Политарный («азиатский») способ производства: сущность и место в истории человечества и России. Философско-исторические очерки.

Очерк 4 Социально-экономический строй Древнего Востока: современное состояние проблемы 322

Социально-экономический строй Древнего Востока дважды за последние 60 лет становился предметом оживленных дискуссий в марксистской исторической и философской литературе. В первой из этих дискуссий, происходившей в конце 20-х - начале 30-х годов, принимали участие в основном советские ученые. Вторая была международной. Она началась в конце 50-х годов и приобрела особенно интенсивный характер с середины 60-х годов, когда в нее активно включились советские ученые. Во второй половине 70-х годов наметился определенный спад дискуссии: с тех пор появлялись лишь отдельные работы, посвященные этой проблеме, да и то изредка.

С середины 30-х годов в советской исторической и философской литературе безраздельно господствовал взгляд на социально-экономический строй Древнего Востока, как на рабовладельческий. Считалось также, что в этом регионе в I тыс. н. э. на смену рабовладельческому строю пришел феодальный, в недрах которого в дальнейшем зародились капиталистические отношения. Эта точка зрения отстаивалась и в ходе дискуссии. Ей противостояли два основных взгляда. Согласно одному из них, на Древнем Востоке господствовали феодальные отношения323, и они продолжали существовать до появления капитализма. Некоторые авторы, считали, что в мировой истории имелась лишь одна докапиталистическая классовая формация — рабовладельческо-феодальная. Соответственно и социально-экономический строй Древнего Востока они характеризовали к рабовладельческо-феодальный 324.

Согласно основному второму взгляду, противостоявшему господствующей точке зрения, на Древнем Востоке существовала особая классовая общественно-экономическая формация, отличная и от рабовладельческой, и от феодальной. В основе ее лежал антагонистический способ производства, который был в свое время назван К. Марксом «азиатским». Существование азиатской общественно-экономической формации подготовило и сделало возможным появление античной (рабовладельческой) формации, которая в свою очередь сменилась феодальной. В недрах последней вызрел капитализм325.

Разумеется, и вторая и третья точки зрения имели и сейчас имеют своих сторонников. Но все же большинство, и даже, может быть, подавляющее, историков и философов остались верны когда-то безраздельно господствовавшей концепции. Они по-прежнему продолжают считать древневосточные общества рабовладельческими. И, что особенно показательно, именно эта точка зрения была изложена в учебном пособии для университетов «История Древнего Востока», вышедшем в 1979 г., и в трехтомной «Истории древнего мира», увидевшей свет в 1983 г. Возникает вопрос: в чем причина такого положения вещей? В том ли, что имеющийся фактический материал по истории Древнего Востока достаточно убедительно свидетельствует в пользу признания древневосточных обществ рабовладельческими, или же для этого есть иные причины? На мой взгляд, верно второе предположение. Обратимся к уже упоминавшейся выше «Истории Древнего Востока».

Было бы неправильно сказать, что в этом труде отстаивается положение о рабовладельческом характере древневосточных обществ. Оно не отстаивается, а просто излагается, причем как единственно возможное. Как ни странно, в книге даже не упоминается ни о дискуссиях, которые велись по проблеме социально-экономического строя Древнего Востока, ни о существующих по этому вопросу точках зрения, отличных от той, что излагается в работе.

По мнению авторов учебного пособия, в странах Древнего Востока существовало три основных класса. Первый из них именуется по-разному: «класс рабов и близких им подневольных работников»; просто «класс рабов», но с указанием на то, что в его состав входили «рабы, приравненные к вещи, рабы-должники, сохранявшие элементы правоспособности, условное рабство младших членов семьи, близкие рабам юридически свободные подневольные работники»326, «класс подневольных работников» включающий в себя в качестве одного из элементов рабов327.

Но, как бы этот класс ни называли, несомненным является то, что в его состав входили не только рабы, но и подневольные работники, которые рабами не были. Причем в определенные периоды истории основную массу этого класса в той или иной стране составляли не рабы, а именно подневольные работники. Так было, например, в Древнем царстве Египта328.

Спрашивается, какова же та форма эксплуатации, которой подвергались подневольные работники, не являвшиеся рабами, чем она отличается от рабовладельческой? На этот вопрос никакого ответа авторами не дается. Более того, такой вопрос в книге даже не ставится.

Вторым основным классом является «класс мелких свободных производителей», состоявший из земледельцев и ремесленников329. Как признают авторы учебника, во многих древневосточных обществах этот класс был самым многочисленным. Так обстояло дело в Новом царстве Египта, где мелкие свободные или полузависимые производители играли огромную роль в экономике330. В Древнем Шумере класс мелких производителей составлял примерно половину населения331, в Старовавилонском царстве — основную массу населения332.

Преобладающую массу населения «класс мелких производителей» составлял и в Ассирии во второй половине II тыс. до н. э., причем в основном это были свободные земледельцы-общинники333. Как указывают авторы учебника, в среднеассирийском обществе шел процесс разорения общинников, которые попадали в долговую зависимость, теряли землю и личную свободу. Все возникавшие формы зависимости «в конечном счете вели к развитию рабства, были одним из его источников внутри ассирийского общества»334. А каким же был результат? Резкий рост числа рабов за счет сокращения численности свободных?

