Покупатели мечты

Глава 5. Учитель, будораживший мозги

Месяц проходил за месяцем. Учитель по-прежнему защищал идею о том, что научные и социальные идеи, которые должны освобождать человека, в конце концов стали делать из нас узников. Наш ум, покрытый штукатуркой из технологии и избытка информации, представлял собой ужасное зрелище. Мы были сверхзащищенными детьми, которые жили в тени «отцов знания».

Пифагор столкнулся с предрассудками, Сократ покорился гневу греческой элиты. Мир, символом которого было маленькое яблоко, упал на голову Ньютона. Эйнштейну пришлось разоружить бомбу истинностью механистической теории во время работы на одной фирме защиты патентов. Фрейду довелось разбить кандалы медицины, которые придавали значение телу и недооценивали ум.

Учитель настойчиво повторял, что мыслители занимались своими изысканиями в рискованные времена, полные неприятностей, несправедливости, беспорядка, бесконтрольности. Мы забыли об этом процессе в университетских храмах знаний. Мы аплодировали смелости покорителей знания, но были робкими. Мы были охвачены примитивным страхом, боялись столкнуться с хаосом и мыслить свободно.

— Не следуйте за мною вслепую. Не принимайте моих идей, не пропустив их через желудок своей критики. Все большие социальные и политические несчастья идут от культа к правде, от пассивного принятия идей. — И, переведя дыхание, Учитель делал глубокий вдох, чтобы далее шокировать нас: — Пассивное принятие идей хуже, чем вся критика, направленная на них. Мне не нужны рабы, я мечтаю о последователях, которые думают. Если ученики не способны меня критиковать, они недостойны следовать за мной, — высокопарно утверждал этот таинственный Продавец Грез.

Возмущенный, он говорил, что большинство учеников в течение двадцати лет — начиная с дошкольного учреждения и до после выпускного периода — не создало ни одной собственной идеи, не имело собственного мнения, не осмеливалось мыслить не так, как им подобные. Мы критиковали немецкую молодежь, соблазненную Гитлером в первой половине XX столетия совершать зверства против таких меньшинств, как евреи, цыгане и гомосексуалисты, но у нас не было сознания того, что социальная система молчала о молодежи всего мира в этом столетии.

Порой он проникал в здание большого университета большого мегаполиса и кричал, обращаясь к студентам, которые там находились:

— Венеция умирает по сантиметру в год. Это вас не беспокоит? Кого волнует то, что самый красивый из городов поглощается волнами Адриатики? Где же подъем молодых против климатических невзгод? Ежедневно голод уничтожает от двухсот до трехсот истощенных и недостаточно питающихся детей. Но у кого есть время услышать стоны маленьких представителей нашего рода? Часть наших финансовых ресурсов и усилий, которые мировые лидеры тратят для поддержки финансовой системы, на самом деле могли бы искоренить мировой голод. Их не беспокоит наша летаргия?

Разозлившись, он ходил от одного университетского городка к другому, крича и взывая:

— Блаженны те, кто питает свой мозг блюдами из сомнений, потому что им принадлежит царство новых знаний. Счастливы те, кто не довольствуется нашими скудными ответами и ложными убеждениями, поскольку они ходят по небесам, никогда ранее не виданным, и попадают в места, ранее недостижимые. О, порочная система, превращающая в камень тех, кто осмеливается думать по-другому! Кто предложит решение тяжелых проблем человечества?

Некоторые люди из университета сгорали от нетерпения услышать его. Они вопрошали: «О чем говорит этот лунатик? Питать мозг блюдами из сомнений? Мы живем в эру научной точности, по логике Декарта, как может человек восхвалять беспорядок?»

Бартоломеу, услышав, что его спрашивают о том, кто осмелится разрешить величайшие дилеммы человечества, и заметив, что никто из университетских не рискует поднять руку, без малейших колебаний поднял свою.

— Я, Учитель! — бойко воскликнул он. — Я бы попытался решить проблемы человечества. Я был ограничен системой. Я никогда не помещался в нормативные рамки. Я — щедрый талант.

