Полигон

Глава 6 Преддверие

Издалека, словно из другого мира, доносится знакомый голос:

— Вставай же! Ну не на руках же тебя нести… Твою мать. Лекс? Потащим его?

— А он вообще живой? Вдруг в коме? Он кровью харкал, а это значит…

Доносится вздох, сквозь вату в ушах пробивается шумное дыхание. Ближе, ближе… Урывками вспоминается бой, складывается в картинку. Сломанное ребро пробило легкое, я попытался восстановиться…

Живот скручивает спазм, я глубоко вдыхаю, но боли нет. Хочется есть. Нет — ЖРАТЬ. Открываю глаза, окидываю взглядом комнату и окончательно все вспоминаю.

— Ну и напугал ты нас. Минут десять тебя будила, — бормочет склонившаяся надо мной Надана. — Думала, ты того… то есть тю-тю. А у нас вылет через пятнадцать минут…

— Ты еду взяла?

Она таращится, как на идиота, протягивает тарелку, накрытую полотенцем. Лекс наблюдает молча, он внешне спокоен и делает вид, что не удивляется.

— Я поняла. Сама дико обжиралась после того… ну… — Надана косится на Лекса, я киваю — понял, мол, беру у нее тарелку, где целых три куска мяса и какая-то неизвестная мне каша и начинаю есть, отмахиваясь от характеристик еды.

Хочется рвать мясо зубами, проглатывать куски не жуя, но стараюсь сохранить достоинство, управляюсь минут за семь, чувствую себя лучше. Надана, видимо, помнит, что был за зверский голод после моего лечения.

Лекс ждет, когда я доем, и спрашивает:

— Ты хочешь сказать, что нормально себя чувствуешь?

Ставлю тарелку на пол, поднимаюсь, потягиваюсь. Боль ушла, в теле появилась такая легкость, словно его вовсе нет.

— Как видишь. Идем?

— Ну и клево! А я реально боялась за тебя! — искренне радуется Надана.

— Невозможно, — говорит Лекс, шагающий позади нас по коридору. — Леон, ты случайно не гемод?

— Неслучайно не гемод, — отвечаю не оборачиваясь.

Все участники уже отбыли, и дроны разлетелись, только один нами заинтересовался, чуть ли на плечо не садится, так и хочется пришибить его, как назойливую муху. Интересно, заметят ли наблюдатели, что я был сильно травмирован, а потом чудесным образом излечился? Лишнее внимание мне ни к чему.

Надана переходит на бег, и мы вылетаем на парковку флаеров, где их осталось немного, погружаемся в наш и отправляемся на базу втроем.

— Все, завтра Полигон, — вздыхает Надана.

— Жалеешь, что ввязалась? — спрашивает Лекс, вальяжно развалившийся в кресле.

— Не-а. Но я хочу быть в команде Леона. Теперь понимаю, что одна не вытяну.

— А я здесь, чтобы выиграть. Я в себе уверен, — улыбается Лекс.

Надана хохочет.

— Ага, уверен он! Да если б не Леон, тебя на перо посадили бы во второй день!

Лекс на нее даже не смотрит.

— А тесак у него из-под подушки кто достал? Так что мы квиты.

Аргумент ненадолго затыкает Надане рот, но она ерзает, кусает губу и наконец не выдерживает и продолжает вербовать Лекса:

— Ты не понимаешь, с ним мы реально выиграем, а подняться на уровень — тоже хорошо. Если тебя пришибут, он сделает так…

— Надана! — пресекаю ее болтливость я, незачем говорить эта на камеры, которых в салоне море, она спохватывается и прикусывает язык.

— Плох тот солдат, что не хочет быть генералом, — парирует Лекс.

