Полибий и его герои

1

Подробнее о федерализме на эллинистических Балканах и в особенности об Ахейском союзе см.: Larsen J. A.O. Greek federal states. Oxf., 1968. P. XI–XXVII; 215–240.

2

Larsen J. A.O. Greek federal states. P. XIII–XVI, 239.

3

Полибий. Всеобщая история в сорока книгах. Т. I. М., 1890. С. LXXIV.

4

Ученые по-разному оценивают смерть Арата: одни верят, что он был отравлен, другие с жаром это опровергают. Вольбэнк, Тарн и Ларсен считают Филиппа невинным, Фриман верит в отравление (Walbank F. W. Philip V of Macedon. Cambridge. 1940. P. 79; Тарн В. Эллинистическая цивилизация. М., 1949. С. 38; Larsen. Op. cit. P. 364; Freeman E. A. History of federal government in Greece and Italy. L., 466; см. также: Holleaux M. Rome, la Gréce et les monarchies hellénistiques au III siècle av. J. C. P. 1921. P. 225; De Sanctis G. Storia dei Romani. Vol. III, 2. Torino, 1917. P. 413). Доказать тут ничего нельзя. Арат считал, что его отравили, некоторые современные ученые считают, что его не отравили. Истину могло бы установить только вскрытие.

Я придерживаюсь версии об отравлении, и вот по каким причинам. Арат был человек умный, проницательный и, сколько мы знаем, не страдал излишней мнительностью. Кроме того, если бы Филипп уже тогда был прославленным отравителем, Арат, зная ненависть к нему царя, еще мог бы приписать свой внезапно вспыхнувший недуг козням Филиппа. Но в том-то и дело, что Арат был, вероятно, его первой жертвой. Наконец, в то время яды были часто несовершенны, на что горько жаловался сын Филиппа Персей. Мы знаем, что отравленный Филиппом Деметрий, выпив чашу, сразу ощутил боль и дурноту. Арат тоже мог сразу подметить симптомы, убедившие его в отравлении.

5

О судьбе Поликратии см. комм. 22.

6

Моммзен Т. История Рима. М., 1936. Т. I. С. 655.

7

Сотрудничество Филиппа с пиратами реконструировал Вольбэнк (Philip V. Р. 109–111).

8

Ibid. Р. 113.

9

Моммзен. История. Т. I. С. 657.

10

Вольбэнк предлагает иную реконструкцию: Филипп сначала побеждает родосцев при Ладе, потом разоряет Пергам, затем следует битва при Хиосе (Philip V. Р. 118–124; 307–308). Но Тарн, Олло и Скаллард признают ту последовательность событий, который принимаем мы (Тарн. С. 49; Holleaux М. L'expédition de Philippe V en Asie еп 201 av. J. С.// Revue des études anciennes (далее — REA), XXII, 120, S. 244; Scullard H.H. A History of Roman World. L.; N. Y., 2003. P. 246). Мне кажется, она лучше согласуется с последующими фактами. Если бы союзники наголову разбили Филиппа, они не нуждались бы так остро в помощи Рима.

11

О египетском посольстве никто не упоминает. А между тем это совершенно необходимое звено. Первое. Договор между Антиохом и Филиппом был направлен против Египта, а значит, Египет был самым заинтересованным лицом. Второе. Рим и Египет связывала самая тесная дружба. Третье. Рим в дальнейшим выступает от лица Пергама, Родоса и Египта и требует от их имени удовлетворения у Филиппа. Мы знаем, что Родос и Пергам уполномочили его так действовать. Очевидно, уполномочила и Александрия. Наконец, у Ливия египетский посол называет Египет, Афины и Рим союзниками в борьбе с Филиппом (XXXI, 9). Вольбэнк считает, что египетское посольство прибыло летом, одновременно с Кефисодором. Но к тому времени римляне уже передали ультиматум македонскому царю. Поэтому мне кажется более вероятным, что оно прибыло значительно раньше (Walbank. Philip V. P. 313).

12

Рассказ Полибия о посольствах потерян. Наши основные источники — Ливий и Аппиан. Известия Аппиана слишком конспективны, версия Ливия восходит не к Полибию, а к анналистам; она путана и полна ошибок. Поэтому нелегко восстановить хронологию событий этого рокового года. Как верно заметил Скаллард, все реконструкции оставляют много неясного (A History of Roman World. P. 505). Этому вопросу посвящено множество работ. Здесь я остановлюсь только на нескольких моментах, имеющих прямое отношение к моей книге. Ливий (XXXI, 1, 10–2,1; 7,6) пишет, что в Рим прибыли послы из Афин, которые в то время были осаждены македонцами, с Родоса и из Пергама и просили помощи против Филиппа. В начале консульского года, т. е. в марте 200 г. предложение воевать вынесено было перед народом. Народ отказался. Тогда консул произнес речь, где доказывал, что Филипп сейчас в положении Ганнибала. Он собирается напасть на Италию, его необходимо остановить. А римляне ведут себя так же, как перед Пунической войной, когда не вмешивались в завоевание Испании и позволили Ганнибалу вторгнуться в свою страну. Тогда народ дал согласие на войну.

Но уже Моммзен заметил, что согласие на войну было дано не весной, а летом. Де Санктис убедительно показал, что было два предложения воевать: первое в марте. Оно получило отказ. Второе — в июле. Оно было принято (De Sanctis. Vol. IV, 1. Firenze, 1953. 32n.). Когда же прибыли посольства? Родосские и пергамские уполномоченные явились в Рим осенью 201 г., причем не поздней осенью. Ибо Полибий сообщает, что, готовясь к зимовке в Баргилии, Филипп уже знал об этом посольстве своих врагов (VI, 24, 1–3). Значит, его шпионы уже успели принести эту весть в Карию. Послы из Афин прибыли после того, как город их осадил Филипп. Сделал же он это после своего возвращения из Карии, т. е. весной 200 г. (Walbank. Philip V. P. 311). Таким образом, у нас есть следующие вехи.

Осень 201 г. — родосцы и пергамцы приезжают в Рим.

Зима 201–200 гг. — Филипп заперт в Карии.

Март 200 г. — консул предлагает войну и получает отказ.

Поздняя весна 200 г. — Филипп возвращается на Балканы и нападает на Афины.

Лето 200 г. — Афины просят помощи у Рима.

Июль 200 г. — римляне голосуют за войну.

Значит, афиняне прибыли в Рим никак не одновременно с пергамскими и родосскими послами, но много месяцев спустя. Большинство ученых считает, что они приехали летом, причем, скорее всего до второго голосования народа. (Попытки де Санктиса опровергнуть это не выглядят убедительно.)

Итак, римляне упорно отказывались воевать в течение пяти месяцев, а в июле вдруг согласились. Что же заставило их так резко изменить решение? Явно не пергамцы и родосцы. Ибо со дня их приезда прошел почти год. И не речи консула. Произошло какое-то новое событие, стал известен какой-то новый факт. Но какой же новый факт случился в июле 200 г.? Только один — приезд афинского посольства. И прибыло оно почти накануне второго голосования. Действительно, наши источники сохранили очень ясное воспоминание, что именно афиняне были причиной войны. У Ливия читаем: римляне «отозвались на просьбы афинян и снова поднялись на войну с Филиппом» (XXXI, 1, 10). Убеждая квиритов воевать и упрекая их в нерешительности, консул с горьким чувством спрашивает, неужели они примирятся с падением Афин? (XXXI, 7, 6). В другом месте Ливий дает несколько иную версию, взятую из другого источника, где посредником между афинянами и римлянами выступает Египет (XXXI, 9, 4). Но в обоих случаях виновники войны афиняне. Поэтому Скаллард справедливо отмечает то огромное впечатление, которое произвели афиняне на анналистов (Scullard. A History. Р. 506).

Поразительно, что известие анналистов находит неожиданное подтверждение. Павсаний описывает памятник Кефисодору и приводит начертанную там надпись, где сказано, что римляне послали войско в Элладу в ответ на его просьбы (I, 36, 5). Об этом же говорит подлинная надпись в честь Кефисодора (Meritt B.D. Decree in Honor of Cephisodorus // Hesperia, V, 1936. № 3. P. 423–427). Таким образом, и римские анналисты, и современники событий, афиняне, были уверены, что война началась в ответ на их просьбы. К этому же выводу пришел Бикерман, хотя он связывает это с миром между римлянами и Филиппом в Финике в 205 г. (по его мнению, этот мир делал римлян гарантами стабильности Эллады, поэтому нападение на Афины давало им официальный повод вмешаться) (Bickermann Е. Les préliminaires de la seconde guerre de Macédoine// Revue de Philologie, de littérature et d’histoire anciennes. 1935, LXI, 55 sq.). Поэтому-то я считаю просьбу афинян последней каплей, побудившей римлян на войну.

13

Бенгтсон Г. Правители эпохи эллинизма. М., 1982. С. 217.

14

Бобровникова Т. А. Сципион Африканский. М., 2009. С. 274; Она же. Письма Сципиона Старшего как историко-правовой источник // Jus antiquum. 2000. № 2.

15

Это видно из слов Плутарха, что именно Тит настоял на отмене контрибуции и возвращении царевича (Flam. 14).

16

По этому поводу было высказано множество гипотез. Вот наиболее важные из них.

Де Санктис придерживается взгляда, что Рим был империалистическое государство, стремившееся завоевать Средиземноморье, и, закончив Пуническую войну, приступило к покорению Востока (Vol. IV, 1, 24–27; 576). Но эта точка зрения была опровергнута Олло столь убедительно, что у нее почти не осталось сторонников. Его теория — Рим начал войну из страха перед царями. Пергам и Родос представили союз между Филиппом и Антиохом как прямую угрозу Риму. Антиоха они рисовали как нового Александра, Филиппа — как нового Пирра (Rome, la Grèce et les monarchies hellénistiques. P. 121, 312 sq.). Эту теорию принимает Вольбэнк (Philip V. P. 128–129) и Скаллард, который подчеркивает, что эта война не дала Риму никаких реальных выгод (A History. Р. 248–250).

Третья точка зрения Т. Франка. Причиной войны было страстное увлечение римлян Грецией, сравнимое с увлечением эпохи Ренессанса (Frank Т. Roman imperialism. N.Y., 1914. P. 158 sq.). Его взгляды развил Хейвуд. Он замечает, что Олло не учитывал психологии людей того времени. Он особое место отводит влиянию Публия Сципиона, чью политику называет политикой сентиментального благородства (Haywood R.М. Studies on Scipio Africanus. Baltimore, 1933. P. 63–68).

Очень близки к ним взгляды Моммзена. Он пишет, что «лишь тупоумная недобросовестность в состоянии не признать, что Рим в то время не стремился к владычеству над государствами Средиземного моря и желал только одного — иметь в Африке и Греции безопасных соседей». Он выделяет следующие причины. Слишком резкое усиление Македонии, вызвавшее тревогу всех тогдашних государств. Нужды торговли. Но главную причину видит в желании защитить эллинов. Поэтому войну эту он называет одной из самых справедливых в истории (Т. I. С. 659–660).

Текст Полибия не дошел. Ливий дает объяснения, взятые у анналистов: угроза царей и опасность для римских socii. Но никто из тех, кого взялся защищать Рим, не был socius. Перед нами не более, чем объяснения для народа и политических противников, бытовавшее среди эллинофилов.

17

Бобровникова Т.А. Сципион Африканский. С. 272–279; Она же. Письма Сципиона Старшего как историко-правовой источник// Jus antiquum. 2000. № 2.

18

Уполномоченными были Метелл, Бебий Тамфил. Третий в тексте Полибия назван Тиберий Клавдий, но как указал де Санктис, это ошибка компилятора (Vol. IV, 1, 240, п. 8). Ливий верно называет его Тиберий Семпроний (XXXIX, 33, 1), т. е. Тиберий Семпроний Гракх, отец знаменитых трибунов. Эллинофилами, безусловно, были двое: Метелл и Гракх. Во-первых, оба они дали своим детям блестящее греческое воспитание. Тиберий же в 165 г. произнес перед родосцами прекрасную речь на греческом языке (Cic. Brut. 79 = ORF², fr. 1). Это свидетельствует не только о хорошем знании греческого — все люди круга Гракха его знали — но и о том, что он пренебрег обычаем произносить официальные речи только на латыни, пользуясь услугами переводчика. Во-вторых, оба были близки к Сципиону. Метелл был самым верным его другом, защищавшим его во время африканской экспедиции. Гракху в то время уже была обещана рука дочери Сципиона. Политические сотрудники Сципиона занимали эллинистические позиции.

