Покойный господин Галле

Глава 1 Неприятная обязанность

Первое знакомство комиссара Мегрэ с покойным, с которым ему предстояло провести вместе долгие недели, произошло 27 июня 1930 года при обстоятельствах одновременно обыденных, тягостных и незабываемых.

Незабываемых главным образом потому, что именно 27 июня ожидалось прибытие в Париж короля Испании и по этому поводу уголовная полиция получала инструкцию за инструкцией, где предписывалось, как следует поступать в подобных случаях.

Как назло, начальник уголовной полиции в это время находился в Праге на конгрессе по применению научных методов в работе полиции, а заместителя срочно вызвали на побережье Нормандии, где на даче заболел его ребенок.

Мегрэ как самому опытному из комиссаров одному пришлось заниматься всеми делами, несмотря на страшную жару и на заметно сократившийся из-за отпусков штат полицейских.

В тот же самый день — 27 июня — рано утром на улице Пиктос была найдена убитой хозяйка бакалейной лавки.

Короче говоря, в 9 часов утра все имевшиеся в распоряжении инспектора отправились на вокзал в Булонский лес, куда должен был прибыть испанский монарх.

Мегрэ велел открыть все окна и двери, и от сквозняков двери то и дело хлопали, а со столов слетали бумаги.

В самом начале десятого пришла телеграмма из Невера:

«Эмиль Галле коммивояжер зпт проживающий Сен-Фаржо зпт Сена-и-Марна зпт убит ночь на 26 июня гостинице „Луара“ зпт Сансер тчк Много неясных деталей тчк Просьба сообщить семье тчк Необходимо опознание трупа тчк По возможности пришлите инспектора из Парижа тчк»

Мегрэ ничего не оставалось, как самому отправиться в Сен-Фаржо, о существовании которого он даже не подозревал еще час назад, хотя это находилось всего в тридцати километрах от Парижа.

У Мегрэ не было под рукой расписания поездов. Он приехал на Лионский вокзал буквально за несколько минут до отхода пригородного поезда и едва успел вскочить в последний вагон.

Он страшно вспотел, поскольку был человеком весьма солидной комплекции, и всю дорогу старался отдышаться и утирал пот.

Комиссар оказался единственным пассажиром, сошедшим в Сен-Фаржо, и в поисках дежурного по станции ему пришлось метаться по плавящемуся асфальту перрона.

— Господин Галле? Его вилла на территории земельных участков, в самом конце главной аллеи. На ней вывеска — «Маргаритки». Впрочем, это, кажется, единственное достроенное здание.

Мегрэ снял пиджак, подсунул под шляпу носовой платок, чтобы защитить затылок от припекавшего солнца. На аллее, о которой шла речь, не было ни единого деревца, а унылое красно-медного цвета солнце палило вовсю, яростно кусались мухи, предвещая грозу.

Однообразный пейзаж не нарушали даже прохожие, у которых можно было бы спросить дорогу.

Земельные участки оказались просто-напросто большим лесом. Должно быть, когда-то он входил в феодальные владения. Здесь только прорубили ровную сеть аллей, словно прошлись машинкой для стрижки газонов, и протянули провода, подведя электричество к строящимся виллам.

Напротив вокзала разбили сквер с фонтаном, дно которого было выложено мозаикой. Надпись на одном из деревянных бараков гласила: «Бюро по продаже земельных участков». А на выставленном неподалеку плане эти аллеи уже носили имена политических деятелей и генералов.

Через каждые пятьдесят метров Мегрэ вытаскивал платок, вытирал лоб, а затем снова клал его на уже раскалившийся от солнца затылок.

Там и сям виднелись незаконченные постройки, коробки зданий, где из-за жары никто не работал.

Пройдя немногим более двух километров, Мегрэ отыскал виллу «Маргаритки», причудливую постройку в английском стиле со стеной, разделанной рустами и отделявшей сад от леса, которому суждено было простоять еще всего несколько лет.

В окне второго этажа виднелась кровать со скатанным матрасом. Одеяла проветривались на подоконнике.

Он позвонил. Пока служанка лет тридцати разглядывала его в дверной глазок, раздумывая, открывать или нет, Мегрэ успел надеть пиджак.