— Пфф. Генерал нашелся…

Почему-то предательство Лекса задевает меня, я уже начал рассчитывать на парня, он бы нам пригодился. Хотя, наверное, его правда имеет место быть: Лекс не просил о помощи и уж тем более не рассчитывал кому-то подчиняться, я сам вызвался его отбивать, точнее, программа меня надоумила. Сделал добро — забудь. Никто ничего тебе не должен, и предательством его позицию называть… Слишком громко.

— Надана, успокойся. Хочет человек рискнуть — пусть.

— Хрен там! Он же потом сам приползет. Или ты думаешь, что тебя с такой рожей кто-то будет слушаться? Тьфу.

— Успокойся…

— Ладно. Но когда он приползет, я сама ему глотку перережу!

— Договорились, — спокойно отвечает Лекс.

Надана продолжает:

— Так что, Лео, будем в команде? Я видела, что ты можешь, и согласна быть в твоей пятерке.

— Поговорим утром, когда в подробностях узнаем правила. Может, уже отсюда можно выдвигаться командой.

— Сомневаюсь, — говорит Лекс. — Тогда шоу быстро закончится. Предполагать нет смысла. Лучше хорошенько выспаться, учитывая, что нам предстоит. И еще. Леон, я тебе не враг.

Проверяю его отношение ко мне: равнодушие. Не врет. Все-таки программа — нехилые такие костыли. Без нее как минимум один раз меня бы уже убили.

На ужин мы приходим последними, Лекс садится с нами, Надана на него смотрит волком. Зал полупуст. Рекруты сосредоточенное работают челюстями, кто в одиночестве, кто — группами по два-три человека. Многие собравшиеся, где-то четверть, выглядят изрядно помятыми. Когда мы садимся за стол, остальные уже поели и ждут вечернего явления Блейма.

Удивительно, но я все еще голоден. Нагребаю себе каши с горкой, Надана отдает мне свой кусок чего-то крошащегося мясного, а Лекс смотрит с недоумением, и на его лице написано: «Как в него столько влезает?» В конце концов он не выдерживает:

— Лео, у тебя в желудке черная дыра?

— Портал. Перекидываю ее на Полигон, запасаю.

Снисходительно улыбаясь, Лекс решает блеснуть эрудицией:

— Есть такая горбатая зверюга — верблюд. Так он в горб жир запасает. — Он говорит и наслаждается звуком собственного голоса.

Придется обломать крылышки его самолюбования.

— Ага, и живут они в пустыне, где нет воды. Расщепляясь, жир превращается в воду, потому такая тварюка может очень долго не пить.

Надана с интересом смотрит на него и на меня. А вот реакция Лекса удивляет: вместо того, чтобы разозлиться на меня, он радуется так, словно встретил потерянного друга.

— Надо же, знаешь! Определенно, нам не место на втором уровне.

Программа подсказывает, что его равнодушие сменяется интересом.

На языке вертится, что никому не место. Люди, рожденные внизу, лишены возможностей, хотя многие талантливы и могли бы многого добиться, но кто ж нам позволит…

Мысль не дает развить Блейм, причем не голограмма, а он собственной персоной, в сопровождении дронов, которые тотчас разлетаются по залу. Теперь на ведущем то же, что и на нас: майка и штаны с карманами. В абсолютной тишине он топает к пустующему столику, берет стул, относит в центр зала, седлает его и буднично говорит:

— Ну что, смертники! Из тысячи осталась сотня лучших бойцов, и все собраны в Чистилище номер один! Сегодня никакой ночи ножей. Перемирие. Высыпайтесь перед решающим вечером, — он криво усмехается. — Если, конечно, сможете уснуть.

Он поднимается, воздевает руки и восклицает:

— Завтра открывается юбилейный сезон реалити шоу «Выживи на Полигоне»! Самое острое шоу! Не пропусти открытие! Такого вы еще не видели!

Он хватает стул за спинку и разбивает об пол с одного удара.