19

Walbank. Philip V. P. 234.

20

Ср. ibid. P. 132.

21

Так пишут буквально все античные авторы. Но у Ливия находим странное сообщение, что из двух сыновей Персея старший, Филипп, приходился ему не сыном, а братом и был им усыновлен (Liv. XLII, 52, 5). Таким образом, у Филиппа был еще третий сын. Верно ли это и зачем было Персею усыновлять брата и почему об этом младшем сыне Филиппа никто не упоминает, мы не знаем.

22

Белох вразрез со всей античной традицией утверждал, что матерью Персея была Поликратия из Аргоса, невестка Арата, которую Филипп похитил у мужа. Причем она стала законной женой Филиппа и царицей. Слухи о незаконном происхождении Персея — гнусная инсинуация (Beloch K.J. Griechische Geshichte. 2 Aufl. Bd. IV, Abt. 2. B.; Lpz., 1927, S. 140). Это предположение Вольбэнк принимает как непреложный факт. Далее делается вывод об искренней любви царя к похищенной женщине. Персей у Вольбэнка наполовину эллин и чувствует симпатии к эллинам (Philip., V. Р. 78, 86, 241, 261). Между тем, как справедливо отмечает Бенгтсон, «это не только совершенно невероятно, но и никак не подтверждается источниками» (с. 259).

Действительно, ни один античный автор не говорит, что Поликратия стала царицей (равно как и о том, что она аргивянка). И ни один античный автор не называет ее матерью Персея. Это тем более странно, что в основе большинства источников лежат сведения Полибия, который был ахеец, близко знавший семью Арата (Larsen, XII). Плутарх же, наш второй важнейший источник, был хорошо знаком с потомками Арата и пользовался их семейными преданиями и архивами. Согласно Ливию, Персей был незаконный сын, его матерью была женщина, торговавшая собой, так что многие могли претендовать на отцовство. У Плутарха другая версия: «Говорят даже, что он не был кровным сыном Филиппа, но что супруга царя тайно взяла его новорожденным у его настоящей матери, некоей штопальщицы из Аргоса по имени Гнатения, и выдала за своего». Ливий тоже в одном месте называет Персея подкидышем. Однако мы знаем, что Филипп всегда относился к нему как к родному сыну. Поэтому можно предположить, что штопальщица и была любовницей царя, а его супруга выдала по его приказанию ребенка за своего (Liv. XXXIX, 53; XL, 9, 2; Plut. Paul. 8; Arat. 54).

Судьба невестки Арата нам неизвестна. Судя по тому, что современники приводят этот случай как пример развращенности и коварства Филиппа, он на ней не женился и куда дел молодую женщину, неизвестно. Произошло это уже после смерти Арата, так как Плутарх упоминает, что Арат со свойственной ему проницательностью сразу догадался об отношениях своей невестки с Филиппом, но не стал раскрывать глаза сыну, рассудив, что ничего, кроме страданий, это открытие ему не принесет (Liv. XXVI, 31,8; XXXII, 21, 23–24; Plut. Arat. 57).

23

Судьба убитого царевича вызывает горячие споры в научном мире. Моммзен с сочувствием писал о трагической гибели «юного принца». Однако в XX в. некоторые историки взяли сторону Персея. Они утверждают, что Деметрий получил по заслугам (Edson C.F. Perseus and Demetrius // Harvard Studies in Classical Philology. XLVI, 1935,191–202). Особенно горячо отстаивает этот тезис Вольбэнк, слишком пристрастный к его отцу.

Какова система его аргументов?

Прежде всего он утверждает, что дошедший до нас текст Ливия полностью восходит к Полибию, как показывает анализ сохранившихся фрагментов «Истории» и сличение их с рассказом Ливия. Полибий же опирался на рассказы македонских вельмож самого высокого ранга и подлинные македонские документы (Philip., V. Р. 236). Таким образом, у нас очень добротные источники. Далее он дает следующую реконструкцию событий.

По его словам, Персей был законный сын, рожденный Поликратией, законной женой Филиппа и царицей. Правда, все источники называют его незаконным, но это инсинуация, пущенная из кругов Деметрия. Самого Деметрия он называет мелочным, ничтожным человеком, коллаборационистом, пресмыкавшимся перед Римом. После триумфального его возвращения началось глухое соперничество между братьями. Оно превратилось в открытую борьбу после пира на празднике очищения. На другой день Персей обвинил брата в покушении на свою жизнь. Ясно, однако, продолжает наш автор, что это был только предлог. Реальное обвинение против Деметрия было не братоубийство, а государственная измена.

Филипп с этого времени справедливо перестал доверять сыну-коллаборационисту. Он отправил в Рим самых близких своих друзей и наперсников, Апеллеса и Филокла, разузнать подробно о тамошних связях и измене Деметрия. Ливий, передавая Полибия, сообщает, что царь выбрал их как людей беспристрастных, но они были подкуплены Персеем и стали его тайными агентами. Но это неверно, говорит Вольбэнк, так как исходит из недостоверных ахейских источников. Затем Дидас донес о намерении царевича бежать. Филипп колебался. Но тут Филокл и Апеллес воротились из Рима и принесли письмо от Тита. Письмо было безусловно подлинное и полностью разоблачало Деметрия. Филипп со скорбью согласился пожертвовать чувствами отца, ибо этого требовало благо государства. Как погиб Деметрий, неизвестно. Версия Полибия — одна из многих, циркулировавших среди ахейцев. Во всяком случае, «Деметрий был спокойно устранен прежде, чем он смог стать реальной опасностью в руках сената. Пустой и тщеславный, он поддержал неуклюжие маневры Фламинина и его круга, которого он и должен был благодарить за свою безвременную кончину» (Philip., V. Р. 240–252).

Версия эта кажется мне неприемлемой по следующим причинам. Первое. Мы уже говорили, что все источники называют Персея незаконным сыном; никто из античных авторов не знает о браке царя с Поликратией и не подозревает, что она была матерью наследника. Эта романтическая история — от начала и до конца творение ученых Нового времени (см. комм. 22). Второе. Если уж мы принимает какой-то источник как заслуживающий доверия, мы не можем выбрасывать из него не нравящиеся нам факты без очень основательных доказательств. А их-то в книге нет. Все неугодные автору положения объявляются инсинуациями или ахейскими источниками. Следуя той же логике, сторонники противоположного мнения могут отбросить сообщение о секретном разговоре Тита с Деметрием, том разговоре, где Тит якобы намекнул, что Деметрий может унаследовать корону. Это сообщение можно сразу объявить инсинуацией, исходящей из кругов Персея. Тем более беседа происходила тайно, без свидетелей, так что никто не мог бы передать содержание их разговора. Поэтому придется принять, что Апеллес и Филокл были тайные агенты Персея. Третье. Вольбэнк говорит, что обвинение в братоубийстве было не более чем предлог. На самом деле Деметрий обвинялся в государственной измене. Однако зачем было Персею прибегать к такому нелепому предлогу? Зачем он с самого начала выставил себя клеветником? Объяснение может быть только одно. Несмотря на то что Деметрий был окружен шпионами, несмотря на то что, по свидетельству Полибия, Персей подкупал его друзей, он не смог за два года найти ни единой улики против брата. Далее. Филипп посылает своих доверенных людей, которые, по словам Полибия, были уже перекуплены Персеем, в Рим. Проходит еще два года. Но они так и не могут сообщить царю ни одного факта. Тогда Персею пришлось прибегнуть к крайнему средству. Подослать Дидаса, который вытянул у Деметрия план побега, а, может быть, сам его и подсказал. Но и этого оказалось мало. Филипп колебался. Тогда Апеллес и Филокл, вернувшиеся из Рима, принесли ему письмо от Тита.

Мы подошли к вопросу о роковом письме, которое погубило Деметрия. Полибий считает его подложным, Вольбэнк — подлинным. Однако принять его версию совершенно невозможно. Зачем было Титу писать такое письмо? По справедливому замечанию Вольбэнка, оно разом уничтожало все надежды римлян на Деметрия. Замечу, что, отправляя это письмо, Тит не только выдавал с головой Деметрия, с которым был связан многими узами, в том числе узами гостеприимства, священными для греков и римлян. Он выдавал с головой самого себя. Ведь он признался, что состоит в тайных сношениях с царевичем и участвует в его преступных замыслах. При этом он не просто признался в частной беседе. Нет. Он выдал на самого себя документ со своей подлинной печатью. Документ этот вполне мог использовать Филипп, чтобы перед всем цивилизованным миром дискредитировать Освободителя Эллады.

Из этого затруднения Вольбэнк выходит следующим образом. Он говорит, что содержание письма было иным и что Полибий передает его неверно, так как опирался на недостоверные ахейские источники. Но, во-первых, это полный произвол. Во-вторых, если в письме были лишь общие слова и мягкие выражения, Филипп бы не обрек из-за него на смерть сына. Одно из двух: или оно разоблачало царевича или нет. Если разоблачало, со стороны Тита было безумие его слать. Если не разоблачало, Филипп не убил бы Деметрия. В-третьих, у нас есть достоверные данные, опровергающие положение об ахейских источниках Полибия. Ливий, явно со слов Полибия, рассказывает о полемике двух ахейских лидеров Калликрата и Архона. Калликрат вспоминает, как воцарился Персей, и говорит, что Филипп умертвил младшего сына (XLI, 23, 10–11). На это его противник Архон иронически отвечает: «Все-то он знает, сообщает обо всем, что делалось скрытно, словно не здесь, с нами, он был, а… присутствовал на тайных беседах царей… Мы же… знать не знаем, из-за него и как погиб Деметрий» (XLI, 24, 3–5).

Из этих слов ясно, что до ахейцев дошли только смутные слухи об этом событии. Молва говорила, что царевич убит отцом, убит, видимо, за свои симпатии к римлянам. Вот и все. Но разумеется, они даже не подозревали о секретной миссии царских дипломатов. Тем более они не могли знать о тайном письме с печатью Тита. Так что и о содержании его не могли гадать. Все эти события и всю интригу восстановил сам Полибий. Если бы текст его дошел, мы бы знали все подробности его работы. Мы уже говорили о его источниках — они были римского и македонского происхождения. Быть может, был еще третий источник. Апеллес, когда открылся их обман, бежал куда-то в Италию. Вполне возможно, что Полибию удалось напасть на его следы.

Кто же написал письмо? Юристы в спорных случаях употребляют выражение: cui prodest. Кому на пользу было данное письмо? Оно было на руку только одному человеку, а именно Персею. Ему одному надо было устранить Деметрия как возможного претендента на престол. Он и подделал письмо с помощью Филокла и Апеллеса. Филипп раскрыл этот обман и велел схватить обоих. Филокла казнили, Апеллес бежал. Воцарившись, Персей пригласил его вернуться, обещая награду. А когда он приехал, умертвил. Что вполне естественно — концы надо было спрятать в воду (Liv. XLII, 5, 4).

Наши источники говорят, что Филипп вскоре убедился, что сын его был невинен. Но Вольбэнк считает, что вот тут как раз царь заблуждался. Слово невинный в применении к Деметрию он иронически берет в кавычки. И тут возникает главный вопрос, в чем же был виноват Деметрий? Он был мелочен, ничтожен, он был коллаборационист. Но за это людей не казнят. Он был государственный преступник. В чем же его преступление? Он хотел убить отца? Он выдал римлянам важную государственную тайну? Он обещал им македонские земли, если они его сделают царем? Нет. Ничего этого нет. В истории Деметрия поражает полное отсутствие главного — состава преступления.

Мы могли бы долго ломать голову, но, к счастью, Вольбэнк все разъяснил: «Деметрий был спокойно устранен прежде, чем он смог стать реальной опасностью в руках сената». Это прекрасно! Он был устранен прежде, чем он смог стать реальной опасностью, иными словами, прежде, чем совершил преступление. К несчастью, все мы, историки, дети своей эпохи. Давно говорили, что Моммзен страстно обличает не столько римскую аристократию, сколько немецких юнкеров, противившихся объединению Германии. Книга Вольбэнка издана в 1940 г. когда и в России, и в Германии вовсе не ждали, чтобы человек совершил преступление, и, по прекрасному выражению автора, тихо устраняли его прежде. И невольно это оказало воздействие на концепцию автора. В свете этого понятны слова, что Деметрий должен был благодарить за свою безвременную смерть Тита. Тит действительно был виновником смерти царевича, как были виновниками смерти многих наших соотечественников иностранные специалисты, с которыми они имели несчастье общаться за границей.