Ничего подобного. И в I тысячелетии до н. э. класс мелких свободных производителей составлял основную массу «низших» слоев ассирийского общества335. Анализируя социально-экономические отношения еще Старовавилонского царства (XIX-XVI вв. до н. э.), авторы отмечают, что там шел процесс расслоения мелких производителей, остановить который было невозможно. «...Этот класс постепенно распадался, пополняя, с одной стороны, класс рабовладельцев, с другой — рабов»336. Но что же мы наблюдаем на той же территории спустя более чем тысячу лет, в VII-IV вв. до н. э.? Мы узнаём, что класс рабов занимал важное место в Нововавилонском царстве. Однако одновременно нам сообщают, что «основой сельского хозяйства был труд свободных земледельцев и арендаторов, в ремесле также доминировал труд свободных ремесленников»337.

В обществе Чжоу (Китай) рабы использовались на тяжелой и грязной работе: в качестве носильщиков, конюхов, слуг, в домашнем хозяйстве. Что же касается остальных видов работ, то ими были заняты простолюдины — шужэн. Именно они обрабатывали землю338. Класс свободных простолюдинов был самым многочисленным и в обществе Хань339.

Как следует из «Истории Древнего Востока», класс мелких свободных производителей, состоявший в первую очередь из земледельцев-общинников, если не во всех, то в большинстве древневосточных обществ был основным производителем материальных благ. На естественно возникающий вопрос, подвергался ли этот класс эксплуатации, в книге дается утвердительный ответ. Этот класс, так же как и класс «подневольных работников», относится к числу эксплуатируемых340. Земледельцы-общинники повсеместно несли повинности в пользу государства, в частности платили подати341.

Но проблема в том, с какой же именно формой эксплуатации человека человеком мы здесь имеем дело? Ссылка на то, что это самые обычные налоги, которые во всех классовых обществах подданные платили государству, ничего не объясняет. Как можно видеть на примере Чжоу, на этой форме эксплуатации зиждилось все общество.

Даже если исходить из тех данных, которые приведены в «Истории Древнего Востока», то нельзя не прийти к выводу, что если не во всех, то во многих древневосточных обществах эта форма эксплуатации была преобладающей, господствующей. Тем не менее, никакой характеристики этой формы мы в книге не найдем. В ней этот вопрос не только не решается, но даже и не ставится. Есть материалы, но нет обобщений. Точнее, обобщения есть, но не те, которые вытекают из материала: вопреки всем фактам господствующим объявляется рабовладельческий способ производства. Но и эту точку зрения авторы последовательно не проводят.

Ведь если на Древнем Востоке действительно господствовал рабовладельческий способ производства, то отсюда с неизбежностью следует вывод, что в этом обществе существовало только два основных класса: класс рабов и класс рабовладельцев. А авторы говорят о существовании на Древнем Востоке трех основных классов, из которых два являются эксплуатируемыми. Эта конструкция не выдерживает критики. Любой антагонистический способ производства порождает не три, а два, и только два основных класса: класс эксплуататоров и класс эксплуатируемых.

Конечно, в обществе могут существовать и более чем два общественных класса. Но это связано с наличием в нем нескольких общественно-экономических укладов, в частности двух антагонистических укладов. Но в последнем случае, как правило, один уклад — господствующий, а другой — подчиненный. Классы господствующего уклада являются основными, подчиненного — неосновными.

В обществе могут существовать и уклады мелкого самостоятельного производства. С каждым из них связано бытие одного определенного класса. Но эти уклады всегда являются подчиненными, а связанные с ними классы — неосновными. Если исходить из того, что общество Древнего Востока — рабовладельческое, то следует считать класс земледельцев-общинников порождением подчиненного уклада мелкого самостоятельного производства и соответственно неосновным

Но вопреки их собственной концепции авторы «Истории Древнего Востока» настаивают на том, что этот класс является основным. И этот их вывод не случаен. Он противоречит логике их рассуждений, но зато отвечает действительному положению вещей. Этот класс на самом деле основной. Другое дело — класс рабов. Утверждение, что этот класс является основным, покоится не на фактах, а на догме, а именно на догме о господстве в странах Древнего Востока рабовладельческого способа производства.

В действительности, на Древнем Востоке господствовал иной антагонистический способ производства — тот, который был назван К. Марксом «азиатским». Для него характерно существование двух основных общественных групп, из которых одна безвозмездно присваивает труд другой. Если взять основной вариант этого способа производства, то одну из этих групп составляют мелкие производители-земледельцы, которые самостоятельно ведут хозяйство и объединены в общины. Их обычно называют крестьянами-общинниками.

Имеется несомненное сходство между данным вариантом рассматриваемого способа производства и феодализмом: производители материальных благ, так же как и феодально-зависимые работники, были хотя и подчиненными, но собственниками земли и своей личности. Соответственно представители господствующей группы были не полными, а лишь верховными собственниками земли и личности производителей материальных благ. На этом, однако, сходство и кончается.

Если при феодализме прибавочный продукт непосредственно поступал отдельным представителям класса эксплуататоров, то при азиатском способе производства он поступал государству, а уже затем распределялся между людьми, составлявшими государственный аппарат, в соответствии с их положением на иерархической лестнице власти. Таким образом, вторую большую группу представляли люди, входившие в состав государственного аппарата. Именно они, но только вместе взятые, а не каждый в отдельности были верховными частными собственниками земли и непосредственных производителей материальных благ. Частная собственность может существовать в разных формах: она бывает персональной, групповой, наконец, общеклассовой. В данном случае мы имеем дело с верховной общеклассовой частной собственностью, выступающей в форме государственной. С этим и связано совпадение в общем и целом класса эксплуататоров с государственным аппаратом. Соответственно данный способ производства можно было бы назвать политарным (от греч. политая — государство)342.