В комнату к нам никого не подселяют, и мы спокойно ночуем втроем. Засыпая, пытаюсь выстроить план действий, ни к чему не прихожу и отдаюсь усталости. Нужно восстановиться. Утро вечера мудренее. Сквозь сон слышу, как Надана ходит по комнате — видимо, нервничает, не может уснуть. Глупая и неподготовленная. Если бы жила, как трикстеры, в страхе, что в любой момент может быть облава, то страх притупился бы, пришло осознание, чтоб двум смертям не бывать, а одной не миновать, и появилась бы способность засыпать стоя и в любых условиях.

Пробудившись раньше срока, долго плещусь в душе, подбриваю виски, подстригаю отросшую бороду, которую я специально отпустил полукругом по подбородку, чтобы меня не узнали те, с кем я пересекался на первом уровне. Неизвестно, когда еще представится возможность помыться.

Только заканчиваю — звучит сигнал, и мы молча идем в столовую, причем Надана беспрестанно зевает. Занимаем тот же столик, что и вчера. Пока ждем ведущего, без аппетита едим, стараясь наесться впрок, ведь на Полигоне еду и воду придется добывать самостоятельно.

Блейм будто издевается, оттягивает свое появление, и над столиками туда-сюда носятся дроны, все собравшиеся напряжены, сосредоточены и молчаливы, слышится лишь звон ложек о тарелки. А я успеваю пересмотреть свои характеристики и передумать кучу мыслей. Моей выносливости не хватает всего 0,012 %, чтобы достигнуть четырнадцати, а следующее очко характеристик я вкину в силу — прошедший бой показал, как мне ее недостает, а ловкостью я уже превосхожу многих. Тем более, у меня есть восемь единиц сострадания, остались две, и можно будет их конвертировать.

Наконец слышится нарастающий бой барабанов. Наложенная голограмма превращает стену столовой в руины античного города, причем картина трехмерна. Белые мраморные колонны среди развалин, поросших пучками блеклой травы, вдалеке виднеется темная туша разрушенного амфитеатра. В желтом небе ни облачка, кружат две огромные птицы. Иллюзия превращает деревянное возвышение у стены в расколотый мраморный алтарь, где греется крупная ящерица.

Под громовые раскаты барабанов ведущий появляется словно ниоткуда, его силуэт из воздуха возникает левее алтаря, причем непонятно, он собственной персоной или это голограмма.

Оглядевшись, Блейм поднимается на алтарь, спугнув ящерицу. Лязгнув доспехами, поднимает руки, как дирижер, и барабанный бой ускоряется, звук нарастает… И обрывается, когда он резко опускает руки.

— Приветствую вас, смер-р-ртники! — рокочет его усиленный колонками голос. — Сегодня начинается юбилейный сезон реалити-шоу «Выживи на Полигоне»! Итак, где же будет проходить игра? — Он оборачивается и делает вид, что рассматривает пейзаж позади — держит напряжение. Резко повернувшись, продолжает: — Легко не будет! Восточная Африка. Раскаленная пустыня. Площадь Полигона увеличена с двадцати километров до сорока.

За его спиной появляется карта, где на северо-восточном побережье, в полусотне километров от моря, — обведенный красным овал, даже скорее круг. Изображение приближается, становятся видны очертания желто-оранжевых холмов с лентами русел высохших рек. Камера спускается еще ниже, приближает кактусы с плоскими листьями и розоватыми наростами, похожими на конусообразные головы.

— Эта штука съедобная, я читал! — улыбается Лекс.

Затем появляется кадр, где гиены дерутся за добычу с огромной ящерицей.

— Полигон населен голодными хищниками.

Следует кадр со спящим львом, обмахивающимся хвостом, вокруг валяются кости, камера выхватывает обглоданную человеческую голову с пучками волос и разгрызенным черепом, где копошатся мухи.

— И если вы рассчитываете на добычу, то все сожрано до вас!

Дальше показывают клубок змей в человеческом скелете, скорпиона и пауков. Корчится в предсмертных судорогах укушенный змеей, плюется розовой пеной.