Мне кажется, что если за четыре года Деметрий так и не стал реальной опасностью, вряд ли он стал бы ею в дальнейшем, тем более уже два года как переписка его с римлянами оборвалась.

Далее. Все античные авторы иначе, чем Вольбэнк, рисуют Деметрия. Все они согласно утверждают, что он был значительно талантливее Персея. Полибий: «Раздражало его и превосходство брата по природным дарованиям и образованию» (XXXIII, 7, 5). Ливий: «Деметрий значительно превосходил брата… доблестью, дарованиями, большой любовью соотечественников» (XLI, 23, 10). Плутарх: «Среди всех этих бедствий была у него (Филиппа) только одна удача — замечательных достоинств сын… Филипп убил его» (Arat. 54). Причем если Ливия и Плутарха можно обвинить в проримских симпатиях, Полибий весьма скептически относится и к Деметрию, и даже к Титу. Это мнение древних писателей подтверждается тем, что Деметрий пользовался большой любовью и соотечественников, и римлян еще до того, как они стали строить относительно него какие-то планы. Единственное преступление Деметрия — симпатии к римлянам. Но он был римский заложник и вырос в их городе. Этот грех разделяют с ним другие заложники: Антиох Эпифан, Полибий и ахеец Стратий. Однако увлечение Римом не мешало им быть очень трезвыми политиками и действовать в интересах своих государств.

Автор боится принять ахейскую или римскую версию. Но не замечает, что принимает версию Персея, т. е. версию убийцы, которая не может быть объективной.

Наконец последнее — моральная сторона проблемы. Мы имеем право о ней говорить, так как автор не раз обвиняет римлян в оппортунизме, аморализме и прочих грехах, иными словами, апеллирует к законам нравственности. Но никакие нравственные законы не могут оправдать сыноубийства и братоубийства. И не могут примириться с попытками переложить вину за это преступление на римского дипломата, пусть даже желавшего воцарения дружественного его стране царевича.

24

Ливий, рассказывающий о заступничестве Лепида за этолян, пользуется какими-то источниками, ему неблагоприятными. Действия его он описывает с явным осуждением и объясняет враждой их к Фульвию и чуть ли не завистью. Я вовсе не отрицаю вражду Лепида к Фульвию. Сам Лепид никогда и не думал ее скрывать. Но в данном случае у него могли быть иные мотивы.

В 200 г. он лично передал римский ультиматум Филиппу, чтобы спасти греческие города. В 188 г. он написал ахейцам, пытаясь спасти Спарту. После Третьей Македонской войны он демонстративно выгнал из своего дома предателя Эллады Харопа. Все это создает законченный образ эллинофила. Он был идейным противником Катона. Катон нападал на него, причем во время своей цензуры, когда он обрушивался на греческие нравы (ORF², fr. 96) (см.: Бобровникова Т. А. Сципион Африканский. С. 280–321). Косвенным аргументом служит то, что он ходил послом вместе с Лелием, alter ego Сципиона Старшего (Liv. XLIII, 5, 10), а в Риме посольства выбирались из друзей и единомышленников.

Поскольку Лепид спасал греков перед войной с Филиппом, он мог считать себя до некоторой степени их патроном.

25

Сведения о мессенском восстании очень скудны. Полибий почти не дошел. Плутарх сообщает лишь о поведении Филопемена, а не о самих событиях. Ливий прямо говорит, что мессенская война не относится к римской истории. Текст Павсания неясен, а история этой эпохи в его рассказе пестрит ошибками. Но все-таки некоторые истинные факты он сообщает.

Именно один Павсаний говорит, что первым отправился в поход Ликорта, был разбит, и о судьбе его ахейцы не знали. Это сообщение приходится принять, так как оно объясняет предсмертные слова Филопемена: «Где Ликорта?» И Ливий, и Плутарх сохранили нам эти слова. Но в их изложении они совершенно загадочны, так как о Ликорте до этого ничего не говорилось, и неясно, почему о нем следовало беспокоиться.

Перейдем теперь к последнему походу самого Филопемена.

Согласно Плутарху, все произошло случайно. Филопемен встретил отряд Дейнократа, сразу обратил его в бегство, преследовал, но по дороге на него напал второй отряд, как-то оказавшийся поблизости, а потом он почему-то очутился в безвыходном положении. Однако два соображения заставляют меня с подозрением отнестись к сообщению Плутарха.

Первое. Филопемен был слишком опытный полководец.

Второе. Рассказ о мессенском восстании Полибий предваряет характеристикой Дейнократа. Он был легкомысленный политик, но очень смелый воин и очень искусный военачальник. Ясно, что характеристика эта должна как-то объяснять дальнейшие события. Легкомыслие свое мессенский стратег вполне продемонстрировал. Но вот храбрость и искусство? А ведь что-то наверняка заставило сына Ликорты отдать должное храбрости и искусству этого непримиримого врага ахейцев. Вряд ли то, что, едва увидав Филопемена, он бросился от него наутек.

Приходится предположить, что все произошло не случайно, а по заранее начертанному плану. А значит, Филопемена заманили в ловушку. И действительно, Ливий прямо говорит, что в ущелье его ждала засада. Павсаний же пишет, что проходы и ущелья заблаговременно заняты были Дейнократом. Таким образом, бегство Дейнократа, нападение на преследователей второго отряда и ловушка в ущелье — звенья единого плана.

Наконец, это объясняет поведение Филопемена. Почему он пожертвовал собой за всадников? Ведь его ученик Полибий неоднократно подчеркивает, что хороший полководец не должен сражаться как простой воин. У него другие обязанности. Но все становится понятным, если принять, что Филопемен считал себя виноватым перед своими воинами. Он не разгадал хитрости врага. Это его больше всего мучило. Об этом он говорил перед смертью.

26

Моммзен Т. История Рима. Т. I. С. 707.

27

Скаллард как будто дает понять, что защита Спарты с самого начала была делом группировки Катона (A History. Р. 276). На мой взгляд, это не так.

Первое. Чего хотел Катон? Чтобы римляне как можно меньше общались с греками, дабы не заразиться греческими нравами. Значит, он должен был удерживать соотечественников от участья в греческих делах. Между тем спартанский кризис заставил их с головой в них завязнуть.

Второе. Имена защитников Спарты исключают влияние Катона. Это Лепид, Метелл, Аппий Клавдий и Тит. О позиции Аппия известно недостаточно. Зато остальных мы знаем хорошо. Метелл был одним из самых верных друзей Сципиона. Лепид был эллинофил (см. комм. 24). Тит был, если можно так выразиться, глава всех эллинофилов.

28

Поведение римлян легко оценить, сравнив с поведением македонцев. Филипп действительно вел себя как хозяин: без приглашения являлся на собрание ахейцев и даже ставил угодных ему стратегов (IV, 82). Но римляне ничего подобного не делали. Они не только не вмешивались в выборы, но, когда был ликвидирован спартанский конфликт, вообще не мешались в жизнь союза. Очень характерный случай. Они недовольны были ахейцами, которые вопреки договору мало им помогали во время Персеевой войны, и подозревали, что они выжидают, чтобы примкнуть к победителю (так оно и было). Но, говорит Полибий, выступить с обвинениями на собрании римские уполномоченные «не отважились за отсутствием достаточных улик» (Polyb. XXVIII, 3, 7–9). Странная робость для владык Пелопоннеса! В период от 178 до 167 г. по крайней мере четыре стратега были из Ликортовой партии: Ксенарх в 175–174 гг. (Liv. XLI, 24, 1); его брат Архон в 172–171 гг. (Polyb. XXVII, 2, 11) и в 169 г.; и Ксенон незадолго до 167 г. (Paus. VII, 10, 9). В самый критический момент, когда решалась судьба союза и надо было срочно выработать политический курс, на совещание сошлась партия Ликорты. Они провели в стратеги и в начальники конницы — а это первое и второе лицо в союзе — двух своих лидеров. Интересно, что, тщательно взвешивая все pro и contra, они даже в расчет не принимали возможное противодействие Калликрата.

Мнение ученых о поведении римлян в Элладе очень резко колеблется. Одни упрекают их в том, что они действовали деспотически и непрерывно вмешивались в жизнь греческих государств (Castellani A.M. Le relazioni fra Roma e la conferaderazione Achea da T. Quinzio Flaminino a L. Emilio Paolo// Contributi dell’Istituto di filologia classica. Serione di storia antica, 1,1963, p. 109; Larsen, 378–446). Груэн же упрекает их в противоположном грехе: в полном безразличии к эллинским делам, в том, что они ровным счетом ничего не делали (Gruen T. S. The Hellenistic world and coming of Rome. Berkeley; Los Angeles; L., 1984. P. 496–500).

Что касается первого мнения, то, как я попыталась показать, факты его опровергают. Но невозможно принять и утверждение Груэна. Его опровергают бесконечные посольства римлян и отчаянные усилия эллинофилов. Груэн не учитывает, что господствовала программа Сципиона. Римляне не могли нарушить свободу Греции. В этом и заключался исторический парадокс: Рим реально был совершенно бессилен по отношению к грекам.

29

Ни год рождения, ни год смерти Полибия неизвестен. У нас есть два ключевых факта. Во-первых, указание, содержащееся в самой «Истории» Полибия. В 180 г. он был выбран послом, хотя не достиг еще положенных лет (XXIV, 6, 5). Возрастной ценз для занятия должностей в союзе — 30 лет (XXIX, 24, 6). Следовательно, год рождения историка колеблется между 209-м и 198-м, так как вряд ли он был назначен послом моложе 18 лет. Во-вторых, свидетельство одного позднего автора, что Полибий умер в 82 года (Lucian. Macrob. 22). Начнем с рождения. Моммзен, издатель Полибия Патон, а в более новое время Педеш считают, что он родился около 209/208 гг. Основной аргумент — Полибий участвовал в малоазийской экспедиции Манлия Вульсона 188 г. Тарн и Вольбэнк называют 200/198 гг. Вольбэнк доказывает это так: Полибий жил 82 года (к этому вопросу мы еще вернемся), между тем он упоминает Домициеву дорогу, проложенную в 118 г. (Walbank F. W. Polybius. Berkeley; Los Angeles; L., 1972. P. 6–7, 13; Idem. A historical commentary on Polybius. Vol. I. Oxf., 1957. P. 1–2; Pedech P. Notes sur la biographie de Polybe // Les études classiques. Vol. 2, 1961, 145–156; Larsen. Op. cit. P. 501).

Но ни один из этих аргументов нельзя назвать решающим. Участие Полибия в экспедиции Манлия не доказано. Гипотеза эта основана всего на одном месте из Плутарха. Он пересказывает потерянный отрывок Полибия, где речь идет о судьбе Хиомары, знатной женщины, которая попала в плен во время этой войны. «С этой женщиной Полибий беседовал в Сардах, как сам рассказывает, причем дивился ее мужеству и уму» (XXI, 38). Однако из этих слов никак не следует, что Полибий был сам участником экспедиции. Скорее всего, он собирал о ней материал и записал рассказ Хиомары точно так же, как записывал рассказы Масиниссы или Лелия. Упоминание о Домициевой дороге Педеш считает поздней вставкой. Я придерживаюсь более поздней даты и вот почему. В 169 г. Полибий был выбран гиппархом. Мне кажется совершенно невозможным, чтобы человек, происходивший из такой семьи, которого поддерживала вся партия Ликорты, был выбран не в suo anno. Для сравнения напомню, что Арат Младший был выбран стратегом на 219/218 гг. За год до того он должен был быть гиппархом. Арат родился в 271 г. То есть сыну его только-только исполнилось 30 (IV, 37). Между тем Арат Младший по общему мнению был совершенной бездарностью. Полибий же опережал свой возраст в занятии магистратур, выполнял сложные дипломатические миссии и ахейцы обращались к его помощи в самые ответственные моменты. Поэтому я думаю, что в 169 г. ему было около 30.

Все остальные факты гораздо больше согласуются с этой датой.

Первое. Если Полибий родился ок. 209 г., он должен был помнить освобождение Эллады, Тита, а возможно и Сципиона. Но в его «Истории» нет никаких следов этих воспоминаний. Самые ранние воспоминания Полибия — это два разговора: похвалы Филопемена Архону и спор между Филопеменом и Аристеном об отношении к римлянам, когда Аристен упрекал Последнего Эллина за то, что он протягивает римлянам и жезл глашатая, и копье. Первый эпизод датировать нельзя. Но второй датировке поддается. Он должен был произойти после спартанского кризиса, конкретнее после 185 г., так как до этого Филопемен римлянам копье не протягивал.