Я не верил в отвагу этого растратчика. Одновременно с этим Мэр увидел поблизости мальчика лет восьми, уничтожавшего сэндвич. Малыш был сыном университетского преподавателя, который находился на расстоянии нескольких метров и был всецело поглощен речами странных личностей, вторгнувшихся в университет.

Так как у него нечего было пожевать, Мэр поспешно выхватил сэндвич, вытащил его из бумажного кулька, поплевал на него, потер о свою грязную одежду, а потом спокойно вернул малышу. Ясно, что у мальчугана появилось отвращение к сэндвичу. Тогда Мэр начал есть его, как изголодавшийся пес. Между первым и вторым откусыванием он услышал, как Краснобай предлагал решение человеческих проблем. Возбужденный и полный энтузиазма, он сказал с набитым ртом:

— Нацией должны управлять люди, которые знакомы с человеческими недугами и заняты защитой детей! Такие же, как и я. — И, подбирая недоеденные остатки сэндвича, завершил фразу: — Не смотрите на мой внешний вид. Я — великолепный продукт с никчемной упаковкой. Я освящаю себя народу и живу для народа.

Услышав этот абсурд, я не выдержал и поправил его:

— «Посвящаю себя», а не «освящаю себя».

Тогда этот бессовестный посмотрел в мою сторону и то ли похвалил меня, то ли обругал:

— Святой человек! Благодарю за досрочное голосование. Этот мужчина сумел увидеть скрытую жемчужину в этом прекрасном черепе.

Я схватился за голову обеими руками. Я потянул носом три раза и глубоко вдохнул, чтобы не задушить его.

Несколько дней спустя мы просто прогуливались по одной длинной улице. Внезапно мы увидели мужчин и женщин в белых халатах, заходивших и выходивших в Центр конференций. Там было написано «Международный конгресс по кардиологии».

Учитель не колеблясь прошел в центральный вестибюль, где собиралась публика. Мы не могли войти во внутренние помещения, в которых проводилось это мероприятие, потому что у нас не было бейджиков, да и в такой одежде любая попытка пройти привела бы к тому, что нас бы просто выгнали. Я почувствовал, что это помещение было предназначено для людей высокого уровня, не таких, как мы. Предвидя возможность недоразумений, я постарался снова отделиться от группы.

Фармацевтическая промышленность, представленная богатейшими стендами, демонстрировала свои последние достижения в области кардиологии. На выставке можно было увидеть всевозможные препараты и целый ряд приборов против высокого давления, коагуляции, аритмии и других болезней. Медики фланировали от стенда к стенду. Среди присутствующих были профессора кардиологии бесконечного числа факультетов со всего мира. Продавец Грез, окинув всех своим цепким взглядом, стал внимательно наблюдать за их передвижением, жестами, мимикой, манерой говорить. Он заметил нечто странное.

Несколько минут спустя он решил принять вид милосердного мессии и громко заговорил, не заботясь о том, будут ли у него в этом неподходящем месте слушатели или нет, поднимется скандал или обойдется без него.

— Уважаемые кардиологи, вы лечите от инфарктов и других сердечных болезней. Но кто из вас здоров в своем психическом сердце?

Заинтригованные видом этого случайного человека с его грубым голосом, в одежде лунатика, говорящего в никуда, некоторые из присутствующих сразу же собрались в небольшую группку любопытных. Некоторые подумали, что это был специально нанятый актер, которому предстояло прорекламировать какой-нибудь новый препарат. Но уже в следующий момент Учитель обратился к публике с высокопарным вопросом:

— У кого из вас аритмический психоз? Кто из вас пережил инфаркт? У кого возбужден ум, гипермыслящий, ускоренно работающий, как сердце при тахикардии? У кого есть эмоции, чьи артерии блокированы, как коронарные сосуды, которые омертвляют ткани сердца? Кто дает отдых и насыщает свою психическую систему удовольствием?

Группка кардиологов никогда не слышала подобных вопросов о человеческом мозге в такой связи. Можно ли изменить ритм своего интеллектуального сердцебиения, создав нездоровую гиперконструкцию мыслей и умственных образов? Учитель верил, что да. Могла бы эмоция блокировать свой поток удовольствия и прийти в состояние краха? Он верил, что да.