Полёт феникса

8

В столицу мы вернулись в самом конце весны, если считать по земному календарю, или в самом начале лета, если верить здешнему. Словом, как раз чтобы успеть на обряд первого кормления шелковичных червей, который проводит лично императрица, так же как император на новогодних празднованиях лично проводит борозды на поле. Проделывалось кормление на специальном алтаре, посвящённом супруге Первого императора, считавшейся основоположницей шелководства и почитавшейся как богиня-покровительница этого ремесла. Не люблю гусениц, на мой взгляд, это на редкость противные создания, но, к счастью, одним этим ритуалом моё общение с ними и исчерпывалось. Старые времена, когда её величеству лично приходилось заниматься всяческими работами, о чём так любят плакаться ревнители простоты и старинной добродетели, уже давно прошли. Да и червячки были пока совсем маленькими, а как они вымахают в палец величиной я, хвала всем богам, уже не увижу.

Обряд дался мне тяжелее, чем я думала, но это было следствием общей усталости. Всё же я слегка переоценила свои силы, когда напрашивалась в поездку вместе с Тайреном. Впрочем, тогда предполагалось, что я просто поезжу с ним от одной горы к другой, останавливаясь в путевых дворцах, пока он будет подниматься на вершины и приносить там положенные жертвы. Но с лёгкой руки Гюэ Кея на меня свалились многочисленные протокольные обязанности. Я не роптала — он был прав, это необходимо, — но устала. За время поездки мы посетили с десяток крупных гарнизонов, и я обходила крепости и примыкавшие к ним военные поселения, давала аудиенции жёнам и дочерям командующих и офицеров, принимала просьбы и жалобы от семей рядовых и старалась удовлетворить их по мере сил, раздавала подарки, заглядывала в кухни и лазареты, вместе с Тайреном присутствовала на торжественных построениях и показательных учениях. За моей спиной шептались, и отнюдь не только одобрительно, зато рядовые глядели как на божество, сошедшее с Небес. Что бы они обо мне ни думали, какие бы слухи среди них ни ходили, но вид императрицы, ступающей по той же земле, что и они, явно производил на солдат неизгладимое впечатление.

А поработать там было над чем. Поскольку решение о посещении гарнизонов было принято всего-то за месяц до начала поездки, и о нём особо не распространялись, командование гарнизонами высочайшие визиты заставали врасплох. С этим был даже связан трагикомический случай, когда один из областных начальников покончил с собой при нашем приближении, потому что счёл, что не сможет оказать нам достойный приём и будет этим опозорен на веки вечные. Я была поражена до глубины души, Тайрен только плюнул, но, к счастью, такой щепетильный нашёлся лишь один. Остальные ограничивались многословными извинениями и сетованиями на свою ничтожность. Не знаю, поняли ли они, что элемент неожиданности был частью политики — никто не успел навести внешний лоск, приходилось показывать состояние дел как есть. Конечно, не по чину императору самому заниматься такими вещами, но в том-то и дело, что на бумаге у ревизоров всё был гладко.

— Войны стали редкостью, ваше величество, — разводили руками командующие и отвечавшие за снабжение чиновники. — А сейчас и вовсе трудные времена настали. Мы всё понимаем…

— Кому-то придётся за это ответить! — рычал Тайрен, в очередной раз обнаружив, что военнослужащие снабжаются по остаточному принципу. Я кивала, понимая — грядёт очередная чистка. В свете всего увиденного сама идея военных поселений, сперва заставившая меня поморщиться, памятуя, чем когда-то кончилось подобное начинание у меня на родине, представала уже в совсем ином свете. По крайней мере, занятие крестьянским трудом параллельно военной службе давало возможность гарнизонам хоть как-то прокормиться. Да и здешние крестьяне, как я уже начала понимать, отличались от русских. Военная обязанность добавляла им забот, но не ломала привычный уклад жизни. Строгая дисциплина, жизнь и работа по регламенту и командам сверху здесь были уделом отнюдь не только военных. Ещё в старинных хрониках тысячелетней давности упоминались специальные начальники, без отмашки которых не начинался ни один вид полевых работ. Фактически вся страна была одним большим колхозом. Немудрено, что ещё в самом начале, когда я робко выразила сомнение в целесообразности нагружения солдат ещё и сельским хозяйством, Тайрен ответил, что этому порядку уже сотни лет, и он отлично работает.