Второе. Полибий переехал в Рим и стал историком в 166 г. Если он родился в 200/199 гг., то он начал новую жизнь в классическом возрасте — 33 лет. Но в 43 г. полностью начинать все сначала поздновато.

Третье. В 134 г. Полибий приехал в лагерь Сципиона и участвовал в Нумантинской войне, войне страшной, тяжелой, проходившей в ужасающих условиях. Если ему было под 70, это подвиг. Но если под 80, это граничит с чудом.

Теперь о смерти. Вольбэнк датирует смерть Полибия временем около 118 г. Из этого он делает любопытный вывод: главы, повествующие о Сципионе Младшем, написаны после его смерти, последовавшей в 129 г. Этому два доказательства: Полибий говорит, что Сципион всю жизнь был здоровым человеком, а так можно было сказать только после его смерти. И, повествуя о его слезах на развалинах Карфагена, пишет, что этот человек достоин памяти (XXXI, 28, 13; XXXVIII, 21, 3) (Walbank. Polybius. P. 19). Несмотря на психологическую привлекательность этой теории я не могу ее принять.

Первое. Смерть Сципиона должна была быть страшным ударом для Полибия. Это был самый дорогой и близкий ему человек. Он считал его величайшим из современников. Как человек и как историк он должен был откликнуться на эту смерть. После смерти названного сына он поступил бы так же, как после смерти своего второго отца Филопемена: написал бы о нем сочинение. Но нет никаких указаний на эту книгу. Вольбэнк предполагает другое: весь экскурс о Сципионе написан после его смерти. Но если рассказ о Сципионе написан уже после его смерти, мы вправе были бы ожидать очерка всей его жизни, рассказа о подвигах в Испании, о политической деятельности, наконец, о загадочной и героической смерти. Но ничего этого нет. Последнее, что мы узнаем о Сципионе, это упоминание его путешествия в Египет в 140 г. Полибий говорит о великодушии и бескорыстии Сципиона и приводит пример: он не взял ничего из карфагенской добычи. Но гораздо более яркий и разительный пример события под Нуманцией, когда Сципион не только ничего не взял из добычи, но потратил все свои деньги и отверг дары царей. Но автор всеобщей истории об этом не знает. Это опровергает идею Вольбэнка и показывает, что после 134 г. значительных добавлений в «Историю» сделано не было. Между тем, раз уж Полибий не написал книги о Сципионе, он непременно расширил бы посвященный ему очерк и дал портрет всей его жизни.

Но Полибий не откликнулся не только на смерть Сципиона. Он вообще никак не откликнулся на бурные события, случившиеся после 133 г. Ни аграрные реформы в Риме, ни деятельность Гая Гракха, потрясшая все основы республики, ни его кровавая смерть, ни новое управление Азией — ничто не заставило Полибия прервать странное молчание. И молчал он 12 лет. Между тем нас уверяют, что он продолжал активно работать и до последнего дня жизни сохранил физическую крепость и ясный ум. Очевидно, это противоречие и заставило Моммзена предположить, что он умер около 130 г. Этой даты придерживаюсь и я. Но как понимать тогда указания на смерть Сципиона, встречающиеся в тексте? Я не считаю оба упоминания указанием на смерть Сципиона. В самом деле, Полибий хочет нарисовать портрет своего героя. Важной чертой он считает физическое здоровье, причем здоровье, достигнутое правильным образом жизни. Я думаю, эту черту можно было отметить, не дожидаясь смерти Публия. Отрывок происходит из конспекта «О добродетели и пороке». Быть может, фраза в оригинальном тексте Полибия звучала менее двусмысленно. Второе упоминание происходит из очень плохо сохранившегося конспекта. Я считаю, что очень точно понял его Мищенко. Он перевел так: «Человек великий и совершенный, словом, достойный памяти истории» (XXIX, 5, 3). Такие слова можно было сказать при жизни Сципиона.

Но как быть в таком случае с сообщением, что Полибий жил 82 г.? Сам Вольбэнк называет этот источник поздним и очень сомнительным (Р. 12–13). У таких писателей ошибка в 10–15 лет обычное дело. Все, что можно извлечь из этого сообщения, это, что Полибий дожил до старости и был силен и бодр до самой смерти.

Вот почему мои даты жизни Полибия 200/198–131/130 гг.

О других детях Ликорты известий нет. Принято считать младшим братом Полибия Феорида, деятеля союза, но этому нет достаточных доказательств. Сам Полибий упоминает Феарида в своей «Истории», но ни разу не говорит, что он его брат. Так как Феорид имел сына Филопемена, то есть мнение, что Ликорта был женат на дочери Филопемена. Но доказательства слишком шатки.

30

Моммзен Т. История. Т. I. С. 717. Как я уже говорила, одни ученые видят причину измены эллинов в том, что римляне постоянно властно вмешивались в их дела; другие же в том, что они совершенно в них не вмешивались.

31

Об этой процедуре см.: Бобровникова Т.А. Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена. М., 2001. С. 162–164.

32

См.: Бобровникова Т. А. Сципион Африканский. С. 380.

33

От этих боев до нас дошли осколки. Сохранились ничтожные фрагменты речи Катона De Macedonia liberanda, ORF², fr. 161–162.

34

Scullard. A History. P. 282–283.

35

Larsen. Op. cit. P. 295–300.

36

Scullard. A History. P. 289.

37

Ibid. P. 283.

38

Согласно Павсанию, ахейских заложников было 1000 (VII, 10, 13). Но больше никто этого не подтверждает, и к цифре этой надо относиться с сугубой осторожностью.

39

Хотя Плиний говорит, что только философ нужен был для обучения, а художник для оформления триумфа. Но мы знаем, что дети Эмилия обучались живописи, так что можем предположить, что и живописца Эмилий пригласил для детей.

40

История дружбы Полибия с сыновьями Эмилия Павла представляет отчасти мою реконструкцию. Дело в том, что потеряно первое звено: мы не знаем, как они познакомились. Известно только, что знакомство началось с передачи книг. Обычно считают, что еще на Балканах Эмилий Павел выбрал Полибия в качестве учителя своим сыновьям. Мне это кажется невероятным.

Во-первых, если бы Эмилий взял Полибия в качестве учителя детям, он бы, конечно, озаботился, чтобы грека оставили в Риме. Между тем он этого не сделал, и мальчики уже по собственному почину побежали к претору, причем не сразу, а когда «знакомство окрепло».

Во-вторых, Полибий во время объяснения со Сципионом предлагает ему себя в качестве наставника. Мальчик безмерно радуется его предложению. Это было бы полной бессмыслицей, если бы отец уже договорился, что ахеец будет наставником его сыновей и на этом условии остается в Риме.

В-третьих, Полибий прямо говорит, что познакомился именно с мальчиками, а не с их отцом. Знакомство началось с передачи книг. Трудно себе представить, что это было на Балканах. Не до книг было тогда Полибию.

И последнее. Плутарх подробно и с удовольствием описывает эллинофильские наклонности Эмилия Павла и его заботу об образовании детей. Он рассказывает, каких греческих учителей пригласил он к сыновьям. Если бы среди них был Полибий, конечно, он упомянул бы об этом.

Кроме того, вообще непонятно, зачем Эмилий пригласил бы Полибия. Полибий ведь не был учителем в собственном смысле слова. Он не преподавал ни риторику, ни философию, ни математику. Он сделался старшим другом для Сципиона, если угодно, наставником жизни. Но неужели Эмилий позвал бы для этого враждебного Риму ахейского политика?

41

Буассье Г. Цицерон и его друзья. Очерк о римском обществе времен Цезаря. М., 1914. С. 242.

42

Тарн исследовал надписи и пришел к выводу, полностью подтверждающему слова Полибия. Он считает, что в эллинистической Греции повсеместно распространено было детоубийство. Самой обычной была семья с одним ребенком. Только один раз была найдена семья, где было больше пяти детей. Практически ни разу не обнаружено больше одной дочери в семье (с. 108–109).

43

Это так называемые supplicationes. Устраивались в дни опасности или торжества.

44

Lectisternium. Угощались три пары богов: Аполлон и Латона; Геркулес и Диана; Меркурий и Нептун.

45

Деталь, сохраненная Цицероном (De re publ. I, 14).

46

См.: Бобровникова Т. А. Повседневная жизнь римского патриция. С. 44–69.

47

Van Straaten М. Panetius, sa vie, ses écrits et sa doctrine avec une édition des fragments. Amsterdam, 1946. P. 19–20; Бобровникова Т. А. Повседневная жизнь римского патриция. С. 264–266.

48

Это единственное место, которое как будто содержит намек на семейную жизнь самого Полибия. Дело в том, что никто из античных авторов не написал его биографии. Все факты мы берем из его собственной «Истории». Но Полибий, разумеется, почел бы наглостью вдаваться во всеобщей истории в воспоминания о своих любовных увлечениях и семейной жизни. Приведенная фраза прямо говорит о нем: историк должен воспитывать детей и жить с женщиной. Последнее утверждение не вызывает никаких сомнений. У Полибия был слишком бурный темперамент, и он всегда слишком ярко повествует об интересе героев к женщинам. Трудно представить его смиренным аскетом. Скорее я бы поверила, что романов у него было немало. Но была ли у него законная жена, покинула ли она вместе с ним Грецию или он вступил в брак в Италии, об этом мы можем только гадать. Что касается детей, сведений о них не дошло. Основываясь на приведенных словах, можно предположить, что они были. В то же время мне кажется, что сына у него не было, или во всяком случае он не достиг зрелости. Поэтому он так горячо привязался к названому сыну. Кроме того, сын вырос бы помощником отца и, вероятно, был бы упомянут в истории.

49

Поэтому довольно странно звучит утверждение Вольбэнка, что Полибий, несчастный заложник и чужеземец, не мог бы даже проникнуть в дома римской знати до конца 150-х гг. когда его патрон Сципион стал пользоваться влиянием в государстве (Р. 83–84). Автор абсолютно не учитывает двух обстоятельств. Во-первых, необыкновенных способностей Полибия, о которых мы говорили. Во-вторых, того, что человек из дома Сципионов, даже не занимая никаких должностей, был слишком известен и слишком влиятелен в силу семейных традиций. К молодому Публию лично отправлено посольство из Македонии. Ради него лично в помощь римлянам прибывает флот из Малой Азии. Не думаю, чтобы какой-нибудь римлянин счел для себя зазорным принимать того, кто стал своим человеком в доме Сципиона, Эмилия Павла и Фабия Максима (Корнелии, Эмилии и Фабии, три, пожалуй, самые влиятельные из патрицианских родов Рима).

Вольбэнк не хочет замечать очевидных фактов. Полибий в 156–155 гг. освобождает Локры от военного набора — вещь серьезная! В 149 г. консул Маний Манилий специально шлет ахейцам письмо с просьбой прислать ему для консультации Полибия. Значит, он очень хорошо его знал. Катон, увидав Полибия в сенате, чуть иронически называет его Одиссеем, задев его слабую струнку. Значит, он тоже очень хорошо его знал. Полибий коротко знаком с Лелием, с Назикой и другими знатными римлянами.

50

Уже Г. де Санктис обратил внимание, что рассказ о бегстве сирийского царевича Деметрия написан не по воспоминаниям. Мелкие детали и чрезвычайно живые подробности явно показывают, что Полибий пользовался какими-то своими записками, которые тогда же по живым следам составил, а потом включил в историю (Vol. III, 1, 202). Однако это далеко не единственный случай. Но можно выделить несколько мест, которые поражают столь же свежими и яркими подробностями. Они производят впечатление срисованных прямо с натуры. Это рассказ о том, как Сципион Младший подарил матери наследство Эмилии, описание блистательного выезда этой дамы, ее украшений, повозки и даже мулов, история с приданым ее дочерей, причем точнейшим образом указаны все цифры, со всеми подробностями рассказано о визите Тиберия и Назики к названому сыну автора и передана их беседа. Вряд ли Полибий писал все это через двадцать лет по памяти.

Отсюда следует, что все эти годы Полибий вел нечто вроде дневника. С этим согласен и Вольбэнк (18). Когда он начал вести этот дневник, неизвестно. Смерть Эмилии произошла в том же 162 г., что и побег Деметрия. Поэтому мы вправе сделать вывод, что по крайней мере в 162 г. Полибий уже вел свои записи. Вероятнее всего, он начал их раньше, но точных доказательств у нас нет.

