Покупатели мечты

Глава 21. Десять минут, чтобы заставить жизнь молчать

Покидая госпиталь, мы шли через центральный вестибюль. Внезапно два человека в белых одеждах со стетоскопами, висящими на шее, обратились к нам с подчеркнутой вежливостью и вниманием. Они спросили, хорошо ли нас принимали, и попросили прощения за возможные недостатки. Они посмотрели на Учителя и, не спрашивая у него позволения, прослушали стетоскопами область его поясницы, а потом левую часть грудной клетки. И с полной уверенностью сказали, что он нуждался в другом лечении. Затем они осмотрели Бартоломеу и Мэра и заявили, что с ними все в порядке.

Они предложили нам сопровождать его. Учитель хотел уйти, однако Моника и профессор Журема настояли, чтобы он завершил обследование. Однако Учитель был полон решимости покинуть госпиталь. Тогда на сцену вышел обжора группы.

— Я ослаб; если я чего-нибудь не съем, то упаду в обморок. — И он начал изображать головокружение.

— Ясно, сеньор. Мы приготовим для сеньора еду, а также для всех тех, кто захочет есть, — сказали они с величайшей любезностью.

— Мы позаботимся о вашем здоровье, — заговорил Мэр. Он и Бартоломеу взяли Учителя под руки, каждый со своей стороны, и стали подталкивать его в комнату для обследований. Конечно же, они сделали это в надежде перекусить.

Потом Бартоломеу, Барнабе, Разрушитель, Эдсон и остальные направились в другое помещение, чтобы подкрепиться. Я не покинул Учителя, я чувствовал, что происходит что-то странное. Профессор Журема и Моника остались со мной. После того как Учителя обследовали, ему сказали, что нужно поставить капельницу, и попросили, чтобы я подождал снаружи. Я заупрямился и остался. Моника и Журема вышли из комнаты. Тем временем Учителю поставили капельницу. Перед этим в систему влили примерно десять ампул, пояснив, что это глюкоза и антибиотики. После этого один из врачей сказал, что Учитель заснет на короткое время, поэтому нам следует уйти минут на десять, а потом вернуться.

Не доверяя им, я подошел к мусорному ведру, чтобы посмотреть, что было в ампулах, которые вылили в систему. Это был фентанил, анестетический препарат. «Анестетик? Но это же невозможно!» — подумал я. Несмотря на то что я не был медиком, у меня появилось предчувствие, что через несколько минут они его убьют. К вене Учителя уже подключили систему, но он, как и я, тоже подозревал, что здесь что-то не так.

Я немедленно вытащил иглу из его вены и позвал профессора и Монику, чтобы они мне помогли. После этого мы поспешили уйти. Я попросил, чтобы позвали Бартоломеу, Барнабе и остальных, и мы все вместе быстро покинули госпиталь.

Выходя, Продавец Грез посмотрел на стены и работавших в этих стенах людей, которые были такими же холодными, и ему стало грустно. Он знал, что в этом учреждении охраны здоровья были исключения, но постепенно деньги стали важнее жизни.

Мы пошли в наш старый дом, виадук президента Кеннеди. Профессор Журема настаивала на том, чтобы мы привели Учителя к ней домой, но он не захотел. Он отказался от приглашения идти к ней в особняк, потому что боялся новых опасностей по пути и не хотел подвергать опасности своих учеников. Он попросил, чтобы Бартоломеу и Барнабе пошли с ней, но они отказались, не желая покидать его. Этот великодушный человек залечивал свои раны, преклонив голову в негостеприимном месте.

Журема и Моника купили компрессы и медикаменты и лечили его весь вечер. Наступила ночь. И, прежде чем проститься с Журемой, Моникой и Разрушителем, которые собрались идти домой, Учитель попросил нас, чтобы мы сели кругом. Потрясенный случившимся, он имел подавленный вид. Похоже, наступил момент, когда он решил сказать о том, что его беспокоило. Мы сгорали от нетерпения.

— Вы были источником веселья. Вы наполняли воздухом мои эмоции. Общаясь с каждым из вас, я узнал, что стоит вкладывать в человеческое существо. Однако пришло время расстаться.

— О чем вы говорите? — поинтересовалась профессор Журема. — Мы — одна семья!