Класс эксплуататоров, который в «Истории Древнего Востока» рассматривается как третий основной класс, охарактеризован авторами очень нечетко. Только изредка его называют классом рабовладельцев без каких-либо дополнений343. В том же месте «Введения», где дается общая картина классового состава общества Древнего Востока, господствующий класс определяется чисто описательно, а именно как класс, «куда входила землевладельческая, придворная, служилая аристократия, командный состав армии, жречество, состоятельная верхушка земледельческих общин»344. В другом месте «Введения» отмечается, что «особенностью господствующего класса в странах Древнего Востока являлась его тесная связь с государственным аппаратом. Явственно выделялись группа государственной бюрократии, жречество, командный состав армии, крупные частные торговцы, землевладельцы, собственники кораблей, ремесленных мастерских»345.

Политарный способ производства не был на Древнем Востоке единственным. Наряду с ним если не во всех, то во многих странах встречались доминарный и магнарный способы производства. Первый существовал в четырех вариантах: рабском, приживальческом, кабальном и наймитском, второй — в трех: рабском, кабальном и арендном346.

Эти способы производства могли не только существовать самостоятельно и в тесной связи друг с другом, но и срастаться с политарным способом производства, результатом чего было возникновение нескольких вариантов политаризма. Один из них — основной, прямо не связанный ни с доминарным, ни с магнарным способами производства, выше уже рассмотрен. Это — политообщинный вариант политарного способа производства.

Второй вариант предполагает, что государство само непосредственно ведет хозяйство руками людей, полностью лишенных основных средств производства. Эти люди работают на полях коллективно во главе с надсмотрщиками. Весь урожай поступает в государственные закрома. Работники получают довольствие натурой с государственных складов. Среди них имеются и рабы. Однако основную их массу составляют местные жители, которые рабами не являются. Они пользуются определенными правами, имеют, как правило, семью и нередко, если не всегда, какое-то личное имущество. Это — политодоминарный вариант политарного способа производства.

Политодоминарно-зависимыми были многие подневольные работники Древнего и Среднего царств Египта347, шублугали Лагаша времени Лугальанды и Уруинимгины348, гуруши Шумеро-Аккадского царства III династии Ура349.

Третий вариант является как бы промежуточным между первым и вторым. В его рамках работникам выделялись участки земли, которые они обрабатывали в известной мере самостоятельно, причем степень этой самостоятельности была различной. Участки могли получать как отдельные работники, так и их группы. Часть урожая, выращенного на участке, шла государству, другая — производителю (или производителям). Кроме земли, работники нередко получали в пользование также посевное зерно, скот, инвентарь. Это — политомагнарный вариант политарного способа производства.

Политомагнарно-зависимыми были гуруши Шуруппака (XXVII-XXV вв. до н.э.)350, ишшаккумы Старовавилонского периода в Двуречье351, «государственные земледельцы» Нового царства Египта352.

Грань между политодоминарно-зависимыми и политомагнарно-зависимыми работниками была относительной. Ее не всегда легко провести. С одной стороны, политодоминарно-зависимые работники могли иметь небольшие земельные наделы, на которых они вели подсобное хозяйство353. С Другой стороны, политомагнарно-зависимые работники нередко были объединены в группы под начальством особых чиновников, их могли при нужде перебрасывать с места на место и т. п.354

Выделение политодоминарного и политомагнарного вариантов политарного способа производства позволяет уточнить представление о нем. Этот способ производства не обязательно предполагал верховную собственность эксплуататоров и подчиненную собственность эксплуатируемых на землю. Такое положение характерно только для одного его варианта — политообщинного. В остальных вариантах собственность эксплуататоров на землю была не верховной, а полной. Сущность политарного способа производства заключалась в соединении частной общеклассовой верховной или полной собственности на землю с общеклассовой же частной верховной собственностью на личность непосредственных производителей.

Если иметь в виду не только политообщинный, но и политодоминарный и политомагнарный варианты политарного способа производства, то нетрудно убедиться в том, что фактические данные, приведенные в «Истории Древнего Востока», свидетельствуют о господстве этого способа производства во всех древневосточных обществах во всех фазах их развития.

В отличие от «Истории Древнего Востока» во «Введении» к первому тому «Истории древнего мира» говорится о дискуссии, которая велась по проблеме социально-экономического строя Древнего Востока, хотя изложение выдвинутых в ходе ее точек зрения оставляет желать лучшего. Авторы этой книги стоят на том, что древневосточное общество было рабовладельческим.

Общие теоретические положения изложены в лекции 1 — «Возникновение земледелия, скотоводства и ремесла. Общие черты первого периода истории древнего мира и проблема путей развития», принадлежащей И. М. Дьяконову. По его мнению, на Древнем Востоке существовало три класса. «Высшим классом был класс лиц, не занимавшихся производительным трудом и эксплуатировавших чужой труд. В нашей науке этот класс обозначается как рабовладельцы, хотя они эксплуатировали не только рабов в собственном смысле слова»355. «Средним классом был класс крестьян и ремесленников, занимавшихся производительным трудом, но, как правило, не эксплуатировавших чужой труд или пользовавшихся им лишь как подсобным»356. «Низший класс составляли подневольные люди рабского типа, лишенные собственности на средства производства в хозяйствах, где они подвергались внеэкономической эксплуатации»357.

Ответ на вопрос, почему низший класс именуется не рабами, а «подневольными людьми рабского типа», находим в следующем абзаце. Из него мы узнаем, что «в состав эксплуатируемого класса входили и рабы, не только лишенные собственности на средства производства, но и сами являвшиеся собственностью эксплуатирующих...»358.