51

Я не могу согласиться с теми учеными, которые утверждают, что Полибий считал, что для римской республики настало уже время упадка. Будь так, как мог бы он назвать подчинение всего Средиземноморья Риму благодетельнейшим событием? Можно ли назвать благодетельным господство слабого, шатающегося государства? Упадок любой государственной формы, как говорит Полибий, сопровождается смутами и потрясениями. Но если такие смуты и потрясения обрушатся на владыку мира, всю вселенную будет трясти и лихорадить. Между тем Полибий сам говорит, что из его истории народы должны понять, что им следует сейчас не избегать, а искать римского господства. Историк говорит, что пока Рим находит исцеление в себе самом, т. е. это пока сильное здоровое устойчивое государство.

52

Walbank. Polybius. P. 45–46.

53

Тарн. C. 34.

54

Walbank. Polybius. P. 66.

55

Архив ахейцев существовал, и из него в свое время вынес и зачитал разные договоры с Египтом Аристен (XXII, 9, 10). По-видимому, он хранился в Эгионе, религиозном центре Ахайи (Syll³, 665). Олло даже считает, что в основе рассказа Полибия о переговорах между Филиппом и Титом перед Киноскефалами, поражающего подробностью и точностью всех деталей — от требований сторон до выражения лица собеседников, — лежит ахейский меморандум (Les conférences de Locride et la politique de T. Quinctius Flamininus // Revue des études grecques. 1923. Vol. XXXVI. P. 115; Ср.: Walbank. Philip V. P. 280).

56

Bickerman E.J. Hannibal's Covenant // American Journal of Philology. 1952. Vol. 73. № 1. P. 1–23; Кораблев И.Ш. Ганнибал. М., 1976. С. 174–176.

57

Кораблев. Ганнибал. С. 174.

58

Менилл, посол Птолемея VI, был близким другом Полибия и помогал ему устроить побег Деметрия (XXXI, 20, 8–9). В дальнейшем он еще ходил в Рим послом от египетского двора и мог сообщить Полибию много ценных сведений (XXXII, 1). Ср.: Scala von. W. Studien des Polybios. Bd. I. Stuttgart, 1890. S. 270.

59

Главный из них, вероятно, историк Селен, совершивший вместе с Ганнибалом переход через Альпы. Был он, по-видимому, склонен к чудесному. И именно против него направлена критика Полибия.

60

Типичной является, например, статья Мищенко в энциклопедии Брокгауза и Ефрона (24, 271). Автор упрекает Полибия в полном отсутствии исторической перспективы, в совершенном непонимании истинных причин событий, которые он по своей близорукости часто видит в явлениях нравственного порядка и в особенностях человеческой природы.

Но самое любопытное другое. Мищенко горячий поклонник Клеомена и без меры негодует на Арата, который предал Элладу Македонии. В этом он видит причину ее гибели. Он пишет: «Для каждого должно быть ясно, что не этоляне и даже не Клеомен были виновниками разложения ахейского союза в эту эпоху… В трудные времена у вождя (Арата. — Т. Б.) не оказывалось ни военной доблести, ни возвышенных порывов, способных увлекать и воодушевлять народные массы, ни политического мужества, в столь высокой степени отличавшего Клеомена. Недостаток положительных достоинств и побудил Арата искать союза Антигона» (С. CXCIV).

Я вовсе не собираюсь поднимать вопрос о том, прав ли Мищенко или нет. Интересно тут другое. Причину гибели союза, да и всей Эллады, Мищенко видит в отсутствии у Арата «возвышенных порывов» и в «недостатке положительных достоинств», т. е. как раз в явлениях нравственного порядка и в особенностях человеческой природы, за внимание к которым так сурово осуждал Полибия. Между тем Полибий говорит о центростремительном движении, которое вдруг охватило мир и никак не зависело от недостатка положительных достоинств у Арата, Клеомена или любого другого греческого вождя. В истории запрещено задавать вопрос, что было бы, если бы… Но в некоторых случаях это так ясно, что еретический вопрос невольно срывается с языка. Если бы Клеомен стал тогда гегемоном, без денег — ибо Птолемей в деньгах ему отказал — ненавидимый всем Пелопоннесом — ибо скоро угар погас бы и проснулись бы былые чувства — как мог бы он бороться с Македонией? И главное, неужели это остановило бы стремительный рост Рима и мир не объединился бы? Не более ли прав Полибий? И кто из них дает нравственные объяснения событий?

61

См.: Бобровникова Т. А. Сципион Африканский. С. 77–83; Scullard. Scipio Africanus. P. 39–68.

62

Walbank. Polybius. P. 64–65.

63

Ibid.

64

Ziengler K. Polybios // RE. Bd. XXI. Cols. 1440–1578.

65

Скотт В. Вудсток // Собрание сочинений. Т. 17. С. 426, 491, 498.

66

Scala von. W. Studien des Polybios. Bd. I. Stuttgart, 1890. S. 183.

67

Siegfried W. Studien zur geschichtlichen Anschauung des Polybios, Berlin, 1928. S. 47 sq.

68

Warde Fowler W. Polybios conception of Tyche // The Classical Review. Vol. 17(9). P. 445–449.

69

Hirzel R. Untersuchungen zu Ciceros philosophischen Schiften. Vol. 2. Lpz., 1882. S. 862–869.

70

Плутарх // Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. 1. М., 1961. С. 468.

71

Там же.

72

Грабарь-Пассек М.Е. История греческой литературы. Т. 3. М., 1960. С. 152.

73

Дильс Г. Античная техника. М.; Л., 1934. С. 80–81.

74

Цит. по кн.: Дильс Г. Античная техника. М., 1934. С. 81.

75

Там же.

76

См.: Бобровникова Т. А. Цицерон: интеллигент в дни революции. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 352–356.

77

Полибий здесь не одинок. Так думали все эллины, начиная по крайней мере с Сократа. Они боготворили разум и выводили из него все добродетели. Веру эту поколебали, по-видимому, только римляне. Цицерон сравнивает разум со смертоносным оружием, которое боги неосторожно дали людям. С помощью разума совершаются все преступления. Боги должны были дать нам какой-то другой, добрый разум или не давать вовсе, пишет он.

78

Соловьёв С.М. История России с древнейших времен. М., 1960. Т. II. С. 120.

79

Я решилась привести этот отрывок, хотя взят он не у Полибия, а у Аппиана (Lib. 248–287). Дело в том, что сходные фрагменты мы находим у Диодора (XXVII, 13–17). Они явно восходят к одному источнику. И есть мнение, что источник этот Полибий (см.: Scullard Н.Н. Roman Politics. Oxf., 1951. P. 279–280). Мне думается, что, во всяком случае, с уверенностью это можно утверждать о речи самого Сципиона: слишком уж много совпадений с Полибием.

80

Моммзен. История. Т. II. 1937. С. 423.

81

Тарн. С. 258.

82

См. об этом, например: Walbank. Philip V. P. 280.

83

Например: Ливий. История Рима от основания города. Т. 3. М., 1993. С. 722–723. Примеч. 11.

84

Тарн. С. 23; ср. с. 257.

85

Моммзен. История. Т. I. С. 652.

86

Там же. С. 680–681.

87

Там же. С. 706–707.

88

Тарн. С. 105.

89

Там же. С. 90–91.

90

Там же. С. 49.

91

Там же. С. 41.

92

Там же. С. 257.

93

Walbank. Philip V. P. 280–281.

94

Walbank. Polybius. P. 177.

95

Его слова возмущают многих историков. Что ж, если говорить с точки зрения высшей нравственности, конечно, не подобало эллинам разорять эллинский город. Но если вспомнить о том, что происходило в реальной жизни на глазах Полибия, причем происходило ежедневно, ахейцы не сделали ничего из ряду вон выходящего. Но, с другой стороны, нам странны такие слова в устах Полибия, который сказал, что «для людей доблестных задача войны состоит не в гибели и уничтожении провинившихся… ни в том, чтобы истреблять вместе с виноватыми ни в чем не повинных, но скорее в том, чтобы спасать и сохранять от гибели вместе с невиновными и тех, которые почитаются виновниками неправды». И это пример его чрезмерной любви к своему союзу.

96

Цит. по кн.: Друзья Пушкина. Т. 1. М., 1984. С. 543.

97

Gelzer M. Kleine Schriften. Bd. III. S. 155–160, 168; Walbank. Polybius. P. 55–56.

98

Walbank. Polybius. P. 66.

99

Parrot A., Chéhab M.H., Moscati S. Les Phéniciens. L’Expansion phénicienne. Carthage. P., 1975. P. 155.

100

Tlatli S.E. La Carthage. P., 1978. P. 197–198; Циркин. Карфаген… С. 180; Leglay M. Saturne-Africain. Histoire. P., 1966. P. 320–322.

101

Leglay. P. 321.

102

Ibid. P. 320.

103

Циркин Ю.Б. Финикийская культура в Испании. М., 1976. С. 85; ср.: Garcia у Bellido A. Les religions orientales dans l'Espagne romaine. Leiden, 1967. P. 6. Масперо, Фрезер и другие ученые XIX–XX вв. считали, что детей сжигали заживо. Но сейчас эту мрачную картину несколько смягчают. Говорят, что им сперва перерезали горло (Leglay. Ibid. P. 316–318). Основание: Силий Италик упоминает обагренные кровью алтари, Диодор пишет: «Гамилькар помолился богам по обычаю предков и заклал ребенка», то же у Плутарха (Sil. It. IV, 765 sq.; Diod. XIII, 86, 3; De superst. 13). Однако кровавые алтари и заклание, возможно, является лишь идиомами. Обычный эпитет алтаря «кровавый», слово «заклали» — устоявшееся выражение просто означающее «принесли в жертву». С другой стороны, точно известно, что взрослые сжигались заживо. Поэтому это мнение нельзя считать окончательным.

104

Масперо Г. Древняя история народов Востока. М., 1911. С. 341–342; Тураев Б. А. История Древнего Востока. Т. 2. Л., 1935. С. 11–12; Циркин Ю. Б. Карфаген и его культура. М., 1987. С. 156–157, 182.

105

Тураев Б. А. Карфаген // Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. Т. XIV^a. СПб., 1895. С. 656.

106

Там же. С. 652.

107

Историки отмечают удивительный парадокс: после своего поражения Карфаген переживал небывалый расцвет. Город ширился, античные авторы говорят, что там был какой-то демографический взрыв (Арр. Lib. 67). Археологические раскопки также указывают на взлет богатства и торговли (Lancel S. Carthage. P., 1992. P. 192–211; Lancel S. Hannibal. P. 1995. P. 292–299). Возможно, причина в том, что карфагеняне более не вкладывали денег в войну. Кроме того, во время всей Ганнибаловой войны они почти не несли расходов, не сражались в армии и их земля была мало разорена. И римляне имели самые ясные тому свидетельства. По условию мира Карфаген должен был уплатить Риму контрибуцию. Сумма ее показалась Сципиону Старшему так велика, что он разделил ее, и пунийцы должны были выплачивать деньги в течение 50 лет. Прошло всего 10 лет. Рим тогда стоял на пороге тяжелейшей войны с Антиохом. И вот явились карфагенские послы. Они привезли римлянам 500 тыс. модиев (4377 тыс. л) пшеницы и столько же ячменя и просили принять это в дар. Более того, они предложили за свой счет снарядить весь флот, а заодно выплатить разом всю контрибуцию за сорок лет вперед. На это римляне холодно отвечали, что зерно они возьмут только за деньги. «По поводу флота карфагенян просили не беспокоиться… По поводу денег им тоже отвечали, что римляне не примут ничего раньше срока» (Liv. XXXVI, 4).

108

Кораблев. Ганнибал. С. 329. Текст Полибия о начале войны не дошел. Но мы знаем, что он сближает смуты, потрясшие Балканы и Африку, и видит в них много общего. Он утверждает, что ахейские лидеры были как две капли воды похожи на Гасдрубала (XXXVIII, 2, 14). Но лидеры эти, как мы знаем, объявили Риму войну. Стало быть, причиной Пунической войны тоже были жаждавшие реванша карфагенские демократы во главе с Гасдрубалом.

109

О причинах, которые заставляли Назику так упорно отстаивать Карфаген, см.: Бобровникова Т. А. Письма Сципиона Старшего как историко-правовой источник // Jus antiquum. 2000. № 2.

110

Ключевский В. О. Значение преп. Сергия для русского народа и государства // Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М., 1990. С. 63–76.

111

Моммзен Т. История Рима. Т. 2. С. 97.