Впрочем, даже если бы нас встречали сплошные потёмкинские деревни, я бы и тогда нашла к чему придраться. Не так давно меня поразила столичная больница, но гарнизонные лазареты оказались ещё хуже. И когда я принималась сетовать на грязь, скученность и недопустимость таких методов лечения, местное начальство совершенно искренне не понимало, а что не так. Они ещё были готовы признать нехватку лекарей и лекарств, но никак не могли взять в толк, зачем всё намывать каждый день, тем более по несколько раз в день? И зачем каждому больному отдельная койка? Они всегда так жили и лечили, а что из заболевших умирала примерно треть, так на то воля Неба и козни злых духов.

В общем, поняла я, одним уставом для больниц здесь не обойдёшься. Нужна масштабная реформа здравоохранения.

Схожим образом я ужасалась кухням, искренне надеясь, что хотя бы во дворце дела с санитарией обстоят получше, коль скоро я до сих пор не отравилась. И всё же стоит заглянуть и туда, когда вернусь, а то я представления не имела, что творится в хозяйственных службах Внутреннего дворца, хозяйка называется.

— Ну-ка, что это? — спросила я как-то, когда после очередных показательных военных учений прошла мимо полевого костра. В горке старательно отгребённых в сторону угольков были видны подозрительно знакомые закопчённые бока.

— Так что, ваше величество, не извольте гневаться! — старший над повскакавшими солдатами тут же бухнулся мне в ноги. — Картофель это. Клубень такой.

— Опять людей кормом для свиней кормят? — поморщился Тайрен.

— Виноваты, ваше величество! Риса и проса не привезли, бобы на похлёбку идут…

— Да никто на вас не гневается, — нетерпеливо сказала я. Казалось, что запах печёной картошки щекочет нос, и рот наполнился слюной. — Дайте мне одну.

Он так изумился, что позволил себе спросить:

— Зачем, ваше величество?

— Съесть хочу. Я голодна.

— Соньши, — Тайрен кашлянул, — в шатре уже ждёт трапеза.

— Но картошки там нет, верно?

Тайрен открыл было рот, но тут его взгляд скользнул вниз, по моему животу, выпирающему уже даже из-под свободных одежд. Видимо, решив списать всё на причуды беременности, император закрыл рот и кивнул старшему. Тот послушно нагнулся к углям, и тут к костру подбежал офицер:

— Ваше величество! — он рухнул на колено, брякнув доспехом, и впечатал кулак правой руки в ладонь левой — здешнее воинское приветствие. — Осмелюсь сказать — эта грубая пища недостойна Небесной Владычицы…

— Так, — теряя терпение, перебила я. — Что достойно Небесной Владычицы, будет решать Небесная Владычица. Давайте, не жмотничайте. Неужели вам жалко одной картофелины для своей императрицы?

На этом препирательства закончились, и картофелину мне всё-таки поднесли — тщательно вытертую и обёрнутую шёлковым платком. Я аккуратно, стараясь не обжечься, срезала кожицу поданным ножом и снова оглянулась на наблюдателей:

— Соли ни у кого не найдётся?

Соль нашлась, и я, жмурясь от удовольствия, подула на угощение и откусила кусочек. Картошка была рассыпчатой, чуть сладковатой и воскрешала в памяти вкус подростковых пикников, когда мы всем классом выбирались куда-нибудь за город, пели песни под фальшивящую гитару, а картофельные клубни нередко просто воровали на соседнем поле. "Грубая еда, корм для свиней…" Да что они понимают! Всё, отныне картофель будут готовить на императорской кухне. Ну и что, что для меня одной. Привезли коров, привезут и мешок картошки.

