татария», изданном в Амстердаме в 1692 г., писал, что в первые десятилетия XVII в. в Мангазее насчитывалось до 500 жилых домов. Туда ежегодно приезжало множество промышленников и торговцев. «При прежних мангазейских воеводах, — писал в 1654 г. в челобитной таможенный голова И. Саблин, — приходили из Сибири в Мангазею морем многие торговые кочи с хлебными запасами и с русскими товары, в год кочей по 50 и больши, и по Енисею, и по Турухану, и по иным сторонним рекам промышляли многие промышленные люди, и промыслы… были большие… А торговых, государь, и промышленных людей зимовало в Мангазее человек по 1000 и больши, и в лавках, государь, сидели со всякими товары зимой и летом без съезду, и весною, государь, по Волоку всяким людям торг был большой».

В 1646 г. торговые и промышленные люди писали в одной из своих челобитных: «В прошлых, государь, годех в Мангазею приходило торговых и промышленных людей с Руси и из Сибири человек по 600 и по 700 и больши, и с соболиных… и со всяких промыслов приходило каюков (промысловых лодок. — М. Ц.) по 100 и по 150, а из Енисейского… приходило всяких торговых и промышленных людей дощаников по 20 и больши, а всяких… людей о съезде ярманги (ярмарки. — М. Ц.) съезжалось для торгов человек тысячи по две и больши, а те, государь, и промыслы были большие:… у одного человека ужин (слово «ужина» означало и пай в промышленной артели, и запас снабжения на одного покрученика на сезон охоты, и один член артели. — М. Ц.) по 50, а в торгу у одного человека ж тысяч по 2 и по 3и по 5и больши» (25, с.298, 299).

Можно представить, что в городе, куда съезжались сотни купцов и промышленников, где покупались и обменивались на товары ценные меха — «пушистое золото», в городе, наполненном рисковыми и отчаянными людьми, деятельность которых была постоянно связана с опасностью гибели от холода и голода, от стрел и копий коренных обитателей тундры и тайги, жизнь кипела чрезвычайно, питейные заведения были постоянно переполнены, а обычаи и нравы были довольно грубыми и бесцеремонными, наподобие тех, что были характерны в более поздние времена для старателей сибирских золотых приисков, так ярко отраженных в ряде произведений отечественной художественной литературы XIX–XX вв.

Проведенные раскопки подтвердили широкое распространение среди обитателей города азартных игр. При раскопках найдены костяные фишки — игральные кости и игральные костяные пластинки с нанесенными на них кружками и точками, которые, возможно, являются игральными картами. Известно, что игра в кости и карты велась исключительно азартно, играли на деньги, меха, другие ценности, несмотря на то, что и воеводская и церковная власти преследовали азартные игры. Так, например, в 1630 г. в вотчине архиепископа вологодского и великопермского был произведен специальный сыск с целью выяснения, кто «зернью и карты играют». Как пример отношения властей к азартным играм приведем наказ якутского воеводы таможенному целовальнику, чтобы «торговые и промышленные люди в зимовьях… зерновых костей и карт не держали и зернью бы никто не играл».

Но, видимо, в условиях Мангазеи все эти запреты мало помогали (26, с.42, 43). И мангазейские воеводы сделали азартные игры источником дохода для властей. В двух торговых городских банях разрешено было устроить «зерновые избы», где играли в зернь. Там же находились помещения, где проходили «закладные игры» (картежная игра). Эти игорные избы отдавались на откуп, за что в воеводскую казну поступали крупные суммы денег. На откуп отдавали и кабаки, расположенные в центральной части посада. По части кабаков имелось три вида откупа: «за медовое питье», «за пиво и брагу» и «за квасную и сусляную продажу» (26, с.10).

То, что такая практика получения денег за счет эксплуатации не лучших побуждений в среде прмышленников и торговцев имела место, свидетельствуют многие факты деятельности сибирских воевод. Так, например, при устройстве дороги из Мангазеи на Туруханское зимовье мангазейский воевода Игнатий Корсаков в 1654 г. распорядился для обслуживания проезжих людей на Туруханском волоку поставить «волоковую баню» с буфетом, где продавались «кислый квас и сусло», и игорным домом для игры в зернь, в «картяные» и «всякие закладные игры» (6, с.120).

