Политическая культура древней Японии

Миёси-но Асоми Киёюки «Икэн дзю:ни кадзё:» — «Рекомендации[1] в двенадцати пунктах» (914 г.)

Период Хэйан — время оформления блестящей придворной культуры. Именно в недрах этой культурной традиции были выработаны различные принципы «стиля жизни» столичной аристократии. Этот «стиль жизни» можно по праву назвать многоаспектным явлением, сочетающим в себе как «облик придворного аристократа», так и «образ чиновника».

Однако Хэйан — это не только время высокой культуры, но и период, когда государство оказалось на распутье. Первая половина периода Хэйан прошла под знаком многочисленных придворных дискуссий, во время которых высокоранговые столичные чиновники пытались разобраться в причинах несостоятельности «государства рицурё:» и выработать наиболее приемлемую в этих условиях стратегию поведения.

В это время многие представители служилого сословия, следуя традиции увещевания государя, представляли ко двору свои соображения о состоянии государственного управления. До наших дней сохранилось изрядное количество докладных записок и других похожих сочинений, принадлежащих кисти хэйанских аристократов, но «Рекомендации в двенадцати пунктах» Миёси-но Киёюки (847–918) по праву считаются самым выдающимся произведением этого жанра[2]. По существу это было первое сочинение такого рода, где давалась всеобъемлющая оценка бедственного положения в государстве, а также предлагались меры по искоренению существующих изъянов.

В этой связи биография автора «Рекомендаций…» и, собственно, текст документа постоянно привлекают исследователей истории и культуры древней и средневековой Японии[3]. Что же касается работ, где хотя бы просто упоминается этот документ, то они не поддаются подсчету. Именно по этой причине ниже предлагается полный комментированный перевод «Рекомендаций в двенадцати пунктах».

На русский язык этот документ ранее полностью не переводился. Существует неполные переводы «Рекомендаций» на английский[4] и немецкий^[5] языки, а также по крайней мере два полных перевода этого сочинения на современный японский язык[6]. Выражаю глубокую признательность профессору университета г. Кобэ Л. М. Ермаковой за ряд чрезвычайно ценных консультаций по древнеяпонскому языку приводимого здесь памятника; я очень благодарен моим коллегам-японистам: сотруднику ИВК при РГГУ А. Н. Мещерякову и заведующей кафедры истории и культуры Японии ИСАА при МГУ им. М. В. Ломоносова Е. К. Симоновой-Гудзенко за ряд важных замечаний в процессе работы над переводом докладной Миёси-но Киёюки.

Перевод[7]

[Почтительно] молвит [ваш] подданный Киёюки. Осмелился высказаться [после того как] недавно смиренно прочёл государев рескрипт[8] от 15-го числа 2-го месяца[9]. [Государь] повелел высшим сановникам, придворным чиновникам, местной знати и наместникам провинций преподносить увещевания, поощряя добрые деяния, [дабы] исправить упадок нравов с [воцарением] сотого государя[10] и [тем] избавить простой народ от мучений и бедности. И хотя установили барабаны для принятия жалоб^[11] [по примеру] Тао-тана^[12], и также ревностно наставляли чиновников как Лун-чжоу^[13], все равно не можем достичь красоты «добродетельного правления»^[14].

Согласно древним записям, к которым с трепетом обратился [ваш] подданный, [видно, что] наш государь унаследовал священное [правление] от богов, открыв дальние пределы, сделав почвы плодородными, а народ многочисленным и богатым. Поэтому он смог на востоке усмирить [народ] сюкусин[15], на севере подчинить Ко[гу]рё ^[16], на западе покорить Силла[17], на юге обратить в вассала [удельное царство] У-хуэй[18]. Три корейских [государства][19] [постоянно] присылают [посольства] в Японию, а [государство] Пэкче [даже] признало вассальную зависимость. Послы Великой Тан преподносят ценные дары, и дайке буддийские монахи из Индии[20] обратились к [священной] культурности [нашего государя][21]. Что же стало причиной этого? [Она заключена в том, что] обычаи [нашей] страны основывались на душевной чистоте, а нравы народа— на верноподданничестве. [Натуральные] налоги были снижены, а трудовая повинность — необременительна. Управители проявляли милосердие к подчиненным, а подчиненные искренне почитали своих управителей. Управление объединенной страной уподобилось управлению единым телом[22]. Поэтому историк Фань [Е] называл её «страной благородных мужей»^[23], а китайский император выражал своё восхищение государыней Ямато^[24].

Со временем, однако, нравы постепенно подтачивались, что привело к усложнению законов^[25]. С каждым годом налоги увеличивались, а трудовая повинность из поколения в поколение становилась все обременительнее, население же уменьшалось с каждым месяцем, а пахотные земли приходили в запустение день ото дня.

Уже во время правления государя Киммэя[26] буддийский закон впервые проник в нашу страну[27], а со времени государыни Суйко это учение обрело много последователей[28]. [Все они], от высших, [как, например], придворные сановники и чиновники, до низших, [как] простой люд всех провинций, не считались за людей, если не строили храмы и пагоды. Поэтому [их] имущество растрачивались полностью, а строительство буддийских храмов процветало. [Они] наперебой отказывались от полей и садов, чтобы сделать [их] землями буддийских храмов. Покупали многих свободных людей и превращали их в храмовых рабов.

Позднее в [годы] Тэмпё:[29], буддийское учение почиталось еще больше. Поля и садовые участки запускаются, а [на пожертвованных землях] строится множество больших храмов. Высота храмовых зданий, огромные размеры [священных] статуй Будды, необычность мастерства и искусность украшений [заставляют задуматься]: не божества или демоны создали все это? Не может это быть творением рук человеческих. Помимо этого, было установлено, что мужские и женские монастыри должны быть построены в каждой провинции семи регионов[30], а расходы на их сооружение покрывали за счёт налогопоступлений данной провинции[31]. В результате была израсходована половина государственных запасов.

В то время, когда пришел к власти государь Камму[32], был осуществлен перенос столицы в Нагаока[33], но как только её строительство завершилось[34], сразу же приступили к обустройству [новой] высокой столицы [Хэйанкё:][35]. Заново отстроили Дайгокудэн[36] и вновь создали Буракуин[37]. Дворцовые палаты, здания государственных управ, усадьбы принцев и принцесс, покои [государевых] наложниц — всё являлось пределом искусности архитекторов. [Для этого] были собраны дополнительные налоги[38]. На это было израсходовано три из пяти оставшихся частей доходов [нашего] государства.

И тогда на престол взошел государь Ниммё[39], который превыше всего любил роскошь. [Он отдавал предпочтение] редкой резьбе и мозаикам, а также изящно вышитым шелковым и бархатным тканям, что вредило сельскохозяйственным работам, а женщин отвлекало от ремесла. Его наряды, сшитые утром, менялись уже тем же вечером. Каждый день, каждый месяц мода менялась. Средства, затраченные на великолепие и блеск украшений спальных покоев, на роскошь веселых пиров и развлечения, не имела себе равных ни в прошлом, ни в настоящем. Из-за этого казна опустела, и пришлось увеличить налоги. На это была израсходована половина из оставшихся частей доходов [нашего] государства.

В годы Дзё:ган[40] ворота О:тэммон[41] и дворец Дайкокудэн пострадали от сильного пожара[42]. К счастью, благодаря искренности беззаветно преданного и служащего государю верой и правдой главного министра Фудзивара-но Мотоцунэ^[43], и величию его авторитета [среди народа], люди стекались на строительство [в столицу], как спешат оленята на зов матери. [Все, что сгорело], удалось восстановить за один год[44]. Однако на это ушла половина последней части доходов [нашей] страны. В итоге в настоящее время от прежних десяти частей [доходов нашей страны] и одной полностью не осталось.