Все рекруты сидят, вытаращив глаза, потому что обитатели зиккуратов из диких зверей видели разве что крыс, и о том, что животные опасны, знаем лишь благодаря телевидению. Да и я в числе детей бетонных джунглей. А вот оригинальный Тальпаллис, место которого я занял, наверняка неплохо себя чувствовал в дикой природе.

— Чтобы найти воду, вам придется потрудиться, ведь это пустыня! — распинается Блейм. — Днем температура поднимается до сорока, ночью может опуститься до шестнадцати градусов. Мало того, в пустыне в укрепленной крепости обитают вооруженные гемоды, в то время как у вас не будет даже ножа! Каждую ночь они выходят на охоту!

Возникает голограмма круглого дома, похожего на шатер, только из камня, где светятся крошечные окна-иллюминаторы. Пригибаясь, оттуда выходит человек с дробовиком, замотанный в белую ткань, оставлены лишь прорези для глаз, в другой руке он сжимает топор.

— Гемоды живут там уже много лет. И знаете, чем они питаются?

Человек поворачивается, и, отражая свет, его глаза светятся ярко-зеленым, как у кота. Закрыв дверь, он топает вокруг дома, обнесенного каменным забором, к полыхающему костру, возле которого суетится его напарник. Он покрыт какой-то хренью, отражающей блики костра. Или не покрыт, или вместо кожи у него чешуя?

А на столбе вниз головой болтается человек с перерезанным горлом. Только теперь видно, что этот второй сдирает с него кожу.

— Сами догадайтесь, чем они питаются! — радостно восклицает ведущий. — Ваше появление для них — ну просто праздник живота. И это еще не все! По территории Полигона разбросаны ловушки!

Стервятник выдирает глаз у нанизанного на пики несчастливца, придерживая его шею лапой. На дереве болтается угодивший в силки, из его груди торчит деревянный кол. Гиены пожирают приваленного камнями человека.

— И подарки!

В темноте подземелья отраженным светом поблескивает топор, у висящего вниз головой крупным планом показывают ножны на поясе, где угадывается тесак. Распахивается железная коробка с едой и флягами с водой.

— Абсолютный рандом! Самый сильный может пасть. Самый слабый — выжить. Считаете ли вы себя удачливыми? — Пауза. — Да? — Пауза. — Нет? Поздно отступать! Вы не имеете права отказаться. На Полигоне вы можете молить о пощаде, но вас не услышат. Ваша задача в одиночку или с командой покорить Полигон. Лидер получит миллион шекелей и гражданство на четвертом уровне. Его команда, не более четырех человек, — сто тысяч и гражданство на третьем. Для этого вы должны собрать символ игр!

На всю стену возникает металлическая голова льва, такой же кулон был у Элиссы, а теперь болтается у меня на шее.

— Он состоит из пяти стальных фрагментов, они находятся в пяти крепостях, которые вам предстоит найти и захватить.

Весьма символично, почти как у меня — пять осколков Сферы познания.

— Каждый вечер с наступлением темноты мы будем пускать сигнальные ракеты. Они будут символизировать погибших. Ровно в пять вечера вы окажетесь на Полигоне! В одиночестве. У вас будет фляга воды и кусок хлеба с сыром. Успейте спрятаться до темноты, потому что тогда на охоту выходят гемоды, которые каждую ночь будут убивать, кого найдут, но минимум шестерых. Не забывайте про зрительский рейтинг, лучшим игрокам предусмотрены награды. А сейчас — молитесь! Жертвуйте! И да обратит Ваал свою милость на каждого из вас!

Сперва исчезает голограмма Блейма, потом — пустыни. Мгновение тишины сменяется гулом — рекруты делятся впечатлениями, поднимаются, громыхая столами. Дроны носятся туда-сюда как бешеные…

Суету прерывает механический мужской голос, льющийся из динамиков:

— Пожалуйста, не расходитесь прежде, чем прослушаете инструктаж! До четырнадцати ноль-ноль объявляется свободное время, после чего вы должны будете вернуться в спальни для жеребьевки. Кто опоздает, будет ликвидирован. Затем наши сотрудники проводят вас во флаеры согласно жеребьевке, где по прибытии на место вам будет введен раствор снотворного. На данный момент зафиксировано девяносто шесть участников.