Об интенсивности морских плаваний в Мангазею в первые два десятилетия XVII в. судить трудно, так как мангазейский архив за эти годы погиб в пожаре 1642 г., когда сгорела вся Мангазейская крепость. Сохранились отдельные сведения о подобных походах. Так летом 1609 г. в Мангазею пришла партия торговцев и промышленников во главе с холмогорцем Еремеем Савиным. В 1612 г. из Мангазеи в Архангельск пришли мезенец Шестак Иванов и его сын Артемий. Известно, что сын и отец останавливались на о. Колгуеве, где подобрали вооружение с разбившегося иностранного корабля, пытавшегося, видимо, пройти на восток. В Мангазею Шестак плавал по морю.

Неоднократно бывали в Мангазее и двиняне торговец Кондратий Курочкин и стрелец Кондратий Корела, сообщившие, что «от Архангельского города в Мангазею по вся годы ходят кочами многие торговые и промышленные люди». О многих морских плаваниях в Мангазею упоминалось в одном из указов царя Михаила Федоровича, изданного до 1619 г.: «…ходят торговые люди от Архангельского города на Мангазею» (22, с.1054, 1064, 1067).

Записи в сохранившихся с тех времен таможенных книгах свидетельствуют, что в 1630 г., то есть через 11 лет после закрытия Мангазейского морского хода, через Мангазею и Енисейский волок (через который перебирались на Енисей в Туруханск) прошло 2350 торговцев и промышленников, с которых городская таможня собрала пошлину — деньгами 27047 рублей и мехами десятую часть с предъявленных таможне 1984 сороков (79 360 шкурок) соболей. Ясно, что деятельность в Мангазее торговцев и промышленников в предыдущие 10–15 лет была еще более интенсивной (10, с. 115).

Присутствие в Мангазее многочисленных торговцев и промышленников, готовых ради получения хорошей прибыли отправиться хоть на край света, сделало этот город центром по организации многих походов и предприятий, связанных с открытием новых богатых пушным зверем северных районов.

Пушной зверь в бассейне р. Таз скоро был повыбит, и промышленники устремились на восток в район р. Турухан, левого притока Енисея. Именно в устье Турухана в 1607 г. было основано Туруханское зимовье, которое позже называли Новой Мангазеей.

Безусловно, из Мангазеи царские власти держали под контролем новые районы добычи пушнины. Мангазея продолжала процветать. По-прежнему на р. Таз приходили «мангазейские» кочи, другие морские и речные суда.

Начало XVII в. было для Руси трудным и мучительным периодом истории, недаром его назвали «Смутным временем». Московское царство устояло в жестокой борьбе с польскими и шведскими оккупантами. Все это в определенной степени отразилось на отношении московских властей к попыткам западноевропейских торговых компаний проникнуть в Сибирь и на Европейский Север Руси. Царские власти очень болезненно воспринимали доходившие до Москвы слухи о появлении иностранных кораблей в Карском море.

В свою очередь тобольские воеводы князь Иван Семенович Куракин и Иван Булыгин были кровно заинтересованы в переключении всей торговли с Мангазеей с морского направления на сухопутную дорогу через Урал на Верхотурье, а затем по рекам в Тобольск и далее по Иртышу и Оби в Обскую губу. Они постоянно напоминали Москве об опасности проникновения иностранцев в Сибирь морем: «И мы, холопы твои, — писали они царю, — в Мангазею и в Енисею приходу чаем немецких торговых людей, потому что река Енисея угодна, рыбы в ней много, а живут по ней пашенные татаровя (так они по незнанию называли всех обитавших по Енисею эвенков и других местных жителей. — М.Ц.) и зверь по ней дорогой, а им ходить с немецкими товары податно» (6, с. 91).

Плавание по сибирским рекам. Из Ремезовской летописи

Со стороны московских властей последовала резкая реакция в виде указа 1616 г. о полном запрете морских плаваний в Мангазею. В свою очередь мангазейский воевода Иван Петрович Биркин, поддержанный 170 мангазейскими торговцами, доказывал вредность такого запрета. В частности, он отрицал достоверность сообщения Куракина о появлении иностранных военных кораблей в Карском море.