Следовательно, не все «подневольные люди рабского типа» были рабами. Но это значит, что не имевшие статуса рабов «подневольные люди рабского типа» подвергались иной форме эксплуатации, чем рабовладельческая, и, следовательно, их неправомерно характеризовать как работников рабского типа. Кстати, никакого анализа этой нерабовладельческой формы эксплуатации мы в лекции не находим. Зато она содержит подробное обоснование выгодности эксплуатации рабов.

«Именно эксплуатация рабов, — пишет И. М. Дьяконов, — была наиболее полной, а, следовательно, наиболее желательной для рабовладельцев. Производительность рабского труда при постоянном наблюдении за ними при тогдашних крайне примитивных орудиях существенно не отличалась от производительности труда крестьянина-общинника, но раб не смел иметь семьи, а те члены эксплуатируемого класса, кто не являлся собственно рабами, должны были содержать и семью на свой паек или на урожай с надела. Для хозяина было удобнее не давать рабу прокорма на семью, да и самого раба можно было хуже кормить, хуже или совсем не одевать и ежедневно заставлять больше работать. Это было выгодно рабовладельцам, и при всяком удобном случае они старались также и других эксплуатируемых лиц превращать в настоящих рабов. Поэтому такая экономика называется рабовладельческой, я подневольных людей рабского типа часто обозначают как класс рабов в широком смысле слова»359.

Казалось бы, все ясно. Рабовладельческая форма эксплуатации была самой выгодной и желательной. Рабы в полном смысле этого слова составляли большинство и их ряды непрерывно пополнялись за счет не бывших рабами «подневольных людей рабского типа», что оправдывает применение к ним не только приведенного выше термина, но и термина «рабы в широком смысле слова».

Но оказывается, что мы плохо поняли автора. «Однако, — пишет он сразу за приведенными выше словами, — в ранней древности максимальная „классическая" эксплуатация рабов была, как правило, неосуществимой по ряду причин»360. Выходит, что в эту эпоху настоящих рабов не было или почти не было. Но это значит, что не существует никаких оснований называть не бывших рабами «подневольных людей рабского типа» рабами в широком смысле слова и вообще работниками рабского типа, а данную экономику именовать рабовладельческой.

И. М. Дьяконов выделяет три пути развития обществ ранней древности.

Первый путь развития представлен Шумером. Там существовало два сектора хозяйства: государственный и общинно-частный. Одни работники государственного сектора получали землю, которую обрабатывали. «Она, — пишет И. М. Дьяконов, — выдавалась им для пропитания и как плата за службу или работу на храм или вождя-правителя и т. п.»361. Другие получали только паек362. «В ходе дальнейшей истории выяснилось, — отмечает И. М. Дьяконов, — что содержание государства за счет ведения им собственного хозяйства с помощью больших масс эксплуатируемых рабского типа в конечном счете является нерентабельным: оно требует слишком больших непроизводительных затрат на надзор и управление. Государство переходит на систему взимания прямых налогов и даней со всего населения»363. Дальше упоминается о частных рабовладельческих хозяйствах, которые велись и на общинной и на государственной землях. Однако об этих хозяйствах в книге больше ничего не сообщается. Бесспорным же является тот факт, что на землях общинного сектора вели хозяйство представители среднего класса — крестьяне-общинники. И если налоги собирались со всего населения, то несомненно, что и эти люди их платили. Что же касается государственного сектора, то, как сообщает в другой работе И. М. Дьяконов, земля здесь теперь делилась на участки, которые раздавались для обработки отдельным лицам. Последние поставляли за это двору или храму установленный «доход» или «приношения»364.

Второй путь развития был представлен Египтом. Там, «как кажется, общинно-частный сектор был без остатка поглощен государственным»365. И здесь непосредственное ведение огромного хозяйства царской властью оказалось в конечном счете нерентабельным. И. М. Дьяконов говорит о развитии на государственной земле частных рабовладельческих хозяйств, в которых работают как рабы, так не являвшиеся рабами подневольные люди, которые раньше работали в государственном хозяйстве.

Однако другие авторы считают, что государственная земля стала делиться на отдельные участки, которые раздавались в обработку с условием уплаты государству определенной части урожая. Люди, которые обрабатывали эти участки, «государственные земледельцы» — не были рабами ни в прямом, ни в каком-либо другом смысле»366. Кроме «государственных земледельцев», существовали частные служилые землепользователи, из среды которых вышли частные «владельцы» земли. «Свои земельные участки они возделывали как лично (силами своей семьи), так и с помощью различного рода зависимых работников — «государственных земледельцев» и арендаторов367.

Древнейшие общества третьего пути дают разнообразные картины и пропорции соотношений между государственным и общинно-частным секторами. В I тыс. н. э. в огромном большинстве стран, относившихся к этому варианту развития — «общинно-частный сектор сохраняется только в городах, а почти все сельское население оказывается в результате завоеваний в пределах царского земельного фонда»368. Таким образом, даже из собственных высказываний И. М. Дьяконова видно, что первый путь развития, если не сразу, то со временем приводит к политарному способу производства в его политообщинном и политомагнарном вариантах. И сам же И. М. Дьяконов фактически признает, что при третьем пути развития в огромном большинстве стран все сельское население оказалось в положении людей, несущих повинности государству. Иначе говоря, от азиатского, или, как я предпочитаю говорить, политарного, способа производства уйти невозможно даже при рассмотрении общих теоретических проблем развития Древнего Востока. Тем более без него не обойтись при исследовании социально-экономической структуры отдельных стран369.