— Дорогая Журема, мы больше не можем ходить вместе. — И, растрогавшись, Учитель продолжил: — Вы слишком важны для меня, чтобы я подвергал вас риску. Я не знаю, сколько времени я еще проживу. — Он помолчал и добавил: — Пожалуйста, не настаивайте. Каждый из нас должен идти своим путем. — В голосе Учителя появилась твердость.

— Но, Учитель, если мы здесь подвергаемся опасности, можно пойти в другие города, другие штаты, даже, кто знает, в другие страны, — сказала Моника со слезами на глазах.

— Мои враги могущественны. Они найдут меня и на краю земли.

Тут я не выдержал и обратился к нему с вопросом:

— Учитель, я знаю, что вы никогда не вторгались в нашу частную жизнь и никогда не заставляли нас рассказывать о своей жизни, если мы не делали этого по собственной воле. Простите меня за то, что я вторгаюсь в вашу жизнь. Кто ваши враги и почему они хотят убить вас?

Я тоже был подавлен; мне действительно было грустно и не хотелось прекращать столь великолепное социологические исследование и отношения с моими друзьями.

Он деликатно посмотрел на меня и попросил прощения за то, что не хотел вдаваться в подробности своей жизни.

— Тот, кто знает секреты, впутывает себя в них и может стать самым незащищенным. Из любви к вам некоторых секретов я вам не раскрою.

Он сделал паузу и показал грудь и бока. Там были громадные шрамы. После этого он рассказал то, что посчитал нужным.

— Эти шрамы являются отметинами, оставшимися после одного преступного пожара, когда меня впервые попытались убить. И им на самом деле это почти удалось. Было найдено обуглившееся тело, и это тело не было моим, а одного доброго исстрадавшегося человека без семьи, который жил на улице, как и мы. Я пригласил его стать моим садовником. У меня с ним были длинные беседы, я узнал о его травмах и его болях. Я дал ему в подарок кольцо с двумя детскими лицами, которые символизировали моих детей, в знак признательности за то, что он выслушал меня и служил мне. К несчастью, однажды, когда мы опять беседовали, произошел взрыв и языки пламени быстро распространились по всему дому. Мой друг умер, а подумали, что умер я. Мои враги успокоились, пока не узнали, что я остался жив.

— Но почему они хотели убить вас, Учитель? — настаивал Димас.

Учитель не спешил с ответом. Он явно колебался и хотел, чтобы мы его любили за то, кем он был, а не за то, чем обладал. Он хотел, чтобы мы продавали грезы, потому что это было самым главным гуманитарным проектом, который проводился не по приказанию какой-нибудь могущественной особы. Он только ответил:

— Деньги приближают врагов и отдаляют истинных друзей. У меня ничего нет, а вы настаиваете на том, чтобы остаться. Я у ворот смерти, а вы меня не покидаете. Вы — мои истинные друзья.

— Если мы — ваши друзья, не настаивайте, чтобы мы уходили, — взволнованно заметил Мэр.

На следующий день на первых страницах главных газет появились крупные заголовки о том, что случилось в городе. Речь шла о человеке, на первый взгляд, мирном и спокойном, говорившем о том, что он продает грезы, и заявлявшем, что общество перенасыщено насилием, а на самом деле способном на агрессию, которую он продемонстрировал вместе со своими дружками. Не зная фактов, репортеры искажали образ Учителя. Однако Учитель не был невольником общественного мнения и не собирался отказываться от своей миссии.

Мы распрощались и пошли спать. Ночь была напряженной; сон был прерывистым и поверхностным. Шел сильный дождь, покрывала недостаточно защищали нас. Я не мог сказать, почему мне было зябко. Возможно, холод, который я чувствовал, был вызван снижением температуры, а может, это объяснялось беспокойством, которое циркулировало по всем закоулкам моих эмоций и пылало во всех клетках моего тела.

Мы просыпались несколько раз в испуге. У Краснобая тоже был неспокойный сон. Трижды он наносил удары по воздуху, ощущая боль в теле и приговаривая: «Ах, чертов китайчонок! Я тебе дам!» Мэр проснулся среди ночи и незаметно вышел. Он быстро вернулся, но уже с некоторым количеством водки внутри. Он выпил немного, лишь столько, сколько нужно было, чтобы опьянеть. Это был его первый рецидив после того, как он начал следовать за Учителем. Выйдя из себя, он наносил удары руками и ногами по воздуху, как будто бы находился в гуще драки.

Учитель попросил, чтобы мы потерпели, поскольку Мэр угрожал выступить с речами.