Теперь ясно, как они сделают, чтобы мы очнулись поодиночке. И совсем не улыбает перспектива валяться беспомощным в пустоши, где рыщут голодные львы, гиены и стервятники.

— Свободное время, — продолжает голос, — вы вольны провести праздно либо получить необходимую медицинскую помощь. Травмы, вне зависимости от их тяжести, не освобождают вас от участия в проекте. А так же к вашим услугам предоставляется библиотека, спортзал и конференц-зал для общения с прессой. Напоминаем, что в четырнадцать ноль-ноль…

— Как мы найдемся на площади в сорок километров? — грустно шепчет Надана. — Я ж не буду идти и орать: «Лео, я здесь, выходи» — там, по ходу, надо ныкаться, иначе прирежут или попытаются завербовать. Ночью так точно надо прятаться от гемодов. Так как мы найдемся?

Качаю головой:

— Пока не знаю, но есть время подумать.

— А че делать будем?

— Я пойду в библиотеку изучать местную живность.

— Теперь понимаю, чего она так в тебя вцепилась, — говорит Лекс, вставая. — Ты ж откуда-то с дальних далей, но столько всего знаешь. У вас же там даже сети нет!

— Зато книги есть. Что еще делать, как не читать?

— Ну, да, вариант. Пожалуй, библиотека — верное решение, я с тобой.

— А я покурю — и к журналюгам. — Надана поднимается. — Если кого из вас захотят — свистну, черви вы книжные! Но потом приду вам надоедать, а ты, Леон, подумай, как нам найтись на Полигоне.

По пути в библиотеку пытаюсь ответить на вопрос Наданы, и ничего не приходит в голову. Мы все на Полигоне будем, как слепые щенки, а я не особо изучал вопрос, как выживать за пределами зиккурата — не нужно было.

Думал, что все рекруты ломанутся в библиотеку, но нет, здесь только мы с Лексом, и пожилая сонная библиотекарша клюет носом за столом, да любопытный дрон, муха назойливая, увязался следом. Наверняка наше поведение атипично, и нас покажут по телеку. Только сейчас задумываюсь о том, откуда здесь библиотека. Что было в этом здании до того, как его использовали под Чистилище?

Здороваюсь с женщиной и спрашиваю это.

Она встряхивается, хлопает седыми ресницами и смотрит так, словно наблюдает явление богов, призраков, инопланетян… В общем, происходит нечто неординарное.

— Так это… Школа была. Для полицейских. Простите, для мальчиков, которые потом становились полицейскими. Школы закрыли, а за хозяйством кто присмотрит. Смотрите, какое богатство! — старушка оживляется, выбегает из-за стола и углубляется в рассказ, какое здесь богатство пропадает, сколько бесценных изданий, жалуется на молодежь, которая не читает.

Она напоминает огромную моль, проснувшуюся после спячки, встряхнувшую крыльями, с которых полетела белесая пыльца. Лекс перебивает ее самым вероломным образом:

— Нам нужна книга о том, как ориентироваться на местности.

Моль вздрагивает, складывает крылья и молча отправляется искать нужное издание, а мы занимаем единственный пыльный столик в читальном зале.

Вскоре перед нами вырастает гора книг, мы просматриваем содержание и отодвигаем в сторону неподходящие. Мой выбор падает на издание для школьников, и я углубляюсь в изучение материала. Лекс выбирает что-то про животных.