В 1984 г. вышел в свет сборник «Проблемы социальных отношений и форм зависимости на Древнем Востоке». В нем имеется одна статья теоретического характера — «Нерабские формы зависимости в древней Передней Азии (к постановке вопроса)», принадлежащая перу М. А. Дандамаева. Автор резко возражает против попыток ввести понятие «раб» в широком смысле слова, против включения в состав рабов зависимых работников, рабами не являвшихся. М. А. Дандамаев считает необходимым четко отличать рабов от такого рода зависимых людей и отдельно говорить о роли труда рабов и роли труда зависимых слоев населения, не бывших рабами.

«Как показали исследования советских ученых в 60-70-х годах, — пишет он, — труд рабов не занимал ведущего места в экономике Передней Азии... Этот же вывод с полным основанием можно распространить также и на некоторые другие страны Древнего Востока, например на царство хеттов, Палестину, ахеменидский Иран и Индию»370. «На Древнем Востоке не наблюдается развития института рабства в сторону неизбежного, неуклонного повышения удельного веса рабского труда в основных отраслях хозяйства»371. Несколько по-иному обстояло дело с зависимыми людьми, не являвшимися рабами: «В III и начале II тысячелетия до н. э. на Ближнем Востоке именно труд таких зависимых людей играл решающую роль в государственном, или царском, хозяйстве, являвшемся в тот период ведущим сектором экономики»372.

Но если брать общество Ближнего Востока в целом, то основой сельского хозяйства был труд не рабов и не других зависимых слоев населения, а свободных земледельцев и арендаторов. Доминировал труд свободных и в ремесле373. «В настоящее время, — делает вывод М. А. Дандамаев, — нет никаких сомнений, что в течение всего периода древности на Ближнем Востоке труд свободных общинников играл исключительно важную роль, определенно гораздо большую, чем рабский труд или труд других зависимых слоев населения»374.

Однако наиболее любопытен конец статьи. «После всего сказанного, — пишет автор, — неизбежно возникает вопрос: какая общественно-экономическая формация господствовала на Древнем Востоке?» И продолжает: «Здесь нет необходимости подробно останавливаться на этом вопросе. На наш взгляд, правы те советские исследователи, которые считают, что термин „рабовладельческая формация" — лучшее из существующих в нашей науке определений классовых обществ на Древнем Востоке.. .»375.

Обоснование этого, более чем парадоксального, вывода выглядит следующим образом: «Прежде всего, рабство являлось оптимальной формой зависимости. Существование института рабства накладывало глубокий отпечаток на социальные отношения, идеологию, право и психологию общества, и классовый антагонизм в наиболее неприкрытой и типичной форме проходил между рабами и свободными»376.

Все эти положения весьма уязвимы для критики. Ведь на том основании, что рабство является оптимальной формой зависимости (что это означает, автор никак не поясняет), рабовладельческим можно объявить любое общество, в котором имеются рабы. Отмечу также, что есть серьезная причина, которая привела М. А. Дандамаева к выводу о принадлежности общества Древнего Востока к рабовладельческой формации. Он не видит, что крестьяне-общинники на Древнем Востоке подвергались эксплуатации со стороны государственно-организованного правящего класса, что там существовал особый антагонистический способ производства — азиатский, или политарный. Но, не замечая этого, он в то же время не может не исходить из того, что общество Древнего Востока было классовым, антагонистическим. Вот и приходится объявлять его рабовладельческим.

Все сказанное выше помогает понять, почему взгляд на общественный строй Древнего Востока как на рабовладельческий не является единственным: он резко противоречит фактам. Именно поэтому в советской литературе существуют и иные точки зрения по этому вопросу.

На одной из них, отстаиваемой Л. С. Васильевым, следует остановиться. Ее основной смысл в том, что на Востоке с древних времен вплоть до эпохи колониализма господствовал особый способ производства, который К. Маркс называл «азиатским», а Л. С. Васильев предпочитает именовать «государственным»377. Для этого способа производства характерно существование двух больших групп людей. Одна из них — правящие верхи общества, составляющие государственный аппарат. Другая — остальные члены общества. Первая группа осуществляет эксплуатацию другой при посредстве ренты-налога378. В общих чертах перед нами та самая социальная структура, которая была охарактеризована выше как политообщинный вариант политарного способа производства. Но отличие моей точки зрения от концепции Л. С. Васильева не исчерпывается одной лишь терминологией. Л. С. Васильев трактует эту структуру совершенно по-иному.

Прежде всего, он утверждает, что две большие группы людей, из которых одна эксплуатирует другую, общественными классами не являлись. Соответственно рассматриваемое общество не было классово- антагонистическим. И не было оно классовым потому, что деление на эти две большие группы не обусловливалось частной собственностью на средства производства. «Структурообразующей основой» государственного способа производства была не частная собственность, а нечто совсем другое379. Что же именно?

Л. С. Васильев дает на этот вопрос два ответа. Один из них состоит в том, что «структурообразующую роль» в этом способе производства играли отношения редистрибуции380. Под редистрибуцией понимается сбор ренты-налога с населения с последующим его распределением среди членов правящей группы. Таким образом, получается, что в основе сбора ренты-налога лежит сам же сбор ренты-налога. Но у Л. С. Васильева есть и другой ответ: «структурообразующей основой» данного способа производства является не что иное, как «власть-собственность»381.