[Ваш] подданный недавно в пятом году Кампё:[45] был назначен помощником управителя провинции Биттю:. В уезде Симоцумити этой провинции есть деревня Нима. Из «Фудоки»[46] этой провинции следует, что в 6-й год правления государыни Ко:гёку[47] главнокомандующий из Великой Тан Су Дин-фан, возглавив армию [государства] Силла, напал на Пэкче. [Государь] Пэкче отправил послов [к нашему двору] с просьбой о помощи[48]. Государыня соизволила проследовать на Цукуси, дабы отправить военную помощь [Пэкче][49]. В то время [будущий] государь Тэнти[50] [только] стал наследным принцем и принял [бразды] правления [страной, пока государыня находилась на Цукуси]. Следуя по дороге, [государыня] прибыла в уезд Симоцумити [провинции Биттю:] и изволила [там] остановиться. Осмотрела одну из деревню [этого уезда], и оказалось, что дворы там находятся в чрезвычайном изобилии. Государыня издала рескрипт, согласно которому в этой деревне набрали воинов для похода. Всего отобрали двадцать тысяч превосходных воинов. Государыня очень обрадовалась и [повелела] назвать это поселение Ниманго:[51]. Впоследствии оно изменилось и [деревня] стала называться Нимаго:. Вскоре после выезда в Цукуси государыня скончалась[52], и в конце концов воины никуда не были посланы, поэтому [число жителей деревни] увеличилось на двадцать тысяч [набранных для похода] воинов.

Однако в годы Тэмпё: дзинго[53], когда [будущий] правый министр Киби-но Асоми [Макиби][54], назначенный управителем уезда [Симоцумити], подсчитал количество населения этой деревни, то набралось около 1900 человек, которые полностью платят налоги. В начале годов Дзё:ган [будущий] глава Министерства народных дел Фудзивара-но Асоми Ясунори[55] в бытность свою помощником управителя этой провинции, просмотрел древние записи и обнаружил [в них] сообщение: «В деревне [набрано] двадцать тысяч воинов». Когда же сверили количество полностью налогооблагаемых жителей [данной деревни] с тем, что было подсчитано в налоговом реестре[56], то оказалось только 70 человек. После назначения [в эту провинцию вашего подданного] Киёюки снова был произведен подсчет населения данной деревни, но [к тому моменту] оставались лишь два старика и старуха, четверо взрослых и трое юношей и девушек ^[57].

[Совсем] недавно в 11-м году Энги[58], по истечении срока службы [в должности] помощника управителя этой провинции, вернулся в столицу Фудзивара-но Кимитоси[59]. [Ваш подданный] Киёюки спросил [его]: «Сколько сейчас жителей в деревне Ни-ма?». Кимитоси в ответ сказал: «Ни одного». Тогда [я] подсчитал [сколько] прошло лет? С б-го года каноэ-но сару правления государыни Ко:гёку и до 11-го года каното-но хицудзи Энги миновало всего лишь 252 года. Насколько же стремительно все пришло в упадок! Взяв [за пример] только одну деревню, следует признать, что ущерб грозит вымиранием всей Поднебесной[60].

Именно сейчас Вашему величеству представилась счастливая возможность, что бывает один раз в тысячу лет[61], осветить вечное чередование расцвета и упадка. Сочувствием [нашего государя] облагодетельствован весь народ. [Его] милосердие и любовь распространяется во всех четырех направлениях. [Он] одевается на рассвете и только в сумерках принимает пишу. [Он] ночью строит планы, а утром претворяет [их в жизнь]. [Он] творит закон по всей стране[62] и следит за мыслями молотильщика зерен и лесоруба[63]. Старинные авторы [писали], что место, где жил Юй[64] Шунь, через три года [уже] стало столицей[65], а при жизни Конфуция всё естественным образом пришло в порядок за один год[66]. Если народ будет обильно плодиться, то не следует ждать пока пройдёт необходимое поколение[67], и [тогда] можно рассчитывать, что провинция возродится в короткие сроки[68].

[В то же время] пренебрежение служебными обязанностями ради развлечений осмелюсь назвать безумной глупостью. Это всё равно, что смотреть через тростниковую трубку на леопарда, и видеть только одно пятнышко [на его шерсти][69], либо рассматривать небосвод со дна колодца и видеть всего лишь несколько сяку[70]. То, что [я] осмелился здесь изложить, [свидетельствует], что знания [мои также] ограничены. Со смирением ожидаю воли его величества.

[Ваш] подданный почтительно докладывает:

Для государства основой является народ, а для народа — пища^[71]. Если не будет народа, на что тогда опираться, а если не будет еды, чем довольствоваться?[72] Поэтому, чтобы народ пребывал в спокойствии и было достаточно пищи, нужно сделать так, чтобы не было наводнений и засухи, а урожай был обильным.

С этой целью каждый год 4-го числа 2-го лунного месяца, 11-го числа 6-го лунного месяца и 11-го числа 12-го лунного месяца при государевом дворе при помощи Палаты Земных и Небесных божеств^{* [73]} [должно] проводить ритуалы Тосигои[74] и Цуки-нами[75]. Помимо того, необходимо строго соблюдать ритуалы очищения, возносить молитвы в Палате Земных и Небесных божеств с пожеланием обильного вызревания [посевов] и выражать благодарность за то, что мольбы будут услышаны [божествами]. Во время этого ритуала служащие ревизионной канцелярии[76] и [прочие] чиновники, возглавляемые высшими сановниками, отправляются в Палату Земных и Небесных божеств. Там для каждого храма на [специальном] столике выставляют в ряд одну связку хэйхаку[77], один сосуд чистого сакэ и одно копьё с железным наконечником. Если есть лошади, пожертвованные храмам (для Тосигои-но мацури — одна, а для Цукина-ми-но мацури — две), то служащие левой и правой конюшенных управ[78] выводят священных коней, выстраивая их в ряд. После того, как завершается чтение ритуальных текстов служащими Дзингикан, [вышеупомянутые] ритуальные предметы распределяются между священнослужителями всех храмов с тем, чтобы они поднесли их своей [священной] обители.

Люди, названные хафурибэ[79] должны, приняв подношения, с почтением передать [эти предметы] в свои святилища. Однако все они в присутствии влиятельных особ хватают шёлк из жертвоприношений и кладут себе за пазуху. Древки копий выбрасывают, оставляя лишь наконечники. Склоняются над сосудами [со священным напитком], разом выпивая их содержимое. Раньше не бывало такого, чтобы кто-нибудь выносил дары за ворота Дзингикан. Со священными конями и того хуже: торговцы за воротами Икухо:мон[80] тут же скупают их всех и уводят.

Как же в таком случае почитаемые божества могут принять эти подношения? А коли они не получат подношений, разве мы можем ждать от них процветания и изобилия?

Почтительно прошу во всех провинциях повторно издать государев указ, согласно которому направить служащих [в должности] не ниже сисё:[81], чтобы они, совместно с хафурибэ, получили подношения и правильно доставили их в [надлежащее] святилище. Только так ритуал сохранится в исконном виде.

Кроме того, в первую луну каждого года повсеместно, начиная с Дайгокудэн и вплоть до провинций семи регионов, проводят [ритуал] Киссё: кэка^[82]. Мудрые правители ежегодно устраивали ритуал Нинъо:э[83], испрашивая обильный урожай для всего народа и избавления от болезней[84]. Только тогда возрадуются и небо и люди, а простой народ будет охвачен чувством благодарности. Причина, по которой ныне не прекращаются наводнения и засухи, заключается в следующем: многие монахи не достойны своего наименования.