Бегло просмотрев книгу, понимаю, что ориентироваться могу только по солнцу и сторонам света, ведь созвездия из-за иллюминации зиккурата не видны, и я не знаю, где какое, механических наручных часов у меня нет. Беру вторую книгу про пустынных тварей, изучаю ядовитых. Затем штудирую материал, как добыть огонь, каких зверей можно есть, какие части тела съедобные, какие — нет.

Кружащий над нами дрон улетает, зато появляется Надана, которая тоже без умолку жужжит, садится прямо на пол, скрестив ноги — стула всего два, и они заняты. Библиотекарша смотрит на нее с укоризной, качает головой.

— Так как мы найдемся? — не унимается Надана.

Объясняю ей, как определять стороны света по солнцу, она кивает — поняла, мол.

— Ни ты, ни я не знаем, где нас высадят, но это точно будет вечером, — говорю я. — Встречаемся в крайней западной точке Полигона. Кто доберется первым, появляется в приметном месте и подает признаки жизни. Ждем сутки. Если не прихожу, значит, меня съели гиены.

— То есть, идти на солнце… ну, куда оно садится, пока не упрусь в ограждение?

— Именно.

Чтобы перелопатить гору литературы, не хватает времени. Надана нервничает, что мы опоздаем, чуть ли не за руку меня тянет. Потом они пытаются меня вытащить вместе с Лексом, наконец сдаюсь, топаю за ними в спальню, где уже ждет сотрудница с наладонником, просит сказать число от одного до ста, называю семь, но его уже говорили другие участники. А вот пятьдесят семь не занято, женщина кивает, вносит сведения в наладонник.

— Держите табличку. У вас сектор «А».

— Пятьдесят шесть! — радостно восклицает Надана, думая, что локации будут рядом, но сотрудница ее разочаровывает:

— Цифры разбросаны по участку хаотично. Эта уже занята.

— Девяносто семь!

— Сектор «Л».

Лексу достается девятнадцать, сектор «Д». Нервно притопывая, он бормочет:

— Леон, а возможен вариант, что мы сперва вместе, а потом поединок решает, кто лидер группы?

— Нет! — рявкает Надана. — Я в его пятерке, а не в твоей. Усек? Ты мне никто.

В это время сотрудница достает прибор и сканирует нас, проверяет, насколько мы целы и здоровы, после чего нас отправляют слушать инструктаж, где выясняется, что сбивать дронов и уничтожать камеры категорически запрещается, попытка карается смертью. Полигон огорожен забором и охраняется. Побег также карается смертью. Молить о помиловании следует у дронов, ведущих трансляцию. Достоин ли участник жизни, решают зрители. Они могут как вернуть его на второй уровень, так и спустить на первый.

Чем дольше слушаю, тем меньше уверенности, что я поступил правильно. Жара, хищники, ловушки, людоеды. Хотя последнее, скорее всего, мистификация для придания остроты ситуации, ведь гемоды такие же люди, уж кому как не мне этого не знать. Я с детства хожу под руку со смертью, и не опасность пугает меня, а снотворное перед десантированием. Пока я буду валяться беспомощным, пусть и продлится это десять минут, кто угодно может сделать со мной что угодно. Учитывая, что за моей головой охотится Братство Топора и кто-то еще, слишком велик риск. Вся надежда на программу, которая подскажет, желает ли кто-то в салоне флаера моей смерти.

Выходим во двор, где флаеры выстроены в алфавитном порядке, по секторам. Останавливаемся возле моего, возле которого крутится незнакомая коротко стриженная девушка, в руках у нее табличка с жирной надписью «Сектор А». Надана нервно курит, стреляя взглядом по сторонам. Угрюмый Лекс переминается с ноги на ногу, лицо у него такое, словно он перемножает в уме многозначные числа.

Остальные рекруты тоже не спешат расходиться, толпятся у выхода, пока не звучит гудок, сигнализирующий начало погрузки. Надана порывисто обнимает меня, шепчет: «Удачи» — и удаляется не оглядываясь. Даю «пять» Лексу, он роняет на прощание:

— Если встретимся на Полигоне, я не буду тебя убивать.