— Ну-ка, дай попробовать, — сказал вдруг Тайрен.

Зрители смотрели на нас во все глаза, и число их заметно прибавилось. Когда-нибудь внукам будут рассказывать, как император с императрицей прямо перед ними простецкие клубни ели.

Воспоминания об этом изрядно забавляли меня во время поездки, но теперь она кончилась, и начались императрицины будни. У меня был всего один день на то, чтобы передохнуть, после чего пришлось влезать в громоздкое и тяжёлое парадное платье, обвешиваться украшениями, водружать на голову парик и идти кормить червей, будь они неладны. Да не просто так, а с молитвами и церемониями. Вот теперь я признала, что носилки и служанки, всегда готовые поддержать хозяйку под руки, могут быть благом. Потом пришлось разгребать накопившиеся дела. Таких, к счастью, было немного, Кадж хорошо справилась со своими обязанностями моей заместительницы и даже успела составить список рекомендаций на освободившиеся в результате последнего заговора должности. Зато рекой пошли просители. На то, чтобы повидаться с детьми, удалось выкроить всего часок. Шэйрен подрос ещё больше, научился самостоятельно садится на горшок и начал осваивать палочки для еды, так что столик, за которым он ел, и пол вокруг него приходилось застилать специальной тканью. Меня он, несмотря на длительную разлуку, узнал сразу, подбежал и обнял мои ноги, куда дотянулся, чётко выговаривая "Мама!", чем растрогал меня до слёз. Лиутар же порадовала меня новым выученным стишком, который оказался первым стихом из "Древних гимнов", обязательных для заучивания наизусть. Видимо, кто-то решил, что малышку пора начинать учить классическим текстам, хотя, на мой взгляд, было рановато. Стихотворение она произносила почти что по слогам, явно наслаждаясь ритмом, но едва ли хоть как-то вдумываясь в смысл.

Поинтересовалась я, и как поживает Яо Фань. Евнух Чуа отчитался, что мальчик хорошо занимается, но вот от привычки бегать на тренировочную площадку и подглядывать за оттачивающими свои навыки гвардейцами его никак отучить не удаётся.

— А зачем отучать? — искренне изумилась я. — Пусть смотрит. Может, он сам хочет научиться владеть мечом. Надо найти ему учителя, только и всего.

— Ваше величество, — в свою очередь изумился Чуа, — зачем этому ребёнку владение мечом? Разве ваше величество не желали, чтобы он, повзрослев, занял достойное место во Внутреннем дворце, а не среди грубой солдатни?

Я открыла рот и закрыла. Только теперь до меня дошло, что все уверены — я готовлю мальчика в евнухи. Ну, в самом деле, зачем ещё императрица может заниматься устройством сироты, как не для того, чтобы использовать его в хозяйстве? Но в хозяйстве Матери Народа мужчин нет. И никто не видит в этом ничего особенного, так веками повелось, и многие, как я уже успела убедиться, шли на кастрацию добровольно. Для простолюдинов это была чуть ли не единственная возможность сделать хорошую придворную карьеру, а отношение в обществе к дворцовым евнухам было даже лучше, чем к тем же солдатам.

Так что никто не считает мальчика несчастным, наоборот, все думают, что ему повезло. А мнение самого Яо Фаня — да кто же спрашивает мнения маленьких детей? Это и в моём просвещённом мире не очень-то принято, а уж здесь…

— Так, — решительно сказала я, — зови этого ребёнка сюда.

Конечно, оставалась ещё вероятность, что мальчиком руководит одно лишь любопытство. Но когда он на вопрос, не хочется ли ему научиться владеть оружием, сперва неверяще замер, а потом закивал так часто и истово, что казалось — голова сейчас отвалится, я поняла, что осчастливила мальчишку до конца его дней. Я поручила всё ещё удивлённому Чуа найти его воспитаннику наставника в воинской науке, и Фань умчался вприпрыжку, едва не забыв отвесить мне прощальный поклон.