[Ваш] подданный обратился к китайским историческим трудам и просмотрел записи нашей династии [и оказалось, что] среди последователей Чань лишь немногие владеют учением полностью и вряд ли есть те, кто удвоил свои разум и силу прозрения. Тем не менее одни твёрдо охраняют заповеди буддизма и не нарушают их до самой смерти, другие во всём следуют пути бодхисаттвы, забывают о себе и приносят пользу прочим людям. Поэтому чаньским монахам легко постичь искренность государя, а их сознание непременно достигает состояния Будды[85].

Однако сейчас среди всех, начиная с высших буддийских иерархов[86] и заканчивая простыми монахами, приглашаемыми для чтения заупокойной службы в небольших монастырях, строго соблюдающих заповеди — мало, а нарушающих обеты — много. Разве могут подобные благие деяния [монахов] соответствовать «трем истинам»^[87] ?

Если впредь такого соответствия обнаружено не будет, [на нашу страну] обрушатся огромные бедствия. Смиренно надеюсь, что впредь все монахи, о чьём беспутном поведении ходят слухи, не будут допускаться до вознесения молитв.

Управители провинций чрезмерно заняты служебными обязанностями, решают множество вопросов и не имеют свободного времени. Поэтому все дела, касающиеся буддизма в провинции, должны быть возложены на ко:докуси^[88]. Однако многие из ко:докуси сами не соблюдают заповеди, к тому же встречаются и такие, кто получил должность в обход основного продвижения. Более того, из двадцати монахов государственных провинциальных монастырей [подвергнутых проверке] ни один в этом не раскаялся. [Они] обзаводятся женами и детьми, содержат семьи, работают в поле, занимаются торговлей и ростовщичеством. Но и сейчас управители провинций требуют [от этих монахов], чтобы [они] возносили молитвы. Однако ждать от них помощи всё равно что ловить рыбу, взобравшись на дерево[89] или собирать цветы, обернувшись к очагу[90]. Вновь обращаюсь с просьбой о том, чтобы во всех провинциях не могли получить назначение на [должность] ко:докуси те, кто, хоть и занимаются делами, соответствующими их рангам[91], но не практикуют подвижничество. Если же монахи из государственных провинциальных монастырей чрезмерно предаются скверне, а ко:докуси их не призывает к порядку, такого наставника увольнять с должности. Если сделать так, то благодаря молитвам и деяниям мудрого правителя бедствия прекратятся, налоговые поступления уподобятся высоким холмам, дожди будут идти каждые десять дней и народ будет радостно славить [богов], собирая обильные урожаи[92].

[Ваш] подданный почтительно докладывает: Совершенномудрые государи древности, управляя миром, почитали бережливость, запрещали чрезмерную роскошь[93], носили поношенную одежду, питались зеленью и просом. Именно такое восхищение [стилем жизни] древних [правителей] считается эталоном «просвещённого правления». Однако сейчас всё больше ширится упадок нравов, «преобразующее [влияние] государя» больше не распространяется [на его подданных][94]. Высшие чиновники и мелкие служащие, государевы наложницы и придворные дамы, а также отпрыски влиятельных семейств и праздный люд бездеятельно живут в столице, изо дня в день предаются роскоши, проявляя неумеренность в одежде, питье и еде. Расточительность при проведении пышных пиров в честь именитых гостей[95] увеличивается с каждым днем. Будет ли этому конец? А потому обрисовав нынешнюю ситуацию в общих чертах, позволю изложить свои суждения [по этому поводу].

[Ваш] подданный, взглянув на [обычаи] периодов Дзё:ган и Ганге:[96], [увидел, что] принцы крови и придворная аристократия шили летние кадзами из хлопковой ткани из Цукуси, а верхние хакама — из серого шелка. Носки шили из «грубого шелка Адзума», а подкладку для обуви делали из крашеного шелка. А теперь [даже] низшие чиновники всех государственных управлений повсеместно кадзами шьют из белого катори, верхние хакама — из белого шелка, носки — из белой узорчатой ткани, а подкладку обуви делают из токати[97].

А их женщины от супруги и до последней служанки шлейф-мо, если он не из «белого шелка [княжества] Ци», ни за что его не наденут. Одежду, если [она] не из «узорного шелка княжества Юэ» — и кроить не будут. Они тратят огромные деньги на алую краску для одежд[98], хотя и хлопковой одежды будет достаточно, чтобы после первой стирки [она] порвалась в одно мгновение. Так расточительствуют не только в одежде.

В древности Цзи Лу[99], одевая халат на ватной подкладке, не стыдился роскошных одежд из меха лисицы и барсука. Юань Сянь[100], довольствуясь лебедой, пренебрегал пышностью четвёрки лошадей[101]. Это — высшее правило мудрецов, идея непостижимая для заурядных людишек. Поэтому в проявлении чрезмерности [они], соперничая, подражают друг другу, а над бережливостью наперебой насмехаются. Богатые гордятся тем, что достигли выполнения своих желаний, а бедные стыдятся, что не могут их достичь. И в результате, пошив одно платье, они разрушают дело всей жизни; устроив одно застолье, расходует средства за несколько лет. Из-за этого не возделываются поля, возникают воровские шайки. Если не запретить подобное, будет нанесен ущерб священной культурности.

Почтительно прошу установить форму одежды в соответствии с социальным положением, а нарушителей наказывать. Кэбииси[102] будут держать [проявления] расточительности под контролем, а пиршества станут проводить строго в соответствии с [установленными] правилами. А поскольку высшие [подобные] правила обычно нарушают, а низшие им подражают, то настоятельно выражаю пожелание обязать кэбииси впредь действовать сообразно этому распоряжению.

Помимо этого, [известно, что] для всех — от аристократов до простолюдинов — в соответствии с их рангами существуют правила заупокойной службы и нормы затрат на погребение. Ныне же из года в год семьи, пребывающие в трауре, растрачивают все своё состояние, состязаясь в устроении пышных поминальных служб семь раз по семь дней[103]. Столы, которые превышают квадратный дзё:[104], ломятся от яств. На приглашение одного монаха расходуется по тысяче золотых[105]. Одни семьи берут взаймы у других, а те [вынуждены] продавать свои дома. После этого «почтительные дети» пускаются в бега по причине неуплаты долгов, а их дети-сироты обречены на голодную смерть.

Конечно, среди тех, кого с любовью воспитывали родители, возможно, есть такие, кто не стремится почтить их память[106]. И все же в совершенствовании добродетели должна быть умеренность. Разве должен переход отца в иную жизнь сопровождаться разорением потомков? Разве должны родственники приглашать людей на поминки, поить и развлекать их? Потчуют друг друга совсем как на пиру. Сначала ползают на коленях, предаваясь печали, и вдруг в пылу опьянения переходят к веселью[107]. Когда Конфуций ел рядом с человеком, пребывающим в трауре, он никогда не наедался досыта[108]. Когда же мы сможем достичь такой [чистоты нравов]? [Видимо], в столице и её окрестностях так много монастырей, что кэбииси просто не успевают следить за запретами.

Почтительно прошу о том, чтобы вновь издали государев указ для придворной аристократии, высшего чиновничества и служащих провинциальных управ, дабы каждый из них сдерживал свою расточительность, и эта воздержанность стала известна всему народу в Поднебесной.