Д.и.н. М.И. Белов считал, что именно возражения авторитетного в Сибири воеводы Биркина, который построил в Мангазее немало новых зданий (новые съезжую избу, дома на воеводском дворе, при котором строился гостиный двор Мангазеи), привели к тому, что в 1618 г. плавания в Мангазею по Карскому морю были разрешены (10, с. 119; 23, с. 58).

Но Куракин, поддержанный другими сибирскими воеводами, все же добился своего, и в 1619 г. с согласия Москвы морские плавания в Мангазею были им окончательно запрещены. Более того, в следующем году московские власти приказали построить заставу на Ямале на волоке между реками Мутной и Зеленой, чтобы задерживать всех нарушителей запрета.

Царский указ 1620 г. тобольскому и мангазейскому воеводам гласил: «А в том бы есте заказ учить крепкой промышленным людям и ясашным татарам, чтобы они немецких людей (так тогда называли всех иностранцев — западноевропейцев: англичан, голландцев, немцев и др. — М.Ц.) на Енисею и в Мангазею никак не пропускали, а с ними б не торговали и дорог бы им ни на которые места не указывали. А буде кто с немецкими учнет торговать или дорогу начнет указывать, и тем людям от нас быть в великой опале» (22, с.1076). Так был запрещен прямой морской путь из Белого моря на Обь, с главной целью, чтобы «немецкие люди от Пустоозера и Архангельского города в Мангазею дороги не узнали» (10, с.93). В результате были прерваны прямые морские связи Поморья с Мангазеей, а значит, и с Сибирью.

Московские власти в последующие после запрета годы настойчиво напоминали тобольским воеводам о необходимости строго следить за соблюдением запрета на морские плавания в Мангазею. Так в грамоте приказа Казанского двора тобольским воеводам от 18 сентября 1622 г. (то есть 7131-го года по старомосковскому летоисчислению от сотвороения мира) указывалось: «В прошлом во 128-м году апреля в 24 день послана к вам наша грамота, а велено вам послати ис Тобольска или из Монгазеи служилых людей человек с 50 или сколько пригож на заставу на Мутную реку и на Зеленую реку. А велети меж тех рек на волоку розсмотрити места, где пригож, чтоб было крепко и блиско ясачных людей, а, розсмотря, на том месте велено поставити острожек и крепости всякие поделати. А велено ис того острошку человек по 5-ти и по шти по переменам посылати к морю, проведывати про немецких людей и беречь накрепко, чтобы отнюдь в Мангазею немецкие люди с моря водяным путем и сухими дорогами ходу не проискали. И русских торговых и промышленных людей с моря и ис поморских городов… на Мутную и на Зеленую реку, и в Монгазею, а из Монгазеи на те же места пропущати не велено. Да и вперед ежегод велено вам посылати в тот острожек служилых людей на весну, как учнет лед скрыватца, а велети бы в том острошке быти им до Семеня дня или до Покрова (то есть до середины октября. — М. Ц.)» (24, с.5 4).

Запрет прямых плаваний из Белого моря в Мангазею вызвал увеличение торговых перевозок из Тобольска и Березова в Мангазею по рекам и южной части Обской губы. Если до 1619 г. царские власти использовали этот путь в первую очередь для доставки в Мангазею партий служилых и продовольствие для гарнизона, то после запрета морских плаваний большую роль в использовании этого пути в мангазейской торговле стали играть купцы центральных областей Руси, царские гости. Так, например, известно, что в 1640 г. в Мангазее вели торговлю четыре царских гостя, пять приказчиков других гостей — крупных купцов и четыре состоятельных купца. Среди гостей, получавших значительные прибыли от мангазейской торговли, отмечались такие известные купцы, как Надея Свешников, Осип Елезов, Петр Унбин, Кирилл Босов, Василий Гусельников, Исак Ревякин, Иоаким Усов и др. (10, с.120).

Панорама Новой Мангазеи (Туруханска). Середина XVIII в.