112

Зелинский Ф.Ф. Античная гуманность // Зелинский Ф. Ф. Соперники христианства. СПб., 1995. С. 206, 216.

113

Об этом подробно см.: Бобровникова Т. А. Сципион Африканский. С. 280–310.

114

Слова Катона я привожу не по Полибию, а по Геллию (XI, 8). Геллий дает их на латыни и несколько в другом варианте, чем Полибий. По-видимому, Полибию передали эту шутку его друзья, причем перевели ее на греческий. Геллий же, точнее Непот, на которого он ссылается, взял их непосредственно у самого Катона. Цензор весьма ценил свои остроты и старался их издать для потомков.

115

Буассье Г. Римская религия от времен Августа до Антонинов. М.: Б. г. С. 56.

116

Далеко не всегда бывает необходимо выяснить события прошлого с точностью до месяца. Но сейчас такая необходимость как раз есть. Очень важно знать, какие моменты Пунической войны Полибий видел собственными глазами. У нас есть следующие датирующие признаки.

Первоначально осаду вели оба консула, Цензорин и Манилий. Потом Цензорин уехал на выборы. Когда это было? Уже после восхода Пса (Арр. Lib. 99). Пес, т. е. Сириус, поднимается в конце июля. Значит, еще в конце июля Цензорин был в Африке. Мы знаем, что во времена Цицерона выборы магистратов обычно были в июле. Первый тур — избрание консулов; второй тур — преторов; третий — младших магистратов (Verr. I, 18–23). Но, очевидно, тогда было все иначе. Первый раз Сципион был избран консулом, когда баллотировался в эдилы, во второй — во время квесторских выборов. Значит, тогда консульские выборы были последними. Происходили они тоже очевидно позже. Возможно, в конце августа, или даже скорее ранней осенью. Иначе, Цензорин не мог бы оставаться в Африке до восхода Сириуса.

Все дальнейшие подвиги Сципиона — спасение флота, лагеря и когорт — произошли уже после отъезда Цензорина, но до консульских выборов, так как многие заочно записали его консулом. Значит, все это случилось в августе. Полибий тогда безусловно уже был в римском лагере.

117

Циркин Ю.Б. Карфаген и его культура. С. 116.

118

У Аппиана Сципион отослал это известие еще из Утики. Но мне это не кажется вероятным: он рассчитывал на внезапность. Воины, разумеется, давно знали, что Сципион выбран консулом и сменит Пизона. Вероятно, безумный поступок Манцина как раз объясняется тем, что он решил совершить нечто славное до того, как его сменят. Неожиданным был не сам приезд Сципиона в Африку, а его внезапное появление в нужную минуту.

119

Один из многочисленных случаев, когда Полибий в «Истории» цитирует слова Сципиона. Он рассказывает, как во время войны с Ганнибалом пунийцы обманом заманили римского военачальника Марцелла в засаду и убили его. Этот грустный эпизод вдохновил Плутарха на лирическое отступление. Но Полибий суров к Марцеллу. «Полководцу говорить в свое оправдание: я этого не думал… значит давать неоспоримое доказательство своей неопытности и неспособности» (X, 32, 12). Мы знаем, что это точные слова Сципиона.

120

Семпроний Азеллион, римский офицер, сражавшийся под Нуманцией и оставивший историю, пишет, что, говоря о военном деле, Сципион часто ссылался на своего отца, но никак не на Полибия.

121

Нечто подобное произошло, когда Александр Македонский осаждал Тир. Тирийцы поставили захваченных в плен македонцев на стену, закололи и бросили в море. Исследователи толкуют это убийство как жертву морскому божеству (Тураев Б.А. История Древнего Востока. М., 2004. Т. 2. С. 12). Этим отчасти объясняется жестокая расправа Александра с Тиром. Все мужчины были перебиты, женщины и дети проданы в рабство (Arrian. II, 24). Однако поступок карфагенян вряд ли можно трактовать как сакральное действо.

122

Циркин Ю.Б. Карфаген и его культура. С. 116.

123

Если, конечно, их не успели снять. Потому что вывешены они были именно там.

124

Ученые XIX в. часто вспоминали о слезах Сципиона. Они видели в них признак великого сердца. Г. Буассье описывает эпизод времен гражданской войны, когда республиканцы победили. Они ликовали, «один Катон, видя разбросанные вокруг трупы стольких римлян, заплакал: благородные слезы, достойные слез Сципиона на развалинах Карфагена, о которых так часто вспоминала древность!» (Цицерон и его друзья. Очерк о римском обществе времен Цезаря. М., 1915. С. 281–282). Однако в XX в. Астин высказал очень оригинальное мнение о слезах Сципиона. Он утверждает, что Сципион был человек жестокий. На развалинах Карфагена он радовался и никогда и не думал жалеть врагов. Знаменитые же слезы его были слезы о будущих бедах Рима.

Нам всем хочется создать психологический портрет героев прошлого. Астин в целом совершенно чужд этого желания, он пишет «научно», т. е. изгоняя из своего повествования живых людей, но в этом случае и он поддался искушению. Однако Сципион слишком сложная флейта, понять его до конца мог бы, вероятно, только Достоевский. Мне кажется, ни один нормальный человек не может заплакать от мысли, что через пятьсот лет, возможно, его родной город погибнет. Астин пытается воссоздать текст Полибия по жалким искалеченным фразам, до нас дошедшим. И делает вывод, что Сципион и не думал жалеть врагов (Astin A. E. Scipio Aemilianus. Oxf., 1967. P. 282–287). Но Аппиан, который читал всего Полибия, передает его рассказ так: «Сципион при виде окончательной гибели города заплакал и громко выразил жалость к врагам» (Арр. Lib. 132).

Между тем есть глубокая психологическая правда в том, что Сципион, оплакивая Карфаген, думал о Риме. Возьмем самого глубокого психолога, Гомера. Ахиллес видит Приама, отца своего смертельного врага Гектора, и плачет над его горем. В эту минуту он вспоминает своего собственного отца, такого же точно осиротевшего старика, и горе обоих сливается у него в уме. Пенелопа жалеет до слез старика-странника, думая при этом, что ее некогда сильный и красивый муж сейчас, вероятно, такой же жалкий старик. И каждый из нас испытал подобные чувства. Жалея, например, маленького сироту, мы тут же живо представляем себе собственного ребенка на его месте и наше сострадание к чужому ребенку становится еще более острым. Думаю, это испытал любой. Точно так же, глядя на горящий город, Сципион представлял свой собственный обожаемый Рим в пламени, и плакал над страданиями смертельных врагов.

125

Это доказал в своей блестящей статье Груэн (Gruen E.S. The origins of the Achaean war // Journal of Hellenic studies. 1976. Vol. 96. P. 48–53).

126

Оропский конфликт вызывает большие споры. Дело в том, что, хотя, как мы видели, отдельные эпизоды его известны из разных античных авторов, полный рассказ дает только Павсаний. А как я уже неоднократно говорила, писатель этот не заслуживает доверия. Главный камень преткновения заключается в том, что сохранилась надпись, почетный декрет из Оропа в честь благодетеля города, ахейца Гиерона из Эгиры. Он отстаивал дело оропцев на двух ахейских собраниях и помог им вернуть свой город и изгнанников (Syll³, 675). Эта надпись явно противоречит сведениям Павсания. Поэтому сделано было много попыток согласовать эти два источника (Colin G. Rome et la Grèce de 200 à 146 avant J.-C. P., 1905. P. 504–507; Larsen. Op. cit. P. 486–487; De Sanctis. IV, 3, 82–83). Груэн (P. 51–53) же утверждает, что текст Павсания изобилует такими грубыми ошибками, что «спасательная операция бесполезна». Вот эти ошибки.

Во-первых, как мы уже говорили, афиняне не могли разориться в результате Персеевой войны, а значит, Павсаний путает ее со Второй Македонской войной, бывшей почти за 50 лет до того.

Во-вторых, сведения о договоре, в результате которого в Оропе появился афинский гарнизон, неправдоподобны.

В-третьих, трудно принять сообщения о подкупе ахейских политиков.

Наконец, главным действующим лицом оказывается не Меналкид и не Калликрат, а Гиерон, о котором Павсаний вообще не упоминает. Поэтому весь его рассказ нужно отбросить.

Я не могу с этим согласиться. Колин говорит, что сведения Павсания надлежит принимать, если они не противоречат другим источникам (Colin. Op. cit. P. 611–612). Можно предложить другой вариант: сведения Павсания надлежит принимать, если они подтверждаются другими источниками. Дело в том, что повествование Павсания, как многих подобных ему авторов, всецело зависит от того, какого писателя он сейчас перелагает. Часто сведения его совершенно фантастичны, но иногда он компилирует Полибия. В данном случае на удивление весь скелет его рассказа точен. В основе его лежит, несомненно, текст Полибия, правда, немного покалеченный и исковерканный.

Первое. Действительно был конфликт между Афинами и Оропом.

Второе. Действительно третейский суд принадлежал Сикиону.

Третье. Действительно сикионцы присудили афинян заплатить 500 талантов, а римляне снизили пеню до 100 талантов.

Все это подтверждают другие источники, в том числе Полибий.

Наконец, как видно из самого декрета в честь Гиерона, Ороп действительно обратился за помощью к Ахейскому союзу.

Вероятно, Павсаний просто скомкал конец. Мне представляется вероятным, что брошенные Меналкидом и Калликратом, оропцы обратились к другим деятелям союза, которые и оказали им наконец реальную помощь. Об этом Павсаний забыл упомянуть.

Что касается денег, то Полибий подтверждает, что и Калликрат, и Диэй брали взятки (XXIV, 12, 14; XXXIX, 11). Меналкид даже сидел в тюрьме за какие-то махинации, поэтому нет основания не верить здесь Павсанию. Сообщение же о том, что Афины обеднели из-за Македонской войны, очень любопытно. Дело тут не в путанице, как говорит Груэн. Павсаний сознательно и последовательно обвиняет во всех бедах Эллады римлян. Логика его такова. Римляне заставили греков помогать себе в Персееву войну и полностью разорили их. Следствие — случаи, подобные оропскому конфликту.

К этому же разряду не ошибок, а намеренно тенденциозных сведений относится сообщение о договоре между Афинами и Оропом. Явная ложь, имеющая целью обелить Афины. Но здесь все шито белыми нитками и истина легко выходит наружу.

127

Larsen. Р. 300.

128

Стратегом в то время был Диэй. В тексте Полибия стоит: «Диэй и Дамокрит, незадолго перед тем благодаря смутам получившие право возвратиться из ссылки» (XXXIX, 10, 9). Поэтому Диэя считали тоже изгнанником и даже возможно сотоварищем Полибия. Однако сейчас всеми принята конъектура, еще давно предложенная Швайгхаузером, исправившим τετευχοτες на τετευχως. Таким образом, в изгнании был один Дамокрит (Schweighaeuser J. Polybii Megalopolitani Historiarum quidquid superest recensuit, digessit, emendatiore interpretatione, varietate lectionis, adnotationibus, indicibus, illustravit. 8 vol. Leipzig, 1789–1795; Gruen. Op. cit. P. 54).

129

Вольбэнк отмечает, что политический климат в Ахейском союзе был очень неблагоприятен для вернувшихся ахейских изгнанников, так как все они были в тесной дружбе с римлянами (Polybius. Р. 10).

130

Ливий единственный автор, который говорит, что он принял яд (Ер. 52). Но, вероятно, он путает его с Диэем. В эпитомах вообще много ошибочных сведений об Ахейской войне. Например, сообщается, что римляне разрушили Фивы и Халкиду.

131

Gruen. Op. cit. P. 68.

132

См. комм. 133.

133

В обоих отрывках — о неумелом пловце и об изумлении, вызванном поведением врагов — в сохранившемся тексте отсутствует имя действующего лица. Традиционно оба фрагмента относят к Диэю. Но Груэн предполагает, что речь идет о Критолае. Сравнение с неумелым пловцом равно может быть отнесено к обоим лидерам. Поразившее же действие римлян, согласно Груэну, начало войны (Gruen. Op. cit. P. 65). Но я не придерживаюсь этого толкования по причинам, изложенным в следующем комментарии. И так как нам неизвестно другое действие римлян, которое могло бы так изумить Критолая, я предпочитаю традиционное отождествление. Мне представляется очень убедительным толкование Мищенко. Диэй был удивлен, что победитель сам предлагает заключить мир.

134

Scullard. A History. Р. 291.