Буддийские монахи и послушники [во время церемоний] Юима[109] и Сайсё:[110]— все были собратьями в постижении пути бедности. Помимо чаши для сбора подаяния они не имеют других средств к существованию. Однако от года к году все больше процветают буддийские иерархи, наживаясь за счет жертвоприношений от слушателей [их проповедей][111]. Стало обычаем приглашать монахов и иных достойных людей, выставляя горы пищи и проливая реки вина[112]. Это противоречит буддийским уставам, и наносит вред священной культурности.

Смиренно высказываю пожелание, чтобы вновь дали наставления буддийским иерархам и немедленно установили на всё [вышеупомянутое] запрет. Позволю себе заметить, что когда высшие не являют собой примера благочестия, низы естественно впадают в заблуждение и отступают [от добра][113]. Если аристократы и высшие чиновники встанут на стражу закона, а монахи будут следовать своим уставам, то источник прояснится, и поток сам по себе станет прозрачным[114]. Исправляя явное, непременно изменим к лучшему и сокрытое.

[Ваш] подданный почтительно обратился к налоговым реестрам всех провинций, и оказалось, что более половины [податного] населения уже скончалось. Тем не менее, наместники провинций выделяют подушные земельные наделы[115] строго в соответствии со «счетными списками». Согласно им определяют количество установленный «рисовой ссуды»[116] и размеры натуральных налогов. [В результате] живые обрабатывают свои поля и платят огромные налоги, тогда как поля умерших тайком продаются и, естественно, не возделываются[117]. [Получается, что] основная идея выделения наделов и определения [размеров] налоговых поступлений утрачена.

Когда досконально проверил эти сведения, стало ясно, что государственные подушные земельные наделы распределяли, чтобы собирать налоги. Однако сейчас с полями уже совершены фальсификации, и в итоге поступления [в казну] уменьшаются. Управители провинций опираются на несоответствующие реалиям правила выделения земельных наделов, а богачи сосредотачивают в своих руках всё больше плодородных угодий. Это не только причиняет огромные убытки казне, но и приносит вред управлению провинциями. Во всех провинциях следует проверить реальное количество населения и [в соответствии с ним вновь] перераспределить подушные земельные наделы. Оставшиеся поля наместники провинций должны превратить в государственные и распределять по своему усмотрению с тем, чтобы при взимании поземельного налога^[118], доход был предназначен для [уплаты] налогов за несуществующий народ. Остальной рис хранить на [провинциальных] складах, сделав его собственностью [государства].

Если сейчас приблизительно подсчитать число полагающихся выплат, то окажется, что доходы от налогов с мест, где население возросло, возрастут в три раза. И государству выгода, и у народа не будет хлопот. Если всё это будут осуществлять управители провинций, то препятствий быть не должно. Однако это противоречит прежней практике и, возможно, вызовет у народа недоумение. Почтительно прошу во всех провинциях издать государев указ и начать приводить его в исполнение в порядке эксперимента.

[Ваш] подданный почтительно докладывает:

«Путь управления государством зиждется на [отборе] мудрых и способных, а основой отбора мудрых является школа»[119]. Поэтому мудрые государи древности непременно создавали школы[120], где воспитывали добродетель и чувство долга, изучали искусство канона и объясняли смысл общепринятой этики.

Согласно «Чжоу ли», [когда] достойнейшие из высших сановников преподносили государю послания, он почтительно принимал их, потому как почитал Дао и уважал благородных мужей[121].

[Когда] почтительно ознакомился с древними записями, [то узнал, что] университет при государевом дворе впервые был основан в годы Тайхо:[122]. Вплоть до годов Тэмпё:[123] Правый министр Киби-но Асоми [Макиби] преподавая самолично, возвеличивал науки и искусства. Всего четыреста студентов обучались [в университете][124] по шести направлениям: классический канон; исторические труды; законы; математика, разговорный язык и письмо.

Позднее были изданы указы, согласно которым более ста тё[125]» земель из уезда Kara провинции Этидзэн[126], конфискованных у преступника [О:]томо-но Якамоти[127], а также более сорока тё: государственных полей в уезде Кудзэ провинции Ямасиро[128] и пятьдесят пять тё: [рисовых полей] в уездах Масуда и Сибугава провинции Кавати[129], были предназначены для содержания учащихся. Им дали название кангакудэн — «поля для поощрения учености». Кроме того, из О:ирё:[130] ежедневно выдавали на пропитание [учащимся] один к оку[131] пять то риса на пятьдесят человек (по три сё:[132]на каждого)[133], вознаграждая истощение [студентов] от кропотливой учебы.

Помимо этого, согласно [соответствующему] государеву указу, [налоговые] поступления с девяносто четырех тысяч снопов риса ежегодных доходов провинции Хитати[134] были отведены на различные нужды Дайгакурё:[135], а [налоговые] поступления с восьмисот снопов риса, [доставляемых] из провинции Танго, были выделены для довольствия студентов[136].

Однако с течением лет все изменилось. В годы Дзё:ва[137], когда Томо-но Ёсио подал прошение и признании [О:томо-но] Якамоти невиновным[138], [последнему] были милостиво возвращены поля кангакудэн в уезде Kara.

Затем [последовал] государев указ о разделении на четыре части тридцати тё: рисовых полей в уезде Кудзэ провинции Ямасиро[139]. Три из них были пожалованы управлениям: Тэнъякурё:[140] и Самэрё:[141] и Умэрё:, а для обеспечения нужд студентов осталась только одна [четвертая] часть.

Земли же двух [вышеупомянутых] уездов провинции Кавати постоянно подвергались наводнениям, и превратились в [одну] большую реку.

А ещё в провинциях Хитати и Танго в результате постоянной смены чиновников весь рис, предназначенный для ссуды, пропал, и никакой прибыли получено не было.

Сейчас из О:ирё ученикам [в день] выдается на пропитание лишь шесть то риса [на пятьдесят человек] и сохранилось только семь тё: рисовых полей в уезде Кудзэ провинции Ямасиро[142]. Поскольку это мизерное довольствие предназначается для нескольких сотен студентов, то его не хватает даже чтобы сварить жидкую кашицу.

При этом устремления, которым следуют студенты, настолько глубоки, что они забывают о своих страданиях от голода и холода. Каждый из них являет собой пример для восхищения и они сообща живут при частных школах[143]. [Все ученики] различны как по характеру — [есть] шустрые и медлительные, — так и по способностям: [встречаются] одарённые и недалёкие. С одними трудно общаться из-за неуживчивости [натуры], другие же, душа нараспашку, пользуются всеобщим признанием.

Но если сосчитать всех, то не найдется даже трёх-четырех человек из десяти со способностями «выше среднего». Поэтому талантливые благородные мужи, которые превосходят других, вскоре получают назначение на службу, а бесталанные удручённо возвращаются домой без результата. Те же, кому некуда возвращаться, поскольку их селения пришли в упадок, укрыв голову белым снегом, голодают и теряют свои силы в окрестностях университета[144].

В результате люди, посмотрев на [эти] толпы [бесталанных], считают, что университет— это место нереализованных намерений и источник крайней нужды и лишений. Дошло [даже] до того, что родители в целях предосторожности перестали позволять своим отпрыскам поддерживать отношения с университетом. Из-за этого [учебные] аудитории с юга до севера зарастают густой травой[145], восточное и западное отделения тихи и безлюдны[146].

В результате профессора всякий раз, как подходит время проведения государственных экзаменов на чин, дают рекомендацию благородным мужам всего лишь на основании их поимённого списка, совершенно не обращая внимания ни на уровень способностей, ни на степень усердия. В результате временами появляются прошения по протекции, из-за чего процветает несоответствие лиц занимаемым местам.

Люди из влиятельных домов, не прилагая никаких усилий, обретают поддержку, получая назначения на высокие посты, а те, кто ступал по останкам родной деревни Конфуция, декламируя [стихи] «О высоком вороте»[147], покидают школу.