В салоне нас пятеро, включая меня, а сидений девять. Первые три застолбил мужик с чемоданчиком, программа подсказывает, что это врач — тот, что будет колоть снотворное. Его отношение ко мне — равнодушие.

Изучаю будущих соседей по локации: один африканец, травмированный раскачанный азиат, смуглый детина с черной косой по пояс, рыжий рябой бородач, по характеристикам все мне примерно равны, но у всех перекос в сторону силы и нехватка ловкости. Нет никого, кто был бы настроен ко мне агрессивно.

С улицы доносятся приближающиеся вопли, ругань, проклятия. В люк пролезает здоровенный охранник в черном, волоком затаскивает истерящего нашего шестого соседа, припечатывает его кулаком. Отворачиваюсь. Если программа заставит меня вмешаться, то придется терять опыт и весь вечер на Полигоне сдыхать от головной боли.

Но нет. Видимо, программа считает, что письменное согласие участников умереть на Полигоне дает мне право не вмешиваться. Охранники усаживаются по бокам от врача. Люк закрывается.

Бунтарь неподвижно лежит мордой в пол, его зовут Кюрикс, ему почти сорок, он гармонично развит, но все показатели — четырнадцать. И как выжил на арене?

Раскачанный азиат кривится и плюет на пол возле Кюрикса.

— Тьфу, позорище. Откуда вы, слизни, поналезли?

Притворявшийся мертвым Кюрикс поднимается, судорожно вздохнув, садится с краю возле меня, передергивает плечами, как отряхивающаяся птица.

— Я не подписывался на то, что мне введут снотворное! — Он снова дергается и рассказывает охранникам, что они зачаты противоестественным путем больной сифилисом проституткой и псом-мутантом.

Один охранник ржет, второй показывает кулак и ласково объясняет, кто здесь больная сифилисом проститутка — Кюрикс втягивает голову в плечи и замолкает. Но видно, что тихая истерика вот-вот достигнет апогея.

— Не знал, что ли, куда лезешь? — все так же ласково говорит второй охранник и обращается ко всем, но смотрит на меня: — Парни, придушите его там, чтоб не мучился.

Включается экран, висящий на перегородке, отделяющей пилотов от пассажиров, и мы смолкаем: нам дают краткую информацию сперва о рельефе местности, затем — о климате и ядовитых животных, все, даже Кюрикс, пялятся с разинутыми ртами.

Летим мы около получаса, флаер зависает над выжженной солнцем площадкой, где темнеют высохшие русла рек и склоны холмов, кое-где темнеют то ли деревца, то ли кусты.

Вот и все. Возможно, я не проснусь, и острая щемящая тоска стискивает горло. Не потому что не проснусь, а потому что… Достаю из кармана смятый листок с портретом Элиссы и неотрывно смотрю на нее, стараясь вспомнить каждую деталь, изгиб ее губ, волосы, запах, пронзительно-синие глаза. Я пожертвовал самым дорогим и единственным, ею, и жертвую сейчас — каким богам?

Поднимаясь и извлекая из чемоданчика инъектор в виде пистолета, врач говорит:

— Мы на месте. Сейчас мы вам введем снотворное, которое будет действовать десять минут, и вы очнетесь в одиночестве на Полигоне. Просьба повернуться ко мне плечом.

Охранники хватают вскочившего Кюрикса, прижимают к полу, врач касается «стволом» пистолета его шеи, и он обмякает, его веки смыкаются. Обвожу взглядом экипаж, еще раз убеждаюсь, что все равнодушны ко мне, опасности нет, сдвигаюсь на крайнее кресло, взглядом врачу указываю на плечо.

Касание холодного металла, мгновенная боль, и по телу разливается приятная тяжесть, мир расплывается, темнеет, а потом весь обзор заливает алым. «Опасность!» — вспыхивает паническая мысль… и утопает в черноте.