Хотя понятие «власть-собственность» играет огромную роль в концепции Л. С. Васильева, разобраться в нем нелегко. Сформулировано оно очень нечетко. Прежде всего, поставим вопрос: о какой именно власти идет речь в данном случае? Когда имеется в виду уже сложившийся государственный способ производства, под властью нужно понимать не какую-нибудь иную, а государственную, и только государственную, власть. Носителем этой власти выступает государственный аппарат. Следующий вопрос: о какой именно собственности идет здесь речь? Не о всякой, а только о той, что неразрывно связана с государственной властью, является собственностью исключительно лиц, составляющих государственный аппарат, т. е. собственностью не всех членов общества, не общественной, а собственностью только части членов общества. Добавлю к этому, что она является собственностью не каждого отдельного члена государственного аппарата, но всех их в совокупности.

Собственностью членов госаппарата, вместе взятых, является доля общественного продукта, полученная в качестве ренты-налога. Но не только. Сам же Л. С. Васильев признаёт, что тесно связанная с государственной властью собственность распространяется и на ресурсы, «включая земли и труд людей»382. Земля является совместной собственностью правящих верхов, образующих госаппарат. Но она же представляет собой одновременно и собственность людей, которые ее обрабатывают. И нетрудно понять, что неразрывно связанная с государственной властью собственность правящих верхов на землю качественно отличается от собственности на эту же землю земледельцев или их коллективов. Это две качественно отличные формы собственности. Одну из них, а именно связанную с властью правящих кругов, Л. С. Васильев называет верховной собственностью383. Другую форму собственности он оставляет без названия. Эту форму можно было бы обозначить как подчиненную собственность.

Как следует из сказанного, две рассмотренные выше большие группы людей различаются по своему отношению к средствам производства. Одна из них является верховным собственником земли (и добавлю: верховным собственником личности непосредственных производителей), а представители другой — подчиненными собственниками земли и своей личности. Мы уже знаем, что первая группа эксплуатирует вторую.

Естественно, напрашивается вывод, что именно это различие в их отношении к средствам производства и служит основой присвоения одной группой труда другой группы. Иначе говоря, эти группы являются общественными классами в полном и точном смысле этого слова. И верховная собственность является прерогативой лишь части членов общества, причем это такая собственность, которая позволяет ее держателям эксплуатировать другую часть общества. Другими словами, она является не чем иным, как частной собственностью. Как видно из всего вышеизложенного, рассматриваемый способ производства, как и все остальные антагонистические способы производства, основан на частной собственности, но особого рода — на общеклассовой частной собственности. Эта собственность может быть верховной, как в рассматриваемом случае, но она может быть и полной, как, например, при политодоминарном варианте политарного способа производства. В последнем случае государственная собственность с полной очевидностью является частной, ибо ей противостоят люди, полностью лишенные средств производства, в том числе земли. В этом случае ее иначе как частную и нельзя характеризовать.

Надо сказать, что и сам Л. С. Васильев непоследователен в проведении своей точки зрения. Отрицая классовый характер отношений между двумя рассматриваемыми группами, он тут же характеризует их как сословно-классовые384. Отрицая, что верхи общества, эксплуатирующие низы, являются классом, он добавляет, что они выполняли функцию господствующего класса385.

Концепция Л. С. Васильева, на мой взгляд, неверна. Однако она не беспочвенна. Это становится ясным, если иметь в виду, что существуют два вида отношений собственности: (1) экономические отношения собственности, или производственные отношения, (2) волевые отношения собственности, или, как их иногда называют, имущественные отношения. Первые есть отношения материальные, первичные. Но, будучи первичными по отношению к волевым отношениям собственности, они вместе с тем проявляются и существуют именно в этих вторичных отношениях. Определенные материальные отношения собственности требуют и предполагают существование определенных волевых отношений собственности. Когда объектом собственности являются люди, волевые отношения собственности неизбежно выступают одновременно и как отношения насилия, отношения власти.

В рассматриваемом случае, когда господствующий класс совпадает с государственным аппаратом, волевые отношения собственности неизбежно должны в определенной степени совпасть с отношениями государственной власти, которые тоже являются волевыми отношениями. Имущественные отношения должны одновременно быть и политическими отношениями386. Это совпадение отношений власти и волевых отношений собственности и было подмечено Л. С. Васильевым. В результате родился термин «власть-собственность». Но суть концепции Л. С. Васильева не ограничивается введением понятия «власть-собственность». Она состоит, во-первых, в практическом сведении собственности только к волевым отношениям и, во-вторых, в провозглашении приоритета власти над собственностью. Л. С. Васильев пишет, что «власть породила собственность», что «собственность — функция власти, ее следствие»387.

И это объяснимо. При рассмотрении общества, основанного на азиатском способе производства, бросается в глаза, что человек, для того чтобы начать получать долю прибавочного продукта, должен приобщиться к власти, занять определенный пост в госаппарате. Отсюда, казалось бы, неизбежно напрашивается вывод, что власть есть первичное, а различного рода имущественные права — вторичные, производные от власти. Такой вывод как раз и делает Л. С. Васильев.

Но в действительности не власть сама по себе дает определенные имущественные права. Право на получение доли прибавочного продукта обеспечивает вхождение в группу людей, которые, вместе взятые, являются одновременно и носителями власти, и совместными собственниками (верховными или полными) средств производства, и верховными собственниками личности производителей материальных благ. Не вначале власть, а затем из нее собственность, а одновременно — власть и собственность.

Отношения государственной власти и волевые отношения собственности при азиатском способе производства неотделимы друг от друга. И в основе их единства лежат экономические отношения собственности, производственные отношения. Они являются первичными по отношению ко всем волевым отношениям вообще и отношениям государственной власти в частности.