— Можно видеть госпожу Галле?

— А кто вы?

Тут из глубины дома донесся голос: «Что там такое, Эжени?» — и на крыльце показалась г-жа Галле собственной персоной. С надменным видом она ждала объяснений от непрошеного посетителя.

— Вы что-то уронили, — нелюбезно заметила она, когда Мегрэ, забывшись, снял шляпу и оттуда выпал носовой платок.

Он поднял его, пробормотав что-то невразумительное, и представился:

— Комиссар Мегрэ из первой опербригады. Я хотел бы поговорить с вами, сударыня.

— Со мной? — и повернувшись к служанке, она отчеканила: — А вы-то чего ждете?

У Мегрэ сразу же сложилось свое мнение о г-же Галле: откровенно несимпатичная особа лет пятидесяти. Несмотря на раннее время, на жару, на отсутствие соседей, она была в лиловом шелковом платье, а из тщательно уложенной прически не выбивалась ни одна прядь, и, наконец, на шее у нее, на груди и на руках блестели золотые цепи, броши и кольца.

С явной неохотой она провела Мегрэ в гостиную. По дороге, заглянув в приоткрытую дверь, он увидел белоснежную кухню со сверкающей алюминиевой и медной посудой.

— Я могу натирать пол, мадам?

— Разумеется. Начинайте.

Служанка исчезла в соседней комнате-столовой и принялась натирать паркет воском. По дому разнесся сильный запах скипидара.

В гостиной повсюду лежали вышитые салфеточки. На стене висела увеличенная фотография высокого худого мальчишки с острыми коленками и неприятным лицом, в костюме для первого причастия. На пианино стояла фотография поменьше, на ней был запечатлен мужчина в мешковатом пиджаке, с пышными волосами и бородкой с проседью.

У него было такое же продолговатое лицо, как у мальчика. Еще одна деталь поразила Мегрэ — он даже не сразу понял, что именно, — неестественно тонкие губы, которые, казалось, делили лицо на две части.

— Ваш муж?

— Да, мой муж! Я хочу знать, что здесь потребовалось полиции.

В течение последовавшего разговора Мегрэ то и дело переводил взгляд на портрет; по сути, это была его первая встреча с покойным.

— Должен сообщить вам, сударыня, неприятное известие… Ваш муж в отъезде, не так ли?

— Да! Продолжайте. Он?..

— Произошел несчастный случай. Скорее, не совсем несчастный случай… Наберитесь мужества…

Она сидела перед ним очень прямо, положив руку на круглый столик, уставленный фигурками «под бронзу». Лицо ее оставалось суровым, недоверчивым, и только пухлые пальцы выдавали волнение. Почему Мегрэ пришло в голову, что в молодости она, наверное, была худой — может быть, даже очень худой — и располнела только с годами?

— Ваш муж убит в Сансере, в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. И мне выпала тяжкая обязанность…

Комиссар повернулся к портрету и спросил, указывая на мальчика, принявшего первое причастие:

— У вас есть сын?

Казалось, еще мгновение — и г-жа Галле утратит суровость, которую, вероятно, считала неотъемлемой частью собственного достоинства. Она ответила, едва шевеля губами:

— Да, есть.

И тут же добавила с торжеством в голосе:

— Вы сказали, в Сансере, не так ли? Сегодня у нас двадцать седьмое. Значит, вы ошиблись. Подождите…

Она прошла в столовую, и через открытую дверь Мегрэ увидел, как служанка, ползая на коленях, натирает пол. Вернувшись в гостиную, г-жа Галле протянула комиссару почтовую открытку.

— Это открытка от моего мужа. На ней стоит число — двадцать шестое, то есть вчера, и штемпель Руана.

Ей с трудом удавалось скрыть торжествующую улыбку: ведь она сумела унизить полицию, осмелившуюся вторгнуться в ее дом.

— Наверное, речь идет о другом Галле, хотя я не знаю…

Еще немного, и она укажет ему на дверь.

— Вашего мужа зовут Эмиль? И по документам он коммивояжер?

— Он представляет по всей Нормандии фирму «Ньель и компания».