— Знаешь, — сказала я Тайрену, — мне не нравится, что к армии в империи относятся как к отбросам. Эти люди нас защищают, на них стоит государство, а что они получают за пролитую кровь? Презрение и обвинения в тупости, жестокости и прочих грехах.

Тайрен поднял голову от бумаг, которые перебирал, и пристально посмотрел на меня. Мы сидели у него в кабинете, разбираясь с накопившимися документами. Еле слышно потрескивали свечи, слуги только что убрали остатки ужина. Никакого особого застольного этикета, вроде того, что мучил французских королей в Версале, тут, слава всем богам, заведено не было. Еду можно было приказать принести в любой час в любое место и просто съесть, без чужих глаз и церемоний.

— Поистине, мы с тобой подходим как две половинки одной бирки. Да, мне тоже это не нравится. Иногда я жалею, что нельзя разогнать этих старых… хм… из моего совета и посадить на их место офицеров. У тех и здравого смысла, и смекалки побольше. И где были бы все эти чиновники во время последней войны, когда бы не армия?

Я согласно кивнула. Да, престиж армии надо поднимать. Как-никак, она основная наша опора. Хотя, положа руку на сердце, не могу не признать, что кой-какие основания считать военных грубыми и алчными солдафонами у местного населения были. Разбирая жалобы, я начиталась рассказов о грабежах и насилиях, творимых не захватчиками, а своими же собственными вроде бы защитниками. Конечно, война есть война, и причины бояться воюющей армии у мирного населения были всегда и везде, в любом мире, в любую эпоху. Понятно, что армия, набираемая за деньги или по повинности — не интеллектуальная элита и не совесть нации. Но всё же… В европейском средневековье гражданские стонали главным образом от наёмников. Свои же защитники, если они были из местных, всё-таки помнили, за кого воюют, и не вели себя в родной стране как захватчики. По крайней мере, так это представлялось не очень образованной мне.

Так что здесь причина, а что следствие? Гражданские презирают солдат, потому что те плохо себя ведут, или солдаты в грош не ставят гражданских из-за того, что знают — благодарности и уважения им всё равно не добиться?

— Основной вопрос — как, — пробормотала я. — Аристократия… Офицеры же из благородных людей, да?

— Высший командный состав — да. А вот средний и низовой как правило из выслужившихся простолюдинов. В армейские приставы, предводители или исправники аристократы идут, только если уж род совсем захирел. Или в наказание.

— Что, даже в гвардии?

— Ну, в гвардии разговор несколько иной. Но и там дети благородных отцов служат в Пяти дружинах, из которых и комплектуется гвардейский офицерский состав, живут в столице и в гарнизоны вместе с солдатами не мотаются. А младшие сыновья и дети рядовых чиновников стараются попасть в отряды личной стражи аристократов.

Я покивала.

— Кстати, о страже — что вы решили с личной охраной?

— Мы тут с Кеем прикинули, что, пожалуй, можем учредить ещё одну гвардию.

— Ещё одну?! Не ты ли жаловался на дороговизну?

— Если будем комплектовать её из простолюдинов целиком, она обойдётся нам дешевле остальных, по крайней мере, поначалу. Просто я не могу позволить себе взять и заменить людей в одной из имеющихся, они ведь не нанесли мне никакой обиды. А деньги… Знаешь, ты была права — торговцы неплохо пополняют казну, и они готовы дополнительно платить за любые привилегии. Недавно несколько из них внесли почти сотню тысяч таэлей за право отдать своих сыновей на обучение в институт Четырёх врат. Как раз хватит для начала, а там посмотрим. Возглавит её Кей, заодно подниму ему ранг до второго, давно хотел.