Таким образом, всё пришло в упадок, и нет возможностей для возрождения. Школа прежних государей, в конце концов, превратилась в руины.

[Ваш] подданный почтительно полагает, что основой пути объединения людей является еда. Нижайше прошу выделить на содержание студентов поступления по рисовым ссудам из провинций Хитати и Танго в размере девяносто четырех тысяч восьмисот снопов риса, а также налоговые поступления из некоторых провинций (из которых половина — приморские провинции, а половина — провинции на восточных склонах) в размере двадцати восьми тысяч четырехсот сорока снопов риса.

Еще [прошу] рисовые поля в уезде Kara, которые сперва были милостиво возвращены преступнику Томо-но Ёсио[148], а затем снова конфискованы и переданы Кокусо:ин[149] для использования их [в качестве кормлений для рабочих на] строительстве дорог и мостов, вернуть, чтобы превратить их в поля кангакудэн, как и в прежние времена.

Кроме того, в «Постановлениях»[150] сказано: «Ученики, которые не живут при [Дайгаку]рё:, не могут быть рекомендованы [для получения должности]»[151]. Сейчас это предписание не может выполняться, поскольку у студентов нет продовольствия. [Прошу] государевым указом обязать профессоров и служащих Дайгакурё: строго следить, чтобы студенты всех направлений, не проживающие в Управлении университета, даже если они талантливы, не могли быть допущены к государственному экзамену на чин. Если поступить таким образом, то те, кто выдержал экзамены, пополнят ряды истинных детей нашей страны, войдут в круг благородных мужей.

[Раньше], как смиренно полагает [ваш] подданный, среди танцовщиц госэти[152] при государевом дворе все пять участниц [церемоний] Дайдзё:э^[153] удостаивались пожалования придворного ранга. В последующие же годы для четверых девушек, [исполняющих танцы] во время [церемонии] Синдзё:э^[154], прецедентов пожалования придворными рангами не было. В результате, когда приближается время Дайдзё:э, влиятельные дома наперебой выдвигают своих дочерей, чтобы определить их в танцовщицы го-сэти. А в обычный год все люди уклоняются [от этого] под любым предлогом и пренебрегают богослужениями.

Согласно новому распоряжению, всем знатным дамам [было приказано] поочередно исполнять [роль танцовщиц] ^[155]. Расходы, однако, настолько велики, что полученное назначение их не оправдывает.

Почтительно поразмыслив над обычаями старины, вспомнил, что в периоды Ко:нин[156] и Дзё:ва особым расположением [государя] пользовались фаворитки, поэтому все семьи повсеместно принуждали отбирать и представлять [ко двору] танцовщиц. Считалось, что так легче проводить их отбор для включения [в женскую половину дворца]. Все дома, которым была оказана высочайшая милость, соперничая, предлагали [своих дочерей], тратя свое состояние и разрушая свое благополучие.

При нынешнем священномудром государе навели порядок и установили [различные] ограничения. Теперь танцовщицы, завершив выступление, возвращаются в родовые усадьбы, не получая приглашения во внутренние покои[157].

Зачем же нужно использовать столько танцовщиц?

Обратившись к древним записям[158], выяснил, что в старину для исполнения танцев прибывали жрицы[159], и их установленное количество не всегда составляло четыре или пять человек[160].

[Поэтому] смиренно прошу выбрать двух незамужних девушек из почтенных семейств и определить их в танцовщицы го-сэти. [Пусть им] дважды в год выделяют отрез ткани на сезонную одежду и [назначат] ежемесячное довольствие. [Пусть им] из государственных средств жалуют праздничную одежду и прочие вещи[161]. Если девушки непорочны, то замуж [их] не выдавать, а по прошествии десяти лет, возвести [их] в ранг и позволить выйти замуж[162]. Если [кто-нибудь из них] пожелает остаться на службе, то приравнять [таковых] к [должности] куро:до[163]. Затем выбрать девушек [им] на смену и вновь повторить [все] как в предыдущие годы.

[Раньше], как установил [ваш] подданный, смиренно ознакомившись с «Сикиинрё:»[164], вынесением приговоров [провинившимся] людям занимались два старших, два средних и два младших судьи[165]. Однако с недавнего времени только одним из старших судей становится человек, знающий законы. А на места пяти оставшихся не всегда назначали [учёных] со степенью мё:бо:[166]. В результате недавно был издан государев рескрипт от 4-го года Кампё:[167], согласно которому упразднили одного старшего, двух средних и одного младшего судей и назначили только одного старшего и одного младшего судью. Из них лишь один старший судья сведущ в законодательстве, а младший нет.

Когда поразмышлял над сутью дела, то обязанности, возлагаемые этим рескриптом на судей, вызвали [у меня] недоумение, потому как во время правления священномудрого государя законы о наказаниях приобретают особую значимость.

В древности Гао Яо[168] назначал судебными исполнителями самых достойных. Император Шунь, наставляя, говорил: «Будьте осмотрительны! Будьте осмотрительны! Сострадайте, вынося приговор!»[169]. Император Гуан У-(ди][170] досконально вникал в суть дел и справедливо выносил приговоры. Хуань Тань[171] в докладе императору говорил: «Если судья поддается влиянию чувств, то раскрывает двое врат для наказаний»[172].

Таким образом, хотя принятие решения по спорным вопросам было затруднительно во все времена, но сейчас выбор между жизнью и смертью всего народа зависит от мнения [только] одного человека. [Он] единолично выносит приговор, определяющий одну из пяти степеней тяжести наказания[173], что уже противоречит принципам установления истины[174]. Тем самым на него ложится вина за необдуманно вынесенный приговор.

Недавно управитель провинции Аки Такахаси-но Ёсинари[175]был приговорён к дальней ссылке[176] старшим судьёй Корэмунэ-но Ёсицунэ[177], из-за чего последний был вынужден защищаться от мстительного духа [умершего][178]. Только благодаря доказательствам старшего инспектора Кэйбусё:[179] Авата-но Тоёкадо[180]было получено положительное решение [государя о помиловании] и отправлено распоряжение [Дайдзё:]кана об отмене [приговора]. Ёсинари получил [посмертную] амнистию, [его] истлевшие кости вновь покрылись плотью[181], а блуждающий дух опять вернулся. Поднебесная изо всех сил стремится к тому, чтобы все без исключения страшились закона. Однако при таких расхождениях с законом завоевать доверие невозможно.

Смиренно прошу, как и в прежние времена назначать шесть судей, причем всех их выбирать из числа лиц, досконально разбирающихся в законодательстве. Назначенные таким образом, они должны установить [степень] наказания путем совещания, правильно определяя статьи законов. Объяснив смысл каждого из них, необходимо докладывать [об этом государю). Если поступить так, то жалобы на несправедливые приговоры прекратятся навсегда, а преступники сами присмиреют, не дожидаясь крокодилов из Фунани[182]. Незачем [тогда] будет использовать оленя-единорога как во времена [императора] Яо[183].

Почтительно ознакомившись со статьями «Установлений»[184][выяснил, что] двадцать второго числа второго и восьмого лунных месяцев О:курасё:[185] должно выдавать чиновникам сезонное жалование за весенне-летний и осенне-зимний периоды[186]. Однако в последние годы из-за недостатка запасов в государственных хранилищах повсеместные выплаты стали невозможными. В результате высшим сановникам и всем учреждениям, [ведающим вопросами] расходов и доходов[187], [жалование] выплачивают ежегодно, а прочие рядовые чиновники даже за пять-шесть лет с трудом получают один сезонный паёк.