Представление о том, что при азиатском способе производства действует примат государственной власти над экономикой, является не чем иным, как иллюзией. Блестящую критику подобного рода иллюзии мы находим в марксовом конспекте книги Г. Мейна «Лекции по древней истории институтов». «Несчастный Мейн, — писал К. Маркс, — сам не имеет ни малейшего представления о том, что там, где существуют государства (после первобытных общин и т. д.), то есть политически организованные общества, государство ни в коем случае не является первичным: оно лишь кажется таковым». В действительности базисом общества всегда являются экономические условия. «Они, — подчеркивал К. Маркс, — представляют ту основу, на которой строится государство, и служат его предпосылками»388.

Я думаю, что нельзя согласиться не только с той трактовкой азиатского способа производства, которую мы находим в работах Л. С. Васильева, но и с его пониманием места этого способа производства в истории человечества. С его точки зрения, во всемирной истории были две основные параллельные линии развития. Одна из них — европейская, другая — внеевропейская, прежде всего восточная389.

На мой взгляд, общество, основанное на азиатском способе производства, было, прежде всего, определенной стадией всемирно-исторического развития, а именно первой классово-антагонистической формацией. Только существование и развитие этой формации сделало возможным появление в Европе античного общества. Но если в Европе развитие пошло дальше, то страны Востока задержались на стадии первой классовой формации вплоть до XIX в., когда там под европейским влиянием начали зарождаться капиталистические отношения390.

Существует и точка зрения, согласно которой на Востоке, начиная с древних времен и вплоть до эпохи колониализма, господствовали феодальные отношения (Е. М. Медведев). Истоки такого взгляда очевидны. Как я уже отмечал, имеется определенное сходство между политарнообщинным вариантом политарного способа производства и феодализмом. В качестве феодализма можно истолковать магнарный способ производства, и политмагнарный вариант политарного способа производства.

Своеобразное место занимает концепция В. П. Илюшечкина, претерпевшая за прошедшие годы определенные изменения. Ее автор по-прежнему придерживается точки зрения, согласно которой существовала лишь одна добуржуазная классовая формация. Но теперь он называет это общество не рабовладельческо-феодальным, а сословно-классовым. Им подробно исследовано докапиталистическое классовое общество в Китае. Прежде всего приведу его характеристику эксплуатации, существовавшей в китайском обществе в XV-VI вв. до н. э. «.. .Это, — пишет он, — была эксплуатация общинников знатью посредством налога, отчуждаемого представителями знати во главе с ваном лишь в силу обладания ими властью»391. Нетрудно заметить, что эта точка зрения близка к излагаемой в работах Л. С. Васильева. Единственное различие состоит в том, что Л. С. Васильев говорит о власти-собственности, а В. П. Илюшечкин только о власти. Такого рода эксплуатация была, по мнению В. П. Илюшечкина, характерна также для государств майя и ацтеков доколумбовой Америки и некоторых государственных образований доколониальной Африки392.

В период с V в. до н. э. до III в. н. э. в китайском обществе основную массу непосредственных производителей в земледелии составляли самостоятельные крестьяне. Ведь даже к концу указанного периода, когда их удельный вес значительно сократился, на них приходилось не менее 50 % населения393. Отсюда следует, что рента-налог была преобладающей формой эксплуатации в данную эпоху. К этому следует добавить эксплуатацию арендаторов государственной земли394. Таким образом, политообщинный и политомагнарный варианты политарного способа производства, вместе взятые, бесспорно, господствовали в китайском обществе этого времени Существовал тогда же и магнарный способ производства в его арендном варианте.

С конца III в. до середины VIII в. в Китае господствовала система государственного надельного землепользования. Суть ее состояла в том, что «большая часть земли стала считаться собственностью государства, а самостоятельные крестьяне — держателями государственной земли»395. В китайском обществе этого времени возобладал, следовательно, политомагнарный вариант политарного способа производства. Впрочем, он мало отличался от политообщинного варианта. В результате В. П. Илюшечкин именует непосредственных производителей то арендаторами396, то податными крестьянами397.

К середине VIII в. система надельного землепользования потерпела крах. На ее развалинах утвердилась система земледелия, которая с некоторыми изменениями просуществовала вплоть до 1949 г.398 Характерная ее черта — наличие широкого слоя мелких самостоятельных крестьян, которые составляли не менее 50 % населения399. Если к ним добавить арендаторов государственных земель, то мы получим картину господства в обществе политарного способа производства в двух его вариантах: политообщинном и политомагнарном. Среди других способов производства выделялся магнарный способ в его арендном варианте. Существовали и иные способы эксплуатации, но они не играли существенной роли, хотя значение их в определенные эпохи могло возрастать.

Большой интерес представляют увидевшие в последние годы свет работы Г. А. Меликишвили. «Исследуя социально-экономический строй ближневосточного классового общества, — пишет он, — прежде всего следует указать на устойчивое сохранение на всем протяжении его существования (вплоть до позднего средневековья) приоритета государства и государственной собственности»400. В III тыс. до н. э. государство само непосредственно вело хозяйство401. Это — «царско-храмовый этап»402. С началом II тыс. до н. э. «господствующей формой ведения хозяйства стало самостоятельное хозяйствование производителей на своих мелких участках»403. Именно тогда сложилась та модель общества, которая просуществовала на Ближнем Востоке до нового времени404.

Большое внимание уделяет Г. А. Меликишвили характеристике этой «восточной модели» общества. «Много общего, — пишет он, — между древним и средневековым Ближним Востоком и в отношении форм эксплуатации. В обоих случаях, в частности, мы имеем дело в правовом отношении со свободным производителем, обремененным многими разными обязанностями по отношению к государству: налогами, выполнением общественных строительных, ирригационных и др. работ, участием в военном ополчении... Особенно широко распространенной формой эксплуатации, как на древнем, так и на средневековом Востоке являлось взимание с населения налогов... Вообще эксплуатация основного производящего класса на Востоке происходила преимущественно посредством государства»405.