— Кстати, надо будет и с ним обсудить вопрос престижа армии. Он служит, а значит, знает это дело изнутри.

— Знаешь, — мягко сказал Тайрен, — тебе нет нужды ломать над этим голову прямо сейчас. Всё равно это дело небыстрое, а в твоём положении надо больше отдыхать. Ты и так провела целый день, совещаясь с этими твоими лекарями. Да я и сам хорош, не стоит мне так тебя нагружать. Вот родишь, тогда и подумаешь обо всём.

— Когда я рожу, я буду думать о ребёнке, — упрямо возразила я. — Несколько месяцев точно, а то и весь год. Как раз сейчас у меня последние свободные деньки, и я стараюсь использовать их с толком.

— И всё же тебе лучше пойти прилечь. Уже поздно. Эй, кто-нибудь! — крикнул Тайрен, повернувшись к двери. — Её величество выходит.

Я вздохнула и оперлась на руку вбежавшей служанки. В целом он был прав, день сегодня вышел насыщенным. Я действительно собрала совет из уважаемых лекарей, начиная, разумеется, с Гань Лу, чтобы решить, что всё-таки делать с лечением в стране. Результат меня даже несколько удивил: оказалось, что организация медицинского обслуживания в Северной империи была налажена не так уж и плохо. В каждом крупном городе имелась казённая больница для бедных, а кроме того, больницы имелись при каждом храме Эт-Лайля и в любом монастыре, даже самом мелком. А кроме больниц, ещё и аптеки, лекарства в которых выдавались либо бесплатно, либо за символическую плату. В сельской местности, конечно, доступ к врачам был затруднён, ибо монастырь имелся далеко не у каждой деревни, зато была развита целая сеть бродячих лекарей, либо по обету, либо в качестве послушания или практики при обучении лечивших всех подряд, невзирая, может ли человек заплатить, и это были не какие-нибудь шарлатаны или знахари, а дипломированные специалисты. Конечно, шарлатанов тоже хватало, а многие люди из суеверия предпочитали обращаться за помощью не к врачам, а к шаманам и заклинателям, и всё же доступ к медицинскому обслуживанию, хотя бы в теории, имели все слои населения, вплоть до последних нищих.

Другой вопрос — качество этого обслуживания…

Увы, как раз тут у меня было слабое место — ведь я не медик, и медициной не интересовалась никогда. Ну да, мне, как представительнице более развитого в научном отношении общества, было очевидно, что ртуть и киноварь никак не могут быть лечебным средством, что рог носорога, растолчённый с мёдом, не повлияет на лихорадку, а козья кровь, не важно, внутрь её применять или наружно, не поможет при отравлении, да и против злого духа её сила сомнительна. Но у меня не было никакой альтернативы, которую я могла бы предложить вместо этих "проверенных" общепризнанных средств. Попытавшись запретить даже откровенную отраву, я едва ли достигну своей цели, скорее прослыву самодуркой и невеждой. Оставалось сосредоточиться на том, в чём я всё-таки хоть что-то понимала — на гигиене. Сомневаясь и недоверчиво покачивая головами, учёные мужи всё же согласились на эксперимент: сравнить число смертей и выздоровлений в живущей по моему уставу больнице с остальными, обихаживающими больных по старинке. И в случае, если соотношение окажется в мою пользу, сделать требования к чистоте общеобязательными для всех профессиональных лекарей. Заодно я подняла вопрос о женских болезнях и родовспоможении, и опять натолкнулась на искреннее непонимание: а что не так? Да, испокон веков этим занимались главным образом знахарки и повитухи, бывшие либо самоучками, либо передававшие науку старым добрым способом, от учительницы к ученице, чаще всего от матери к дочери. Статистики ни самих работниц родового фронта, ни их успехов и неудач никто не вёл. Что? Открыть учебное заведение для женщин? Может, ещё и к врачам их приравнять? Императрица, читалось в глазах седобородых мужей, ты с глузду съехала?