— Этой благочестивой и соблазнительной ночью мне бы хотелось пообещать вам, что я отправлю вас к чертям, если вы не проголосуете за меня, — начал было Мэр, однако он сильно устал и поэтому тут же успокоился и пошел спать. Улегшись, бессовестный толстяк споткнулся о свой тюфяк, покатился по нему и ударил вонючей ногой мне в лицо. Я никогда не ощущал такого желания оторвать у кого-либо кусок ноги.

— Суперэго! Хватит голодать, а? — сказал он тягучим голосом, догадываясь о моих тайных намерениях.

Мы чувствовали, что самое лучшее, что можно сейчас сделать, так это поощрять его желание поговорить. Он мог произносить речь всю ночь. Через полчаса он храпел, как старый козел.

Нас разбудили солнечные лучи и чириканье воробьев и горлиц, которые пели, забыв о ночных ливнях. Я подумал, что мы являемся единственным видом из миллионов, который осознает, о чем он мыслит. Но это было для нас не только привилегией, но и ловушкой. Мы пережили ливень, но не пели.

Учитель, сидя на своем потертом тюфяке, стал насвистывать короткую мелодию, а затем, вдохновленный пением птиц и солнечными лучами, которые наводнили виадук, спел:

Еще вчера приговоренный к смерти, он и в самом деле не унывал. Димас, достав свою дудку, начал подыгрывать ему. Мы устроили небольшой праздник на рассвете. Мы знали, что умрем, но в таком коротком существовании хотели научиться извлекать из каждого дня самую лучшую мелодию. Страх не испортил нам праздника.

Мы поднялись голодными и чуть позже встретили Монику, профессора Журему и других последователей Учителя. Было семь часов утра. Рассвет очаровал нас. Мы научили друзей новой песне. Перед утренним кофе мы напились мудрости. Это была солнечная суббота.

Час спустя мы прошли через пекарню сеньора Гуттенберга, шестидесятилетнего португальца, боявшегося людей, которые ели и не платили по счету.

— Гуттенберг, божий человек, у вас есть привилегия угощать эту знаменитую группу проголодавшихся, — сказал Краснобай, пытаясь обмануть булочника.

— Человек хлебов и теста, когда я возглавлю эту нацию, вы станете шефом у меня в кухне, — продолжил Мэр.

Португалец закрутил усы левой рукой и потер указательным пальцем правой руки о большой, показывая, что он хочет денег. Видя сопротивление булочника, Мэр попытался увеличить цену сделки:

— Тогда вы будете моим министром промышленности! — Сеньор Гуттенберг настойчиво продолжал показывать, что он хочет money. И заговорщик Мэр вновь повысил цену предложения: — Может быть, министром экономики? — Но он не получил за это даже крошечной булочки. Тогда он крикнул: — Que pasa, hombre?[15] Инвестируй в этого человека будущего! — И начал бить себя в грудь, как самый сумасбродный политик.

Поскольку у обоих бродяг нигде не было кредита, мы сбросились, чтобы купить наш утренний кофе. Журема и другие женщины, которые следовали за Учителем, частенько давали нам денег для удовлетворения некоторых наших потребностей, но Учитель не поощрял их, считая, что не следует давать деньги сверх личных нужд.

Проблема была в том, что из-за болезни Альцгеймера профессор Журема частенько забывала кошелек дома. У нее не было денег, чтобы поесть самой. Женщины расставались с группой, когда солнце расставалось с днем.

Сеньор Гуттенберг, хоть и был рассудительным человеком, выручал нас уже дюжину раз, отдавая нам затвердевший хлеб, который он не смог продать в предыдущий день. Молоко, кофе, масло и хлеб приводили в ликование наши слюнные железы, особенно потому что нам не всегда удавалось поужинать, по крайней мере, поужинать должным образом. Он выяснил, что те, кто скопил богатство, могут адаптироваться к своему состоянию, а не довольствоваться хлебом нашим насущным.

Прошлой ночью мы поели остатки спагетти в одном итальянском ресторане, которые должны были быть выброшены в мусорный бак. Эдсон Чудотворец, умолив повара, смог достать порцию холодных спагетти, не очень сочных и в недостаточном количестве, чтобы насытить желудки изголодавшихся. Рестораны редко отдавали бродягам остатки пищи из страха отравить их и попасть на судебный процесс. Система наказывала несчастных различными способами.