Когда смиренно поразмыслил над сутью происходящего, [решил, что] чиновники подразделяются на высшую и низшую категории, на этом основании различаются величина их жалования, а также степень занятости служебными делами, именно поэтому величина жалования [разных чиновников] неодинакова[188]. Но при его распределении, различий делать не следует. Разве можно среди тех, кто занимается государственными делами в равной степени особо выделять чиновников-фаворитов? Как можно осыпать благодеяниями одних, когда другие уподобляются обычаям «страны нагих»![189]

Смиренно прошу о том, чтобы сезонное жалование выдавалось следующим образом: пусть сначала подсчитывают количество [государственных запасов], а затем, согласно соответствующим установлениям, повсеместно одинаково выплачивают [жалование] придворным аристократам и рядовым чиновникам. А если в государственных хранилищах запасов нет, то не выдавать [жалование] всем [чиновникам] в равной степени. Пусть не будет предпочтений. Так, кукушка, сидя на шелковице, вскармливает всех семерых птенцов одинаково[190], а, желая напоить целую армию, выливают в реку немного мутного вина[191].

[Ваш] подданный почтительно докладывает:

Управители провинций, разделяя печали государя, получали в управление часть [государственных] земель, управляли и, руководствуясь шестью правилами[192], возглавляли народ. Поэтому ханьский император Сюань-ди[193] говорил: «Пожалую две тысячи даней только тем, кто вместе со мной достойно управляет»[194]. Непременно использовали талантливых.

Их служба почиталась, а административные полномочия ценились. Они должны были заботиться о чувствах людей и, отбрасывая мелкие недостатки, нести ответственность за большие свершения.

В последнее время, однако, чиновники, получившие назначение на должность, возможно, на почве личных обид клевещут на свое начальство. Варианты донесений от подчиненных крайне разнообразны. Одни подают жалобы на наместников провинций, чтобы внести исправления в ведение государственных дел. Другие описывают случаи преступного использования казенного имущества, третьи жалуются на методы руководства, расходящиеся с законами управления.

Государь, получив такое донесение, отправляет инспекторов. Они прибывают в провинцию и, независимо от истинности или ложности дела, не принимая во внимание справедливы или несостоятельны доводы, досконально следуют формальностям инспекции. Согласно «установлениям для инспекторов»[195] они, из года в год, утверждая предложение нижестоящей инстанции, изымают символы власти[196] управителя провинции, отстраняя его от занимаемой должности. Таким образом, высокопоставленный чиновник знатного [происхождения] подвергается расследованию наравне с мелким служащим или простолюдином. [К тому же], если во время отстранения [от должности] он допустит хотя бы малейшее нарушение, [его] сразу же закуют в кандалы и бросят в тюрьму[197].

Даже если потом окажется, что содержание доноса совершенно не соответствует реальности, ущерб авторитету уже нанесён, и [он] не в силах будет управлять делами [дальше]. И тогда народ, живущий по соседству, узнав об этом, начнет с презрением относиться к своим управителям, и перестанет [им] подчиняться. Нет ничего более ужасного, чем такой источник разрушения культурности.

Безусловно, эта должность чрезвычайно загружена служебными обязанностями и соприкасается со множеством рядовых служебных дел. Она предполагает нахождение на государственном посту с утра до вечера, так что нет времени на отдых.

Однако сейчас государевы инспектора во время расследования вынуждены приостанавливать дела по наведению порядка [в провинциях]. Проходят многие месяцы, а управление совершенно заброшено. А ведь даже если снимут обвинение в преступлении, чиновник, занимающий должность, уже обвинен в пренебрежении своими служебными обязанностями, хотя только в день истечения срока службы он наконец-то [официально] передаст свои полномочия[198]. В результате мы несем огромные убытки и понапрасну губим достойных чиновников, поддерживая доносчиков и поощряя их личную злобу.

В прежние годы наместник провинции Ава — Татибана-но Намики^[199] строго контролировал подведомственных чиновников, пресекал несправедливость и воздерживался от принятия даров. В своё время он стал одним из лучших по своей преданности государю. Безусловно, он был особо выделяем, и потому, должно быть, [усердно] служил, ревностно соблюдая законы. Однако по ложному доносу мелких чиновников [подвергся проверке] и подчинился расследованию инспекторов государя. И хотя всё это оказалось клеветой, и доносчики скрылись, сам [Татибана-но] Намики уже изрядно пострадал.

Какой же благородный муж, познавший стыд, пожелает быть чиновником?

Как раз сейчас наступила эпоха вырождения нравов, и судебные дела стало трудно разрешать. Поэтому управитель провинции в делах правления не может во всем следовать букве закона. Поэтому одни, отступая на сяку^[200], исправляют на дзин^[201], другие, потеряв исток, [все-таки] приходят к успешному завершению.

В древности Гун Суй, наместник [императора] в Бохай^[202] в докладе говорил: «Прошу государевым указом разрешить инспекторам при решении дел исходить не из буквы закона, а вести дела по своему усмотрению»[203]. Кроме того, в «Хон-тё:кяку»[204] сказано: «Управитель провинции — это тот, кто руководит, хоть и отступая от непреложных законов, но не преследуя собственной выгоды, руководствуясь своим великодушием и не ограничиваясь [формальными] законами»[205].

Смиренно выражаю пожелание, чтобы деятельность инспекторов в связи с подобными донесениями и жалобами, за исключением заговоров и измен, была в один миг прекращена. Пусть они занимаются только новыми управлениями.

Если управитель провинции на самом деле превысит полномочия и совершит преступление, следует это подробно изложить в заявлении о невыдаче документа, подтверждающего низложение полномочий в связи с окончанием срока службы, и после его рассмотрения и соответствующего заключения передать кагэю:си [206] для вынесения приговора.

Кто-то в упрёк может сказать: «Если алчный чиновник присваивает государственное имущество, то следует приложить усилия для быстрого и результативного расследования хищений. А то, если ждать окончания срока службы, складов не останется. На это отвечу: «Если бы в случае сообщения о воровстве чиновника Дадзё:кан отправил конного посланца и тот через день пресек бы нарушение [закона], [я] не желал бы ничего лучшего. Но донос нужно поверить троекратно[207]. Пока получат государево соизволение, пока выберут и утвердят инспекторов и те соберутся в дорогу и прибудут [на место), дело может растянуться на годы. В результате, если у преступников и была совесть, то за это время [от нее] не останется и следа».

Что же изменится, если отложить дело до назначения преемника?

Говоря об управителях провинций, [нужно отметить, что они] назначаются самим государем и стремятся воздать за его доброту. Они стремятся не только достичь успеха [при жизни], но и надеются, что их имена останутся в будущих поколениях. Поэтому те, кто в последнее время дошёл до совершения проступков, грубо нарушающих их служебные обязанности, все без исключения стремились к достижениям на благо общества, но внезапно стали жертвами доносов, ещё не добившись положительных результатов. Во все времена [среди них] не было ни одного человека, кто бы нарушал закон ради собственной выгоды. Если разобраться в сути происходящего, окажется, что на самом деле это государственное преступление.

Смиренно прошу на время обнажить драгоценные камни государевой короны и осветить правду и ложь.

Почтительно проверив имеющуюся информацию, [обнаружил, что] число людей, занесённых в реестр посезонного освобождения от трудовой повинности установлениями Министерств Церемоний и Народных дел^[209] в течение четырех сезонов одного года значительно превышает три тысячи. [Среди них]: тонэри^[210] трёх дворцов[211]; сидзин[212] принцев и принцесс крови; сидзин дайбу^[213], мё:бу^[214] и придворных чиновников; кандзякунин различных управ, а также тонэри всех гвардейских управ^[215].