В общем, проку от них в этом деле чуть, сделала я неутешительный вывод. Надо искать знающих женщин и договариваться с ними. Планов у меня, как говорится, было громадьё и без заботы о добром имени солдат, в этом Тайрен прав. Кое в чём даже пришлось придержать лошадей. Руки, например, чесались ввести лицензию по оказание медицинских услуг, чтобы всякие неучи и маги-кудесники со своими амулетами народ не гробили. Но по здравом размышлении и посовещавшись с теми же лекарями, я от этой идеи отказалась. Добившись такого указа, я не улучшу качество лечения простых людей, а лишь сокращу и так не слишком доступное им лечение, и загоню всех этих жрецов и заклинателей в подполье. Сейчас их хотя бы можно в случае явного вреда привлечь к ответственности.

И всё же, раз задумавшись о чём-то, я не могла перестать, не обсосав мысль со всех возможных сторон. Что же всё-таки делать с армией? Кроме очевидного — крепить дисциплину, не давая солдатам своевольничать. Больше платить им, чтобы сделать военную профессию привлекательней, не получится, по крайней мере в обозримом будущем. Попытаться использовать пропаганду? В принципе, можно дать задание хоть тому же институту Распространения словесности — пусть поищут какие-нибудь воинские подвиги, которые можно попытаться популяризовать и пустить в народ. И озадачить поэтов, начиная с Чжуэ Лоуна: пусть сочинят несколько песен не с заунывными жалобами на тяжёлую солдатскую долю, а что-нибудь про доблесть и славу…

Переговорить с Кеем мне удалось только на празднике Летнего солнцестояния — до того он был слишком занят их Тайреном детищем, этой самой новой гвардией, получившей название гвардии Нетупящихся мечей. Если на праздник Зимнего солнцестояния устраивают торжественное жертвоприношение Небу, то в Летнее столь же торжественно приносят жертвы Земле. Правда, ехать за город для этого не нужно, алтарь Земли находится рядом с дворцом, на Императорских холмах — в довольно большом парке, лежащем к северу от Дворцового города. Там же, в павильонах и разбитых шатрах, устроили и праздничный пир. И пусть это был не пикник, но оковы этикета по такому случаю немного ослабли, и новый верховный командующий новой гвардии оказался за столом рядом со мной.

— От солдат никто не требует качеств благородного мужа, — сказал Кей в ответ на мой вопрос, чем, по его мнению, вызвана такая разница в отношении между гражданскими служащими и военными. — А человекоубийство без них — это именно что кровожадность и жестокость. Так стоит ли удивляться?

— Даже если они вызваны необходимостью, а не природными устремлениями самого человека?

— Казни тоже вызваны необходимостью, но ведь вы, ваше величество, не удивляетесь отношению к палачам?

Я раздражённо постучала пальцем по губам.

— Кей, вы же сами военный. И вы так просто говорите о своих же собратьях?

— Я ещё и благородный человек, — спокойно напомнил командующий Гюэ. — Мне известны пять принципов благородного мужа, и я по мере сил пытаюсь им следовать.

— Благородство, долг, знание, мера, верность? — припомнила я уроки наставника Фона. — Но ведь… Ладно, пусть знание и не присуще простолюдинам, но долг и верность… Разве это не требование для каждого подданного?

— Да. Но у благородных мужей они осознаны.

Я задумалась, машинально жуя традиционный праздничный пирог. А ведь Кей, при всём своём снобизме, говорит верно. Кодекс чести — вот чего не хватает здешним военным. Гордости за себя, за своё знамя, потребности соответствовать высокой миссии защитника своей родины…

— Значит, нужно это ввести, — пробормотала я.

— Что именно, ваше величество? — спросил расслышавший меня Кей.

— Принципы благородных мужей в армии. Если не все, то хотя бы верности, долга и благородства.

— Среди простолюдинов? — он поднял брови.