Наиболее ранние сохранившиеся сведения о торговых плаваниях по речному пути в Мангазею относятся к 1626 г. Тогда из Тобольска в Мангазею с таможенным головою Гребневым и туринским посадским человеком Василием Семеновым прошли «на кочах многие торговые люди с хлебными запасы» (10, с.120).

Из Мангазеи на Обдорск, а оттуда далее через отроги Уральского хребта на Русь летом 1628 г. направились 136 торговцев и промышленников. Они следовали из Мангазеи на судах торгового каравана. В числе их были поморы мезенцы и пинежане, ярославцы и др.

Любопытно, что частные торговцы составили серьезную конкуренцию казне в хлебной торговле. Ими было завезено в Мангазею и Туруханск такое количество хлеба, что цены на него резко упали. Тобольский воевода даже обратился к московским властям с просьбой не посылать в Мангазею хлебных запасов. Оказалось, что казне дешевле было закупать их у купцов в Мангазее, чем завозить самим. Так в 1626 г. в Мангазею было завезено столько хлеба, что даже после базара мангазейский воевода смог купить 4120 пудов. Все это привело к тому, что царские власти отказались от казенной хлебной торговли (10, с.121).

Плавания по Нижней Оби и далее в Мангазею в те годы были довольно интенсивными. Например, известно, что в ноябре 1630 г. из Тобольска в Мангазею прибыл большой торговый караван, состоявший из 28 кочей, на которых находилось 345 человек. Причем многие торговцы, владельцы кочей, привозили в Мангазею товаров на крупную по тем временам сумму в 1000 и более рублей. Купцами в Мангазею доставлялись лосевые и коровьи кожи, сети, одежда, обувь, нитки, свечи, хлеб, крупа, лыжи, сукна, бусы, колокольчики, ожерелья, котлы.

Частным торговцам запрещалось торговать «заповедными товарами» — воинским снаряжением, оружием, железными изделиями, вином. Поставка этих товаров и снаряжения для воинских гарнизонов была привилегией казны. Если у торговцев находили «заповедные товары», то все их имущество отбиралось в казну (10, с.259). Видимо, были торговцы и промышленники, которые, несмотря на запреты, поставляли коренным жителям севера «заповедные товары», невзирая на провозглашенные кары, так как такие контрабандные поставки сулили неимоверную прибыль.

Большинство товаров, привозимых купцами, их приказчиками и промышленниками на север обменивалось на пушнину — меха соболей, песцов и бобров. О масштабах торговли мехами в Мангазее можно судить по записям объемов таможенных сборов каждого десятого из предъявленных таможне добытых или приобретенных соболей: в 1630–1637 гг. эта десятая часть ежегодно составляла в среднем 146 сороков (5840 шкурок) соболей (10, с.122; 23, с.80).

О характере плаваний в Мангазею в 30-е годы XVII в. свидетельствуют путевые наблюдения тобольского казака Сухана Ермолина. Он сообщил, что во время его плавания в 1631 г. из Мангазеи в Тобольск он видел семь кочей торговых людей с хлебом и другими товарами, которые плыли в Мангазею. В Обском устье около островов, приблизительно 7 сентября, ему повстречались казенные кочи, также плывшие в Мангазею. Он отметил, что ледостав на Оби в том году произошел в конце октября (через две недели после праздника Покрова Богородицы). От Мангазеи до Обдорска суда Ермолина плыли три с половиной недели, «потому что де их на море задержала погода», а от Обдорска до Тобольска — четыре с половиной недели, так как начались морозы. Всего в пути он был восемь недель, что в то время считалось для такого плавания вполне нормальным сроком.

В 1633 г. из Тобольска в Мангазею отправился купеческий караван из 20 кочей, на которых плыли 387 торговцев и промышленников. Среди грузов было 14224 пуда (227,6 т) хлеба и других товаров на крупную по тем временам сумму 10385 руб.

Не все кочи доплывали до Мангазеи. Так, известно, что тобольские служилые люди, посланные в 1624 г. на службу в Мангазею, собщали о трудностях пути туда: «божиим судом на губе морской разбило у них коч… и они же с великою нужею вышли набереж на тундру, душею да телом, и нашли де на берегу разбитое паузченко и в том паузченке поехали в Мангазейский город с великою нужею» (6, с.117). И таких случаев было немало.