Если подсчитать число совершеннолетних налогоплательщиков, исключая пять [провинций] региона Кинай, двух провинций Муцу и Дэва и девяти провинций, [подчиненных] Дадзайфу^[216], то [оно] не превысит четырехсот тысяч человек. К тому же, большую [его] часть составляют лица реально не существующие.

Таким образом, действительное число совершеннолетних составляет около ста тысяч человек. Сейчас из этих ста тысяч человек ежегодно освобождаются от [натуральных] налогов и [несения] трудовой повинности три тысячи человек. Рассмотрев всё [это] в совокупности, [получается, что] не пройдёт и сорока лет, как всё население Поднебесной станет народом, необлагаемым налогами.

Поскольку управители провинций решают с кого следует взимать налоги, то в результате, действуя в соответствии со свидетельствами об освобождении от налогов, они снимают налоги и повинности с богачей и их наёмников, а в счётные записи включают несуществующих налогоплательщиков. Поэтому и не осталось дворов, с которых можно было бы взимать налоги

при их очередном повышении. Следовательно, неспособность организовать сбор налогов не всегда вызвана пренебрежительным отношением наместников провинций к своим служебным обязанностям. Просто раздача свидетельств об освобождении от налогов дошла до неприкрытого цинизма. [В итоге] в настоящее время из-за таких представлений управители провинций не могут с честью уйти с поста. Разве это не печально?

Найдутся такие, кто скажет: "Тонэри трёх дворцов, сидзин. принцев и принцесс крови, сидзин придворных чиновников и прочие издавна удостаивались пожалований. Из поколения в поколение [они] получали свидетельства, освобождающие [их] от налогов, и не встречали препятствий. А сейчас почему-то возникают споры относительно тех времен?».

В ответ скажу: «В соответствующих распоряжениях требовалось точно указывать размер доходов и расходов кандзякунин и [на основании этого] заносить [их] в свидетельство об освобождении [от налогов][217]. Но в настоящее время убытки получивших освобождения в последние годы таковы, что на сто человек не приходится и одного получающего прибыль.

В недавнем прошлом представитель любого рода, один раз получивший должность при дворе, повторно на неё не назначался. Однако в последние годы, после того, как удостаиваются назначения служить при дворе, вносят изменения в правила служебной аттестации в трёх дворцах и всех остальных управах[218], испрашивая разрешения на повторное назначение. В результате мелкие служащие трёх министерств[219], пользуясь случаем, совершают подлог и несмотря на то, что являются хозяевами владений, вне зависимости от докладов управителей провинций Дадзё:кан выдают себя за кандзякунин. и самовольно заносят [себя] в реестры посезонного освобождения [от налогов]. Подобное попустительство [к нарушениям] изо дня в день возрастает вдвое. Нельзя допустить дальнейший рост государственных убытков.

Смиренно прошу установить фиксированное количество этих кандзякунин на каждый год согласно размерам провинции. Для больших[220] определить десять человек в год, для крупных — семь, для средних — пять, а для малых — два и занести в реестр свидетельств об освобождении [от налогов]. Сверх этого не допускать увеличения [количества кандзякунин] ни на одного человека[221].

[Приведу] ещё пример из древности: в провинции Оми ежегодно освобождали [от налогов] сто человек, а в провинции

Тамба — пятьдесят[222]. Именно это стало причиной упадка данных провинций. И сегодня, учитывая этот опыт, следует в провинции Оми уменьшить число кандзякунин до десяти человек, а в провинции Тамба — до семи. Помимо этого, пусть прошения об освобождении [от налогов] непременно подаётся в двух экземплярах. Один из них пусть остаётся в канцелярии [Дадзё-кан], а другой дополняется титульным листом и отправляется в Министерство Церемоний.

В день представления министерством сезонного реестра освобождения [от налогов] следует, помимо проверки прошений из документов канцелярии [Дадзёкан], ещё и проставлять соответствующие печати[223]. Тех, кто согласно записям реестра свидетельств об освобождении несёт многочисленные убытки и имеет мало доходов, следует подвергнуть проверке повторно, и не проставлять им надлежащие печати. Только население столицы и пяти [провинций] региона Кинай, должно быть, не будут зависеть от этой системы.

Питаю надежду, что собирать налоги станет легче, и беспокойства управителей провинций прекратятся.

Кэбииси выявляют преступные [замыслы] и беспорядки в пределах их провинции, а также наказывают смутьянов среди народа. Для управителей провинций [они] — когти и клыки[224], а для простого народа— удила и кнут[225]. Они непременно должны быть сведущи в законах и выносить решения по справедливости. Однако сейчас те, кто назначен на эту должность, — крестьяне провинций, купившие ее за деньги. Попусту проматывая казённое жалование, они не пригодны к исполнению обязанностей, понапрасну носят своё звание, совершенно не имея способностей к этому занятию. Точно так же невозможно съесть нарисованную лепёшку, а вырезанный из дерева чиновник не способен разговаривать.

Смиренно прошу подвергнуть испытаниям студентов, изучающих правовые тексты[226] и назначить на должности тех, кто соответствует этой службе. Пусть проверка умений [в области] законов проводится точно так же, как экзамен на знание правовых текстов в государственной школе^[227]. Пусть розыск и наказание преступников по всей стране входят в обязанности кэбииси, точно также [как это делают] судьи и кэбииси в столице.

Кроме того, чтобы предотвратить нападения разбойников извне на границах каждой провинции должно расположить доси^[228]. [Ваш] подданный, изучив вооружение нашей страны, смиренно полагает, что тугой лук[229] подобен божеству. Он не очень пригоден при нападении, но нет ничего лучше него при обороне. В одном древнем трактате сказано, что [такие] его свойства привели к поразительному успеху хитроумного плана государыни Дзингу и [луки те] были изготовлены особым [способом]. И хотя в Великой Тан [тоже] есть [различные] луки[230], но они уступают в совершенстве тем, что были раньше [у нас].

Когда [ваш] подданный смиренно обратил свой взор на провинции Муцу и Дэва, то оказалось, что там время от времени сеют смуту эмиси[231]. В девяти провинциях, подведомственных Дадзайфу, постоянно присутствует угроза со стороны Силла. Также следует принять меры [по отражению] угрозы со стороны соседей и в остальных, прилегающих к морю, провинциях трёх регионов: «Хокурику[до:]», «Санъин[до:]» и «Нанкай[до:]».

Однако сейчас всем лучникам дозволено пользоваться [правом] нэнкю:[232]. Обсуждаются только размеры платы, невзирая на способности протеже. В результате занявшие эту должность даже не ведают о таком оружии как лук. А уж об использовании тетивы лука со знанием дела и говорить не приходится. Даже если в стране царит мир и в четырех направлениях нет причин для беспокойства, не следует забывать об опасности, необходимо изо дня в день проявлять осмотрительность. Разве можно помыслить о том, что людям, идущим на смерть в случае нападения со стороны соседей, не следует обладать такими способностями и каждый на это сгодится?

Смиренно прошу, чтобы впредь ночные стражи шести гвардейских управ [постоянно] тренировались в стрельбе из лука, а их мастерство проверяли и [только] в соответствии с заслугами назначали доси в соответствующие провинции. [Только] тогда они будут достойны звания мастера, а охранять прибрежные поселения станет легче.