— Боюсь, сударыня, что радоваться рано. Я вынужден просить вас сопровождать меня в Сансер. Вам, как и мне…

— Но раз…

Она помахала открыткой, где был изображен Старый рынок в Руане. Дверь в столовую оставалась открытой, и там мелькали то зад, то ноги, то голова служанки с растрепанными, свисающими на лицо волосами. Слышно было, как она водит по полу жирной от воска тряпкой.

— Поверьте, я от всей души надеюсь, что произошло недоразумение. Однако документы, найденные в кармане убитого, принадлежат вашему мужу.

— Их могли у него украсть.

Однако в голосе г-жи Галле проскальзывало невольное волнение. Она заметила взгляд Мегрэ, обращенный к портрету, и сказала:

— Эта фотография сделана, когда он уже был болен и соблюдал диету.

— Госпожа Галле, если вы хотите перед отъездом пообедать, я зайду за вами, ну, скажем, через час, — предложил комиссар.

— Нет. Раз вы считаете, что это необходимо… Эжени! Черное шелковое пальто, черную шляпу, сумочку и перчатки.

Это дело, обещавшее быть крайне неприятным, не вызывало у Мегрэ никакого интереса, и все-таки в его памяти остался образ мужчины с бородкой и мальчика в костюме для первого причастия.

Все действия комиссара походили на тяжкую повинность. Пройти туда и обратно по нескончаемой аллее под палящим солнцем, очутиться в этом душном доме, где даже нельзя снять пиджак! И вдобавок, прождать еще добрых полчаса на вокзале в Мелене, где он и купил корзинку с бутербродами, фруктами и бутылкой бордо.

Ровно в три часа комиссар уже сидел напротив г-жи Галле в купе вагона первого класса поезда дальнего следования, проходившего через Сансер.

Занавески были задернуты, окна опущены, и только время от времени откуда-то издалека долетало легкое дуновение свежего воздуха.

Комиссар достал из кармана трубку, потом взглянул на свою попутчицу и отказался от намерения курить в ее присутствии.

Они ехали уже больше часа, как вдруг она повернулась к Мегрэ и спросила, отбросив былую надменность:

— Как вы можете это объяснить?

— Пока я ничего, увы, не могу объяснить, сударыня. Я уже говорил, преступление совершено в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня в гостинице «Луара». Сейчас лето — время отпусков. Кроме того, прокуратура в провинции действует не всегда оперативно. Уголовную полицию поставили в известность только сегодня утром. Кстати, ваш муж всегда посылал вам открытки?

— Каждый раз, когда бывал в отъезде.

— Он подолгу отсутствовал?

— Недели три в месяц. Останавливался в Руане в «Почтовом отеле». Уже двадцать лет кряду. А оттуда разъезжал по всей Нормандии, но, если мог, вечером старался вернуться в Руан.

— У вас один сын?

— Да, один. Он служит в банке, в Париже.

— Он не живет с вами в Сен-Фаржо?

— Нет, это слишком далеко, чтобы каждый день ездить в Париж и обратно. Он проводит с нами все воскресенья.

— Может быть, желаете перекусить?

— Благодарю, — процедила она ледяным голосом, словно ей сделали какое-то бестактное предложение.

И впрямь, Мегрэ с трудом мог вообразить, что она, словно Бог весть кто, станет прямо в вагоне жевать бутерброды или потягивать теплое вино из вощеного бумажного стаканчика с маркой железнодорожной компании.

Было очевидно, что понятие «достоинство» означает для нее очень многое. Должно быть, она не была красива, несмотря на правильные черты лица, а манера слегка склонять голову набок, придающая ей некоторую задумчивость, очень украсила бы ее, не будь она так надменна.

— Кому понадобилось убивать моего мужа?

— У него были враги?

— Ни врагов, ни друзей! Мы живем очень замкнуто, как все, кто знал другие времена, чем это, послевоенное, когда утрачены все моральные принципы.

— Понятно.

Поездка казалась бесконечной. Мегрэ то и дело выходил в коридор, чтобы сделать несколько затяжек. Пристежной воротничок у него стал совсем влажным от жары и пота. Он завидовал г-же Галле, которая, словно не замечая тридцатиградусной жары, весь путь просидела, не шелохнувшись, в одной позе: сумка на коленях, руки на сумке, голова слегка повернута к окну — как в автобусе.