«Много общего, — продолжает Г. А. Меликишвили, — между древним и средневековым Востоком и в отношении характера господствующего слоя. В обоих случаях последний представлен государственно-бюрократическим аппаратом (или: военно-бюрократической прослойкой), в котором иерархия определяется преимущественно степенью близости к верховному правителю (царю-деспоту)»406.

На вопрос о том, с какой же общественно-экономической формацией мы здесь сталкиваемся, Г. А. Меликишвили не дает достаточно определенного ответа. С одной стороны, он характеризует этот социально-экономический строй как восточную разновидность феодализма, «восточный феодализм», «государственный (resp. бюрократический) феодализм»407. С другой стороны, он пишет, что «в средневековом ближневосточном обществе все же процесс феодализации, в отличие от древневосточного, получил больший размах и приводил в отдельных случаях к образованию довольно сильнофеодализированных обществ»408. Ясно, что процесс феодализации может протекать только в таком обществе, которое феодальным не является. Не имеет смысла говорить о феодализации феодального общества. Тем самым Г. А. Меликишвили в той или иной степени сознает, что обрисованное им общество существенно отличается от феодального, но не находит для его обозначения адекватного термина.

Все вышесказанное позволяет сделать вывод: на Древнем Востоке господствовал не рабовладельческий и не феодальный, а особого рода антагонистический способ производства, который К. Маркс называл «азиатским», а я предпочитаю называть политарным. Этот способ производства доминировал на Востоке вплоть до XIX в., когда там под влиянием Запада стали зарождаться капиталистические отношения. Таким образом, на Востоке существовала только одна классовая докапиталистическая формация.

Именно на абсолютизации этой особенности исторического развития Востока построены все концепции, провозглашающие, что и во всемирной истории человечества существовала только одна классовая добуржуазная формация (Ю. М. Кобищанов, В. П. Илюшечкин). Однако на стадии первой классовой формации задержался только Восток. Существование на древнем Ближнем Востоке обширной системы социоисторических организмов политарного типа подготовило и сделало возможным возникновение в Европе системы социоисторических организмов, относящихся к новой, более прогрессивной классовой общественно-экономической формации — античной (рабовладельческой). За рабовладельческой формацией последовала феодальная, а затем и капиталистическая.

Сторонники концепций, согласно которым существовала лишь одна классовая докапиталистическая формация, всегда стремились опровергнуть бытие рабовладельческой формации. Одни из них без каких-либо серьезных доказательств объявляли античное общество феодальным409. Другие делали упор на то, что в античном мире основную массу работников производства составляли в целом самостоятельные мелкие производители— крестьяне и ремесленники. Отсюда делался вывод, что «частнособственническая эксплуатация свободных и несвободных играла в общем второстепенную роль в общественном производстве»410.

Но зададим вопрос: являлось ли античное общество классовым или нет? Ответ может быть только утвердительным. Но если оно было классовым, то, следовательно, в его основе лежал определенный антагонистический способ производства. Какой же именно? Если оставить в стороне Спарту, Фессалию, Крит, то во всех остальных античных обществах в эпоху их зрелости господствовал рабовладельческий способ производства. И вполне понятно, что господствующий способ производства не мог играть второстепенную роль в обществе, в котором он господствовал.

Есть и еще один вопрос, на который сторонники указанной концепции не могут ответить. Как известно, классовое общество на Востоке зародилось за несколько тысяч лет до его появления в Европе. И тем не менее родиной капитализма оказался не Восток, а Европа. Как же это объяснить, если считать, что и на Востоке и в Европе существовала одна и та же докапиталистическая классовая формация?

Не менее сложный вопрос встает перед сторонниками теории трех классовых формаций (рабство, феодализм, капитализм). Все классовые общества, существовавшие на Востоке до V в. н. э., они называют рабовладельческими, а точно такие же общества, сложившиеся после V в. н. э., характеризуют как феодальные. Поэтому феодальными признаются и такие классовые социоисторические организмы, которые возникли непосредственно из первобытного общества без какого-либо влияния со стороны более передовых социоисторических организмов.

Отсюда неизбежно следует вывод, что от первобытного общества к классовому идут две равноправные, параллельные линии развития: одна из них ведет к рабовладельческому обществу, другая — к феодальному. В результате получается, что существует не одна, а две равноправные первые классовые общественно-экономические формации: рабовладельческая и феодальная.

Но, практически признавая, что феодализм не в меньшей степени, чем рабовладение, является первой классовой общественно-экономической формацией, сторонники такого взгляда одновременно не отрицают и того, что он представляет собой вторую классовую общественно-экономическую формацию. Как видим, точка зрения, утверждающая, что существует одна первая классовая докапиталистическая формация, эклектически сочетается с взглядом, в соответствии с которым существуют две первые классовые докапиталистические формации.

Тем самым, по сути, отрицается единая линия развития и смены общественно-экономических формаций. Подобный вывод находится в противоречии с основными положениями исторического материализма. Все это требует отказа от рассмотренной выше концепции трех классовых формаций. Она не только противоречит фактам, она несостоятельна и теоретически.

Единственная концепция, согласующаяся со всей суммой исторического материала и вместе с тем внутренне непротиворечивая, — это теория, по которой человечество в целом прошло четыре классовые общественно-экономические формации: политарную, рабовладельческую, феодальную и капиталистическую. Оно соответствует всем основным положениям материалистического понимания истории.