[Ваш] подданный, смиренно обратившись к распоряжению [Дадзё:]кан от первого года Энги[233], [выяснил], что раньше уже вводили запрет на раздел влиятельными семьями горных массивов и рек, а также незаконный захват пахотных земель могущественными домами[234]. [Посредством этого распоряжения] в провинциях и уездах вырывали терновник и жужубу, изгоняли с полей всевозможных вредных насекомых[235]. [Так] чиновники могли с лёгкостью осуществлять управление, а народ — жил спокойно. Но есть еще люди, творящие зло и жестокость, — это беспутные монахи и ночные стражники.

Смиренно полагаю, что количество людей, принимающих духовный сан по ежегодным квотам и экстренно[236], в течение одного года во всех храмах достигает двух-трех сотен человек. И большая часть из них уподобилась злобной толпе. Помимо этого, крестьяне, заслоняющиеся от налогов и избегающие трудовой повинности, зачастую обривают голову и самовольно облачаются в монашеские одежды.

Численность таковых с каждым годом увеличивается. [Ныне] уже две трети жителей нашей страны обрило головы. При этом все они, сохранив семьи, имеют жен и детей, едят кровавое мясо[237]. И хотя с виду [они] похожи на буддийских монахов, в душе подобны забойщикам скота[238]. Я не говорю уже о том, что самые ужасные из них, собираясь вместе, создают шайки и тайком чеканят монету[239]. [Они] не боятся небесной кары и не оглядываются на буддийский канон.

Когда управитель провинции в соответствии с законом проводит расследование [их действий], они, подобно каплям, собираются в тучи и [в ответ] устраивают беспорядки. Нападение на управителя [провинции] Аки Фудзивара-но Токиёси и ограбление управителя [провинции] Кии Татибана-но Кимикадо[240] в предыдущие годы — это всё дело рук бесчинствующих монахов и их предводителей. Если бы распоряжения [Дадзё:]кан распространялись с запозданием, а государевы инспектора передвигались медленно, то Токиёси и Кимикадо пали бы их жертвами. Если не будет системы запретов и взысканий, возможна измена и со стороны пограничной стражи.

Смиренно прошу о том, чтобы всех бесчинствующих монахов немедленно изловили и изъяли документы, дающие [им] право на принятие монашеского сана. Пусть облачаются в мирские одежды и возвращаются к занятию своими прежними делами. А послушников монахов, принявших сан тайком без разрешения, и всех причастных к этим шайкам негодяев немедленно заковать в кандалы и сослать на принудительные работы[241].

Кроме того, все служащие шести гвардейских управ обязаны ежемесячно нести караул[242], пребывая в боевой готовности и в сумерках, и на рассвете[243]. Назначенные в караул сопровождали знатных лиц, остальные — поддерживали мир и спокойствие в столице (они располагались в квартале Татэваки в восточной и западной частях столицы). В случае экстренной необходимости и те, и другие должны были совместно следить за обороной. Однако в настоящее время эти стражники разбрелись по всей стране и находятся в тысяче ри[244] от столицы, куда не доберёшься и за сто дней.

Как же можно распределять ночные дежурства, основываясь на [их] именных списках?[245] Это ведь выходцы из влиятельных домов, где проявляют жестокость по отношению к простому народу. Если управители провинций согласно законам расследуют их преступления, они сразу же прибывают в столицу и, купив должность за деньги, становятся ночными стражами. А потом одни, возглавив банду, вторгаются в провинциальное управление и берут его в осаду, а другие, потрясая кулаками, наносят оскорбления главе управления. При этом причиняемый ими вред заключается не только в постоянной внешней угрозе.

По моему разумению, солдат набирают для того, чтобы быть готовыми к внезапной опасности. Однако сейчас они находятся в дальних пределах и не живут в столице и [ближайшей] округе. Если столице не грозит опасность, какой прок от таких [воинов]? А если они срочно понадобятся, то, даже отправившись бегом, не успеют добраться. В таком случае ни к чему разводить в провинциях волков, раньше чем в гвардии появятся огромные тигры[246].

Почтительно прошу о том, чтобы служащие всех гвардейских управ после того, как получат назначение на должность, не могли возвращаться в родные провинции. А если будут такие, кто наведывается в родные края, чтобы узнать о самочувствии родителей, то каждому из них устанавливать определённое количество выходных дней. Пусть получают официальное направление в свою провинцию и отправляются туда, будучи приписанными к её управлению. Им не следует задерживаться более установленного срока. Если кто по своей нерасторопности не вернётся, пусть управитель провинции увольняет его с занимаемой должности, регистрирует данный инцидент и с официальным документом отправляет его на родину. [Только] тогда [в столице] на страже ворот будет много искусных воинов[247] и в провинциях исчезнет страх перед дикими собаками[248].

Когда [ваш] подданный почтительно изучил прибрежные коммуникации трёх регионов — Санъё:[до:], Сайкай[до:] и Нанкай[до:], — то обнаружил, что раньше путь от пристани Муроу[249] до пристани Карасаки[250] занимал [всего лишь] один день, точно так же, как от пристани Карасаки до пристани Уодзуми[251], от пристани Уодзуми до пристани Оовада[252] и от пристани Оовада до пристани Кавадзири[253]. Протяженность этих путей рассчитал и установил еще бодхисаттва Гё:ки[254]. Однако в настоящее время [центральные] власти содержат в порядке лишь пристани Карасаки и Оовада, а пристань Уодзуми давно пришла в упадок. Из-за этого государственные и частные суда, преодолевая двойной отрезок пути, плывут по направлению к пристани Оовада в течение целых суток. А ведь с наступлением зимы ветер становится настолько резким, а звезды редкими, что невозможно ничего разобрать даже вблизи от корабля, и не понятно — далеко или близко берег. Поэтому корабли со спущенными парусами и не слушающиеся руля часто тонут. Количество судов, разбивающихся ежегодно, доходит до сотни, а число погибающих при этом людей превышает тысячу.

В древности Юй из Ся обладал таким человеколюбием, что проливал слезы даже когда наказывал преступника^[255]. Стоит ли говорить, что все эти люди, [погибшие при кораблекрушении], направлялись по государственным делам.

Смиренно полагаю, что мудрый правитель должен снизойти до проявления сострадания [к этим людям].

[Ваш] подданный, почтительно изучив древние записи, выяснил, что эта пристань была построена еще в годы Тэмпё:, и вплоть до конца годов Энряку^[256] люди могли ею пользоваться. В период Ко шин обрушилась волна, разбила каменную стену и засыпала все песком. В годы Тэнтё:^[257] Правый министр Киёвара-но Махито [Нацуно]^[258] в докладе государю пообещал, что восстановит пристань^[259], но к концу периода Дзё:ва она всё ещё была разрушена.

В начале годов Дзё:ган монах храма То:дайдзи [по имени] Кэнна, следуя путём бодхисаттвы, раскрыл своё бескорыстное сердце. Он сам носил на спине камни и держал на плече заступ, отдавая все свои силы, и добился результата^[260]. Это был искренний порыв одного человека, и хотя работа его осталась незавершенной, долгие годы все без исключения пользовались её благими плодами. Но вот уже более сорока лет прошло, как скончался Кэнна. И не счесть людей, погибших при кораблекрушениях. Убыток государству был нанесен огромный.

Смиренно прошу, чтобы чиновники всех ведомств отправили искусных мастеров, приказав им восстановить эту пристань. Средства на ремонт [надлежит] выделить из запасов провинций Харима и Бидзэн.

Надеюсь протянуть руку помощи [нашему] мудрому правителю^[261], дабы народ нашей страны избежал горестной участи превращения в рыб.

Все выгоды я подробно изложил в докладе, который преподнёс в начальный год Энги. Нет необходимости увещевать ещё раз.

Подана [чиновником] четвертого младшего ранга нижней ступени, старшим помощником главы Министерства Церемоний Миёси-но Асоми Киёюки.