— Как этот… человек был убит?

— В телеграмме не сказано. Его нашли утром.

Г-жа Галле слегка откинулась назад, казалось, ей не хватало воздуха.

— Нет, не может быть, это не мой муж. Открытка — это доказательство. Мне даже ехать не следовало.

Мегрэ, сам не зная почему, вдруг пожалел, что не взял стоявшую на пианино фотографию. Уже сейчас он с трудом мог представить верхнюю часть лица убитого, но зато хорошо запомнил непомерно длинный рот, жидкую бородку, плохо сшитый пиджак.

Поезд остановился на вокзале Траси-Сансер в семь вечера. Еще километр пришлось идти пешком по шоссе, а потом по подвесному мосту через Луару.

Река здесь являла собой достаточно скромное зрелище.

Скорее это была не река, а бесчисленные ручейки, бегущие меж песчаных берегов цвета перезрелой пшеницы.

На одном из островков человек в костюме из толстой материи удил рыбу. На набережной возвышался фасад гостиницы «Луара».

Солнце клонилось к закату, но влажный воздух оставался по-прежнему душным.

Теперь впереди шествовала г-жа Галле, и, увидев перед гостиницей человека, который расхаживал взад и вперед, вероятно, своего коллегу, Мегрэ насупился, вообразив, какую комичную пару представляют собой он и его спутница.

Отдыхающие, в основном семьи, сидели в светлых костюмах за столиками под стеклянным навесом; между столиками сновали официантки в белых передниках и наколках.

Г-жа Галле заметила вывеску гостиницы в рамке из эмблем различных клубов и устремилась прямо к двери.

— Уголовная полиция? — осведомился прогуливавшийся перед дверью человек, обращаясь к Мегрэ.

— Да.

— Его унесли в мэрию. Поторопитесь. Вскрытие назначено на восемь. Вы еще можете успеть.

Успеть познакомиться с покойным! Мегрэ по-прежнему шел медленно, как человек, которому поручили трудное и неприятное задание. Позже он до мелочей восстановил в памяти эти минуты.

В предгрозовые часы уходящего дня деревня казалась совсем белой. Дорогу то и дело перебегали куры и гуси, а поодаль, метрах в пяти или десяти, двое мужчин в синих фартуках подковывали лошадь.

Напротив мэрии на террасе кафе сидели посетители.

Этот островок под тенью желто-красного навеса, где можно было выпить холодного пива, ароматный аперитив с кубиками льда, просмотреть свежие парижские газеты, выглядел настоящим оазисом.

В мэрии уборщица мыла коридор, обильно поливая водой серые плитки пола.

— Простите, где убитый?

— За домом. В школьном дворе. Эти господа уже там. Проходите сюда.

Она указала на дверь с надписью «девочки», а надпись «мальчики» красовалась в противоположном крыле здания.

Г-жа Галле с неожиданным самообладанием шла впереди. Однако Мегрэ полагал, что ее стремительность объясняется прежде всего тем, что нервы у нее напряжены до предела.

В школьном дворе курил, расхаживая взад и вперед, врач в белом халате. Он изредка потирал холеные руки; двое мужчин шепотом переговаривались у стола, на котором лежало тело, покрытое белой простыней.

Комиссар хотел было задержать свою порывистую спутницу, но не успел. Она уже вошла в школьный двор, остановилась перед столом и, с трудом переводя дыхание, отдернула простыню с лица покойника.

У нее даже не вырвалось крика. Двое мужчин с удивлением повернулись к ней. Доктор спросил, натягивая резиновые перчатки:

— Мадемуазель Анжелика еще не вернулась?

Г-жа Галле застыла неподвижно, словно окаменев, а Мегрэ стоял неподалеку, готовый, если потребуется, оказать ей помощь.

Внезапно она повернула к нему полное ярости лицо и выкрикнула:

— Как это возможно? Кто посмел?

— Подойдите, сударыня… Это он, не так ли?

Взор ее оживился. Она оглядела обоих мужчин, врача в белом халате, вошедшую медсестру.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она глухо.