В 30-е годы отправился на казенном коче в Мангазею боярский сын Томил Петров с хлебными запасами для мангазейского гарнизона. Во время шторма судно погибло, погиб и ценный груз. Только летом 1638 г. Томил Петров благополучно доставил хлеб в Мангазею (10, с.123, 124).

Все 30—40-е годы XVII в. продолжалось ежегодное трудное плавание кочей в Мангазею по нижней Оби и Обской губе. Много судов гибло в Обской губе при штормах. Постепенно истощились запасы пушных зверей в районе Мангазеи, промышленники стремились в новые богатые пушным зверем места на Енисее и Лене. Уменьшился приток в город промышленников и купцов. Если они приезжали, то по пути с Лены на запад. Поэтому о плаваниях в Мангазею в 40-е годы сохранились отдельные разрозненные сведения.

В 1640 г. в Мангазею прибыли всего 64 морехода, в большинстве родом из Мезени, Пинеги, Выми. В 1641 г. из Мангазеи на Обдорск и далее на запад прошел ленский казак Василий Фефилов с товарищами. В октябре 1642 г. в Обской губе замерзли кочи ряда торговых людей.

В 1643 г. из Тобольска в Мангазею 13 июля вышли четыре коча. На двух судах были погружены «государевы хлебные запасы», предназначенные для выдачи в Мангазее в счет жалования служилым людям. На третьем плыл в Мангазею дьяк Григорий Теряев с женой, двумя дочками и племянником, а на четвертом коче следовали торговцы и промышленники с «хлебными ж запасы и со всякими товары».

Суда вышли из устья Оби в Обскую губу 15 августа «и на море встретили противной ветр, и стояли 2 дни да 2 ночи, и оттоле бежали парусом за море 2 дни до завороту (до поворота в Тазскую губу. — М.Ц.). И в завороте учало погодою кочи бить, и государевы кочи и торговой коч на отстое разступились (разбило. — М.Ц.), и государевы запасы и торговых людей рознесло по морю и по берегу, а люди плыли и брели на берег на веслах и на досках и в карбасех (лодках, перевозимых на кочах. — М.Ц.). А дьячей коч Григорья Теряева кинуло на берег цел, а запасы выметало вон, и тот ево коч замыло на кошке песком, и тут де они стояли, и тот коч ис песку выгребали и с мели сымали 2 недели».

Оставив на берегу 15 человек для охраны спасенных товаров и запасов, дьяк Григорий Теряев на своем коче с 70 спасшимися со всех судов направился в Мангазею. «И как де они будут против черных гор Столбовой реки, и тут встретил ветр север з боку. И тем ветром бросило коч на берег на сухой, и коча де снять с мели не могли. И стояли на том берегу 8 недель — обсадила самоядь. И с того розбою (морского, то есть после того кораблекрушения. — М.Ц.) пошли нартным ходом берегом в Мангазею до Филипова заговена за 10 дней. И учали де на них приходить самоядь, и учали де с ними дратце».

«И оттоле де они пошли вперед к Тазовскому устью, и шли до устья Тазовского от Черных гор 8 недель, и взял де их голод, потому что им самоядь ходу не дала и запасы отгромили, и стали служилые и промышленные люди з голоду помирать, и померло человек с 50, и у дьяка Григорья Теряева померло две дочери и племянник и люди его, Григорьевы, померли ж».

С устья р. Таз Теряеву удалось отправить в Мангазею с наиболее крепкими служилыми сообщение о бедственном положении спасшихся после кораблекрушения. Получив это сообщение от посланных дьяком служилых людей, которые «до города одва з голоду добрели», мангазейский воевода князь Петр Михайлович Ухтомский направил своего сына Федора с продовольствием навстречу Теряеву. Дьяка с женой и другими спутниками спасательная партия повезла в Мангазею на нартах. Всего в одном переходе до Мангазеи дьяк скончался. До города добрались лишь 20 человек, в том числе жена дьяка, которая через некоторое время скончалась от болезни и горя (24, с.80–82).