135

«Ахейская война, которая привела к разрушению Коринфа и временному роспуску Ахейской конфедерации… одна из самых сложных проблем древней истории» (Larsen. Р. 489). Причина в плохой сохранности источников. От Полибия дошли одни фрагменты. Ливий не дошел вовсе. Наш главный источник Павсаний, а он вообще очень ненадежен, когда передает исторические факты. Но в данном случае сличение его текста с отрывками Полибия показывает, что перед нами конспект Полибия, хотя конспект краткий, неполный и несколько бестолковый. Вот почему текст Павсания приобретает значение первостепенной важности. Существует несколько точек зрения на Ахейскую войну.

Первая самая распространенная: Рим давно задумал поработить Грецию, сломать и уничтожить Ахейский союз, единственное сильное эллинское государство. В течение последних десятилетий римляне упорно ослабляют союз, поощряют внутри него сепаратистские тенденции. А потом окончательно уничтожают обессиленное государство. Ахейская война, таким образом, — это неравная борьба эллинов за свою национальную независимость против римского империализма (Тарн. Указ. соч. С. 53; De Sanctis. Op. cit. IV, 3, 132–139). К несчастью, этой концепции противоречат много фактов. Об этом я уже говорила в тексте. Сейчас хочу остановиться на некоторых пунктах подробнее.

Как показал в своем блестящем исследовании Э. С. Груэн (Op. cit. Р. 46–69), римляне все годы после Персеевой войны чтили суверенитет союза. Ни разу не поощрили они центробежных тенденций. И даже когда возник конфликт между Спартой и Мегалополем, старинными врагами и членами союза, и они апеллировали к Риму — какой великолепный случай, чтобы взорвать изнутри федерацию! — римляне отдали третейский суд самим ахейцам. Когда возникла последняя смута, погубившая союз, римляне с самого начала решительно осудили сепаратизм Спарты. Сенат объявил, что все дела, исключая приговоров о жизни и смерти, подлежат юрисдикции союза (Paus. VII, 12, 4). Причем это исключение было установлено еще в 184/183 гг. (Polyb. XXIII, 4, 7–154; Liv. XXXIX, 48, 2–4). Только когда распря уже переросла все рамки, римляне вмешались. Но цель их была одна — мир в Пелопоннесе.

Все дальнейшее поведение римлян наглядно показывает, как они не хотели войны. Когда посольство Ореста было оскорблено, римляне получили прекрасный casus belli. Почему же они немедля не начали войну? Зачем тотчас же послали Секста Юлия с миролюбивой миссией? Наказаны должны были быть только виновные — обычный для Рима знак, что вина снимается с государства в целом. Более того. Виновные не должны быть выданы римлянам. Суд над ними поручался ахейцам. Это уже верх любезности. Чем объяснить подобные уступки?

Этот факт предпочитают вообще обходить молчанием. Или говорят, что посольство нужно было, чтобы выиграть время. Но это абсурд. Нужно было бы выиграть время, если бы на римлян неожиданно напала какая-нибудь великая держава, скажем Македония. Но, во-первых, ахейцы были крохотным государством. Во-вторых, зачем было выигрывать время, когда римляне сами выбрали удобный для себя момент. Полтора года ждали и наконец выбрали! В дальнейшем мы видим, что время выиграть нужно было не римлянам, а как раз ахейцам. Критолай долго тянул и водил послов за нос.

Итак, второе посольство было оскорблено, причем еще более нагло и обидно, чем первое. «Этот инцидент сделал войну неизбежной, — пишет Ларсен, — преднамеренное обдуманное оскорбление… было более обидно для римлян, чем взрыв чувств народных масс во время визита Ореста» (Larsen. Р. 493). Но никакой войны не состоялось. Прошли назначенные полгода, и явилось третье посольство — уже от Метелла, — с теми же мирными предложениями! Только, когда сами ахейцы начали войну, Метелл с войсками вступил в Грецию.

Некоторые думают, что теперь римляне ждали окончания войны в Африке, чтобы уж действовать наверняка. Но зачем? После падения Карфагена легионы из Африки переброшены не были. И вообще хватило двух легионов Метелла. Римские авторы считают, что он прекрасно закончил бы всю войну, если бы Муммий не стремился к лаврам, которые он похитил у Метелла — «Achaeos bis proelio fudit: triumphandos Mummio tradidit» (De vir. illustr. 61,2; ср.: Ibid. 60, 1). У Валерия Максима сказано, что Метелл в основном завершил Ахейскую войну, а Муммий лишь приложил руку в конце (VII, 5, 4).

Итак, единственный вывод — римляне совершенно не собирались воевать с ахейцами. Но в таком случае возникают два вопроса. Первое. Чем объяснить такое опоздание Ореста? Второе. В чем смысл его требований? Как ни странно, ответить на эти вопросы легче, чем на многие другие, связанные с Ахейской войной. Мы уже говорили об опоздании Ореста: ахейско-спартанский конфликт совпал с Третьей Пунической войной, когда из Африки шли вести одна хуже другой. Римлянам было не до Пелопоннеса.

Теперь о требованиях Ореста. Они действительно загадочны. Во-первых, ничего подобного никогда римляне не требовали раньше. Во-вторых, из текста Полибия совершенно очевидно, что требования эти тут же почему-то были оставлены римлянами. Юлий собирался говорить об одной только Спарте. Во всех своих речах Критолай опять-таки говорит об одной Спарте. Ни разу нет ни слова об угрозе отделения прочих городов. Похоже, что обе стороны как-то сразу забыли требования Ореста.

Современные ученые, начиная с Моммзена, не хотят этого замечать, потому что при этом действия римлян становятся совсем непонятны. Только что они потребовали отделения городов, а потом тут же забыли об этом. Поэтому вопреки указанию Полибия они утверждают, что римляне продолжали требовать отделения названных городов. Груэн приходит к выводу, что единственное приемлемое объяснение — то, которое предложено Полибием. Римляне в действительности не хотели отторгнуть от Союза названные города. Они собирались только припугнуть ахейцев. Как только они поняли, что способ этот не дает желаемых результатов, они отправили Секста с его миролюбивой миссией. Сами же города названы неслучайно. Как я уже говорила, это те самые города, которые ахейцы приобрели благодаря римлянам после Второй Македонской войны. Таким образом, смысл угрозы Ореста таков: если вы и дальше будете нарушать мир, то римляне отнимут свои подарки, и вы вернетесь в то состояние, в котором были до знакомства с ними. Замечу, что точная формулировка взята из Павсания. А он мог сильно сдвинуть акценты.

Хочу подчеркнуть еще один момент. Полибий с его великими связями, конечно, успел узнать все, что происходило в сенате. Сципион не был тогда в Риме. Но его брат был членом сената; ближайший друг — одним из 10 уполномоченных, другой — братом Метелла. Естественно, он был в курсе всех событий. Ни ему, ни он не стал бы лгать. Дошедший отрывок Полибия показывает, что он знал все подробности о заседаниях сената. Он описывает возвращение Ореста. Послы стали рассказывать, что с ними произошло, причем страшно преувеличили и убеждали отцов, что еле остались в живых. Сенат был в сильнейшей досаде (XXXVIII, 7, 1–2). Ясно, что он опирался на рассказ сенаторов-очевидцев. Поэтому его слова о целях Ореста заслуживают особого внимания. Однако обыкновенно от этого ясного указания Полибия отмахиваются следующим образом: говорят, что он просто повторяет римскую официальную точку зрения (Colin. Р. 618–619; ср.: Тарн. Указ. соч. С. 5 3). Иначе как легкомысленным такое утверждение назвать нельзя.

Первое. Полибий вовсе не всегда одобряет римлян. Есть много случаев, когда он без всякого стеснения и очень резко осуждал их внешнюю политику, например, когда сенат не отпускал содержавшегося заложником Деметрия Сирийского (XXXI, 12, 18); или при распрях карфагенян с Масиниссой — «карфагеняне всегда проигрывали у римлян не потому, что были неправы, а потому что такие решения были выгодны для судей» (XXXII, 2, 6) и т. д.

Второе. Может быть, Полибий и бывает иногда пристрастен к римлянам. Но нельзя забывать, что он пламенный патриот Ахейского союза (Larsen. P. XII–XIII). Поэтому во всех случаях споров между римлянами и ахейцами он всегда берет сторону ахейцев. Всякое вмешательство во внутренние дела союза он принимает в штыки и описывает с нескрываемым неодобрением (XXII,15; XXIII, 11; 17; XXXI, 8). Странно было бы, что он так возмущался малейшим посягательством римлян на права Ахайи, когда же они вовсе отняли у нее самостоятельность, то благодушно встал на их сторону. У нас нет никаких оснований, а значит, и прав обвинять великого историка в сознательной лжи. Наконец, самое главное. Если римляне официально потребовали от ахейцев роспуска союза, они не стали бы от этого отрекаться перед Полибием.

Исключительная уступчивость и миролюбие римлян объясняются, конечно, тем, что эллины имели очень сильных покровителей в сенате.

Но если римский империализм нимало не притеснял греков, из-за чего же началась война? Наиболее обоснованной является точка зрения Груэна. В своей интереснейшей статье он доказывает, что происшедшая трагедия есть трагедия ошибок (Op. cit. Р. 46–69). Обе стороны не поняли друг друга. И ни одна не хотела войны. Рим хотел только одного — спокойствия в Элладе и окончания очередного конфликта в Спарте. Он рассчитывал, что комбинация пугающих угроз и великодушных предложений сможет образумить ахейцев. Ахейские лидеры, со своей стороны, тоже не помышляли о войне с Римом. Они хотели только укротить Спарту. Более того, они не имели даже какой-либо вражды или недоброжелательства к Риму. Весной 146 г. Критолай объявил войну только Спарте. Неожиданное появление легионов было для ахейцев полным сюрпризом. Они уже привыкли безнаказанно оскорблять уполномоченных и были уверены, что римляне вынесут все. Так и было бы, если бы не специфические обстоятельства 146 г. Рим не мог терпеть пожара в Греции, когда собирался установить прочный порядок в Македонии. Результатом и были бедствия, незапланированные и неожиданные, ατυχια. Полибий же слишком ненавидит ахейских демократических лидеров. Отсюда пристрастное освещение событий.

Все выводы Груэна, касающиеся намерения римлян, кажутся мне неоспоримыми. Но я не могу согласиться, что ахейские лидеры не понимали, что делают.

Каковы доводы Груэна?

Первое. Ахейцы не имели никаких оснований жаловаться на римлян, ибо те всегда относились к ним с подчеркнутым уважением.

Второе. После оскорбления посольства Ореста тут же отправлено было посольство с оправданиями. Критолай был избран стратегом как раз в это время. Он сам настаивал на отправке посольства. Мог ли он быть недругом Рима?

Третье. Обыкновенно главное доказательство вражды Критолая к Риму и желания воевать с ним видят в его оскорбительном поведении с посольством Юлия. Но это оскорбление кажется несколько странным. Зачем было Критолаю прибегать к такому изысканному способу? Дело же было вовсе не в намеренном желании унизить римлян. Секст предлагал созвать собрание с участием спартанцев и решить их судьбу. Но страсти были так накалены, что Критолай опасался, что ахейцы набросятся на спартанцев и повторится эксцесс с Орестом. Он не хотел, чтобы римляне вторично сделались свидетелями вспышки народной ярости. Вот почему стратег и сорвал собрание.

Четвертое. Появление легионов в Греции вызвало растерянность и полную панику. Сам Критолай бежал, потеряв голову. Ясно, что он вовсе не ожидал войны и не готовился к ней.

Но главный довод тот, что только при таком толковании эта история имеет какой-то смысл. Идея же Полибия о массовом безумии не объяснение, а отказ от объяснения.

Но я не могу принять эту точку зрения.

Первое. Положим, Полибий очень не любит ахейских демократов, положим, он даже несправедлив к ним. Но рассказ его — это рассказ не о седой древности, а о том, что случилось несколько лет назад. Его читатели были свидетелями описанных им событий. Они сами присутствовали на роковом собрании в Коринфе, они слышали речи Критолая и прекрасно знали, собирался он воевать с римлянами или нет. Слава богу, Критолай кричал об этом на митингах, всю зиму, объезжая все ахейские города. Вряд ли тут возможно было недоразумение или ошибка. И Полибий не решился бы так грубо исказить истину.

Второе. Приготовления к войне были как-то уж слишком серьезны. Обход Критолаем всех городов союза, временная приостановка долговых обязательств, обвинение против врагов народа и римских шпионов, наконец, назначение Критолая диктатором. Знак, что готовится какая-то грандиозная операция, а вовсе не борьба со Спартой.