Мегрэ медлил с ответом, и она бросилась к телу мужа, яростно и вызывающе глядя на всех, кто находился рядом, и закричала:

— Не хочу!.. Не хочу!..

Пришлось увести ее силой и поручить заботам уборщицы.

Когда Мегрэ вернулся во двор, врач в маске уже держал скальпель, а медсестра протягивала ему стеклянный флакон.

Мегрэ, не заметив, наступил на черную шляпу, украшенную сиреневыми бомбошками и большим фальшивым бриллиантом.

На вскрытии он не присутствовал. Наступали сумерки, и врач объявил:

— У меня сегодня вечером гости.

Один из мужчин оказался судебным следователем, другой — его письмоводителем. Пожав руку комиссару, следователь произнес только:

— Вы встретитесь с представителями местной полиции, они уже начали следствие. Крайне запутанное дело!

Простыню сняли. Тягостное знакомство длилось лишь несколько секунд. Обнаженное тело оказалось именно таким, каким можно было его представить по фотографии: длинное, костлявое, с впалой грудью, покрытой рыжеватыми волосами.

Невредимой осталась только одна половина лица. Левую щеку снесло выстрелом. Глаза были открыты. Зрачки мышино-серого цвета выглядели более тусклыми, чем на фотографии.

Мегрэ вспомнил слова г-жи Галле: «Он соблюдал диету…»

На груди слева — ровная рана, оставленная лезвием.

Доктор в нетерпении суетился за спиной Мегрэ:

— Заключение писать на ваше имя? По какому адресу?

— Гостиница «Луара».

Следователь и письмоводитель молчали, глядя куда-то в сторону. Мегрэ в поисках выхода ошибся дверью и оказался в школьном классе среди парт.

Здесь было очень прохладно, и комиссар на минуту задержался около цветных картин, изображавших жатву, ферму зимой и городской рынок.

На полочке, по возрастающей, стояли меры веса и объема из дерева, олова и железа.

Комиссар вытер пот. Выходя из класса, он встретил инспектора неверской полиции, который его разыскивал.

— Прекрасно! Вот и вы! Наконец-то я смогу уехать в Гренобль к жене. Представляете, вчера утром, когда я собирался отправиться в отпуск, мне позвонили…

— Вы что-нибудь обнаружили?

— Абсолютно ничего… Сами увидите, это совершенно невероятное дело. Если вы согласитесь со мной поужинать, я расскажу вам обо всех деталях, если так можно выразиться. Ничего не украли. Никто ничего не видел и не слышал. Придется как следует поломать голову, чтобы понять, почему этого типа убили. Есть, правда, одна зацепка, хотя она вряд ли что-нибудь даст. Когда он останавливался в гостинице «Луара», он называл себя господином Клеманом, орлеанским рантье.

— Давайте выпьем аперитив, — предложил Мегрэ.

Он вспомнил заманчивую террасу, еще недавно показавшуюся ему спасительным пристанищем.

Однако, очутившись за столиком перед стаканом, наполненным до половины, он не испытал предвкушаемого удовольствия.

— На редкость безнадежное дело! — вздыхал его собеседник. — Держите меня в курсе. Зацепиться не за что. Так все банально. Правда, если человек убит…

Еще несколько минут он продолжал в том же духе, не замечая, что комиссар почти его не слушает.

Бывают такие лица, которые надолго остаются в памяти, даже если только мелькнули перед вашими глазами.

Мегрэ видел всего-навсего фотографию Эмиля Галле, половину его лица и бледное тело.

Самой живой из всего увиденного была фотография.

Он изо всех сил пытался представить себе Галле с женой в столовой их дома в Сен-Фаржо или Галле, который выходит из виллы, торопясь к поезду.

На мгновение верхняя часть лица становилась более отчетливой. Мегрэ вспомнил, что под глазами у Галле были свинцового цвета мешки.

— Держу пари, у него больная печень, — внезапно негромко произнес он.

— Однако умер он не от печени, — парировал уязвленный инспектор из Невера. — Печень печенью, но от этого не сносит половину лица и не прокалывает насквозь сердце.

Посредине площади, рядом с разобранной каруселью, вспыхнули огни ярмарочного тира.