Бывало, что из-за задержки на один-два дня с выходом из Мангазеи приходилось прекращать плавание и возвращаться обратно. Например, 5 августа 1656 г. из Мангазеи отплыл на коче служилый Дементий Тишков с государевой соболиной казной. Но 11 сентября он возвратился обратно и донес воеводе Игнатию Корсакову: «а воротились де, государь, они затем: как они вышли на море, и стретил де их твой государев воевода Семен Ларионов (возвращавшийся морем из Мангазеи. — М.Ц.), и держал де их на море ночь и половину дня, а им де, государь, в ту пору был ветер пособный, а как де они тот ветер упустили, и после де того они на море стояли на стоях 3 недели, а пособных де ветров им за море от Черные кошки не было, а хлебных де запасов у них на море не стало, и коч на отстоях раздробило, и им де было дожидаться пособных ветров не зачем, и заморозу поблюлися (боялись вмерзнуть в лед. — М.Ц.)» (6, с.116).

Вот из-за таких и многих других трудностей и аварий постепенно путь из Березова в Мангазею по рекам и губам перестали использовать. В 1666 г. тобольские воеводы обратились в Москву с предложением прекратить поставки в Мангазею хлеба и соли на кочах по этому пути. Воеводы писали Сибирскому приказу, что уже ряд лет они направляли на Таз по семи и больше кочей с хлебом и солью, но часть их погибала в пути. Так в 1663 г. в пути были разбиты пять кочей, и при этом пропало 5260 пудов (84,16 т) хлеба и 24 пуда (384 кг) соли, находившихся на судах. Казна несла ущерб и оттого, что направляемые в Мангазею кочи не возвращались в Тобольск.

Воеводы указывали на то, что на Енисее в Туруханске было достаточно дешевого хлеба и соли и оттуда можно было снабжать продуктами военный гарнизон Мангазеи. В Туруханск хлеб доставлялся на речных судах из Енисейска на Среднем Енисее. Воеводы утверждали, что речной путь до Туруханска был значительно безопаснее, чем плавание по морю — по Обской и Тазовской губам. Поэтому они просили московские власти запретить подобные плавания.

Их просьба была удовлетворена. На основании указаний Сибирского приказа тобольский воевода, известный русский картограф, составитель Сибирского чертежа стольник Петр Иванович Годунов в 1667 г. отдал приказ о прекращении плаваний по Обской и Тазовской губам: «Впредь кочевого ходу не будет, а посылать через Енисейск» (10, с.125). А в 1672 г. по приказу царя Алексея Михайловича город Мангазея был покинут, его военный гарнизон перевели в Туруханск.

По поводу причин оставления города среди ученых единого мнения нет. Некоторые ученые довольно обоснованно считают, что главной причиной явилось оскуднение промыслов пушного зверя и трудности доставки хлебных запасов по Обской и Тазовской губам. Безусловно, свою роль в судьбе Мангазеи сыграло роль и похолодание, наступившее в Арктических районах во второй половине XVII в.

Д.и.н. М. И. Белов утверждал, что Мангазея была оставлена «из-за шатости юрацкой самояди», то есть из-за напора местных племен, возмущенных притеснениями царских воевод. На наш взгляд, никакие восстания и нападения местных племен не принудили бы царские власти согласиться с оставлением города, если бы пребывание в нем по-прежнему обеспечивало бы поступление больших таможенных сборов и большого ясака. Дело все же, видимо, в оскуднении промыслов и уменьшении поступлений «мягкой рухляди» в царскую казну. Думается, что в противном случае были бы посланы новые войска для приведения в покорность «юрацкой самояди».

Тем более что впоследствии на месте Мангазеи был поставлен небольшой, упоминаемый в документах 30-х г. XVIII в. острог (который смог существовать, несмотря на временами враждебное отношение окружающих ненецких племен). Его использовал в качестве прибежища один из отрядов Великой Северной экспедиции, изучавший путь морем из Обской губы в устье Енисея. В Мангазейском остроге размещался в XVIII в. отряд из нескольких десятков казаков, собиравший ясак с ненецких племен.

Так закончила свое существование Мангазея — «златокипящая государьская вотчина», город промышленников, торговцев, ремесленников и мореходов, свидетель героических полярных путешествий и географических открытий русских людей в те далекие годы.