Третье. Не могу себе представить, чтобы Критолай был настолько слеп и не понимал, что идет на открытый разрыв с Римом. Три римских посольства были грубо оскорблены. Такие вещи никому еще не сходили с рук. Напрасно автор приводит прошлые прецеденты. Ничего подобного никогда не было. Ахейцы и уполномоченные часто ссорились, иногда римляне уезжали раздосадованные. Тогда вслед им летело ахейское посольство с оправданиями. Но то, что произошло в 147–146 гг., перешло уже все границы. Только народ, твердо решившийся на войну, мог обойтись с римскими послами так, как обошлись ахейцы весной 146 г. Примечательно, что никаких посольств с оправданиями ни после скандала с Секстом, ни после оскорбления послов Метелла уже отправлено не было. Любопытно также, что появление послов встречено было взрывом народной ярости. Почему? Они вели себя в высшей степени миролюбиво и не предъявляли никаких обидных требований. Это понятно только если в течение некоторого времени Критолай и прочие демагоги упорно чернили римлян и в своих речах создавали отвратительный образ врага, как рассказывает нам Полибий. Естественно, когда этот враг явился, его чуть не разорвали.

Четвертое. Объяснения поведения Критолая. Критолай был выбран, когда отправлено было в Рим посольство. Ну так что же? Критолай тогда не был диктатором, Ахайя была государством демократическим. Вспомним события следующего года. Стратегом был Диэй, непримиримый противник Рима. Но ахейские власти в том числе Сосикрат, υποστρατηγος, т. е. заместитель и помощник стратега, отправили послов к римлянам договориться о мире. Конечно, после скандала с Орестом много влиятельных ахейцев было испугано и настояло на отправке посольства в Рим. Быть может, это придает новый смысл оскорбительному обращению Критолая с Секстом, которое кажется Груэну столь странным. Вероятно, ахейские лидеры настаивали на примирении с Римом. Критолай еще не имел той силы, как впоследствии. И вот он для виду согласился с ними, сам же коварно сорвал переговоры.

Далее. Судя по тому, что произошло весной 146 г. в Коринфе, где дирижировал народным настроение Критолай, он не очень-то боялся вспышек народной ярости в присутствии римлян.

Паника, охватившая Критолая и ахейцев, никак не является доказательством того, что они не объявили Риму войну. Люди часто пугаются того, что сами накликали. Фиванцы решили воевать против римлян — это признает сам Груэн. Но стоило Метеллу приблизиться, как все до последнего человека в панике бежали в горы. Ахейский гарнизон остался в Мегаре, чтобы удержать Метелла. Но едва увидав его, они без битвы бежали. Наконец, при Истме конница бежала почти без боя. А ведь конница была гордостью ахейцев. И особенно это относится к такому артистичному истерическому человеку как демагог Критолай. Одно дело кричать о войне на митингах, совсем другое — столкнуться лицом к лицу с легионами.

По мысли Груэна, ахейцы не хотели войны. Почему же они отвергли мир, который им был предложен после разгрома Критолая? Полибий утверждает, что на этом настоял Диэй, так как ему одному нечего было ждать милости от римлян. Однако, говорит Груэн, вряд ли люди стали бы умирать, чтобы спасти шкуру Диэя. Просто они понимали, что после того, как они подняли оружие против римлян, союз будет распущен. И решили бороться до конца. Это, однако, вызывает сильные сомнения. В дошедшем до нас тексте Полибия условий Метелла нет. Но сказано, что они были очень благоприятны для ахейцев (XXXVIII, 17, 3). Да и невозможно поверить, чтобы за этот мир агитировал заместитель стратега Сосикрат и Стратий, один из самых уважаемых членов партии Ликорты, наконец, чтобы мир этот казался благом Полибию, если купить его можно было только ценой гибели союза. А что до того, что люди не стали бы умирать, чтобы спасти шкуру Диэя — увы! — в истории такое бывает на каждом шагу.

Главный довод для меня — это жгучее чувство стыда, которое постоянно испытывает Полибий. Если бы он мог приписать все случившееся недоразумению, в котором виноваты были только глупые вожаки, — о, с каким восторгом ухватился бы он за такое объяснение!

Наконец, поведение римлян. Зачем они ввели войска в Пелопоннес, если ахейцы вовсе не объявляли им войны? Сколько раз уж ахейцы резали спартанцев! Они не могли, говорит автор, оставлять такой пожар возле своей провинции. Но, во-первых, Пелопоннес не так уж близко от Македонии и вряд ли война в Лаконике коснулась бы новой провинции. Во-вторых, какой же пожар? Речь шла о маленькой войне между союзом и Спартой, которая должна была закончиться в несколько месяцев. Между тем Груэн прав. Пелопоннес действительно охватил пожар. Но не Спарта его зажгла и даже не римляне.

Автор стремится к тому, чтобы каждый поступок героев этой исторической трагедии стал разумен и обрел смысл. В этом-то и есть, на мой взгляд, его главная ошибка. Если бы мы пытались сделать разумными поступки деятелей революций и народных потрясений, вышла бы великая историческая неправда. Когда Полибий говорит о пандемии, о явлении, подобном стихийным катаклизмам, это отнюдь не отказ от объяснения. Это и есть глубокое объяснение.

Именно эта пандемия была тем пожаром, который должны были затушить римляне.

Несколько слов о мотивах Метелла. Павсаний утверждает, что он так стремился помириться с ахейцами потому, что хотел завершить все до приезда Муммия. Эта точка зрения принята всеми учеными. Но если бы он, не тратя времени на переговоры, прямо двинулся в Пелопоннес, он бы как раз благополучно закончил войну до высадки консула. Думаю, им руководили иные соображения. Он был сыном того самого Квинта Метелла, который некогда приезжал в Грецию и пытался разрешить тамошние конфликты. Поэтому он, вероятно, считал себя наследственным патроном ахейцев и искренне стремился их спасти.

И последнее. Говорят с упреком, что Полибий ненавидит ахейских демократических лидеров. Иногда приписывают это его пристрастию к римлянам. Я думаю, любить ему их было не за что. Они погубили его родину. В лучшем случае — если прав Груэн и они не ждали войны, — они повинны в глупости. В худшем — они вовлекли родину в самоубийственную войну. Поведение обоих лидеров недостойно. Критолай бросился наутек. Диэй ничего не сделал для того, чтобы спасти невинных людей, вовлеченных в авантюру. Полибий считал, что долг его был пожертвовать собой и явиться к римлянам, заявив, что он единственный виновник несчастья. Если Полибий и резок, то в нем говорит ахейский патриот.

А. Фукс подчеркивает роль низших слоев населения в Ахейской войне (Fuks A. The Bellum Achaicum ant its social aspect // Journal of Hellenic studies. 1970. P. 78 ff.). Вольбэнк называет Диэя, Критолая и их сторонников — крайними радикалами, которые пришли к власти благодаря неправильной политике Рима. Крайними взглядами ахейских лидеров объясняется их вражда с Полибием (Polybius. Р. 10).

Мне представляется, что политика Рима тут ни при чем. Такие же явления происходили в Спарте при Агисе, а при Клеомене революция охватила весь Пелопоннес. Между тем римляне еще совершенно не вмешивались в дела Балкан.

Скаллард не высказывает определенной точки зрения. Он называет Диэя и Критолая экстремистами. Действия их считает нелепыми и непродуманными, ибо, вместо того чтобы организовать сопротивление, они тратили силы на бессмысленную осаду Гераклеи. Главной же их ошибкой было то, что они приняли примирительную позицию римлян за слабость. «Наказание Коринфа было жестоким, но эффективным… Это был урок всей Греции, показывающий, что Рим устал от ее раздоров, и урок этот не пропал даром… Справедливее укорять саму Грецию в ее медленном самоубийстве, чем обвинять Рим в убийстве и даже геноциде». Греция пала со своего высокого пьедестала, зато наконец познала мир и покой (A History. Р. 290–291).

136

Полибий употребляет характерные выражения: παντα δ’ην πληρη παρηλλαγμενης φαρμακειας (XXXVIII, 16, 7). Φαρμακεια — отрава или чары, колдовство. То есть «все полно невиданного дурмана». Об эллинах он говорит: «εκορυζων»; κορυζα — нечто вроде нашего гриппа; и πανδημει — в английском переводе «malady was universal» (XXXVIII, 12, 5). Толпа, слушавшая Критолая, «συνενθουσιωντος και παρεστηκοτος ταις διανοιαις», т. е. бесновавшаяся вместе с ним, обезумевшая (XXXVIII, 12, 7).

137

Walbank. Polybius. P. 30.

138

Здесь возникает очень интересный вопрос: был ли хоть раз на родине Полибий в то время, как назревала Ахейская война? Мы знаем, что он покинул Элладу летом 149 г. и был в Африке до весны 148 г., когда он уехал из Африки вместе со Сципионом. Весной следующего 147 г. оба друга уже вновь были под стенами Карфагена. Значит, реально Полибий мог вернуться на родину летом 148 г. и пробыть там до весны 147 г. Но почти наверно можно утверждать, что он этого не сделал. Ни один античный автор не сохранил никаких воспоминаний о его выступлениях против Диэя и Критолая, о его попытках образумить ахейцев. Между тем, если бы он был на родине, уж конечно, он активно боролся бы против демократов и, вероятно, подвергся бы гонениям. Кроме того, положение в Элладе было столь угрожающим, что Полибий просто не решился бы оставить ее весной 147 г. Значит, надо предположить, что какие-то обстоятельства задержали его в Риме.

Что же это были за обстоятельства? Весьма естественно, ему хотелось проведать старых друзей. Далее он хотел узнать, как примет сенат Фамею, как поблагодарит Публия и вообще каковы дальнейшие планы отцов. Но, вероятно, главная причина была другая. Осенью Сципион собирался баллотироваться в эдилы. Для него это была первая ступень лестницы общественного почета. В Риме принято было, чтобы все друзья находились рядом с кандидатом и поддерживали его. Полибий так долго жил в Риме, что воспринял некоторые его обычаи и привычки. Поэтому, вероятно, решил задержаться в городе до осени. Но осенью Сципион был выбран не эдилом, а консулом для завоевания Карфагена. И тут Полибий, видимо, не устоял против искушения увидать своего сына на вершине почета, с ликторами и фасциями, главой республики. А консулы вступали в должность 1 января. Весной же не было времени заезжать в Грецию: они со Сципионом торопились в Африку.

139

По вине Муммия погибли какие-то халкидские всадники, причем виноват был не сам консул, а кто-то из его окружения. Но обстоятельства нам неизвестны: мы не знаем, было ли то на поле боя или нет (XXXIX, 17, 4).

140

Очень любопытное место. Это говорит Полибий-человек, удрученный бедами родины. В то же время Полибий-историк утверждает, что произошло необъяснимое явление, вроде стихийного катаклизма, которым только воспользовались демагоги.

141

Оспаривает его Груэн.

142

Так, известно, что он вмешался в дела г. Димы, когда так начались революционные потрясения. Сделано это было по просьбе противоположной партии. Два главаря были осуждены на смерть (Larsen. Р. 503)

143

Ibid. Р. 500–503.

144

Ibid. Р. 499; Gruen E.S. The Hellenistic world. P. 184, 523–527. Груэн отрицает контроль македонского наместника, так как не ясно, были ли вообще эти наместники, кроме того, непонятно, как могли они управлять из Македонии.

145

Первую цитату Вольбэнк, а за ним и остальные ученые относят ко времени до 146 г. Между тем это совершенно невероятно. Она происходит из II книги, а первые главы отделаны тщательнее всего уже после 145 г. Падение Карфагена и Ахейская война постоянно упоминаются. Возражают, что Ахейский союз при римлянах стал небольшим. Но размеры его абсолютно неизвестны. Единственное, что мы можем утверждать точно, что он был добровольным.

Вторую цитату еще Моммзен связывал с 150-ми гг. Но это спорно, ибо, во-первых, она происходит из очень хорошо отредактированных глав «Истории», во-вторых, в середине 50-х гг. II в. состояние Пелопоннеса было шатким, у власти были то Калликрат, то демократы, люди, по мысли Полибия, безусловно вредные для Эллады, так что он вряд ли назвал бы счастье ахейцев нерушимым.

146

Один поздний и ненадежный источник говорит, что Полибий погиб 82 лет от роду, упав с коня. Видимо, в этом рассказе верно одно: Полибий до глубокой старости мог скакать на коне (Lucian. Macrob. 22).