Полдень, XXI век, 2010 № 06

Илья Кузьминов Сельская жуть

К чему мы привыкли в «ужастиках»? Инопланетяне, мертвецы, мистические силы заброшенного дома.

Тематика индивидуальных инопланетных вторжений (где на Землю попадает одно чудовище и камерно так убивает нескольких героев) давно исчерпала себя. А техногенные катастрофы, вызывающие размножение оживших мертвецов, просто смешны.

Ужасы, связанные с вампирами, не страшны. Они эстетичны и ценятся за готический антураж (вспомните, например, «Голод» с Дэвидом Боуи в одной из главных ролей). Если же они неэстетичны и вампиры не утонченные джентльмены и леди, а страшилища, отрывающие людям головы, то это уже дешевая «яичница», приравниваемая к похождениям тех же самых живых мертвецов.

Остаются серийные убийцы в городской среде и в особенности заброшенные дома с их неизведанной фауной.

Я вижу возможность расширить сферу жути за счет двух направлений. Первое — это жуть кондово индустриальная и без мистики, с дымящими заводами среди гор, вечными сумерками, гаражными массивами, где работники завода «Красный молот» распиливают по вечерам трупы и занимаются другой незаконной деятельностью. Второе — жуть сельская.

Последняя вызывает у меня особый интерес.

Для восприятия сельской жути есть в нашем обществе отличный питательный субстрат, потому что очень многие проводили в детстве лето на даче, а кто-то — в настоящей деревне, и воспоминания о селе зачастую самые яркие из детских воспоминаний.

Кроме того, детская психика очень впечатлительна к антуражу открытия новых земель. Дети расширяют разведанное пространство, добираясь до новых перелесков, сел и озер. Как правило, их меньше впечатляют действующие населенные пункты и гораздо больше природные барьеры (реки, овраги), а особенно заброшенные населенные пункты и заброшенные объекты хозяйства (элеваторы, ремонтные станции).

Открытие новых земель всегда тесно увязано с мифотворчеством. Ребенок видит неизведанные места из окна, но ничего не знает про них, ведь он пока еще не успел до них добраться. Временной лаг между осознанной возможностью и действительным освоением раздражает воображение, порождает причудливые образы. В частности, такими образами могут становиться страшные существа или люди, до того десоциализированные, первертные и злонамеренные, что приравниваются к страшным существам.

Таким образом, автор «сельской жути» адресуется напрямую к детским — самым доверчивым — элементам нашей личности и ворошит самые яркие — сельские, природные — наши воспоминания.

Кроме того, сельская местность дает отличные возможности для развития ряда очень важных для жути мотивов.

Это, в первую очередь, мотив прибытия в не изведанную героем местность. Он не знаком с историей местности, ее нравами и легендами, просто намерен отдохнуть (или скрыться от закона, или что-то еще). Постепенно читатель начинает понимать, что герой выбрал неудачное место. Чем дальше, тем очевиднее становится читателю, что герой попал в ловушку. Герою это становится понятно в самом конце, и он либо спасается, отделавшись психическим шоком, увечьями, потерей друзей (по усмотрению автора), либо бесславно погибает, сожранный громадной озерной пиявкой, деспотично установившей свой тайный культ в глухой деревушке, населенной тремя древними бабками. Либо, что особенно интересно, герой перестает быть частью нашей привычной социальной системы и становится частью системы «жуткой». В последнем случае он начинает прилагать усилия, чтобы заманить кого-нибудь еще.

Другой важный мотив — мотив удаленности от цивилизации. Нам даже не нужно забрасывать действие в какую-нибудь Эвенкию, где между поселками надо лететь двести километров на вертолете. Хватит и окраин какой-нибудь Вологодской области, с разбитыми дорогами, поваленными столбами электропередач и брошенными деревнями. Если в одной из таких заброшенных деревень появится нечто богопротивное и жуткое, то оно сможет там спокойно резвиться, потому что о нем просто не узнают в райцентре и, соответственно, не вызовут внутренние войска. Над теми немногими, которые случайно забредут в те места, это богопротивное нечто сможет легко учинить страшную расправу, не поднимая шума и пыли. В таких местах нет телефонной сети, мобильные телефоны не ловят, на дороге можно стоять сутки и не дождаться машины. Таким образом, достаточно поломки автомобиля, чтобы стать жертвой местных темных сил. Другой вариант — любительский туризм, когда группа высадилась на маленькой железнодорожной станции и, пройдя километров сто, нарвалась на глубоко спрятанную в лесах жуть.

Третий мотив — попадание в околофентезийную обстановку. В этом плане плохи наши южные области с огромными селами на трассах, но идеально подходят области к северу от Москвы с их многочисленными мелкими пустеющими деревеньками. Герой оказывается в созвездии маленьких мирков — деревень, барьеры между которыми существенны и представители которых так ярки, как бывают ярки только в фентези: архитипичные образы вожака, колдуна, вора — врага группы, прекрасной женщины и простого честного кузнеца.

Четвертый мотив — мотив постапокалипсиса. И тут снова только северу с мелкими деревушками есть чем похвастаться. Умершие деревни, вросшая в болота техника, брошенные ремонтные станции и мукомольные заводы. Металлические ржавые остовы, торчащие кое-где над деревьями. Отличное место для проживания разного рода нечисти. Конкуренцию им могут составить только маленькие умирающие промышленные города в индустриальной жути, но разговор о последней я бы отложил до другого раза.

И, наконец, кроме двух перечисленных причин привлекательности сельской жути, можно назвать еще и третью. Это обилие специфического литературного материала. В Советском Союзе популярна была «деревенская проза». Были и плохие «деревенщики», у которых каждый механизатор цитировал Ленина, не пил водки и был хорошим парнем, а пьющий был обязательно еще и холостяком, и вором, и безработным, и вообще идейным врагом советской власти. Но были «деревенщики» хорошие, их имена мы помним: Шукшин, Абрамов, Можаев. Начинал свою карьеру в качестве деревенщика и известный НФ-сообществу языческий фанатик Сергей Трофимович Алексеев, пишущий про бравых спецназовцев, защищающих тайные языческие ордена, прячущиеся в горах Урала, от коррумпированных работников спецслужб и служителей гнусных западных капиталистов. Плохо закончил, а начинал хорошо, опубликовал в «Роман-газете» отличный деревенский роман «Рой» и даже получил пару советских литературных премий. Ну да не о нем речь. Речь о том, что есть пласт литературы, непопулярной сегодня, но ценной как источник фактмата для конструирования наших сельских кошмаров.

Я считаю, что пора уже дать отпор буржуйским писателям вроде Кинга с его мистическими сектами в глухих селах Канзасщины и Оклахомщины, или Лавкрафта с его невыразимыми мерзостными тварями, прячущимися под досками доков в занюханных городках Новой Англии. Пора ответить им громогласно нашими разваливающимися тракторными станциями, брошенными колхозами, зарастающими узкоколейными дорогами, фанатичными зоотехниками, ловящими на трассе людей и проносящими их в жертву большой навозной куче, тощими коровами, установившими ментальный контроль за глухим селом, невероятно вдруг расплодившимися бездомными псами в пустеющем лесозаготовительном поселке…

Пора браться за сельскую жуть.