— Именно. И не смотрите на меня с таким удивлением. Вы и сами всегда хвалите своих цзяранцев, противопоставляя их жителям равнин. Разве им не знакомо понятие долга или верности? А ведь многие из них тоже простолюдины.

— Да, но они горцы, — возразил Кей. — Я сам убедился, что уроженцы гор — сильнее, отважнее и благородней равнинных крестьян. И это не предубеждение, чтобы ни думало по этому поводу ваше величество. Это личный опыт.

— Мнение моего величества вам известно. Нет народов более или менее благородных от природы, есть условия жизни и воспитания. К тому же, — вдохновенно добавила я, — ведь есть же наградные должности, которые может получить и простолюдин, и они дают ранг. То есть поднимают статус простолюдина до благородного мужа. Предки не ввели бы такого обыкновения, если бы не сочли, что награждённые смогут соответствовать!

Таковые должности тут действительно существовали, заменяя собой привычные мне ордена — если человек совершил нечто выдающееся в бою, но повышать его по службе не хотели или не могли, до давали наградную должность, точно так же, как благородному человеку, не состоящему на государственной службе, могли дать должность почётную. Но если почётные должности были уделом аристократии и достаточной тонкой прослойки учёных интеллектуалов, то наградную давали невзирая на ранги и происхождение, и это в Северной империи было чуть ли не единственным реально работающим социальным лифтом.

— Хм-м… — протянул Кей, сосредоточенно рассматривая праздничный пряник. — Но всё же наградной ранг даёт меньше обязательств и привилегий, чем реальная должность, или даже почётная. Именно потому, что её может получить кто попало!

— Ну так я же и не говорю, что солдат надо превращать в благородных мужей. Надо просто немного прибавить им благородства, и всё!

Кей посмотрел на меня нечитаемым взглядом, и от дальнейшей дискуссии воздержался. Но я преисполнилась энтузиазма, уверившись, что я на правильном пути.

— Понимаешь, надо подходить к проблеме с разных сторон, — вдохновенно вещала я мужу, кивая собственным словам и размахивая руками, как девчонка. — Надо проводить разъяснительную работу как среди солдат, так и среди остального населения. Побольше рассказов о военных подвигах и самопожертвовании, поменьше этого нытья. Строгость к нарушителям дисциплины, но и забота, насколько возможно, на государственном уровне. Возможно, отрядить учителей, которые будут просвещать солдат… Совершенствоваться никогда не поздно, верно? И вот ещё что я придумала, точнее, не придумала, а вспомнила, как у нас было. Пусть принцы, включая наследного, оказывают покровительство каким-нибудь отрядам или армиям. Да хоть тем же гвардиям! Левая и Правая гвардия его высочества. Это поднимет престиж, а гвардейцы будут знать, что находятся под высочайшим покровительством, и значит, себя не на мусорной куче нашли.

— Шэйрен уже и так начальник столичного округа, — напомнил Тайрен. — А наследник пока ещё даже не родился.

Он был прав — традиция требовала, чтобы должность начальника столичного округа занимал принц крови, каковой в наличии был только один. Конечно, ребёнок, которому и двух лет не исполнилось, не мог ничего решать, но это никого не смущало. Все и так привыкли, что эта должность скорее номинальна, ибо принцы и раньше-то не слишком утруждали себя заботами об округе, пусть даже и столичном, так что реально всем распоряжались их заместители. А в царствование предыдущего императора заместители и вовсе обходились без непосредственного начальства, и не жаловались.

— Ну и что? — возразила я. — Кто сказал, что нельзя совместить? К тому же я не говорю, что всё это надо делать сию секунду. Ясно, что времени в любом случае уйдёт много, прежде чем мы увидим первые результаты.

Тайрен согласно кивнул.

Но так уж получилось, что поучаствовать в реализации мной же предложенной идеи мне не довелось. Лето перевалило за вторую половину, когда случилось то, что я предсказывала — я родила второго сына, и всё остальное для меня временно отошло на задний план.